Блямс, или Трехмерные Микки Маусы

Петр Шерешевский.
 
БЛЯМС
или
ТРЕХМЕРНЫЕ МИККИ МАУСЫ.
 
Комедия в двух действиях с прологом и эпилогом.
Внимание! Акция! Только у нас! Последние пять минут спектакля бесплатно! Поклоны – в подарок!
 
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
 
ПРОЛОГ,
он же АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ,
он же РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ.
ИВАНОВ.
МИШЕНЬКА.
МАШЕНЬКА.
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ,
она же ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР.
БОРЯ ДУБАКИН.
 
ПРОЛОГ.
 
ПРОЛОГ. Здравствуйте, я – Пролог.
То есть персонаж. Внутри меня сидит актер, которого как-то там зовут. Ну и бог с ним. Пусть сидит, только тихо.
Я буду здесь появляться время от времени, поболтать с вами, поразвлечь. Когда от этих сценок, которые автор понаписал, режиссер понаставил, а артисты поразыграли вам совсем кисло станет. Все для вас.
А потом, глядишь, какую-нибудь еще рольку сыграю. По блату. То есть нет, не я сыграю, а Тот, Который Сидит Внутри. Станет другим персонажем. Так, от скуки. Потому что эдак языком трепать – не очень-то веселое занятие. Им Тот-Который-Сидит-Внутри сыт по горло. Свадьбы там, дни рождения, корпоративные вечеринки. Тамада называется, если по-старинке.
А сейчас у меня для вас письмо. От автора.  (Достает жеванный лист бумаги). Я его на каждом спектакле читаю. Автор очень просил. Потому что стесняется и ножкой шаркает. Вот оно. Немного помялось уже, но я ничего, буквы разбираю. Пока. А потом, когда затрется совсем — автор новое напишет. Ему только дай. Бумагу помарать. Итак. (Читает).
«Раньше я писал другие пьесы. Но во всех театрах мне говорили — забавно, конечно, но нам бы комедию. Человек, эдак, на пять-шесть. Чтоб зритель ходил, — а остальное нам не важно.
И вот я такую и решил навалять. По-быстрому. Чтобы поставили наконец. А остальное мне тоже не важно. Раз вы так — и я так. Не убьют же меня за безвкусную пьесу. Самое худшее – опять гадостей всяких понапишут. А мне-то что? Я и сам могу! Гадостей! В этом одна из идей пьесы – всем гадостей наговорить. Потому что это очень смешно, когда гадости говорят. Люди любят. Когда не про них, конечно, а про соседа. Так вот, ребята, все гадости здесь – они не про вас, а про тех, которые на соседних креслах. Слева, справа, сзади, спереди. Но не про вас конкретно. Честное пионерское. Так что смейтесь. Безбоязненно. От души.
И еще. Мне один артист говорил, что нет большей пошлости, чем со сцены анекдоты рассказывать. С пафосом эдак: «Я двадцать лет плашку топчу, но до такого не опущусь никогда». А так как я решил ничего не бояться, то начну с самой большой пошлости. И сейчас персонаж, который все это читает, расскажет вам анекдот. Прямо со сцены. Для затравки.
С превеликим уважением, к Вам лично, Ваш Автор. А все остальные – дураки».
(Пролог откладывает листок). Нет, я, конечно, расскажу, я человек подневольный. Я – персонаж. Только тот, который у меня внутри, с этим актером, из письма, очень даже согласен!
ЗРИТЕЛЬ. (Из зала) Я желаю сделать заявление!
ПРОЛОГ. Желает он! Ха! А ты кто такой?
ЗРИТЕЛЬ. Я? Иванов.
ПРОЛОГ. Иванов? Чудненько! И ты считаешь, что этот факт дает тебе право желать?
ИВАНОВ. Разумеется!
ПРОЛОГ. Нет, желать-то ты, конечно, можешь! А вот делать, да еще и заявления какие-то!..
ИВАНОВ. Не понял…
ПРОЛОГ. А чего непонятного? Их знаешь сколько – Ивановых-то? Да в одном этом зале кроме тебя знаешь сколько наберется? Эй вы, Ивановы, поднимите руки…
В зависимости от того, поднимают или не поднимают зрители руки, ПРОЛОГ может прореагировать по-разному.
Видал? Это только те, кто признались, кто не стесняется… (Да… Ни одного… Но ты не думай, это они притаились просто, стесняются руки поднимать…)
ИВАНОВ. А чего тут стесняться? Хорошая фамилия.
ПРОЛОГ. Мозгом-то пошевели! Если все Ивановы станут заявления делать, никакого времени не хватит. А у нас здесь строго! Первый акт – час двадцать, второй – сорок минут! «Зрительское внимание» – слыхал? Так что сиди смирно, Иванов!
ИВАНОВ. Не понял…
ПРОЛОГ. «Не понял, не понял…» Больше не высидит никто, понял?
ИВАНОВ. Не понял…
ПРОЛОГ. Чего ты еще не понял?
ИВАНОВ. Чего вы без меня делать станете?
ПРОЛОГ. Да уж найдем! Представлять! Слова говорить! Рожи корчить! Слыхал, небось: «За стеной заговорили не своими голосами, и я понял, что начался спектакль». Вот и у нас так. У нас текста знаешь сколько? Вагон и маленькая тележка. Автор написал, не поленился!
ИВАНОВ. Так я же этот… Главный…
ПРОЛОГ. Надо всеми Ивановыми, что ли, главный?
ИВАНОВ. Вроде того… Персонаж главный я…
ПРОЛОГ. Персонаж?! Так бы сразу и говорил! А то начал тут… «Иванов…»  Ну!
ИВАНОВ. Что – ну?
ПРОЛОГ. Делай свое заявление! Желал – пожалуйста!
(Пауза).
ИВАНОВ. Я – Иванов! Вы уже знаете! Персонаж! Это вы тоже уже знаете! Я живу там, у Машеньки и Мишеньки, их вы пока не знаете… Диван у них удобный, ничего не скажу, а харч так себе.
Итак, заявление!
Я — Будда!
Я это только  сейчас понял. Реинкарнация, переселение душ, слыхали? Так вот, я – новое воплощение Будды.
Я, правда, не очень знаю, может ли Будда перевоплощаться. Вероятно, он давно в нирване, или где у них там… Так что, может быть, я и не Будда. Я во всем этом буддизме не очень волоку. Я только одну книжку прочел. Она вот у этих, у Мишеньки с Машенькой, ножку стола подпирает. Так я пока на диване прохлаждался – прочел от нечего делать. Книжка – супер!  Совсем про меня! Так что если я и не Будда, то точно кто-то продвинутый! Просветленный! Например, Басо!
Вот парень был! Его ученики спрашивают: «В чем смысл прихода Дарумы с Запада?» Это типа: «В чем смысл жизни?» А Басо в ответ палец просто покажет, и молчит, улыбается загадочно эдак… Вроде как: «Сам соображай, мозгой шевели…» А то, еще хуже, как крикнет: «Катц» – и палкой ученика по башке. Чтобы дурацких вопросов не задавал… И ученики ничего себе, не обижаются, прозревают потихоньку…
Классный парень был! Толстенький, вроде меня. И просветленный. В смысле, понимает, что к чему. Другие не шарят ни черта, а он сечет поляну… Я вот, тоже все понимаю, а остальные – так себе. То есть даже не так себе, а вовсе ничего не соображают. Так что жутко хочется палкой по башке заехать. Как Басо! Чувствую я этого парня! Вот прямо печенками ощущаю! Наверное, он – это я и есть. Вернее я – он! Реинкарнированный! Точно!
Итак, заявление!
Я — Басо!!!
Всем ясно?
ПРОЛОГ. Ясно. Молодец. Иди, переодевайся, персонаж.
ИВАНОВ уходит.
ПРОЛОГ. А теперь, пожалуйста, анекдот. Автор велел передать, что настоящий анекдот – это сакральная эзотерическая информация. Это он умничает. Не даром, дескать, авторов нет. Дескать, Моисей с горы Синай скрижали притащил,  а нынешние пророки анекдоты про чукчу притаскивают. А этот, по его мнению, настоящий буддийский коан. Вроде эпиграфа. Итак.
По проселку на телеге едет эстонец. Вдруг видит – посреди дороги – лепеха коровья. Он слезает, берет лопату, кладет лепеху в телегу. (С эстонским акцентом): «При-котит-тца-а».
Прошел год. Тот же эстонец на той же лошадке останавливается на том же месте. Слезает, лопатой снимает лепеху с телеги и осторожно кладет на место. «Не при-коти-лась».
(Уходит)
 
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
«УКРОТИТЕЛИ ОГНЯ».
НА КУХНЕ У МИШЕНЬКИ И МАШЕНЬКИ.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ.
МИШЕНЬКА И МАШЕНЬКА.
 
МАШЕНЬКА.  Итак, еще раз!
МИШЕНЬКА.  Да, Машенька!
МАШЕНЬКА.  Что ты ему скажешь?
МИШЕНЬКА.  Я ему скажу… Я ему скажу…
МАШЕНЬКА.  Что ты мямлишь, Мишенька, как тряпка!
МИШЕНЬКА.  Машенька, ну разве же тряпка мямлит?
МАШЕНЬКА. Ты скажешь ему, что наше терпение лопнуло! 
МИШЕНЬКА. Лопнуло!
МАШЕНЬКА. И что кормить мы его больше не намерены!
МИШЕНЬКА. Не намерены!
МАШЕНЬКА. И что мы все понимаем: друг детства и другое третье…
МИШЕНЬКА. Все понимаем!
МАШЕНЬКА. Но чтобы взрослый лоб две недели на диване кверху пузом, — это уж слишком!
МИШЕНЬКА. Да! Слишком!
МАШЕНЬКА. По полхолодильника каждый день выедает, дармоед!
МИШЕНЬКА. Да, дармоед!
МАШЕНЬКА. Да что ты повторяешь за мной, как попка?!
МИШЕНЬКА. Да, как попка!
МАШЕНЬКА. Ми-и-ишенька…
МИШЕНЬКА. Что, Машенька?
МАШЕНЬКА. Ты меня слушаешь?
МИШЕНЬКА. Конечно, Машенька!
МАШЕНЬКА. И так все и скажешь?
МИШЕНЬКА. Я… это… конечно скажу… Отчего же не сказать. Только, Машенька, куда же ему идти? На улицу? У него же, кроме нас, и нет никого…
МАШЕНЬКА. Та-а-ак! Или он сегодня же выметается, или я уезжаю к маме! Тебе ясно?
МИШЕНЬКА.  Ясно… (пауза). Машенька, а может ты сама? А? Ну, скажешь все это…
МАШЕНЬКА. Начинается!
МИШЕНЬКА. У тебя замечательнее выйдет. Честное слово… А я вот здесь посижу и кивать головой буду внушительно.
МАШЕНЬКА. Вот мне просто интересно, ты у меня муж, или так, абажур для интерьеру?
МИШЕНЬКА.  Я-то, конечно, да…  Но неловко как-то…
 
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ.
ТЕ ЖЕ И ИВАНОВ.
 
ИВАНОВ. (Входит, барабанит по собственному животу приветственный туш).
«Пузо лопнет — наплевать,
                   Под рубашкой не видать!»
 Доброе утро доблестным бойцам матрешечного фронта!
МИШЕНЬКА.  Привет, Иванов.
МАШЕНЬКА. Выспался?
ИВАНОВ. Да уж, даванул подешенцию, будьте-нате! Отчего у вас, друзья мои, спится так замечательно?
МАШЕНЬКА. От безделья и обжорства!
МИШЕНЬКА. Машенька!
МАШЕНЬКА. Что: «Машенька»?!
МИШЕНЬКА. Ну, нельзя же так, не интеллигентно. Мы же цивилизованные люди!
МАШЕНЬКА. Ах, вот как! Так вот, милый мой, я еду к маме! А когда я завтра вернусь, я надеюсь, ты этот вопрос интеллигентно и цивилизованно решишь! Адье!
(Выходит).
 
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ.
МИШЕНЬКА И ИВАНОВ.
 
МИШЕНЬКА. Нервная какая-то стала последнее время. Я думаю — это от авитаминоза все… Весна, понимаешь ли…
ИВАНОВ. А-а, ерунда! Не бери в голову. Попыхтит и перестанет.
МИШЕНЬКА. Нет. Я думаю нужно ей будет все-таки витаминок купить. Мульти. На всякий случай…
ИВАНОВ. Ага! Рекомендую цианид! Сразу полегчает, не поверишь! (Роется в холодильнике) Ба, братка, а колбаса где?
МИШЕНЬКА. Кончилась.
ИВАНОВ.  Вот и я гляжу — вышла вся. Это, братка, не порядок. Что за завтрак без колбаски!
МИШЕНЬКА. Иванов…
ИВАНОВ. (Изучает газету) Вот это да! Михайло Потапыч, сегодня же к нам Олимпийский огонь привозят!
МИШЕНЬКА. Да?..
ИВАНОВ. Конечно! Это же событие мирового масштаба! Надо замутить чего-нибудь!
МИШЕНЬКА. Чего?..
ИВАНОВ. Ну, типа греками нарядиться — настоящими, древними. И пойти манифестировать. Только выпить бы чего, или мускатным орехом закинуться.
МИШЕНЬКА. Мускатным орехом? Им же торты посыпают…
ИВАНОВ. Это, братка, добро на ветер! А если граммчиков тридцать с кефиром смешать, то так расколбасит, мама не горюй!
МИШЕНЬКА. Слушай, у Машки же где-то было! Она у меня повариха, и печет и варит…
ИВАНОВ. Вот и давай, пошурши по полочкам.
Мишенька влезает на табуретку и засовывает голову в шкафчик. Каждую найденную банку передает Иванову для экспертизы. Тот с видом знатока нюхает, сует внутрь обслюнявленный палец, облизывает, долго отплевывается: «А черт знает, что это за хрень! Но вроде не то…», или: «Да ты совсем обалдел?! Что ты мне перец в рот суешь?» И поиски продолжаются.
МИШЕНЬКА. Иванов.
ИВАНОВ. Ась? Нашел что ли?
МИШЕНЬКА. Нет… Ты, вообще, чем заниматься собираешься?
ИВАНОВ. В смысле? Мы же огонь встречать идем. Или ты раздумал уже?
МИШЕНЬКА. Да нет, я в глобальном смысле. Может, ты на работу какую-нибудь устроишься, чтобы зарплата там, жилье самостоятельное… А то Машка ноет. Вроде — устала она от тебя…
ИВАНОВ. Ну, братка, потерпите… А то, куда же мне — как Чебурашке в телефонную будку? Я-то и пошел бы, да их нету теперь — телефонных будок-то… Повывелись все. А баба она что — поноет и перестанет…
МИШЕНЬКА. Потерпите, потерпите!.. Тебе хорошо говорить, а она мне всю плешь проела! О! Кажись – то! Нашел орех!
ИВАНОВ. Ну-ка, дай поглядеть-то! Вроде оно!
МИШЕНЬКА.  Ага, вон тут и надпись сохранилась! Три пакетика целых! Живем!
ИВАНОВ. Умница, Топтыгин. (Достает из холодильника пакет кефира, разливает по стаканам, всыпает в каждый из стаканов по полному пакетику мускатного ореха). Что ни говори, а и в семейной жизни есть свои прелести. Чего только не найдешь у жены в закромах. Размешай, как следует, и маленькими глоточками. Ну, с богом…
Они выпивают холодный кефир. Пауза.
МИШЕНЬКА. Что-то не берет твой орех…
ИВАНОВ. Уж больно ты скорый, как я погляжу. Всосаться все должно, в стенки желудка. Я сам-то не пробовал, но ребята говорят — знатное средство. Так расколбасит, что до утра не очухаешься…
МИШЕНЬКА.  Мне еще матрешек вечером красить надо бы…
ИВАНОВ. Покрасишь, покрасишь, обязательно! Пойдем пока, в эллинов нарядимся.
(Уходят).
 
