МЕЧ АНГЕЛА

 
 
.                                                                 МЕЧ  АНГЕЛА
                        
                                                                                1
                                                                                                                                                                                                                                       
  Ожидание становилось все более тягостным.
— Ну, где же Иоанн? – не выдержал я.
— Опять, наверное, заслушался Учителя и забыл обо всем на свете, — сказал Марк.
  Напряженный слух уловил топот легких шагов. Я облегченно вздохнул. В комнату вошел Иоанн. Он первым подарил мне надежду на исцеление. Мужчины положили мое тело на носилки и осторожно вынесли во двор. Нам предстояло добраться до дома Зеведея, отца Иоанна, где часто бывал Учитель.
  Все сомнения остались позади. Ритмично покачивались носилки, скрипел рыжий песок под ногами носильщиков. Радуясь весне, пели птицы, а я полной грудью вдыхал свежий воздух и от этого мое тело тоже начало наполняться радостью.
— Домой придешь своими ногами, — сказал Матвей.
— Хорошо, что нас четверо, а не двое поддержал разговор Лука.
  Не успели мы пройти и сотню шагов, как стали жертвой разбойного нападения. На нас напала шайка из шести разбойников. Откуда здесь было взяться корсарам? Этого я уже никак не ожидал. То, что это были пираты, не было никакого сомнения. За годы моего скитания по морям мне приходилось подвергаться их нападениям. Но чтобы здесь в Капернауме возле этой лужи, гордо именуемой Галилейским морем? Нападавшие были явно под мухой.
— Стойте! – громко закричали они. – У нас неотложное дело к этому человеку
  Мои друзья остановились.
— Признавайся, это ты продавал мыло ресница Ангела в Херсонесе? – спросил один из них.
  Отпираться было бессмысленно, он узнал меня, а я его. Его длинные волосы как у женщин стали еще длиннее, а амулет в виде креста стал еще больше и опустился еще ниже.
— Да! – ответил я.
— Вот видишь, — прошамкал беззубым ртом другой весь в черном с какой-то смешной бабочкой на шее. Одна ноздря у него была вырвана, — в мире само собой ничего не происходит. Мы должны были встретиться, и мы встретились. С самого утра мы чувствовали, что идем на святое дело – спасать своего товарища. 
  Он сплел пальцы рук на своем животе и растроганным взглядом обвел своих товарищей, как бы ожидая подтверждения своих слов.
— Да! – подтвердил бородач в одеянии бедуина, с лицом чахоточного и закашлялся в платок.
  Я видел его и раньше на рынках Аравии, где он продавал сыр с плесенью, корни хрена и прочие специи для квашения овощей. То ли от природы то ли промысел торговый, что вечно гонит человека скитаться по лицу земли, наложил свое тавро на его речь, но язык его был подвешен особым образом. Словно обоюдоострый меч вонзался он в сердца и уши покупателей, когда сей острослов, говоря о квашении огурцов и помидоров, многозначительно косил глазами в сторону иудеев и арабов, а загадочная улыбка крылатой печатью слетала на его уста, обнажая белоснежные как вершины гор сахарные зубы.  Большим спросом пользовались окровавленные платки бедуина, якобы обладавшие способностью делать невидимыми их обладателей от глаз ревнителей закона, а также паучья паутина с дверных косяков его жилища с теми же свойствами.
  — Мы гоним человека как корабль по морю, потом мы его топим, потом спасаем. Немногие из них благодарны, — закончил он свою речь, откашлявшись в платок
  В его словах не было и капли правды. Ограбив корабль, пираты, предварительно связав руки своим жертвам, поджигали его со всех сторон. А когда обезумевшие от безысходности  и отчаяния люди, падая на колени, молили их о пощаде, они только глумились над несчастными, выкрикивая: «В ваших молитвах мало огня! Ну почему вы так холодны? Зовите своих жен, пусть они подбросят вам дров! Вы же это любите!»  Если бы собрались вместе все люди и боги, то и они не смогли бы придумать более ехидную издевку: принудить несчастных к молитве, а затем так цинично над ними издеваться. Однажды и мне пришлось пережить подобное горе. Не желая быть зажаренным заживо, я выбросился в море. Если бы не стая дельфинов, подставлявшая мне по очереди свои спины, пока не подоспел другой корабль, мои косточки покоились бы на морском дне. С тех пор я всем купцам рассказывал о своем чудесном спасении. Быть может, мой опыт поможет хоть одному в этом мире, и он когда-нибудь замолвит за меня словечко перед  Всевышним?
— Ребята! Я отблагодарю каждого из вас, — поспешил я заверить этих разбойников с кривыми дамасскими саблями и короткими копьями. Эта встреча не сулила ничего доброго.
— Не надо! – почти хором заорали корсары. – Бога благодари.
— Хорошо, хорошо, — успокоил я их.
— Тебе не нравятся блудницы, — снова заговорил владелец креста елейным голосом, опираясь на копье и ласково по-отцовски смотря мне в глаза, как будто это и не он был причиною всех моих несчастий, — ты их просто ненавидишь. Это твое личное дело, но зачем было обижать госпожу? Безумствуешь ты Юрий. Большая ученость свела тебя с ума. Приняв предложение руки и сердца царицы Херсонеса, ты подверг себя смертельной опасности. Но мы поможем тебе. Мы своего брата купца в беде не бросим.
  Тем временем, я успел рассмотреть и других своих обидчиков, в прошлый раз из-за определенных обстоятельств не смог этого сделать. Всех их объединяло нечто общее – наличие бороды. И поэтому их лица напоминали мне маски козлов из греческих трагедий. Один из разбойников потерял где-то в стычках левый глаз, и его лицо украшала повязка, прикрывавшая потерю. Другой все время плямкал ртом, как будто что-то жевал. Я вспомнил девиз этого тайного сообщества: «Пусть бушуют стихии и не утихают страсти! Чувства – это все, разум – ничто!»  Весь букет человеческих чувств напоминала эта странная ватага, но в каком-то уродливом виде.  С ним был еще и шестой с черно-белой полосатой палицей в руках. Его я видел впервые. На нем был мой плащ, подарок царицы Херсонеса, из которого торчала длинная тощая как у гусака шея, обрамленная рыжими кудрями. Особое внимание привлекал его головной убор из черной кожи с цигейковыми ушами. Уши не были завязаны наверху шнурками и болтались в такт с движениями головы, а спереди на тулье непонятным образом была укреплена перламутровая раковина с золотым трезубом внутри. Его лицо ничего не выражало кроме холодного презрения, которое обычно испытывает распорядитель на рынке по отношению к купеческой братии. На ногах новенькие красного цвета сафьяновые сапоги из козлиной кожи. Точно такие же были и на остальных. Мой наметанный взгляд купца всегда отмечал такие подробности.
— Неужели предали свою госпожу и переметнулись к Нептуну или к Юпитеру? – подумал я. Ведь трезубец в руках Юпитера не что иное как молния. А может он главнее самого Юпитера?
— Снимайте верхнюю одежду! – коротко скомандовал владелец плаща моим друзьям  шепелявым щербатым ртом.
  Мужчины сняли свои мантии, которые они одели по такому случаю, и отдали их разбойникам. Пират, что все время плямкал ртом почти полуголый не успел просунуть голову в отверстие одной из мантий, как получил удар палицей по голове от своего бога. Его лицо исказилось от боли, и он отдал мантию товарищу, не отрывая от нее завистливого взгляда. Такому оборванцу и час походить в приличной одежде было бы за счастье. Но по всему было видно, что в банде решение бога не подлежало сомнению. Разбойник покорно склонил голову в знак повиновения. Как морская стихия вызнает власть ветра, так эти романтики уличного разбоя повиновались воле своего ватажка. Крылья ветра сплотили их в единое братство.
— Что бог не дает все в торбу, — сказал одноглазый, запихивая добычу в мешок.
  Они явно насмехались над нами. Кажется, день для них выдался удачный, и они были не прочь покуражиться. Почти у каждого из них был курдюк с вином. Некоторых шатало. К моему огромному удивлению праздничная белоснежная мантия, в которую одели меня, их совсем не заинтересовала.
— Слишком маркая, – сказал бог, когда один из разбойников взялся за край моей одежды.
  Мои друзья стали снимать с себя и нижнюю одежду.
— Зачем вы это делаете? – удивились разбойники и наотрез отказались брать предложенную им нижнюю одежду.
— Мы исполняем волю нашего Учителя, — сказал Матвей.
— Забудь про своего Учителя. Теперь ваш Учитель сам по себе, а вы сами по себе, — прошепелявил бог, хватая двух своих собратьев по ремеслу за грязные потные шеи, чтобы не упасть.
— Этого не может быть, — возразил Иван.
— Может, — ответил бог-разбойник, поправляя свой головной убор палицей. – Вот я сделаю чудо так чудо, одевая, раздену и, давая, отниму последнее.
  Лука иронично усмехнулся.
— Так господин ростовщик? Но закон это запрещает.
— Зачем обижать хорошего человека? Наш господин известная в мире личность – король улиц и больших дорог  Варрава
  Сказав это, разбойник уважительно поклонился королю, другие сделали то же самое. Наверное, римляне не любили так цезаря как эти разбойники своего короля.
— Сопляки! – размахивая палицей и отталкивая своих товарищей, разбушевался верховода. – Посмотрим, у кого будет больше последователей. Вы еще посчитаете за честь помыть ноги последнему из нас. Да я порву этот день как… как… как завесу в храме, — наконец нашелся он.
  Иоанн даже присел и схватился за голову от такого святотацтва. Мои друзья накинули на себя нижнюю одежду, и мы разошлись с разбойниками в разные стороны.
— Мы и впрямь будем считать за честь отмыть всю ту грязь, что пристала к этим неудачникам. Такая наша миссия, — пояснил мне Лука. – Больного сначала моют, потом уже лечат.
  С тех пор как я познакомился  с учениками Спасителя, мои новые друзья не переставали удивлять меня.
— А что значит, что омытому нужно еще ноги омыть? – спросил я, вспомнив услышанную фразу.
— А разве у вас нет обычая подать уважаемому гостю воду для омовения ног с дороги? – спросил Марк.
  Эта постоянная иудейская привычка отвечать вопросом на вопрос всегда раздражала меня, и я решил отплатить тою же монетою.
— Неужели таков ответ достоин учеников Иисуса?
  Лука и Матвей громко рассмеялись, а Марк сердито промямлил:
— Таки правду говорят, где иониец1 прошел еврею делать нечего.
1. Иониец – грек.
  Я уже подумал, что так и не получу ответа на свой вопрос, но на выручку как всегда пришел Иван.
— Большинство считает притчи Спасителя поучительными примерами для исправления греховной природы человека, но они также являются и верным пророческим словом. Когда человечество пройдет определенную часть своего исторического пути, условно называемую временем, оно поймет, что за грязь пристала к их ногам…
— Какая еще грязь?
— Буквальное понимание собственных откровений. Буква убивает, — вмешался в разговор Лука.
— Я не о том.
— А о чем?
— О снах.
— Кому что, а курице просо, — сказал Марк с довольным видом, давая понять, что долг оплачен сполна.
— Ты веруешь во сны? – спросил Иоанн. Матвей и врач шли впереди и лишь изредка вмешивались в наш разговор.
— Конечно.
— Ты вольный римлянин, а мыслишь как раб. Впрочем,  в некоторых народах мужчины живут в прыймах как женщины. Но ты не похож на такого. Во сне мировая душа такая себе блудница в красном омывает в твоем духе как в воде всю грязь, что пристает к ее босым ногам и дает тебе напиться, — ответил Иоанн и добавил: — Мы ходим не видением, а верою.
— Жив Господь и мы не прыймаки, а наследники, — патетично как Афинский оратор сказал Марк. А его вид как будто говорил: — Неужели ты не знал, что в прыймах надо курам ноги мыть и юшку пить, петух ты Херсонеский.
  Откуда они знают про богиню в красном? Я им ничего о ней не рассказывал.
— А что еще ты знаешь о женщине в красном? – спросил, чтобы понять, откуда они знают  о богине.
— Женщина в красном не простая смертная, она богиня и одно из ее имен — Царица Небесная, а вы ионийцы называете ее Гея, — поспешил ответить Иоанн. Он вообще любил, когда я засыпал его вопросами. – Встретив богиню в начале жизненного пути, немногие доходят до его середины. Когда они видят ее красоту, от безумных вожделений у них просто подкашиваются ноги. Дошедший же до середины, одолеет и остаток пути.
— Как это?
— Киники называют это внутренним голосом. Не богиня, а настоящая страна Советов. И это тоже своего рода видение потому, что человек получает определенное, как правило, ошибочное представление на волнующие его темы, поскольку не имеет ключей разумения. А мы просто верим в духовные законы и, имея ключи ада и смерти, знаем  тайну богини. Скорее земля и небо пройдет, а законы мироздания вечны. Ты же изучал математику 2. Ты должен это понимать.
  Я словно получил здоровенную оплеуху. Даже челюсть съехала набок от неожиданности. Выходит, моя душа просто воровала мое время, как сказал бы мой дядя. Неужели он был прав? А я считал его чудаком. Во время одного из своих путешествий мне довелось свидеться с ним в глухой македонской деревне. Родственник постарел, жизнь воина подорвала его некогда богатырское здоровье. Жаловался на свои раны и болезни. Говорил, что когда имел проблемы с пищеварением, то видел в  своих снах собак, а когда доставал мочевик, то каких-то домашних животных, виденных им в Египте (кошек). Насмехался над Прометеем. Дескать, боги справедливо
2. Математика – наука(греч.)
наказали его, чтобы знал,  что подарил людям. Потому что от жареного мяса со временем начинает болеть печень. Война сделала из родственника киника.
 
 
                                                                       2  
 
  Дядька был не в восторге, когда неожиданно увидел меня на одной из улиц Иерусалима в сопровождении моих рабов Филона и Затычки. Отекшее лицо выпивохи искривилось, как будто он хватил уксуса вместо вина, когда я открыл ему свое лицо из-под колпака. Но он быстро взял себя в руки и первым обнял меня, хлопая тяжелой рукой старого рубаки по моей спине.
— Сын моего брата — мой сын! Парни! – обратился пятидесятилетний капитан к своим легионерам, — любите его, так как любите меня и даже больше, потому что это Юрко, большой человек. Да у кого есть еще такие красивые глаза?
  Впрочем, его поведение скоро нашло свое объяснение. Обстановка в Иудее была напряженной. Иудеи недолюбливали римлян, и родственник по этой причине не желал моего присутствия. 
  После изнурительного путешествия Иерусалим произвел на меня приятное впечатление, и я быстро восстановил свои силы. В большой степени  этому способствовали вкусная пища и хорошее вино. Через несколько дней отдыха дядька взялся показать мне город. Поутру мы пошли прогуляться в сопровождении десятка солдат в оливковый сад на гору Елеон. Он расспрашивал о брате, интересовался подробностями моего путешествия в Херсонес, планами на будущее. Я не знал, как начать разговор о мече Ангела и поэтому ничего конкретного  не мог сказать. Родственник был моей последней надеждой, и я боялся испортить все дело. А что если он примет меня за сумасшедшего?
  Возвращаясь, услышали во дворе одного из домов женский голос и глухие удары. Капитан пнул ногой деревянные ворота, они легко поддались. Посреди двора молодая женщина в одной нижней одежде усердно колотила палицею ковер, что висел на веревке.
— Ты не мужчина, ты мешок с сеном. Подожди я выбью из твоей головы всю дурь, — сердито повторяла она, чихая от пыли и не подозревая чужого присутствия.
  Дав знак солдатам не шуметь, капитан неслышно приблизился к женщине, его волосатая лапа вцепилась ей в ягодицу, и воздух разорвал душераздирающий женский вопль. Из дома сложенного из желтого известняка тут же выскочил пейсатый мужчина.
— Ольга, не ори! – но увидев на своем дворе коменданта города и отряд солдат в воротах, кланяясь, потащил свою правоверную в дом.
  Дядька поднял палицу, которую уронила женщина.
— Ты не мужчина, ты мешок с сеном! Подожди я выбью из твоей головы всю дурь!
  Палица зависла над моим челом и, втянув голову в плечи, я съежился, чувствуя, как ощутимо уменьшился в солдатских глазах. Римская армия  состояла преимущественно из мужчин от сорока лет. Они не знали страха и не раз с презрением смотрели в глаза смерти. Но не презрение, а дружелюбие  прочитал я в их веселых взглядах. Капитан был в настроении.
— И как ты находишь эту богиню? Разве не Афродита? – спросил он, удовлетворенно потирая руки и сверкая глазами.
  Я промолчал. Дядька в своих шутках часто заходил так далеко, что оставалось надеяться только на то, что боги не слышат его.
— Афродита вышла из морской пены, а эта фурия вышла из пыли, — ответил за меня Филон.
— Фурия? — капитан растеряно посмотрел на меня. Его взгляд как бы говорил: ну и раб у тебя, племяш.
— О! это не простая фурия, — загадочно сказал Филон. – Она вышла из большого обмана, больших слез и большой любви.
— С какого это чуда, чудак?
— А кто сказал, что мой хозяин большой человек? А большому человеку и боги нужны особенные. Каждый постигает этот мир настолько, насколько у него хватает чувства юмора. Правда не в сладкой лести ютится, а в прикольной шутке солью живет.  
— Да ну? – озадаченно не сказал, а промямлил капитан.
  На свои прогулки я обычно брал с собой Филона. Затычку оставлял делать домашнюю работу. К тому же Филон в отличие от последнего всегда был чистым и трезвым. Единственная работа, которой не брезговал этот лодырь была стирка, и мне не нужно было переживать за состояние своих вещей.
— И кто же она? – спросил капитан.
   Филон заинтересовал его.
— Муза поэта.
— А что значит ее имя?
— Большой обман, большие слезы и большая любовь. Все зависит от обстоятельств.
— А ты не ошибаешься, раб? – грозно спросил старый солдат, смотря в глаза Филону.
— Разве что мир перевернется, — спокойно ответил раб, не опуская глаз как равный с равным.
— Большая правда, большая радость и большая ненависть, — от дядькиной  веселости не осталось и следа. Взгляд его стал серьезным и сосредоточенным.
— Юра, почему ты не называешь меня по имени? Неужели не знаешь? В Иерусалиме каждая собака знает мое имя, потому что Педан практически то же самое, что и еврей. Скажи разве это не знак судьбы?
— Скорее ирония судьбы, — как всегда ответил за меня Филон.
— А имя Татьяна тебе ничего не говорит? – спросил я у Филона.
— Рыбная юшка, вор, дыханье ветра, — ответил раб, и это отвечало действительности.
— А если мир перевернется?
— Рыба, как исполнение желаний, бог, покой.
 Удовлетворенный ответом, я стал рассматривать храм построенный Иродом, удивляясь его пышности и красоте. А капитан, подозвав моего раба начал вести с ним беседу. Я, молча, слушал.
— Откуда ты знаешь, что у каждого имени есть еще шесть тайных имен? – спросил он.
— Господин видел звезду Соломона, сколько у нее острых углов?
— Шесть, — ответил удивленный капитан, — ну и что?
— Угол означает тайну.
— Откуда у тебя такие знания?
— Не спрашивай у прачки почему у нее всегда чистые руки, — загадочно ответил раб, горько усмехаясь.
— Неужели одежда может говорить? 3 – удивился старый вояка. – Первый раз слышу.
— Еще как, — ответил Филон. – Особенно с мылом.
  Опустив уголки губ, капитан склонил голову, рассматривая свое убранство воина и что-то раздумывая. А я все еще любовался храмом. Вот красота так красота, построено на века. Интересно, а что там внутри?
 
3. Одежда в Старом Завете символизирует тело человека. В Новом – его сознание.(2е  Кор. 5. 3.)
 
  — Педан, ты можешь показать мне еврейского бога? – спросил я у родственника.
— Это невозможно, скорее персидский шах покажет тебе свой гарем, — ответил он.
— Неужели и впрямь рыжая телка в объятиях Марса? – сказал я, вспомнив шутку, которую отпустил один из купцов относительно верования иудеев.
— Намного страшней. Море, опоясанное огурцами и обутое в дюжину волов по трое на все стороны света.
— И что ж тут страшного?
— Сказку про золотую рыбку слышал?
— Кто ж ее не слышал? Ее знают в каждом селе. Причем здесь она?
— Ты как твоя мать, Юра. Чувство юмора у вас не как у всех. Вы что не от мира сего?
  Я не знал, что и ответить. Это была правда. Моя мать не любила ни сказок, ни шуток. Она их не понимала.
— Простите, кэп, — вмешался в наш разговор Филон. – Бог находится в Святая Святых.
— Знаю, — сердито буркнул  капитан. – Но как по мне, не так страшен тот Бог, как его раб. Чья нога утвердится на море тому и суша покорится. Вот такие вот огурчики. Понял?
  И он, наполовину вытащив из ножен свой меч, вновь воткнул его, чтобы придать больше убедительности своим словам. Мы были почти дома. Комендант остановился на площади возле гранитного круга солнечных часов. Была половина шестого.
— Юра, ты как эти часы в пасмурную погоду, — родственник пристально посмотрел мне в глаза. – Примчал налегке, как будто за тобой собаки гнались и ничего мне не говоришь.
  Видя, что я опять замкнулся в себе, капитан сменил тему на свою излюбленную.
— Может жениться надумал, то здешние женщины очень даже ничего, — сказал он полушутя.
— У меня есть невеста.
— Так в чем задержка?
— Я ее должник.
— И она требует возврата долга? – капитан даже присвистнул от удивления. — Хороша же у тебя невеста. Неужели так велик долг, что ты даже меня вспомнил?
— Долг очень велик.
  Родственник сразу переменился в лице и, отведя глаза, процедил:
— Юра, я всего лишь капитан, к тому же не из бережливых.
— Дело не в деньгах, это долг чести. Если не верну, о браке не может быть и речи. Я потом расскажу.
  Капитан, отпустив легионеров, поспешил в дом, давая знак Филону следовать за ним. Следом пошел и я в свою комнату и, не раздеваясь, завалился на подушки. Настроение было испорчено.
 
