ПОЗДНЕЕ ДЕТСТВО (роман-поэма)

Я должен родиться в Италии.  Серьезно.  У меня вполне соответствующий темперамент.  Или в Колумбии (привет Гарсия Маркесу!)  Но я родился в границах СССР, и единственный вариант, который в первом приближении похож на Италию, это Украина.  Не совсем Украина – Тирасполь, но это почти что Украина, украинская среда.  Впрочем, хорошо, что я не родился в Италии.  Потому что иначе я вряд ли оказался в Ленинбурге, а если бы я не оказался в Ленинбурге, я бы не встретил Ее.  Пишу Ее с большой буквы, как Блок.  Да, я – язычник.  Я готов поклоняться любимой девушке.  Это гораздо нормальнее, чем поклоняться распятому еврейчику, выдуманному другим еврейчиком, которому не повезло в личной жизни.  Фу, гомосеки!  Куда смотрит Милонов?..  Но что мне до них?  Я в ином измерении.  У меня есть Света, да ее зовут Света.  Простое имя.  А ведь оно искусственное.  Да, его придумал в начале XIX века Востоков, а потом популяризировал Жуковский.  Кстати, дочь Сталина тоже звали Светлана.  Я разоблачил разоблачителей культа личности!  Я вновь ввел культ личности.  Ее.  Прозвучит ужасно, но я не помню где и когда мы с нею столкнулись.  Помню лишь, что она, сосущая кока-колу через трубочку из красного стакана, представилась мне в цвете, а все, что составляло фон – какие-то тинэйджеры, гомон, музыка – все, что было фоном, было черно-белым.  Ее Луна пролетала мимо моей Земли, но я удержал ее, и вот она уже вращается на геостационарной орбите.  Не помню, хоть убейте меня, когда и где это произошло.  Совсем не помню.  Но в мае 2013 года мы уже были знакомы, и даже больше.  Света, конечно, не могла полностью переселиться ко мне, но она честно разрывалась между двумя домами, засыпая у меня и просыпаясь у себя дома, где большая рыжая кошка потеряла свою старшую хозяйку, но смирилась и мурлыкала младшей.  Как описать Свету?  Она была…  Она есть…  Она будет!..  Нет, я не могу.  Я не могу описать эту темную челку, эти виноградинки глаз, этот взгляд, этот детский носик, эти губы.  Может быть, она была похожа на Красную Шапочку из старого советского фильма, но нет, и это не то.  Сравнивая, я обедняю ее, загоняю ее портрет в какие-то рамки.  На кого ты похож?  На себя.  Моя маленькая хорошенькая девочка...  У меня нет слов!  Может, это и есть «помолчать вместе».  Но я никогда не молчу.  Я – великий говорун, раздражающий молчунов, хотя разве они мне конкуренты?  Я живу на окраине Ленинбурга вот уже тридцать лет, а всего мне стукнуло 39.  Да, я родился в тот самый день, когда население Земли превысило 4 миллиарда.  Я и был этим четырехмиллиардным человеком.  У меня нет никаких доказательств, но это правда.  Моя Света, кстати, оказалась 5674380072-ой.  Родилось более полутора миллиардов людей, прежде чем на свет появилась Света – моя счастливая случайность!  Мы в Пассаже, мы смотрим в зеркала Гостиного Двора (а ведь мы смотримся вместе!), мы в шикарном арабском ресторане на Невском, мы – в Петродворце, мы летим над городом на вертолете (я пошутил насчет того, чтобы погибнуть в случае крушения вместе; пилот, к счастью, не слышал моей остроты, но она-то оценила!), мы в двухместном купе поезда, несущего нас к южным морям, мы в Киеве, мы в Болгарии, мы в Древней Греции (!), мы смотрим через ужасные очки 3D телевизор, мы…  Девочка восемнадцати лет, ты выглядишь на 14, а если захотеть, то и на 12.  Твой рост не превышает 159 сантиметров (это когда ты не взбираешься на каблуки и не делаешься немного выше).  Я – на двадцать сантиметров старше.  Света, правда, говорила мне, что мечтала о парне под два метра (Я: Свет!  Куда тебе еще???  Стремянку придется подставлять к этому Гулливеру).  Никогда не понимал, почему для любителей малолеток предпочтительнее невыспавшиеся отпрыски неблагополучных семей.  Моя Света – из самой что ни на есть благополучной семьи (папа – таможенник).  Студентка, никак не комсомолка, но зато красавица.  Сама, без курсов и репетиторов, в прошлом году поступила в Университет Технологии и Дизайна (ее даже старостой назначили).  Не курит, не сорит.  Мы в темном кинотеатре с гигантским ведром поп-корна смотрим Гарри Поттера.  Моя юная потероманка, тем не менее, с юмором относится к своей потеромании и еще больше любит смотреть разные пародии на английского мальчика, по которому плачет российский военкомат.  А я?  Я – человек пяти профессий, которые, правда, не убивают и половину моего времени.  Во-первых, я – социолог (занимаюсь массовыми политическими движениями).  Во-вторых, немного преподаю в вузе (Владислав Юрьевич на стенде с фотографиями – это я).  В-третьих, я пишу аннотации на книги, издаваемые солидным московским издательством (в основном зарубежная современная и не только проза).  В-четвертых, репетирую – готовлю детей богатых родителей к сдаче ЕГЭ по литературе, истории и обществознанию (можете заглянуть на мой сайт – надежно и недорого).  Ну, есть еще одна: я мониторю русскоязычные религиозные сайты, составляю обзоры и отправляю их одной зарубежной организации.  Но молчок!  Так я и сказал какой!  Чтоб и меня тоже объявили иностранным агентом и – самое скверное – заставили платить налог с дохода.  Черта с два!  Вы думаете, теневая экономика – это оружие, проститутки и наркотики?  Нет.  Самый колоссальный объем теневой экономики дают преподаватели.  Сотни тысяч (если не миллионы) анонимных репетиторов, авторов рефератов, создателей курсовых, вдохновителей сдачи экзаменов.  И где вы видели хоть одного дурака, который, получив деньги с репетируемого, тут же побежит в налоговую инспекцию?  Нет, я не видел.  Так что смело припишите к ВВП России еще процентов… десять.  Нефть кончится через 20 лет, а репетиторы – никогда!  У нефтяного олигарха, по большому счету, нет будущего.  У скромной учительницы – есть.  Она не шикует дорогими авто и гламурными кисами, но зато в ее доме евроремонт, а все внуки с компьютерами.  В общем, я – типичный образчик интеллектуала, который капитализировал свой интеллект ровно на столько, чтобы как можно меньше работать и как можно больше получать.  Если разделить мои доходы на количество рабочих часов, получится вполне приличная (даже по меркам ЕС) сумма.  А больше мне и не надо.  Я работаю, чтобы жить, а не живу, чтобы работать.  Живу я с иной целью.  Мы со Светой в книжном магазине – главном питерском (ну, вы знаете, о чем я).  Я: а знаешь, здесь продается моя книга?  Света: ты пишешь книги?  Я: да.  Я же (сотруднику магазина): вы не хотите получить автограф автора вот этой книги?  Сотрудник: а вы…  что? автор?  Я (скромно): да.  