ИНТЕРМЕДИЯ.
 
ПРОЛОГ. (Входит, встает на табуретку в «позу». Долго разглядывает зрителей). Ну?.. Ну?.. Отгадайте, кого я сейчас играю? Нет вариантов? (Достает крылышки, натягивает их, как рюкзак). А так? Ну?.. Ангел? Неужели?! Браво! Поаплодируем знатоку мифологии. Все знает, не обманешь! Крылышки за спиной – значит ангел! Молодец! А что за ангел тоже знаешь? (Сколачивает две дощечки в крест и поднимает над головой). А так? Ну?.. Правильно, я ангел на Александрийском столпе! Знай и люби свой город! Я обозначаю место действия! Потому что Иванов решил, что если куда и привозят Олимпийский огонь, то  непременно на Дворцовую.
Я играю Дворцовую площадь! Завидуйте Комиссаржевские и Михаилы Чеховы, Николсоны и Аль Пачины, династии Толубеевых и Френдлих! Кому из вас доводилось сыграть разом целую площадь?!
(Пауза).
Что-то не идут наши протагонисты… Ну да, если представить, что живут они на Пестеля, то до Дворцовой-то добрых полчаса ходу. Подождать придется… Да…
(Пауза).
Кстати, знатоки родного города, кто из вас знает, ангел на Александрийском столпе в натуральную величину или нет?
(Пауза).
Это вообще-то шутка была, но не до всех сразу доходит… Да… Шутка в том, что все начинают вычислять и прикидывать… А размеры ангелов науке неизвестны…  Не смешно? Жалко…
(Пауза).
На самом деле, у каждого эпизода есть свое название. С потугой на юмор. Предыдущий, например, назывался: «УКРОТИТЕЛИ ОГНЯ».
Но просто выходить и объявлять его – как-то, знаете ли, глупо. Неизобретательно!
И мы кое-что придумали. Но, для начала, позвольте историю.
Тот Который У Меня Внутри как-то халтурил ринг-спикером на боях без правил. Это когда выходишь на ринг и кричишь: «В синем углу ринга лауреат государственной премии заслуженный работник культуры Такойто Такойтович по кличке Всех К Ногтю! В красном углу ринга победитель всероссийского конкурса артистов балета Сякойто Сякойтович по кличке Пролезающий Без Мыла!» Да… Насчет работников культуры, это меня занесло… Приврал для красного словца. Там настоящие кикбоксеры были со лбами узенькими. Похоже просто.
И вот пришел он, внутри который, переоделся в смокинг, хоботок размял… Нет, нет, «хоботок» — это не пошлость! Это упражнение для дикции так называется. Не вру! Правда! Этот когда вот так. (Показывает).
Итак. Зрителей полные трибуны, бойцы в трусах нервно подпрыгивают, порыкивают, с поводков рвутся… А не начинают почему-то… Полчаса ждут, час… Наконец явилась девица. Никакая! Нет, грудь-то у нее будь здоров, ноги от шеи и росту сто восемьдесят. Никакая – в смысле пьяная, еле ходит. Ее-то все и ждали! Она с этой самой грудью, которая будь здоров, обнаженной, в бикини одном и на вот такенном каблуке между раундами по рингу ходит и табличку с номером носит. И улыбается. Правда эта не особенно улыбалась: она вся остекленевшая была и боялась с каблуков свалиться!
И без нее, заметьте, никаких боев! И не думай даже! Кайф не тот! Без грудей здоровенных! Я, как эту историю автору рассказал, так он сразу ее в эпизод пьесы переиначил. Ну, увидите еще!
А пока мы подумали. Что общего между профессиональным театром и профессиональной проституткой? А? Не знаете? Умение доставить клиенту максимальное удовольствие! Удовлетворить! Так что, все для вас! Встречайте! Блондинка в бикини!
 
МУЗЫКА.
Входит БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ.
В руках у нее табличка с надписью:
«ДВАДЦАТЬ МИНУТ С АНГЕЛОМ»
 
СЦЕНА ВТОРАЯ.
«ДВАДЦАТЬ МИНУТ С АНГЕЛОМ»
ДВОРЦОВАЯ ПЛОЩАДЬ.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
МИШЕНЬКА И ИВАНОВ.
 
МИШЕНЬКА и ИВАНОВ входят, садятся на основание колонны. Зрелище они собою являют преоригинальнейшее. Иванов в футболке с олимпийским мишкой, Мишеньке они соорудили на груди инсталляцию  из проволоки и веревочек. Инсталляция должна символизировать пять олимпийских колец, но скорее напоминает велосипед или неприличный рисунок в мужском туалете. Поверх всего этого друзья обмотались простынями на банный манер. Под мышками они держат по бадминтонной ракетке, и время от времени Иванов принимается своей размахивать, изображая теннисные приемы.
ИВАНОВ. А насчет меня не переживай. У меня несколько планов есть мгновенного обогащения. Я пока только силы коплю, отсыпаюсь, а потом как жахну! Еще вас всех кормить-поить буду, — спасибо скажет твоя Машенька! Я тебе расскажу, как другу, только ты обещай, что могила!
МИШЕНЬКА. Конечно, я очень конфиденциальный.
ИВАНОВ. Ха, сказанул. Понимаешь, тебе-то я доверяю, не сболтни только случайно! Вмиг украдут идею! В наш век информация, — самое дорогое! Дороже золота, понял?
МИШЕНЬКА.  Понял, не дурак.
ИВАНОВ. Ну, слушай. Я могу любой чемпионат по футболу выиграть. Мира там, Европы, — какой хочешь. Но только один.
МИШЕНЬКА. Не свисти, у тебя вон брюхо какое.
ИВАНОВ. Дурак ты! «Брюхо-брюхо»!.. — голова! Умище! Я по полю бегать не собираюсь, язык на плечо! Я же — тренером, я мозгом работаю! Вот, смотри, у меня одиннадцать парней. Ну, один на воротах — и шут с ним, а остальные мячик окружают, кольцом эдаким, плечо к плечу. И спокойненько  с ним во вражеские ворота и заходят! Кольцо, понимаешь, такое, что не пролезть противнику-то, а толкаться в футболе нельзя. Ну, так чтобы руками или кулаком в морду!
МИШЕНЬКА. Чепуха какая-то. Не может такого быть!
ИВАНОВ. Почему? Нет, ты мне скажи, ты мне скажи, почему?
МИШЕНЬКА. Не знаю… По правилам, наверное, не положено.
ИВАНОВ. Накося-выкуси. Нет такого правила, что нельзя кольцом встать, я узнавал!
МИШЕНЬКА. Почему же так никто не делает?
ИВАНОВ. А потому, что не додумался никто! Только я! Тут главное — внезапность! Приехать эдакими паиньками. Играть нормально, по старинке. А потом — раз — и секретное оружие.
МИШЕНЬКА.  Неужели сработает?
ИВАНОВ.  Конечно, сработает! А знаешь, сколько мне заплатят? Ого-го!!! Первый раз Россия — чемпион! А кто молодец? Иванов молодец!
МИШЕНЬКА. Это ты здорово придумал!
ИВАНОВ. Потом-то, конечно, все прочухают, правило какое-нибудь придумают. Вроде как: «По трое не собираться, комендантский час». Но на наше чемпионство идеи хватит. А закон, он обратной силы не имеет!
МИШЕНЬКА. Правда?
ИВАНОВ. Юриспруденция, братка! Вон, Марадона, говорят, вообще рукой забил, и то ничего, прокатило… Одна проблема, только…
МИШЕНЬКА. Какая?
ИВАНОВ.  Да чемпионат мира, черт его дери, через полтора года только… А на ерунду всякую великую идею тратить жалко.
(Пауза).
Что-то не везут огонь-то… Куда они его подевали?
МИШЕНЬКА. Ага, и встречающих что-то не густо.
ИВАНОВ. (Обращается к ПРОЛОГУ-АНГЕЛУ). Эй ты там, куда огонь подевался, не слыхал? А?
ПРОЛОГ. Ты, персонаж, заблудился. Тебе на Марсово надо, там огонь. Вечный!
ИВАНОВ. Нечего там умничать. Прессу надо читать, темнота! Вот же, ясно сказано: «Олимпийский огонь продолжает свое шествие по столицам мира. Сегодня, двенадцатого апреля, он прибудет в наш город. В два часа дня факел будет доставлен на главную площадь станы, откуда…» Ну, дальше не важно. Какая, по-вашему, главная площадь в городе? Не Дворцовая? И где он, огонь?
ПРОЛОГ. Это ж в Москве, персонаж.
ИВАНОВ. Как в Москве?
ПРОЛОГ. Так! По столицам шествие, по столицам! А мы, почитай уж сто лет, как провинция. Ты бы еще в Тулу рванул огонь встречать.
ИВАНОВ. Что же это получается? Зря мы эллинами наряжались? Эх, Михайло Потапыч, Михайло Потапыч, чужие мы на этом празднике жизни… И ты меня из дому гонишь…
МИШЕНЬКА. Что ты, Иванов… Живи себе.
ИВАНОВ. Нет… Я уже и на работу устроился.
МИШЕНЬКА. Шутишь? Какую?
ИВАНОВ. Чупа-чупсом… Костюм такой: сверху шар надувной, а внизу вроде как палочка. Я с завтрашнего дня так у магазина ходить буду. Так что первую зарплату получу, и отвалю.
МИШЕНЬКА. Да что ты, живи. С Машкой договоримся как-нибудь…
ИВАНОВ. Ага, живи… А сам рад-радёшенек. Лишь бы друга сбагрить. В нем знаешь, как жарко, в Чупа-чупсе этом. Он весь полиэтиленовый, зараза! Персональная сауна!
ПРОЛОГ. Эй, персонажи, вы чего нарядились-то так?
ИВАНОВ. Огонь встречать.
ПРОЛОГ. Прикол! А портвейну хотите?
Пролог достает из кармана бутылку портвейну, все трое делают по большому глотку.
ПРОЛОГ. Хокку! (Встает в позу).
Закинувшись мускатным орехом
два благородных эллина
поднялись на вершину столпа,
но вместо огня встретили ангела,
и вспомнили о каком-то медведе…
К чему бы?
ВСЕ ТРОЕ. (Аккомпанируют себе на теннисных ракетках, как на гитарах, поют).
На трибунах становится ти-и-ше,
Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля,
До свиданья, наш ласковый ми-и-шка,
Возвращайся в свой сказочный лес!
 
ИНТЕРМЕДИЯ.
 
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ ПОД МУЗЫКУ ХОДИТ С ТАБЛИЧКОЙ: «ЧТО НАШЕПТАЛА ПОГОДА»
ПОТОМ ВДРУГ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ.
 
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Эй ты, Пролог.
ПРОЛОГ. Чего тебе, Блондинка-В-Бикини?
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Долго мне тут с голыми сиськами ходить?
ПРОЛОГ. А что, народу нравится…
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Я конечно понимаю, что я персонаж. Но внутри-то у меня, — сам знаешь…
ПРОЛОГ. Что там у тебя внутри? Обед непереваренный и триста грамм мартини с водкой… Ничего особенного!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. У меня там внутри актриса сидит! Вы ее зачем звали? Срамоту показывать? Ей за такое удовольствие в кабаке бы в десять раз больше заплатили!
ПРОЛОГ. А для чего ты думала? Гамлета изображать? Так это, голуба моя, мужская роль!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Ну, знаешь, миленький… Она сюда за творческой реализацией пришла и высоким искусством с тремя буквами «С»!
ПРОЛОГ. Кто это «она»?
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Актриса! Ее, между прочим, как-то там зовут! Она, между прочим, где-то там четыре года училась! Каждый божий день зверями разными на карачках ползала: кошечками, собачками, попугайчиками! Воображаемую яичницу ела, про Гордона Крега учила, птку-птко-птка говорила и про четырех черненьких чумазеньких чертят, ногу у палки задирала выше головы…
ПРОЛОГ. Это когда собачку изображала?
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Ха-ха! Очень смешно! Нет, это когда арабеск классический! Она и сольфеджио, и Шопенгауэра, и Пиранделло, и монолог Катерины из «Грозы», и черта в стуле! Все лучшие годы!
А сейчас она откуда-нибудь там куда-нибудь там целыми днями в мыле носится: с рекламы шампуня на презентацию, клоуном скакать, оттуда на радио – бархатным голосом лекарство от всех болезней доверчивым пенсионерам впаривать, оттуда – домой, суп варить, детям сопли подтирать. А муж – такой же гений непризнанный, если не сбежал еще или не спился!
ПРОЛОГ. Я сейчас заплачу!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Она за это все хоть в театре Шекспира хочет играть и Чехова, раз уж денег все равно не платят ни хрена! А не в скабрезном виде таблички таскать!
ПРОЛОГ. Эй, Блондинка-В-Бикини, ты чего завелась-то так? Ты ее знаешь, что ли?
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Кого?
ПРОЛОГ. Актрису эту?
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Да чего ее знать? Все они одинаковые…
ПРОЛОГ. Так передай ей – нечего сопли распускать! Если невтерпеж, пусть прочтет свой монолог из грозы или курицей прикинется, отчего они все не летают, как птицы!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. (Плачет, всхлипывает).
ПРОЛОГ. Ну, есть у меня еще одна ролюшка… Фря, галерейщица, критикесса, собирательный образ. Так себе, дрянь, эпизодишко…
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Это ничего, что маленькая… Ей, актрисе этой, очень даже подошло бы…
ПРОЛОГ. Только не подходит же актриса твоя!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. Почему это она не подходит?
ПРОЛОГ. Потому что эти искусствоведши – порода особая. Они же все маленькие злые старые девы с пекинесом в сумочке! Они все ищут непризнанных гениев! И находят по верным признакам: небритости и грязным волосам. А потом носятся с ними, как курица с яйцом.
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. И почему это актриса моя не подходит?!
ПРОЛОГ. Пусть она на себя в зеркало посмотрит.
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. И?!
ПРОЛОГ. Какая-то она слишком нормальная, полноценная. Слишком на женщину похожа…
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. (Угрожающе). Это она-то нормальная?! Это она-то полноценная?! Это она-то на женщину похожа?! Это она-то не злая?! Это она-то не одинокая?!
ПРОЛОГ. Все, убедила… Пусть играет!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. То-то! Все! Спасибо!
(Выходит).
ПРОЛОГ. Такая энергичная барышня, а до сих пор не звезда голубых экранов! Чудеса!
 