 
                                                                     3      
 
  Недавно судьба подарила мне невероятный шанс. Было это в Херсонесе. Я приплыл туда на корабле вместе с другими купцами. Из рабов со мной был один только Затычка. Относительно дешевые местные вина так пленили его чувственную душу, что известняковые винные погреба видели его посоловелые глаза значительно чаще, чем я. Правда, это меня сильно не волновало, как и то где он брал деньги. Этому его учить не было надобности.
  Этот молодой раб подарок богов достался мне даром. Я решил приобрести собственных рабов. Отцовские рабы очень часто все делали по своему усмотрению, оправдываясь волею моего отца. Мне это надоело, пора было начинать свое дело, и я решил посоветоваться с оракулом своего покровителя бога Гермеса. Тот долго изучал внутренности барана, что я привел в жертву.
— Твой бог омоет тебя и детей Вулкана. Две тысячи талантов на головы послушные, — прозвучал его голос в стенах храма.
— А как же мое дело? – спросил я совсем обескураженный.
— Это и есть твое дело.
— Но…
— Ты сын купца?
— Да!
— Пойдешь рано на рынок, увидишь нищего. Он твой. Иди с миром, — ответил оракул.
  На следующий день я так и сделал. Возле входа в рынок действительно стоял молодой мужчина в грязной одежде и пел грустные песни. Люди бросали ему мелочь. Других нищих не было кроме женщин. Ободренный я подошел к нему и, увидев в его взгляде симпатию ко мне, сказал:
— Следуй за мной, будешь моим рабом.
  И не оборачиваясь, направился к лавке моего отца. Нищий послушно последовал за мной вместе со своим музыкальным орудием под мышкой.
  Открыв собственное дело, я не знал с чего начать. Дело купи — продай совсем не привлекало меня. Другое дело математика. Несмотря на поддержку матери в моем стремлении к науке аргумент отца в выборе ремесла оказался более убедительным.
— Математику в кубышку не запихнешь, — и моя дальнейшая судьба была предрешена.
  Я долго бродил по базару, не зная, что покупать и куда везти и непременно оказывался возле торговца из далекого Тарса. Его товар собирал целую толпу. Люди без конца нюхали привезенное им мыло и отчаянно спорили между собой. Одни восторгались его ни на что не похожим запахом, другие говорили что оно смердит и намекали, что с того времени как заявился этот торговец в городе заметно уменьшилось бродячих собак. Я же вообще никакого духа в нем не находил и решил посоветоваться с матерью, зная ее тонкий нюх. Мать не стала долго принюхиваться и коротко скомандовала:
— Забирай всю партию.
— Но люди…
— Меня не интересует мнение людей, которым на похмелье смердит их гнилая печень, — сказала, как отрезала она, — достаточно, что у меня дома такой самый.
  Я решил рискнуть.
— Не будет из тебя толку, — изрек отец во время вечери, безнадежно махнув рукой и криво усмехнувшись, добавил: поменял шило на мыло.
— Неправда, мой господин, твой сын никогда не был сапожником, — заступилась за меня мать.
-Ты что уже забыла, как он опозорил нас своей женитьбой? – отец принял дозу и начал закипать. Лицо его приобрело красноватый оттенок, а широкие брови с закрученными вверх длинными волосами стали еще темнее.
— Считай, забыла. Не переживай сынок. Лучше скажи, куда ты собираешься везти товар?
  Она обняла меня за плечи, подбадривая.
— Даже не знаю.
— Вези куда хочешь, только не туда где люди умываются песком вместо воды.
— Значит, на север.
  Я стал осматривать комнату, собираясь с мыслями. Добротные балки, поддерживающие потолок держались на таких же добротных столпах. На стенах из настоящего дуба висели вязки лука, чеснока, сушеная рыба к пиву – отцова слабость. Еще догорал огонь, на котором поджаривалось мясо к вечере. Как хорошо и уютно дома, но необходимо спешить пока погода позволяет, и осеннее море еще не разгулялось в дикой пляске под аккомпанемент ветра. Я еще ни разу не был в Херсонесе. Завтра и отправлюсь.
  Дул попутный ветер. Наш корабль на полном ходу летел к незнакомым берегам Херсонеса. Под палубой спали рабы-весельники, восстанавливая силы, а я, сидя возле мачты, мысленно был уже там. Чем встретит меня незнакомая сторона? За бортом пенилась изумрудная волна, а впереди судна, поочередно выскакивая из воды, неслась стая дельфинов. Решив, что боги дают нам добрый знак, я успокоился. Вспомнил мамины глаза, ее напутственные пожелания. Особенно последние слова, оброненные с ее уст уже на пристани: дешево не продавай, домой не вези. Как из дому гнала. Мама высказывалась редко, но ее слова, как и те неповторимые узоры, что создавали ее неутомимые руки ковровщицы, врезывались в память надолго. Десять лет назад от берегов Антиохии я привез себе молодую жену. Вскоре выяснилось, что в мое отсутствие она дарила свою любовь другим мужчинам, пылая страстью к их деньгам.
— Взял блудницу – ставай в очередь, — сказала мать, только и всего.
  Я проводил время в обществе других купцов. Многие из них не впервые посещали Херсонес и рассказывали всякие небылицы про обычаи и нравы в тех краях. Особенно забавным показался мне рассказ о вечно юной царице Херсонеса. Якобы она часто является среди людей самым неожиданным образом. Лицо ее скрыто за черной маской, но тот, кто удостоится чести его увидеть готов выполнить любое приказание царицы даже с риском для жизни. Некоторые даже считали ее не просто смертной, а богиней. Другие утверждали, что она не одна, их много и каждый герой имеет шанс добиться руки одной из них. Даже подшучивали надо мной.
— Смотри парень, не посрами нас купцов. Херсонес это тебе не Антиохия.
Ох уж эти купцы и все-то они знают.  Услышав, что я впервые плыву в те края, они, окружили меня тесным кольцом и стали объяснять мне как я должен вести себя, чтобы не попасть впросак.
— Когда они видят нового для них человека, то обычно спрашивают: «А у вас есть эликсир для мытья полов?» 4  А ты отвечай: « А у вас есть море стеклянное?» 5  Если же начнешь расспрашивать, что да как  они тебе такого нагородят. Смотри не вляпайся, а то станешь рабом в этой стране вечных снов.
  Вот так коротая время байками купцов и песнями моего раба, я и достиг берегов чужой стороны. Едва моя нога ступила на новую для меня землю, как в ушах прозвучало:
— А у вас есть эликсир для мытья полов?
  Несколько пар глаз с надеждой смотрели на меня, как будто от этого вопроса зависела вся их дальнейшая судьба.
— А у вас есть море стеклянное? – ответил я.
 В ответ они горестно развели руками, как будто их пригвоздили к кресту и, уныло опустив голову и плечи, побрели прочь. Я понял, что здесь скрывается какая-то страшная тайна и не стал испытывать судьбу, каждый раз отвечая, как меня и учили. 
 К сожалению, подарок богов не оправдал моих надежд. Все мои попытки одеть его пристойно разбивались о его вечную жажду истины. Сбыв почти задаром новую одежду, он без всяких укоров совести отправлялся на ее поиски. Домой приходил на одних бровях. Истина всегда валила его с ног лицом в лужу. Как бы ни хороша была погода, лужу он находил всегда. Ставить продавать мыло вечно грязного и одетого в лохмотья продавца было весьма глупо. Но и мои попытки потерпели крах. Выслушивать бесконечные споры покупателей, да еще и самому ставать
 
4. Эликсир для мытья полов – книга Н. Морозова «Христос».
5. Море стеклянное – Интернет.
предметом их насмешек?  Пусть уж лучше смеются с Затычки, решил я и пошел к морю.
  Одной попытки доверить торговлю рабу оказалось достаточно, чтобы под корень срубить все дело. Обменяв кусок мыла на вино, он тут же за прилавком начал его распивать. Когда голова его стала в полном порядке, как высказывался он про свое состояние полного прозрения, а ноги совсем перестали слушаться, базар превратился в театр. А я беззаботно гулял по берегу, кидая для развлечения в воду камешки.
— Спеши на рынок, а то пропустишь самое интересное! – послышался крик с обрыва. Не жалея ног помчал к лавке, предчувствуя неладное. До базара добежал в самый разгар страстей. К прилавку невозможно было пропихнуться. Я стоял и проклинал все на свете, а Затычка пронзительным голосом кастрата провещал на весь базар:
— Олухи царя Небесного! Что вы смыслите в гигиене? Это же не мыло, а ресница Ангела! Это ключ к вечной молодости! Вы меня слышите, это ключ к бессмертию, черт побери! Ему красная цена пять талантов, а я даром отдаю!
  Как за вспышкой молнии следует раскат грома, гром хохота был ответом на его пламенную речь.
— Как дела, ясноглазый? Помощь не нужна?
  В наряде из парчи и виссона передо мной стояла молодая панночка. Ее лицо было спрятано за темной маской, а из украшений только черные шнурки с белыми крапинками, вплетенные в темные волосы.
— Лучше не бывает! А если моя очаровательная госпожа согласиться помыть ноги перед уважаемым собранием, то вообще будет шик.
  Вдруг стало очень тихо и только было слышно, как упал Затычка. Я понял, что сгоряча забыл все рассказы о необыкновенной царице Херсонеса, считая их больше вымыслом, и уже хотел, упав в ноги царицы просить прощения. Теперь за мою жизнь никто не даст и ломаного гроша. Так думал я и совершенно неожиданно услышал:
— Хорошо, мой господин. Пусть будет по-твоему.
  По знаку царицы толпа расступилась, и она подошла к прилавку. Вмиг появился стул расшитый золотом, таз искусной работы и кувшин с теплой водой. Рабы подставили свои спины, а рабыни помогли правительнице взойти на стол и сесть на стул. В таз налили воды. Панночка поманила меня пальчиком, и я послушно подошел, будь что будет. Царица приподняла край своего платья и все увидели ее маленькие ножки в золотых туфельках.
— Мой!
  Что оставалось делать? Мне подали кусок мыла и я, не дыша, помыл ей стопы на глазах изумленной толпы. Мои руки тряслись, а ноги отказывались служить. Нет! не от страха, просто я очень чувствителен к женской красоте. Почти не помню, как вытер ее ноги полотенцем, как обул ее туфельки.
— Менее чем за два таланта не продавай, иначе пожалеешь, — сказала она напоследок.
  Я не знал, что делать. Подумать только два таланта за кусок мыла? Это же безумные деньги. Но поскольку толпа не расходилась, надо было называть цену.
— Даром отдаю, — неожиданно пропищал Затычка, вставая. Послышался смех.
— Эх! Ни вашим, ни нашим, — решил я и назвал цену: один талант.
  Толпа не пошевелилась. Наверное, посмеялась надо мною царица? Но почему больше не смеется толпа? Воцарилась напряженная тишина.
— Два куска, — сказал старый меняла и подал два мешочка с золотом.
  Я облегченно вздохнул. До обеда шла торговля. Все почему-то брали по два куска. Откуда у людей такие деньги? Остались даже недовольные, которым мыла не досталось. Что за странная страна? Пришлось нанимать две телеги, чтобы перевезти золото с базара. Нас сопровождала вооруженная охрана. Сказали что от правительницы. Охрана осталась и на ночь.
  Ночью не спалось. Не покидало чувство вины. А я все мерил шагами комнату, вышел подышать свежим воздухом – не помогло. Вот если бы, хоть кто взял один кусок, — так нет же. Что же это за царица в маске и без короны, волю которой так боялись нарушить ее подданные? Лег прикорнуть и вновь увидел царицу. Она молчала, только черные шнурки, вплетенные в ее волосы то вместе, то порознь шептали мне: «Ничего не бойся, и я буду твоей». Проснулся и уже больше не мог уснуть.
  Рано утром явилась большая и пышная процессия слуг и рабов.
— Царица приглашает, — торжественно сказал посланец и провел до нош. Ноши понесли по утренним улицам еще сонного города, а следом мое золото. Я терялся в догадках, чтобы все это могло значить. Еще издали увидел дворец из белого мрамора. В центре высился огромный купол, покрытый золотом. К нему примыкали четыре притвора на четыре стороны света. Меня ввели в один из притворов, который оказался не чем иным как библиотекой. На полках лежало множество свитков из кожи, папируса, глиняные таблички и даже куски бересты с непонятными знаками. Дальше стояли пустые полки. Пройдя их, мы оказались в тронном зале, где на меня обрушилось обилие воздуха и света. Двери за мной закрылись, и я остался один на один с царицей. На этот раз она была в белой одежде, но по-прежнему в темной маске. Ни короны, ни украшений как будто маска была знаком ее власти. Она приняла меня стоя как равного.
— Много наторговал, купец? – спросила правительница после моего приветствия.
— Да! Очень много.
— Сколько?
— Тысячу талантов.
— Продешевил, ты купец. Ох, как сильно ты продешевил, — горько сказала царица и отвернула в сторону свое лицо, словно я ее чем-то обидел.
— Ты, наверное, удивляешься, купец, почему я не снимаю своей маски. Для моих подданных это большая тайна, но тебе я признаюсь. У меня как для царицы есть большой недостаток – я не умею скрывать свои чувства. И тут ничего не поделаешь — все мы Татьяны таковы.
  У правительницы был приятный и нежный голос, и только чрезмерная ее взволнованность не давала в полной мере насладиться его звучанием.
— Как твое имя, купец?
— Юрий.
— Скажи мне, Юрий, ты плебей или в школе задних пас?
— Почему царица спрашивает меня об этом?
— Потому что вчера ты сделал две большие глупости. А теперь подумай какие, если тебе известен язык земной мудрости.
  Я не мог скрыть своего удивления:
— Язык земной мудрости? Впервые слышу.
— Или язык богов, если тебе будет угодно, — подсказала мне царица.
  Она стала нервно прогуливаться по залу, давая мне возможность собраться с мыслями. Откуда мне может быть известен язык богов, неужели Септуагинта? Да я его почти забыл. Зачем купцу знать язык земной мудрости? Зачем давиться грибами, когда вдоволь мяса? Зачем знать язык богов? Они же у нас не отовариваются. Много путешествуя, я в совершенстве владел многими языками, без особого труда постигая их логику и структуру речи. Творец назвал жену Адама помощницей. Меня бросило в жар. О боги, что я наделал?! Царица призналась мне в любви, а я привселюдно оголил ее ноги. Но почему она позволила так унизить себя, омыв ноги перед толпой? Для этого должно быть существовала весьма веская причина, но какая? Я терялся в догадках, и вконец спросил:
— Какая вторая глупость?
— Как ты думаешь, что означает ресница Ангела?
  Она стала напротив, ожидая ответа.
— Возможно, раскаты грома, — высказал я предположение. – Но разве стоит принимать всерьез слова пьяницы?
— Разве средство для очищения тела стоит пять талантов? – в свою очередь спросила царица.
  Я молчал, не находя ответа.
— Что молчишь, как-будто у тебя душу украли?
  Ее карие глаза видели меня насквозь. Роковая женщина, как любила называть себя та юная потаскушка, таки украла мою душу. Образ распутницы давно растаял в моей памяти, но отвращение к женщинам не проходило. Я понял намек и отвел глаза: зачем отмывать душу, которой нет?
— Ты мог бы скинуть иго богов и подарить людям счастье, а вместо этого подарил горе. Твое тело, дух и душа действовали в полном согласии с их волей. Три шестерки, ты знаешь, что это такое?
  Я, конечно, знал. Шестерка означала согласие.
— Разве можно скинуть иго богов? – в свою очередь спросил я.
— Да ты, оказывается, не познал истинной красоты математики и вряд ли отличишь смокву от винограда, жалкий недоучка. Что ты знаешь о трех шестерках? Отвечай.
— Открыт для светлых и темных сил. Настоящий мастер своего дела. Ум, имеющий мудрость.
— Все верно. Темным силам ты уже послужил. Так послужи теперь светлым, очисти воду, которую ты осквернил.
  Я слышал только голос правительницы, но по тону и звучанию ее речи мог только догадываться, какие сильные эмоции отражались на ее лице. Царица вновь стала нервно ходить по залу, что-то обдумывая. А в моей душе постепенно начала подниматься волна протеста. Наверное, душа у меня все же осталась – просто не стало уважения к женщинам. Если бы у меня было время все взвесить, я бы возможно и решил эту задачу. Но своим вмешательством царица лишила меня такой возможности.
— В моей стране деньги – это время, — сказала правительница, — и ты украл его. Невозможно за тысячу лет сделать то для чего отпущено две тысячи лет. Но это не самое худшее из бед. Деньги  это ещё и знание. Ты дважды вор и предатель.                    
  Я слушал царицу и не верил своим ушам. Я вольный гражданин Рима прибыл в какую-то варварскую страну продавать свой товар, а мне навязали невероятную цену, да еще и делают из меня преступника. Так вот что значила дворцовая охрана. Это уж слишком.
— Я гражданин Рима, — сказал я как можно тверже.
— Даже гражданин Рима не может запихнуть математику в кубышку, — ответила правительница насмешливо.
  Эта фраза совсем обезоружила и обескуражила меня. А царица, не отводя своего пристального взгляда, между тем продолжала:
— А знаешь почему?
  Вместо ответа я пожал плечами.
— Потому что она живая. До сих пор ты видел только маску. Хочешь увидеть ее лицо?
  Стало понятно, куда клонит царица. И я твердо ответил: Нет!
— В таком случае ты уйдешь ни с чем и разделишь судьбу своего раба.
— А как же мое золото?
— Твое золото стало заклятым, и тебя убьют при первой же возможности. И чтобы ты  в этом ничуть не сомневался я дам тебе один талант. Это твоя цена, ты сам назвал ее.
  Она замолчала, давая мне время все обдумать. Понятно, что я стал пленником и моя доля полностью в ее руках. Не верить царице не было смысла, я сам видел, как люди платили по два таланта за два куска мыла только по одному ее слову.
— А если я скажу да?
— Тогда ты станешь уязвимым. Каждый узнает тебя по глазам и как в зеркале увидит самого себя. Все чистосердечные женщины мира будут влюблены в твои глаза, а лукавые ненавидеть. Все праведники станут за тебя, а нечестивцы против. Чтобы никто не обидел тебя, я за ночь собственноручно сшила плащ с колпаком, он твоя защита. Не снимай его ни при каких обстоятельствах, ибо тогда только чудо спасет тебя. Если снимешь, забудешь меня и разделишься надвое. Дух твой будет на севере, а душа на юге. Одна твоя половина будет жить в одном времени, а вторая в другом и ты не будешь иметь покоя ни днем, ни ночью, потому что второй твоей половиной станет блудница. Но если это и случится я дам тебе знамение в правой руке, чтобы ты мог вспомнить меня. Если бы ты был воином, то знал бы, что в бою часто побеждает не тот, чья десница сильнее, а тот, чей клинок лучше закален. Ты принесешь мне меч Ангела, который будет крушить все мечи как солому и вернешь моему народу то, что украл у него.
  Царица замолчала, ожидая ответа. Мы оба стояли, молча глядя друг другу в глаза.
— Я согласен, повелительница, но где искать меч Ангела?
— Не думай об этом, все уже предопределено свыше.
  Она взяла синий плащ, висевший на спинке ее трона, обильно украшенного жемчугами, и накинула на мои плечи. Я хотел поправить его, но руки не повиновались мне. Всего бывало, но такого еще не было. Царица заткнула мешок с золотом мне за пояс и, сняв маску, поцеловала прямо в губы. Как сладок был этот поцелуй! Как хотелось обнять ее и никогда уже не разлучаться, но руки опять не повиновались мне. Я мог только стоять и до боли всматриваться в прекрасное юное лицо. Казалось, я знал ее всю жизнь. Как же я мог раньше жить без нее?
— Не теряй ни мгновения, мой герой, наступают лихие времена. Я не сойду с места пока ты не вернешься с мечем.
  Я поспешил из дворца. Возле дверей оглянулся. Моя царица, поднявши вверх десницу, махала мне носовым платком. Ноги сами понесли меня в сторону гавани узнать, когда отплывает корабль до Ионии. В душе бушевала буря, держал в руках золотую рыбку, а ушел несолоно хлебавши. Мне казалось, что волос на моей голове горит от досады.
— Ты вор! Вор! Вор! – кричал я сам себе на бегу, цепляясь ногами за камни и не чувствуя боли, а люди шарахались, наверное, принимая за бесноватого. Мое сердце сжималось и кричало болью от обиды. Ведь бог предупредил меня. Почему я понял его только сейчас, когда изменить уже ничего нельзя? Неужели был прав мой учитель? Запах моря и плеск волн немного успокоили меня.
— Отчаливаем в полночь, — процедил сквозь зубы бородатый капитан с огромною как у льва копною рыжих волос на голове, сердито сверкнув глазами, — опоздаешь, ждать не будем.
  Насунув колпак на самый нос, невесело побрел к месту своего временного жилища. А там, не находя себе места  от волнения, решил пересчитать деньги, чтобы как-то успокоиться. Руки вновь отказали.
— Что делать? Что делать? – нервно бормотал я, блуждая взглядом по комнате. Посмотрел на кучу одежды, и оторопел.  Скоро меня никто не отличит от моего раба. Искать прачку уже поздно, а заставить стирать Затычку нереально. Он согласен делать самую грязную работу только не стирку. Решил постирать сам и, выпросив у хозяина дома посуду для стирки, принялся за дело. Эта работа немного успокоила меня. Как будто не стирал, а правительнице ноги мыл. Неужели это было со мною? Все произошло  так быстро, так неожиданно, как утренний сон. 
 
