Питерские прогулки (ностальгия по восьмидесятым)

Пулково встретило как-то радостно. Бегущая дорожка вынесла к выходу. Скромно – автобус. Метро. Тут только Влад в отражении в окне вагона метро заметил, что его чудной кепочки на голове нет. Оставил на полке самолета. Ну, значит не пригодится – оптимистично подумал. 
День и правда оказался солнечный и безветренный. Хорошее начало. 

Вообще-то он думал двинуть в Путивль. И Корикова взять туда – любителя Истории. Глянуть, что это за берег такой – с которого Ярославна все глядела вдаль. В Изюме-то Влад побывал. Поехал из Харькова, где был в командировке – аж делал доклад на конференции по отладке программного обеспечения для космических летательных аппаратов. Взял такси на автовокзале. Сказал – к Кременцу. Привез. Правда похоже. «О, Русская земля, ты за Шеломенем еси…» Так примерно в «Повети о полку Игореве». Река тут делает замечательный круг вокруг блестящего на солнце высокого холма, похожего на огромный кремень для зажигалки. Вышел из машины, побродил. Огляделся. Да, славное место. Потом поехал обратно. И в Путивль захотелось сильнее. В России, как-то, не помнят в картине, славных страниц Истории. А ведь классно – проехать, а где и пройти по пути князя Игоря, посмотреть, почувствовать, потрогать. 

Но Кориков собрался попить Нафтуси, долбануло его по почкам после февральского гриппа. Теперь уже сентябрь. Ну и придумал Влад маршрут – Рокада, путь вдоль границы. Питера — дня три, потом, как водится в его поездках в Питер – пару дней Таллина,  день- другой в Риге, где он не был ни разу еще.
Потом к родственикам Корикова в Барановичи, тоже памятный по Первой войне городок. Ну а потом в город львов. Львов должно быть приятный городок. И в Трускавец. Где и находятся бюветы с живительной Нафтусей, привлекающей болящих со всего Союза, ибо для поправления почек лучше, вроде, и нет ничего. Как там у Лермантова из МинВодовских ностальгических записок о Герое Нашего Времени: «пьющие утром воду – вялы, как все больные, а пьющие вино повечеру – несносны, как все здоровые». Вот такой ассоциативный ряд – не имеющий ничего общего с реальностью, окружавшей сейчас Влада. И Трускавец пока для него был – не больше, чем фраза, произносимая Кориковым с радостным сарказмом: «Кто поедет в Трускавец?» Кино так называлось. 

Доехал до Московского вокзала, хоть и не надо было сюда. Но чемодан таки бросил в камеру хранения и уже налегке, только с сумкой на плече вышел на Невский. Замечательно наблюдать теорию прилипания потока на панелях Невского. Как река течет – вверху скорость воды может быть приличной, но у самого дна вода неподвижна. И тут – если хочешь двинуть побыстрее – надо держаться ближе к проезжей части, а хочешь притормозить – сдвинуться к фасадам. 
Если дождя нет, сухо, в воздухе Невского – легкий запах резины. Раньше Влад думал – это от машин. Потом понял – это тысячи подошв пешеходов Невского оставляют этот шлейф.  Дошел до Казанского собора. Постоял у колонн. У Кутузова. Подумал – пора бы, хоть и день еще вовсю – подумать о ночлеге. Кориков было что-то фантазировал на эту тему, но Владу показалось, что тот прилетит и без адреса квартиры и без брони в какой, прости господи, Астории.  И двинул – на Варшавский вокзал, откуда предстояло выезжать на маршрут дальше – в Таллин.

Вокзалы Питера поражают громадством. Варшавский особенно. Из всей громады здания под нынешний вокзал использовалось едва шестая часть. Остальное предназначалось явно не для пассажиров. А ведь когда построили полтораста лет назад – была какая-то задумка. И поездов, всяко, ходило меньше.
Влад начал с кассы. И быстро стал счастливым обладателем двух билетов на Таллин — через три дня.
Еще походил и фортуна опять улыбнулась – увидел «Комнаты отдыха пассажиров» — гостиница на вокзале. Два места нашлись, на две ночи. Ну и славно, подумал Влад. Заплатил только за первые сутки — вдруг Кориков привезет какую замечательную бронь. Не жалко будет потерять оплату одной ночевки.
Перекусил в буфете и двинул в обратный путь – в Пулково, встречать самолет Корикова.