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
«ЧТО НАШЕПТАЛА ПОГОДА».
ДОМ ТВОРЧЕСТВА.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ.
МИШЕНЬКА И ИВАНОВ.
 
ИВАНОВ. (Напевает).  Погода шепчет: «Займи но выпей!»»…
МИШЕНЬКА. Иванов, а, Иванов, ну куда мы идем? Меня, небось, уже Машенька дома ждет… Меня Машенька заругает… Нам домой пора… Ну, Иванов, у нас же дом в другой стороне… Иванов, а, Иванов, ну куда мы идем?
ИВАНОВ.  К братьям своим путь держим, к артистам, к художникам! Художники мы с тобой, Мишенька, или не художники?
МИШЕНЬКА.  Оно, конечно, да… Да только, погляди, мы же с тобой в простынях…
ИВАНОВ. И что? Очень художественно! Почему это два древних грека не могут в родном кабаке водки выпить?
МИШЕНЬКА. Это, конечно, вроде бы и ничего, но могут же неправильно трактовать… Тенденциозно… В милицию забрать, к примеру, могут…
ИВАНОВ. Эх, Мишенька, нет в тебе былого задора! Художник ты или не художник?!
МИШЕНЬКА. Эх, брат, не береди… Художник, художник… Черт меня дернул. Был же человек человеком, путевый, на строителя учился. И вдруг – пожалуйте… Институт забросил, художником, понимаете, сделался. Меня бы тогда ремнем отходить по заднице как следует — всю бы дурь как рукой сняло… Эх, батька, батька, на кого же ты меня забросил тогда? Не приехал, не выпорол… Я бы стерпел… Попа что? — поболит и перестанет. А был бы, зато, человеком. Я своих однокурсников когда встречаю — так тошно сразу делается, не знаешь куда глаза девать… Холеные все, взрослые, улыбаются. А мне все кажется — я перед ними пацаненок в песочнице. Куличики строю.
ИВАНОВ. Заныл! Заныл! Я с тобой, поросячьей мордой, после этого и разговаривать не желаю! Отрекаться он вздумал, Иуда, таланты в землю захоранивать!
МИШЕНЬКА. Так я же, Иванов, и рисовать-то не умею толком… Так, мазал как курица лапой.
ИВАНОВ. А это не волнует никого! Не в технике дело! Зато у тебя душа большая! Огромющая такая душа! Понимать надо! Сейчас выпьем, и я тебе мозги на место-то вставлю!
 
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ.
ТЕ ЖЕ И МИЛИЦИОНЕР.
 
БОРЯ ДУБАКИН. Вы куда, того-этого… В таком виде?! Здесь, того-этого, — культурное место! Дом творчества, того-этого! Сюда в таком виде не разрешается!
ИВАНОВ. Г-гляди, Мишенька, какой х-хорошенький! Д-дай я тебя, х-хорошенький, расцелую!
БОРЯ ДУБАКИН. Ч-что, того-этого?
ИВАНОВ. По-русски, того-этого, по-рассейски! Уста в уста, устов не увидать! Т-ты не смотри, что мы греки древние — душой мы нашинские, сиволапые!
БОРЯ ДУБАКИН. Я, того-этого, вас сейчас, того-этого, — того-этого! В отделение вас — того-этого!
МИШЕНЬКА. Товарищ господин милиционер, не надо нас в отделение! Пойдем, Иванов, ой, да что же ты, Иванов, нам же Машенька голову оторвет, Иванов! Товарищ господин милиционер, вы не сердитесь на него. Это же Иванов, художник… Вы не глядите, что он буйный, это так, помутнение. Он просто выпил немножко, и расстроился, что огонь не встретили… А так он мухи не обидит! Он смирный, и ранимый очень! Ну, Иванов же, ну пойдем же, пока…
ИВАНОВ. Т-троекратно, т-троекратно, хорошенький! Ты же участковый? Участковый! А участковый з-знаешь от какого слова? Участие! Я даже плакат такой видел: «Участковый — от слова участие!» Т-ты ко мне с участием, — и я к тебе с участием! А в результате у нас полная любовь и взаимопонимание! 
БОРЯ ДУБАКИН.  П-прекратить, того-этого!
ИВАНОВ. Всё-всё-всё, генерал. Не буду больше! Я же не мужеложец какой-нибудь! Я из общечеловеческой симпатии, потому как весь мир люблю! И тебя, милиционера поганого, в придачу!
БОРЯ ДУБАКИН. Что?! Да как ты?!
ИВАНОВ. П-пойдем, Мишенька. У нас с дяденькой взаимопонимание и любовь общечеловеческая образовались! Он нас пропускает!
БОРЯ ДУБАКИН. К-куда, того-этого!
ИВАНОВ. Как к-куда, миленький? Известно, к-куда! С братьями художниками водку пить да за искусство разговаривать…
МИШЕНЬКА.  Иванов, давай домой пойдем! Пожалуйста! Нас Машенька ждет, супчиком накормит. У нее знаешь какой супчик замечательный: с морковочкой, с лучком обжаренным… Пойдем, а?.. А товарищ господин милиционер нас отпустит, правда?
ИВАНОВ. Пойдем, Топтыгин, все же хорошо! Гляди, как хорошо! Иди и никого не бойся! Он же, такой лапушка! Румяненький, зарделся, красна девица.
БОРЯ ДУБАКИН. (Воет подраненным койотом) И-и-и! 
 
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ.
ТЕ ЖЕ И ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР.
(В роли ГОСПОЖИ ГОГЕНШНАУЦЕР – БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ).
 
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Проститте, где сдесьь проходитт конфференция «о смене концепттуальной парадигмы физуального искусстфа в услофиях постиндустриального пространстфа»?
БОРЯ ДУБАКИН. Что?
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Где сдесьь проходитт конфференция «о смене концепттуальной парадигмы физуального искусстфа в услофиях постиндустриального пространстфа»??
ИВАНОВ щиплет госпожу Гогеншнауцер за маленькую, крепенькую, как райское яблочко, ягодицу.
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Ой.
ИВАНОВ. Н-ну, милая! Н-ну, я сейчас тебя п-полюблю!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Что? Проститте?.. Как?
ИВАНОВ. П-по-звериному! Давай, для начала облобызаемся!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Что?
ИВАНОВ. Троекратно, троекратно! Я тебе покажу  душу рассейскую! Матрешку-балалайку-медведя-шатуна! Чтоб было о чем в своей басурмании на старости лет вспомнить! У-у, ты моя хорошенькая!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Меня нельзя целофать! Я искусствовед!
БОРЯ ДУБАКИН. Я тебе покажу того-этого! Культуру понимать надо, а не целоваться в общественном месте, этого-того!
(Заламывает Иванову руки, уводит).
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Ой! Я поняла! Этто был гениальный перформенс в  свете смены парадигмы в условиях изменения контекста в постиндустриалном обществе!
 
ИНТЕРМЕДИЯ.
 
Входит ПРОЛОГ в женском парике, с большими накладными грудями. В руках у него табличка: «ТРЕТЬЕКЛАССНИК И МАТРЕШКА».
ПРОЛОГ. Нет, вы только посмотрите, чем приходится заниматься! Все из-за мягкотелости моей, все из-за человеколюбия, чтоб его черти взяли!
(Уходит).
 
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.
«ТРЕТЬЕКЛАССНИК И МАТРЕШКА»
НА КУХНЕ У МИШЕНЬКИ И МАШЕНЬКИ.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ.
МИШЕНЬКА И МАШЕНЬКА.
 
МИШЕНЬКА. (В сторону). Как все-таки моя Машенька похожа на матрешку или бабу-на-чайник. Только платочек повязать цветастый, и, того и гляди, запоет про калину, в поле у ручья, и парня молодого, которого полюбила…
(Входит).
МАШЕНЬКА. Полюбуйтесь на него. Хорошенький, ничего не скажешь! Двое суток где-то болтается, а я — думай что хочешь! То ли по моргам и больницам звонить, то ли матрешек красить…
МИШЕНЬКА. Машенька, беда! Иванова в тюрьму увели.
МАШЕНЬКА. Ну, слава богу. Туда ему и дорога. И чтобы больше я этого дармоеда не видела здесь! А ты пойди, умойся, горе луковое.
МИШЕНЬКА. Машенька, ну как ты можешь? Бросить друга в беде?! Машенька, пойдем туда! Они меня не послушают, они тебя послушают! У тебя талант есть — с милиционерами разговаривать! Пойдем, пожалуйста!
МАШЕНЬКА. И не подумаю.
МИШЕНЬКА. Машенька, ну, пожалуйста! А я тебе за это — ну все, что хочешь! Я тебе за это вешалку в коридоре, — ту, которая два года уже на одном гвозде болтается, — на цемент посажу! Я весь кафель, который обвалился, на место приляпаю! Я посуду мыть стану! Ну что тебе еще?! Я носки больше раскидывать не буду никогда — клянусь!
МАШЕНЬКА. Господи, дался тебе этот Иванов…
МИШЕНЬКА. Ты пойми меня, Машенька, если я его из беды не выручу, я себя уважать не смогу больше!
МАШЕНЬКА. Уж больно ты у меня, Мишенька, совестливый да порядочный… И что я с тобой связалась? Таким порядочным одно и остается — матрешек красить!
А что, не права я? Тебе же предлагали… Чего только не предлагали… Все ему не то! Не творческий подход, не художественно!
МИШЕНЬКА. Бесчувственная ты, Машка! Нечуткая! Что ты меня по больному месту! Да, матрешки, да! Зато я свободный человек! Это механическая работа, а мысли мои — все при мне. Я могу писать то, что хочу! То, что выстрадано! Ясно?! По ночам!
МАШЕНЬКА. Ага! Много понаписал! Спишь сутками и мухой сонной от стенки к стенке шатаешься. Опух от безделья! Или водку кушаешь с такими же тунеядцами! Творец!
МИШЕНЬКА. Да! да! У меня депрессия! У меня астенический синдром! Потому что я, Машка, не нужен никому! Понимаешь, не нужен! Вот они!
(Мишенька вытаскивает картины, похожие на декоративные туркменские ковры).
 Вот они! Весь дом завален! И что? Кому их демонстрировать? Мышам?
МАШЕНЬКА. Что ты несешь?  Успокойся… Каким мышам?
МИШЕНЬКА. Которые за стенкой скребутся, вот каким! Эх, было время! В Гавани выставка, интервью, картинки в Германию покупали, в Японию… А то ты не знаешь! Новый российский авангард! И вдруг — бац — не нужен! Это страшно, Машка, страшно!
Галлерейщики эти, — ненавижу! Морды отъели, сидят… «Через месяцок заходите, подумаем… Или через два. А, вообще-то, все на год расписано… Но не пропадайте, а то куда же вы пропали. Забыли нас, и не слуху ни духу, будто неродные. Заглядывайте, заглядывайте, мало ли что…» А в глазу — презрение. Дескать, кому ты, юродивый нужен со своей мазней. У-у, ненавижу!
МАШЕНЬКА. Вот завелся! Успокойся. Пойдем твоего Иванова выручать.
МИШЕНЬКА. А? Да… Ага… Пойдем…
МАШЕНЬКА. Ну, куда ты, горе луковое?
МИШЕНЬКА. Я? Как? А что?
МАШЕНЬКА. Так и пойдешь? В простыне? И прямиком в милицию…
МИШЕНЬКА. Да… Это да… Это я того… Не подумал… Я переоденусь. Я мигом.
МАШЕНЬКА. Я удивляюсь, как тебя до сих пор не забрали? В пару к Иванову твоему?
МИШЕНЬКА. А я подворотнями добирался, дворами проходными… В тенечке.
МАШЕНЬКА. Ага… Умник!
(В сторону) Это — мой муж… Да полно, муж ли? Набедокуривший третьеклассник с разорванным воротом и расквашенным носом. Куда его, такого?..
(Выходят).
 
ИНТЕРМЕДИЯ.
 
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ ПОД МУЗЫКУ ХОДИТ С ТАБЛИЧКОЙ: «ПОЕДИНОК или БЛЯМС №1»
 
СЦЕНА ПЯТАЯ.
«ПОЕДИНОК или БЛЯМС №1»
В МИЛИЦИИ.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ.
ИВАНОВ И БОРЯ ДУБАКИН.
 
