Переломный возраст ч. 3

Переломный возраст ч.3
 
Работа Феди маляром в воинском строительном подразделении шла к завершению, поскольку новым объектом для работ был выбран дальний от школы район Боюканы.
Жаль, конечно, было ему расставаться с добрым начальником Быстровым, неплохой кормежкой и работой через дорогу. А чтобы продолжить учебу, нужна была работа на несколько часов после обеда, но найти такую не получалось. Как в жизни часто бывает – выручает случай – непредвиденный, но ко времени. Недалеко от Феди располагался в однокомнатной развалке с выходом на улицу и огороженным двориком пункт покупки у населения утильсырья. Расценки были мизерные, но бабки и пацаны носили лом меди, алюминия, свинца и других металлов отовсюду, но главное из того, что приносили, была макулатура, точнее книги на всех языках и разных авторов. Заведовал этим пунктом инвалид войны Матвей Ильич Бегун, который кормил многочисленную семью выручкой от продажи махорки на базаре, а пункт утильсырья был его алиби, что ли, для органов милиции. Но были и нарекания от начальства, что пункт приема очень редко работает, даже жалобы поступали от сборщиков. Вот и стукнула идея у Матвея Ильича – предложить работу чудаку Федору, который часами в его макулатуре ковыряется в поисках книг.
Для Феди это был спасательный круг, здесь во время работы он уроки даже сможет делать. С оплатой Бегун как-то решил вопрос, и Федя даже продовольственную карточку получил, как рабочий на заводе. Не буду посвящать вас в сложную систему распределения карточек по месту работы, но библиотекарь или учитель тогда получали самую низкую порцию еды, дворники – большую, как представители пролетариата (интеллигенцию всегда недолюбливали). Отвлекся немного от темы, простите. Несчастные же бабки, алкаши и пацанва были основными поставщиками макулатуры. И какой! Одна очень пожилая женщина на поломанной детской коляске в течение только одного дня привезла сотни упакованных папок с бумагами аж на сорок семь рублей. При ближайшем рассмотрении Федя обнаружил, что это документы воинской части, датированные 1944/45 годами, извлечённые бабкой из своего сарая. Груз вернули воякам за сорок семь рублей, которые отдали бабуле.
Части украшений надгробий с кладбища также часто приносили, и Федя вынужден был их на переплавку отправлять. Но… книги попадались уникальные, даже дореволюционного издания, как и папки нот знаменитых композиторов. Были и редкие находки. Так Федор увлеченно изучал дневник некой Надежды Лопуховой, датированный 19ХХ годом. В нем женщина подробно и без утайки излагала свою жизнь с двенадцати лет до достижения зрелого возраста. Детские беззаботные годы в дневнике не очень увлекли нашего героя, зато заинтересовали описания её пылкого увлечения молодым капитаном от артиллерии, описанные с подробностями и переживаниями. Здесь красочно излагались откровенные сцены постельные девушки и мужчины, их ощущения и разочарования. Интересные были выводы Надежды Лопуховой по части любви, где она уверенно заверяла, что чувства влюбленности даны человеку на время, максимум до года, а там лишь пора затухания наступает. Рецептов что-либо изменить в этом вопросе она не видела, «и нет их», писала Надежда. Много было нареканий занесено в дневник в адрес высших сил, которые, как нам внушают, управляют нашей судьбой. «Почему же тогда на перекрестках жизни человеку Оттуда подсказки не поступают, куда путь правильный держать? Почему?» – вопрошала Лопухова. Батюшку в церкви донимала этими же вопросами. Не выдержав натиска подопечной, батюшка выдал как-то, что Туда ничего не доходит через безвоздушное пространство, космос там. Он, как бывший учитель, знает, что звук в вакууме не распространяется, и кому молимся, если Там нас не слышат, даже Богу неведомо… Далее, писала Лопухова, она, как просвещенный человек, примкнула к революционерам, дабы жизнь улучшить народу, волю дать, образование и многое другое. Но народ посчитал, что сам справится, а от интеллигентов лишь туман в мозгах, о культуре какой-то талдычат. Декабрём семнадцатого года записи в дневнике обрывались, тогда матросы власть захватили повсюду и пистолетами страной управлять стали. Вот такой пассаж из жизни дамы познал Федор, закрыв дневник с сожалением.
