Ареал: История 3. Неумеха.

 С тех пор, как Мальчик и Девочка пришли в Ареал, их почти всегда видели вместе, так что постепенно словосочетание "Мальчик И Девочка" стало чем-то вроде слова "мальчикидевочка". Дети действительно в основном жили душа в душу, и души же друг в друге и не чаяли. Но, конечно, случались у них и конфликты.
 Вот и сейчас. Мальчик гулял в одиночестве — беспрецедентное явление, между прочим — изрядно рефлексируя по поводу состоявшегося разговора, чувствуя равномерно и одномоментно, с одной стороны насколько он прав, а с другой стороны насколько он ошибается. Чувства были мрачные, но отвлечься не получалось. В начале этой своей прогулки он встретил Волчонка, но разговора с ним не заладилось. Волчонок, как обычно, изо всех сил пытался быть приятным собеседником, но у него это никак не получалось, было даже непонятно что именно у него не получается, но общаться с ним было просто тяжело, и вскоре они разошлись в разные стороны. Мальчику было неудобно, и как-то жалко Волчонка, и всё-таки когда тот, почувствовав, наконец, напряжение собеседника, сослался на какие-то дела ушёл, Мальчик испытал облегчение.
 Он решил посидеть на поляне, и направился к ней, но по пути передумал, и побрёл в Берёзовую Рощу, решив, что там его, по крайней мере, не продует, потому что ходить придётся много, ведь совершенно непонятно как именно он должен сегодня возвращаться к Девочке. Можно было зайти и извиниться, но можно было зайти и потребовать извинений, а можно было зайти как ни в чём ни бывало, и все эти варианты имели под собой основания, и нужно было очень напрячься что бы понять какой из них правильный. При этом Мальчик чувствовал, что правильного варианта нет, есть тот, который он выберет в итоге, и все остальные, и это казалось самым невыносимым. Выбирать не хотелось, и он бы не отказался провалиться в незаметную под снегом яму, что бы избежать этой необходимости. Не следует понимать это всерьёз — ну возникла у человека, среди прочих, такая малодушная мысль, с кем не бывает. Каждому положена минута слабости, и сколько их на пути к звёздному часу. Простая арифметика, если её скрестить с мало-мальской справедливостью подсказывает что должно быть приблизительно шестьдесят, но не следует ожидать от жизни соблюдения придуманных нами правил. А пока мы отвлекались, разглагольствуя и пустомельствуя, Мальчик дошёл до Рощи.
 В Роще он не остановился, а побрёл дальше, в конце концов, оказавшись в смешанном лесу, в котором видели когда-то пляшущих духов. Увидеть их было бы неплохо, но зимой, конечно, они спят. Ещё было бы здорово найти Зимних Грибов и принести их Девочке, это был бы прекрасный вариант — можно понять так, что он просит прощения, можно понять так, что он прощает, главное ничего не говорить, потому что, конечно, в их размолвке нет ничьей вины, а просто так вышло, что они поссорились на пустом месте. Одно неосторожное слово, другое. Одна неправильная интонация, другая. Было понятно, что они помирятся, тем более — здесь, в Ареале, где нет других людей кроме них, но это событие пока было в будущем. Оно там уже было, неизбежное, как восход и закат, и прочие неизбежные вещи, но всё-таки в будущем.
 Рассуждая схожим образом, но гораздо словоохотливее Мальчик увидел человечка. Человечек был одет в рваньё, шёл, высоко задирая ноги, и часто падал. Потом он поднимался, и шёл, меняя направление — если до этого он шёл, прямо на Мальчика, то упав, и поднявшись, он шёл направо, а повторив процедуру, он направлялся от Мальчика.
 Мальчик подошёл к человечку. Лицо того не выражало эмоций, на губах застыла замёрзшая слюна, под носом — замёрзшие сопли, он хрипел и время от времени начинал размахивать руками. Когда мальчик подходил к нему, он принялся ловить правой рукой левую, но быстро поймал и снова упал.
— Ииииии — глуховато протянул Мальчик.
 Человечек завертел головой, увидел Мальчика, и отпрянул испуганно.
— Ииииии — успокаивающе позвал Мальчик.
 Человечек подошёл к нему.
 Мальчик похлопал его по плечу, и человечек последовал за Мальчиком.