ИВАНОВ сидит за решеткой в обезьяннике.
БОРЯ ДУБАКИН боксирует с грушей, висящей в соседнем помещении.
ИВАНОВ. Г-генерал, а генерал.
БОРЯ ДУБАКИН. Сиди-сиди смирно, того-этого. Будешь знать, как безобразничать, милиционеров целовать, того-этого!
ИВАНОВ. Так я ж от любви — того-этого… Генерал, а генерал!
БОРЯ ДУБАКИН. Какой я тебе генерал, того-этого!
ИВАНОВ. Генерал, ты б меня того-этого…
БОРЯ ДУБАКИН. Что — того-этого?
ИВАНОВ. Отпустил бы, этого-того…
БОРЯ ДУБАКИН. Ха! Отпустил! Сейчас майор придет, он тебе отпустит — того-этого, — на орехи! Пятнадцать суток — того-этого! Будешь знать того-этого, какой я тебе — того-этого… От какого я слова… Того-этого!
ИВАНОВ. Генерал, ты боксер или того-этого?
БОРЯ ДУБАКИН. Чего?
ИВАНОВ. Ты боксер или того-этого?
БОРЯ ДУБАКИН. Я боксер, я не того-этого!
ИВАНОВ. Ты — боксер, я — боксер! Что  же ты, как того-этого? «Посажу, майор, пятнадцать суток, того-этого…» Тоже мне! Слабак!
БОРЯ ДУБАКИН. А что, того-этого?
ИВАНОВ. Ты мне врежь, того-этого, кто кого! Слабо? Слабо? А то любой мастак!.. (Прыгает по камере, размахивает руками). Хать, хать, хать… Ну!
БОРЯ ДУБАКИН. Мне не слабо, того-этого!!!
ИВАНОВ. Ну, так врежь, того-этого!
БОРЯ ДУБАКИН. А ты точно того-этого?
ИВАНОВ. Что — того-этого?
БОРЯ ДУБАКИН. Ну, боксер, того-этого?
ИВАНОВ. Я-то, т-того-этого? Ты мне т-только перчатки дай, того-этого, я тебя т-так — того-этого, мама родная не узнает, того-этого!
БОРЯ ДУБАКИН. Ты меня того-этого? Это я тебя — того-этого!
(Отпирает обезьянник, Иванов выходит, затравленно озираясь).
ИВАНОВ. А у тебя, г-генерал, п-перчатки-то есть?
БОРЯ ДУБАКИН. У меня-то? У меня-то все есть, того-этого!
Зашнуровывает на руках ИВАНОВА боксерские перчатки.
ИВАНОВ. (В сторону). Эй, кто-нибудь, добрые  воздушные феи, явитесь и спасите бедного Иванова.
 
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ.
ТЕ ЖЕ И ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР.
 
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Тобрый день.
БОРЯ ДУБАКИН. Вам чего, гражданочка, того-этого?
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. (Показывает пальцем на Иванова). Мне вот эттого!
БОРЯ ДУБАКИН. Чего — «эттого», того-этого?
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Я поняла! Этто — гениальный художник!
ИВАНОВ. Кто?
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Ви!
ИВАНОВ. Я?!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Та, ви! Ви! Этто был гениальный перформенс в  свете смены парадигмы в условиях изменения контекста в постиндустриалном обществе!
БОРЯ ДУБАКИН. Чего?
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Его надо отпустить! Я у него бутту интервью брать и выстффку телать в Германия.
БОРЯ ДУБАКИН. Вы, гражданочка, здесь свои порядки не того-этого!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Я бутту в посольство звонить, тоффо-эттофо!
БОРЯ ДУБАКИН. Тихо, того-этого! Теперь тут не того-этого! Теперь тут того-этого!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Что, тоффо-эттофо?
БОРЯ ДУБАКИН. Он говорит, что он меня того-этого! А я говорю, что это я его того-этого! Тут теперь, того-этого, принципиально! Кто кого — того-этого!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Я ничефо не понимайу… Что такой «тоффо-эттофо»?
БОРЯ ДУБАКИН. Того-этого, того-этого, ты, вот что, гражданочка, того-этого! В гонг — того-этого! (Достает алюминиевую  кружку и ложечку и звенит ими). В гонг, говорю, бей, того-этого! И суди, чтобы никто не того-этого! Ниже пояса не того-этого! Ясно, того-этого?
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Этто что? Тоже перформенс в свете смены парадигмы в условиях изменения контекста в постиндустриальном обществе? Та?
ИВАНОВ. Ага… Типа того… Теперь не отвертишься, он, видишь, как завелся. Так что ты, милая, бей в чашечку ложечкой…  Авось, обойдется.  А если что – про меня посмертную монографию тисни. Как про великого художника.
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Почему посмертную?
ИВАНОВ. Не спрашивай, милая. Бей в чашечку. Вот так вот: «Блямс»…
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР ударяет ложечкой по кружке.
 
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ.
ТЕ ЖЕ И МИШЕНЬКА И МАШЕНЬКА.
 
В дверях появляются Мишенька и Машенька.
Иванов машет красной боксерской перчаткой.
У Мишеньки и Машеньки буквально, как в мультике, отпадают челюсти.
У Иванова убедительно получается имитировать боксерское подпрыгивание.
 Боря Дубакин бьет.
Иванов падает, широко раскинув конечности. И не двигается.
Пауза.
 
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Ой!..
МАШЕНЬКА.  Убили!
БОРЯ ДУБАКИН. Эй, браток, вставай! Я же так, проверочный левый крюк, я же не вложился даже…
(Пауза).
А он точно, того-этого, боксер?
ИВАНОВ. Блямс.
БОРЯ ДУБАКИН. Что?
ИВАНОВ. Я желаю сделать заявление!
Я — Будда! Я это только сейчас понял. Реинкарнация, переселение душ — слыхали? Так вот, я – новое воплощение Будды.
ПРОЛОГ. (Выглядывает из-за кулис). Эй, персонаж, ты уже говорил все это!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Не мешайте! Не видите, на человека снизошло откровение!
ПРОЛОГ. Откровение-откровение! Чего ж одно и то же, как попка талдычить? Спектакль-то не резиновый! На второе действие не останется никто!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Уйдите! Я сейчас милицию позову!
ПРОЛОГ. Вот вжилась в роль, идиотка! Вот ходила бы сейчас голая с табличками и не выпендривалась! Нет, облагодетельствовали ее, роль от сердца оторвали, и на тебе! Вот благодарность!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Милиция!
БОРЯ ДУБАКИН. Чего того-этого?
ПРОЛОГ. Чтобы я еще раз кого-нибудь пожалел… Да ни за что на свете...
(Скрывается за кулисами).
ИВАНОВ. (Говорит во время всего предыдущего диалога). Я, правда, не очень знаю, может ли Будда перевоплощаться. Вероятно, он давно в нирване, или где у них там… Так что, может быть, я и не Будда. Я во всем этом буддизме не очень волоку. Я только одну книжку прочел. Она вот у этих, у Мишеньки с Машенькой, ножку стола подпирает. Так я пока на диване прохлаждался – прочел от нечего делать. Книжка – супер!  Совсем про меня! Так что если я и не Будда, то точно кто-то продвинутый! Просветленный! Например Басо!
Вот парень был! Его ученики спрашивают: «В чем смысл прихода Дарумы с Запада?» Это типа: «В чем смысл жизни?» А Басо в ответ палец просто покажет, и молчит, улыбается загадочно эдак… Вроде как: «Сам соображай, мозгой шевели…» А то, еще хуже, как крикнет: «Катц» — и палкой ученика по башке. Чтобы дурацких вопросов не задавали… И ученики ничего себе, не обижаются, прозревают потихоньку…
Классный парень был! Толстенький, вроде меня. И просветленный. В смысле, понимает, что к чему. Другие не шарят ни черта, а он сечет поляну… Я вот, тоже все понимаю, а остальные – так себе. То есть даже не так себе, а вовсе ничего не соображают. Так что жутко хочется палкой по башке заехать. Как Басо! Чувствую я этого парня! Вот прямо печенками ощущаю! Наверное, он – это я и есть. Вернее я – он! Реинкарнированный! Точно!
Итак, заявление!
Я — Басо!!!
Всем ясно?
(Пауза).
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Гениально!
ИВАНОВ. Кто здесь? (Растерянно оглядывается, обнаруживает перчатки у себя на руках. Стонет, трет голову).
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Вам польно?!
БОРЯ ДУБАКИН. Эй, брат… А ты точно, того-этого? Ну, боксер?
ИВАНОВ. Боксер, боксер… Еще какой! Теперь уж точно. Знатно ты меня, однако, приложил, брат…
БОРЯ ДУБАКИН. Я сам удивился, брат. Отменно получилось, как по учебнику. Как ты, того-этого? Не тошнит?
ИВАНОВ. Ничего. В глазах только до сих пор звезды…
БОРЯ ДУБАКИН. Да, я надежды подавал! У меня удар – тысяча килограмм! Или сто, я не помню, я цифры все время путаю…
ИВАНОВ. Точно, как кувалдой железной. Ты ведь, небось, чемпион мира… Будущий…
БОРЯ ДУБАКИН. Теперь, точно – чемпион мира! Ты в меня снова уверенность влил! Ты же мой первый нокаут, веришь?
МАШЕНЬКА. А до того – что?
БОРЯ ДУБАКИН. Да, били меня всё… Я со стратегией не справляюсь… И с тактикой.
ИВАНОВ. Это ерунда. Главное – ты суть понимаешь!
БОРЯ ДУБАКИН. Ага! Я теперь им всем покажу, того-этого! Узнают теперь Борю Дубакина! Я теперь в себя верю!!! А это главное! Мне и тренер так говорил: «Главное – в себя верить!» Спасибо вам, ребята! Я теперь в себя верю!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Пойттемте, миленький… Вам натто много лешать, оттыхать.
ИВАНОВ. Подняться помоги, цыпа… Брат, мы пойдем?
БОРЯ ДУБАКИН. Ага… Погоди, того-этого… А протокол как?..
ИВАНОВ. А ты его того-этого.
БОРЯ ДУБАКИН. Что – «того-этого»?
ИВАНОВ. Порви.
БОРЯ ДУБАКИН.  Как?
ИВАНОВ. Руками.
БОРЯ ДУБАКИН. Ха! Порви! Протокол – и порви! Вот сам и порви!!!
ИВАНОВ. Давай… (Рвет протокол).
БОРЯ ДУБАКИН.  Ты что! Да как! Того-этого! Наделал?!
ИВАНОВ. Ладно, не начинай…
ИВАНОВ И ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР выходят.
 
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ.
МИШЕНЬКА, МАШЕНЬКА, БОРЯ ДУБАКИН.
 
БОРЯ ДУБАКИН. Как так вышло?
МАШЕНЬКА. Да, здорово вы Иванову врезали. Так ему и надо!
БОРЯ ДУБАКИН. Да, хорошо получилось… Как по учебнику… Я сам удивился… А он правда – боксер?
МАШЕНЬКА. Ха! Боксер! Не смешите мои тапочки! Проходимец он и дармоед! (Трогает Борю за лоснящийся бицепс). У, какой! Как удав, который кролика съел. А кролик-то там еще живой – и бьется…
БОРЯ ДУБАКИН. Ага… (Сгибает и разгибает руку, демонстрируя подвижность и мощь мышцы).
МАШЕНЬКА. Ой… Ой… Ой…
Мишенька сидит в уголочке и болтает ножками.
 
ИНТЕРМЕДИЯ.
 
ПРОЛОГ выходит мрачный, с табличкой «ГНЕЗДЫШКО ГОСПОЖИ ГОГЕНШНАУЦЕР» и птичьей клеткой на голове.
ПРОЛОГ. Я так думаю, хватит с вас на сегодня порнографии в моем исполнении. Ее сейчас и так будет предостаточно. Потому что переноситесь вы в  Гнездышко госпожи Гогеншнауцер. Представьте: все – розовое-розовое-розовое,  всюду – подушечки-подушечки-подушечки, и канарейка в клетке! Собственно, я и есть та самая канарейка. (Свистит, сложив губки в трубочку). Похоже? А? Вот и я говорю – дожили! Кому-то психологические изыски, а кому-то кенаром свистеть!
 
СЦЕНА ШЕСТАЯ.
«ГНЕЗДЫШКО ГОСПОЖИ ГОГЕНШНАУЦЕР».
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ.
ИВАНОВ И ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР.    
 
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Каккой ушас! Я туммала, этот шифотное фас упил!
ИВАНОВ.  Н-ничего, ничего, миленькая. Обошлось. Г-гудит, конечно, башка, да что ей сделается? А? Там же кость. Вот были б мозги – было б сотрясение. (Довольный, хохочет).
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Нет, миленький, нет! Вам непременно нушно ф постельку…
ИВАНОВ. Я бы, миленькая, пожрал сначала…А то в желудке сплошные симфонии Бетховена. То патетическая, то героическая. Не люблю я, когда булькает. А потом и в постельку – чего ж не уважить.
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Конечно! Конечно! (Мечет на стол буженинку и сырок, оливки и помидоры, пахлаву и зефир, соки и молоко).  Коспоти, у таккого челофека, как ви, нет сфоего укла! Ви, ви! –  юттитесь у какой-то нетостойный лютти! Они не моккут понять фас! Тать приют таккой велкий художник! О-о! Чтоппы он рапоттал! Оп эттом нушно мечтать!
ИВАНОВ. Ага! Славненько!
ИВАНОВ сосредоточенно работает челюстями, ПРОЛОГ насвистывает для услаждения слуха.
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Меня фсегда фосхищали хуттошники! Фы мошете пресирать материальный мир. Поттому что ви сфободны!
ИВАНОВ. Угу.
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Вот! Ви меня понимаетте! Я бил несчастна! Как я бил несчастна! Я узнал – я не хуттошник! Я не умел читать трансцендентные образы из астральный источник! Но оттнашды я поняла! Да! Пусть! Я могу всять себе другой благородный миссия! Великий хуттошник не адаптивны в общество потрблления! Временная парадигма меняеттся, и гении, потопные вам, в силу сфоей пассионарность… Ай, запутталась… Гипнут гении! Гении гипнут! Лучшие тфорения челофеческий дух не могут рошдаться! Поттому што  хуттошник голодный! У него нет нешность! У него нет тепло!
ИВАНОВ. Да, миленькая, насчет тепла… У тебя рюмочки не сыщется чего-нибудь волшебного? Водки, например? Только согреву ради, и для поднятия настроения, так сказать.
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Та! У меня от претытущего гения остафалось. (Извлекает на свет початую бутылку, хрустальные рюмки).
ИВАНОВ. Вот она, родимая! За тебя, мартышенция ты моя говорящая.
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Я поняла – этто мое предназначение! Помочь хуттошнику жить и тфорить в этот эсхатологический перверсивный мир! Я спосопна распоснать настоящий хуттошник, великий тфорец! Без ошипка! Я и вас распоснать! Этто – мой предназначение!
ИВАНОВ. Голуба, погди, не заводись. Я рюмашку еще хлопну, бутербродик наверну, а потом и предназначение исполним.
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. У меня осопенное зрение! Мне не нушно фитеть тфорения, достатточно фитеть хуттошник! Штопы понять, што он гений! Вот ви! Ви тышите нат тарелка, как этто – соппитте! Как этто по-репёнски, по-детски, так неппосреттственно! С такким пресрение к матерьяльный мир! Так соппит только гений! Ви – гений! А этти фолосы на щека, несприттые. Этто тоше приметта гений! Ви – гений! Виттите, как я проницаттельна!
 Уферяю фас, ни отин Леонардо сеготня не мошет прийти к лютям бес моя помощь! Петный Винсент просто не фстреттил ф сфоё фремя меня! Толькко поэтому он так чутофищно петствофал!
ИВАНОВ. Ну-те-с. А теперь можно и в постельку.
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Конечно, располагайтесь, пошалуйста. Я спасу фас! Я стелаю ис фас великого хутошника! Ви – Ван Гог, ви – Леонардо! Мир уснаетт, мимо какого сфеточа мог пойти он ф слепоте сфоей!
ИВАНОВ. (Заваливается на аппетитное, как кремовый торт ложе). И ты сюда иди! А то раскудахталась, курица…
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР.  Што ви! Што Ви! Так нелься!
ИВАНОВ. Чего?
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Не ф этту сторону голофа! Ни ф коем случае! Этто не предрассуток! Я ф этто очень ферю! Так нелься! У меня сдесь фсе по Фен-Шую!
ИВАНОВ. А-а… Да мне тоже всё по феншую! Иди, иди, потопчу тебя маленько. А то вон, хворая какая, никакого румянцу…
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Мне страшно…
ИВАНОВ. Не боись!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Мне страшно, что я могла фас не разглядеть! Не распознать! Этта бесцеремонность! Этта непосредственность гения!
ИВАНОВ. У-у, тощенькая какая.
 
