Подарок

– Ты законченный эгоист, – громко возмутилась она. – Вместо того чтобы думать обо мне, ты думаешь только о себе! Господи! – подводя ресницы, слезно молила она, – пошли мне, немедленно, терпения.
Андрей Шишкин с кислым видом сидел за кухонным столом и раздраженно помешивал ложечкой давно остывший кофе. Рядом в пепельнице дымился плохо затушенный окурок. Ему, человеку по натуре своей добродушному, эти утренние наскоки, начинавшие становиться традиционными, были особенно невыносимы. «Жаль, что бездна моего терпения столь глубока…» – уныло подумал он, выслушав в свой адрес очередную порцию абсолютно необоснованных, надуманных претензий. А ведь когда-то эта девушка казалась ему милой и загадочной. Разве мог он тогда предположить, что эта загадка окажется настоящим японским кроссвордом.
Он разочарованно вздохнул, и тут неожиданно-смелая идея запорхнула во взъерошенную голову Шишкина. Настолько смелая, что его аж качнуло, как пьяного боцмана при выходе из портового кабака.
Как все гениальное, мысль была проста и, облекаемая в слова, звучала примерно так: «А не послать ли мне все к чертовой бабушке?». Что именно нужно послать и где живет эта почтенная дама, Андрей не знал, но, главное, все его существо затребовало перемен. Сразу же перед ним встал извечный русский вопрос: что делать?
– Срочная эвакуация! – неожиданно заорал Андрей и бросился (пока не передумал) собирать свои нехитрые пожитки.
¬– Ай да Шишкин, ай да сукин сын! – восторгаясь личным мужеством, приговаривал он, упаковывая чемодан…
– Прощай, моя любовь, прощай, – с надрывом полупропел Андрей и с силой захлопнул дверь ногой…
Вернувшись в свою холостяцкую «берлогу», Шишкин бросил чемодан на старенькую тахту, разбудив тем самым облако полугодовой пыли. Став посреди комнаты и разглядывая серый, стеклобетонный пейзаж через давно не мытое окно, он задумался над вторым извечным русским вопросом, плавно вытекающим из первого: а что это я, собственно, сделал?
– Утро вечера мудренее? – спросил он у своего двойника в зеркале.
– Истина в вине, чудак, – ответило небритое отражение.

В «пабе», как кичливо извещала вывеска, было шумно, пахло несвежим пивом, дешевым табаком и потом. Однако Андрей, не стесненный в средствах, специально выбрал подобное заведение. Сегодня он хотел быть «ближе к народу». А гуляющая здесь публика подобралась довольно колоритная. «Верхушка городского дна в полном составе», – вполголоса прокомментировал Андрей, решительно направился к стойке и вклинился в едва заметный просвет между двух «культурно» отдыхающих типов.
Справа от него с хрюканьем потягивал из бокала лысый бугай необъятных размеров, в засаленном джинсовом комбинезоне на лямках и в грязной клетчатой рубахе с закатанным по локоть рукавами. Вылитый автомеханик из Нью-Джерси. 
– Чего уставился, чмо?! – грозно рявкнул «автомеханик». 
Андрей поспешно отвернулся и тут же встретился взглядом со старым алкашом, сидевшим слева. Умопомрачительной раскраски, донельзя изношенный плащ, явно украденный еще до революции у пьяного клоуна. «Король бомжей», – определил Андрей, и это его развеселило. Ему захотелось угостить «патриарха».
– Меня Митричем зовут, – вдруг веско проскрипел старикан. – У меня сегодня день рождения, «дернем» по одной?
Андрей еще не успел согласиться, как «именинник» уже повелительным тоном делал заказ:
– Мишаня, нам два пива и по маленькой. Друг платит, – поспешно объяснил он, реагируя на удивленно изогнутую бровь бармена, и кивнул на Андрея…

– Друг, ты мне теперь друг навсегда, форево, как говорят французы, – после третьего бокала, заплетающимся языком клялся Митрич.