 
                                                              4
 
  Вечером, быстро собравшись, в сопровождении раба поспешил к гавани. Рассчитавшись за проезд, устроился возле мачты. Море в эту пору было относительно спокойным, и погода не предвещала потрясений, но все же не обошлось. На четвертый день плавания, когда я грелся на солнышке после прохладной ночи, ко мне подошел капитан вместе с двумя помощниками очень неприятной наружности. Они подняли меня и поставили на ноги перед бородачем.
— Признавайся, сучий сын, где колдовать научился? – прорычал он мне прямо в лицо. Раскрасневшийся от злости, раздувая ноздри, капитан вызверился на меня, ожидая ответа.
— Я не умею колдовать, — сказал я ему.
— А это что?
  Он показал мне медные монеты. Сколько лет торговал, таких медяков ни разу в руках не держал. На одной стороне были отчеканены венки с пшеницей. На другой серп и молот, и какие-то неизвестные знаки. В каждой монете была дырка. Я же расплачивался с ним золотыми, одну сторону которых украшал двуглавый орел, а другую – царская корона.
— Почему они дырявые, ты, что их где-то стрельнул? – выдохнул он на меня запах лука и дешевого вина.
— Это не мои.
-Расскажешь девочкам в порту. Если, конечно, доплывешь?
  Взгляд его серых колючих глаз остановился на моем плаще.
— Снимай, я даром никого не катаю.
  Огненнорыжая волосатая рука потянулась к моей одежде. Скрестив руки на груди, я крепко вцепился в свой плащ. Капитан кивнул помощникам. Не успев взять меня за руки, они разлетелись в разные стороны как котята. Это меня приятно удивило.
— Где его раб? – гаркнул левоподобный сын моря.
  Затычку притащили волоком, как мешок. Рабу, наконец, повезло заработать у кого-то на выпивку и он едва держался на ногах, сонно моргая зелеными глазами и блаженно улыбаясь, словно душа его пребывала вместе с богами.
— Признавайся, вонючка, твой господин колдун?
— Колдун он или нет, я не знаю, — заплетающимся языком произнес раб, — но то, что живому псу лучше, чем мертвому льву, это я знаю точно. Боги любят тебя, кэп, и подарили тебе обереги.
 И, показав мореплавателю язык, грохнул на палубу. Капитан натянул мне колпак  до подбородка.
— Не люблю катать за красивые глазки.
  Эта неожиданная метаморфоза вызвала у меня массу вопросов. Неужто, мое золото превратилось в медь? Я заглянул в мешок. Нет, мое золото осталось без изменений. Но не повторится ли это вновь и, как только я рассчитаюсь им, оно станет медью? Может быть, я рассердил Бога иудеев? ведь их священная книга приравнивает непослушание к колдовству. Внутри у меня все охладело. Может выбросить его за борт? Надо успокоиться и подумать. Я присел у борта и стал наблюдать за волнами. Они плавно и величаво как царицы следовали друг за дружкой, не настигая и не отставая. Когда их согревало солнце, они искрились от радости, переливаясь серебром. Только светило пряталось, они темнели, как будто гневались. Успокоившись, стал рассуждать дальше. Если моя судьба в руках иудейского Бога, то стоит принести ему жертву. Может Он сменит гнев на милость? Наверное, я так и сделаю при первой же возможности. Скорее бы только оказаться дома и не видеть этих любопытных глаз, что отовсюду смотрят на тебя. Ночью мне снились царевны, они плавно и величаво следовали одна за другой, а неизвестный голос проговорил:
— Вместо меди буду доставлять тебе золото, и вместо железа – серебро, и вместо дерева – медь. ( Ис. 60. 17.) Я проснулся в слезах и стал думать о своей царице. Смогу ли исполнить ее волю и что это за голос, который так зло посмеялся ночью над моим горем? Какому богу он принадлежит и почему моя душа так остро и болезненно отреагировала на эти слова?
  Родной город встретил криком чаек, как бы оправдывая свое название Лариса, плеском волн, неистребимым запахом рыбы и шумом пестрой толпы на причале. Еще издали увидел отцовскую тунику и красный платок матери. С ними было два раба. Я сошел на берег и как во сне обнял мать, что бросилась мне на шею.
— А где товар? – растерянно спросил отец, увидев, как следом за мной сошел и раб, не имя в руках ничего кроме узла с одеждой и своей лиры. На все вопросы я молчал и когда отец достал меня своей надоедливостью, коротко процедил сквозь зубы: Продешевил.
— Сильно продешевил? – спросила мать.
— Сильнее не бывает.
  Мать не стала больше задавать никаких вопросов, материнским сердцем чувствуя, произошло что-то непоправимое. До самого дома я не проронил ни слова. Да и кто бы поверил моим словам? Ребенок оставил рассудок на крутых берегах Херсонеса, — подумали бы родители.
  Отец стал выспрашивать у раба. Но тот на все вопросы отвечал односложно:
— Продешевил мой господин, продешевил, — и сокрушенно качал головой.
— Ты что и рыбки к пивку не привез? – спросил отец у меня.
— Нет!
  Это так расстроило его, что он замолчал и только сердито сопел остаток пути.
  До самого дома меня не покидало ощущение, что за мной кто-то следит, и я таки не ошибся. На следующий день, желая как-то отвлечься от своих мыслей, я пошел потолкаться на рынок. Все было как всегда. Продавцы расхваливали свой товар, покупатели долго выбирали, долго торговались. Лучше всего продавалась вяленая речная рыба из Херсонеса. Я неспешно побрел к дому. Неожиданно на одной из безлюдной улиц на меня напали двое. Один уже занес надо мною свой кинжал, но мой стилет оказался быстрее. Злодей замертво упал к моим ногам. Другой повел себя довольно странно. Он не убегал, но и не нападал, несмотря на то, что был вооружен.
— Что вам нужно? – спросил я, держа наготове окровавленное оружие. Он бросился бежать, я вслед за ним. Мы долго бежали и оказались на берегу моря. Здесь убегавший остановился и, скрестивши руки в белых перчатках на груди, посмотрел на меня, как бы приглашая к разговору. Усевшись на камень и, вытирая пот с лица, я повторил свой вопрос.
— Меня зовут Филон, — сказал странный разбойник.
  Филон был молод лет до тридцати, красив, олимпийского телосложения, а взгляд его голубых глаз внушал доверие.
— Юрий, — ответил я неохотно.
— Мой господин великий маг, а для всех просто купец, – начал свой рассказ Филон. – Он мечтает стать властелином мира и для этого придумал очень неожиданный способ. Рабов способных к рисованию он заставляет рисовать портреты умерших людей, известных своими добродетелями. А остальных принуждает молиться к этим картинам о своих нуждах.
— Ну и что? – сказал я сердито. – Все народы молятся своим богам.
— Но это не боги, а люди и основная идея мага заключается в том, что слабый должен поклониться сильному. Хозяин очень доволен своей выдумкой. Чем больше картиномольцы общаются с картинами, тем более сильный душевный разлад возникает у них. Их постоянно тянет к сильным натурам, а находясь рядом с ними, они жестоко страдают душевно. И это заставляет их искать помощи не у людей, а у картин. Разделяй и властвуй, без конца повторяет маг. Его сообщники попрекают ему, что рабы много молятся и мало работают. А он оправдывается, что время, потраченное на общение с картинами это деньги в их кубышках. Они же предлагают более простой способ воровать у людей время и разум — достаточно разбудить у них внутренний голос. Из-за этого они часто ссорятся.
  Филон замолчал, вздохнул и стал смотреть на морской горизонт, пряча боль и печаль своих глаз. Я тоже отвел глаза, давая ему возможность спокойно договорить.
— После плавания до Херсонеса хозяин чего-то сильно испугался и срочно собрал на тайный совет своих сообщников магов. Я подслушал их разговор.
— Нам просто повезло, что этот кретин оказался глупее своего раба, — сказал он им. – Ангел Всевышнего принес в мир меч. И он не должен попасть в руки людей, ибо тогда власти магов придет конец.
— А что нам делать с мылом, которое наши люди скупили у этого олуха? – спросил один из сообщников.
— Сделаем из него плюшки и будем кормить всех голодных, — смеясь, ответил мой хозяин.
— Нам это не под силу, — возразили сообщники.
— Невозможное людям, возможно нашей госпоже. Тож не будем лениться братия. Наш рыцарский орден малинового и клубничного варенья возглавит крестовый поход в страну Знаний, который и приведет всех в страну Советов, где из сахарных уст нашей госпожи мироточит малиновое и клубничное варенье. Недавно я был в посте, — продолжил он свою речь, — дабы потом с большим благодарением и большим благоговением вкушать малиновое и клубничное варенье. В это время голубь, пролетая надо мною, уронил пшеничное зерно. Я не устоял перед искушением и съел его.  В тот же час предо мною предстал огромный зверь о семи головах и десяти коронах, который боролся с виноградной лозой.  Госпожа по-матерински укорила меня и предупредила, дабы я никогда больше не вкушал пресного хлеба, ибо тогда большая река похитит меня из ее уст. А еще она открыла мне тайну зверя. Он наш царь и мы обязаны в страхе и трепете повиноваться ему.
— Следи за базаром, Гапон!6 – закричали господа рыцари. Они уже подвыпили и решили, что самое время выяснить, а кто же из них самый главный. – Нет у нас другого царя кроме госпожи.
— О несмысленные маги! Кто внушил вам не покоряться таинствам госпожи? — закричал в ответ разгневанный хозяин. – Неужели вы и впрямь верите, что наша одежда и амулеты творят чудеса? Это все дела рук нашей госпожи, а мы только ее персты. И тот внутренний голос, о необходимости которого глаголит большинство, не от нее ли? Да мы просто пешки в большой игре и плоха та пешка, которая не мечтает стать королевой. Волшебную палицу, как символ верховной власти, госпожа отдаст тому, кто любит сахар больше чем жизнь и кому чужое горе за сахар.
 
6. Гапон – Гапон Георгий Апполонович. 1870 – 1906гг. Поп. Религиозный и политический деятель. После расстрела организованной им мирной демонстрации рабочих девятого января тысяча девятьсот пятого года назвал царя Николая Второго зверем.
Для своих врагов госпожа станет железной леди и тогда все узнают, какое у нее сердце и каково
быть врагом ее сердца. Так она пообещала мне. А ее слово  – железо.
— А где доказательства, Гапон?
— Доказательства будут. Я добуду золото царицы Херсонеса, и на четвертый день после заключения торговой сделки вы убедитесь, что это медь, заговоренная по моей просьбе нашей госпожой.  Ведь мы дети ее уст и мама нам ни в чем не откажет. Потому как наше дело правое.  Мы истинные правонаследники этого мира!  Пусть бушуют стихии и не утихают страсти! Чувства это все, разум – ничто!
 Такими словами закончилась их тайная вечеря.
— Почему же ты предаешь своего господина? – спросил я у Филона.
— Когда они получат золото царицы и ее плащ они убьют меня.
 Во время предыдущей стычки я заметил, как Филон, замешкавшись, нечаянно нанес удар ногой своему товарищу и тем самым лишил его возможности нанести удар внезапно. Так вот почему  Филон предал его. Он спасал не мою жизнь, он спасал свою.
— Что же делать? – сказал я вслух и повернулся в сторону моря, ища у него совета. Сердитые волны, шипя, перекатывались по берегу, и только краб боком бегал по камешкам, словно искал спасения неизвестно от кого и от чего. А осенний ветер гнал обрывки туч в неведомые страны.
— Купи меня, — услышал я голос Филона, — будем искать меч Ангела вдвоем.
— С какой радости?
— Сделай вид, что узнал во мне обидчика и хочешь отомстить. За херсонеское золото он отдаст меня.
— Ты в своем уме? Купить раба за талант золота, а если он догадается?
— Я хорошо знаю своего господина. Он из тех, кто алчет легких путей и с головой совсем не дружит. А когда до его головы дойдет, о чем говорит его сердце, мы будем далеко.
 Мы разошлись порознь. Переночевав у знакомого, утром взял всех рабов и пошел в сторону рынка, где жил маг. Я назвал себя и вскоре нас впустили на широкое подворье. Из большого каменного дома вышел хозяин. Мы приветствовали друг друга. Сквозь щели в деревянной загородке на нас смотрели огромные псы, готовые в любой момент накинуться на любого по знаку хозяина.
— Что за неотложные дела привели тебя сюда в столь раннюю пору? – спросил он любезно, поглаживая холеную бороду.
— Продай мне своего раба, сказал я, напустив на себя сердитый вид.
  Одна рука купца покоилась на амулете в виде креста, висевшего на шее, другую он приставил к уху.
— Какого из них? У меня их много.
— Который носит белые перчатки.
— Филона? – брови купца удивленно взлетели, а лицо приняло задумчивое выражение. Выпятив нижнюю губу, он что-то обдумывал.
— А ты знаешь, сколько он стоит?
— Сколько?
— Один талант херсонеского золота.
— Купец, наверное, шутит, — сказал я, криво улыбаясь и рассматривая добротные амбары.
— Позвать сюда Филона.
  Вскоре Филон стоял перед нами.
— Посмотри на его руки. Ты видел когда-нибудь у раба такие руки?
  Филон снял белые перчатки, и я увидел белые руки, которым позавидовали бы многие из знатных женщин. Лишь бы купец ничего не заподозрил, я стал лихорадочно ходить взад вперед, сердито зыркая то на купца, то на его раба. Махнув рукой, прошипел злобно: Твоя взяла. Мешок с херсонеским золотом перешел в руки купца.
 
 
                                                                    5
 
  Не теряя ни минуты, я с Филоном и Затычкой покинул дом, воспользовавшись тайным ходом. И поспешил в порт, сев на первый же корабль, плывущий в Афины. С Афин поплыл в Александрию. Родителям я не сказал ничего.
   Филон оказался полной противоположностью подарку богов. Если Затычке ничего не стоило даже из камня вышибить слезу, то Филон, кажется, мог заставить улыбнуться и сфинкса. Никогда нельзя было понять, когда он говорит всерьез, а когда шутит. Он так и остался для меня загадкой, немым сфинксом песков Аль Химии.7  На мое замечание, что он мало походит на ионийца (грека), Филон ответил, что он из Гипербореи.
— Значит, ты Гипербориец, — сказал я.
— Ничего подобного, — ответил он. – В Гиперборее гиперборийцев никто никогда и в глаза не видел. Там живут лунатики.
— Лунатики? – удивился я. – Откуда?
— Оттуда, — сказал Филон и показал пальцем на небо.
— Значит, они упали с Луны, — сказал я как можно ехиднее. – А позволь спросить, как сие произошло, оптом или в розницу?
— Можно сказать, что и так и этак. Одни упали в день Солнца и отмечают этот день сообща как праздник. Другие упали в день Сатурна и тоже отмечают этот день. Третьим пофартило упасть в день Венеры.
— А к какой группе относишься ты?
— Я из тех, что в день Юпитера сразу после дождика.
— Значит, ты празднуешь день Юпитера, — сделал я вывод… и ошибся.
— Ни за что! Нас и так считают за уродов. Поэтому мы лицемерим и пристаем к какой-нибудь компании.
   Этот разговор стал забавлять меня все больше и больше так, что напрочь забылись все тревоги.
— А есть ли разница упасть до дождика или сразу после дождика? – спросил я.
— Конечно, — ответил Филон. – До дождика падают всякие там правители, богачи, епископы, а после философы и мудрецы, презревшие власть и богатства мира сего.
— Так вот почему вам приходится скрывать свое грехопадение в тайне. А чем отличается жизнь в Гиперборее от нашей? Чем занимаются лунатики, кроме того, что ходят ночью по крышам?
— На этот вопрос я не могу дать тебе ответа. Иначе меня побьет Кремлевская лихорадка, и я до скончания века буду рассказывать сказки. Я и так сказал слишком много.
— Значит, ты философ и должен знать даже больше чем купец, — не отставал я от него. — Расскажи мне об эликсире для мытья полов.
  И я рассказал ему о том, что происходило в Херсонесе.
 
