Вызов НКУ

Глава 1. 

     Звезды на небосводе, стоявшие  как им и положено на своих местах, вдруг начали двигаться, описывая только им ведомые траектории.      Михеев открыл глаза. Стройные ноги уходили вперед вдоль прохода между кресел. В иллюминатор нахально глядела изрядная долька луны.      Еще чуть потянулся в кресле и проснулся окончательно. 
Ровный шум двигателей усыпил незаметно. Теперь можно не спать до следующей ночи. Часа через два – посадка. А там – дела, дела.. 

    Впрочем, дела-то остались дома. Тут, в подмосковных конторах – центре управления, институте космических средств, у моряков — больше разговоры, так Михеев определил цели своих визитов в столицу. Эфемериды рассчитывать у него было кому, а вот доказывать, что нужен резервный аппарат на орбите – Генеральный отправил Михеева. Он и впрямь был хороший переговорщик и, доказывая без матов и криков, часто добивался результата там, где  Генеральному, при всех его авторитетах, не удалось.

    
Глава 2.

    Все началось еще, когда он был молодым инженером и приставка ст. инженер ( «старый инженер», как иногда шутили в конторе про себя инженеры, которые помногу лет дожидались повышения до старшего инженера), еще только готовилась в приказ. Но за плечами уже было то «Сообщение ТАСС», которого часто молодым приходилось ждать десятилетия. «Спутник Космос такой-то выведен на заданную орбиту. Бортовые системы работают нормально».  Сообщений таких было немало, но это было особенное. Для него — что пять лет работы не пошли «псу по хвост», не закрыли тему, или не «заморозили» лет на десять, а вот – на орбите и действительно все работает. Аппарат был новый в принципе – с вычислительной машиной на борту. 
До этого «цифры» почти не было в спутниках – от первого «бип-бип» в далеком уже пятьдесят седьмом и до роскошной «Радуги».  Все управлялось, грубо говоря – через реле – систему электрических контактов, командами с Земли. И «электрики»-то тоже не были в фаворе. Все высшие начальники были «механики». Спутник должен быть с их точки зрения «круглым, прочным, герметичным». А, провода эти, уже, малость, «от лукавого». Работало, впрочем, все это аналоговое хозяйство, неплохо и эта история с бортовой вычислительной машиной была «пробита» Первым Замом и принята Решением Политбюро, скорее как дань моде – вычислительные машины все активнее входили в жизнь и уже самые консервативные генералы не могли этому сопротивляться.

Тот год был трудным. Для страны. В конце весны ушел из жизни Великий и Ужасный Секретарь по Идеологии. Вездесущий и едва не круглосуточно несший свою вахту. Мог позвонить и в Обком и в какой-то захудалый городок и на любое предприятие, где что-то случилось или только могло случиться. Это держало в тонусе всю элиту – руководителей всех рангов –  партбилета, а с ним и должности и всех привилегий можно было запросто лишиться,  если не на месте или не в курсе вопроса, когда Секретарь позвонил и спросил. 
Все командиры как бы осиротели. Вроде больше воли, а как то непривычно. И военные стали опасаться самих себя. Контроль за баллистическими ракетами «потенциального противника» был недостаточным – большие задержки в фоторазведке от снимка до доставки его в Штаб не давали покоя – где сейчас те их ракеты с атомными боеголовками – или все катаются по бескрайним степям и пустыням североамериканского континента или уже летят сюда. Противоракетная оборона была только вокруг столицы, а подлетное время – не больше часа. И принять за летящую ракету какую-нибудь магнитную бурю над океаном – можно запросто. И навстречу – отправить свою. На боевом дежурстве – их не одна тысяча. Собственно это опасение за контроль возникло давно, оно и дало эту работу Михееву. Но как-то пока Секретарь по Идеологии был на месте – казалось – он то не даст ошибиться. Ни Генштабу ни Верховному Главнокомандующему. И вот его не стало. 
Нужна была оперативная информация. Ее то и мог доставить этот «спутник с мозгами».