Сотрудник: но…  Я (уже нескромно): вам паспорт показать, что я, как Винни-пух – это я?  Сотрудник: обратитесь к заведующей отделом.  Я: ладно.  Видишь, Свет, как трудно бывает доказать самое правдивое.  Света: ты у меня такой умный.  Деньги, деньги, деньги.  Я никогда их не щадил, а теперь, учитывая мои обстоятельства, и подавно.  Мы живем на пересечении всех меридианов и параллелей.  Мы – итог развития всех мировых цивилизаций.  С нашей вершины мы можем видеть и знать все.  На книжных полках – десять тысяч лет истории человечества.  Одним кликом я вызываю ту часть цивилизации, которая еще не переведена на русский язык и не разместилась на наших книжных полках.  Мы слушаем Ванессу Мэй в одном магазине, чтобы слушать Аврил Лавинь в другом, а в третьем – какую-то смешную русскую прошлогоднюю попсу на тему мечты стареющей стриптизерши.  У меня есть еще одно качество – я нравлюсь девчонкам.  Черт его знает, почему.  Я не отношусь ни к одному из современных российских типов секс-символов.  Я не хилятик, но и до Валуева мне, как до Китая пеши.  Может быть, дело в том, что во мне в конце четвертого десятка сохранилось что-то мальчишеское, что не позволяет никому дать мне мой паспортный возраст (если бы было ограничение по возрасту 35+, меня не пускали во многие места).  Во всяком случае, мое отличие от ровесницы уже напоминает встречу Сыроежкина со своим двойником-роботом к концу уникального советского романа о закрытом наукограде.  Это приводит к своеобразной ориентации в женском мире – все женщины, применительно ко мне, делятся на три возрастных типа: до восемнадцати лет, которых интересую я, от восемнадцати до двадцати пяти, которые интересуют меня, и, наконец, старше двадцати пяти, которые меня не интересуют.  В моем случае это неизбежно, иначе через десяток лет я – молодой пятидесятилетний интеллектуал (имя на обложке, имя в цитате, имя в энциклопедии; Пушкин тоже не считался великим поэтом в 1835 году) буду диссонировать на фоне постаревшей сорокалетней бабы (впрочем, нет: в Ленинбурге все девочки рано или поздно превращаются в дам или в баб – это я говорю Свете, когда мы лежим в скудном электрическом свете ночника и слушаем французский «Спейс»; она: а я кто буду? я: разумеется, дама, это я уже сейчас тебе могу сказать, и вообще – маленькая собачка до старости щенок).  Любовь?  Какая любовь в условиях необходимости повышения рождаемости?  Икститесь, господа патриоты.  Вам нужно нарожать детей, а любовь – это нечто иное.  Чтобы нарожать детей, все это – любит, не любит, гадание по ромашке лет (в 2005 влюбилась, в 2007 ушла) – излишество (как сталинская архитектура в Запорожье).  Для повышения рождаемости нужна случная конюшня (даже хуже – коровник; можно и с единым легитимным быком-производителем).  Так что постарайтесь больше не употреблять слово «любовь» (особенно, когда вам надо назвать этим словом мучительное чувство боли за родину, разрываемую на части злыми инородцами, которых вот рожать как раз не надо!)  Любовь – это…  Это другое.  Я был женат два раза на хорошеньких девушках, из которых одна трагически погибла в авиакатастрофе, а другая – девятнадцатилетняя – ушла от меня к девушке, и даже своего адреса не оставила.  Я занимаюсь массовыми движениями, и вообще я – политический зверь.  Забавно смотреть на политическую жизнь глазами специалиста.  Ведь современной партии власти не светит ничего.  Ровным счетом.  Реакционные режимы: а) недолговечны, б) безуспешны.  Назовите мне хотя бы одну реакцию, которая пережила своих отцов-основателей.  Нет.  Мир движется, и это не остановить.  Можно ненавидеть прогресс, но эта ненависть неизбежно приводит страну ненавистников в большую задницу, и лидер такой страны может лишь пожелать себе поскорее скончаться, чтобы его успели похоронить, как национального героя, а не как падаль.  Если бы Путин погиб летом 2011 (за гусями полетел или амфорой подавился), его похоронили бы, как национального героя.  Теперь это уже проблематично.  В 2016 это станет уже невозможным.  Виктор Цой умер вовремя.  Так что умирайте и вы вовремя.  В конце концов, кто такой Путин?  Мой родитель, который тоже служил в КГБ и ФСБ, пару раз еще в начале восьмидесятых мылся с ним в бане.  И ничего – никаких знаков власти на теле Путина нет.  Не смотря на то, что турбореалисты-апокалиптики зуб дают насчет атомизации человека в современном человейнике, что-то я никак не атомизируюсь.  Мне иной раз и хотелось бы побыть атомом, но никак!  Химические реакции привязывают меня к множеству сложных полимеров.  Сейчас несовершеннолетние девчонки завели пренеприличнейшую манеру выдавать себя за восемнадцатилетних и под это дело знакомиться с мужчинами в три раза их старше.  Я за последние три года так четыре раза накалывался.  Нет, ничего страшного не произошло.  Только один раз мне звонила мама моей якобы восемнадцатилетней пассии и сказала, что «Леночке на самом деле четырнадцать лет», и вообще ее дочь – такой впечатлительный человек, что хочет стать писательницей.  Ну, я объяснил, что надо делать, чтобы потом вот так вот взрослым мужикам не жаловаться на дочку.  А сам задумался: вот ведь интересно, такая юная писательница возьмет да и увековечит тебя в ленинбургской литературе середины XXI века (как какой-нибудь Набоков – соглядатая).  Нет, Свете точно восемнадцать, хотя выглядит она максимум на четырнадцать.  И я уже пару раз ловил завистливые (!) взгляды старушен… (виноват, зрелых женщин), которые видели то, что видел я: маленькую хорошенькую девочку.  Нуждающуюся в покровителе.  В конце концов, она – не падучая звезда (хороший образ для поэзии конца Серебряного века!) рекламного бизнеса, а будущий дизайнер.  И я, когда я дарю ей малопонятное белое платье в примерочной «Французского бульвара» (что на Ленинском проспекте), я делаю вложение в интеллектуальный капитал, инвестирую в будущее России!  Так мы и живем, как супружеская чета на берегу доисторического океана. А где-то вдали от нас существует иной мир.  Забавно — в ночь православной пасхи всего 6 млн. человек (а это, напомню, 4,2% населения России) оторвали свою православную задницу от телевизора ради самого главного своего праздника и явились по месту богослужений.  Больше не нашлось.  Это тоже к вопросу о численности верующих.  Разумеется, речь не идет о нехватке храмов (всего в России 15000 приходов РПЦ, и если разделить 6 млн. на 15 тысяч, получим 400 человек на один; в дореволюционной России потенциальных верующих было по 1500 на один приход РПЦ).  Кстати, я бы с удовольствием посмотрел сводки МВД 150-летней давности.  