7.  Аль Химия – греческое название Египта.
  — Ты был в стране снов, а  когда все исполнится, ты узнаешь, что это значит. Только знай, что в стране снов ответ звучит как вопрос, а слезы становятся радостью.
  В Александрию мы доплыли без приключений. В порту вместе с нами причалил еще один большой корабль.
— Добрая весть! добрая весть! – прокричали с его палубы. И одновременно несколько человек, как будто только ждали этого, побежали в город, крича на ходу: Добрая весть! Добрая весть!
— С чего это они? – спросил Затычка, которому это было в новинку.
— Прибыл корабль с пшеницей, — ответил ему Филон.
— Подумаешь, добрая весть, — разочаровано сказал Затычка. – Вот если бы с вином.
  И он мечтательно вперил свои зеленые глаза в морской горизонт, как бы ожидая оттуда подарка. Чем и позабавил нас премного.
  Из Александрии мы с караваном купцов направились в Иерусалим. Так судьба закинула меня в Иудею.  Жить у коменданта было безопасно, но надо было спешить с поисками меча. Вечером решился посоветоваться с родичем. Его комнату я нашел пустой и темной, а из залы с бассейном слышались смех и голоса. Поспешил туда. Лучше бы я этого не делал. В бассейне из розового мрамора в свете факелов сидел голый комендант Иерусалима в окружении шести оголенных местных блудниц, предел мечтаний любого воина. Он и его вакханки хлестали вино из кубков.
— Айда к нам, — он поманил меня рукой. – Девочки не против.
  Я брезгливо поморщился. Увидев это, старый вояка, со словами: « Если мои красотки тебе до сраки, то и ты им тоже. Убирайся вон, мамочкин сынок! », запустил в меня бронзовым кубком. Я уклонился и под звон кубка, что катился по мраморному полу, прожогом выскочил из залы, провожаемый хохотом подвыпивших девиц.
  Утром капитан сам зашел ко мне. Вид у него был помятый, но на настроении это не отразилось. Упав на подушки, он спросил:
— Сынок, какие проблемы? Сделаю все, что в моих силах.
— Я ищу меч, — я замолчал, решаясь, стоит ли открывать свою тайну или нет, и наконец, отважился: я ищу меч Ангела.  
  Капитан сорвался с места и начал бегать по комнате, его босые ноги, утопая по щиколотки в персидских коврах, мелькали у меня перед глазами. Немного упокоив свой воинский дух, он остановился и оценивающе посмотрел на меня.
— Наверное, мир действительно перевернулся. Я дам тебе шесть легионеров, поедешь в Капернаум.
— В Капернаум? – удивился я. – А почему не в Дамаск?
— Ты сам сказал, что тебе нужен меч Ангела. Вот я и посылаю тебя к Ангелу. Если не там, то уже нигде.
  Сборы были короткими. Мы запаслись провизией на два дня пути. Капитан не поскупился на коней, дал самых лучших. Когда из конюшни вывели вороного красавца, у меня даже дыхание перехватило от восхищения.
— Нравится? – спросил комендант, с гордостью гладя умное животное по шее. – Сам Пилат просил продать, а я не уступил.
  Конь уткнулся капитану в плечо, и с глаз вороного скатилась слеза.
— Ужель и ты знаешь то, чего я не знаю? – молвил тот растроганно. – Что моя жизнь? Одна кровавая темная ночь и только ты, мой друг, окраса этой ночи.
  По обветренному лицу воина тоже скатилась слеза. Он обнял коня одной рукой, меня другой. Я вскочил в седло, капитан ладонью ляснул коня по крупу.
— Пусть Фортуна улыбнется тебе, сынок.
  Мы выехали задолго до обеда, рассчитывая заночевать в Назарете. Мое сердце было полно надежд, поддержка брата отца придала мне уверенности. Путь на север показался намного привлекательней, чем когда мы недавно двигались им на юг. Пышность трав и дерев тешила глаз.
  Уже в вечерних сумерках мы подьезжали к Назарету и я решил остановиться на ночлег в караван-сарае, который предстал нашему взору. Захотелось узнать новости с родины, послушать что говорят Назаретяне о своем пророке, возможно, увидеть кого-нибудь из старых знакомых. Сказалась купеческая привычка. Филон был против.
— Мы здесь инкогнито. Не стоит привлекать лишнего внимания. Найдем другой ночлег.
  Я решил проигнорировать его опасения и направил  Чемпиона, так звали моего коня, в сторону глинобитных стен караван-сарая под крышей из пальмовых листьев. До Капернума оставалось рукой подать, к тому же с нами были солдаты, и опасность не казалась мне уже такой большой как прежде.   Воины остались на свежем воздухе, а я со своими рабами вошел в караван-сарай. Увидев мой богатый наряд и военный эскорт, хозяин засуетился, освобождая нам место в переполненном зале, и даже не стал требовать плату наперед. Я улегся на цыновку и осмотрелся. Рабы присели рядом. Атмосфера помещения при мерцающем свете факелов напоминала пиратский корабль накануне резонансного события. Как если бы капитан корабля, захватив в плен принцессу королевской крови, вдруг решил сочетаться с ней законным браком. Команда в недоумении, никто не знает, чем все это закончится: хорошо или плохо. Пойдет ли по своей воле за разбойника принцесса? А если да то, что будет потом? Не купит ли их кэп себе прибыльную должность сатрапа и не станет ли потом судить и вешать своих бывших товарищей, выслуживаясь перед законом с той же неистовостью и жестокостью с какой прежде грабил мирные корабли? Вопрос далеко не праздный.
— Добрые самаритяне! Не верьте этому бродячему проповеднику. Он Назаретянин и шпион Ионитов, — вещал тщедушный иудей, тряся седыми пейсами, стоя посреди залы в рваной серой от дорожной пыли мантии, сам похожий на бродягу, держа в руках свои нехитрые пожитки. Суковатая палка и дорожная котомка, из которой торчал хвост сушеной рыбы – вот и весь скарб. – Посмотрите, на чьи деньги живет этот пророк. Говорят, ему благоволят женщины, а кто платит – тот и музыку заказывает. И кончится это тем, что женщины приберут этот мир к своим рукам, а нас заставят целовать эти руки. Мужчины разучатся воевать!
  Старик все более и более распалялся, размахивая палкой и котомкой, словно метал в слушателей громы и молнии своих огненных слов.
— Они сядут у городских ворот и будут судить нас. Научат своих сыновей брить бороды, как это делают необрезанные.  Они запретят нам иметь наложниц, в конце концов. Я вас умоляю, вы этого хотите?
— Говоришь, мужчины разучатся воевать? – спросил один из слушателей. – Неужели за них будут воевать их женщины?
— Нет! Воевать будут их демоны, но целить они будут в людей.
— Ври больше, плешивый! Тоже мне пророк Илья нашелся.
— А я говорю, воевать будут железные демоны, — не унимался пророк. – Потому как этот самозванец, нигде не учившись и называясь при этом сыном Бога, купил душу дьявола за двести тысяч сребренников и тот служит ему.
— С чего ты взял, что Иисус шпион Ионитов? – послышалось из дальнего угла.
— А разве его ближайший ученик Симон не сын Ионин(сын грека)? А тот что помоложе даже и не скрывает что он Иоанн(грек). Не верите? Сходите в Капернаум и посмотрите сами. Какие они ученики? Самые настоящие шпионы. Остальных они просто завербовали и замышляют совершить переворот в стране. Вслед за ними придут римляне и перебьют нас всех.
— Эти пророки тем лучше, чем больше камней на них навалено сверху, — сказал молодой верзила, вставая и сильной ручищей хватая старика за края одежды. – Окажем пророку  достойные почести. Вырубим на камнях его огненные слова и навалим на его бренное тело их с большую гору величиной с Фивскую пирамиду и у нас  тоже будет своя лестница в небо.
— Вы не посмеете, добрые самаритяне! – запротестовал иудей жалобным голосом, испуганно вращая глазами и тщетно ища поддержки у присутствующих.
  Он дернулся, послышался треск рваной одежды и смех из зала.
— Будешь знать, как обижать Назаретян, — ответил верзила и, закинув старика на плечо как мешок, понес к выходу. Только посох и котомка с рыбьим хвостом мелькнули в дверном проеме  на прощание.
  Я стал жадно внимать тому, что говорилось вокруг. Рядом со мной сидел тучный муж в богатой одежде и, припав красивому юноше на грудь, плаксивым голосом умолял:
— Исаак, разве я затем столько лет кормил, поил, одевал и холил тебя, вкладывая всю свою душу, чтобы  ты на склоне моих лет так опозорил отца, пускаясь на поиски столь сомнительных приключений?
— Папа, каких приключений? Я просто хочу воочию убедиться, правда ли то о чем говорят о Назаретянине люди, — оправдывался юноша.
— Конечно, правда, сынок. Ты же сам слышал, что он Назаретянин и шпион Ионитов. Эти северные варвары, переняв нашу веру, вздумали учить нас как надо поклоняться нашему Богу.  Какая неслыханная дерзость! Они хотят повесить нам на шею наши символы веры, как камни и утопить нас в нашей же религии.
— Ну и пусть. Когда мы вынырнем камни станут хлебами.
— Узнаю твою мать. У нее исключительный нюх на выгоду. А я всегда говорил, что этот Мессия в отличие от предыдущих самый настоящий коммерческий проект.
— Папа, а что в этом плохого? Ты же всегда говорил, что я твой самый лучший коммерческий проект. Может все гораздо проще: не так сталось как гадалось.
— Ладно, Исаак. Завтра отправимся вместе, одного я тебя не отпущу.
  Разговор отца с сыном закончился молчаливым согласием.
— Говорят, его мать плохая женщина, — послышался глас с другой стороны.
— А я слышал, что очень даже интересная.
— А что говорит Гамалиил о приходе Мессии?
— Он говорит, Мессия придет, когда пространство станет временем, а время пространством.
— Учитель имеет нас за ослов?
— А я ему так и сказал.
— А он?
— Он ответил: о если бы вы были таковы, то и я бы уверовал в приход Мессии.
— А что ты скажешь о времени прихода этого загадочного Мессии о, великий хранитель печати духа? – спросил Филон у Затычки.
— Когда улицы станут реками, а о враче-проповеднике скажут: кто он? – загадочно ответил Затычка, настраивая лиру, чтобы заработать на выпивку.
  Я подмигнул Филону и мы с ним, молча, не сговариваясь, подхватили еще одного непризнанного пророка и потащили вон из собрания в сторону хлева. В хлеву мы чуть не попадали, перецепившись в темноте о чье-то тело. Найдя сено, завалились спать.
  Ночь подарила мне странный сон. Я сидел посреди дня возле каменного льва с женским лицом, рядом возвышалась каменная лестница в небо. Неожиданно мне явились два кота. Один пепельного цвета с длинной красивой шерстью, другой огненно-рыжий с короткой шерстью. Они сели от меня на расстоянии вытянутой руки. Во рту каждого кота торчала какая-то неизвестная трава, свернутая в трубку. Концы этих трубок искрились, а из пасти дивных тварей курился фимиам. И вдруг один из этих живых жертвенников неизвестному богу заговорил языком человеческим:
— Хочешь стать казначеем в правительстве заговорщиков?
— Хочу, — ответил я.
— Тогда, падши ниц, поклонись нам. Здесь все наше и кому пожелаем тому и даем. Или ты фарфоровый и намеков не понимаешь?
  Я мигом  вскочил на ноги и, сделав глубокий поклон, коснулся пальцами земли, как этого требовал обычай, не смея поднять свое лицо, и только исподлобья наблюдал за ними. Они выпустили из своих пастей по кольцу дыма и когда кольца увеличились в размерах, живые жертвенники уселись внутри своих колец и стали подниматься к солнцу. О, поистине волшебная страна Аль Химия!
  Проснулся от противного крика осла. Посреди хлева на полу в обнимку спали два непризнанных пророка: молодой и старый. А рядом два кота: пепельный и рыжий догрызали хвост сушеной рыбы. За ними из яслей наблюдали две пары проголодавшихся печальных глаз осла и вола.
Я мысленно воздал хвалу богам и стал будить остальных. Затем щедро расплатился с хозяином караван-сарая, и мы вновь оседлали коней. 
  Наш путь лежал в Магдалу. Ехали не спеша, а из моей головы не шло ночное видение. Не выдержав, подъехал ближе к Филону и рассказал ему сон.
— Что ты думаешь обо всем этом? Неужели боги судили мне стать казначеем в правительстве заговорщиков?
— А почему бы и нет? – ответил Филон, как будто речь шла о каких-то обыденных вещах. – Что делает казначей? Пользуясь правом по своему усмотрению распоряжаться казной, он раздает из нее средства для ведения дел в первую очередь своим друзьям. А затем пишет отчеты о целевом использовании этих средств. Но все прекрасно понимают, что все эти отчеты – красивые сказки для народа. Будешь писать сказки для народа.
  Такой неожиданный ответ привел меня в еще большее изумление, чем сам сон.
— Но я никогда не писал сказок и даже не представляю, как это делается.
— Ну так напиши о себе. Разве твоя жизнь не сказка? Напиши ее голосом своего сердца так, чтобы услышав ее, самый мрачный рассмеялся, самый закоснелый грешник покаялся в своих грехах, самый искушенный сказал: впервые слышу, а самый мудрый сказал: неужели я что-то сделал не так? И сказка уже не выйдет из их вечных обителей из их голов, и ты будешь  там обитать вместе с ними вечно.
 До Магдалы я не проронил больше ни слова.  В Магдале к Филону стал приставать какой-то сумасшедший. Он все хватал его белого коня, будто капитан нарочно подобрал его Филону под цвет перчаток, то спереди, то сзади и без конца повторял одну и ту же фразу: «если имеешь что сказать, скажи, — твой час настал». Один из легионеров направил на него копье и приставала, задрав полы мантии, быстро унес свои ноги.
  Впереди уже замаячило осеннее золото садов Капернаума, чье имя происходит от слова Кафара, то есть село. Там находился Иисус, о котором комендант Иерусалима знал немного больше других, служба у него такая. До цели нашего путешествия оставалось не более часа неспешной езды, как неожиданно конь Филона понес, сбросив своего всадника. Солдаты бросились догонять, а мы спешились. Затычка помог Филону встать. К счастью тот не пострадал.
  Неожиданно перед нашими взорами предстал бродячий торговец. По его внешности и одежде я узнал в нем своего соотечественника. Осел ионийца был увешан всяким крамом. Торговец предложил нам вина — мы отказались. Тогда он, воздевая глаза и руки к небесам и обращаясь ко мне, начал выхвалять свои благовония.
— Эти благовония называются «запах женщины» и это воистину соблазн всех соблазнов. Потому как эта женщина не кто иная как твоя душа, а она богиня и царица всех языков. От ее красоты люди лишаются рассудка.  Мужчины хотят отдаваться как женщины, а женщины предпочитают любить только женщин. Даже святые отрекаются от своих богов и родителей. Что им те и другие? когда они, опьянев от запаха богини, слышат вожделенное: так говорит господь ( хозяин). Поверь,  ты будешь без ума, видения понимать не захочешь – захочешь вечно пахнуть.
  Он поднес к моему лицу сосуд с жидкостью и, сорвав затычку, дал понюхать. Не забыл обнести и моих рабов. Через мгновение я потерял сознание, ноги сами подкосились и я повалился навзничь. И как будто сквозь сон до меня долетал звук его голоса:
— Теперь ты цветок-душа, проповедник вечной весны. Лета не жди. Ха-ха-ха.
  Когда же пришел в себя увидел, что лежу на земле, а рядом мои рабы. Легионеры также лежали на земле. В отличие от нас они были мертвецки пьяны и все мои попытки разбудить их не дали результата. Ни торговца, ни коней не было. Наверное, тот приставала в Магдале умышленно чем-то натер коня. Я сел на поваленное дерево рядом с Филоном и стал пристально всматриваться в сторону леса. Какие еще сюрпризы готовит он? Деревья не спешили выдавать свои тайны, и только сырой ветер предвестник зимы, запутавшись в их кронах, что-то сердито шептал.
— Или нас выследили, или меч Ангела действительно находится в Капернауме и маги нас опередили, — голос Филона вывел меня из задумчивости. – Что ж не буду терять времени, мне действительно есть что сказать.
— Ну что ты, Филон? – Я придвинулся поближе к нему и прижался плечом. Потерять человека, который стал мне и другом и братом, который умел с полуслова понимать меня – сама мысль такая казалась мне кощунственной. – О чем ты говоришь? Ты еще молод умирать.  
— Поэтому ты и сел ко мне так близко, чтобы я не услышал тебя? – спросил он, насмешливо глядя на меня своими глазами цвета северного неба.
— Нам еще предстоит найти меч ангела, один я не справлюсь. Один в поле не воин.
— Это на земле так, а не небе совсем по-другому. Оставшись без рабов, ты приобретешь много друзей. Ты станешь избранным, — ответил он как о чем-то уже давно решенном.
— Я избранным? Не смеши. Мне скоро сорок, а я глуп как молодой ишак.
-  И остальные не лучше. Жизнь никому не дается в розницу. Ее надо брать оптом или не брать вообще. Ведь твое имя Юрий. Теперь ты будеш земледелец, как Иониец и воин, как Гипербореец.
— А как же насчет должности казнокрада? – просил я, надеясь, что эта шутка развеселит Филона и он не станет думать о смерти.
— Быть тебе еще и Иудеем. Я же говорил, что жизнь надо брать оптом.
— А что ты скажешь о царице Херсонеса. Разве я достоин ее любви?
— Если я, твой раб, пришел в этот мир отдавать долги, а не брать взаймы, то ты, мой хозяин, тем более, — ответил  Филон. – Но тебе сказочно повезло – среди прочих других царица выбрала именно тебя.
— Да у нее просто не было выбора! – взорвался я, вскидывая от избытка эмоций руки вверх.  
— Выбор всегда есть и по нему всегда можно отличить глупца от мудреца.  Каков почет гостю — таков и его ослу, — сказал Филон и, взяв Затычку под руку, повел к известковой брыле. Там они начали вдвоем что-то высекать, орудуя кинжалами и камнями вместо молотков. Я остался сидеть на бревне, переваривая услышанное.
  Мои рабы, закончив священнодейство, отошли посмотреть на свою работу. Я встал и присоединился к ним. 
— Простор между небом и землей принадлежит королям, которые чеканят золото. А рыба, задыхаясь от обид, превращает золото в медь. Человек, придавленный грехами к земле пред своим гробом, ничего не видит. И только одиннадцать пошли вслед за Агнцем и избежали пустоты. В собрании царей они едва сдерживали себя от обиды – они не думали, что их предадут. Вот и вся история человечества, — прочитал я вслух.
  Сзади кто-то захлопал в ладони, как в театре, и голос бывшего хозяина Филона произнес:
  — Браво. Филон! Ты знал, что твоя мудрость станет твоей могилой.
  В это время копье вонзилось рабу в спину, и он упал в яму рядом с брылой. С меня сорвали плащ, и я почувствовал острую боль в спине немного ниже лопаток, словно меня тоже пронзили копьем. Ноги сделались деревянными и как будто чужими. Я упал, попробовал подняться и не смог. Злодеи накрыли тело Филона брылой с высеченным письмом. Меня и моего раба связав и, как мешки, закинув на наших коней, поехали в сторону Капернаума. Впереди серебрилось Галилейское море, но это уже не радовало меня. Оказавшись возле пещер, в которых иудеи хоронили своих покойников, разбойники-маги остановились и грубо бросили мое тело на землю.
— Ты мог быть нашим братом, даже атаманом, — сказал владелец амулета, смотря презрительно на меня сверху вниз, — но ты доверился рабу. Пеняй на себя, ты сам выбрал свою долю. Теперь они будут твоими братьями.
   Вся коварная пятерка ускакала прочь, а мне показалось, что в топоте копыт я слышу звон колокольчиков. Топот удалялся, а звон становился все громче. Надо мною склонилось пятеро прокаженных.
— Не боись, браток, мы позаботимся о тебе, — прохрипел один из них.
  В глазах у меня потемнело, и я очухался уже в пещере. Прокаженные сдержали свое слово. Они приносили мне еду. А зимними холодными и сырыми ночами разводили в пещере огонь. Для этого они собирали днем прутья, солому, навоз. Все это ужасно пахло и сдавливало дыхание, но спасало от холода. Мы тесно прижимались друг к дружке и, согреваясь, засыпали. Так продолжалось до весны, пока ученики Иисуса не нашли меня.
 
 
                                                                6    
 
  Повернули влево на широкую улицу. Солнечное утро неожиданно превратилось в задушливый полдень. Небо оделось в тучи, как витязь в латы, готовясь к бою. Эта метаморфоза всколыхнула мою и без того трепетную душу. Справа недалеко плескалось море. Воздух, пронизанный запахом морских водорослей, запрашивал растерянную душу ко сну. Встреча с морем взволновала меня. Начало моросить. В такую жару это было даже приятно. Почему плачет небо? Неужели за мной? Неужели там вверху лучше, чем здесь? Теплая морская вода залечит раны и успокоит немощное тело. А что на небе, холодные тучи? Только мысль не страшится птицей лететь в этот неизведанный простор. А душа раком ползет к своему пристанищу к морю, да еще и мысль за собой тащит. А как бы было хорошо голубем бумажным вместе с ветром лишь на миг напиться той загадочной стихии. Небо и море кроили мои чувства, как портной ткань для одежды. Земля же успела поставить на мне свою печать, окутав саваном болезни. Но даже калеки в глубине души мечтают о свадебных одеждах.
  Я беспомощно оглядывался во все стороны. Прохожие не обращали на нас никакого внимания. Как будто четверо мужчин, несущих расслабленного, обыденное явление в их жизни. Кажется, начали исполниться мои самые плохие предчувствия. Бедняги, подобные мне, стали все чаще попадаться на глаза. Их носилки лежали просто неба. Некоторые были обильно покрыты дорожной пылью. Люди равнодушно обходили их, даже переступали.
— Не обращай на них внимания, сами во всем виноваты. Мы свое дело сделали честно, — сказал Лука, желая успокоить меня.
  Я тщетно пытался подвестись. От волнения сдавило грудь.
— Ребята, не бросайте меня, вечным должником буду.
— Обещать вы все мастаки, — равнодушным тоном ответил Матвей, — а как доходит до дела, все выходит наоборот. Наверное, сладко спать на свежем воздухе?
  Он пристально посмотрел мне в глаза. Я совсем растерялся. Какого дела можно требовать от немощного человека?
  Послышался звук разбитой посуды, и женский голос на скифском наречии произнес:
— Да что это за день сегодня такой?
  Молодая женщина без верхней одежды в одних штанах зеленого цвета и белой рубашке явно с чужого плеча стояла у колодца не в силах оторвать глаз от моих полуголых друзей. Мы римляне не считали зазорным выставлять напоказ свои обнаженные ноги, нравы иудеев были более строгими. А их священники к тому же были обязаны носить еще и короткие штаны под мантией. Наверное, вид моих спутников так удивил девушку, что она и о своем кувшине забыла. Матвей был в нижней сорочке хорошего качества. У Луки рубашка поскромнее. Марк в нижней юбке, а Иоанн в одной набедренной повязке. А меня удивили туфли женщины. Один был голубого цвета, второй – оранжевого и оба на правую ногу.  
— Давайте остановимся, — предложил Лука. – Разбитая посуда хороший знак.
  Мои друзья опустили носилки возле девушки. Увидев ее ноги так близко от себя, уже не мог отвести от них зачарованного взгляда. Нежная молодая кожа сама просила ласок. Молодость так недолговечна, как цвет.
— Ага! – насмешливо ответила бравая молодица, упираясь руками в бока, — мне еще такого счастья недоставало. Прикольный прикид  у вас, мальчики.
— Эта за словом в карман не лезет, — подумал я.
— У тебя, что ноги непарные? – спросил Иоанн, рассматривая ее туфли.
  — Так, добрый человек. А это мне от женихов подарок, — показала она на туфли.
— У тебя их что два? – спросил я.
— Да!
— Зачем же ты так? Хочешь, чтобы они поубивали друг друга?
— Не я их обула, они меня обули.
— Зачем?
— А ты тупой, ответила девушка. – Я же сказала, что у меня ноги непарные. Парная обувь совсем не держится на моих ногах. Вот так всю жизнь в розпарках и хожу.
— Ну и характер! – подумал я. – Она еще и бахвалится своими злыднями.
— Чем же родители твои согрешили, что тебе такая кара? — спросил Матвей.
— Это из-за дедушки, вернее из-за нашего покойного соседа Никиты Безбожка. 8 Меня еще тогда и на свете не было, — сказала красавица, кокетливо отбрасывая прядь белого волоса со лба. Ей явно было по душе наше внимание к ее персоне. – Пошел тот Никитка на базар в такой самый день.
8. Никита Безбожко – Н.С. Хрущев.
— В какой это такой самый? – спросил я.
— А ты и впрямь тупой. Разве не знаешь, что у нас всего три дня?  Сегодня  воскресенье, поэтому все ищут вчерашний день, потому что понедельник день тяжелый.
— Вот те на! – вытаращился Матвей на молодицу. – Еще вчера Учитель напоминал нам о жене Лота.
— Так может ты жена Лота и ноги у тебя непарные, потому что ты в свое поганское прошлое смотришь? – спросил Лука шутя.
— Я не замужем, безштаньки. Лучше послушайте правду и не наговаривайте на честную девушку, — начала свой рассказ молодица. – Так вот, напился Никитка дешевого молдавского вина и давай на весь базар трепаться, какой у него бугай, самый лучший в мире. Люди знали этого вруна как облупленного и стали смеяться. Такого лодыря свет не видел. Тогда он снял свой туфель и надавал им по ушам. Мой дед первым попал под раздачу, а на мне все окошилось, — грустно закончила она свой рассказ.
— Вот свинтус так свинтус! Такого сроду не было и, наверное, уже не будет, — сказал Иоанн.
— Ты веришь ей? – спросил я у него. – Она или шутит или не совсем дружит с головой. Разве не понятно?
— Говоришь, Никита два раза порвал весь базар? – спросил Иоанн, совсем не обращая внимания на мои слова.
— Почему порвал? – удивилась девушка.
— Сказать, что чей-то бугай самый большой все одно, что обозвать кого-то большим дурнем, — пояснил Иоанн.
— Наверное, три раза порвал, — сказала девушка. – А дальше было самое интересное. Кто-то вызвал наряд милиции. Те приехали на ижаку и хотели бросить  Никитку в люльку. Он показал им кулак и сказал, что он самый большой в мире коммунист. Оба милиционера упали без сознания. И вдруг, откуда ни возьмись, появился негр и говорит: «вы, что не видите у человека солнечный удар». И надел на лысыну Никитке очень дорогую панамскую шляпу. Милиционеры враз вскочили на ноги. Тогда люди с криками: «черт, черт» начали разбегаться с рынка.
  Милиция, коммунист, – эти слова были непривычны для моих ушей. А упоминание о двух мужчинах, приехавших на ежику и пытавшихся  бросить взрослого мужика  в детскую люльку, уже совсем не вызывало у меня сомнения: у девки явно были не все дома.
  Лука галантно предложил ей стать окрасой нашей компании. Наверное, надеялся, что Спаситель исцелит ее. Она охотно согласилась, и мы двинулись вновь.
Мимо нас прошел невысокого роста мужчина в странном одеянии, которое плотно облегало его фигуру. Верхняя часть его тела была одета в одежду, свидетельствующую о достатке, нижняя была почти голой, как у нищего. Неужели мой старый приятель? Да! Без сомнения это он. Такого длинного носа как у Николая, — так звали моего приятеля, —  я редко у кого видел. А уж таких стройных в меру полных почти женской красоты ног и подавно.
— Ну и пишет, — говорили о нем люди, засмотревшись на его стремительную походку. Но почему он сделал вид, что не узнал меня? От Николая я такого, честно говоря, не ожидал. А тот вдруг остановился, как бы ожидая меня.
— Наверное, вспомнил, — потеплело у меня на сердце.
  Только мы тронулись с места, он также поспешил, как бы избегая встречи со мной. Такое его поведение еще больше удивило меня. Мы почти догнали моего приятеля. А поскольку друзья несли меня вперед ногами, чтобы я мог лучше все видеть, я громко крикнул:
— Николай! Друг! Остановись! Это же я, Юрий.
   Николай остановился, порывшись во внутренннем кармане своей одежды, вытащил оттуда что-то и, бросив его на землю нам под ноги, пошел прочь. Я решил попросить красавицу блондинку догнать его и задержать. Зная слабость последнего к красивым женщинам, я был уверен, что эта уловка сработает. Повернул голову влево – нет крали, вправо – тоже. В сей момент мои ноши опустили, и я услышал позади себя тяжелое дыхание. Задрал голову и так и застыл с открытым ртом. Наверное, если бы явились все вместе боги Олимпа, я бы так не удивился. Девушка едва тащилась, натужно переставляя ноги и рукою вытирая пот, горохом сыпавшийся с ее лица.
  — Какой ехал такую и взял, — сказала бы моя бабушка.
– Разбитая посуда – добрый знак? Ничего себе добрый знак!
— Кому на свадьбу, а кому и на похорон, — сказал мне один старый цыган.
  Я посмотрел на врача. Лука, поняв мой взгляд, тяжело вздохнул и, беспомощно раскинув руками, сказал: Врачебная наука здесь бессильна, вся надежда на Спасителя.
 Иоанн поднял с земли что-то похожее на папирус и, повертев в руках, отдал подошедшей девушке.
— Коллежский советник Павел Иванович Чичиков, помещик по своим надобностям, — прозвучал позади меня мелодичный девичий голос. – Господин оставил вам свою визитку.
  Опять новость, визитка какая-то непонятная.
  Иоанн предложил мне с девушкой отдохнуть под цветущим миндальным деревом. Сами же ученики Спасителя отправились за одеждой.
— Здесь недалеко, — успокоил меня Марк, уловив мой растерянный взгляд.
— Скажи мне, Марк, откуда вы знаете скифский язык? – спросил я.
— Спроси лучше какого языка мы не знаем, — ответил он и заговорчески подмигнул, едва заметно кивнув в сторону красотки.
  Он ушел вслед за остальными, а мы с девушкой остались одни. Под деревом было весьма хорошо. Дождик прекратился, пахло цветом, который уже осыпался. Устроившись поудобней, я спросил у блондинки ее имя.
— Ани Арку, — ответила девушка.
  Она сидела совсем близко, и это разволновало меня, особенно родинка над ее верхней губой.
 