И вот пришел день Пуска. Михеев сидел в Центре управления, в составе большой команды прилетел накануне. И вполне живо представлял весь процесс. Результат многолетней работы нескольких десятков тысяч человек. Как там, на стапелях в монтажно-испытательном корпусе под Тюра-тамом стыкуют их детище, такое маленькое, к огромной ракете, фиксируют защелки-пиропатроны, прячут спутник под обтекатель, медленно выкатывают к Столу. Потом долгий процесс зарядки систем, заправок и проверок готовности к Старту. Все эти – «Промежуточные». И вот команда «Подъем»!  Михеев отчетливо представил, как вся махина ракеты шумно и неспешно отрывается от Стола. Первые ступени отработают быстро. Потом включится вторая. Выведет на низкую орбиту. А потом долго будет тащить три тонны на высоту почти в сорок тысяч километров от Земли – третья ступень – разгонный блок.   Потом можно и перекусить сходить. Пока вытянет наверх и еще туда – в плоскость земного экватора. Хорошо американам – их старт близко к экватору, а тут с Тюра-тама или как чаще называют – Байконура, далековато до нулевой параллели.
   И вот он – момент истины. Достигли точки предварительного стояния на орбите. Пиропатроны отстрелили почерневший от трения об атмосферу обтекатель. Другие – открыли защелки солнечных батарей и они стали открываться. И вот он – в телеметрии – ток батарей! Здорово! Слава Богу! Долетели. Теперь – ориентироваться. Понятно – сначала поймать самое яркое в датчики ориентации – Солнце. Потом дождаться времени 16.45 на долготе, где летит спутник,  и начать вращаться вокруг оси датчика ориентации на Солнце, чтобы поймать в другой датчик Землю. Она там – под прямым углом к направлению на Солнце. Немного долго и для непосвященных малость скучно… Но после пяти лет разработки, изготовления макетов, испытаний на стендах, отладки систем и программ, эти часы не казались Михееву долгими. Все вышло, как принято говорить, «штатно», Изделие стало жить своей, довольно автономной, жизнью.

 Прошло пару месяцев и запустили, тоже благополучно, «абонента» — спутник, передававший «картинку» с низкой орбиты. «Картинка» через спутник на круговой орбите транслировалась в Генштаб. Генералы радовались как дети. Так все было видно и понятно. А потом пришел ноябрь. Случилось, что случилось. Объявление трехдневного траура, которого страна давно не знала. Ушел из жизни Верховный Главнокомандующий. Регалий, должностей и других званий у него было не перечесть. Все напряглись. Как-то уже, несмотря на анекдоты и насмешки, все свыклись, что есть такой человек, руководящий этой огромной страной, и вдруг не стало. Вспоминался пятьдесят третий. Кто-то боялся, не летят ли вражеские ракеты, кто-то плакал – из жалости то-ли к ушедшему, то-ли к себе. И по странному стечению – спутник их тоже заболтался в «закрутке» — потерял ориентацию и не мог выполнять свою задачу. Это был шок. Вот тут то и пригодилась вычислительная машина на борту. Светлые головы отдела системы ориентации помозговали и придумали как вместо отказавшего слушаться тяжелого «волчка» — гироскопа, державшего спутник в нужном стабильном положении ориентации  – использовать маленький волчок – гироскоп управления ориентацией. По прежней конструкции такой отказ стабилизирующего гироскопа считался потерей спутника навсегда. И мало кто из верхних чинов верил, что здесь что-то можно изменить. Не полетишь же на высоту тридцать шесть тысяч километров над Землей с паяльником… И вот Михеев неделю со всей группой программистов и системщиков сидел в вычислительном центре, в который раз запуская доработанную программу системы ориентации в комплексе с другими программами борта и программами, моделирующими аппаратуру. И потом ее из Центра управления по радиолинии записали в переменную память вычислительной машины. И,  вместо прежней, стала работать новая программа. Почаще включаться, по четыре раза в секунду. И таки получилось. Спутник сориентировали и он стал снова работать «штатно». Все системы выполняли свою задачу. И картинка с «абонента» снова пошла в Генштаб.  Михееву из той давней уже истории запомнился пересказ эмоций четырехзвездного генерала из Генштаба. Рассказывая и поясняя другому четырехзвездному генералу, он сам все еще был в удивлении от этого счастливого ремонта, который после системщиков довершили программисты – люди, пишущие непонятные знаки и для генералов как-то подозрительные. Давно ли кибернетика считалась лженаукой и только ленивый туда не плюнул. «Представляешь, говорит, они РУЧКОЙ НАПИСАЛИ и заработало! » Это «РУЧКОЙ НАПИСАЛИ» дало зеленый свет бортовым вычислительным машинам на все следующие спутники. 

И вот он, уже не инженер и не «ст»., а «главный конструктор направления» прилетел в столицу пробивать дополнительный аппарат в группировке его системы навигации.

Глава 3.
 