Что-то мне подсказывает, что и тогда с посещаемостью было не ахти.  Да, я – атеист.  Это единственный способ существования интеллектуала в 2013 году (замечу, что в 1973 быть религиозным диссидентом не обязательно).  Как сейчас вижу: Света открывает створки моего книжного шкафа, стилизованного под XIX столетье и внимательно рассматривает книги.  «Х.Вольфрам – Готы».  «Но это не эти готы, а другие, те».  «Да уж поняла!»  Она прочла из моей библиотеки четыре книги: набоковскую «Лолиту» (ну куда ж без нее!), «Сто лет одиночества» Гарсия Маркеса (отменный вкус у девочки!), «Человек, который смеется» Виктора Гюго и «Триумфальную арку» Ремарка.  Впору перейти к литературоведению.  Я, кстати, вот сейчас написал аннотацию на «Идеаль» Бегбедера.  Между нами, мальчиками, — слабенькая вещь.  «Французский роман» и «Романтический эгоист» у того же Бегбедера – куда сильнее.  А концовка вообще никакая.  Мосье Бегбедер, возьмите меня в редактора, и я за чисто символическое вознаграждение сделаю кое-какую худсоветовскую (советскую!) правку.  Получится куда правдоподобнее.  Хотя бы в том, что олигархи никогда не становятся президентами России.  Наоборот – да.  Президенты России становятся олигархами по должности.  Но не иначе.  И не надевайте на каждого русского балаклаву Достоевского, это – напряг.  Но дело сделано («кот отловлен» — как говорила моя мама): ХХС взорван, мракобесие побеждено, и мы со Светой празднуем победу Весны в ресторанчике «Грузия» на Невском проспекте, который после наших побед 2008 года переименован в ресторанчик «Абхазия».  Мы живем в античности, но эта античность – не застрявший во времени кусок прошлого, а иная линия развития, отделившаяся от античности еще до Сократа.  Мы – материалисты.  Стихийные материалисты.  Когда Света сидит на мне, и я глажу ее детские грудки, — это куда более веский аргумент материальности четырех первоэлементов, чем вся болтовня софистов.  И мои предки были такими же.  Мой дед тоже был офицером госбезопасности (такая уж семейная традиция) – начальником управления КГБ по одному из райончиков Херсонщины.  Когда на экраны страны Советов вышел фильм «Свадьба в Малиновке», моего деда (Николая Григорьевича) сослуживцы стали дразнить «Пан атаман Грициан Таврический».  Он воспринимал это с нашим фамильным чувством юмора.  Вот сейчас в Мурманске трагедия: ветеранов пригласили на свои похороны.  Если бы мой дед дожил до 90 лет (он умер в 70), он написал бы веселому молочнику-менеджеру письмо следующего содержания: «Приду, приду, непременно в день похорон.  И потом еще приду: ждите меня каждую ночь».  Саркастическое отношение к действительности вообще отличало моих предков.  А я терпеть не могу меланхоликов.  Поздний вечер.  Мы со Светой поужинали колечками ананаса и смотрим клип Милин Фармер «Либертина» (между прочим, квебекский вопрос — они до сих пор не пережили разгром и аннексию англичанами в 1763; а на другой стороне земного шарика в войне с прусаками отличился молодой Суворов).  Света: Это маман?  Я: да.  Снова я: вот так они злоупотребляли косметикой.  Все.  К Суворову однажды приехал новый адъютант из Ленинбурга – напомажен, напудрен, одет по последней моде.  Ну, Суворов ему говорит – проедем по войскам.  К концу поездки костюм питерского гостя являл печальное зрелище, но он крепился – в адъютанты к самому Суворову!  Кажется, я рассказываю всего лишь историческую байку, да и то – из детской литературы.  А вот Джулиен Барнс меня отменно заинтересовал.  Англичанин.  У нас при раннем Путине (вот и название эпохи — «Ранний Путин»; в 2011 наступает «Поздний Путин» — РП: ПП) ненавидеть Англию было модно.  Разумеется, я разделял эту моду.  А потом мне это наскучило.  Я так и выразился: мне надоело ненавидеть Запад.  Это было сильнее, чем мое же высказывание 1995 года: я – сталинист.  В современной России репрессии невозможны (поэтому и никакое «покаяние» нам не нужно) по трем причинам: во-первых, народ труслив (репрессии – это видимая часть борьбы за власть, тут смелее быть надо), во-вторых, власть тоже труслива, в-третьих, в условиях сквозного информационного пространства любая репрессия будет выглядеть как заказное убийство (денег не напасешься).  Я вообще не понимаю, как они хотят создать новую идеологию, если существует открытое информационное пространство, и я – если мне приспичит – узнаю все, что захочу.  Как-то, помню, на научной конференции в АППО (Академия Постдипломного Педагогического Образования – это где знаменитые пять углов) лектор разошелся (старый Дурак Дуракевич, его дома уже никто терпеть не в состоянии, он тут отрывается) насчет идеологии.  Оседлал православную.  Нужна она и все.  Без нее не бывать!  Я под конец не вытерпел и говорю: вы не с того начинаете; единая идеология, разумеется, единственно правильная идеология – это пресечение свободы распространения информации, без него – никак, если люди будут нагло читать и видеть то, что идет вразрез с идеологией, хрен она овладеет массами, так что мой вам совет – начните с того, что со всех здесь присутствующих возьмите подписку, чтоб они ничего чужеродного не читали и не смотрели, а то они, скоты, не послушаются и будут получать антиидеологическую информацию.  Он: что вы хотите сказать…  Я: я дело говорю, а не словоблудие.  Он обиделся, но потом не отказался взять мою книжку с автографом.  В Свете есть что-то девочкино.  Опять между нами мальчиками (строго): именно я сделал ее женщиной.  В смысле?  В том самом.  Кто, как не я?!  Я бы назвал этот период ее жизни поздним детством.  Она осуществила все или почти все свои детские мечты.  Со мной вместе.  Мы в галерее Гостинки.  Мы – в красноватом полумраке ночного клуба: «А может, я буду белочкой, а может, ты будешь мальчиком…»  Ха-ха!  Дождь.  Мы под зонтиком на Невском.  Колышутся зонтики.  Проходя сквозь людей, я поднимаю зонтик высоко, и несколько капель, предназначенных для их лысин, перехвачены моей системой ПРО.  Мы с друзьями в тире.  Я стреляю из американской М-16.  Неудачно.  Нелепая конструкция.  Кажется, что она – из пластмассы и вот-вот сломается, поэтому думаешь не о цели, а о винтовке.  Света стреляет из пистолета.  Я фотографирую ее в профиль – в желтых наушниках и в синей кофточке.  Мы на исторической реконструкции по мотивам первой мировой.  Из Светы сделали медсестру.  Парень в немецкой каске получил небольшую рану руки русским штыком: Света аккуратно смазывает рану йодом (все по эпохе) и перевязывает.  