 
 
                                                                           7
 
 
  Несмотря на увечье, как мужчина,  я был еще тот парень. Понятно, что женщины не баловали меня своим вниманием. Разве какая — нибудь сердобольная, проходя мимо, бросит на расстоянии остатки вечери. Воду же я пил прямо из неглубокой речки, протекавшей вблизи могильных пещер, где проживал по соседству с прокаженными иудеями. Длинные и подвижные, как вечерние тени деревьев в ветреный день, они опекали меня, называли старшим  братом, приносили еду. И, в конце концов, стали для меня моими глазами, ушами и всем остальным, что связывает человека с окружающим миром, несмотря на то, что у самих с этими весьма нужными органами творилось что-то неимоверное. У одного вместо глаз были оловянные ложки с ручками, загнутыми вокруг ушей. У другого ложки были вместо ушей. У третьего ложка была вместо носа, у четвертого вместо языка, а у пятого все тело было покрыто ложками, как рыбьей чешуей. Братья почему-то называли свои ложки антеннами, что в переводе с латыни означало рейки. На все мои вопросы по этому поводу  они только смеялись и говорили, что я безнадежно отстал от жизни. Братья были настоящие неразлейвода и клялись, что не бросят меня аж до могилы. В чем я ничуть не сомневался, грустно осматривая свое вынужденное жилье. Но одно неприятное происшествие заставило меня засомневаться в их искренности. В наших пещерах уже давно никого не хоронили. Я так привык к своему новому жилищу, что стал называть чужие могилы нашими.
  Недавно принесли на погребение одну молодую особу мужского пола. Он был единственным сыном в семье. Не стоит и говорить, горе родителей было безутешным. К моему огромному удивлению мои братья, которые также были свидетелями этого события, вскоре стали рассказывать мне, какой красивый был жених и как все радовались его женитьбе. Вначале я вообще не мог понять о чем идет речь, а когда сообразил то, начал упрекать их за глупые шутки.
— Твои месячные разве наша проблема? – бросил мне в ответ один из братьев, имевший ложку вместо языка и испугано закрыл рот рукой, как будто ненароком выдал очень важную тайну. Другой молча покрутил указательным пальцем возле своего виска и они разошлись по своим пещерам. А я так и остался лежать на своем месте. В ушах звенело могильными звонами: «Твои месячные разве наша проблема?»  Давно меня так никто не оскорблял.  Для большего ехидства еще и ввернули слово проблема из моего родного языка.  Какую задачу я должен решить?  Непонятно.
  Я увидел, что на камне, на котором я любил сидеть, сидит слепой старик. Вероятно, он был свидетелем моего унижения, и я решил поговорить с ним, лишь бы как-то успокоить свою душевную боль.
— Шолом алейхем, — приветствовал я его и когда в ответ услышал приветливое «алейхем шолом», то обратился к нему как можно уважительней, не желая потерять возможности поговорить. —  Скажи, уважаемый, разве у мужчин бывают месячные?
  Старик, оперевшись руками о свой посох, в свою очередь спросил у меня: Разве мертвые приходят к живым?
— Конечно, — ответил я уверенно. – Например, во сне моя покойная бабушка часто приходит ко мне.
— Тогда бывают, — также уверенно ответил он, вставая.
— Подожди! Подожди! – закричал я, умоляюще протягивая к нему руки. – Если имеешь свое мнение – поделись!
  Старик сел и спросил вновь: Разве не естественно сравнивать кого-нибудь или даже себя с людьми, которых хорошо знаешь, например, родителей. Или в образе матери видеть что-то несравнимо больше, например, начальника,  сильных мира сего, родину, планету в конце концов.
— Это уже фантастика! — выкрикнул я запальчиво.
— Что такое фантастика, чужеземец?
— Искусство воображения, — в переводе с моего родного языка.
— Ты сам сказал. Эх ты! Голова и два уха. Все принимаешь за чистую монету. – Старик укоризненно покачал головой. – Или ты не слышал, что омытому нужно еще и ноги омыть? 
— Кто мог сказать такую глупость? – пырхнул я от обиды на старика. Я то думал, он посочувствует мне, а он, похоже, также принимает меня за дурака.
— Того кто это сказал ты еще увидишь, но не раньше чем познакомишься с мамою этих добродетельных господ, — старик посохом показал на моих братьев, что высыпав из своих жилищ, тесной группой стояли невдалеке, зорко следя за нами и внимательно прислушиваясь к каждому слову. – Попроси их хорошо, — они не откажут.
— Не знаю теперь, как с ними и говорить, похоже, у них какое-то искривленное воображение, — засомневался я.
— Нет проблем, сынок, — старик, сжав руку в кулак, показал средний палец в сторону моих братьев и, поднявшись, зашагал прочь.
  Братва не заставила себя долго ждать и, обступив меня тесным кольцом, закричала хором: Тебе, что кузькину мать показать?
— Разве я просил вас об этом?
— Так ты ж на пальцах показал.
— Парни это был не я.
— Значит Гомер, — вновь съехидничали они и начали, как бы играя, толкать меня легонько ногами, приговаривая:
— Не спи, сукин сын, проспишь самое интересное. А то, видите ли, во сне к нему бабуся ходит.  Не бабуся, а большая мама, тупица. 
  День клонился к вечеру, и я надеялся, что они уйдут отдыхать и дадут мне покой. Но мстительные иудеи продолжали издеваться и в потемках.
— Радуйся, брат! За одного битого двух небитых дают и тех не берут. 
  Я умолял их и заклинал всеми богами Олимпа дать мне покой, а они только смеялись и говорили, что покой привилегия одних иудеев. Обессиленный, не чувствуя живого места на теле, я умолк, а их ноги и мое тело продолжали свой только им понятный диалог. Утреннее солнце застало нас за этим непринужденным и искренним проявлением братских чувств. Братские чувства оказались намного сильнее, чем я думал, даже полуденный зной не мог их остановить.   
  В детстве я был самым настоящим мамочкиным сыночком, и улица не прощала мне этого. Когда соседские мальчишки задирали меня я не оставался в долгу и первым бросался в драку, зная наперед, что в очередной раз получу на орехи. И каждый раз мать находила слова утешения, ободрения. Она отирала слезы с моего лица, которые лились скорее от обиды, чем от боли и я успокаивался у ее груди.
— О, мама, мама, — шептал я. И опять слезы обиды оттого, что не могу дать сдачи оросили мое лицо. Кто теперь утешит меня и отрет мои слезы?  Кто любящей рукой прижмет к родной груди, где царит мир и покой?
  Мама была родом из этрусков. В детстве ее продали в рабство за долги. Девочке приходилось выполнять самую грязную и тяжелую работу. Когда же ей исполнилось тринадцять на нее стали засматриваться многие парни и даже знатные вельможи. И хозяева, смягчив свой гнет, откормили девочку и выгодно продали восточному шейху. Старый шейх считал себя красавцем и хвастался тем, что женщины без принуждения дарят ему свою любовь. Похотливый старик  осыпал маму подарками, но так ничего и не добился.  Тогда он заковал ее ноги в кандалы и заставил выполнять самую грязную работу. Вскоре на ногах ее образовались кровоточащие раны. Старик в приступе безумной страсти припадал к этим ранам и как собака слизывал кровь. Но мама оставалась неприступной. И шейх, желая унизить девушку, продал ее на рынке за чисто символическую цену в тридцять серебрянных монет человеку с внешностью пьяницы. Им был мой отец. Мама прятала рубцы на ногах от кандалов за серебрянными браслетами, чтобы никто не знал о ее прошлом. Всю свою любовь она вложила в меня и, как мать Александра Македонского, только и жила той надеждой, что в будущем я смогу искупить ее позор. А я не оправдал ее надежд и в лучшие годы своей жизни валяюсь беспомощной калекой в еврейских могилах без всякой надежды на исцеление. Александра Македонского из меня не получилось.
  Вдруг прокаженные как по знаку все одновременно прекратили толочь меня и враз присмирели как янголята и как будто уменьшались ростом. Застыв с открытыми ртами и лицами, обращенными в сторону речки, они словно окаменели. Я повернул голову в ту сторону и застыл от изумления. Невероятной красоты незнакомка в красном полупрозрачном платье легкой походкой танцовщицы переходила реку брод. Один лишь взгляд ее бездонных черных очей мог свести с ума будь-кого. В сияньи дня ее глаза как ночи звездной покрывало и чей-то голос мне шептал, что только их мне не хватало. Утонуть и забыться в их безумии, зачем мне солнце? Целую зиму я терпеливо ждал его. А оно так безжалостно. Иссушило мое тело, беспощадно выставляет напоказ мою немощь. Это еще только весна, а что же будет летом? О ночь! Укрой меня своим кровом. Длинные волосы цвета темной меди водопадом стекали с нежных плеч пани, оттеняя белизну ее кожи. Ее шею обвивал длинный красный шарф из того же воздушного материала, что и платье. Длинные концы шарфа развевались на ветру, придавая еще большее очарование женской поступи.   
— О, мама! Ты такая же юная и прекрасная, как и в Эдемском саду, — страстно шептали прокаженные, влюбленными глазами поедая женщину. – И как к лицу тебе эти фиговые листочки.
  На правой щиколотке серебрянная цепочка с золотыми украшениями. Фазы луны догадался я, прикипев глазами к ее босым ногам. Как эта богачка оказалась здесь одна в таком небезопасном месте без сопровождения? Ее обнаженные ножки шли не по воде. Нет! Они шли по моему сердцу, и я не мог отвести от них завороженного взгляда, затаив дыхание, как опущенный в ледяную воду. Женщина нарочно переходила речку в самом глубоком месте, подбирая края своего платья, чтобы я смог увидеть все ее прелести. Под платьем не было нижней одежды. Клянусь Зевсом, я видел ее лоно. ( Ис. 47. 2-3.) Она подошла ко мне и в награду за мое пристрастное внимание покрыла мою голову своим платьем, и я забыл обо всем на свете. Что творилось тогда со мною невозможно описать. Запахи ее тела пьянили и паморочили мой рассудок. Сначала мне показалось, что я в мире мертвых. Покойников, правда, не видел, но плотью ощущал их невидимое присутствие. Потом стало тепло, тело расслабилось и сладкая млость оповила мое тело. Никакая смертная не может дать такого наслаждения мужчине. Это какая-то богиня. И увидел глаз, и услышало ухо, что она приготовила любящим ее.  Целую толпу красавиц, любая из которых могла бы стать моей половиной, но так и не стала.  Свору бешеных псов, окруживших меня. Встретившись со мною взглядом, псы падали замертво.  Невидимые языки о чем-то говорили мне, а знакомый голос все шептал:
— Это запах женщины. Так пахнет твоя душа. А она богиня и царица всех языков. От нее ты будешь без ума, видения понимать не захочешь, захочешь вечно пахнуть. Теперь ты цветок-душа, проповедник вечной весны. Лета не жди, оно не наступит.
  Какую бы ахинею не несли эти языки, я был готов им верить, лишь бы ощутить еще раз то нежное прикосновение неизвестной богини к моему сердцу. Я ведь такой чувствительный к женской красоте. Поговаривали, что где-то на севере варварами правит богиня на имя Царица Небесная. Мужчины там суровые, пьют больше за нас греков, а женщин своих лупят беспощадно. Оно и понятно – кто хоть раз испробовал ласок богини, того уже никакая смертная не удовлетворит.
  Я оторвался от сладких воспоминаний и спросил у девушки: Кто ты?
— Царская певица.
— Царская певица? – я невольно улыбнулся. На особу, приближенную к царскому двору она явно не походила. – И что здесь делает царская певица, ищет вчерашний день?
— Совершенно верно, мой господин, — грудным голосом ответила блондинка, совсем не обижаясь на мой насмешливый тон и смотря на меня своими выразительными глазами. – Пришла напомнить, что ты изменил моей госпоже. Неужто под золотыми звездами лучше, чем под рубиновыми?
— О чем ты?
— У моей госпожи появилась конкурентка и отобрала немалую часть клиентов. Госпожа падает на ковер, бьется в истерике и кричит:
— Где мой пахарь? Где мой герой? У него такой острый плуг. Я от него без ума.
  Она выжидающе смотрела на меня, улыбаясь самыми уголками губ. От обиды я шмыгнул носом. Сама калека, а с других издевается и, отведя взгляд, ничего не сказал. И вновь окунулся в воспоминания. Женщина убрала платье с моей головы, рядом с нею сидела огромная сука, держа в руках корзину со всевозможными яствами. Возле курдюка с вином лежала самая настоящая золотая чаша. (Откр. 17. 4.) Собачья слюна падала с огромных икл прямо на восточные сладости. Красавица присела рядом и холеной рукой вытерла мои слезы ну точь в точь как мама в детстве.
  Ее лицо было так близко от моего.
— Не плачь, сынок. Твои слезы – мои слезы, родной.
  Из ее глаз выкатились слезы и большой каплей повисли на кончике носа. Она смахнула их рукой и вложила в мою руку, зажав ее в кулак.
— Возьми свой пятачок, Люля.
  Встав и пожелав приятного аппетита, пошла своей дорогой в сопровождении суки, аппетитно раскачивая бедрами и постепенно растворяясь в зное полуденного эфира. Несмотря на голод, я забыл о корзине, провожая ее влюбленным взглядом, и только повторял на латинский манер: о, моя госпожа, о, моя госпожа. А рядом валялись прокаженные, наверное, не устояли от чрезмерных впечатлений. Разжав кулак, обнаружил пять лепт. Но для меня они были дороже золота как память о незабываемых минутах блаженства. Боясь потерять, сунул за щеку и ощутил привкус меди во рту.
— Сморчок вонючий! Кто у тебя ее купит?
  Один из прокаженных, не успев прийти в себя, уже успел стащить золотую чашу. Второй тянулся к бурдюку с вином. Пригрозив ему палкой, с  которой никогда не разлучался, другой ухватил бурдюк.  Вытянув затычку, с наслаждением приложился. Клянусь Бахусом, вино было похлеще зелья. Палка в моих руках превратилась в меч гладиатора, а прокаженные иудеи в римских консулов. И уже не старое отрепье, а белоснежные тоги украшали тела государственных мужей, сверх всякой меры умащенных благовониями «запах женщины».
  Вволю напившись, широким  жестом запросил уважаемых господ на свою поляну. А они и не думали заглядывать мне в рот, а как настоящие патриции уже давно рылись в корзине, отыскивая самые лучшие куски.
— Собачья слюна целебна! – хохотали они, наливая по очереди, друг дружке в чашу. На запахи яств слетелись осы и мухи. Одна из них ужалила консула прямо в губу, и рот народного трибуна превратился в рупор. Скуля по-собачьи, он завистливо наблюдал, как мы поглощали еду целыми кусками, не разжевывая.
— А у тебя губа не дура! – приговаривал его товарищ, отдышавшись после очередного проглоченного куска.
  Дно корзины было заполнено восточными сладостями. Мои братья, выхватив свои ложки, принялись уписывать сладости за обе щеки.  Я же с ужасом наблюдал через открывшиеся отверстия, как от удовольствия трепещут холодцем мозги в их головах. От такого зрелища у меня начисто пропал аппетит.
— Наверное, у меня белочка, — решил я, и то и дело, тыкаясь лицом в прах, пополз к реке напиться воды.
  Наевшись до отвала, патриции, задыхаясь, обессиленные попадали на землю. К великому изумлению еды и вина меньше не стало. Без всякого сомнения, нас посетила богиня. Вино растрогало отцов империи и их пробило на песни.
— Смерть первая лишь сон, театр он и наша мама в нем актеры, — пели они, вдохновенно размахивая в такт ложками.
— Эй, именинник, где ты? – вспомнил кто-то из них обо мне.
  А я, напившись воды, пытался понять, что же творится со мною.
— Гуляй. Ребята! Это наш час пока не приперся Лазарь наш шестой братец, тогда нам каюк.
  И они вновь начали отрываться по полной.
— Не расстанусь с нашей мамой, буду вечно молодым, — нарушая сон усопших, распевали захмелевшие братья. – А где этот козел? Опять его нет.
  Я лежал тише воды и ниже травы лишь бы не выдать себя.
— Ползи сюда, гусеница! Мы тебе шилом ухо пришьем к дереву! — орали они, растопырив пальцы. – Что за базар? Зачем ты нашу маму назвал мадонною? Разве мы ей рабы?
  Боясь их гнева, я не сдвинулся с места. Неужели снова наступил на те же самые грабли? Назвал своей госпожой блудницу. Хоть и богиню, но все-таки блудницу. Весь хмель моментально выветрился из моей головы. Что же теперь будет? Под вечер патриции стали слезными как женщины.
— Горе нам, братья! Мы видели  срамоту наготы своей мамы, — стенали они, посыпая головы пылью и разрывая на себе тоги. – Мы и подумать не могли, что богоподобная царица символов, королева откровений, повелительница снов, вдохновительница и наперсница самых безумных желаний западет на калеку. Вей, горе нам! Вей, горе нам!
  Они стали колотить друг дружку и, не имея сил подняться, сталкиваясь во тьме лбами, изрыгая проклятия, поползли в свои хоромы. А я остался лежать под открытым небом.
— Юра, ты большая куча дерьма! – кричали они мне на сон грядущий. – Лучше бы ты умер. За остаток  жизни  ты так нагрешишься, никакой Спаситель тебя уже не спасет.
  В ту ночь, едва уснув, я проснулся. Меня стошнило, живот свело так, что вся моя вечеря вновь оказалась снаружи. Впал в беспамятство и очнулся среди бела дня от шумного птичьего чириканья. Наклевавшись моей блевотины, воробьиная кампания весело и безостановочно щебетала, скача вокруг. Упершись спиною о камень, которым когда-то прикрывали вход в пещеру, я тупо оглядывался по сторонам, пытаясь вспомнить события прошедшего дня. Куда подевалась еда? Наверное, растянули собаки и гиены. Солнце палило немилосердно, но я оставался снаружи, боясь проворонить госпожу своего сердца. Отсюда было хорошо видно дорогу, ведущую в село. Она была безлюдна, ни скрипа телеги, ни голоса не долетало с ней. Только жаворонок высоко в небе пел свою песню. Обессиленный от голода и жары, я вновь потерял сознание. Так продолжалось в течение трех дней. Приходя в чувство, слышал темпераментную перебранку из ближайшей пещеры, где мои продажные братцы никак не могли поделить золотую чашу. Временами мне казалось, что с неба на меня пристально смотрит чье-то  око. Неужели Филон был прав? и я не брошен на произвол судьбы. На четвертый день мне приснился ящик Пандоры. Как будто я держал его в руках, не зная, что с ним делать. Из ящика доносились чьи-то голоса и собачий визг.
— Ты мне ответишь за все и за базар тоже! – кричал мужской голос.
— Не виновата я, он сам пришел! – кричал в ответ женский.
  Я разомкнул веки и увидел мужские ноги, обутые в сандалии римского воина, от щиколоток до колен покрытые шрамами и отвратительными струпьями. Жалкое зрелище, как виноград побитый градом. И все же я невольно позавидовал, раны на моих ногах заживали очень медленно. Выше колен были штаны цвета индиго, прошитые сверху в два ряда коричневыми нитками. Что за род войск? Никогда таких не видел. На плечах сорочка из хлопка сшитая также как и штаны. Мужчина был примерно моего возраста. Против него стояла богиня в красном. И этот безумный легионер осмелился кричать на нее.
— Отцепись, шут! Она из высшего мира, — вмешался я в их ссору.
— Сам ты шут! Не из высшего, а из низшего. Смотри! – Он грубо развернул женщину спиной ко мне и сорвал платье с ее левого плеча. Белоснежная кожа красавицы была изуродована розовым клеймом.
— Что за знак? – вырвалось у меня. Я приподнялся, опираясь одной рукой о камень, другой на палку, желая лучше рассмотреть.
— Это цветок лилии,  — ответил легионер и сорвал платье с другой стороны, оголив правое плечо. В этот момент кто-то сзади огрел меня палицей по ногам ниже колен, и я рухнул на землю. К моему  большому изумлению рядом никого не было. Только серая сука лежала недвижно, вытянув ноги. Видно, легионер задушил ее голыми руками. Я опять впал в беспамятство.
  В детстве мать отдала меня в науку. Наша школа была одна из лучших, только для самых богатых. И как бы не приходилось мать не жалела денег на учебу.
-  Когда-нибудь спасибо скажешь, — говорила она.
  Школа, расположенная на берегу моря впечатляла не только красотою мраморных стен, но и величием окружающей природы. А у нашего учителя были даже священные иудейские книги, так называемая Септуагинта. Учитель утверждал, что математика, то есть наука, способна объяснить все. А еще он утверждал, что все в мире держится на равенстве. Есть равенство в стране между властью и народом – есть страна. Поэтому наша страна и наш язык были на особенном положении в империи. Заносчивые иудеи сидели на духовных сокровищах, за которые могли купить весь мир, но пути, которыми вели их учителя, были залиты кровью борцов за независимость, потому что они игнорировали логику. Они считали своего Яхве злым и мстительным за учиненный Им потоп. Но дожидаясь раскаяния до последнего возможного срока, Бог всего-навсего сравнял внешний мир человека с его внутренним для спасения человечества. Так говорил наш учитель. Он считал, что у еврейского  Бога в отношениях с людьми есть будущее, поскольку есть равенство в отношениях, а у наших богов его нет.
— Горе народам, которые не понимают юмора собственных богов, — часто изрекал учитель, глядя куда-то поверх наших голов, словно в неведомое будущее.
  Честно говоря, я совсем не понимал, о чем он говорил. Философию я не любил. Зато обожал считать числа, особенно, если их перевести в деньги. Тут уж я никогда не ошибался.
— Рынок – вот самая лучшая школа, — часто повторял мой отец. А уж он никогда со своей школы с пустыми руками не приходил.
  Обращая внимание на обилие калек в городе, наш учитель утверждал, что знания должны быть уравновешены ведением от Иеговы, а иначе мы так и останемся обществом с ограниченными возможностями. Это не понравилось властям, и его изгнали из школы, чтобы не подрывал веру в наших богов. И учитель пошел в народ.
— Невежество ваш первый враг, оно обкрадывает вас! От сумы и долговой ямы никто не зарекайся! – кричал он на рынках и площадях. Его объявили сумасшедшим и выгнали из города, а рукописи и священные иудейские свитки сожгли.
  Объясняя нам способ человеческого мышления, учитель рисовал круг, который символизировал дух человека. В круге равносторонний треугольник.  Одна из сторон называлась Логика, вторая – Интуиция, третья, что соединяла Логику и Интуицию называлась Воображение.  Все три стороны равны, а угол зрения неизменный – таково условие совершенного мышления. Если сузить угол зрения до определенной величины, отняв у человека часть знаний, получится пятиугольная звезда. На первый взгляд все условия выполняются: и стороны равны и угол зрения неизменный, но получаются три Воображения, которые два раза перечеркивают и Логику и Интуицию. Воображение, построенное на обрывках Логики и Интуиции, вынуждено опираться на Иллюзию. Кажется, сегодня я увидел, кто же является госпожой этой самой Иллюзии. На правом плече богини рубиновым цветом, наверное, клеймо было свежим, горела пятиугольная звезда или огненный цветок.
 