 Это был Неумеха, видимо, уже двухлетний, или даже трёхлетний. Странно, что он дошёл до Ареала. Конечно, обычно их не обижали — кормили, чем могли, благо Неумехи не брезговали даже помоями, если их запах хоть немного напоминал Неумехам о еде, одевали, если были вещи, которых не жалко, даже лечили, если не требовалось уколов или горьких лекарств: Неумехи не понимали, что иногда надо потерпеть, что бы стало лучше. Но большую часть времени они проводили в лесу, питаясь буквально подножным кормом, без ухода, на них заводились насекомые, зубы их гнили, они заболевали и умирали, так же спокойно и безэмоционально как и жили. К тому же иногда их, ради потехи гоняли, а в иных деревнях и вовсе били — считая их трусливыми и подлыми существами, позорящими людей. Мальчик считал, что людей скорее позорят те, кто так относится к Неумехам, но с его мнением не считались.
 Вскоре им навстречу попался Зайка.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
— Это кто?
— Это Неумеха.
— Ух, ты. Здравствуй, я Зайка.
— Он глупый. (Глупым в контексте цикла называется существо не способное к речи и мышлению — примечание).
— Глупый человек?
— Да. Видишь, он даже ходит неправильно.
 Зайка с сомнением поглядел на Неумеху.
— Не знал, что бывают глупые люди...
— Я хочу его накормить, и, возможно, оставить у нас. У нас же есть место в хлеву. Пускай живёт. Мне его жалко.
— Почему бы нет, Ничего особенного. Я не знал, что бывают глупые люди.
— Бывают, отчего же. Иногда рождаются глупыми, и их нельзя научить говорить и думать, а иногда — как Неумехи, становятся специально.
— Специально?
— Да. Я расскажу тебе одну историю, хочешь?
— Расскажи.
— Я вообще люблю и жалею их, и расскажу почему. Но только в столовой, если там не будет посторонних.
— Посторонних?
— Ну, вообще кого-либо кроме нас.
— Ладно, только вряд ли там никого не будет. Ну, ничего особенного, потом расскажешь.
 Они вошли в Ареал, и по пути к столовой, конечно, прошли мимо домика Мальчика и Девочки, куда бы они делись, если этот домик по пути в столовую. В домике горел свет, и Мальчик, не удержавшись, зашёл внутрь, оставив Неумеху с Зайкой. Девочка спала, укутавшись в одеяло. Она лежала на спине, чему-то сладко улыбаясь, и Мальчик не стал её будить. Он поглядел на её лицо, улыбнулся своим мыслям, хотя те были мрачны, и вышел на улицу. Неумеха кинулся на него и обнял. Мальчик отстранился, и протянул немного строго:
— Ииииииии.
 Неумеха посмотрел на него жалобно.
 В столовой сидели Ёжик и Лисичка.
— Лисичка, а что, правда, что земля не круглая? — Спрашивал Ёжик.
— С чего ты взял?
— Ну, Лисёнок сказал. Когда уходил.
— Он просто спешил, что бы объяснять. Круглая, конечно. Тебе же Зайка глобус показывал.
— А как же он тогда...
— А вот что бы найти край у круглой земли надо обязательно быть Лисёнком. Это одна из тех вещей, которые даны только им и нам, и больше никому.
— А почему так?
— Не знаю. Я бы сказала, что это больше никому не надо, но это и нам не надо.
— А зачем он тогда туда пошёл?
— Вряд ли он сам знает. На самом деле, что бы это понимать надо обязательно быть Лисичкой. Ты спать ещё не хочешь?
— Немного.
— Я тоже. Но я всё время боюсь, что он мне приснится по-настоящему. Это будет обозначать, что он умер в дороге.
— Вы и это умеете?
— Да. Мы умеем являться во сне тем, кого очень любим, но только тогда когда нас уже нет.
— Как интересно...
— Очень, — улыбнулась Лисичка, — но довольно хлопотно.
 Она пострела на вошедшего Мальчика, и кивнула ему.
— Здравствуй.
— Привет, Лисичка. У нас есть что-нибудь готовое?
— Я пробовал сделать пюре, — сказал Ёжик, — но, кажется, не очень получилось.
— Ничего — сказал Мальчик — знакомьтесь — это — Неумеха.
— Настоящий Неумеха? — Удивилась Лисичка — Столько слышала...
— А я не слышал — сказал Ёжик.
— И я тоже, — Добавил Зайка.
— Сейчас я всё расскажу. Погодите.
 Мальчик решил рассказать, потому что и Ёжик и Лисичка были приятны в общении, но решил не рассказывать историю, которую обещал Зайке, а ограничиться общими сведениями о, так сказать, феномене.
Мальчик снял с Неумехи перчатку, и увидел, что некоторые его пальцы совсем не гнутся — они начали темнеть, и, кажется, один из пальцев был сломан, и неправильно сросся.