ИНТЕРМЕДИЯ.
 
ПРОЛОГ. (Кричит попугаем). Пор-р-рнография! Пор-р-рнография!
ИВАНОВ. Это кто там такой нравственный?
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Это канарейка моя…
ИВАНОВ. Канарейка?!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Эй, ты там, Пролог, ты не попугай, а канарейка! Изволь петь что-нибудь мелодичное! А то тряпкой закрою!
ПРОЛОГ. (Срывает с себя клетку). Это ты – мне?! Ты?! Мне?! Довольно! Лопнула чаша терпения! Ваш эпизод уже кончился! И ты, Блондинка-В-Бикини, изволь вернуться к своим прямым обязанностям!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. (Испуганно) Каким?
ПРОЛОГ. Тем самым, тем самым! Без речей! А я наконец, какую-нибудь человеческую роль сыграю! Не все мне ангелов да канареек представлять! Вот тут уж я на тебе отыграюсь, будь уверена! Ну-ка, марш со сцены оба!
(ИВАНОВ и ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР выходят).
ПРОЛОГ. Следующий эпизод будет называться: «ПУТЬ В МИРОВЫЕ ЧЕМПИОНЫ». Начинается этот путь с занюханного клуба, ютящегося на втором этаже универсама в спальном районе. Смотрите и наслаждайтесь. А я пока пойду – войду… в образ.
 
СЦЕНА СЕДЬМАЯ.
«ПУТЬ В МИРОВЫЕ ЧЕМПИОНЫ».
В СПОРТИВНОМ КЛУБЕ.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ.
БОРЯ ДУБАКИН И МАШЕНЬКА.
 
БОРЯ ДУБАКИН сидит на деревянной лавочке, и нервно дергает ногами. МАШЕНЬКА разминает ему бицепс.
БОРЯ ДУБАКИН. Чудеса… Такая же скамеечка стояла у нас в спортивном зале в школе… В Бобруйске… Я там вырос… И так же квашеной капустой пахло. Вот здесь помассируй еще.
МАШЕНЬКА. Не волнуйся так. Ты же у меня та-а-акой сильный! Ты обязательно победишь!
БОРЯ ДУБАКИН. Победю… То есть побежу… То есть выиграю…Тогда ты бросишь своего хлюпика, и станешь жить со мной!
МАШЕНЬКА. Боря, не начинай! Мы же договорились!
БОРЯ ДУБАКИН.  Черт, когда же драться, того-этого! Я перегорю! Того-этого!
МАШЕНЬКА. Без «того-этого»!
БОРЯ ДУБАКИН. Да… Накипело просто… Прости. Но сколько можно ждать!?
МАШЕНЬКА. Действительно, уже на целый час задержка. Пойду, разузнаю…
БОРЯ ДУБАКИН. «Задержка» – женское слово.
МАШЕНЬКА. Боря!
БОРЯ ДУБАКИН. Прости, это у нас в армии так говорили.
МАШЕНЬКА. Вот и оставь при себе свой армейский юмор!
Входит АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ.
 
ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ.
ТЕ ЖЕ И АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ.
(В роли АРКАДИЯ ПЕТРОВИЧА – ПРОЛОГ).
 
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Да-да-да… Нужно будет еще подождать. 
МАШЕНЬКА. Сколько?
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Трудно сказать…
МАШЕНЬКА. Что случилось? Сколько можно? Мы перегорим!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Да-да-да… (Вдруг взгляд его уперся в Машеньку, вернее не во всю Машеньку, а в особо выпирающую часть ее туловища – богатые груди, похожие на две египетские пирамиды, гордо возвышающиеся посреди пустыни). Видите ли, в чем дело… Такая, понимаете ли, ситуация…
БОРЯ ДУБАКИН. (В сторону). Противный тип! На Машеньку таращится! Не сломать ли ему нос?! Так, просто для разминки?!
(Аркадию Петровичу). Э, ты чего уставился, того-этого?
МАШЕНЬКА. Боря!!! (Аркадию Петровичу). Так в чем же дело, молодой человек?
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Да-да-да, дело, видите ли в том…
МАШЕНЬКА. Да в чем же?! Что вы тянете!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. …что не пришла на работу одна сотрудница. А без нее мы никак не можем начать соревнование.
МАШЕНЬКА. Здесь спортсмены, подающие надежды! Может быть, будущие мировые чемпионы! Почему это они должны ждать какую-то сотрудницу.
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Да-да-да… Оно, конечно, полная ваша справедливость… Но без нее, видите ли, никак не возможно! Зрители не поймут. Они, может быть, ради нее и собрались, а вовсе не ради мировых чемпионов…
МАШЕНЬКА. Что же это за сотрудница такая необыкновенная?
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Она, видите ли, объявляет, так сказать, раунды…
МАШЕНЬКА. Господи, да замените ее кем-нибудь! Большое дело, раунды объявлять!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Да-да-да… Вот именно это я и собирался Вам, так сказать, предложить.
МАШЕНЬКА. Мне?
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Да-да-да… Именно, именно вам…  Вы, так сказать, очень подходите. Да и делать-то ничего, собственно, не придется. Мы вам дадим табличку, и… кхе… костюм, так сказать… Вам всего-то и нужно будет – это походить по рингу. Туда-сюда, туда-сюда, с табличкою этой… И все это, разумеется, не бесплатно. За очень пристойный, для полного вашего удовольствия, гонорар…
МАШЕНЬКА. Да что же вы мямлите. Хорошо, я согласна. Давайте ваш костюм. Чем ждать еще неизвестно сколько!..
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Да-да-да, двести долларов, двести долларов аккуратненько вам заплатим.
МАШЕНЬКА. Двести долларов? За этакую ерунду? Да я вам хоть каждый день таблички таскать стану!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. И это обсудим, обязательно обсудим… А то предыдущая сотрудница… Да… Но это потом, потом… Пойдемте со мной, я вам… кхе… костюм, так сказать, предоставлю… Только вам с непривычки это все может показаться… Как бы это сказать… В общем, не пугайтесь.
 
Машенька крестит Борю, крепко целует.
БОРЯ ДУБАКИН выходит.
Входит БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ, прохаживается с табличкой «500 RED LABEL+ 300 MARTINI BIANCO».Теряет равновесие, падает на лавочку и засыпает.
 
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ.
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ, МАШЕНЬКА И БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ.
 
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Вот она, та самая сотрудница, которая не пришла. Как видите, она не совсем не пришла… 
МАШЕНЬКА. А зачем она голая?
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Да-да-да, Вот тут-то вот, как оно… неприятный моментик. Это она не голая, это-то на ней и есть… кхк… костюм, так сказать.
МАШЕНЬКА. Как – костюм?
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Да-да-да, именно костюм. Лыка не вяжет, но, от усердия, видите ли, умудрилась в костюм вырядиться… А теперь ее из пушки не разбудишь. Со спящей снимать придется… (Отклячив задницу и далеко вытянув руки,  кончиками оттопыренных пальцев пытается стянуть с девушки трусы). Вы не могли бы ноги подержать… Если вам не трудно…
МАШЕНЬКА. Да-да, конечно…
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Попу, попу подымайте!
МАШЕНЬКА. Да я стараюсь. Ай, ловите, ловите, уроним.
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. (Падает со стульев, говорит во сне). Кевин Кляйн, Кейнзо, Бугатти.
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Блямс.
МАШЕНЬКА. Что?!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Ничего, упала, говорю… Что же вы?
МАШЕНЬКА. Нет, это что же вы!
(Пауза).
Ну и работка у вас.
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. И не говорите. Как у гинеколога. Какие уж тут желания… Даже жена жалуется, импотентом дразнит. А я устаю, просто, очень. Психологически… (Стянул с девушки трусики, вручает Машеньке). Вот, держите… Надеюсь подойдут… У вас, кстати, я не успел поинтересоваться, какой размер ноги?
МАШЕНЬКА. Тридцать восьмой… Но я не согласна…
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Почему?
МАШЕНЬКА. Но я… Это же…
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Вы же согласились! И я обрадовался… А если не вы, то кто же?!
МАШЕНЬКА. Но я же не знала, что голая!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ.  Ну и что, что голая?! А мне что, лучше, вы думаете?! Все на мне, все на Аркадии Петровиче! И эта,… (Со всей силы шлепает по заду свернувшуюся колачиком БЛОНДИНКУ-В-БИКИНИ).
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. (Хихикает во сне). Ваня, не шали! А то все жениху расскажу!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. Вот, полюбуйтесь! И с таким контингентом приходится работать! Все на мне! И боксеры, и налоговая, и санэпидстанция! Перед всеми Аркадий Петрович виноват! То не так, это не эдак! А Аркадий Петрович, да будет вам всем известно, микробиолог! Просто у Аркадия Петровича дети тунеядцы и жена истеричка! Вчера всю ночь облепляла бутылку пластилином, лаком покрывала, веревочками какими-то обматывала! Веррревочками!
 Она, видите ли, хочет быть творческой личностью! Это заразно! Потом спала полдня! Потом надо было хвалить бутылку! Я хвалил! А теперь она, видите ли, хочет выставку! Бутылок, облепленных пластилином! Конечно, дорогая! А пока бутылку поставили на видное место! Показывать гостям! Чтобы гости умилялись! Между прочим, когда я был маленьким, я тоже лепил из пластилина всякую ерунду! Ее тоже ставили на видное место и показывали гостям! И гости умилялись! Только я-то был маленький, а жена-то уже большая! Большая, злая и несчастная! И чего она такая несчастная?! А?! Вот скажите вы мне, если вы такая умная? Почему она то кричит визгливым голосом, то рыдает?! Пусть лучше лепит свои бутылки! Идиотка! Все! Тихо, Аркадий Петрович, спокойно… Ты любишь свою жену, ты любишь свою жену! Повторяй как мантру! Должно помочь! Всегда помогало! А тут вы еще! «Голая… Не согласна!»… Что это значит – «голая», если с биологической точки зрения?! Да я, если хотите знать, в тысячу раз вас голее!
Вот хотите, я сейчас перед вами разденусь? (Стягивает с себя галстук, и пиджак, и жилеточку, и брючки, и носочки, и голубые кальсоны).
МАШЕНЬКА. Ну, что вы! Ну, зачем же!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. И что? И ничего! И абсолютно не стыдно! (Прыгает голый,  хватает круглые таблички с цифрами, размахивает ими).
МАШЕНЬКА. Ну, успокойтесь же! Ну, не надо!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. И не стыдно! И не стыдно!
МАШЕНЬКА. Хорошо, я согласна. Только оставьте меня в покое!
АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ. (Останавливается). Только вы побыстрее, пожалуйста, если вам не трудно. А то, видите ли, зрители уже нервничают. (Прикрываясь одеждой, как банной шайкой, выходит).



ЯВЛЕНИЕ СЕМНАДЦАТОЕ.
МАШЕНЬКА одна, потом ПРОЛОГ, БОРЯ ДУБАКИН и БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ.
 
МАШЕНЬКА. Милые барышни, доводилось ли вам нагишом, с торчащими гордо сосками и очаровательной улыбкой на перекошенном лице; покачиваясь, как на ходулях, на десятиметровых каблуках, пройтись перед пьяными купчинскими любителями бокса? Нет? О, вы много потеряли! Доведись вам такое, ничто не страшило бы вас уже в этом мире! Ни встреча с медведем шатуном в глухой уссурийской тайге, ни путешествие к северному полюсу по ледяной пустыне на лыжах в одиночку. Вы бы дошли, и не остановил бы пронизывающий до костей ветер! И не такое пронизывало, а вот же я, жива и улыбаюсь! И медведь бы смиренно склонился у ваших ног и лизал ступни, укрощенный силою вашего духа! Блаженны препятствия, ими растем, говаривал старина Рерих.
И не осуждайте меня, милые барышни, если подламывались порой подо мной каблуки! Улыбку-то я держала! Пусть приклеенную, застывшую, как на расписанных мною же матрешках, но держала! А если осудите, скажете, дескать, корова на льду, так это нипочем мне! Слышала я уже про ту корову… И не такое слышала! Да только цитировать не стану, щадя вашу девичью стыдливость и целомудренность.
ПРОЛОГ. (Входит). В красном углу ринга – Борис Дубакин, спортивный клуб «Прометей»
БОРЯ ДУБАКИН. (Приветственно вскидывает руки, улыбается, и вдруг замечает МАШЕНЬКУ). Мужики, как же это?! А?! Нет, прикиньте! Выходишь ты… И тонус в мышцах, и морально-волевые, — все путем! Всех порву, думаешь… И тут – блямс! Глядишь, а вместо шлюхи, которая в голом виде таблички по рингу таскает – твоя возлюбленная собственной персоной! Да, да, в этом самом блядском виде! Улыбается!
Есть в этом зале настоящие мужики? А? Вот вы, что бы сделали? А я ничего не сделал! Только в этот момент я бой уже проиграл! Нокаутом!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. (Входит с табличкой «АНТРАКТ» и гонгом). Черт, башка раскалывается. Не надо было после виски мартини пить.  Это-то меня и сгубило. А так я же трезвая совсем была… Говорила мне мама – нельзя понижать градус. (Бьет в гонг). Блямс.
 