 
                                                                                8  
 
  Очнулся, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд.  Передо мною в нескольких шагах стояло двое мужчин. Один был моего возраста с густой черной бородой. На нем была голубого цвета мантия изо льна. На ногах добротные сандалии из воловьей кожи, а на голове платок. С плеча свисала кожаная сума. Другой был вдвое моложе. Из одежды только юбка до колен. На загорелом теле кое-где поблескивала рыбья чешуя.
— Зачем деньги за щекой держишь, отравиться хочешь? – спросил старший.
— Какие деньги? – прошамкал я и, ухватив свою палку, придвинулся ближе к камню.
— Мытаря не обманешь, — смеясь, сказал младший.
   Рот был заполнен слюной, и меня уже тошнило от привкуса меди. Но я и не думал сдаваться. Эти пять монет все, что у меня осталось в жизни.    
— Именем Иисуса, дух немой и глухой, выйди вон! – произнес младший.
  Моя челюсть мгновенно разжалась и повисла, а монеты сами выкатились изо рта. Я чуть не захлебнулся слюной и закашлялся.
— Не жалей, брат, — хлопая меня по тощей спине и наступая босой ногой на медяки, которые я хотел подобрать, изрек младший. – Разве это деньги? Это слезы, а не деньги. Господь (хозяин) даст тебе золото вместо меди.
— Ага, — подумал я. – А как же, даст. А потом догонит да еще как даст. Мало не покажется.
И, собрав остаток сил, оттолкнул его. Не успел я нагнуться за своим сокровищем, как его хозяин, ухватив меня одной левой рукой, оттащил в сторону. А раб взял под мышку мои ноги, и они понесли меня, как сухую ветку, в сторону поселения. Не было больше сил сопротивляться, и я с грустью в сердце наблюдал как мои липовые братья, выскочив из своих пещер, разворовывают мое богатство. Каждому досталось по лепте, а мне только горький привкус меди во рту.
  Мы вошли в тень могучего дуба, стоящего у дороги. Мужчины положили меня на траву, а сами попадали рядом.
— Спина разнылась, — сказал старший, обращаясь ко мне. – Отдохнем немного.
  Он вынул из своей сумы хлеб и овечий сыр и разделил между всеми. Поев, я немного успокоился и, видя такое к себе отношение, выплеснул свою боль.
— Там осталась моя чаша.
— Какая чаша?
— Золотая.
  Раб бросил есть и, сорвавшись с места, побежал в сторону пещер.
— Ну что он один против пяти? – сказал я, дивуясь опрометчивости молодости.
— Иоанн не один. С ним Господь (хозяин), — ответил мытарь.
— А разве не ты его хозяин?
  Мытарь рассмеялся, показывая крупные крепкие зубы и, положив мне руку на плечо, ласково сказал:
— У нас один хозяин  –  Иисус Мессия.
  Вскоре вернулся Иоанн. Подавая мне чашу, молвил:
— Теперь твоя судьба в твоих руках.
  Так я познакомился с учениками Спасителя, которые и подарили мне надежду на исцеление. С нетерпением ждал их возвращения.
  Неожиданно послышались звуки музыки и пение. Но вокруг никаких музыкантов не было. Одни носилки с расслабленными и одинокая мужская фигура, что приближалась к нам. Возможно, богиня присутствует тут невидимо и вновь покрыла меня своим покровом?
— Я буду твоей звездой, — пела женщина.
— Ани Лорак, — задумчиво сказала Ани Арку.
— Тоже царская певица? – спросил я.
— Нет! Она свободна, как богиня, — ответила девушка.
— Почему так?
— Потому что она за турком, а я затуркана и хорошо затуркана, сам видел как хожу,  — по ее щеке побежала слеза.
  Ее горе было сродни моему. И чтобы как-то успокоиться, я начал вновь думать о неизвестной богине под пение, что невидимо приближалось. Возможно, Спаситель и вправду исцелит меня, и тогда я буду иметь возможность угостить ее вином из собственного виноградника. Что-то я замечтался. Скорее бы возвращались ученики Иисуса. Неужели и меня не минует доля уличного калеки? Я стал волноваться.
— Шолом алейхем, — слова приветствия вывели меня из задумчивости. Я вновь увидел ноги в шрамах, штаны с заклепками и ящик Пандоры под мышкой. Так вот откуда эта музыка и пение. Легионер что-то нажал на ящике и пение прекратилось. Я был поражен. Возможно, он тоже бог и пришел сводить со мною счеты через свою неверную? Вот это влип, так влип!
— Лазарь, — представился бог. – Хлеба? Воды? Я вижу, сахарку вы уже хлебнули сверх меры.
— Воды, — едва слышно сказал я, смотря на маленькую мартышку в красных с белыми горошинами штанишках, которая вертелась у мужчины на плече.
— Как зовут тебя, красавчик? – спросила певица, обращаясь к мартышке.
— Чичи,  — ответил Лазарь, подавая мне воду в прозрачном сосуде.
  Сосуд был запечатан. Я попытался сорвать печать, но у меня ничего не получилось. Девушка взяла сосуд одной рукой, а другой повернула печать в левую сторону и подала мне откупоренную воду. Я с наслаждением приложился к горлышку и ощутил вкус родниковой воды.
— Чичи? – девушка рассмеялась и, протянув Лазарю визитку, сказала: Чичи, а мы твоего сыночка сегодня видели.
  Лазарь посмотрел на визитку и зачем-то отдал ее мне, а обращаясь к красавице, сказал шутя: Чего доброго так Чичи станет отцом всех народов.
  Обнаружив, что она стала центром всеобщего внимания, мартышка повернулась задом и сунула Лазарю под нос свой хвост.
— Ну и усища! – сказала девушка и снова залилась смехом.
  Мне тоже почему-то стало смешно. Лазарь поставил ящик Пандоры на землю и, порывшись в полотняном мешке, уважительно подал мне книгу.
— Это подарок.
   Я открыл титульный лист. Новый Завет Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа с греческого языка на украинский вновь переведенный. Год издания двухтысячный с рождества Христова.
— Как двухтысячный? – вырвалось у меня. – Христу едва за тридцать. Почему двухтысячный?
  Книга выпала из моих рук.
— Нет! Нет! Нет! – кричал я, бессильно колотя кулаками о землю и с ужасом наблюдая, как ящик Пандоры превращается в обыкновенный транзисторный радиоприемник.
— Причем здесь Христос? – Лазарь вздохнул. – Как ты считаешь, на сколько вас задержали разбойники?
  Возможно, на четверть часа, от силы на полчаса.
— Ошибаешься, друг. То, что ты увидишь здесь сегодня, очень быстро тебя переубедит.
  Вернулись ученики Спасителя унылые и без мантий. Увидев у меня на груди книгу, Иоанн обрадовался как ребенок.
.- Хоть одна добрая новость, — ты взялся за ум. Может, и за нас доброе слово закинешь?
— Почему ты так? –  спросил я, не понимая.
— А ты знаешь, что о нас говорят твои соотечественники?
— Нет!
— Евреям делать нечего, вот они и пишут, — он посмотрел на меня, желая увидеть, какое впечатление произвели на меня его слова.
— Ничего себе нечего делать, целыми днями таскать ноши с паралитиками? – возмутился я. – Матвей уже спину себе сорвал, такие тяжести в его-то возрасте.
  Мужчины взялись за носилки, и мы пошли не спеша ради девушки. Лазарь пошел своей дорогой.
— Еще увидимся. Как тебя?
— Юрий. Спасибо за книгу.
  Очень скоро мы добрались до цели своего шествия. Девушка все же где-то потерялась. Носилки осторожно опустили, и я остался один на один с Иоанном среди сотен таких же паралитиков.
Душный воздух затруднял дыхание. Бедняг кусали мухи. Вскрики перемежевались с грубой руганью. Мне стало совсем не по себе. Привыкнув к пещерному уединению, неожиданно стал членом уличного братства калек, в котором существовали свои правила, своя иерархия.  Были даже свои влюбленные пары. Вечные законы жизни даже в такой среде нагадывали о себе.
— Эти люди поверили нам, как поверил ты, но их губительная ошибка в том, что они, приняв наше свидетельство – свидетельство человеческое, отказались принимать свидетельство Божье, — сказал Иоанн, присев у меня в головах.
— Теперь я совсем ничего не понимаю. Какое еще свидетельство Божье?
  Иоанн взял книгу подарок Лазаря и начал ее листать.
— Вот! «Откровение Иоанна Богослова» и есть свидетельство Божье.
— Эта книга написана для будущих поколений, — сказал сквозь сон сосед справа и вновь захрапел.
— Другими словами « не скоро придет господин мой», — (Мв. 24. 48.) прокомментировал его заявление Иоанн. – Но в словах этого пришельца из прошлого есть доля правды.  Эта книга разрывает завесу времени и вооружает человека информацией, от которой он становится  не только властелином пространства, но и властелином времени. Не мудрому достается успех, все решают время и случай, они короли рока.  И только гений знает, каким временем и случаем, он располагает.
— Брось читать, пока не поздно, — сладко посапывая как малыши, напившиеся молочной смеси, доверчиво шептали сквозь сон другие, — от этой книги просто крыша едет.
— Неправда! – услышал я бодрый голос мужчины, стоявшего рядом с нами, — «Откровение» даяние доброе и дар совершенный и это также верно, как и то, что мое имя Иаков. (Иак. 1. 17.) Бери пример с апостола Павла.
— Причем здесь Павел? – спросил я у Иоанна.
— Павел уникальная личность! – восторженно ответил тот. Достаточно было Господу намекнуть ему, что он слепой фарисей, как Павел духовно прозрел. Он сразу понял истины Божьей Благой Вести, которая дает духовным слепцам прозрение, поскольку в совершенстве знал вечные символы Писания.
— Так вот почему у некоторых крышу сносит. Невежды не знают азов, — сделал я вывод.
— Все путем. Кодовая операция под названием «украинский прорыв» начинается, — потирая руки от удовольствия, сказал Иоанн.
  Он подал мне мой Новый Завет  и исчез. Мне ничего не оставалось, как с головой нырнуть в кристально чистые потоки Божьей Евангелии. Некоторые места были так похожи на пророческие книги Септуагинты. Но почему в Старом завете красной нитью проходит мысль об уцелевшей одной трети человечества, а в «Откровении», как бы наоборот, третья часть гибнет? Я растерянно посмотрел на свои руки, не понимая почему они так заинтересовали меня. Вроде бы они одинаковые, но как бы в зеркальном исполнении. И неожиданно меня осенило. На Божьих дланях начертан план Сиона.  Вот они руки Бога живого — пророческие книги. Теперь мне стало понятно, откуда мои друзья знают о богине. Но я так и не успел ничего прочитать о блуднице в красном. Мое внимание отвлек шум, который все усиливался. Оторвавшись от чтения, осмотрелся. Улицу заполнили люди, столпившиеся возле дома Зеведея отца Иоанна. Настоящее людское море, кипевшее желанием увидеть пророка из Назарета.  Апостолов Господа никто из них никогда в глаза не видел. Если бы ученики Иисуса были в своих мантиях, возможно, их бы и признали за таковых. Не зря говорится, принимают по одежке. А в наше время человек в мантии это не либо кто. Если не магистр наук, то бери выше, судья от суда районного и до конституционного. Не говоря уже о лауреатах Нобелевской премии. Одним словом,  мантия не фуфайка. Тщетно пытались ученики Иисуса довести свое апостольство, твердя, что их здесь каждая собака знает. Тесным кольцом, затиснув моих новых друзей, люди дергали их за одежду и кричали в лицо:
— Куда смотрит ваш Бог! Уже и пройти негде, на улице одни калеки.
  — Именем кесаря, разойдись! Именем кесаря, разойдись!
  Сверкая нагрудниками, отряд римских стражников подошел вовремя и немного разрядил напряженную атмосферу.
— Кто такие?
— Апостолы, — ответил за всех Матвей
— Ваши удостоверения.
— То есть? – ученики Иисуса беспомощно переглядывались, не понимая, чего от них требуют.
— Вы апостолы? – снова спросил офицер, протягивая правую руку, левая покоилась на рукоятке меча.
— Апостолы.
— Ваши удостоверения.
  Поняв, что здесь и до ареста недалеко, апостолы изменили показания:
— Мы ученики Иисуса.
— Ученики Иисуса возле Иисуса, а вам бы только за рыбу деньги, как будто мы на базар не ходим! – толпа снова стала распаляться.
— Спокойно! Спокойно! – офицер пытался успокоить разгоряченную толпу, но было уже поздно. Петро Безбожко внук того самого Никитки подлил масла в огонь. С криками «в гробу мы видели ваше Нато», подстрекаемая им толпа снесла римских стражников.
— Может быть, кто-нибудь знает этих людей? – допытывалась царская певица. Она таки доковыляла. Таких не нашлось.
— Петр знает, — сказал кто-то.
  Стали звать Петра. Людей с таким именем набралось нимало. Все они божились, что первый раз видят этих проходимцев и советовали гнать их взашей, чтобы они не бесчестили имя Христа. Под свист и улюлюканье ученикам Иисуса надавали хороших тумаков и поперли в плечи вон. Те в свою очередь от чистого сердца обещали своим гонителям показать кузькину мать. Эта пропозиция еще сильнее взбудоражила толпу, что вконец удивило апостолов.
— Не хватало нам для полного счастья еще и кузькину мать увидеть! – выкрикивали люди, бросая в них песком. – Достаточно того, что мы вас злыднив видели! Проваливайте пока целы!
  Совершенно сбитые с толку, прикладывая медяки к синякам, вынужденные считаться с единогласным волеизъявлением народа, они прекратили осаду помещения и убрались восвояси, советуясь о чем-то на ходу. Пока улица, размахивая красными флагами, праздновала победу, Иоанн с товарищами неожиданно появился на крыше отцовского дома с заступом в руках и стал собственноручно ее разбирать. Это вновь взволновало толпу.
— Тебе говорили, брось читать пока не поздно. Из-за тебя уже одна крыша поехала, — сказал сосед слева, смотря на меня одним глазом. Другой, наполовину закрытый веком, худой, как бы сказала моя бабушка, был парализован, о чем свидетельствовал и перекошенный рот.
— Не обращай внимания, бандитская пуля, — объяснил он.
  Храп справа затих. Шум разбудил соседа. Он растерянно посмотрел на нас, затем удивленно вытаращился на Иоанна.
— Тоже мне рыбак! Кто же копает черви на крыше? Копать надо в навозе.
  Сон с новою силою пленил его веки, и тело вновь содрогнулось от новой порции могучего храпа. Неожиданно храп оборвался.
— Можем ли мы просить у Господа шестисотый Мерседес? – пробормотал он во сне и сам себе ответил: Можем, ибо Господня земля и все, что ее наполняет.
  С улыбкой блаженного он дергал левой ногой, наверное, давил на педаль своего четырехколесного друга. А возможно дерганье ноги, которую безжалостно кусали мухи, вызывало у него такие ассоциации.
— Ломать, не строить! – слышались поодинокие выкрики. – Пока отец поймает рыбку, сынок весь дом растрощит ради какого-то грешника.
— Поэтому Господь и сделал его Своим пророком, — услышал я голос Лазаря.
— Хватит тебе Лазаря петь, — насмешливо сказал сосед с худым оком. – Давай парня припишем.
  Он показал на меня.
— Сгоняй к госпоже, возьми три звездочки. Скажешь, Ильич в долг просит. Богиня не откажет.
  Неужели и этот отведал ласок богини? Наверное-таки, правду говорил Иоанн. Встретив богиню в начале жизненного пути, немногие доходят  до его середины. И этот остался вечно молодым.
— Я уже приписан.
— Да ну?
— Пришлось показать золотую чашу, о чем же сразу и пожалел. Инвалиды насели на меня еще сильнее. Вроде бы и спали, но все слышали.
— Может, ты нас просто не уважаешь? Зря ты так, Ильича здесь все уважают.
  Лазарь присел возле обездоленного.
— Бросай пьянку, брат. Господь припишет тебя на небесах. Выпей холодной воды. Душевный мой, зря ты боишься второй смерти ( От. 2. 11.), зато родишься от воды. Первая смерть не щадит никого. – Он с сожалением посмотрел на высохшие ноги калеки. – Рождение от земного духа не подарок судьбы. Он дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит. (Иоан. 3. 8.) Одним словом – базар. Неужели не знаешь, что это и есть первородный грех?
  Ильич презрительно отвернулся, всем своим видом давая понять, что литургию здесь правит он. Лазарь поднялся и пошел дальше, предлагая всем желающим воду и хлеб. А те, беспомощно лежа на горячей земле, как рыба, выброшенная на берег, отказываясь от еды и питья, храня верность богине. Она никому не отказывала и щедро давала в долг. А верные псы, дружелюбно помахивая хвостами, в зубах разносили заказы и уносили обратно опустошенные корзины с золотыми чашами внутри. Невольно вспомнились слова из Септуагинты: «Вавилон был золотою чашею в руке Господа, опьянявшую всю землю; народы пили из нее вино и безумствовали». (Иер. 51. 7.) Не соврала певичка, таки ищут вчерашний день.
  Мимо проходила семейная пара американских туристов.
— Смотри, солнышко. Наверное, большой колдун с этим миром прощается, — наводя на крышу дома Зеведея мобильный телефон, сказал мужчина.
— Наша вера проста как фига, парень, — худоокий здоровой рукой скрутил фигу  и с удовольствием понюхал ее. – Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
— Не верь Лазарю, он смерти нашей хочет, — перешел он на пристрастный шепот. – Наш слабый организм не выдержит той холодной горной воды. А они еще и попрекают нас выпивкой. Да если бы мы не пили, то давно бы уже умерли. Посмотри на себя. Разве ты мужик? Только и того и что душа в теле. Так им еще и душу отдай. А она же не твоя.
— А чья?
— Царицы Небесной, богини в красном. Красное — цвет страсти. Она горяча, как ветер пустыни. Страстна, как буря. Быстра, как молния; страшна, как гром. Она снаружи и она внутри. Снаружи она везде. А внутри она маленькая и сладкая, как сахар. – Ильич похотливо засмеялся, почесывая лысую голову одной рукой. Вторая парализованная беспомощно лежала со скрюченными пальцами. –  Богиня знает самые потаенные мечты твоей души и ради их осуществления так станцует танец живота своими сладкими ножками на твоем сердце, что звон железных кандалов на них ты примешь за песню серебрянных колокольчиков.  Она раба твоих желаний. И все на халяву, парень. А дармовое оно как вафли и знаешь, что небо будет в клеточку, все равно хочется. Ты слышал, как она называет свои месячные?
— Нет!
— Революция.
  Его признание привело меня в еще большее смятение. Я не знал, что и думать. И закусив до боли нижнюю губу, уставился глазами в небо. Кто он, извращенец или просто шут? И на что он намекает? Разве у меня было, что-то с богиней, что она стерла с моей памяти? Зря я им показал золотую чашу.
  Он заговорщицки подмигнул мне здоровым глазом. Даже малейшего намека на какую-то мысль невозможно было прочитать в его взгляде. Одна безграничная страсть заполонила всю его душу черным покрывалом пустынной ночи. Так иссушенная солнцем пустыня жаждет влаги. Так  раскаленная волна воздушных масс разлетается с экватора к полюсам и в бешеном  танце со своим ледяным братом вовлекает в пляс и бездну океана и опустошает землю, упав погонами на ее доверчивые плечи. Так планета Земля на огромной скорости летит следом за Месяцем, который галантно поддерживает ее в вечном вальсе вокруг Небесного жениха, не давая впасть в банальный брейкданс. Так разве она не царица Неба? Что ни говори, а восток дело тонкое. Это не американские аборигены с их примитивным культом матери-земли. Я облегченно вздохнул, не понимая, откуда у меня такие знания. Кто же я на самом деле древний грек или современный украинец?
— Почему ты не хочешь иметь жизнь вечную? – спросил  у старого паралитика.
— Какая еще вечная жизнь? – удивился он. – Наша жизнь – кино и немцы, а все остальное до лампочки. Хочешь, я открою тебе тайну женщины в красном?
  Вместо ответа я кивнул головой.
— Я сжег ее, из искры загорелось пламя.
— Неужели тебе не жаль женщины?
  Этот простой вопрос почему-то не на шутку рассердил Ильича. Он задергался, изо рта полетела слюна.
— Какой женщины, кретин? Что за детская болезнь левизны? Ты думаешь, я не читал твоей книги? Учебник алгебры для средней школы, не более. Да весь Новый Завет решается как обыкновенная система уравнений. А город на семи холмах – Москва, как третий Рим.
  Увидев, что я вновь впал в ступор, Ильич рассердился еще больше.
— А ты тупой. Разве не сказано, кто станет сберегать душу, тот ее погубит?
— Причем здесь душа?  — не понял я.
— Питер – дух России, а ее душа – Москва. Я сделал ее столицей. Чистая работа, комар носа не подточит.
  Он гордо посмотрел на меня.
— Погубить целую страну, но за что?
  Здоровая половина лица старого паралитика снова передернулась от возмущения.
— Эта лягушка-попрыгушка в красном после того как выполнила мое желание изменила мне с моим собственным сыном да еще и назвала меня сапожником. Я и меньших обид не прощал, — сверкая здоровым глазом, злостно сказал тот, кого называли Ильичем.
— Если не секрет, какое было твое желание?
— Понимаешь, я с детства не мог отличить общее от частного. 8
— Так ты вор?
— Почему вор? – обиделся Ильич. – Эпилептик. И эта бедовая бабенка решила мою проблему, создав страну, в которой невозможно понять, где общее, а где частное.
  Я слушал этого чудака и не мог избавиться от ощущения, что я уже слышал его историю от высокого усатого мужчины в шляпе. Он называл Ильича сыном орла по имени Ларра. Так вот откуда у Ильича орлиное видение духовных символов. Как-то странно входил я в этот новый для меня мир, в нем все было так сложно и неоднозначно. С интересом посмотрел на Ильича, а он совсем не такой простой, как кажется. Поняв мой взгляд, он весело рассмеялся.
— А здорово я тебя разыграл, когда о вафлях говорил. Речь шла об информационных технологиях, село ты не асфальтированное.
 
8. « В суждениях больных эпилепсией на первый план выступает их конкретность, опериров ание малосущественными, второстепенными признаками, невозможность отделить основное, важное от мало существенного, малозначимого».
 
