Наваждение

                          НАВАЖДЕНИЕ 
 
Силантий – или как его все называли – Сила, вспомнив, что сегодня выходной, вздохнул, осторожно потянулся и открыл глаза. В комнате стояла тишина.  Не было слышно чужих будильников, никто никуда не спешил, не хлопали двери, женщины ещё не ругались на кухне, занимая на плите конфорки, не шумели дети, словом, воскресенье начиналось неплохо. Но вскоре  возникло некоторое удивление: так тихо всё же быть не должно, ведь есть ванная, которая постоянно кому-нибудь нужна, про туалет и говорить нечего, утром там всегда очередь, к тому же, Степан Иваныч, встающий раньше всех, любит, покуривая на стульчаке, почитать свежую газетку, так что дебаты у заветной двери неизбежны, постоянны и привычны. Четырёхлетний Вовка тоже встаёт рано, и сразу на велосипед. Он любит изображать пятитонку, въезжая с размаху передним колесом в дверь Силы, и отучить его от этого ухарства нет никакой возможности. Словом, какие-то звуки должны были проникать в комнату, а тут тишина. Полная. И, кстати, куда подевалась Нина? Сила, заволновавшись от вдруг возникшего нехорошего предчувствия, поднялся.
Тут выяснилось, что с тумбочки куда-то пропали очки, без которых предметы в комнате расплывались, как в тумане.  – А, шут с ними, с очками! – подумал он вслух и, выйдя из комнаты,  направился в туалет.
 Сразу же за дверью его поджидали новые странности:  коридор стал ниже, куда-то делся сосед-ский шкаф, над ближайшей дверью не было санок, исчезли выступ стены и вместе с ним вешалки и груда лыж, но что самое удивительное: туалет оказался совсем рядом, а до него, как уже  считано-пересчитано, от комнаты двадцать шагов… 
– Точно, вчерашний портвейн, – подумал Сила, – и без очков морока…    
На туалетной двери вместо привычного медного крючка под руками неожиданно оказалась странная задвижка, даже не задвижка, а какая-то штуковина, которую после небольшого замешательства всё же далось повернуть.
– Наверняка Юрка вечером прикрутил, – решил он.    
Юрка давно грозился заменить крючок. Его жена  часто жаловалась на Степан Иваныча, что тот, проходя мимо туалета, как бы невзначай дергает дверь, из за чего образуется щель, и этот гад, делая удивленно-невинное лицо, тут же в эту щель заглядывает. И видит же, что там женщина, а не уходит, пока на него не наорут и не захлопнут дверь.
Туалетное сиденье напоминало трон, и было настолько непривычным, что у бедняги глаза вылезли на лоб. Со стены у потолка пропал бачок, а вместе с ним и фарфоровая гирька на цепочке для слива воды. Вместо фанерного ящичка для нарезанных газет висел вычурный пластмассовый домик с торчащим оттуда рулоном белой бумагой…
Кое-как справившись с туалетом и оказавшись в ванной, Силантий обалдел окончательно. Стены от пола до потолка сверкали потрясающей, явно иностранной плиткой, место над ванной украшала из плитки же картина с невиданными морскими чудовищами, а под ними вместо привычного чугунного корыта с ржавой эмалью,  расположилась роскошная незнакомая конструкция. Раковина умывальника была из такой же снежно-белой керамики. Возле конструкции стоял белый ящик с множеством кнопок и с дверцей, напоминавшей корабельный иллюминатор. На полочке лежали куски нежно пахнущего мыла: и прозрачного с вкраплениями каких-то блесток, и разноцветного и всякого другого… Великолепие дополняли баночки, флаконы и бутылки с пёстрыми этикетками, а махровые полотенца с пальмами, обнаженными девушками и прочей невидалью окончательно потрясли и без того уже сраженного Силу. Вдобавок ко всему, вместо обычного медного крана из стены выступал непонятный агрегат с красивым никелированным рычагом. Бедолага долго соображал,  как это работает, а когда добился воды, то сразу обжег руки. Зашипев от боли, Сила закрыл кран и вылетел в коридор.