АНТРАКТ.
 
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
 
ПРОЛОГ.
 
ПРОЛОГ. Ба, сколько вас осталось! Чудеса! Там что, на выходе спецназ с овчарками? Или вам приплачивают, чтобы высидели? Кроме шуток, могли же уйти, никто не держал! Был же антракт, так те, кто поумнее, уже к дому подъезжают, скоро чаю попьют и телек поглядят, как люди! А вы – сами виноваты!
Я-то человек подневольный. И у меня, кстати, для вас еще одно письмо! От кого, угадали? Правильно, умнички, от автора. Не написался еще, писака! Слушайте!
(Читает). «Был такой драматург Мольер… — Нет, только послушайте с кем себя, балбес, ровняет! Все, тихо, тихо, читаю дальше! —  Так этот Жан Батист каждую свою пьесу то королю, то какому-нибудь герцогу посвящал. Чтобы к нему относились хорошо и денег давали, и покровительство. Цинично, конечно, и шито белыми нитками, но очень действенно. Люди, как только свое имя услышат, такую приятность в животе ощущают, что сразу думать перестают и им мгновенно все нравится. А у кого же учиться, как не у великих. Так что мы с превеликим подобострастием посвящаем эту пьесу Королю Театрального Процесса…»
Здесь я, по замыслу этого подхалима, должен назвать имя присутствующего в зале критика ли, театрального деятеля ли… А если, паче чаяния, какой политик или  звезда шоу-бизнеса забредет – то его конечно. Короче говоря, самой большой шишке, из случившихся в зале, нужно посвятить представление.
(Оглядывается по сторонам, находит жертву).
 Дорогой(-ая) Такойто Такойтович, примите наш скромный дар…
(Пролог кланяется). Ну и кто все это мог написать? Наглый и самовлюбленный иезуит! Без чести и совести! Вам же посвящает, вас же и оскарбляет! И его пьесу вы остались смотреть! Сочувствую! Впрочем, сами виноваты!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ входит с табличкой «БЛЯМС №2».
 
СЦЕНА ВОСЬМАЯ.
«БЛЯМС №2».
НА КУХНЕ У МИШЕНЬКИ И МАШЕНЬКИ.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ.
МИШЕНЬКА И МАШЕНЬКА.   
 
Мишенька и Машенька красят матрешек.
МИШЕНЬКА. Что ты, Маша, как сонная муха кисточкой водишь?
МАШЕНЬКА. Я крашу, Мишенька, крашу…
МИШЕНЬКА. Маш, если ты так красить будешь, мы же ничегошеньки не успеем!
МАШЕНЬКА. Я крашу, Мишенька, крашу…
МИШЕНЬКА. Нам, Маша, послезавтра утром эту партию сдавать надо, а у нас половины еще не сделано…
МАШЕНЬКА. Ничего, Мишенька, успеем…
МИШЕНЬКА.  Как же мы успеем, Маша, если ты то шляешься неизвестно где по ночам, то красишь, как кура лапой?
МАШЕНЬКА. Что же ты такая зануда-то, Мишенька?
МИШЕНЬКА. Ты, Машенька, лучше ответь зануде, где ты сегодня ночью прохлаждалась?
МАШЕНЬКА. Здрасьте, приехали… Я же тебе, вроде, докладывала. Я у мамы ночевала. Сам виноват, вести себя нужно как следует.
МИШЕНЬКА. Нам матрешек сдавать послезавтра, а она у мамы ночует. Очень замечательно! Я, как заведенный, ночи не сплю, улыбочки рисую красненькие, а она у мамы на перинах нежится.
МАШЕНЬКА. Не могу я больше, Мишенька, этих улыбочек видеть дебильных. Я когда на себя в зеркало смотрю, мне кажется на меня оттуда матрешка пялится. Губы сами эдак расползаются. Платочек только нацепи и на щеках кружочки намалюй — и хоть на базар неси продавать.
МИШЕНЬКА. Что ты  делаешь?
МАШЕНЬКА.  Что я делаю?
МИШЕНЬКА.  Ты зачем усы пририсовала?
МАШЕНЬКА.  Я машинально, не  о том думаю… Ха, смешно! У-ти, моя пусечка! Аркадий Петрович!
МИШЕНЬКА.  Ты, Машка, будто не знаешь, нам же чуть-чуть осталось! Нас же повысить обещали!
МАШЕНЬКА. Это куда ж еще выше? Матрешек-то?
МИШЕНЬКА.  На доски! Там и роспись интереснее, и творческий момент присутствует!
МАШЕНЬКА. Мне и так творческого момента выше крыши, Мишенька!
МИШЕНЬКА.  Что же ты говоришь, Маша, ты же художник!
МАШЕНЬКА.  Это я-то художник?! Я матрешек крашу!
МИШЕНЬКА. Вечно ты со своим пессимизмом, Машка! Обо мне хоть подумай! Если мы эту партию вовремя не сдадим, нас же опять на яйца понизить могут!
МАШЕНЬКА. На яйца! Давай, Мишенька, тебе татуировку сделаем! А?
МИШЕНЬКА. Зачем?
МАШЕНЬКА. На яйцах?! Хохломской узор?! А? В русском стиле?! Хочешь?! Соглашайся, Мишенька! Красиво будет!  Все тетки твои будут!
МИШЕНЬКА. Не понимаю я, Машенька, чего ты добиваешься? Только зажили, как люди…
МАШЕНЬКА. Скажи: «Блямс!»
МИШЕНЬКА. Что?
МАШЕНЬКА. Пожалуйста, Мишенька! Скажи: «Блямс!»
МИШЕНЬКА. Вечно ты со своими глупостями… Крась лучше…
МАШЕНЬКА. Я сейчас, сейчас! Ты только скажи: «Блямс!» — и я мигом все покрашу.
МИШЕНЬКА. Отстань.
МАШЕНЬКА. Ну что тебе стоит?
МИШЕНЬКА. «Блямс!» Ну что, довольна?
МАШЕНЬКА. Блямс! (Новенькая готовенькая матрешечка из рук Машеньки летит в стену и разбивается на кусочки). Оченьно довольна!
МИШЕНЬКА. Ты с ума сошла!
МАШЕНЬКА. «Блямс!» (И еще одна новенькая готовенькая матрешечка следует за первой). «Блямс!» (И еще одна). «Блямс!» (И еще одна).
МИШЕНЬКА.  Полоумная! Нам же их сдавать послезавтра! Нас же живьем съедят!
МАШЕНЬКА. Ничего. Небось подавятся.
Звонок в дверь.
МАШЕНЬКА. Звонят. Открой.
МИШЕНЬКА. А ты не будешь больше?
МАШЕНЬКА. Что?
МИШЕНЬКА. Матрешек бить?
МАШЕНЬКА. Зачем мне их бить? Что я, сумасшедшая что ли? Они же вон какие: миленькие, улыбаются…
Звонок в дверь.
МИШЕНЬКА. Ты все? Успокоилась?
МАШЕНЬКА. А я и не волновалась. Я спокойна… Как слон. Пойди же, открой, тебе говорят.
(Пауза).
Ладно, я сама.
МИШЕНЬКА. Спроси: «кто?»
 
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЕ.
ТЕ ЖЕ И ИВАНОВ.
 
ИВАНОВ. У-у, к-какие у т-тебя щечки румяненькие! З-загляденье! Отъелись тут без меня! Я всегда г-говорил – з-знатную Михайло Потапыч себе Н-настасью Петровну выкормил!
МАШЕНЬКА.  Что надо? Жить не пущу – и не думай.
ИВАНОВ. И не настаиваю, не настаиваю. Потом сами зазывать станете – а уж дудки! Локти кусать будете!
МАШЕНЬКА. Ничего, переживем без тебя, поганца, как-нибудь. Не заплачем!
ИВАНОВ. Всем хвастаться будете – с таким человеком кров делили! Я, ведь, Машенька, знаешь теперь кто?
МАШЕНЬКА. Знаю! Дармоед и балаболка! Как был, так и остался!
ИВАНОВ. Я теперь великий художник! Вроде Ван Гога и Леонардо!
МАШЕНЬКА. Ха-ха-ха! Ой-ёй-ёй! Ой, не могу, ой, держите меня. Художник, от слова «худо»!
МИШЕНЬКА. Иванов, ты же рисовать не умеешь…
ИВАНОВ. В том-то и за-загвоздка! Ху-художник-то я величайший, не хуже Ван Гога, а рисовать не умею! Проблема, брат. А ч-через месяц выставка в Германии, уже надо каталоги печатать… В-выручай, Михайло Потапыч!
МИШЕНЬКА. Это как? Это что? Это честно? Да как же я? Помогу-то? Ведь это так быстро не научишь… Да у меня и краски-то все позасыхали.
ИВАНОВ. Краски – не проблема! Там гонорары знаешь какие? О! (Воровато оглядывается на Машеньку). Пойдем, Потапыч, мы с тобой наедине пошушукаемся. А то Машка – она хорошая, конечно, но мешает.
МАШЕНЬКА. Чем это я вдруг помешала?
ИВАНОВ. Это мужской разговор!
 
ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТОЕ.
ЛЕСТНИЧНАЯ КЛЕТКА.
ИВАНОВ И МИШЕНЬКА.
МАШЕНЬКА подслушивает под дверью.
 
ИВАНОВ. Да ты сядь, не маячь… Я, понимаешь, учиться-то ничему не собираюсь. Потому что неспособен… Это раньше начинать надо было, а теперь – чего уж… Поздно! Теперь-то я, брат, уже ленив и развращен… Так-то! Вот ты, погляди на себя, – и талантище, и воля у тебя – кремень, и Машенька у тебя румяная – залюбуешься, и жилплощадь, опять же, имеется. А я? Меня родители баловали, все конфетки покупали, петушков на палочке. Помню, раз только заперли, гулять не пустили, сиди, говорят, занимайся. Так я чего отчебучил! Под окном внизу пацаны из рогаток стреляли. Такое меня зло взяло, и на приятелей, что играют, и на родителей, что воспитывать взялись! И я со зла-то все книжки в окно и выбросил. Сначала учебники, а потом и с полок, что под руку попалось. Всё норовил по кумполу кому-нибудь попасть! Назло! Всем! Так меня не выпороли даже, к психологу повели! Идиоты! Максюшенька, то, Максюшенька, се, вот и вырос я балованный. Не приспособлен ни к чему. Вот скажи ты мне, это справедливо? Кому-то все, а кому-то, извините, – шиш на лопате!
МИШЕНЬКА. Оно, конечно, да.
ИВАНОВ. А справедливость должна быть на свете?
МИШЕНЬКА. Оно, да, конечно.
ИВАНОВ. Вот, ты меня понимаешь! А коли так, дай мне картинок своих. А я их своим именем подпишу, будто я это все намалевал.
МИШЕНЬКА. Как это – дай?
ИВАНОВ. У тебя вон их, куча целая, не пройти, не проехать! Только пыль собирают. На черта они тебе? А я из них выставку смастерю и великим художником заделаюсь. Отдай, а? Как другу…
МИШЕНЬКА. Как это – отдай?
ИВАНОВ. Эй, ты губами-то не дрожи… Ты пойми меня, как друг пойми! Такой шанс раз в жизни выпадает! Разве же я не достоин?
(Пауза).
Так, значится! Мы молчим! А чего это мы молчим? Говори уж! Всю правду-матку! Режь живьем Иванова! Ему – что?! Он все стерпит! Ты, Иванов, не художник совсем, а бездарь! И счастья ты на этой земле не достоин! Так? Говори, так?
МИШЕНЬКА. Нет, ну почему…
ИВАНОВ.  Ты как на духу скажи, художник я в твоих глазах или не художник?
МИШЕНЬКА. Художник.
ИВАНОВ. Великий?
МИШЕНЬКА. Великий.
ИВАНОВ. А справедливо ли, что я, великий художник, рисовать не умею? А?
МИШЕНЬКА. Не справедливо…
ИВАНОВ. А должна быть справедливость на этом свете?
МИШЕНЬКА. Должна!
ИВАНОВ. Достоин я счастья?
МИШЕНЬКА. Достоин!
ИВАНОВ. Отдашь картинки?
МИШЕНЬКА. Не отдам!!!
(Пауза).
ИВАНОВ. Не дашь картинок?..
МИШЕНЬКА. Не дам!
ИВАНОВ. Почему?
МИШЕНЬКА. А как же фамилия моя фамильная?!
ИВАНОВ. При чем здесь фамилия? Чего – фамилия? Какая фамилия?
МИШЕНЬКА. Мизинчиков!
ИВАНОВ. Гм… Это фамилия у тебя такая, Мизинчиков? Черт, я и позабыл уже с детского садика-то…
МИШЕНЬКА. Да, Мизинчиков! Я дедушку прославить хотел! У него до революции скобяная лавка в Самаре была! Мизинчиков и сыновья!
 
ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ.
ТЕ ЖЕ И МАШЕНЬКА, потом ПРОЛОГ и БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ.
 
МАШЕНЬКА. Ну-ка, марш оба домой! Милости просим, месье Мизинчиков! Скажите, пожалуйста! Фамилия у него!.. А этот, тоже мне, обормот! Нашел, с кем разговоры разговаривать!
Во-первых, картинки ты дашь!
Во-вторых! Ты! (Указывает на ИВАНОВА). Сколько собираешься нам платить?
ИВАНОВ.  Красавица, вот это я понимаю, деловой подход! Иванов не обманет! Мы же свои люди! Считай – родственники! Я же у вас сколько жил, хлеб ваш ел, я же вам по гроб жизни обязан! Я только потому к вам и пришел – потому что долг, он платежом красен! Этих каляк-маляк никому не нужных кругом – как грязи! А я – к вам! Потому что у меня благодарность в душе имеется! Я же облагодетельствовать вас хотел!
МАШЕНЬКА. Сколько?
ИВАНОВ. Я уже все продумал. Вот вы за матрешек своих сколько получаете? А я вам столько же заплачу.
МАШЕНЬКА. Да неужто?
ИВАНОВ. Да, да! И за это Михайло Потапыч вместо матрешек этих ненавистных – любимые картинки малевать сможет! В полное свое удовольствие! А тебе и вовсе делать ничего не придется. Знай себе, на диване полеживай.
МАШЕНЬКА. До свиданья.
ИВАНОВ. В полтора, да что в полтора, в два раза больше дам!
МАШЕНЬКА. До-сви-дань-я!
ИВАНОВ. Хорошо, твое предложение?
МАШЕНЬКА. Девяносто процентов нам – десять тебе. Как нормальному агенту.
ИВАНОВ. До свиданья! Да за такие деньги я дюжину академиков себе найму!
(Выходит).
МАШЕНЬКА. (Кричит вслед). Как же, пойдут тебе академики в негры! Ищи дураков!
ГОЛОС ИВАНОВА. Пойдут, не пойдут, а мазилу найду! Не хуже твоего Мишеньки!
МАШЕНЬКА. Ага, а этот мазила на следующий день всем раззвонит, что ты Чебурашку и того нарисовать не можешь!
ГОЛОС ИВАНОВА. Счастья вам, удачи в росписи матрешек!
МАШЕНЬКА. Твое предложение?!
ИВАНОВ. (Возвращается). Девяносто мне – вам десять!
МАШЕНЬКА. Зайди, поговорим.
 