В это самое время мы с друзьями распили бутылку шампанского урожая 1968 года (знакомый милиционер, то есть полицейский, запил водкой), и меня познакомили с известным российским астрономом, который эмигрировал в США, но часто приезжает в Город-на-Неве на любимые реконструкции.  Я: что вы думаете о теориях Козырева о потоках времени и т.д.?  Он: а вы знаете, что Козырев, во-первых, сидел, а во-вторых, был верующим человеком?  Я: нет.  Мы в самом лучшем книжном магазине СПб: «у нас лучшее кофе и лучшие книги в городе».  Колокольчики на двери.  Здесь нас с известным литературоведом снимало телевидение в 2009 году.  Меня спросили, что я думаю о фильме «Бесславные ублюдки».  Я ответил.  Известный литературовед настаивал, чтобы я пересказал на камеру свой неудачный юношеский роман.  Пришлось пересказывать.  Я его уже ненавижу, как граф Толстой — «Войну и мир».  Света остановила мое время – исполнила мечту Фауста (кстати, его фамилия переводится с немецкого, как «кулак»).  Наш питерский театральный постановщик сделал Маргариту несовершеннолетней в истории первого немецкого космонавта, то есть путешественника по времени.  Я бы добавил в постановку чингисхановского «Казачка».  Света когда-то ходила в музыкальную школу.  Это выяснилось, когда я однажды спросил: а вот если бы тебе было 12, а мне… мне – 33?  Она: я бы прогуливала музыкалку, чтобы с тобой встречаться (втайне от родителей).  Родители Светы немного обалдели от ее выбора, но ничего не поделаешь.  На смотринах рассказали мне нравоучительную историю о том, как они приехали в Ленинград, как мыкались по коммуналкам и т.д.  Я не понимал их.  Я никогда не жил в комуналище.  Мой родитель работал О’Брайеном в белом кубическом здании на Трамвайном проспекте (в 1989 году оно горело…  У ее родителей один, с моей колокольни, недостаток: они – любители русского шансона.  Меня от него тошнит.  Хорошо, что Света не унаследовала этой привычки.  Мы…  Между прочим, у нас в Питере уже год как вступил в силу закон о запрете пропаганды педофилии (автор – упоротый гомосек Милонов), а никто еще не осужден.  И мне не судьба, потому что время идет вперед, а не назад, и Свете летом исполняется не 17, а 19 лет.  «Что тебе, котенок, подарить на день Варенья?»  Мы – в рок-магазине Кастл-рок у Московского вокзала.  Света очарована: ты возвращаешь меня в юность!  Я: мадмуазель была в юности эмо-кидом??  или киношницей??  Сошлись в итоге на золотой цацке в форме стрекозки в соседнем ювелирном магазине, но я не выдержал и тут же подарил – просто так.  Так что вопрос остался открытым.  Вот так и живем в городе, где городничий – глуп как сивый мерин.  Это наш ответ Чингисхану, то есть Чемберлену, можно и обоим разом.  Позвонили с радиостанции: по моей статье о «Сатириконе» Феллини сделали радиоперадачу.  Я лично ее не слышал, но все равно приятно.  Хотя они, наверное, все равно не передали того очарования античности, которым пропитан феллиниевский фильм.  Это не «шокирующая Азия/Европа», это иная цивилизация.  Хорошо, что была такая цивилизация!  Мы со Светой в Киеве.  Я: вот моя родина.  Света: ты ж говорил, что в Тирасполе родился…  Я: верно, но это именно моя родина.  Наше неоязычество требует еженощных (да и ежедневных) мистерий.  Можно ли овладеть восемнадцатилетней девочкой пять, десять, пятнадцать раз в сутки?..  И все без виагры.  Натурально.  Вы мне дайте девушку, а проблема потенции решится сама.  Вот какая должна быть стратегия у андрологов!  Как-то странно, что Света в перерывах между нашими амурами умудряется еще учиться и посещать конную школу в Стрельне, а я – работать и что-то читать.  Дэниэл Киз «Цветы для Элджернона» — самая пронзительная книга в американской литературе; Марк Хэддон «Что случилось с собакой однажды ночью» — интересно, а в кого вырастают аутисты? эйнштейнов мало; Грейс Макклин «Самая прекрасная земля на свете» — книга была бы хорошо принята советскими издательствами, ведь фоном приключений девочки-богослова стала классовая борьба в Северной Шотландии.  Я рассказываю Свете, как однажды на Кавказе забрел в ночной клуб на курорте – и что же? там был я, семейная пара в обнимку и тринадцать тинэйджеров – поровну мужского и женского полу, которые танцевали под какую-то японскую аудио-анимэ, то есть под техно (Bad dreams Scootera?)  Ужас!  А потом я знакомился на темной аллее с девушкой-кабардинкой, но выяснилось, что она ждет своего мужчину, который оставил ее ради очень важной беседы с однокишлачником на соседней аллее: я испарился, как привидение.  Свете вообще очень нравится, когда я что-то рассказываю.  Но она почему-то не любит завязывать свои волосы в хвостики.  А мне – подай.  В поезде «Санкт-Ленинбург – Севастополь», стоящем на станции Елец (привет Бунину!), мы даже видели прогуливаемую родителями на перроне пятилетнюю девочку с тремя хвостиками.  Света пригрозила мне пальцем: типа, от меня такого не дождешься.  Если она и завязывает хвостики, то в обмен на какую-нибудь любезность с моей стороны, и я как Геракл – готов совершить 12 подвигов: что нам гидры и питбули!  Зато она не любит одежды и раздевается, как только мы оказываемся в моих четырех стенах у Автовского моста.  Я: Свет, когда ты учишь философию, у тебя такое же выражение лица, как если ты делаешь мне ми…  Света: оставь меня, грубый старик, я была нежной маргариткой – и что ты со мной сделал?! (это она Набокова начиталась)  В самом конце Проспекта Стачек – там, где живет Света, есть здания, которые мне ненавистны.  Построили целый квартал малоэтажных домов (по 5 и более тысяч долларов за один квадратный метр – можно ведь и на такой площади, как в стоячем карцере существовать) – ладно.  Но потом в центр композиции воткнули две высотки как эскимо – да, да – тонкая палочка в несколько этажей и расширение на три подъезда повыше.  Эта эскимоидная архитектура бесповоротно испортила пейзаж.  Если бы я нашел клад (или склад, как герои Простоквашино) и купил эту малоэтажку, я бы потребовал неустойки по факту такого варваризма!  Опять потеромания: моя девочка добыла какой-то новый (последний, хвала Одину!) роман Роулингс и долго колдовала над моим принтером, потом я сам колдовал – чтоб оно распечаталось на листах, а листы сшить – в итоге перепортили уйму бумаги, и ничего не получилось.  Но мы не ссоримся.  Никогда.  Моя девочка любит рассматривать – и руками тоже – мои ладони.  Лежит головой на моем плече и вглядывается в линии моей судьбы.  Беседуем с другом о нашем общем московском друге – крупном сетевом коммунисте: «Магомедалиев заматерел, женился и ходит на охоту; собирается завести себе собаку, спрашивал, какую лучше? а я ему говорю: такую, чтоб выполняла команду фас!»  