– Англичане, – машинально поправил его слегка окосевший Андрей.
– И эти тоже? Ну надо же! Умные люди. Одно слово – заграница! Кстати, друг, тебя как звать-то?
– Андрей Шишкин, – представился Андрей. – Журналист.
– Журна-а-ли-ист, – уважительно протянул Митрич. – За это надо выпить, – убежденно добавил он и тут же сделал дежурный знак бармену. – Мишаня!..

Вообще-то, Митрич оказался на редкость занимательным рассказчиком. У него на все было свое, зачастую весьма оригинальное мнение. Казалось, он везде успел побывать, все пощупать собственными руками. Но окончательно «добила» Андрея критика Фрейда, в частности, его «Психологических этюдов».
– Ты подумай, – разглагольствовал Митрич, – ты только подумай – мужик боится лошадей, потому что в детстве увидел, как… Короче, ваш Зигмунд – реальный извращенец. И все его теории – полный отстой.
– Но ведь люди признали его великим ученым, – возразил Андрей.
– А что люди! Люди раньше признавали, что Земля плоская, что из этого вышло? То-то. Людям чем непонятней, тем величественней. Возьми Малевича. Намалевал он свой квадрат, а толпа остолопов хлопает наивными глазенками: «Ах, какое чудо, ах, какая прелесть, ах, как загадочно». Ну а встал бы он в то утро с левой ноги и зафигачил черный круг? И все точно так же стояли бы и восклицали? «Чудо, загадка!». Короче, не люди, а зомби какие-то. 
За столиком, куда они к тому времени переместились, возникла пауза.
– Ты думаешь, откуда этот старый помойный кот все знает? – немного погодя, с улыбкой спросил Митрич и отхлебнул из очередного, услужливо поднесенного Мишаней бокала.
– Да нет, что ты, – краснея, запротестовал Андрей.
– Ладно, я не в обиде, – успокоил его Митрич. – Все так думают. Забавно.
– Чего тут забавного? – удивился Андрей.
– Забавно, что ты меня еще слушаешь. Я-то знаю, умников у нас не шибко чествуют. А я как раз из той категории, кого встречают по одежке, а провожают… тоже не очень. А ты, я вижу, человек просвещенный, тебе разумные беседы впрок идут. Уму и сердцу в благость.
– А и правда, Митрич, – заинтересовался Андрей, – раз уж ты сам об этом заговорил… действительно, откуда ты все это знаешь?
– С какой целью интересуешься, – строго и подозрительно спросил Митрич. 
– Исключительно из уважения, – тут же нашелся Андрей.
– Ладно, – расслабился порядком захмелевший старик, – никому не говорил, а вот тебе скажу. Ты меня уважаешь, и я тебя уважаю. Потому и скажу. Я все знаю потому, что я… Бог.
Андрей немедленно представил, как в местном дурдоме лихорадочно ищут недостающего пациента в пестром плаще, но вслух осторожно сказал:
– Я, кстати, так сразу и подумал. Как тебя увидел, так сразу и подумал, а чего это Бог делает в таком сраном гадюшнике?
– Хорош свистеть! Тоже мне – «сразу подумал», – возмутился Митрич. – И никакой это не гадюшник, есть места и похуже. Ладно, маловерный, я даю тебе возможность убедиться, что я есть сущий. Спрашивай о чем угодно. Клянусь собой – отвечу на любой твой вопрос.
Андрей молчал. Митрич одобрительно кивнул:
– Правильно, определись сперва, о чем спросить. Вопрос должен быть важным, масштабным, о самом-самом важном для тебя. Хочешь знать, в чем причина всех причин? Нет? А в чем смысл жизни? Тоже нет? О, понимаю. У тебя есть вопрос поглобальней. Давай, валяй, не стесняйся. 
Митрич, подперев подбородок кулаком, выжидающе уставился на Андрея. И Андрей спросил:
– Скажи мне, Бог-Митрич, если суперклей все склеивает, почему он не приклеивается к внутренней стороне тюбика?