Входят ПРОЛОГ и БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ, выставляют две табуретки.
ИВАНОВ и МАШЕНЬКА валятся на табуретки, ПРОЛОГ и БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ обмахивают бойцов полотенцами.
ПРОЛОГ. О, повеселей пошло! Про деньги! Увлекает?! То-то! Ага! Я вот больше всего в книжках люблю, когда про деньги! Когда Настасья Филипповна сто тысяч жжет. Или когда в варьете посреди представления червонцы с потолка валятся! Увлекательнее любой порнографии! Чувственнее! Итак, второй раунд!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ бьет в гонг.
МАШЕНЬКА и ИВАНОВ вскакивают.
 
МАШЕНЬКА. Ты только посмотри на него. Агнец божий! Блаженный! И сколько он об этом мечтал… И за все мечты его – всего двадцать процентов? Побойся бога!
ИВАНОВ. Да таких как он – бочками грузить, не перегрузить! Это же я – великий художник, вроде Леонардо и Ван Гога! Ты у Гогеншнаурицехи спроси!
МАШЕНЬКА. Ну и иди к своей Гогеншнаурицехе!
ИВАНОВ. Ну и пойду!
МАШЕНЬКА. Ну и иди!
ИВАНОВ. До свиданья!
МАШЕНЬКА. До свиданья!
 
ПРОЛОГ и БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ, выставляют табуретки.
ИВАНОВ и МАШЕНЬКА валятся, ПРОЛОГ и БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ обмахивают полотенцами.
ПРОЛОГ. (Машеньке). Ты его по печени, по печени! Это у него слабое место!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ. (Иванову). На дистанции ее держи! И не вкладывайся в удары, выдохнешься!
ПРОЛОГ. Третий раунд!
БЛОНДИНКА-В-БИКИНИ бьет в гонг.
МАШЕНЬКА и ИВАНОВ вскакивают.
 
МАШЕНЬКА. (Втаскивает картины, загромождает ими все пространство). Вот, смотри!!!
МИШЕНЬКА смеется.
МАШЕНЬКА. Ты чего это хихикаешь?
МИШЕНЬКА. Да вверх ногами же все…
МАШЕНЬКА. Не твое дело! Сиди – помалкивай!(Иванову).
Это же шедевры! Где ты еще такие найдешь? Ты на это посмотри! Как его! Мишка, как это называется? Из головы вылетело!
МИШЕНЬКА. Что?
МАШЕНЬКА. Ну, вот это, вот это! Слепой что ли? Я же тебе пальцем тычу!
МИШЕНЬКА. Что? Колорит?
МАШЕНЬКА. Во, во! Колорит! Ты на колорит посмотри! Чудо! Трудолюбив, как пчелка! А линия какая! Где ты еще такую линию видел?! Пятьдесят процентов!
ИВАНОВ. Ага! А я за что страдаю? Думаешь, мне легко? Гогеншнаурицеха моя, знаешь, какая прилипучая! Того и гляди женит! Так что больше двадцати семи дать не могу, последнее слово! И так себе в убыток!
МАШЕНЬКА. Хорошо, тридцать пять нам, остальное тебе!
ИВАНОВ. Тридцать четыре!
МАШЕНЬКА. С половиной!
ИВАНОВ. Уж ладно, себе в убыток, с половиной! Из дружеских чувств только…
(Ударяют по рукам, валятся на табуретки, тяжело дышат).
МИШЕНЬКА.  Хи-хи… Вот возьму, и не дам картинок…
МАШЕНЬКА и ИВАНОВ. Что-о?!
ПРОЛОГ. С ума сошел? Убьют ведь… В асфальт закатают, и поминай, как звали. Пощады не жди.
МАШЕНЬКА и ИВАНОВ. Что-о?!
МИШЕНЬКА. Ничего… Шучу.
МАШЕНЬКА и ИВАНОВ. То-то!
(Все выходят).
 
ВИДЕО.
 
Начинает работать видеопроектор.
ДИКТОР(по-немецки). Сейчас вы увидите интервью со знаменитым художником-авангардистом из России Максимом Ивановым. Его выставка стала сенсацией этого сезона в Берлине, Мюнхене, Бремене и Дрездене. И наконец экспозиция прибыла в Гамбург. Наш корреспондент побывал на открытии.
 
ИВАНОВ в цветастой рубашке и ярко-оранжевом галстуке стоит в окружении «своих» картинок,  а на него напрыгивают, наскакивают репортеры, суют в нос кукиши микрофонов, целят дулами телекамер, светят прожекторами. Фоном служат прохаживающиеся господа во фраках и вечерних платьях. Господа клюют аристократичными птичьими лицами, цедят шампанское.
 ИВАНОВ. (на экране) Уберите камеры.
Но непокорные камеры продолжают снимать, запечатлевая его на века. Над ухом ИВАНОВА трудолюбивою пчелкою жужжит переводчик.
 
СЦЕНА ДЕВЯТАЯ.
«ТРЕХМЕРНЫЕ МИККИ МАУСЫ – КТО ОНИ?»
У ГОСПОЖИ ГОГЕНШНАУЦЕР.
ЯВЛЕНИЕ ДВАЦАТЬ ВТОРОЕ. 
ИВАНОВ И ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР.
 
Входит настоящие ИВАНОВ и ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР.  Ложатся на постель, смотрят телепередачу.
 
ИВАНОВ. (на экране) Я – живой! Я не хочу превратиться в трехмерного Микки Мауса!
КОРРЕСПОНДЕНТ. Что это?
ИВАНОВ. (на экране) Трехмерные Микки Маусы? Как, вы не знаете? Это – все! Все ЭТИ! ЭТИ, которые заполняют ваш телеэфир, блистают в лучах софитов. Звезды кино и шоу-бизнеса! Вы любите их, как любили в детстве Микки Мауса! Только тот-то был плоский, нарисованный, а эти – трехмерные. И, если очень повезет, вам когда-нибудь доведется потрогать их рукой. Но вам невдомёк, чем эти бедные существа вынуждены расплачиваться за вашу любовь!
ИВАНОВ. (живой) Чистая вдохновенная импровизация! Нет, ты оцени! Десять бумагомарателей год будут думать – и ничего подобного не придумают! Ай да я!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Та, этто талантлифо! Этта метефора полностью отрашает сутьпу хутошника в буршуасном мире!
ИВАНОВ. (живой) Все-таки я чертовски красив! Посмотри! А улыбаюсь как обаятельно! Чудо! Вот не знал бы, что это я, так бы и влюбился! Только надо было рубашечку не эту брать, а с огурцами… Она бы веселее смотрелась. Говорил я тебе!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Та, милий, ти праф! (Тянется, чтобы поцеловать ИВАНОВА).
ИВАНОВ. (живой) Отстань, отстань! Дай посмотреть! Ну вот! Из-за тебя пропустили! Вечно ты со своими нежностями! Обслюнявила! О душе бы подумала! 
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР поджав хвост, соскальзывает с кровати и принимается на кухне греметь тарелками. ИВАНОВ перематывает кассету на нужное место.
ИВАНОВ. (живой) О! Вот!
ИВАНОВ.(на экране) …у этих трехмерных Микки Маусов развивается страшная болезнь! Они попадают буквально в наркотическую зависимость от вашей любви! Они физически не могут существовать, когда на них не направлены дула телекамер! Им скучно, не просто скучно, а безысходно, непереносимо! И они засыпают! Вся жизнедеятельность их замирает, их приходится кормить внутривенно!
КОРРЕСПОНДЕНТ. Вы шутите?
ИВАНОВ. (на экране) Нет! Это серьезно, абсолютно серьезно! Я был на одном из складов, где хранятся многие, так называемые, звезды. Это огромные потайные ангары и существуют они на всех крупных телеканалах! Микки Маусы лежат там, в деревянных ящиках, как в сотах, а по прозрачным трубкам в них вливают глюкозу и витамины!
ИВАНОВ. (живой) «Матрица» навеяла. Только у меня лучше, веселее!
ИВАНОВ. (на экране) Медиамагнаты обмениваются ими, сдают в аренду, как племенных жеребцов-производителей! А Микки Маусы спят и даже не знают об ужасной судьбе своей! И разбудить их можно только одним способом – застрекотать над ухом телекамерой и скомандовать: «Внимание, съемка!» Так что, еще раз повторяю, уберите камеры! Я – живой! Я не хочу превратиться в трехмерного Микки Мауса!
КОРРЕСПОНДЕНТ. Это очень интересная метафора…
ИВАНОВ. (на экране) Это – не метафора! Это – страшная эпидемия эпохи массмедиа, скрываемая спецслужбами!
ИВАНОВ. (живой) О, вроде тебя идийотка! «Метафора»! У дураков мысли сходятся!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР разбивает на кухне тарелку и начинает всхлипывать!
ИВАНОВ. (живой) Вот растяпа! Опять разбила? На тебя тарелок не напасешься!
КОРРЕСПОНДЕНТ. Хорошо… Однако, вернемся к вашей выставке. Как бы вы определили стиль этой необычной живописи?
ИВАНОВ.(на экране) Я — Басо! Был такой просветленный дзенский учитель! Так вот, я его новое воплощение! Он всех палкой по башке бил, чтобы соображали! И я, в сегодняшнем своем воплощении, при помощи своей живописи делаю то же самое! Так что мой стиль называется: ««Блямс» палкой по башке!»
Преданной тенью мелькнула за спиной экранного Иванова экранная госпожа Гогеншнауцер. Скромная и незаметная, она взирает на кумира своего с обожанием, рот ее приоткрыт и губы непроизвольно шевелятся, рефлекторно повторяя за гением все его откровения.
ИВАНОВ. (живой) Ха, Гуська, тебя показывают! Ой, глядите на неё! Дура дурой, губами шевелит! Гуська, я понял, на кого ты похожа! На суслика! Перед спаниелем спинку вытянула и дрожит! Вот умора!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. (вбегает, кричит) Прекратить! Прекратить! (выключает телевизор) Ти! Ти ничего не делаешь! Ти целый тень лешишь на тифан! Гений толшен рапотать! Рисофать! Ти ничего не рисуешь! Я тепе фсе телаю! Я как слушанка! Носки фисят на люстра! Ти не худошник! Почему ти не работаешь?! Почему ти меня не любишь?! Почему ти меня не шенишься?!
ИВАНОВ слезает с кровати, начинает одеваться. Насвистывает песенку: «Но сожалений горьких нет! – как нет!»
(Пауза).
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Куда ти?
ИВАНОВ. (насвистывает). «И с высоты вам шлем привет!»
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Не ухоти!
ИВАНОВ. Пойду, поработаю…
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Кокта тепя штать?
ИВАНОВ. Не знаю… Сегодня не вернусь. Очень сильное вдохновение ощущаю.
 
ИНТЕРМЕДИЯ.
«ЖЕНИТЬБА».
 