*
Сорок шестой год запомнился страшной засухой, неурожаем и победным отчетом о досрочном выполнении плана поставки зерна государству. В Молдавии начинался страшный голод среди населения. Государство оперативно нашло виновников ситуации, и началось раскулачивание и принудительное переселение врагов народа в отдаленные районы.
В семье Ивановых родился малыш у Нелли, назвали Александром, в честь деда. Серго Гелашвили, как подполковник госбезопасности, был день и ночь занят фильтрацией списков на раскулачивание и ссылку. Сотни людей со своими судьбами вдруг врагами народа стали, у них все забирали из нажитого и выселяли из республики. Серго, образованный юрист, пытался фильтровать списки кандидатов на отселение, вычеркивал лояльных и оклеветанных, но ему тыкали на разнарядки свыше, которые выполнить надо. Нелли возненавидела мужа за репрессии десятков тысяч людей и его участие в этом. Она кричала, что он уйти должен с этой работы и стать простым нормальным человеком… Серго лишь молчал и курил. Когда же арестовали и выслали родителей подруги Аси за то, что при румынах они магазинчиком владели, то Нелли тихо подошла к курящему мужу и заявила, что уходит от него, и это окончательно. Серго должен покинуть дом… и т.д. А это ночью было, поэтому Серго сказал, что Нелли права во всем, и утром он уйдет навсегда. Затем он взял подушку и на кухне устроился. Еще темно было, когда подъехала машина, и вошел заместитель Серго майор Новиков Василий. Через неприкрытую дверь Нелли услышала Василия:
— Что белой вороной стать хочешь, против политики комитета попер? Спасибо скажи, что не стерли в порошок, а лишь в ссылку отправляют на север. Серго, опомнись, где и с кем работаем… Я твой друг и сделал все… Извините, Нелли, что разбудил…
Нелли: — Серго, может, кавказскую бурку для Сандро маме пока оставим? Хорошо, сама решу. Почему не побритый? Вставай, ну! Высыпай, Серго, чемодан. Жена должна вещи укладывать. Что? Сначала вещи сына и мои надо положить. Хорошо… Я чай поставлю пока… Все документы к себе в сумочку положу, где твои. Ничего, Серго, мы там не замерзнем, мы едем вместе, я сказала, все! Вася, уйми друга, а то придушит. К столу, мальчики.
Семью Серго Гелашвили провожали тепло на вокзале, приехал на такси даже дед, который наставления давал по поводу воспитания внука Сани Иванова-Гелашвили. Вася на прощание сказал, что друга вернут вскорости, когда очухаются, уже поговаривали об этом, слышал. Серго же Федора Новикову представил и попросил понаблюдать за вольнодумцем, в обиду не давать. Поезд тронулся, а Фёдор подумал, что на севере тоже грамотные юристы нужны, порядочные люди тем более. Удачи им.
 
Рядом с конторкой утильсырья в глубине дворика оперативно восстановили особнячок, в котором пекарню военную запустили. Голод в городе начал ощущаться повсюду. Дело в том, что горожане, мизерные, но получали карточки на хлеб. Крестьяне же, опустошенные от запасов зерна карательными органами, оказались в самой критической ситуации, им ни карточки, ни другое что-либо из еды не распределяли. Поэтому сельчане в города пошли, и здесь их беда настигала. На улицах подбирали мертвецов, больницы переполнены были дистрофиками. Я был свидетелем, когда парня, укравшего у женщины полбуханки хлеба, беспощадно избивала толпа насмерть, а он продолжал исступленно хлеб поедать. Невеселую картинку жизни вам рисую, но такова она была тогда, даже страшнее намного. Поэтому вояки хлеб для себя стали выпекать сами, обеспечив объект охраной, ибо голодные люди готовы были на все.