Еще одни друзья – из самого Парижу; в Питер приехал французский историк с женой.  Мы знаем друг друга давным-давно: в 2000 году в БАНе он спер мою ручку, чтобы заполнить требование на книгу, но потом – в библиотечном кафе – вернул, извинился, и мы познакомились.  Сидим в итальянской «Маме Роме» — как в карты играем – пара на пару.  Я: Франсуа, вы знаете, что объединяет наши народы?  Пожар Москвы!  Мы говорим на плохом английском, но Света, которая учила в школе (не очень удачно) французский, поправляет мои самые грубые ошибки.  Снова я: вот случилась бы у вас коммунистическая революция – в 1917, 1936, 1946, 1956, 1968, 1981 – сколько дат!  Он: да у нас и сейчас коммунисты у власти.  Я: а у нас, наоборот, коммунизм сейчас проблематичен.  Вот как потребуем (чтоб не оскорблять чувства верующих) всем странам запретить астрономию!  Он: как так?  Я: в России возможны два типа взаимоотношения церкви и общества – или они нас жгут на кострах за кощунство, или мы их ставим к стенке, как контру.  Третьего не дано.  Разумеется, я – как нормальный человек – за второй вариант.  По мере старения Путина, усиливается роль РПЦ в государственной системе, она окостенеет и рухнет задолго до того, как Путин справит свое восьмидесятилетие, на которое запланирован закон о запрете всех нецерковных книг.  Но ничего, как говаривал Вольтер, раздавили гадину во Франции – раздавим и в России.  Франсуа занимается изучением судеб французских эмигрантов в Ленинбурге – всех волн – вплоть до развитого социализма, но при этом он, скорее, консерватор.  Интересно, как этому французу и рыжей француженке (загадка: кто живет во Франции?  французы?  неправильно!  французы и француженки!) видимся мы напротив?  Неужели, как Генрих Наваррский и королева Марго?  Тогда нужно пустить музыкальным фоном «Лучшую девушку в СССР» (моя вторая жена – та, которая ушла к девушке, говорила, что это единственное, что у группы «Нож для фрау Мюллер» можно слушать).  Или композицию «Короля и шута» — «Генрих и смерть».  Отличный анимэшный клип на манир стимпанка – паровые дирижабли и егеря с карабинами.  Тонко чувствовавший французскую душу немец Генрих Манн описал самую гламурную сцену в романе 1935 года: «Но вот в оркестре все инструменты отступили перед арфами, и это послужило знаком для дам.  А чтобы они его не пропустили, первый дворянин короля де Миоссен ещё кивнул им.  И дамы действительно двинулись с места, впереди обе принцессы.  Они едва касались друг друга высоко поднятыми пальчиками, да и ножки их словно не ступали, а парили над землёй.  Остановившись со своей свитой молодых, нежноцветных фрейлин перед обоими королями, жеманницы-принцессы плавно опустились на колени, вернее, почти опустились, ибо все это совершалось только условно, так же как и целование руки у короля Франции, причём благородство его движений казалось в этот миг поистине неподражаемым.  Он сделал вид, что поднимает сестру, а затем подвёл к её повелителю, королю Наваррскому».  И вообще средневековье – это вовсе не то, что хотят нам всучить религиозные кликуши.  Их субкультура далее XIX века вглубь не уходит.  Какого дьявола Путин с ними связался?  Неужели я прав – и все дело в старении организма?  Исторический материализм.  Ну а пока красивые бедра моей Светы светятся на красной простыне под балдахином (я оформил спальню соответствующим образом – ушло 170000 рублей с расходными материалами; зато теперь напротив огромная панель телевизора, а под рукой всегда верный журнальный столик с конфетами).  Конфеты, конфеты, конфеты – это то, что любит моя девочка.  «Свет, ты что выберешь – сосиску или меня?» — это мы продолжаем играть в цитаты.  Хмурит лобик: ну, не знаю!.. наверное, сначала сосиску, а потом – тебя.  Я: верно, одно другому не мешает.  Юная жена и энергоемкие амуры позволили мне скинуть пять килограммов – вот как надо худеть!  Мы живем так, будто хотим впитать в себя каждую секунду жизни.  У нас нет скучных вечеров и унылых утр.  Вот Света достает из книжных шкафов красивый увесистый том, читает название: «Алексиада» Анна Комнина.  Я поясняю: Анна Комнина – такая бойкая аспиранточка, ведь в Византии были не только иконы и мечи, их разрубающие – тут Чаадаев дал маху.  В 2010 году я написал большую литературоведческую статью-рецензию на цикл романов МЕТРО 2033.  Глуховскому она очень понравилась, и ее поместили на портале их сообщества.  Правда, статью оскопили – отрезали эффектную концовку (неужели у меня те же проблемы, что и у Бегбедера?) – и ничего не поделаешь…  Я?  Стать верующим?  С какой стати?!  Вот, разве что сделаю себе на днях лоботомию – тогда может быть, а так – нет, моя разумная материя протестует против такого извращения.  Каждый человек-в-себе – божество.  Зачем же выдумывать еще что-то вне нас?  Пока я жив, я – бессмертен (как бунинский Арсеньев), а когда меня не станет, хрен вы мне что докажите!  Света слушает «Сплин»: «она хотела даже повеситься, но – институт, экзамены, сессия!» — и энергично подмигивает мне, танцуя в чем мать родила.  Когда Света сдала летнюю сессию, я повел ее в индонезийский ресторан (и такой у нас есть – на Казанской улице, где дурак Кичеджи водил крестные ходы).  Мы заказали всего понемногу, а я – индонезийский травяной чай.  Обычно вкусы классифицируются на четыре типа: сладкий-горький-кислый-соленый, но я и сейчас не могу сказать, что это был за вкус – что-то больше похожее, как если желто-зеленую гуашь развести в стакане воды для рисования.  Из вежливости допил.  Лукашенко заявил недавно, что он – как и все настоящие мужики – против гомосексуализма, но, в общем, не против лезбиянства.  Ха-ха-ха!  Остроумие батьки общеизвестно.  Вот поэтому его режим переживет путинский.  Я тоже переживу Путина.  Я пережил Брежнева (в детстве; помню похороны), пережил Ельцина, переживу и Путина.  Не впервой.  Но вот Горбачев оказался долгожителем (в моем раннеюношеском еще более неудачном романе он умирает в клинике Барселоны в 2008 году), и если мы с моей маленькой хорошенькой девочкой погибнем в железнодорожной катастрофе или от падения маленького астероида, он нас переживет, а не мы его.  «Я боюсь смерти» — говорит мне Света.  Я: нет, котенок, ты не умрешь.  Я умру за нас двоих.  И вообще я хотел бы остановить время – да именно в этот майский полдень, когда только что прошел неубедительный дождик, и сквозь синие тучи снова выглянуло Солнце.  Ни одно божество не в состоянии остановить время, а если бы я был божеством, у меня бы получилось.  Кстати, я и сейчас могу остановить время.  