Задача оказалась непростой. Два выхода аэропорта разнесены метров на двести, а к какому из них причалит борт
известно не было и справочной. Но Влад точно выше на нужный. День такой. Оптимистичный. Все складывалось. И мрачноватый бородатый субъект вышел на него с бегущей дорожки, как так и надо было. «Привет, крокодилец!» Кориков бывает немногословен.

Доехали до Гостиного двора и приземлились в Пиццерии.  Это заведение было из новомодных.
Только вот после олимпиады стали появляться эти буржуйские общепиты в столицах. И попроще и такие вот – с  претензией на Европу.


   Народу на входе было изрядно. Но по удачливости дня – проникли внутрь быстро. Столик на двоих тоже нашелся.   Как афишировало заведение – печеную основу пиццы они привозили аж из Италии, а начинку для верха делали здесь. Бордовый шелк, коим были покрыты стены вполне гармонировал с картинами-фресками с видами Вероны и сюжетами из Ромео и Джульетты.   В общем – все устраивало.

  В ожидании пиццы Влад заказал себе бокал белого сухого – с каким –то географическим названием и смачно его потягивал, глядя на вынужденного трезвенника Корикова. Тот мрачновато курил, пуская дым под столик. Спокойная музыка смешивалась с разговором посетителей, за окном уже засветились витрины Гостиного двора на противоположной стороне Невского. Все складывалось. И лепешка пиццы оказалось вполне съедобной, разве что чуть твердой. И кофе с замечательным названием –«Плантейшн» — был хорош.  Посидели часа полтора. 

  Вышли, вдохнули воздух вечернего Невского, пьянящий после задымленного зала, двинулись вдоль. Но прошлая ночь перед полетом была довольно бессонной и там, дома уже было за полночь. Не сговариваясь двинулись к метро. Чем особенно хорош Кориков в путешествиях – он не торопил и не спешил, воспринимал процесс как данность. Влад это формулировал — «тащится спокойно где-нибудь впереди…»  Сам он находил поводы «застрять у двух витрин». 
   
  Варшавский был тих. Была пауза перед отправлением вечерних поездов часа через два. Предъявил квитанцию, поднялись в свои апартаменты. Номер был шестиместный. Все соседи уже были на месте.
Типично – купе плацкартного вагона – четыре кровати параллельно и две – им перпендикулярно. Только пространства много больше. Потолок был так далеко, едва не пять метров от пола, что положи комнату набок – она станет даже больше. И площадь – квадратов 25. 

   С соседями поручкались, поименовались. Чаю таки попили. Разобрали постель и улеглись. Прислушались к разговорам. 
   Эстонец, лет сорока пяти, приехавший навестить сына, попавшего в тюрьму, спорил с рыбаком с Балхаша. Тот был настроен воинственно против судебной системы, и утверждал, что сына эстонца по ошибке упекли за решетку. «Как этто косударство может ошибиться» — горячился эстонец, «этто мы с топой можем ошибится – лишнюю рююмочку выпить…»  Разговор их продолжился. 

    Но Влад переключился на другую пару беседующих.

Рижанин с удовольствием рассказывал второму рыбаку с Балхаша про удачи сегодняшнего дня. По рюмочке–другой они приняли и разговор шел в неспешном русле. Рижанин был по национальности латыш и был, похоже, охотником за антиквариатом. Свое реноме, а скорее, кредо, он сформулировал с юмором: «Я все люблю старинное…  Только шену люблю молодую…»   Рыбак слушал, не перебивая. 
Сегодня, рассказывал латыш, смог купить старинный шкаф – гардероб. Красного дерева, с короной вверху посредине. Шкаф там стоял еще до революции, но дверь в комнате  с той поры перестроили, уменьшили и вытащить этот шкаф сквозь нее нельзя. Пришлось снять раму двери, снять два ряда кирпича, чтобы вынести шкаф. Отвез его на товарный склат. Тамм меня знают. Отправят завтра. К маме его поставлю. Мне негде.. 
Еще граммофон купил. Тоже отвез на станцию. 

Его лицо выражало блаженство. Посмотрев, что его внимательно слушают, он продолжил. 

У меня есть авто – Хорх 35го года. Фары – двадцать восемь сантиметров в диаметре! Только было трудно найти покрышки. Но знакомый, тоже любитель старинного, нашел склад неликвидов в Забайкалье. Там оказались покрышки от ЗИСа, которые один в один. Ездил туда, купил. Теперь обутая машина.








Продолжение следует...