С Евой Михеев познакомился два года назад в Питере. В Питер поехал на выходные, тут в Москве не было занятия в уикэнд, а дела еще остались, домой путь не лежал. В Питере погулял по Невскому. Проспекту 25 Октября, как иногда называл Невский его родственник, проведший все школьные годы в предвоенном Ленинграде, в доме на Кирочной улице. В Малой Советской Энциклопедии начала тридцатых годов есть цветная карта Ленинграда. И там правая «Першпектива» и впрямь обозначена «Пр. 25 Октября». Но как-то не прижилось это название. 
Невский всегда напоминал ему реку – теория прилипания работала очень отчетливо. В реке течение самое большое на поверхности воды, а чем ниже, оно все меньше. А на дне вода как бы «прилипает», скорость течения нулевая. Да и то сказать, если бы она текла и по дну, ничего бы не было там – все унесло бы. Природа разумна.   Так и на Невском, если хочется идти быстрее – перемещаешься к краю панели у самой проезжей части, а хочется постоять, поглазеть – пристаешь к домам. Запах Невского нравился Михееву. Эта смесь, чуть затхлого аромата каналов, свежего ветра с Невы, всегда несшей кроме массы воды и запах Ладоги, приправленная микроскопической пылью от шин проезжающих авто.        Попалась афиша концерта Певца. Еще в десятом классе Михеев обратил внимание на этого кудрявого парня. Подумалось тогда – этот надолго. И правда уже скоро тридцать лет на сцене. До концертного зала добрался быстро. Практически к началу концерта. В кассе билетов не было. И уже все зашли внутрь. Только одна девушка чего-то ждала у касс. И вдруг появилась женщина и предложила два билета. Тут они и встретились с Евой. Она тоже хотела на концерт. Зашли, сняли плащи в гардеробе. И еще проникли в зал. Певец уже был на сцене. «Ну вот – теперь все пришли» — вдруг сказал, и начал концерт. В перерыве сходили в буфет. Ева оказалась очень контактной. Как-то легко нашлись темы для разговора. Михееву было легко и радостно. Она тоже иногда улыбалась легкой улыбкой. Потом он проводил ее. До подъезда ее дома.  
Ночью она  приснилась ему. В поезде. 
В Москву вернулся рано. Постоял в кассу за билетом метро. Доехал с Комсомольской до Маяковской. На задворках гостиницы «Пекин» были их давние апартаменты. Центр. Все недалеко. Даже прилег. Но не заснул. Не хотелось расплескать переполнявшее чувство радости. Спустился в кафе. Взял кофе и перекусить. Москва проснулась вполне. Слышалась ближняя жизнь Тверской – улицы Горького. И Бульвара… Добил вопросы у военных днем.  И почувствовал раздрай. Надо было собираться  чтобы лететь на восток. А потянуло вдруг снова на север. В эту Северную Пальмиру. Снова увидеть ее глаза… 
А вроде и не мальчик уже… 
Дома ждали дела. Реальные. Улетел. 
В первое же утро набрал ее рабочий номер. Услышал. Ее. Так радостно.
И жизнь закрутилась быстрее.

Быстрее и быстрее. Он стал успевать в несколько раз больше чем раньше. Та размеренная жизнь, в которой все движется от габаритно-весового макета до радио-технических испытаний с многочисленными спорами на планерках и совещаниях, в разговорах в курилке, в выпусках документации и ее корректировках. Тут вряд ли что ускоришь. Сложилось десятилетиями. 

Глава 4

Пристегните ремни, пожалуйста..  Михеев опять проснулся.
Дело шло к посадке во Внуково. М-да. Как говорят японцы – « Сон – лучшее время жизни…»  Так много пролетело в сонном сознании, что было и что не было. Не стал он «главным направления». Другие справляются. А у него после многих лет размеренной и в общем спокойной жизни – круговерть.
В Москву то вот таки выбрался. На выставку. Хоть и находится под подпиской о невыезде. Дело завели.
Уголовное. Детективы Михеев не особо любил, но Конан-дойля и Эдгара По, в свое время, читал. А теперь вот нате – сам попал в подозреваемые. Свободное предпринимательство, « за свой риск» пообросло в последние годы многими уголовными статьями. Чтобы было понятно – за какой риск. Раньше думали – просто деньги потерять.. 

Из космической конторы Михеев уволился уже давно. Всему виной была отмена соц. соревнования.
Так он это себе сформулировал. Всякие испытания опираются на объект и документацию к нему. При всех недостатках Социалистического соревнования, оно заставляло документацию приводить в соответствие вовремя. Или премию не дадут. А тут бах – отменили. Стимул пропал. И испытания программ стали испытанием ментальности. Михеев привык и своих инженеров в группе приучил -  проверять не то, что ОНО МОЖЕТ РАБОТАТЬ, а проверить МОЖЕТ ЛИ ОНО ИНОГДА НЕ РАБОТАТЬ. И найти это «ИНОГДА». И если такая ситуация обнаруживалась, то тратились дни на локализацию ошибки. Если объект соответствовал документации, разработчики подключались к ситуации и понимали в чем ошибка и исправляли. А когда документация и объект не соответствовали друг другу, разработчик просто разводил руки –«извини, братан (сестра) – мы уже изменили эту программу. Цифры другие… Фиг тут вспомнишь, что было.»     Это раздражало. Надо было менять подходы. Хорошо бы иметь все документы в компьютерной сети фирмы.  Но медленно все это двигалось. И еще эти заморочки с задержками зарплаты и сокращениями.  И Михеев, вернувшись из отпуска, написал заявление «по собственному», чем удивил и сослуживцев и начальство. Как-то не в традиции было увольняться не уезжая из Города. 

Продолжение следует ...