 С другой стороны, ногти у Неумехи были аккуратно острижены, видимо, он был у людей совсем недавно. Шапку снять с Неумехи не получилось — она была привязана каким-то мудрёным, наверное, морским, узлом, и Мальчик усадил его за стол прямо в шапке. Потом спохватился и повёл к умывальнику, и долго отмывал тому рожицу. Неумеха фыркал, но не вырывался. Это, видимо, был очень везучий Неумеха, и его часто кормили и умывали, так что на каком-то бессознательном уровне у него выработалось смирение с печальным фактом: пока зачем-то в морду водой не попрыскают, не накормят.
 Ёжик тем временем разогревал пюре, досадуя на низкий уровень своего кулинарного таланта. Он твёрдо решил научиться готовить, и делал в этом направлении уверенные, упрямые и усердные шаги своими короткими неуклюжими лапками. В перспективе он думал о том, что бы поучаствовать в приготовлении Нового Года, то есть на обучение у него оставались зима да лето, а потом ещё и осень, и краешек другой, новой зимы, и можно было не спешить сверх меры.
 Когда Неумеха принялся есть, хватая пюре руками, и низко наклоняясь над тарелкой, Мальчик заговорил.
 Кроме больниц и школ, в городах, пока ещё только в крупных, были особые чёрные дома с вывесками. Всякий желающий мог зайти туда и пройти особенную процедуру. Огромные, скрипящие компьютеры анализировали чего-то такое, чего и сами работники этих заведений зачастую не могли перечислить и объяснить, и выдавали решение — будет ли человек, подвергнутый анализу когда-либо в полной мере счастлив. Если выходило что человек счастлив не будет никогда, с ним что-то такое делали, и он полностью утрачивал память и становился как бы младенцем, только большим и способным к кое-какому самостоятельному перемещению. Этих людей называли Неумехами потому что у них не было ума, и потому что они ничего не умели и не могли чему-то научиться. Хотя называли их Йеху, называли и Манкуртами, но эти названия были слишком пренебрежительными, да и выговорить подобное было под силу не всякому.
 На самом деле из этих зданий Неумехи выходили очень редко, едва ли из сотни прошедших экспертизу одному удаляли память, в основном выходили оттуда люди повеселевшие, понявшие что чёрная полоса в жизни — дело сиюминутное, и, если приложить усилия, да прекратить сидеть и сетовать, то всё получится. Именно поэтому этим конторам позволяли работать — в массе своей от них был толк. Вообще, с тех пор как они стали открываться, люди в основном, стали заметно добрее, потому что почти неизбежно оказывалось что счастье на свете есть, и оно вполне доступно, хотя, конечно, само в руки лезет не всякому, и не надо на кого-то злиться, тратя драгоценное время, а надо засучить рукава и не поднимать, а так же не опускать рук, и идти к своей мечте. Но бывало и такое что выносили оттуда людей с пустыми глазами, и относили в специальные то ли больницы, то ли учебные заведения, где их прививали дорогими лекарствами, что бы усилить иммунитет, кое-как обучали хотя бы не стаскивать с себя мешающие тряпки, что бы не замёрзнуть зимой, и отправляли буквально на все четыре стороны, потому что идти в каком-то определённом направлении эти люди могли только недолго — никуда им особенно уже надо не было. Впрочем, они почему-то следовали за каждым, кто обратится к ним с воем "ииииииииииии".
Зайка попытался узнать что-то о том, как всё это происходит, но Мальчик сказал, что сам никогда не проходил процедуру, и не думал о ней, поэтому не знает. Тогда Зайка спросил, почему считается что в этих зданиях всё определяют правильно, и не может ли получиться так, что Неумехой станет человек, который мог бы добиться счастья. Мальчик ответил в том смысле, что доподлинно, конечно, это неизвестно, но как-то верят.
Сам он вспоминал, однако, вполне конкретный эпизод.
 Когда-то, у него был друг, лучший друг, который часто, хотя и не всегда, его выручал, и рассказывал какие-то истории, которых Мальчик не понимал, но делал вид что понимает, и выслушивал истории Мальчика. Они лазили по заборам и дрались с соседскими мальчишками, мечтали вырасти космонавтами и милиционерами — в идеале и теми и другими сразу, играли в войну и футбол, а когда немного подросли, вместе ходили в школу. Из школы, бывало, ходили порознь — учились в разных классах, расписание было разное. Хотя и в таких случаях, бывало, тот, кто заканчивал учёбу раньше ждал другого, или приходил к школе к моменту, когда у второго закончатся уроки. А однажды они пошли плавать на плоту, и плот перевернуло. Плавали оба скверно, а плот перевернуло далеко от берега, и если бы они не помогали друг другу, возможно так и утонули бы. Потом долго разжигали костёр, что бы хоть немного просушить одежду, и пока сушили, не заметили как подпалили майку Мальчика.