У пекарни был начальник в лице старшего лейтенанта Кузнецова, его заместитель, в лице лейтенанта Могиленко, и солдатики исполнители. Но весь персонал, с начальником в купе, полностью следовали лишь командам пекаря старшины Горбань Григория. Только он указывал сколько муки засыпать в мешалку, сколько класть дрожжей, воды и прочее. Только Григорий мог из одного и того же замеса выпечь и сто пятьдесят буханок, и сто шестьдесят четыре, и сто сорок шесть, поэтому все беспрекословно подчинялись старшине. А был он мужиком среднего роста, широкоплечим, рыжеватым и голубоглазым. Он часто к Феде в конторку заходил, просил почитать дать ему что-либо, потом долго комментировал прочитанное, переживал даже. Федя давно две полки в шкафу заполнил книжками, читать давал желающим. Когда же Федору в продовольственной карточке отказали, то он в пекарню был принят, как вольнонаемный. Его работа сводилась к перетаскиванию пятидесятикилограммовых мешков с мукой от склада к тестомешалке. И так почти целый день. Временами он с ног валился от усталости, но держался. Зато… при повсеместном голоде он мог сколько угодно хлеба поесть, без карточек и денег. Благодать, подумали вы. Федора же постоянный дрожжевой запах раздражал, к тошноте приводил. Поедал же он только корки вчерашние, и то немного. Над ним потешались, особо кладовщица Нина, которая к нему клеилась.
Фёдор так уставал, что помимо школы, никого не посещал. Игорь Иванов изредка навещал его, рассказывал о новостях, о письмах Нелли с севера. Сегодня же Игорь поведал о несчастье, их постигшем. У него украли хлебные карточки, дней десять назад. Сухарями питались, что мама запасла. Пятый день голодают, все продали. Отец сильно ослаб, не встает… Федя пообещал что-нибудь придумать, помочь. Вот и… одев чью-то широкую гимнастерку, он спрятал разрезанную буханку за пазуху, наш герой удачно проходную миновал, но на углу улицы был обыскан милиционером и в участок препровождён.
Позвонили в пекарню из милиции. Старлей Кузнецов сказал, что парня мало знает, детдомовский он, Горбань его пожалел, на работу взял. Но вскорости Гриша сам в милицию прибежал и пытался доказать неверующим, что Федя правду говорит, и не вор он, и не за деньги… Короче, Григорий уговорил дежурного к Ивановым съездить, машина у него есть, и если подтвердится, то просит парня отпустить под его поручительство… Поехали без Феди к Ивановым, только адрес взяли. Когда вернулись, дежурный вызвал дежурного по обезьяннику.
— Лапин, ко мне приведи воришку. В благородных целях, Сигалов, тоже воровать не дозволено, понял? Но отпускаю тебя, потому что не заврался, правду говорил. Свободен, парень, иди к старшине, в машине ждет. Стой, чокнутый. Хлеб-то забери. Куда, спрашиваешь его? Ивановым своим вези. И не попадайся более нам, чего стоишь?..
На следующий же день на доске объявлений в пекарне появился приказ об увольнении вольнонаемного Сигалова Федора, который милицией пойман был с ворованным...
*
Несмотря на все усилия старшины Горбань по разъяснению причин, его уволили. И это случилось в самый разгар голода, когда хлеб был ценнее золота. К голоду привыкший, парень не пал духом, решил где-то еще с работой пристроиться. В ларьке утиля объявил, что его фирма своим транспортом перевозит грузы свыше двадцати пяти килограммов. Бабушки зашевелились, и заработки их и приемщика резко возросли. Конечно, никакая фирма перевозкой не занималась, это Федя на старой телеге макулатуру сам возил. В свободное же время на ступеньках ларька читал любимые книжки, забывая все плохое.