Снисходительная улыбка на лице Митрича медленно угасала. С минуту он морщил лоб, смешно шевелил бровями, в раздумье выпячивал губы, надувал щеки и даже уставился в потолок, словно надеясь отыскать там подсказку. Наконец, Митрич обмяк и какое-то время исподлобья разглядывал Андрея. Потом, перегнувшись через столик, зашептал в подставленное коварным журналистом ухо:
– Послушай, сын мой Шишкин, не рассказывай об этом никому. Иначе моя репутация в определенных кругах будет сильно подмочена. 
При этом Митрич смотрел так умоляюще, что Андрей, расчувствовавшись, торжественно пообещал никому не рассказывать, как старик сегодня облажался. Последний возмущенно фыркнул и обиженно отвернулся.
– Да ладно тебе, – Андрею стало жаль старика, – ну что ты, в самом деле. Подумаешь. С каждым бывает.
– Только не со мной, – гордо расправил плечи Митрич. – Пойдем, я явлю тебе чудо.
Он решительно встал и, не дожидаясь собеседника, направился к выходу. Андрей, чувствуя себя виноватым, покорно поплелся следом.
«Пятачок» у бара освещался плохо, однако экстравагантное одеяние Митрича можно было бы разглядеть и в кромешной тьме.
Метрах в трех от них рос большой куст.
– Вот что мне надо! – довольно потирая руки, воскликнул старик. – Это, конечно, не терновник, а ты не Моисей… Кстати, сними ботинки, ты стоишь на святой земле!
Обстановку разрядил тот самый толстяк – «автомеханик из Нью-Джерси». Величественно, как ледокол «Ермак», раскалывая могучим пузом пространство, он прошествовал мимо приятелей. На ходу, скидывая шлеи комбинезона, он зашел за облюбованный Митричем куст. Раздалось негромкое журчание.
– У, осквернитель, – чуть не плача простонал старик. – Доколе буду терпеть вас… Знаешь, что я сейчас сделаю? Я сейчас на каждого жителя этого города нашлю чуму, сибирскую язву и СПИД.
Митрич вскинул руки к вечернему небу. Андрей вцепился ему в рукав:
– Э-э, подожди. Нельзя же так. Человек по нужде вышел, а ты в него сразу СПИДом.
– А хламидиоз можно? – все еще не опуская рук, деловито спросил Митрич.
– Ничего не надо, совсем ничего. Слушай, пойдем отсюда, прогуляемся, воздухом подышим…

Прохожих было немного. Лунный свет восполнял многочисленные пробелы искусственного освещения улиц.
– Ты же говорил, что ты журналист, – прервал молчание Митрич. – Неужели у тебя нет желания взять у меня интервью? Ведь это будет сенсация! Интервью с Богом! Чего молчишь?
– Да, но… – замялся Андрей.
– Понятно, боишься, что его нигде не напечатают.
– Не просто не напечатают, – подхватил Андрей, – а еще вызовут санитаров со смирительной рубашкой. 
– Разве ты не хочешь пострадать за истину? – изумился Митрич и печально констатировал: – Не любишь ты меня, Шишкин. Не любишь.
– А вот и нет, – энергично парировал Андрей. – каждый раз, когда моя подруга, теперь уже бывшая, говорила: «Господи! Как ты мне надоел», я всегда за тебя заступался. 
Старик искоса зыркнул на Андрея, хмыкнул и, несмотря на теплую погоду, плотнее укутался в плащ.
– Хорошо, – сдался Андрей. – Я возьму у тебя интервью. То есть это будет не совсем интервью и даже не от первого лица. Еще не знаю. Но, во всяком случае, я обещаю справедливо изложить сегодняшнюю историю. Возможно, получится неплохой рассказ…
– Или первая глава новой Библии! – воодушевился Бог-Митрич. – Ладно, годится, если на большее у тебя духу не хватает. Поздравляю, Шишкин, ты только что получил аккредитацию. Поехали…
Все-таки не простая это задача – брать интервью у… Даже понарошку. Но, раз уж взялся за гуж…
– Кстати, ¬ спросил Андрей, – если ты тот, за кого себя выдаешь, то почему ты так странно выглядишь?