 А потому друг познакомился с Девочкой, и стал видеться с ней чаще, чем с Мальчиком. Мальчик в принципе чувствовал, что это нормально, но был слишком ребёнком что бы совсем уже не обижаться на такое поведение. Однако эксцессов особых не было — когда они всё-таки виделись ссориться не хотелось, потому что понемногу становилось всё очевиднее, что этот друг, если не лучший друг на свете, то во всяком случае один из лучших, и мало у кого есть такие друзья, и дружбой этой надо дорожить особенно.
 Как-то незаметно, однако, подружился с Девочкой и сам Мальчик. И как-то совсем уже незаметно стал он видеться с Девочкой чаще, чем друг, и чаще, чем с другом. И Девочка всё охотнее виделась с Мальчиком. Их как бы объединяло что-то непонятное и невыразимое, а друг, хоть и был лучшим на свете другом, и вообще замечательным во всех отношениях человеком, всё-таки был просто другом. С ним нельзя было никогда помолчать, всё время приходилось о чём-то говорить, или что-то слушать, и вообще — он был хорошим, но слишком уж знал об этом, слишком уж болезненно относился к любым неосторожным словам в свой адрес, и, подчас, с ним было всё-таки тяжело, хотя он и был лучшим другом на свете. Такое тоже бывает, а бывает даже и не такое.
 Друг тоже не затевал ссор, хотя было видно что Девочка очень ему нравится, но он старательно пытался радоваться за Мальчика и Девочку, так удачно нашедших друг друга. Получалось у него это не вполне, конечно, и кончилось всё тем, что когда Мальчик и Девочка решили уехать из города, что бы жить в лесу с зверятами, Друг попросил Мальчика сходить с ним в здание. Мальчик не сомневался, что друг выйдет оттуда повеселевшим, он даже не допускал мысли, что друг может стать Неумехой, и Друг тоже всё время шутил и смеялся, и говорил что этот поход нужен ему именно для того, что бы он убедился что всё будет хорошо, и есть к чему ещё стремиться. Перед процедурой полагалось подать заявление, а потом месяц ждать, что бы человек за этот срок хорошенько подумал — а нужен ли ему такой риск. Поэтому сначала Мальчик и Девочка уехали, и их провожал и Друг, и много других друзей, а в назначенный день Мальчик приехал в город, по просьбе Друга, не сообщив Девочке о том, куда он едет.
 Девочка так и не узнала, что Друг стал Неумехой.
 Потом они переехали из одного села в другое, от одних зверят к другим, а потом добрались и до Ареала, но всё это время Мальчик, конечно, помнил Друга, и ему всё казалось, что тот будто бы принёс себя в жертву, что бы у Мальчика и Девочки всё было хорошо. И Неумех с тех пор он стал жалеть и подкармливать. Но к себе он стал относиться как-то хуже.
 Этой истории он вслух не рассказал, вымыл лицо поевшему Неумехе, и повёл его в тёплое пустое стойло, что бы тот хотя бы зиму провёл в безопасности.
 Потом пришёл домой, и увидел, что Девочка уже не спит.
— Мне почему-то вспомнился, — сказала она, и назвала имя Друга — интересно как он там?
— Хорошо наверное, — сказал Мальчик.
— Надо будет ему хоть письмо написать.
— А что. Давай напишем.
— Или может навестим?
— Нет. Давай сначала напишем. Может он тоже переехал, надо же узнать сперва. Или ты в город хочешь?
— Да нет, пока не хочу. Летом можно будет на денёк заглянуть в город, в парк, где фонтаны, помнишь?
— Помню.
— Я из всего города больше всего скучаю по фонтанам. А так — зачем мне город. Хотя, конечно, ещё скучаю по друзьям, так что лучше на недельку, что бы всех навестить.
 Мальчик не ответил, Друг, всплывающий в его памяти был доволен и весел, и Мальчик всё не мог понять, то ли это он делает друга весёлым, потому что вспоминать его грустным было бы невыносимо, то ли действительно Друг радовался за то, что их размолвка утихла сама собой.
— Ты чего? — Спросила Девочка — Чего замолчал?
— Так. Знаешь, давай больше никогда не ссориться?
— Никогда-никогда? — Улыбнулась Девочка.
— Никогда-никогда.