челик-путанник

 
 
 
накатило, накрыло чувство невозможности вернуться в детское восприятие
мира, ведь там и тока там, как казалось челику, он смог бы вновь прочуйвствовать сибя 
человеком. претензии к словам бесполезно было предъявлять — скользкие они, аморфные, 
жалкие и  не престижные какие-то были. хотя, в принцыпе, чо заморачиватьси-то, дуй сибе в 
дудело да и крытически осмысливай всякое-разное, не связываясь по пустякам. жаль, кншно,
шо без корней оставили людей сознательно, шо, как сорняки, повывели с культурной грядки для 
того тока, шобы урожайность повысить. хотя, хто ж евонного знаит, иногда и байку достаточно 
было тока перерасказать или пошленький анекдотец затрапезный, ну, чото типа соврать, шобы не 
усугублять положение окончательно. провокация удавалась почти на фсе сто, но один конец палки,
почему-й-то, по спинке прошелся огульно, ребрышки по ходу пересчитывая и несоответствия 
исправляя про между прочим. и ведь средоточие пороков и соблазнов — зависть, явила сибя миру 
лишь сожалением о неиспользованных возможностях. больное воображение уродливо кривляло 
внутреннее несогласие с предложенными обстоятельствами, порождая, и заодно уж рекламируя, 
чудовищ монстра-социума. тяготение чар шефа побеждало даже мысль, направляя ее мимо ждущих 
образов, отражая антитезой и пряча навечно в черную дыру подпространства.
 
так вот лопушили, лопушат и будут лопушить лохастых крупногубых ушастых, бесхвостых,
в меру и не в меру упитанных и воспитанных. тока исчо ленивый не пнул в вертящийся зад
прохвоста, мздоимца, казнокрада. а чо, футболить так футболить — неча тута сопли размазывать.
 
помнишь ли ты,
товарисч, как верил
беззаветно родной партии 
и не менее родному правительству
 
вот значитси так было: комунизьму оне ужо построили, потома опять пришла социализьма, а ужо совсем-
совсем потома, капитализьма вернуласи. высокогуманные представители расы человеческой целью своей
жизнедеятельности имели продлить свой век за счет низших по положению в иерархии, используя их тела 
как носители во временном потоке. вот ведь какие оне хитрюги мерзопакостные, оголтелыя,  фсе бы има 
народы свободолюбивыя к ногтю своему нарощенному, заточенному остро поприжать нежненько было охота. 
память она такая — седни помнишь, а завтре ужо того, ну, как его, так шо, покамест ничого не забыли - 
вперед, на амбразуры.
 
"я самый лучший
потребитель со всей
вселенной,"- говаривал челик
окружающей пустоте, прихорашиваясь
 
и так, и сяк поворачивая, не нашел он фсеж того, чего искал и огорчилси непритязательно туне,
лучшее ужо оно было сладостно причмокивать, кншно. а люди-герои уран в енто время добывали, шобы было 
чем от имперралистов отбрыкиватьси, от посягательств, так сказать. ущербность, выщербленными зубами 
щерилась, чуйствами по жисти обмениваласи, доказательно доказуя тщету праздного суесловия в выспренности 
глагола суемудрия.
 
продам родину задешево,
за билет туда, ну и пожрать,
и так — по мелочам, что-нибудь,
как-нибудь, карочи, там лучшее будет.
 
а чо, закабалить такую огромную и великую страну — ентому надоть бы поучиться человеческим потомкам. и ента 
плесень исчо и масштабно мыслить училась, в деталях прорисовывая фрагменты сосуществования с себе подобными. 
фся жи марсизьма-ленинизьма уместилася во рту шильдика и в роке феллера, об чом и уведомляли беспристрастно. 
довертесь-ка нашим спициалистам, и ваши денюшки стануть нашими, а, ваще, шли бы вы лесом, господа, 
путешественники во времени, о, как оне говаривали.
 
рок феллер или
рот шильд — кто матери,
нашей истории ближе, хто ж из их лучшее всего
чает, как страданья народные в звон монетный перевесть?
 