Для этого нужна – да, только одна Света.  Тонкий намек!  Мы прекрасны, как легендарные любовники эпохи Возрождения.  Человек – центр мира, и почему не я?  Не мы?  Смеюсь над нелепыми меланхоликами: они в своей боязни умереть сделали свою жизнь неотличимой от смерти, чтоб не было такого контраста и не было так обидно.  Я был бы непременно солнечным божеством.  В 19 лет я написал стихотворение в прозе, о том, как от ударившего в черную скалу солнечного луча родился солнечный мальчик.  Тете понравилось.  Она даже пересказала (как Чуковский в детском варианте) своему маленькому сыну – моему кузену.  Он сейчас фсбшник – надо ж продолжать семейную традицию?  Пишет стихи.  Тоже семейная традиция.  Моя мама хорошо рисовала.  Она скончалась от внутреннего кровотечения ровно 1 апреля 1997 года – если бы это не было так грустно, я бы улыбнулся.  Я не умру – меня обнимет Кондратий.  В конце концов, я уже вписал свое имя в историю цивилизации.  А дети?  Почему у борцов за повышение рождаемости нет претензий к Гоголю?  Вон Толстой заделал 13 детей, а сейчас его потомков в общей сложности 350 человек.  Хорошо.  Свет, ты сколько хочешь иметь детей?..  А 350?..  Клонированием!  Я бы сделал десять Свет.  Представляешь?  Шик!..  А как все вы разместитесь в моей двухкомнатной квартире сталинке?..  Это верно…  Непреодолимое препятствие.  Как-то я об этом не подумал, когда мечтал о десяти животиках, которые я – как османский паша – буду целовать по утрам.  Зинзина, Гюльчатай, Зухра!..  Зухрой арабы называли Венеру.  Ты какой, Свет, хотела бы быть богиней?  Иштар, Афродитой (нет, Афродита – это банально!), Костромой, Ладой…  Когда мы купим машину?  Да хоть сейчас, но я же опять ее разобью вдребезги (как Никулин бутылку в Операции «Ы»).  Тебе хочется, чтобы я разбил машину?  Нет, давай мы тебя лучше научим ездить.  Представляешь: ты за рулем, а рядом с тобой профессор Владислав Юрьевич Шпаковский – это я собственной персоной.  Мой дед – поляк, и в 1944 чуть было не перевелся в Войско Польско.  «Войско Польско Бэрлин брало, а Радянске помогало» — в нашей семье это был слоган.  Вот был бы фокус, если бы я родился где-нибудь в Закопане (где Станислав Лем разводил свои энергоботы и инфороботы), а жил в Гданьске.  Нет, Гданьск – это не аналог Ленинбурга, это аналог Калининграда – вычищенное местообитание…  Ты говоришь – точь-в-точь моя мама: она тоже говорила, что водила бы машину на предельной скорости.  Вот такой – в бешено мчащейся машине я ее – польскую аристократку – себе и представляю (мои родители оба – поляки).  Читал на курорте прошлым летом Хэмингуэя «По ком звонит колокол» — захотелось выиграть эту войну за республиканцев.  И перестрелять попов, как это делали республиканцы.  Нет, у православных ничего не прокатит, пока они не запретят всю экстремистскую антиправославную литературу (таковой 99,9% иностранной и 99,5% русской), ну да мы прежде поотрываем им бошки.  Я за папашу Хэма точно оторву.  Есть классная КВН-овская пародия на Шевчука: «Он мне родня по юности… тэ-ден-тэ-ден-тэ-ден, идут навстречу нам две девушки, мы с ними познакомились: ему досталась милая, хорошая, веселая – а мне досталась СТРАШНАЯ! – кандидат наук! – в роговых очках!»  Стареешь, стареешь, Юра.  Религия – удел старых.  Юность атеистична по своей сущности.  Мы происходим напрямик из Древней Греции – ее натурфилософии, напрямик – от гусарской России, России Петра Первого, Ломоносова, а эти – от сов и филинов.  Мы живем в состоянии непрерывного праздника – что-то среднее между карнавалом и школьными каникулами.  Свете нравится ходить по дорогим ресторанам, загорать на курортах, лежать в изнеможении под балдахином.  Мы переписываемся десятком смс-сок в сутки.  Они неприличные и смешные.  «Твоя маленькая девочка без тебя скучает…» «Не вижу ничего, кроме твоих глаз…»  Мне тоже повезло с глазами: «У тебя картинные глаза» — сказала мне однокурсница много-много лет назад, когда мы бродили по Эрмитажу.  И наши глаза смотрят друг в друга.  А что мне предложат взамен?  Беседа-ринг с моим московским другом, который ударился в православие, и – злые языки утверждают – после рождения второго ребенка они с женой поддерживают только молитвенное общение: «Ты обязан завести русскую православную семью, и это переделает тебя из миссиофоба в требоисполнителя! Вот увидишь!» — это он мне.  Я: неужели ты думаешь, что я променяю свою личную жизнь на твою?  вся твоя неодомостроевская жизнь не стоит и одного дня, проведенного с маленькой хорошенькой девочкой.  А ведь не так давно был нормальный человек.  Почему мы – люди – должны быть в распоряжении этих шизиков?  Эпохи аполитичности крепят дружбу, политизированные эпохи – ее разрушают.  Мы со Светой на берегах Черного моря, мы – в камерном музее, мы – в музейной тишине секс-шопа.  Утром Света делает зарядку, услаждая мои органы чувств, начиная с глаз.  Включаю песню из «Человека-амфибии»: «Эй, моряк, ты слишком много плавал, я тебя успела позабыть…»  Мама рассказывала, что когда фильм вышел, все были поражены Козаковым – как это можно дома ходить в домашнем халате!?  А фраза: «В легком халате, босиком Гуттиэре шла по траве» — казалась мне очень эротичной.  Стать единственной женщиной своего мужчины легко, для этого надо всего лишь заменить ему всех остальных.  За полночь (молчаливая луна следит за мной через занавеску) пишу своей девочке реферат по философии: «Если Платона интересовал идеаль (то есть идеал), то Аристотель обратил внимание на реальную политику и жизнь вокруг».  Света: ты у меня такой умный! мой препод так хвалил реферат (а как же иначе, тарантуловы дети!??)  Света (продолжает): а по математике не напишешь?  Я: конечно напишу.  В сторону: скачаю в Интернете, с математикой я – закоренелый гуманитарий – никогда не дружил.  И не один я.  Вот придут к власти православные фундаменталисты и поднимут возраст сексуального согласия до 40 лет (от этих байстрюков всего можно ожидать).  Мне осталось меньше года.  Православие или смех?  Программисты любят оруэлловский роман «1984».  Уинстон Смит сидел за экраном верного компьютера-речеписа и творил миры, — что ему еще надо???  В годы перестройки и постперестройки каждый человек в нашей стране осознал, что он – целая Вселенная.  Взрыв индивидуализма.  Как в Европе XVI века.  Каждый из нас – Генрих Наваррский (женский вариант – королева Марго).  Никакая идеология не смогла бы устоять от такого взрыва.  Глупы те, кто мечтает о каком-то возрождении идеологической нормы.  Каждый из нас, может быть, и согласился бы надеть идеологическое ярмо на других, но только не на себя.  