Вот и сегодня одноклассники, прогуливаясь по улице и заметив нашего героя с книгой, приблизились и поздоровались. Зойка Кречет, красавица школы, название читаемой книжки прочла вслух, пальчиками чуб Феди потрогала. Незнакомый парень, нарядно одетый (новый ухажер Зойки) обозлился видимо на заигрывание Зои с голодранцем и стал оскорблять «приемщика старья», как он выразился, нелицеприятными словами, отпуская плоские шутки. Новичок еще добавил, что от ларька вонь идет, как и от книг заразных, и что ему просто противно рядом стоять с таким неопрятным верзилой. Федя молчал, но и одноклассники ни слова не промолвили, продолжая топтаться на месте от неловкости. Ухажер носком туфли тогда книгу выбил из рук утильщика, чтоб реакцию на свои действия вызвать. Федя встал, побледневший, и велел пижону убраться по доброму, чтоб до драки не довести. Но ухажер разошелся, оскорблять стал еще пуще, и даже столкнул его со ступенек. После этого наш детдомовец размахнулся и нанес Дон Жуану сильный удар в челюсть, от которого последний навзничь упал и завыл громко. Федя попытался помощь оказать, поднять хотел, но тот только злобно грозился, что это голодранцу даром не сойдет, и что его мама просто уничтожит бандита. Зойка пыталась урезонить Леонида, так звали кавалера, предлагала самому с обидчиком справиться, а не маму привлекать. Но напрасно, побитый герой с опухшей мордой, злобно огрызаясь, ретировался трусливо.
*
Полученную мизерную зарплату Федор разом потратил на покупку трёхсот пятидесяти граммов хлеба, который поделил на два дня, стараясь не поесть зараз. Но с последней крошки вторые сутки пошли, и ему страшно есть хотелось, голова даже чуть кружилась. Он пытался голод запить водой, отвлечься чтением, но… увы. А тут еще пригласили на педсовет по поводу драки, сама Раневская ему велела к защите подготовиться. Раневская – это было прозвище директрисы Фаины Георгиевны Дашевшкой, очень похожей на актрису внешне, мимикой и голосом.
 
На педсовете, помимо учителей были еще: заведующий гороно, врач скорой и мать Леонида, заведующая отделом в совмине. Федю пригласили и посадили в первом ряду. Тут же рядом Нина Миновна подсела, училка математики. Излагала суть дела мать пострадавшего, которая оклеветала полностью «детдомовского бандита», как выразилась дама. Она представила дело так, что тот напал неожиданно на сына, увидев его в компании своей девушки, и только благодаря врачам ее Леонид выжил после побоев. В заключение она предложила оградить нормальных детей от изверга. «Гнать из школы надо его, и немедленно», – сказала она.
Завгороно полностью поддержал истицу, повелев директрисе сегодня же издать приказ об отчислении. Федя сидел тихо, как-то отрешенно поглядывая в окно. Математичка несколько раз вскакивала, кричала, что клевещут на Сигалова, не правда это все мол. Директриса стукнула чем-то об стол и говорить сама начала:
— Простите, Федор Павлович, но мальчика не выгоню, пока не разберемся подробно в причинах драки. Кого предлагаете выгнать, уважаемая мама Леонида? Сироту войны обездоленного, вы же мать. И куда он пойдет, что с ним будет, вы подумали? Нина Минновна, помолчи, дай досказать. Что? В обморок упал. Пропустите меня, не мешайте. Конечно это голодный обморок. Мила, быстро чай и сухари из запасника. Нет, милая мамаша Леонида, это не симуляция, я разбираюсь после Ленинграда. Перерыв. Давно, видимо, голодает, и молчал. Плохо ему, поспать бы надо.
*
Федя, когда открыл глаза, не мог припомнить, как домой добирался, чем там заседание кончилось, и почему столько людей рядом. Первой с ним заговорила Раневская, которая всем сообщила, что парень очухался и все в порядке.
— Завтра в школу не опоздай, Сигалов. И больше голодных фокусов не устраивай, у нас запасник есть на такие случаи, куда все по ломтику отдают. Я побежала, парень, все. Ах, ты еще хочешь узнать, почему хорошо всё закончилось? Об этом сам подполковник ГБ расскажет тебе, где вы?
— Гамарджобо, биджо, здравствуй! Вот и Гриша Горбань пришел, на работу тебя приглашает. Да, восстановили. Вывод делай, кацо. Смотри, сколько друзей тебя окружают, радоваться надо. Плохих же только двое было, более не помню. Так что жить можно. Вернули меня по работе, потом расскажу. Так я побежал. Слушай, кто Раневская здесь?