Вечера.

От редактора. Васильевский Сергей Алексеевич, после окончания гимназии, в 1925 году поступил в Казанский государственный ветеринарный институт им. Баумана, который окончил с практическим опытом работы ветеринаром в Свердловской области (Урал) и в районе Барабинска Новосибирской области (Западная Сибирь). После ВУЗа служил ветеринаром в кавалерийском полку в Кушке, после демобилизации работал на Севере, а позже вернулся в родное Поволжье. В 1937 году, он работал районным  вет.врачем в селе Кошки Куйбышевской области, где произошел падеж овец. Он был обвинен во вредительстве, т.е. в предумышленных действиях,  и осужден на 10 лет лишения свободы. Отбывал наказание в лагерях под Магаданом (под п. Бугутычаг и с.Усть-Омчуг). Позже полностью реабилитирован
У Сергея Алексеевича Васильевского и жены его, Августы Антоновны, в браке родилось три сына: Руслан*, Георгий и Аскольд. Во время написания воспоминаний автор и глава семьи жил в г. Ульяновск. Редактор старался сохранить стиль автора и дополнил только орфографию.
*  Об имени Руслан есть отдельное небольшое повествование.

О себе. Родился я в городе Саратове в 1906 году, в семье служащего. Мать моя, после моих родов, простудилась, заболела родильной горячкой и умерла. Я не знал своей матери, фактически не знал отца…Младшая сестра отца, Анастасия Ивановна Васильевская, по мужу Петрова, приехав,  дней через 20-30 после смерти матери,  навестить овдовевшего брата и помочь ему вести хозяйство, при наличии трех ребятишек, нашла в доме брата новую жену, не ухоженных, одичавших ребят, и меня истощенного, хилого, почти умирающего, без самого необходимого ухода…Тетка, будучи сердобольным человеком и к тому же бездетной, приняла решение взять меня к себе, брат (отец мой) из какого-то принципа упорствовал. Помогла мачеха…Так, в шестинедельном возрасте, я был увезен в семью Петровых.

Вечера. Симбирск 1912-1913 гг. (Симбирск переименован в Ульяновск в 1924 году)
Яркими, запоминающимися остались в памяти те вечера, когда у нас собиралась молодежь – сельская интеллигенция и целый вечер звучали песни, устраивались игры. Приходили молоденькие учительницы, я говорю учительницы, т.к. учителей-мужчин совершенно не помню. И два-три местных студента, семинариста, если были каникулы.
Духовных, как правило, не было, кроме самого хозяина. Муж моей приемной матери ( Петров) имел прекрасный слух, хороший бас, могущий переходить в октаву. Пение любил. И не смотря на то, что был единственным пожилым среди собравшихся, становился запевалой и словно молодел. Слушая как он запевал «Дубинушку», я прощал ему все…все. Когда пел хор, меня охватывало всегда приподнятое, я бы сказал, болезненно восторженное, возбужденное состояние. В это время я мог быть непослушен, вспыльчив, груб и слезлив?! В детстве хоровое слаженное пение всегда действовало на меня так, со временем это прошло. Но не будучи музыкален, хоровое, хорошее пение я и до настоящего времени люблю. Пели старинные русские песни:
Быстры как волны
Дни нашей жизни.
Что час, то короче
К могиле наш путь…
                               (А.Серебрянский)
Не шей ты мне, матушка,
Красный сарафан…
                                (Н.Цыганкова)
Есть на Волге утес, диким мохом оброс
Он с боков от подножья до края…
                                (А.Навроцкий)
То не ветер ветку клонит -
То дубравушка шумит…
                                (С. Стромилов)
Песню «Думы беглеца на Байкале» (Дм. Давыдов), и еще песню о «русской тройке», но не помню автора и не помню точно слова, а песен о «тройке» несколько. Пели и духовные вещи, которые при богослужении в церквях мне не доводилось слышать. Но вещи музыкальные, благозвучные и всегда минорные.
Устраивали игры в фантики. Все садились большим кругом и перекидывали мяч от одного другому. Ловящий мяч, согласно договоренности, должен был назвать на определенную букву фамилию известного писателя, поэта…например. Не сумел назвать, в наказание вставал на колени или что-то декламировал, пел или даже плясал. Для меня все это было интересно. Я узнавал массу фамилий писателей, поэтов, городов, когда договаривались называть города. Из декламации я хорошо помню стих Некрасова «Крестьянские дети» мастерски декламировал приемный отец, стих «Мухи» Анухтина – семинарист. Моя учительница хорошо исполняла стихи Кольцова – так и чувствовался простор русских полей,  другая учительница с низким голосом стих «Слушай» — это я всегда слушал в напряженном состоянии и желал, что б его не декламировали и в тоже время всегда ждал его и снова слушал. Оно производило на меня жутковатое впечатление. Помню, раз кто-то из студентов в игре в фантики при наказании запел Реквием (пальман) – муж приемной матери покачал головой, подошел к окну, закрыл, после чего поддержал своим басом и песнь исполнили хором. Была ли эта молодежь революционной – думаю, что нет. Читала ли она какую-либо политическую литературу того времени – если да, то от случая к случаю. Но все они были страстными болельщиками всего гуманного, передового, нового, что раскрепощало мысль и могло демократизировать условия жизни в городе и деревне.
Первое посещение театра. (Об имени Руслан).
Не помню год, или 1913 или 1912…Тетя Лида решила оставить работу и ехать в Санкт-Петербург учиться на высших женских курсах, для чего реализовала все, что можно было еще продать. Вот перед отъездом она повезла меня в Симбирск, где в это время была приезжая опера. Попали мы на утренний спектакль – шла опера композитора Глинки «Руслан и Людмила». Это было первое посещение мною большого губернского театра. В Симбирске я бывал, гостил, в театре – никогда. Надо сказать, что Симбирский театр драмы мне и в последующие годы – отроческие, юношеские – нравился больше, чем соответствующие театры драмы в Самаре, Н.Новгороде, Казани (правда в Казани лучший театр сгорел, до моего знакомства с этим городом). Сказочная обстановка сцены, костюмы, былинные персонажи, борьба добра (Руслан) со злом ( Черномором ), так ярко выраженные в действии, меня – мальчишку — потрясли. Говорят, я сидел бледный, с блестящими от слез глазами и в антракты отказался выходить из ложи. Когда же Руслан повис на бороде Черномора, паря в воздухе над скалами и поражая злого Черномора мечом, мой восторг перед храбростью, благородством Руслана достиг наивысшего предела и я не сдержался и закричал: «Какой! Какой!» и заплакал. В соседних ложах зашикали. Тетка и ее подруги – молодые учительницы – бросились меня успокаивать и тогда я, сквозь слезы прошептал: «Когда женюсь, назову сына Русланом», — это было так неожиданно для них, что промолчав секунды от изумления, они потом все дружно расхохотались. Я был ребенком. Что такое женитьба, от чего рождаются дети, я, конечно, не знал. Но этот смех, над моей внезапно возникшей мечтой – иметь сынв с храброй и благородной душой Руслана, меня ужасно обидел и запомнился. Слезы сразу высохли на глазах, а в голове промелькнула упрямая мысль, а сына Русланом я назову. Добавлю, через двадцать лет после этого, у меня родился сын и я назвал его Русланом. Почему я сам не захотел быть похожим на Руслана? Наверно решил, в свои восемь лет, что мне уже поздно сделаться таким смелым, сильным…благородным.