Индивидуализм никогда не был свойственен русскому этосу, а это означает, что Россия вступила в совершенно неведомый этап своего развития (что-то подобное наклевывалось при Петре и сразу после него).  И никакие доморощенные рецепты прошлого не годятся.  Информационный мир, который нам нипочем.  Перфоманс (какие мы слова знаем!) в ХХС вполне укладывается в этот мэйнстрим.  Пуськи оскорбили Путина – вот где собака порылась!  И наш Путин-Риотс счел именно себя (свое божественное божество; см. обожествление римских императоров) оскорбленным.  Ну и процесс пошел.  Посадили, закон приняли.  Мои знакомые атеисты приуныли, но я по прежнему весел: друзья, не печальтесь, сажать будут только за оскорбление человека по фамилии Путин, а если фамилия глупого и злобного попика – Непутин, можете смело назвать козла ослом – ничего вам за это не будет.  Вот увидите!  Путин в центре Вселенной.  Но и каждый из нас – там же.  Формула Джордано Бруно: у Вселенной центр везде, окружности же нигде!  И каждый из нас (вот-вот!) на месте Путина поступил бы ровно также.  А Света тем временем проводит часы в контакте, выкладывая визитки дорогих ресторанов, в которых нам довелось побывать.  Однажды приходит после занятий: хочу лазанью!  Это в итальянском ресторане.  Ну мы и поехали по сети «Мама Рома»: Автово – Достоевская – Невский Проспект (неподалеку заглянули из интереса в корейский ресторанчик – я в нем пил с друзьями после тира корейское пиво, похожее по вкусу на нашу газировку) – наконец, уже на Васильевском острове (солнце клонилось к закату) нашли лазанью…  Моя маленькая девочка съела 10% и сказала, что больше не может, что это гэ…  Движенье – все, цель – ничто!  В русскоязычной Википедии в статье о мультике «Бременские музыканты» есть ссылка на какого-то дурня (кстати, протестанта – это сейчас у нас редкая птица), который целую статейку накропал и занялся чтением морали (нет, кажется, сейчас эту ссылку уже убрали): дескать, принцесса не должна была убегать из дворца, трубадур не должен был дружить с ослом-петухом, дети, вы не туда смотрите, и т.д.  Ох!  Мой дед – фронтовик (он в особом отделе служил – шпионов отлавливал) очень любил эту музыкальную фантазию, прабабушка (поэтесса позднего Серебряного Века) – тоже.  Мое детство прошло под песни типа «Завтра грабим Горбача!» (вариант 1989 года)  Когда я стану диктатором России, повешу моралиста вверх ногами – как Муссолини.  За воплощенную глупость.  В Хабаровске возведен памятник всем героям – включая принцессу в миниплатье.  Мы в далеком космосе, мы – среди доисторических валунов Олигоцена (это геологический период, в котором отдыхают и развлекаются олигархи: у Прохорова там целая вилла с охранниками и девочками – что нам Куршавель!), мы в германских готических городках: «Спите, спите, дурачье!  Да здравствует король Пруссии Фридрих Вильгельм I.  Он покончит с национальным позором и возродит Великую Германию!» — «Фридрих – дерьмо!  Солдафон и тупица!  Он изгнал из Галле великого Вольфа» — «Плевал я на твоего Вольфа – болтуна и еретика!  Все зло от него!» — «Дуэль?» — «Дуэль!» — это из фильма-сериала «Михайло Ломоносов».  Света любит конфеты и любит мультфильмы.  А мне хочется составить коктейль из мультфильмов, Светы, конфет и арий Паваротти.  Когда-нибудь мы поедем на мою невозможную родину – в Италию.  Только я сомневаюсь, что ее образ будет таким же привлекающим, как в нашей нововенецианской дали.  На иные планеты лучше смотреть в телескоп.  Поэтому в итальянском ресторанчике на Автово я беру своей девочке конфеты «Рафаэлло» и бутылку хорошего винца.  Света уже научилась у меня азам сарказма: «Маленькая девочка приходит в магазин и говорит: Дайте мне шесть бутылочек водочки. Продавщица: Девочка, да ты же столько не унесешь! — Да я тоже так думаю, может три прямо щас долбануть, а?»   Я продолжаю эту игру в буриме: «Заходит маленькая девочка на остановке в автобус с огромным чемоданом. На следующей остановке выходит, но уже без него. Из отъезжающего автобуса мужик кричит: Девочка, ты же чемодан забыла! Маленькая девочка в ответ: Аллах акбар!»  Ха-ха-ха!  Кстати, представители «традиционно-исламских» хотят, чтобы мы относились к ним, как к равным, и не смотрели как на таджика с метлой?  Лады!  Тогда пусть мусульманин выдаст за меня (ну не лично за меня) – гяура – свою дочь.  Не хочет?  А какие тогда разговоры о равенстве?  Равенство всегда превращается в похожесть.  Иное – жесть!  Она – Света – бежит ко мне через двор под редкими тяжелыми каплями дождя. Небо – фантастического цвета.  «Ты!..  Я ж тебя просила с зонтиком меня встречать!»  Я: нет, зонтик только бы испортил чудесную картину: маленькая хорошенькая девочка бежит через двор под тяжелыми каплями дождя!  Жаль, фотоаппарата нет…  Она: я тебе покажу!  И показывает.  Мне нравится наряжать ее в платьица с расклешенной недлинной юбкой – чтоб были заметны ее красивые бедрышки.  Света заранее на все согласна: только не надо меня тискать на людях, вот я тебя сейчас тисну!  Я: а я не против…  Исторический материализм: если в 1989 надо было выступать против КПСС, то в 1996 – «Банду Ельцина под суд!», а в 2005 – за Путина (как Сталин на открытке), ну а в 2013 – против Путина и всего этого православного путинославия.  Это даже не изменение своих взглядов, это последовательность в отличие от непоследовательности коммунистов-демократов-путинистов.  Римские боги – в ближнем космосе, иудо-христианские – проблематичны.  Лучший демотиватор всех времен и народов — славянин с палицей: «Мой бог меня рабом не называл!»  Очень похоже на реплику из фильма «Василий Буслаев».  Когда к власти придут атеисты, будем судить попов за торговлю наркотиками, ведь Маркс утверждал, что религия – опиум.  Я – сангвиник, а моя маленькая хорошенькая девочка – плакса.  Солнце и Луна.  Сегодня мне приснилось, что мне самому – восемнадцать.  Проснулся и подумал: а зачем хотеть, чтобы мне снова было восемнадцать (иногда такие мысли меня обуревают)?  Снова стать бедным студентом на подработках в Леонтьевском Центре?  Эх, мне бы мои нынешние доходы, да в 19 лет!  Даже средняя зарплата по Ленинбургу сейчас равна 1100 долларов в месяц.  Это (с учетом инфляции) для 1993 года означает 700000 рублей.  Черт!  Я даже не помню, сколько тогда получал стипендии и зарплаты в Европейском Центре Социально-Экономических Исследований.  Кажется, за три летних месяца получил 13800 рублей стипендии.  Да, мы здорово изменились за двадцать лет.  Во всяком случае, у моей маленькой хорошенькой девочки есть все, о чем может мечтать маленькая хорошенькая девочка.  