– Как это – странно? – насторожился Митрич. – А, это ты про мой внешний вид. 
Старик придирчиво осмотрел себя.
– А что, мне нравится. Да и какая разница. Я ведь в принципе могу быть любым. Хоть старым, хоть молодым, хоть в шелках, хоть в рубище. Сегодня ты видишь меня таким, а завтра, кто знает… может, отроком беззаботным. И что это у тебя за вопросы такие дурацкие. Мы же не на конкурсе красоты. Давай что-нибудь посерьезней. Ишь, внешний вид мой ему не нравится.
– Господин Бог, – официально начал Андрей, – что такое, по-вашему мнению, любовь?
– А, понимаю. Сразу о наболевшем. Как девушка бортанула, сразу о любви вспомнил. Да ты не парься, правильно брошенный мужчина всегда возвращается, как бумеранг.
– Вообще-то, – высокомерно заметил Андрей, – это я ее первый бросил.
– Да ну! – притворно восхитился «Господь». – А, может, просто позорно сбежал?
– С чего это ты взял? – вскинулся Андрей.
– Да, но по тебе видно, что ты потомственный лентяй.
– Это еще почему?
– Потому что ленишься делать потомство. 
– Рановато еще, – отмахнулся Андрей. – А вообще-то, я без дела сидеть не люблю.
– Ага, – согласился «Господь», – без дела ты любишь лежать.
– Я понял! ¬– воскликнул журналист. – Ты заговариваешь мне зубы, потому что на самом деле не знаешь ответа. Как про суперклей…
– Но-но, – предостерегающе поднял палец «Господь». 
Андрей всем своим видом изобразил безграничное сыновнее почтение.
– Любовь, – лекторским тоном продолжил «Всемогущий» – это самая великая сила во Вселенной. Познавший истинную любовь познает Бога. 
Андрей пожал плечами.
– А как я смогу полюбить ближнего, если он, к примеру, распоследний мерзавец, каких свет не видывал? – журналист решил перейти к более конкретным вопросам.
– Даже у самого плохого человека всегда можно найти что-то хорошее, надо только его тщательно обыскать.
– Чего? – растерялся Андрей.
– Я говорю, только осел не знает, – «Бог» выразительно посмотрел на Андрея, – что прежде чем полюбить ближнего, сначала надо искренне полюбить себя. Главное, сначала понять, кто ты есть.
Андрей недоуменно взглянул на собеседника:
– А кто я есть?
Тот сокрушенно всплеснул руками:
– Болван ты, Шишкин, ей Богу. Ты же мое лучшее творение! В тебе есть моя негасимая искра, несущая свет истины, а с ней и бессмертия. Как только ты это осознаешь – то-то ты себя зауважаешь, то-то полюбишь. А когда это произойдет, то ты поймешь, что и остальные люди созданы по образу моему. Как же их после этого не любить?
– А тот «осквернитель» у куста, который помешал тебе сотворить чудо, тоже твое творение? – ехидно поинтересовался Андрей.
– Меня это самого изумляет, – задумчиво ответил «Господь». – Так это только у японцев безотходное производство, – сердито закончил он.
Андрей хохотнул и продолжил:
– Правда, что Иисус твой сын?
– Я никогда не отказывался от своего отцовства.
– Как же так вышло, что ОН своей кровью спас мир, а люди до сих пор умирают от голода, болезней, войн? С именем Христа люди совершали и совершают насилие над себе подобными.
– Во-первых, – с болью произнес «Господь», – я даровал людям свободу выбора. А уж что они с ней делают… а во-вторых, если ты так любишь людей, так переживаешь за них, что же ты не распялся за Него? Легко сострадать, лежа на диване. А ты пойди и сверши подвиг, пострадай во имя мое! Да, тебя проклянут, тебя возненавидят, но лучше идти с опущенной головой, чем ползать с поднятой. 