Кухня оказалась тоже непривычно близко – в двух шагах от ванной, чего никак не могло быть. У стен разместились мягкий диван и комплект деревянной мебели, полки были заставлены непонятными, тоже, наверное, иностранными, электрическими штуками. Привычной плиты нигде не было, зато прямо на кухонном столе лежал тонкий стеклянный квадрат с чёрными кругами…  В ближнем углу возвышался серебряный шкаф с двумя дверцами. Сила интуитивно почувствовал, что это, скорее всего, холодильник. На стене висело нечто вроде чёрной картины с несколькими кнопками по нижнему краю и маленькой ярко горящей рубиновой лампочкой…
 – Чу́дны дела Твои, Господи, – только и смог он сказать, и добавил с тоской: – Что случилось с квартирой, куда меня занесло?
Он неуверенно открыл дверцу. Шкаф  действительно оказался холодильником. Чего только не было на полках! Найдя поллитровку с незнакомой этикеткой «Пу́тинка» и открытую банку огурцов со смешным названием «Дядя Ваня», Сила с трудом наполнил заветной  жидкостью забытую кем-то на столе кофейную кружечку. При вращении пробки из неё то выдвигалась, то снова исчезала пластмассовая  трубочка. Методом проб и ошибок кружечку удалось наполнить. Водка оказалась хуже «Московской», а огурцы напомнили ёлочную ватную бутафорию: с виду аппетитные, а вкуса никакого, если не считать уксуса. 
Налив ещё, Сила снял крышку с забытой на столе сковородки. Там оказались котлеты. Украв одну, он выпил водку и, закусывая, засмотрелся на ближайшую полку. Там среди прочего выделялась фотография в красивой стеклянной рамке. Заинтересовавшись, он встал и подошёл поближе. На карточке оказались двое: седая женщина, отдалённо напоминающая Нину, а рядом с ней обрюзгший лысый старик в очках. Выражение его лица было таким знакомым…
От догадки Сила сразу вспотел. Возникло неодолимое желание вернуться в постель, запрятаться с головой под одеяло, закрыть глаза и провалиться в привычный,  ставший вдруг таким желанным, мир…
– Наверное, у меня после портвейна с головой действительно, не того!
Стараясь не замечать окружающее, прижмурив глаза, он вернулся в комнату, лег на кровать и…
– Начинаем утреннюю гимнастику! Встаньте ноги врозь, руки на пояс, – бодро выкрикнул со шкафа репродуктор, и сразу же в дверь гулко бахнул Вовкин велосипед. Чуть спустя, из коридора просочился въедливый фальцет бабы Капы: 
– Вы, Степан Иваныч, прекратите издеваться! От ваших папирос дышать в туалете нечем, а газету лучше читайте у себя в комнате! Что? Ах, вам лучше знать, где читать?
Бум! «Ррррррр»! И Вовка снова укатил на кухню.
– Если вы, дорогой Степан Иваныч, не понимаете простого человеческого языка, – продолжила монолог баба Капа, – то, видимо…
– Да заткнись ты, старая карга, спать человеку не даёшь! – раздался вопль из соседней Юркиной комнаты. Вслед за пожеланием в дверь грохнул сапог и зазвенели по полу пустые бутылки.
– Отдыхай, отдыхай, Юрочка, а вы, Степан Иваныч, если сей же час, не прекратите курить в туалете, и если через минуту не освободите общественное помещение, то вынудите меня обратиться в партком вашего завода и тогда вместо отпуска в Ялте будете окучивать картошку у двоюродной сестры в Одинцово!
Сила открыл глаза. У окна стояла жена в розовой комбинации, вынимала из закрученных локонов бумажные валики и бросала их в вазу на бамбуковой этажерке.
– Знаешь, Нин, мне такая жуть приснилась, будто я один в квартире, набитой разными штуками…
– Хорош трепаться, вставай, дуй в гастроном, а то у нас соль кончилась. Купи еще рижского хлеба и сосиски, сегодня мама придёт, она их  любит. И смотри, чтоб всё было свежее, не как тогда… Очки на этажерке сам возьмёшь, я тебе не служанка в постель подавать!    
– Конечно, конечно, Нин, уже бегу… Как там погода?
Не получив ответа, Силантий встал, оделся, сунул в карман авоську и вышел в коридор. Прислонившись к стене возле занятого туалета, ещё не очнувшись окончательно от странного видéния, он постепенно успокаивался, радуясь, что всё оказалось не взаправду.
– После магазина рвану́ в парк, Юрка говорил, вчера привезли две бочки «Жигулей», свежакá.  Да… Дела… Наваждение какое-то!