Света с большими бантами, — это я все-таки убедил ее преобразиться в выпускницу на первую годовщину выпуска 2012 года.  Мы ходили по большому парку, где резвились и втихаря выпивали выпускники 2013 года, а на следующий день, когда в парке было пусто и светло, сидели на скамейке-качели в поле зрения подметальщика: учитель и его самая любимая ученица в гольфах!  Из соседнего летнего ресторанчика доносился вкуснейший запах собачьей шавермы.  Мой друг заметил по этому поводу: не страшно, что собака, главное, чтоб здоровая была.  Давно напрашивающийся вывод: элита, если ее лишат самых изощренных привилегий, недоступных общей массе населения, просто разбежится.  Никто не захочет связываться и брать на себя ответственность.  Да и кишки им время от времени выпускают.  Нет, поймите правильно, я ничуть не завидую (хотя бы потому, что интеллектуал – такая профессия, которая исключает зависть; интеллектуал хорошо знает, что он умнее всех президентов и олигархов).  Даже могу сказать, что я бы мог заплатить жизнью за привилегии и не превратился бы в никому не нужного эмигранта, которого однажды находят в петле, и равное количество аргументов за убийство и самоубийство.  Но это какая-то неизбежность – привилегии необходимы, как плата за ответственность, а ненависть к привилегиям…  История – здоровская штука: в ней все правы.  И мы со Светиком-Семицветиком – тоже правы.  Особенно, когда в сумерках лежим на диванчике в моем кабинете и говорим на интеллектуальные темы.  Анекдот в стиле Сальвадора Дали: идет по тундре чукча, ведет корову, несет под мышкой пионерский горн и несет два шарика (такой сюрреализм!)  Его спрашивают (безличное предложение): Зачем все это?  Он: тут друган из зоны говорил – приводи телку и приноси два пузыря, до утра трубить будем!  Русский патриот места себе не находит от мысли, что 99,999999% русских девушек (а то и все 100%) ему не достанутся.  На патриотических ресурсах это очень заметно.  Сексуальная депрессия.  «А я думаю, что два доллара» — это моя маленькая хорошенькая девочка, глядя на меня с улыбкой иронического детектива, цитирует последнюю экранизацию Набоковского Романа.  Я: два доллара?  62 рубля?  Да хоть сейчас!..  Надо заметить, что 2 доллара 1948 года равняются 19 долларам в наше время, и мы со Светочкой на ее высоких каблучках идем отоваривать 582 рубля (а то и больше) в Рив-Гош.  Парфюмерная география Ленинбурга!..  Проспект Стачек, 99 (ТРЦ «Континент»), Ленинский проспект, 128, Проспект Стачек, 75, корпус 5, Площадь Стачек, 7, Набережная Обводного канала, 118 (в Балтийском экспрессе), Московский проспект, 34/36, Звенигородская улица, 1, корпус 2, Владимирский проспект, 19, наконец, распахнувшийся перед нами, как перед необыкновенными итальянцами в России, Невский проспект – дом 90…  В каждом магазине – устойчивая атмосфера смеси запахов сотен духов.  Кажется, что ее можно съесть, выпить…  Наверное, женщине следует просто утром забегать сюда перед работой, чтобы пропитаться этой атмосферой – до вечера хватит.  Я вспоминаю песню «Бригадного подряда»: «Лучше б я улетел воевать за Афган, лучше б я изучил досконально коран, лучше б я Чикатило попался под нож, чем идти в этот самый проклятый Рив Гош…»  Моя мания величия базируется на чувстве юмора, не меньшем, чем у Луи де Фюннэса, а ведь есть хивряки, у которых одна мания, а чувства юмора нет ни грана – вот они и смотрят на мир обиженной мордой лица.  В моих отношениях со Светочкой самое главное то, что я не хочу ее сделать взрослой, наоборот – я хочу, чтобы она как можно дольше оставалась в своем позднем детстве: целовала меня в щеку за подарок, смотрела серьезными глазами мультик по телевизору, подробно рассказывала мне происшествия каждого дня своей маленькой жизни.  Я – бесконечность, я – центр мира.  Что мне боги?  Прав ли солженицынский Митя Сологдин:  «народ — есть безразличное тесто истории, из  которого лепятся грубые, толстые, но необходимые ноги для Колосса Духа»?  Во всяком случае, намек на «необходимость ног» выдает в «крестоносце» латентного материалиста.  В Мали борцов за веру уничтожают, как бешеных собак.  Ни один верующий не может забыть этих сцен.  Мы должны дать понять этим зарвавшимся шизикам, что не пощадим их.  В подавляющем большинстве они – трусливы, иначе были бы атеистами, а фанатиков придется уничтожать.  Как в Мали.  Тост (записывайте, я могу помедленнее): вот я держу в руке стакан, и он наполовину полон, а я желаю вам, чтобы и ваш стакан всегда был полон, хотя бы наполовину!  Мемуары: 1986 год, мне – 12 лет, и я гуляю с самой красивой девочкой городка (отбитой в неравном бою: нас трое с Трешки против пятерых парней с Моста; дед смеялся и сказал, что должен – по должности – на нас на всех составить протокол, отпечатки пальцев! ха-ха-ха!  И вообще, сколько там девчонок у нас на черешне вчера сидело?  Восемь?  Чи девять? – Я (скромно): нет, всего четыре).  Мой сосед (внук замдиректора местного сахарного завода) декламирует (издевается): «XXII век.  Коммунизм!  Дети Влада и Оксанки берут в кредит спички…»  Потом мы еще подрались даже.  Продолжение Мемуаров: 1986 год.  Пьянству – бой!  А нас целым классом ведут на «Конька-Горбунка».  Там – как в песне Тимура Шаова – пьянство разливанное.  В либретто фамилия режиссера-постановщика – Сивуха.  Наша молодая и партийная завуч возмущается: «Какая фамилия неактуальная!»  Ее муж – молодой офицерик – весело проводит жизнь, изменяя жене и задерживаясь до ночи.  Однажды приходит в семейное общежитие в час ночи, без денег и с собакой:  «Вот – собаку купил!»  Его жена: «Да я ж ее видела! Она тут по двору бегала!»  Вскоре капитан обнаружил, что, учитывая наличие жены и дочки, собака – лишнее, и выпустил ее до ветру.  Наутро: «О! Собака сбежала!»  Диптих итальянского  неореализма – фильмы «Хлеб, любовь и фантазия» / «Хлеб, любовь и ревность» — это история любви босоногой Джины Лоллобриджиды и пятидесятилетнего командира карабинеров Витторио де Сики.  Но режиссура как будто боится их соединить.  То ли из приличий, то ли…  А у нас?  Нет, за 22 года после распада СССР великого российского кинематографа не случилось.  Ну разве что чуть-чуть паразитирование на литературной классике.  Моя маленькая хорошенькая девочка пробует английский эль в ирландском пабе, где мы с друзьями обсуждаем неудачную экспозицию в Музее политической истории России.  Я – законодатель мод.  Я первый придумал не только солить, но и перчить томатный сок, и сейчас все так делают. Я – самый счастливый человек на свете!  На что спорим?