ежели хошь несправедливость исправить, тоды тибе прямым ходом в дурку, тамо тибя и примуть, и поймуть, сердешного, 
справедливца, исправителя. кншно жи, власть и народ пребывали отдельно друг от друга,  живя кажный своими шкурными 
интересами и раздражаясь, как бы по мелочам. каста правящих законом шурудила так, шобы пеночку поснимать и бульончик 
шоб аппетитный был. вот значитси как, со смыслом, каким-никаким, мы ужо хоть как-тось определилиси, и, потома, 
исчо, особь борзанутую, фсеж, приструнили, шобы ентот  не выглядывал непринужденно, очковтирая братанам-ботанам. ну, 
и хде-й-то тамо, исчо в начале 20-го века, изобрели магнитофоны, шобы, значит, записывать произнесенные слова и музычку, 
дабы культурность плодородного слоя, фсеж обеспечить. а гордящиеся своими телами оченно были похожи на совсем новых 
трансформеров, гоняющих целый день мячики в пустозвонных своих головушках.
 
альтруизму и эгоизму заодно подружитьси захотели некоторые из правителей, но не учли оне фактор времени, протяженность
подпространства, энергетику явления и технику безопасности. ведь шобы обличить ложь, пригвоздить к позорному столбу на 
побитие камнями, так сказать, енто надоть прелестью обладать, обчественной массы коммуникативностью. ерничать да 
скабрезничать, озорничать да финтифлюшничать казалоси има делом жытейским, так сказать, паразитируючсчим на чаяниях 
недалекого, близкого народа.  и промывка мозгов проходила небрежно, без соблюдения правил техники безопасности, 
что и определило печальный результат.
 
обстоятельства эпизодически крушили оболочку психологыческого типа, аднакоси, вырвать енту сердцевинку генератора 
идей има явно не удавалоси никак. и, ваще, слово енто гвоздь, а сапожник енто ты, и ежели в стельку нанюхался клея, 
то сиди и молчи в тряпочку, а то "ейной харей мне в рожу тычет". фсе, позабудь про фсе. слова в мире челика значили 
многое, дажи больше, чем необходимо было для выживания, енто заставляло его проявлять изворотливость. 
смыслом наполняясь по капельке, будто бы под капельницей, кровь жисти очищая, образы становились похожими на клопов.
 
"жисть — зебра
полосатая," — челик
повторял про себя нехитрые
словечки, ничему уже не удивляясь
 
запанибрата со сверх естественным могет и дэбил недоношенный. и то, потому что уронили  невзначай. дажи одно событие 
воспринималось по-разному у евонных участников и оценивал его кажный по-своему, происходившее с другими или с ним. и 
чо б было, чо б было, а ничо б не было — прибыло, убыло бы, задало бы жару, с пылу, да в омут с головой, как бедную сучку. 
вот шобы построить робота надоть знать значения многих слов, а шобы гнездо построить птичке небесной совсим слов 
ентих знать и не надоть — собирай да складывай по чуть-чуть. кыно, видишь ли, во внутреннем мире хотело было у евонного 
прижиться, но, потома, фсеж было изгнано с позором, причом, фсе весчи и большой чемодан с зонтиком осталиси у шефа-кормильца. 
прынцыпиально, нарушая догму узаконенную, пакостничая по-крупному, ржой коррозийной разъедая конструктив безвременья,  челик 
стал терял видимость форм.
 
и како енто тако будит, 
шо молодые старыми стали, 
старые — дряхлыми, дряхлые,
ваще, кудысь подевались отсель
 
ожиданий полны, радовались они, проживая бурно, шумно, страстно. оказывается, что и бомжики инетовские тоже говорят 
на русском языке, даже тверезые или коды под кайфом оне.
 
мне бы его проблемы, а, ваще, зачем мне его проблемы, ох, ужо, енти мне промблемы кусявые, 
промблематичные. кому суждено — тот выучится, станет добрым самаритянином, маячком во тьме
непроглядной, а кому не суждено, тому — увы. старость не радость, да и молодость — глупость,
не поэтому ли поэты старались поскорее свести счеты и сдать зачеты. а так — ни одной красивой
мысли, у-у-у, жалкие уродцы, попрошайки неключимые, тоже мне, нашли паперть, нет бы, знали б, 
что хотеть. вот ежели твой главный враг живет в сердце твоем, то и устраивай ему битву не на жисть, 
а на смерть. неужели так и ничего не оставишь после себя, заберешь все с собою туда, откуда никто не возвратился?