Андрея неприятно царапнули слова старика, и он решил сменить тему:
– Что такое счастье?
После короткого раздумья старик ответил:
– Счастье – это когда ты получаешь удовольствие, не причиняя страданий другим.
– Удовольствие, – со значением смакуя слово, повторил Андрей и изобразил руками гитарные изгибы.
– Тьфу ты, – с досадой плюнул старик. – У тебя одно распутство на уме. А то сейчас в моде боремоисейство, может, и ты из этих?
– Я натурал, – уверенно произнес Андрей.
– Да-а? – засомневался старик. – А что же ты в «пабе» к мужчинам клеился? Сначала на толстяка глаз положил, а как он тебя отшил, так сразу меня кадрить начал. Пивом угощал… Это еще вопрос. Тут разобраться надо.
– Интервью окончено, – холодно процедил Андрей. – Что-то у меня нет желания подвергаться оскорблениям.
Хмуро глядя перед собой, он, обгоняя старика, ускорил шаг. Город как будто вымер. Улица была пустынна. Гулкое эхо каблуков, шелест листьев, танцующих на ветру… Андрею вдруг показалось, что он остался один на этой огромной планете, и ему стало ужасно тоскливо.
К несказанной и тайной радости журналиста, старик не исчез, а, наоборот, догнал его и положил руку на плечо.
– Мир? – примирительно спросил старик. – А то не хотелось бы прерываться на самом интересном месте.
– Мир. 
Андрей сделал вид, что снова раскрывает несуществующий блокнот.
– Так вот, – начал старик, – удовольствие можно получить от чего угодно: от созерцания рассвета, от увлекательного путешествия, от безупречно выполненной работы, от общения с другом. Да мало ли… и именно в эти моменты человек счастлив.
Андрей не сводил с него насмешливых глаз. 
– А, – догадался старик, – ну и от того, конечно, что ты там изображал. А почему нет. Главное, все делать осознанно и ответственно, тогда ты не нарушишь гармонию…
– Кстати, я живу в этом доме, – прерывая рассказчика, Андрей указал рукой на одну из обсыпанных светлячками окон многоэтажек и нечаянно зевнул.
– Устал? – забеспокоился старик.
– Есть немного, – Андрей сонно потер глаза. – А давай зайдем ко мне. Перекусим, чайку попьем.
– Давай, – легко согласился старик.

У дверей лифта они столкнулись с молодой, симпатичной девушкой, видимо, засидевшейся в гостях. Юная особа посторонилась, уважительно пропуская дедулю вперед.
– Мне пятый, – сказала девушка.
– Восьмой, – назвал номер своего этажа Андрей и нажал нужную девушке кнопку.
Кабина со скрипом и лязгом поползла вверх. Неожиданно свет погас, а когда вновь загорелся, лицо девушки полыхало от гнева. Вдруг она развернулась и залепила Андрею смачную пощечину.
– Это тебе, свинья, чтобы знал, как руки распускать, – с ненавистью прошипела она и скользнула в раскрывшиеся двери.
Андрей, держась за горящую щеку, ошеломленно посмотрел на старика. Тот укоризненно покачивал головой и причмокивал.
– Митрич! – вскричал Андрей, – то есть… да я… да у меня и в мыслях…
– Да ладно, – лукаво прищурился старик. – Это я… погладил.
– Ты?! – возмущенно выдохнул безвинно пострадавший журналист.
– Ну да. Вид у тебя был больной сонный. Вот я и подумал, что небольшая встряска тебе не повредит. Ведь не повредила же?
– Ну… ты… – Андрей не находил слов. – Как ты мог так поступить?
– Мои пути неисповедимы. Пошли, что ли…

– Пыльно тут у тебя и безжизненно, аки в пустыне, – пробормотал старик, скептически разглядывая неуютное жилище. – Тебе хозяйка нужна, чтоб домашний очаг берегла и встречала тебя, заблудшего, с радостью.