З.Н.Драчева. В.М. Блейхер. И.В. Крук. Нервные и психические болезни. Изд. Вища школа.
1986г.
 Он вытащил из-под подушки свежий номер газеты «Искра». На ней даже краска не успела просохнуть. Накрыв свое лицо газетой, Ильич некоторое время лежал спокойно. Но вот тело его начало трястись в конвульсиях и он начал выкрикивать:
— Каблуки счастья! Каблуки счастья! Сын сапожника обует всех! Сын сапожника обует всех!
Я сорвал газету с его лица, и он утих. Наш разговор прервало появление старых знакомых. Тех самых грабителей с дороги. Было видно, они здесь свои в доску. Улица радостно встречала своих джентльменов удачи. А они в ответ бросали мелкие монеты. Два римских динария упало между мной и Ильичем. Он, не мешкая, подобрал их.
— Недаром говорится, Бог троицу любит, — обрадовался паралитик. – Я еще пару раз покажу всему миру кузькину мать, эти денежки отработаю сполна.
  Я недоверчиво посмотрел на старого поджигателя. Какой из него работник?
— Крепость деда проверяется на внуке, желторотик. Дедушку Ильича будут помнить всегда, — процедил он сквозь зубы, пряча монеты под подушку.
— Как это на внуке?
— Дети – цветы жизни, желторотик, а внуки – плоды. По плодам узнаете их, — он насмешливо посмотрел на меня.
 Закончив с деньгами, разбойники начали раздавать больным обрывки материи.
— Это чудодейственные части одежд апостолов! Латайте свои ошметки, поминайте Учителя в царстве Его Небесном! А заодно пейте, люди добрые, за наше здоровье! Мы таки настоящие парни, прошли Крым и Рим и о вас не забыли! – утешали они обездоленных.
  Щербатый узнал меня сразу. Подошел, тяжело хромая на правую ногу, в красных сафьяновых сапогах, как гусак на красных лапках. Увидев у меня книгу, начал глумиться.
— Хочешь накормить полсела хлебом из трех бочек воды как твой дед, маленький летописец большой деревни?
— Каким хлебом из бочек? Что за бред, начальник?
-Это не бред, — рыжий бог отрицательно покачал головой. – Просто мы о вас знаем больше, чем вы сами о себе. Мы же ваши внутренние органы. Слушай меня. Напиши обо мне книгу, только всю правду напиши. Так напиши, чтобы, когда я входил с одного конца улицы, на другом кричали: Это известный на весь мир король улиц и больших дорог сержант Петренко! – он поправил жезлом гаишника милицейскую фуражку на рыжих кудрях. – А чтобы ты не забыл я дам тебе свидетельство. По мановению моей волшебной палицы одна маленькая буква превратится в большую так, что ты едва не удавишься.
  — Как говорит! Как говорит! Истинно пророк, — прослезилась одна женщина из лежачих, с чувством благодарности вытирая глаза и нос куском чудодейственной мантии.
— А я кума такой! – гордовито прошепелявил уличный король и похромал к своей рыжей коняге. Ему помогли сесть верхом и вся организованная преступность посунула дальше, припевая и пританцовывая, как всегда под хмельком. Других лошадей у них не было. Наверное, они их просто пропили. А сзади за лошадью на привязи, как дворовая собака, плелся Затычка. Но одет он был в дорогие, правда, изрядно потертые кожаные одежды с золотыми пряжками, такой весь из себя ходячий старинный фолиант.
  Неожиданно проснулся храпун.
— Кто это был? – засуетился он. – Брат Коупленд или может быть брат Хейгин? Кто-нибудь исцелился?
  Один Бог знает, что наснилось бедняге. Принять уличных грабителей за всемирно известных проповедников?
— Опять все проспал. Ну, ты и соня, — пожурил его Ильич.
 Появление Матвея и Иоанна вернуло меня к действительности. Она оказалась совсем не такой привлекательной, какой рисовало ее мое воображение. От утренних красавцев не осталось и следа. Каменные посеревшие лица апостолов мгновенно рассеяли мой энтузиазм. Дойдя до меня, Иоанн, молча, упал на свое лицо и зарыдал. Из-под левой лопатки тоненькой ниточкой юшилась кровь. Подняв заплаканное лицо рядом с моим, прошептал, смотря мне в глаза.
— Юрик, братик, прямо в сердце.
— Наверное, не буквально, иначе бы он умер, — подумал я вслух.
— Как это не буквально, когда буквально, лошадиная твоя голова. Понимаешь, бук-валь-но, — проговорил Иоанн сердито по слогам последнее слово. – Одну маленькую букву заменили на большую и красавца коня превратили в кузнечика, кузьку. А знаешь как больно?
  Он приблизил свое лицо к моему. Иоанна невозможно было узнать, его как будто подменили. Всегда веселые, искрящиеся светом глаза потемнели от гнева. Своими сильными пальцами он впился в мои плечи. Его слезы падали мне на лицо.
— Больно, простонал я, — пожалей меня.
— А кто меня пожалеет, ты знаешь? Я же не собака, я человек, — не сказал, проскрипел зубами на ухо Иоанн, еще сильнее стискивая свои объятия.
  Я чувствовал себя, как стекающий кровью зверь в стальных клещах охотничьего капкана среди равнодушного человеческого пралеса. Пахнущее рыбой, могучее тело Иоанна могильным камнем упало на мои тленные плечи. Я задыхался и не мог промолвить и слова. Неужели разбойник исполнил свою угрозу?  Неужто его жезл и впрямь имеет магическую силу? Горячие слезы сами полились из моих глаз. А серая бездна неба словно говорила к земле немым языком красноречивее всяких слов: «Вот тебе и чудеса, вот тебе и исцеления, вот тебе и апостолы». Куда исчезли краски весны? Мир как будто слинял, слиняла куда-то и жизнь, которая еще недавно была полна надежд и желаний. Боже! Как долго тянется этот день! Когда же он закончится?
  Увидев мое искаженное болью лицо, Иоанн опомнился и, сорвавшись на ноги, взялся за носилки. Мы пошли той же дорогой, что и пришли. Прочь отсюда, прочь от пережитого стыда! Я закрыл глаза, чтобы никого и не видеть. Открыв, увидел окровавленную спину Иоанна.
— Бросьте меня, вам самим нужна помощь.
— Ученики Иисуса не бросают своих друзей, — не поворачиваясь, ответил Иоанн.
  Тогда я стал рассказывать о разбойниках.
— Злые самаритяне, — ответил Матвей.
  Такое неожиданное словосочетание почему-то рассмешило меня.
— Ему смешно, — обратился Иоанн к Матвею. – Я вынужден пробиваться в собственный дом, как ночной вор, а некоторым смешно.
  Он говорил уже совсем без горечи, а с насмешливой иронией, как всегда.
— Эти кузнечики, рожденные от земного духа, (Откр. 9. 3.) настоящие апостолы современной морали, — пояснил Иоанн, имея в виду разбойников.
  Вон оно что, богиня в красном и есть кузькина мать. Повернули влево и начали продираться сквозь какие-то заросли. Один кузнечик очень тяжелый, наверное, беременная кобылка упал ко мне на грудь.
— Легкие на помине, еще триста лет проживут, — сказал Матвей.
  Едва протиснувшись через узенькую калитку, мы поднялись вверх по ступенькам и оказались на полуразобранной крыше Зеведеева дома. Среди разброшенного мусора из тростника, хвороста и земли  нас ждал Марк и Лука. Правая бровь врача была рассечена, глаз опух. Марк припадал на ногу. Какой-то бедуин огрел его палкой.
— Надо передохнуть, пусть спина немного успокоится, — сказал Матвей, опуская носилки и медленно выровнявшись, взялся обеими руками за поясницу.
— Пришло время, о котором так хорошо пророчествовал Соломон, — услышал я голос внизу. – И зацветет миндаль; и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; — доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его. С возвращением тебя, блудный сын!
— Пора, — сказал Иоанн.
  Мое тело пело от восторга, когда я выходил из дома, неся постель перед глазами изумленного народа. Каждая клеточка славила Творца. Мир неожиданно предстал в другом измерении. Как будто я заново родился. Все было так здорово, так непривычно. Какое счастье понимать и видеть Бога. Казалось, я слышал гармонию небесных сфер. Взоры всех были прикованы ко мне, даже паралитики удивленно протирали заспанные глаза, растерянно посматривая  то на меня, то друг на друга. Безусловно, я стал героем дня. Но выдержу ли я испытание славой? Тому автограф, с тем выпей, интервью и фото в прессе. Однако мое представление о славе оказалось весьма далеким от реальности. Одни, увидев меня, нервно смеялись, время от времени пощипывая себя, другие отчаянно крестились, третьи, а у третьих вообще не было ко мне никакого интереса. На меня смотрели как на пришельца из космоса, земля перестала быть надежною опорою и постепенно исчезала из-под моих ног, а люди также отдалялись вместе с землей. А я уже размечтался, что как сильный Ангел одной сильной ногой обопрусь о человеческий интеллект, как об землю, а второй сильной ногой обопрусь о человеческие чувства, как о море, и скажу на весь белый свет:
— Друзья дорогие! Прошло две тысячи лет, время исчерпано, с базаром пора завязывать и переходить к настоящим делам.
— О каких настоящих делах ты говоришь? – спросят у меня все племена и языки.
— А у нас у всех одно настоящее дело – веровать в Иисуса Христа! – скажу я им в ответ.
  Я горько улыбнулся. Неужели всю жизнь придется одиноко сидеть на этой грозовой туче, свесив сильные ноги, иногда потирая ими для собственного удовольствия, как кузнечик. Туман застилал мне глаза, напрасно пытался я рассмотреть, что там внизу. Устав размахивать руками, тяжело сопя, влажновато все-таки и прохладно на тучке, я обхватил плечи задубевшими ладонями и, время от времени проводя рукой по лицу, чтобы снять пелену с глаз, словно правоверный последователь Магомета, стал размышлять, как же мне быть.
 
                                 
                                                                          9
 
  -Наверное, соскучился по дому, не желаешь ли ноги помыть, все вспомнить? – услышал я голос Николая совсем рядом.
 Снова Николай и снова близкий и недосягаемый одновременно. В детстве, да и в юности мы часто бегали с ним наперегонки. Мне ни разу не удавалось догнать его, не говоря уже о том, чтобы перегнать. Как ни странно мои поражения больше огорчали Николая, чем меня самого.
— И чего тебе не хватает? – удивлялся он, скрупулезно осматривая мои ноги. – Ты же самый быстрый в школе, книги просто глотаешь не только днем, но и ночью и все равно тощий как треска.
  Помыть ноги, наверное, и есть все вспомнить. Ну да, верно. Неужели на этот раз догнал? Круто! Но почему, вспоминая Николая, я не вижу его в Ларисе? Наверное, с моей памятью действительно не ладно.
— Конечно, желаю.
  Из тумана высунулась рука, в ней две сушеные грушки.
— Съежь одну – окажешься дома, захочешь вернуться – съежь вторую. Буду ждать.
  Закинув в рот грушку  и прикрыв рукой глаза от влаги, начал неспешно жевать, ожидая результата. Вспомнить все. Вспомнить, как этот мир не желал впускать меня в свое царство. Подо мной было что-то твердое, а моя рука на лице ощутила тепло весеннего солнца. Отняв ее от глаз, увидел родной двор и себя на лавочке. Мгновенно вспомнилось все, первые годы жизни, конечно, со слов матери. В холодную зиму пятидесятого ее беременную положили в студеном коридоре, потому что не было свободных мест. Она замерзла и родовые схватки прекратились. Потом тяжелые роды. В то время когда роженица тужилась и скрежетала зубами, а врач щипцами тянул плод за голову, группа студентов медиков, наблюдая за действом, одновременно слушала лекцию о тяжелых первых родах.
  Я пришел в мир в двенадцатом часу ночи с головой напоминающей бутылку, а у роженицы было двенадцать порывов. Когда врач накладывал швы, она только блаженно улыбалась. Наконец все кончилось. Где там, все только начиналось. Мы переехали из Александрии в Кривой Рог к родителям отца. Склонная к выпивке и обжорству свекровь сразу же невзлюбила невестку.
— Взял бы ты лучше продавщицу, она бы нам и водку и колбасу с работы носила, — говорила она не раз сыну, — а эта тетради носит.
  Затем ее аргументы стали более весомыми.
— Я ворожила. Юрко умрет, а вы жить не будете.
Но отец, находясь между двумя ведьмами одновременно, матерью и сестрой, молча, загадывал свои желания и никак не реагировал на ее слова. Однажды моя мать забыла дома тетради и на большой перемене прибежала за ними. Она увидела свое дитя в одной распашонке на холодном зимнем пороге. За открытой дверью свекровь, которая хладнокровно наблюдала, когда же исполнится ее гадание. Пришлось срочно окрестить ребенка. Грех будет, если умрет некрещеным. А если выживет, то возможно свекровь побоится взять грех на душу. Так советовали люди. В гостиной у бабы Екатерины угол занимала большая икона. Ну, какая же ведьма без иконы? Под иконой стол. Возможно, она там и принимала своих клиентов. Ребенок, на тот час, переживший три раза подряд воспаление легких, не только не умер, но как только его привезли из церкви, показал высший класс – встал на свои кривые рахитные ноги и пошел самостоятельно по комнате. Для присутствующих это стало настоящим шоком.
  Отцова мать любила попов и греков и родила моего отца от какого-то Запорожского грека. С духовными корнями мне не повезло, а счастье было так близко. У бабы было трое детей и шесть внуков по двое на семью, и каждый второй внук остался без детей. Это уже не случайность, а расплата  за ремесло ведьмы. По рассказам матери свекровь и ее дочь не пропускали ни одних похорон и что-то там воровали у покойников. Ни я, ни мать не знали, что это одна из практик исцелений в культуре православия. Попам мощи, ведьмам крохи, падающие со стола. Исцелялись их клиенты или нет, но мир под их кровлей исчезал, и разваливались семьи и об этом знали многие.
  Сначала наши родители жили в дедовом доме, а сестра и старший брат отца в другом, который дед построил для них на своем большом подворье. Играть на улицу с соседскими детьми мы почти не выходили. Они презирали нас и все время напоминали,  что наши баба и тетка ведьмы. Я не воспринимал это всерьез и считал, их так прозвали за противный характер, поскольку скандалили они почти каждый день. Объектом их нападок была семья старшего сына. Вскоре он выбрался, пообещав матери не явиться даже на ее похороны. Слово свое он сдержал. Потом и мы выбрались на Окуневку, где дед Яков помог построить нам дом. Но войны на Куликовской не прекращались. На сей раз между матерью и дочкой, бывшие союзницы стали непримиримыми врагами. На тот час, когда я уже заканчивал учебу в техникуме, баба Катя пожелала доживать века у Маруси. Отец развалил деревянную летнюю кухню и начал собственноручно строить кирпичную. Надеялся вместе с братом поделить наследство. Сестра в расчет не бралась. Дед построил для нее два дома. Первый на Рыбасовой она продала и, ничтоже не сумяшеся, вселилась в дом брата. Впоследствии этот дом стал яблоком роздора и для двух ее сыновей.
  Моя мать с детства бредила театром, читала Шекспира, Шиллера. Когда в начале войны люди стали грабить магазины, она ограбила библиотеку. У нее были редкие раритетные книги, многие из которых использовались солдатами на козьи ножки, а другие позже были украдены. Есенина  отобрали кэгэбисты.
— Не плачь, девушка. Придет время, Есенина еще будут читать, — сказали они на прощание.
 Мама  была голубкой, а досталась бывшему чернокнижнику, который взял ее змеиной хитростью, воспользовавшись отсутствием мужских рабочих рук в чисто женской семье. 
— Долго ты еще будешь губу копылить? – сказала баба Даша своей свободолюбивой дочке Маше. – Смотри, и красив и трудолюбив, сена корове накосил, крышу перекрыл, и с высшим образованием. Кто тебе поверит, что вы не живете? Бери паспорт и марш в загс.
   За год до этого цыганка на улице сказала матери:
— В пятидесятом году выйдешь замуж и будет у тебя два баранчика.
  Так моя мать оказалась в змеином гнезде. Но ее мечта сбылась. Она хотела иметь мужа умного и красивого и получила его. Неужели, попав в проект под названием Адам и Ева, мы стали заложниками рока в мире, где сбываются самые невероятные мечты и желания? Да только какова цена этих желаний одному Богу известно.
  Черти понесли старшого баранчика в женское общежитие вместе с братом, у него кто-то там был. До первого августа заканчивался срок подачи документов для поступления в институт. Я их и не подавал, прекрасно понимая, алгебру непременно завалю. Виной тому наш школьный учитель математики, который и сам не знал своего предмета. Было обидно, тянул и техникум и вечернюю школу, чтобы через аттестат иметь возможность поступить в вуз. От досады не находил себе места и, даже отыграв танцы, почему-то не хотел идти домой. Сидел в полночь на лавочке в парке. По какому-то роковому стечению обстоятельств мимо проходил меньший брат и предложил составить ему кампанию. А в это время мать тоже не находила себе места и бегала берегом реки, разыскивая своих детей.
  В общежитие нас не впустили и мы поперлись на третий этаж через окно. Имея крепкие руки и не слишком длинные ноги, я мог без лестницы вскарабкаться на крышу своего дома и через чердак попасть внутрь, если по какой-либо причине не было ключа. А здесь неожиданно потерял сознание и упал на асфальт. И что я там забыл, если девчат всегда обходил десятой дорогой? Да никто там меня и не ждал. В общем, в моем поведении не было никакой логики.
  Травма оказалась пустяковой, сотрясение мозга. Но доктора, такие же не просыхающие поклонники зеленого змия, как и мой отец, четыре дня подряд делали мне пункции, не давая прийти в себя. Увидев, что недогадливая родня не спешит отблагодарить их за труды, решили еще больше попрактиковаться в милосердии и сломали мне рожки на четырех грудных позвонках. От антибиотиков мое тело опухло, даже язык опух и не помещался во рту. После операции было еще две пункции, на очереди была третья. За несколько минут до этой процедуры в мою палату  вскочила молоденькая девушка из персонала и, сказав: «сейчас придут делать пункцию, откажись», убежала. Одна из тех, благодаря которым я выжил. Были и другие.
  Я был четыре дня в коме, а выжив, целый месяц не мог уснуть. Отказали не только ноги, но и руки. Матери разрешили быть возле меня. Больного надо было постоянно переворачивать. На крестце у меня появился пролежень. Поскольку его не лечили, а только меняли повязки, он начал быстро увеличиваться и наполняться гноем. Однажды повязка раскисла от гноя и отпала. Увидев позвоночник и тазовые кости в таком киселе, мать потеряла сознание и упала на пол. Но быстро пришла в себя и побежала искать медсестер. Операционные отказали сразу. Они не имели права лечить гнойные раны и посоветовали ждать до понедельника. Мать привела двух палаточных, моих ровесниц, вчерашних студенток. Им не приходилось лечить раны.
— Но вы же, это учили, — настаивала мать.
— Учили, — признались девушки.
— Тогда мы сделаем так, — сказала мать, а она была учительницей, — одна из вас будет говорить, что делать, а другая делать.
  Девчата сделали все на совесть. С того дня рана начала быстро заживать, прошла пневмония и начали восстанавливаться руки. На Октябрьские праздники меня перевели из ненавистной второй больницы в шестую, а Новый год я встречал уже дома.
  Отец не просыхал и почти каждый день его сестра со своим мужем, напоив братика до белой горячки, приводили тайно к дому и быстро исчезали, не желая разоблачения. Отец требовал отдать меня в дом инвалидов, мать не сдавалась. Однажды, когда я вместе с мамой был в санатории, отец с мужем сестры жестоко избили  моего брата под тем предлогом, что виноват во всем он. Так долго продолжаться не могло, и я написал письмо в газету «Известия», а мать нанесла визит на завод, где отец работал главным механиком. Не желая огласки, руководство завода рекомендовало ему выехать из города, дав на сборы сутки.
  У нас поселилась жить мать моей матери баба Дарья.  Видя, что парень я предприимчивый и умею делать деньги, но к девушкам, которые крутились возле меня, не проявляю никакого интереса, решила подковать внука в житейских вопросах.
— Родная мать лгунья, скажет не дам кушать, а сама даст, — говорила она мне не раз. Рассказала анекдот о мужике, который выходя работать в поле, бросал черный хлеб в криницу.  Хлеб сначала тонул, а в обед всплывал.  Когда жена у мужика умерла, он женился вторично. Молодая жена, желая угодить мужу, испекла белые паляницы.  Они не утонули и их съели собаки.  Мужик решив, что хлеб так и не всплыл, сделал вывод: первая жена была что надо.
  Не целованный мальчик из всего этого кладезя житейской мудрости так ничего и не почерпнул, и бабуля сменила пластинку.  В ход пошли поговорки типа: «Дурак? Не дурак. Умный да не так»; «Бей дурня по ногам, чтобы присел». Потом она перевернула свою пластинку на другую сторону: «Жида в глинище не убьет потому, что он туда не пойдет», « Кто разберет тот и заберет», «Рука руку моет, чтобы была бела». Сначала я думал, что это все фольклор. Но только спустя много лет понял: бабуля — родная душа все это прочитала на моем лбу. Когда она говорила эти свои «афоризмы» ее глаза и все лицо искрились смехом и какой-то джокондовской загадочной улыбкой. Она знала – пройдет время и посеянное в мой дух прорастет.  Все мои попытки сострить особого энтузиазма у нее не вызывали.
— Смейся, смейся. От смеха тоже люди родятся, — отвечала она, но уточняла: « шутить надо так, чтобы никто и не догадался, что это прикол».  А уж бабуля умела прикалываться и только смеялась, видя как мы всерьез воспринимаем ее хохмы.
  Она говорила, что у меня насылка, но я только смеялся, считая это суеверием. Прочитав книгу «Белая ветвь» изменил свое мнение. Баба Дарья в вопросах ведовства была не лыком шита, но являлась полной противоположностью своей свахи. Она ничего такого не практиковала и никому свои знания не передавала, кроме одного. Когда ее меньшую дочь во время войны в очередной раз брали в Германию, она говорила: « Засни, Маруся. Что тебе приснится так и поступай». Выйдя замуж, моя мать потеряла этот дар. Из книг я знал, даром ясновидения обладали девственницы, которые служили весталками в языческих храмах.
   Еще один случай серьезно пошатнул мою веру в атеизм. Совершенно случайно одна из знакомых матери уговорила ее зайти к гадалке, дом которой находился рядом. Та сказала, что отец напоен до смерти. Ожидали гроб, а его не было. Мои родители гроба не ожидали. Тогда кто? Я решился на эксперимент. Собрав с ложа болезни пыль, завернул ее в носовой платок вместе с фотографией своего двоюродного брата Александра, теткиного любимчика и положил ее в свой диван. Ночью приснилось, как я умываю руки и ноги из-под крана во дворе бабы Екатерины, но существенного улучшения здоровья так и не наступило. Вскоре я и забыл об этом.  Спустя год мать нашла фотографию и все поняла.                                                                                                                            
— Чтобы больше никогда ты этого не делал.
  Через неделю мать, искупавшись, легла отдохнуть на моем диване, и ее протянуло сквозняком. Половина лица стала мертвой. Жуткое зрелище: закрытый глаз, полуопущенный перекошенный рот. Мать надела шапку, замоталась пуховым платком и пошла в больницу. Там было еще две таких. Лечение не помогало. Да и ходить по жаре в такую даль было трудно, и я стал лечить ее дома лавровым маслом. Произошло чудо – исцеление процентов на девяносто. Те две женщины так и не вылечились. Я получил урок на всю жизнь. Духовный мир все-таки существует. Мой поступок не имел оправдания, но чего можно было ожидать от человека, чья психика подверглась  такому жестокому испытанию. После всего того, что пришлось увидеть и услышать в больнице, я потерял веру в людей и лет пять боялся даже выйти на улицу.
  Чаще стал задумываться, как же устроен этот мир. В моем поколении был одним из первых, кто пострадал, пойдя по грешным стопам своих родителей. А сколько их молодых и здоровых преждевременно ушло из жизни, в том числе и мой второй двоюродный брат Александр. То, что отцам сходило с рук, детям не прощалось. Даже не зная Библии, я четко усвоил эту закономерность. Уж слишком много было тому примеров. В Библии это называется « обрезание бесплодных ветвей», а в электротехнике «защита от дурака». Если бы не начал пить, то никакая бы насылка надо мною особой силы не имела. В принципе я созрел для принятия Христа. Но о Библии тогда и речи не могло быть. Советское руководство, впрочем, как и царское самодержавие, боялось ее как черт ладана. Из книг же о религии я понял одно – в религии такой же бардак как и в медицине и в образовании.  
  Будучи ребенком, я обещал самому себе, что пить никогда не буду. Но Богеме в стенах дворца культуры им. Богдана Хмельницкого не было никакого дела до моих обетов, у нее своих хватало. Меня как самого молодого обычно посылали в магазин, давали деньги и четкие инструкции чего и сколько покупать. Следом за мной из комнаты, где репетировал наш оркестр, выходила моя кузина, которая была девушкой старосты оркестра, и давала свои четкие инструкции, которые всегда неукоснительно выполнялись, даже в ее отсутствие.  Я обычно приносил пару бутылок водки, пару бутылок вина  и море всякой вкуснятины. Одни только кабачки в соусе чего стоили. Меня встречали ропотом и отборной руганью, но от закуски никто не отказывался, и она исчезала даже раньше, чем выпивка. Однажды мы приехали с какого-то фестиваля, который проходил в Днепропетровске. Было уже поздно, уставшим и пьяным нам всем хотелось поскорее домой, но наш руководитель, дав мне деньги, две пустые бутылки из-под водки и отправив по адресу, настоял на продолжении банкета. Самогона на точке не оказалось. Я зашел в туалет, набрал в бутылки, в которых были остатки спиртного, воды и с самым невинным видом поставил их перед соловьиным взором босса. А из-за его спины показал ребятам деньги. Они услужливо налили ему стакан. Выпив, он удивленно вытаращился на меня:
— Что это?
— Самогонка, — ответил я.
— Не может быть?
 Он понюхал содержимое бутылки. Затем спросил, какого цвета у него язык и показал нам его. И тут мы прокололись.
— Белый, — сказал один из нас.
-А он не посрамил своей еврейской крови и, уподобившись Саулу,  произнес пророчество, которое я запомнил на всю жизнь:
— Ох и крепка, как советская власть.
 Ну как было не выпить с такими милыми и веселыми людьми?
 
