ДРУГ МОЙ, КОЛЬКА!

                                                              ДРУГ МОЙ, КОЛЬКА!
Кинулись все в нано-технологии, Чубайс ли виноват или еще какие принципы? Но я к Чубайсу отношусь в  лучшем случае никак, а в худшем – мне жаль полковника Квачкова. Если позволите, короткое отступление: Чубайс действительно негодяй, негодяй не тот, который засовывал себе в карман приватизационные ваучеры, (хотя и это было  — ну убедите меня, Анатолий, в обратном), а тот, негодяй, что наблюдает, как миллионы, в том числе военные, ученые, медики, штучные люди  - специалисты, асы своего дела, лезут в навоз, буквально выискивают там пищу. При этом он, Чубайс, довольно потирает руки, белые ручки с пухленькими подушками. И он не один. Таких сук много. Удивительно, что они не исчезли, они видоизменились – у них стал длинней язык, глубже карман и, что  удивительно, почти отсутствуют полушария – есть единый шар, белый, мясистый с винтажным отверстием у выходного канальца, да и каналец тот… Кстати, почти тоже самое и на голове…
Да и хер с ними – пусть они интересуют писателей – порноПРОФИЛистов, а меня слово «профиль» первый раз заинтересовало в армии, как реакция на команду прапорщика: «Окоп в полный профиль отрыть». Надобилось ответить: «У-е-есть в полный профиль!», но что – то не срослось и вот только друг мой Колька Оборотов почему  — то немножко вяло простонал: «Да-а-а-а», а разбитной сержант из старослужащих эхом ответил: «Х… — на-а-а».
Прапорщика эхо заинтересовало ровно настолько, насколько гипс может заинтересовать парикмахера в престижном салоне, хотя, говорят, Зверев, прячет гипс в специальные карманы на плечах  своего пиджака. Алла Борисовна один раз облокотилась покурить — был конфуз. Алла не обиделась, похлопала гемафродита по оставшемуся плечу и он (Зверев) пропал на два года в некий Саранск, а вот оттуда уже приехал отцом, уже с отпрыском, говорившим и матерящимся равно как его великий отец! Слава, Алла! Одним прикосновением. Сейчас ставит опыты над Максимкой, использую Черные Грязи пополам с водичкой Перье. Вообще, плохи дела в том государстве, где мода на детей развивается параллельно с модой на голых собачек. Представляю великих тусовщиц со свертками в стразах, где уже в бриллиантах демонстрируются  маленькие reach and faimost этого тысячелетия. И тут же вспоминаю Колю Караченцева, который гнался за коляской, набитой тарой и какие слова он (Коля ) после этого сказал.
Итак,  окоп. Вообще, складывать землю в яму значительно легче, чем вынимать  ее оттуда, этим я сразу поделился со своим новым другом Колькой. Я его не описал сразу, поскольку это требует отдельной строчки – такой уж  он индивидуум. Руки – мои ноги, голова  -  моя –… ( это потом), а плечи требуют коромысла, кованного из железнодорожной рельсы, причем на нем сразу уместятся по три ведра. В общем – абсолют ( не путать с водочным изыском). Была у Кольки одна особенность – особое строение языка, он, как бы не помещался полностью в рот, отчего рот был всегда приоткрыт и Коля шепелявил, чуть – чуть, слегка. Это Колю не портило. А еще он был ОЧЕНЬ ДОБРЫЙ. Добрый, тихий и безотказный, многие этим пользовались, но не наезжали, почему – то доброта и детство действовало одинаково безотказно и на сержантов – чурок, дебилов судного дня, и на простых наших отморозков, да и мы потихоньку пообтерлись и перестали быть афишами для битья. И, наконец, Колька был неимоверно силен. Я был горд тем, что мы – друзья и тем, что мы – в армии.
Окоп, будь он. Чубайс, будь он туда же, да еще вниз башкой. В общем,  решили показать, как в век нано – лопат роются нано — окопы. А как? Секрет открою —  как в Первую мировую и все предыдущие, и все последующие – лопатой, руками, пинками,  шапками и молодыми солдатами. Но высокие гости оказались довольны,-  и нас, без осмотра содеянного,  погнали в холодный  неотапливаемый клуб, а проверяющих  — в теплую столовую, где мы грелись, а они, бедные и усталые, ели, что и было видно по их раскрасневшимся рожам примерно через два часа, когда проверяющие завалили в клуб.  От них воняло тушенкой, водкой и официанткой Клуней, от которой отмахивались даже узбеки, вернее узбеки убегали  только при виде «Гылуни»,  готовые были даже смириться с подаваемым здесь волосатым салом, но не с этой особой. Мы тоже ее боялись, и, если попадали в наряд по кухне, то охотней шли в картофелечистку, куда Клуня не проходила по габаритам.
Мы в клубе спали — дремали. Мне снился ствол танка, и мы с Колей чистили его длинным – длинным шомполом, на конце которого была надета рыжая тряпка, а полковник, согнувшись надо мной и Колькой своей бордовой рожей орал: «Так чем чистится дула танка?» «Рыжей тряпкой…» — от страха прошептал я.  «Рыжей тряпкой, товарищ полковник!»- проорал Колка. Проверяющие заржали,  вспомнили про нано – технологии, нано — технолог тоже заулыбался, хлопнул обалдевшего Кольку по плечу…
Больше Колю никто не видел. Было одно письмо, говорили из штрафбата, полтора года, но нам прочитать его не дали. Прости меня, КОЛЯ! Где ты сейчас, кем? Прости…