– Пошли лучше чай пить, с бутербродами, – позвал Андрей, – я уже приготовил…

– Ну, спасибо за угощение. Пора мне.
Старик смёл со стола в подставленную ладонь крошки и закинул их в рот.
– Как пора? Ты что? Ночь на дворе. Переночуешь, а утром…
Митрич жестом заставил умолкнуть гостеприимного хозяина:
– Раз говорю пора, значит пора…
Перед тем как выйти из квартиры, старик повернулся и внимательно посмотрел на Андрея.
– Знаешь, Шишкин, ты все-таки хороший человек. Когда ты умрешь, я, пожалуй, заберу тебя к себе.
– А когда это произойдет? – с грустной улыбкой спросил Андрей.
– Ну… – замялся «Господь» и бросил взгляд на дешевенькие часы на своей руке.
– Что, так скоро? – опешил Андрей.
– Шучу. Еще не скоро. Ты еще многое должен успеть сделать. Я дам тебе время.
– Митрич, а хорошо, что мы сегодня случайно встретились, – Андрей пытался хоть как-то задержать старика. Авось раздумает уходить.
– Запомни, – посерьезнел Митрич, – в моем мире случайностей не бывает. И еще. Перед тем как уйти, я хочу сделать тебе подарок.
– Да что ты, не надо, тебе самому…
– Ты, небось, подумал, – перебил его старик, – что я хочу подарить тебе какой-нибудь ржавый перочинный ножик? Ха! Еще не знаешь, что за подарок, а уже отказываешься. Глупо. От таких подарков отказываться грех. Еще спасибо скажешь. 
– Ладно, – буркнул Андрей, – давай свой подарок, – и протянул руку.
Митрич никак не отреагировал на подколку. Вместо этого он торжественно произнес:
– Да будет дарована тебе, человек, истинная любовь!
– Большое спасибо, – Андрей церемонно кивнул и принялся нетерпеливо вертеть головой. – Где же она?
«Бог» разочарованно закатил глаза, хотел что-то сказать, но лишь досадно махнул рукой.
– Прощай, маловерный Шишкин, да будет по слову моему, – с этими словами старик шагнул за порог.

       ***
Утро было солнечным, ласковым. Собираясь на работу, в редакцию, Андрей прокрутил в уме события вчерашнего дня. «Любопытный старикан», – подумал он. – Его бы помыть и приодеть, так сошел бы за профессора».
Выйдя из подъезда, он направился в сторону автобусной остановки. Пройдя несколько метров, остановился. Явственное ощущение чьего-то доброго взгляда теплым ветерком обдало спину. Митрич?! Андрей обвел взглядом двор. Благо, людей было мало, и все были заняты своими делами. Неподалеку от него, на футбольной площадке, одинокий мальчик нехотя гонял мяч.
Андрей стряхнул наваждение, повернулся, чтобы продолжить путь и тут же столкнулся с какой-то девушкой.
– Извините, – одновременно проговорили они и спустя мгновение рассмеялись. 
– Ой, – вдруг спохватилась девушка, – вы ведь Андрей, Андрей Шишкин, да? Я видела вашу фотографию в газете и статьи ваши читала. Мне…
Она говорила что-то еще, но Андрей не слышал. Он смотрел на ее лицо и не мог оторвать взгляд. Он увидел в ее голубых глазах бездонное небо и свое отражение в нем. И свою мечту.
– Спасибо, Господи, – с безмерной благодарностью прошептал он.
– Что вы сказали? ¬ Не расслышала девушка.
– Я сказал, – Андрей немного смутился, – я сказал… я хотел бы встретиться с вами еще раз. Если вы не против.
– Я не против, – тоже смутившись, тихо произнесла девушка и доверчиво посмотрела на Андрея.

Мальчик с футбольной площадки, украдкой наблюдавший эту сценку, вдруг улыбнулся не свойственной его летам мудрой улыбкой и, размахнувшись, ударил по мячу, послав его точно в центр ворот.