ПРОЛОГ входит, надевает на ГОСПОЖУ ГОГЕНШНАУЦЕР фату, вручает букетик белых роз, ИВАНОВУ прилаживает бабочку, напевает свадебный вальс Мендельсона. Раздает зрителям рюмки водки, горсти риса.
ПРОЛОГ. Здоровье молодых! Совет да любовь! (выпивает, обращается к зрителям). Ну, и что сидим как неродные? Что нужно сказать? А точнее крикнуть? Горько! Правильно! А что это мы так недружно кричим? Ну-ка! Все вместе! Раз, два, три! Горько! Горько! Горько!
ИВАНОВ и ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР целуются. Выбегают МИШЕНЬКА, МАШЕНЬКА, БОРЯ ДУБАКИН посыпают их рисом, ПРОЛОГ призывает к тому же и зрителей. Вдруг резко останавливается.
ПРОЛОГ. Ну, я же говорил! Тамада называется роль моя! Что и требовалось доказать! Тьфу!
Я не хочу! Я не хочу проводить конкурсы, викторины, бег в мешках! Тошнит меня от них! Вот на зло же больше ни слова не скажу! (Надевает лысый парик). Все, я – не я! Я знаете кто? Робертино Лоретти! Золотой голос Италии! Я вообще по-русски не понимаю!
ИВАНОВ. (Отрывается от поцелуя, тяжело дышит). Раньше в-всегда у меня этот н-номер п-проходил! Как начнет девушка сильно приставать, дескать, чего борщ мамин трескаешь, а не женишься, — я ей, блямс – и п-предложение. «Не изволите ли сегодня же со мной в ЗАГС на подачу заявлений!» И каждый раз так подгадаешь, чтобы в ЗАГСе-то, как на грех, выходной случился! «Ай-яй-яй», — идешь, убиваешься! И все довольны! Барышня радуется и мне ничего… Вроде как доказал серьезность намерений… А формальности – все как-то не досуг, успеем еще. Так, бывало, и рассосется все… Со временем-то.
А т-тут п-промашка вышла! И все же разузнал, про выходной, проверил, подготовился, лично заходил. А вот нате ж тебе… Приходим, чин-чинарем. «Ай-яй-яй, — говорю, — вот незадача, выходной! Не судьба, видать, на этот раз». А она меня за ручку тянет: «Пойтем, попропуем!» И тут, как в сказке про сезам – откройся, начинаются чудеса! Двери не заперты, в кабинете – красавица сидит, кофточкой с люрексом блистает. «Пожалуйста, пожалуйста, — улыбается, вся радушная такая, светится, хоть прикуривай от нее, — Заполняйте образцы!» Да, друзья мои, куда ж тут деваться! И свадьбу, мерзавка эдакая, через неделю назначает: «Удобно вам?» Нет чтоб, как положено, месяц промариновать! А Гогеншнаурициха моя, рта не дает раскрыть: «Утопно, утопно!» Вот так вот и вышло! А я доволен! Честное слово, не вру, теперь – доволен! Я же сам счастья своего не чувствовал! Хорошая она у меня, умная! Вот теперь только и понимаю, как люблю ее, курицу!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Он кофорит, пойтем, торогая, сафтра шениться! А я снаю – сафтра там фыхотной! Но я умная, я молчу! Путто ничефо не снаю… Клафное, тумаю, не спугнуть! Я тихонько пошла туда, токофорилась… Чтобы тефушка, которая токументы перет, сафтра пришла. Оччен милая тефушка оккасалась! Сафтра я его за ручку и прямо к ней… Фот он утифился! А я хихикаю! Я тофольна! И он теперь тоше тофолен! Он меня люпит оччен… Я снаю! Мнокие мушчины поятся шениться, а потом – оччен тофольны!
МАШЕНЬКА. Да! Дураки мужики, счастья своего не понимают. Вечно с ними нужно нянчиться, как с детьми малыми!
Включается лирическая музыка. ИВАНОВ танцует с ГОСПОЖОЙ ГОГЕНШНАУЦЕР, МАШЕНЬКА с БОРЕЙ ДУБАКИНЫМ. МИШЕНЬКА и РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ наблюдают со стороны.
МИШЕНЬКА. (обращается к РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ) Ты скажи мне, скажи, разве так танцуют? Разве это танец называется?
Я в детстве к бабушке в деревню ездил на лето! Большое было село, живое. Сулость называлось! По престольным праздникам ходили в соседние деревни, где чей праздник! Вот там плясали, так плясали! На мосту – кадриль. Настоящую! С выкриками, фигурами, переходами. Умели еще! Аж мост дрожал! Кадриль – сложный танец. Молодежь танцевала, а мы, дети, на перилах сидели, смотрели. Весело было! А теперь… А…
А теперь… Теперь у Машеньки моей романчик… Вот с этим вот, узколобым. Ты думаешь, я что? Слепой? Ничего не вижу? Все я вижу! И что? А ничего! Мне  наплевать! Веришь, наплевать! Потому что все – все равно! Меня почему-то все за мальчика держат, за дурачка… А мне просто неинтересно… И я сам дурачком маленьким прикидываюсь… Потому что страшно! Жить страшно! В воронку какую-то втягивает, вместе со всеми… И есть же вроде и другая воронка, которая не вниз, а вверх… А как в нее попадают – не знаю. Вот ты, ты зачем живешь, а?
МИШЕНЬКА и РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ чокнулись, выпили.
МИШЕНЬКА. Раньше думал – картинки мои, в них-то смысл и есть! Они снились мне, будто это я на квадратики и ромбики раздроблен, и мир весь: и ветер этот, и волны, и как я  велосипеда свалился и коленку разбил, и как смерти боюсь… В калейдоскопе разложено, только собери. Думал, только точно это все передать, и что-то пойму! Нужное очень! И все поймут! И задумаются, или улыбнутся хотя бы… грустно так… А теперь вижу – липа все.
Теперь для всех так сделалось, будто это не я, а Иванов мои картинки намалевал… Ха! Он же в них даже ничегошеньки не смыслит. Они же для него ковры туркменские. А мне все равно… Ничего не чувствую. Даже вот пирожное ем – и то не чувствую вкуса… Вот в детстве, помню! Чувствовал! Луковую стрелку сорвешь, очистишь, — она там изнутри белая такая, мучнистая. Сладко, лучшее угощение! А еще морковку поскоблишь стеклышком, тоже!
Это что же выходит?! Выходит – там все и осталось… В детстве. Я же вырасти скорей хотел, взрослым стать. Для чего-то важного… А стал – и скучно… «Бедные мы людишки… Идийоты мы…» — это дедушка мой говорил.
ИВАНОВ. Что ты ему, Михайло Потапыч, втираешь? Он же по-русски ни бельмеса! Ба, братка, ты хоть знаешь, с кем водку пьешь? Это тебе не кто-нибудь, а сам Робертино Лоретти! Видал! «О соле мио».
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ.(заулыбался) Си, си!
ИВАНОВ. Золотой голос Италии, а у меня на свадьбе гуляет!
ГОСПОЖА ГОГЕНШНАУЦЕР. Та, Ропертино мой польшой труг! Пойтем, пойтем, мальчики, сейчас путет пах-пах! Фейерферк!
Включается «Джамайка» в исполнении Робертино Лоретти. Все смотрят на фейерверк.
МАШЕНЬКА. Мишенька, я…
МИШЕНЬКА. Советую принять католицизм. У них, у католиков, очень удобная будочка есть. Для откровений. Я в кино видел.
МАШЕНЬКА. Я влюбилась…
МИШЕНЬКА. А за решеткой обаятельный дядечка. Хоть и в платье, но с бородой… Он все поймет.
МАШЕНЬКА. Почему ты не хочешь меня выслушать?
МИШЕНЬКА. Потому что я не обаятельный бородатый дядечка за решеточкой.
МАШЕНЬКА. Что же мне делать, Мишенька?! Это же безнравственно! Семья – это же святое!
МИШЕНЬКА. Ага, ячейка общества…
МАШЕНЬКА. Я же тебя стригу когда, у тебя затылочек чудо какой трогательный…
МИШЕНЬКА. Рога – они не на затылке, они на лбу...
 
Выключается свет. В темноте раздается телефонный звонок.
ГОЛОС МИШЕНЬКИ. А?! Алло?
ГОЛОС ИВАНОВА. П-потапыч? Т-ты что же, дома уже? Ты куда делся? Говорят, ты с парохода за борт сиганул?! Правда?! Ну, ты даешь! Силен! Э! Ты живой там? Э! Э! Ну-ка, не засыпать! Братка, слушай, к тебе сейчас этот самый Лоретти приедет. Ну, тот, Робертино, золотой голос Италии. Вынь да положь ему, видишь ли, Михайло Потапыча. Насилу тебя разыскали. Только у него переводчики перепились. Так что ты уж будь добр. Ну, там, вообще! Все, бывай… У меня, понимаешь, первая брачная ночь сейчас начнется с медовым месяцем. Только новобрачная потерялась куда-то… Искать – не искать, думаю…
ГОЛОС ГОСПОЖИ ГОГЕНШНАУЦЕР. Ха-ха… Пойтем, милый, пойтем…
ГОЛОС ИВАНОВА. Шучу… От нее не спрячешься… Ну все, бывай…
Звучат гудки отбоя. И тут же новый звонок.
ГОЛОС МИШЕНЬКИ. А?! Алло? Черт, это в дверь!
Вспыхивает свет.
 
СЦЕНА ДЕСЯТАЯ.
«ВЫШЕДШИЙ ИЗ УПОТРЕБЛЕНИЯ ТРЕХМЕРНЫЙ МИККИ МАУС»
У МИШЕНЬКИ.
ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ.
МИШЕНЬКА в трусах и РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ.
 
На шее у РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ табличка:
«ВЫШЕДШИЙ ИЗ УПОТРЕБЛЕНИЯ ТРЕХМЕРНЫЙ МИККИ МАУС»
 
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. Буонджорно!
МИШЕНЬКА. Извините, я без галстука…  Джастен момент, Робертино…
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. Си, си…
МИШЕНЬКА. (в сторону) Какой, к черту, Робертино. Давно уже Роберто, вон какой пузатый… Как его, интересно, по батюшке? (обращается к РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ). Роберто…
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. Си, си, Роберто…
МИШЕНЬКА. Роберто… Папу как зовут у тебя?
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. Скузи, нон каписко…
МИШЕНЬКА.  Фавер? Ну, там, Иванович, Джузеппович? А то неудобно как-то… Хотя, вроде, у вас не принято. Ладно, сиди, сейчас вернусь.
(Выходит).
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ сидит и скучает. Водит пальцем по столу.
МИШЕНЬКА возвращается одетый в парадную рубашку.
МИШЕНЬКА и РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ сидят друг напротив друга, старательно улыбаются.
(Пауза).
МИШЕНЬКА. Джастен момент, Робертино…
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. Си, си…
МИШЕНЬКА достает водку и соленые огурцы. Выпивают.
(Длиннющая пауза).
МИШЕНЬКА.  О! Джастен момент!
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. Си, си.
МИШЕНЬКА ставит пластинку.
МИШЕНЬКА. Тото Кутуньо!
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. Си, си, Тото Кутуньо!
 Звучит песня «Итальяно веро» в исполнении Тото Кутуньо.
МИШЕНЬКА. (в сторону). Хорошо, что у меня нашлось, чем порадовать гостя! Напомнить о Родине. Хотя интересно, был бы я рад, если бы по приезде в Италию, меня потчевали шлягером в исполнении Филиппа Киркорова? Или, чего доброго, всучили матрешку? Почему-то мне кажется, что я не очень бы обрадовался...
МИШЕНЬКА выключает пластинку.
(Длиннющая пауза).
МИШЕНЬКА.  О! Джастен момент!
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. Си, си.
МИШЕНЬКА, порывшись в фанерных ящиках, достает, вываливает гостю на колени несколько почти готовых, улыбающихся, с румяными щечками деревянных девушек.
МИШЕНЬКА. Это тебе! Подарок! Презент!
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. О, грациа… Ма-треш-ка! Си, си…
(Пауза).
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. Воррей кантаре пер те!
МИШЕНЬКА. Что?
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ (заученным жестом отставил ручку и дурным голосом завопил) Джама-а-а-айка!
 
ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ.
ТЕ ЖЕ И МАШЕНЬКА.
 
МАШЕНЬКА.  Что это такое, Мишенька?
МИШЕНЬКА.  Это Робертино Лоретти…
МАШЕНЬКА. Да. Я знаю эту песню.
МИШЕНЬКА. Нет… Это сам Робертино Лоретти. Поет…
МАШЕНЬКА. Робертино Лоретти… Эх, как же тебя, голубчик, угораздило… Как же ты постарел, мальчик мой… Что же с тобой такое случилось, что поешь ты на засиженной тараканами коммунальной кухне?
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ. (поет) Джама-а-а-айка!
 
ЭПИЛОГ.
«ПЛАЧ ТРЕХМЕРНЫХ МИККИ МАУСОВ».
 
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ кланяется.
Входят ВСЕ ПЕРСОНАЖИ. Кланяются.
АПЛОДИСМЕНТЫ.
РОБЕРТИНО ЛОРЕТТИ срывает с себя маску, снова становится ПРОЛОГОМ. Жестом останавливает аплодисменты.
 
ПРОЛОГ. Дорогие представители милого общества потребления. Как вы помните, в рекламе нашего спектакля значилось: «Последние пять минут спектакля – бесплатно». Так вот, у нас все без обмана! Акция – так акция! Бонусы, так бонусы! Чем мы хуже какого-нибудь супермаркета? Итак, специально для вас, бонус! «ПЛАЧ ТРЕХМЕРНЫХ МИККИ МАУСОВ».
 
ВСЕ начинают музыкально выть.
ПРОЛОГ. (Запевает). Милое общество потребления, мы любим тебя! Тебе хорошо! У тебя все есть! А то, чего у тебя нет – тебе просто не нужно!
Мы тоже хотим! Потреби нас!
АКТЕР, ИСПОЛНЯВШИЙ РОЛЬ МИШЕНЬКИ. Ты же такое милое, структурированное, поделенное на целевые группы! Одним – румяная попадья, другим – свиной хрящик на подогретой тарелке! Неужели для нас нет места в твоем желудке! Мы тоже хотим в подарочную упаковку! Потреби нас!
АКТРИСА, ИСПОЛНЯВШАЯ РОЛЬ БЛОНДИНКИ-В-БИКИНИ. Мы станем кем угодно, только глотай! Lego-биониклом с пластмассовыми шариками суставов; компьютерной игрой, встроенной в твой мобльник; песенкой с незатейливым припевом; японским кроссвордом, крестословицей!
АКТРИСА, ИСПОЛНЯВШАЯ РОЛЬ МАШЕНЬКА. Здравствуй, манагер среднего звена! Вот же ты, я тебя знаю! У тебя все есть! Приличная иномарка, хозяйственная жена, нагловатый отпрыск, следующая ступенька на социальной лестнице в качестве удобной, достижимой мечты, и легкий коктейль из православия и всякой эзотерики на выбор для вечной жизни! Твои суждения сформировались, ты познал все! То, чего ты не знаешь – бесполезный мусор! Незачем забивать голову, он все равно не поможет тебе в твоем жизненном цикле! Маркетинг работает без сбоев!
У тебя все есть – полочка с любимыми DVD-дисками: «С легким паром», «Крестный отец», — возможны варианты. И книжки с надписью: «Читать модно!»
Мы тоже хотим! Потреби нас!
АКТЕР, ИСПОЛНЯВШИЙ РОЛЬ БОРИ ДУБАКИНА. Здравствуй, стареющий интеллигент с диссидентскими наклонностями. Беллетристику давно заменила тебе «Новая газета» и «Огонек». Там есть подробные отчеты и о культуре. Этого вполне достаточно тебе. У тебя на кухне, как и двадцать лет назад, шуршит радио «Свобода», а к холодильнику магнитиком прижат портрет очередного великомученика – узника совести. Я угадал? Еще бы, мы же знакомы!
Я готов быть святым в терновом венце, только прикнопи меня на свой иконостас!
АКТРИСА, ИСПОЛНЯВШАЯ РОЛЬ БЛОНДИНКИ-В-БИКИНИ. Милое общество потребления! Когда я, Убогий Трехмерный Микки Маус, кричу со сцены многоликому тебе: «Я люблю вас всех», я предельно искренна! Искренна на пределе! Потому что я люблю тебя, как сумасшедшая истеричка! И когда ты отказываешься иметь меня, я умираю! Делай, что хочешь! Только потребляй нас! Только шевели челюстями!
АКТЕР, ИСПОЛНЯВШИЙ РОЛЬ МИШЕНЬКИ. Мне ничего не страшно, кроме твоего взмаха рукой: «Свободен!» Я готов на все! Плакать настоящими слезами, совокупляться у тебя на глазах, публично обсуждать любую глупость, вроде: «В чем смысл жизни» или «Скучный ли писатель Чехов», только смотри на меня! Не отводи взгляда! Иначе меня нет! Просто нет!
ПРОЛОГ. Если я чуть резок, это лишь потому, милое общество потребления, что я знаю, — ты лучше всего покупаешь протест против себя, милого общества потребления! Это, говорят, лучший товар, а я хочу быть лучшим! «Плох тот солдат…» Ну, ты знаешь!
 
ЗАНАВЕС.