 
                                                                                10
 
  Великое множество книг самых разных конфессий, казалось бы, заполонили духовную нишу.
Однако от них оказалось мало проку. Ответов на свои вопросы в них я не нашел. Не нашел их и в беседах с главами поместных церквей. И решил заняться изучением Библии, отбросив всякие авторитеты. К этому меня подвинули некоторые события.
  Первое событие имело какой-то затяжной характер и состояло из двух случаев с интервалом в год. Первый случай произошел в городе Киеве во время приезда немецкого проповедника Бонке.  Была объявлена молитва за исцеление. Я стоял, опираясь на костыли, и ждал своей очереди. Неожиданно получил как будто удар палицей по ногам. Все же устоял. Исцеления так и не дождался, надо было спешить на поезд. А то, что происходило на импровизированной сцене стадиона, не внушало большого оптимизма.
  Второй случай был не такой невинный, как первый. Теплым августовским вечером я сидел в своей коляске во дворе молитвенного дома «Вефиль». Открытые двери давали возможность быть участником собрания. Пресвитер спросил у одной из сестер:
— Вы верите, что Господь может исцелить брата Юрия? 
— Верю, — не задумываясь, ответила сестра.
— В таком случае возложите на него и помолитесь, — предложил он.
  Сестра отказалась, а пресвитер, взяв двух диаконов, вышел ко мне. Они предложили мне встать. Поскольку в то время я еще ходил на костылях, сделать это было не трудно. Трудно было удержать равновесие. Я поднялся, придерживаясь руками за рычаги. А они, возложив на меня руки, начали молиться за мое исцеление. Я ощутил твердую опору,  спастика отпустила. Попробовал сделать шаг, ничего не вышло. Ноги словно приросли к земле. На этом все и закончилось. Подъезжая к дому, ощутил присутствие духа. Голос над моей головой проговорил:
— Не тяни ногу.
— Что значит, не тяни ногу? – спросил я.
— Не тяни ногу, значит, и не ходи, — был ответ.
— Что значит, не ходи? – снова спросил я.
— Не ходи, означает, и не живи, потому что они этого не хотят.
  Имелись в виду те, которые молились за меня.
— Отойди от меня, сатана, — сказал я, стараясь успокоиться.
  Когда на меня сходил дух, я чувствовал возбуждение. Ночью проснулся от присутствия духа.
— Так вот как ты нам веришь? -  послышались надо мною голоса тех, что молились. – В таком случае молись так: Правый бок у меня не болит.
  Дух отошел.
— Что за ерунда, — подумал я.
   Правый бок, в отличие от левого, у меня никогда не болел.
  На утро был запланирован сбор облепихи. Садовыми ножницами я срезал тонкие веточки с желтыми ягодами, а мама их собирала. Неожиданно ощутил сильный удар палкой по ногам сзади ниже колен и упал на пень от срезанной облепихи. Мама помогла встать, я поковылял во двор и сел на лавку. Ребра были целы, кожа на спине справа ободрана до крови. Но ничего не болело. Я вспомнил ночной визит духа, и здесь мне по-настоящему стало страшно.
 Посещая церковь, только и слышал восторженные свидетельства бывших алкоголиков и наркоманов о том, как много Бог сделал в их жизни. А чем мог похвалиться я? Разве что чрезмерным вниманием духа к моей персоне во время приступов астмы. Аллергия на амброзию выматывала из меня последние силы. В это время внутренний голос заполнял мое естество до такой степени, что овладевал голосовыми связками, не давал спать, издевался как мог. Но что странно – астма отступала, но боль в груди не проходила. Но это уже была не физическая боль, а душевная и она была намного страшнее физической. Стоило большим усилием воли задавить этот голос, астма возвращалась. Я считал, что когда-нибудь умру  во время цветения амброзии. Но отказ от белков животного происхождения и переход на так называемую живую еду, спас меня не только от приступов астмы, но и от надоедливого голоса, который превратился в тихий шепот летнего дождя.
  Второе событие было более приятным и тоже имело привкус неожиданности. Нас посетил глава евангельских церквей из Индонезии. Темой его проповеди было исцеление расслабленного в купальне. С ним приехала группа поддержки из Днепропетровска. После собрания некоторые из них изъявили желание помолиться за мое исцеление. Молодые люди стали возле меня на колени и так страстно молились, что мне стало совестно. Ни малейшего улучшения самочувствия я не ощутил. Собрание проходило в бывшем ДК культуры рудника Ленина. Дорога домой не близкая и первая и большая ее часть безлюдна. Активно работая рычагами, неожиданно почувствовал, как шевелятся мои губы. Неужели вновь этот голос? Я испугался. Но никакого внутреннего голоса не было, я успокоился и решился задействовать голосовой аппарат. Первые слова шокировали и навсегда врезались в память.
— « Если ты хочешь принять Иисуса Христа как собственного Спасителя и получить жизнь вечную, то должен знать Библию от первой до последней страницы. Ты читаешь только то, что тебе нравится и только то, что понимаешь». Остальное я не помню, хоть и проговорил почти два километра.  Я поспешил воспользоваться этим советом, но никакого существенного сдвига в моем сознании не произошло.
  Третье событие – сломанная нога. Сломал самым банальным способом, поскольку передвигался, используя больше силу рук, чем ног и часто падал.  Произошло это, как ни странно, на следующий день после всеобщей молитвы за благословение.  Почему же не пострадал, когда дух бил меня по ногам?  Этот вопрос постоянно мучил меня.  Понимал, что стал пешкой в какой-то игре.  Но какой?  Был очень рассержен, почти взбешен.  Взяв в руки Библию, просмотрел и пришел к выводу, единственной непонятной для меня книгой остается книга «Откровение святого Иоанна Богослова».
— Хорошо, — сказал я себе, — завет заключен хлебом и вином. Хлеб ем ежедневно. Буду читать книгу «Откровение» каждый день.  Если Бог дал книгу, даст и разумение.  Если этого не произойдет, Библия мне не нужна.  Зачем убивать время на то, что не только не приносит пользы, но и становится причиной всякой бесовщины и крупных неприятностей?  Я очень практичный человек, а иначе и быть не могло.  Имея мизерную пенсию, приходится быть особенно практичным.  Современный мир жирует и бесится.  Когда же станет подобным мне, поступит точно также.
  Времени для чтения было предостаточно. Справедливости ради надо сказать, читать начал не сразу, а только когда вспомнил бабулину поговорку: «бей дурня по ногам, чтобы присел».  Таки подковала меня бабуля.  Весна, лето, осень.  Мои сети, заброшенные местными рыбаками, наполняются рыбой, а я на берегу под плакучими ивами читаю «Откровение».  Просто читаю.  Ни молитв, ни анализа. Просто читаю. И сталось чудо.  Через пять месяцев Старый Завет стал открывать свои вершины.  Я почувствовал себя Ноем, впервые ступившим на землю после потопа.  Через девять месяцев понял, книга написана символическим языком, а расшифровка символов дается в Старом Завете.
  Начал штудировать Старый Завет.  Читая пророка Осию, обнаружил фразу «за то явится суд над ними, как ядовитая трава на бороздах поля».  Мгновенно вспомнилась другая фраза из «Откровения» « и вся трава зеленая сгорела и третья часть деревьев сгорела».  Существуют маленькие святые, символически – трава, и большие, символически – деревья.  Выходит суд на маленьких святых сгорел, а на больших только на одну треть.  Но почему, какая причина?  Помог апостол Павел.  Если учитель имеет и знание, и любовь, то суд на него также сгорел.  Если чего-то недостает, у него будут серьезные проблемы.
  Процесс пошел, на губах стало сладко.  Появилась эйфория – Бог сделал чудо.  Подобное состояние было во время водного крещения.  Эйфория быстро прошла, и стало понятно, надо искать простое и понятное объяснение. И оно нашлось, просто появилось дедуктивное мышление.  Раньше для его появления недоставало общих фундаментальных знаний, которые и дала книга «Откровение».  Эта книга открыла мне глаза на женскую ветреную природу земного духа.  Я родился от Небесного духа, как от воды.( Откр. 3. 5.) Так состоялась моя вторая смерть и второе рождение.
  До этого я много молился на иных языках.  Достиг таких успехов, что уже мой дух говорил не какое-то там «абабагаламага», а целиком понятное  Иисус Господь, Господь свят и тому подобное.  Дух, используя мой язык, отвечал на вопросы, но часто давал худые советы.  Я начал сомневаться в небесной природе этого духа и пришел к выводу «не живет во мне ничего доброго». (Рим. 7. 18.) Никакой ангел апостолу Павлу барабанные перепонки не сотрясал, кроме, разумеется, ангела сатаны. ( 2е Кор. 2. 17.)  Все это выдумки людей, ставших жертвой современной системы образования.  Как в милиции с подозреваемых силой выбивают признания, так существующие методы преподавания литературы, выбивают из детей чувство юмора и начатки здравого смысла, делая их лицемерами до мозга костей.  Страна Советов все еще существует.  Но существует и другая страна, страна Вечных Истин.  Следование за Христом по горячим следам Божьей Евангелии дает стопроцентную гарантию, что Помазанника можно догнать, то есть понять, и вместе с Ним войти в Его царство.
  Невероятно, но факт, сколько раз до изучения Божьей Евангелии читал пророка Иезекииля и ни разу не заметил разницы в описании славы Господней в первой главе и десятой.  А она весьма существенна.  В первой главе все четыре животные имеют лица человека и льва с правой стороны и лица тельца и орла с левой стороны.  В десятой главе после того как пророк съел книгу, эти животные уже не имели лица тельца, а имели лица Херувима.  Воистину на сердце человека лежит покрывало  и снять его может только  «Откровение».  Оно как мощный заряд природного электричества, освещает ночной небосвод человеческого сознания от востока до запада и  дает возможность увидеть Христа, как меседж от Бога. ( Мф. 24. 27.)
  У человека два глаза, а у Бога семь.  Бог смотрит на мир не только сверху, но и снизу и со всех четырех сторон и даже изнутри.  Принцип взгляда изнутри в литературе называется пародия.  В переводе с английского буквально «вывернуть наизнанку».  В современной литературе применяется еще один принцип.  Берется, например, ключевая фигура эпохи такая, как Сталин и раскладывается на составные части.  Как православный священник он хорошо  ориентировался в символах.  Условно Пончик.  С другой стороны Бога он не знал.  Условно Незнайка.  Цветочный город – пародия на советский социализм, когда духовно незрелых людей-коротышек насильно поместили в светлое будущее.  Лунатики – пародия на мир капитала.  Сталин мечтал о мировом господстве, а Незнайка съел грушу, то есть дулю.  Пончик нашел соль, а капиталисты присвоили ее, то есть реализовали идеи социализма.  Священник — недоучка, ставший демоном – вот оно яркое знамение нашего времени.  Такая ключевая фигура как Ленин в свое время была разложена Ильфом и Петровым на Остапа Бендера и Кису Воробьянинова. Ленин, Сталин — какие мощные фигуры, словно пудовые гири. «Пилите, Шура, они золотые».  Золотые слова.
  Цари и президенты – вот где настоящие ключи ада и смерти. Ад на фарси означает отец, практически Бог или огонь очищающий.  Прошедший очищение огнем не считает его приключением для себя странным. Ведь смерть для него приобретение. Ни человек, ни страна не избежит этого очищения. Православная церковь спрятала духовный хлеб и вино за иконы, а Господу подарила в качестве невесты красивые картинки. Господь, как истинный художник, был от них в таком неописуемом восторге, что в благодарность за такой щедрый подарок подарил Святой Руси немецкую принцессу. И весь мир увидел истинное лицо православия в царственном  облике императрицы.  Воистину лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. А как красиво вывернул наизнанку  и как маслом по древу размалевал императрицу в своем романе «Воскресенье»  в образе Катюши Масловой Лев Толстой. В Екатерине Второй все умерли, в Кате Масловой все воскреснут. Вот где почерк настоящего мастера. Ислам подарил Аллаху невесту воительницу. Милостивый и Милосердный оценил юмор покорных и отблагодарил их рыженькой Гюрем с другого конца земли. Чудные дела творятся там, где концы земли встречаются с небом. А встречаются они не где-нибудь, а в головах наших.
   Жизнь – всегда молодое вино. Неудачные попытки православия и ислама законсервировать время потерпели полное фиаско. Шампанского не получилось, запечатанное молодое вино имеет свойство взрываться. Море стеклянное уже имеет место быть. Это Интернет и будут новые пророки. Чтобы спеть новую песню Агнца и Моисея ее нужно еще написать. И будет она писаться еще сто сорок четыре тысячи лет.
  Время, как известно, деньги.  Год, потраченный на изучение книги «Откровение», дает один талант. Талант понимания шедевров мировой литературы, так сказать, открывает дверь в мир искусств.  Но чтобы попасть в духовный мир, одного таланта мало.  Мне  понадобилось целых три.  Только через три года я понял природу земного и фактически человеческого духа.  Я уже не читал книгу ежедневно, просто очень часто возвращался к ней, пытаясь расшифровать все.  Правда о человеческом духе была неприятной, как плевок в глаза.  Оскорбленное самолюбие требовало мести, Бог требовал не оставаться в долгу и отблагодарить вдвое. ( Откр. 18. 6.)   И человек, который еще в школьные годы ненавидел писать сочинения и письма, был вынужден взяться за перо. Учась в школе и техникуме, я так и не научился писать сочинения. Темы подбирались такие, что надо было отказаться от собственной реальности и просто повторять чужие глупости. С какой стати? У меня достаточно ума, чтобы придумывать свои. За свое видение светлого коммунистического будущего я уже не помню, что получил, но мать получила устный выговор перед педагогическим коллективом за неправильное воспитание ребенка.  Зато в изложениях мне не было равных. Писал кратко по сути, ничего не прибавляя от себя, и всегда получал пятерки. Если бы мне сказали, что согласно нумерологии я потенциальный маг и волшебник и нет мне другого пути как в журналистику или в писатели ни за что бы не поверил.
  Время, потраченное на чтение «Откровения», вернуло мне сторицей. Я просто утопал в обилии информации, которая обрушилась на меня Ниагарским водопадом в моем подсознании, — кстати символом подсознания является вода и цифра шесть. Сознание тоже не гуляло, и мир стал открывать мне свои тайны.  Вскоре заметил, что многое начинает забываться, хорошей памятью я никогда не отличался.  И я начал писать дневник.
                                       
 
                                                                               
                                                                                  11 
 
    В духовном мире полно символов, но цифр не так уж много.  Первая – это полнота времени, тринадцать веков.  Период, за который народ достигает совершеннолетия.  Иудаизм, достигнув совершеннолетия, проявил полный инфантилизм, присущий первенцам, и остался возле Отца. (Лк. 15. 31.)  Ислам достиг совершеннолетия и  как истинная жемчужина, имеет шанс раствориться в христианстве, которое уже давно из вина превратилось в уксус.   
   На данное время христиане дождались полуночи, а мусульмане ночи могущества и все силы тьмы начали свои активные действия.  Впереди нас ждут тяжелые времена.  Время легких успехов прошло.  Если у меня спросят пророк ли я, скажу, — нет.  Одно я знаю точно, я голос, кричащий в полночь «вот, жених идет, выходите навстречу ему», а Библия без систематического чтения книги «Откровения» — светильник без масла. (Мв. 25. 1-6.)  Не зря я пришел в этот пьяный мир в полночь с головой похожей на бутылку.  А здесь такие дела, что без бутылки и не разберешься.  Приходишь в молитвенный дом и видишь проповедника, современную личность, имеющему, как минимум, среднее образование, этакое себе богатство в десять тысяч талантов. (Мв. 25. 1-6.)  И вместо того, чтобы употребив книгу «Откровение», подарить такое богатство обществу, эта личность безуспешно пытается вытрясти из ученика Иисуса, чья образованность не более ста динариев, хоть один динарий.  Наконец терпение проповедника иссякает и он, не стесняясь присутствующих, переходит на крик.  Ученик, упав на колени, клянется отдать деньги сразу, как только проповедник осилит Евангелие Божье.
— Ничего себе, как только, так и сразу! – кричит вконец разгневанный проповедник. – Ждать еще три года?  За кого ты меня имеешь?
  И, ухватив должника за шею, начинает душить его.  Многие не выдерживают таких сцен и покидают собрания, не у всех железные нервы.
  Мое внимание привернул пожелтевший лист, лежащий на лавочке.  Так это же из старого маминого учебника, почти раритет.  А вот и отрывок из книги со знакомой подписью.  «Мы знаем, с каким трудом научается, например, безграмотный взрослый человек сливать буквы или как трудно бывает иногда малограмотному  подписать фамилию, как долго он прилаживается и каких усилий часто стоит написать ее.  Иногда от этих усилий лицо его покрывается потом.  Ясное дело, пока эти процессы поглощают все его внимание, он не может сосредоточиться на смысле читаемого.  Все силы уходят на преодоление техники. ( Из книги Н. Крупской « Как и чему учиться»).  Вот тебе и Надюша!  Не в бровь, а в глаз духовно безграмотному Володеньке.  Так и не сумел сложить буквы в слово.  Так и не решил систему уравнений.  Некогда было?  Боялся проворонить месячные своей полюбовницы?  Вовсе нет.  Эпилепсия и впрямь очень жестокая болезнь, она не дает возможности больному человеку отличить общее важное от частного малозначущего.  Образное мышление ураганным ветром сминает все попытки логики прорасти из  больного сознания.  Выходит я тоже был духовным эпилептиком до того как стал изучать книгу «Откровение».  Таким себе октябренком, весь в дедушку Ленина.  Опа на.  Ленин вовсе не случайный человек в мировой политике, а духовный символ тех, кто игнорирует книгу «Откровение» как обещанного Духа Истины, человек греха, сын погибели. ( 2 Фес. 2. 3.)  Меня спасла почти болезненная самокритичность. 
     Божья Евангелия есть не что иное как завещание.  Раб не будет читать завещание, завещание будет читать сын.  И если по писанию Сын Божий научал этому завещанию  Своих учеников целых три года, то и любой искренне желающий стать учеником Христа будет изучать его три года.  Через три года точка возврата будет   пройдена. В противном случае нас ждет участь дешевой рабочей силы. Если не хуже. 
  Дети, как известно, подарок от Господа.  Точно также обстоит дело и с духом.  И его также необходимо питать, но естественно духовной пищей от Бога, которая дана в книге «Откровение». Ведь дух такой наивный и простой как старик Хоттабыч, как вы поступаете с другими, так и он поступит с вами. И Богу вовсе не надо каждый раз спускаться  с небес, чтобы взвешивать кого-то и придумывать ему наказание.  Все гораздо проще. Дух в теле хозяин, то есть господь. Так он любит себя называть.  
  С духом я познакомился гораздо раньше еще до прихода в церковь. Я практиковал йогу. Для меня это была очень эффективная оздоровительная система, поскольку снимала  чрезмерное мышечное напряжение.  Я добросовестно выполнял свои растяжки, дыхательные упражнения, диету, водные процедуры и в конечном итоге стал впадать в состояние, которое предшествует полной нирване. Испытывал то небывалое блаженство, когда мой мозг отключался от больного тела и отдыхал, то животный страх, когда своим больным телом физически ощущал присутствие вокруг себя покойников. В тридцать лет моя черная борода, — я перестал бриться, чтобы меньше раздражать себя, — стала белой. Это произошло зимой. А летом когда много работы, я стал меньше практиковать йогу, но к тому времени у меня появился внутренний голос. Чаще всего он проявлял себя во сне, творя вирши и какие-то прогнозы в виршованой форме. Вот пример одного из них. « С своею долей обручусь. С худшею в лучшем случае, с лучшею в худшем случае». Что это значит, я понял намного позже.    К своему внутреннему голосу я отнесся как истинное дитя технического века и с тем, что мы называем Богом никак не связывал. Да и проблем с ним у меня не было, поскольку в йоге сознание и подсознание работают одновременно, как это происходит у женщин. Проблемы начались с переходом в христианство. Во-первых, дух стал величать себя господом. Во-вторых, информация пошла на уровне подсознания, то есть в шифрованном виде и мой дух из друга превратился во врага. А я вовремя не понял этого и доверял ему, пока не потерял все, что мог.  Меня убедили не заниматься йогой, «сатанинскими практиками»  и мой духовный уровень сошел на нет, впрочем, и здоровье тоже. Многие, видите ли,  видели как я буду ходить исцеленный Богом по одним только молитвам.  
  После развала Союза у нас на поселке появилась христианская община. Я попросил у них Библию. Мне дали Новый завет на русском языке. Он воспринимался не то как красивая сказка не то как детектив. Позже на украинском. В украинский вариант я почему-то поверил. Да как тут не поверишь? Причин много и одна из них та, что книга «Откровение» и есть Тот самый Христос  распятый,  о котором писал Павел. А с книгой «Откровение» не поспоришь потому, как она наша живая история, можно сказать генетический код  человечества.
             
 
                                                         12
 
  Машинально начал жевать грушку и, не успев оседлать тучу, увидел маленький камень, стремительно летящий вниз туда, где в песке сверкал золотой перстень.  Это Николай, я бросился вдогонку.  Наклонился, но вместо кольца увидел мужской туфель.
— Позвольте.
— Позвольте не позволить, — прозвучал все тот же знакомый голос.
  Поднявшись, увидел Николая.  Старый дружбан крепко пожал мне руку и, поднимая из земли перстень, торжественно произнес:
— Юрий, разрешите поздравить вас с днем рождения и подарить вам кольцо от генерала Ларина.
  Он вытер носовым платком кольцо и бережно одел на мой палец.
— Простите, что не смог подойти раньше.
  Почему это он со мною на вы?  Вынув из книги «визитку», спросил полушутя:  «Ваша?»
— Да!
— А кто же тогда Николай Васильевич Гоголь?
— Господин Юрий, вы знаете Гоголя?  Вас мне Сам Бог послал!  Что вам известно о нем?  Для меня это очень важно, вопрос жизни и смерти.
  Умоляющий взгляд и неподдельная искренность, в который раз, очаровали меня.  Колька любезно взял меня под локоть. 
— Давайте немного прогуляемся.
  Мы смешались с толпой.  Капернаум просто кишел людьми.  От досады, что в такой знаменательный для меня день старый приятель решил поприкалываться надо мною, я отбросил всякую деликатность и выложил все, что о нем думал.
— Молодой Гоголь приехал в северную Пальмиру с амбициозными планами.  Там он достаточно быстро сошелся с такими же, как и сам.  Молодые и наивные они считали, что своим творчеством построят новую общественную мораль, образно говоря, общественный дом.  Общество же, потратив на изучение их художеств определенную часть времени, а время, как известно деньги, только и поняло, что они что-то там себе построили.  Порядочные люди так не делают – таково было общественное мнение. ( Н. В. Гоголь.  Мертвые души.  Т. 1ый. Гл. 11. Стр. 218.)
  Приятель остановился, взялся правой рукой за сердце, сердце, с шумом вдыхая воздух.  Ноздри его трепетали, верхняя губа нервно дергалась, вид у него был растерянный.  Он уставился на меня, как будто видел впервые в жизни.
— Вам плохо?
— Пустое, не обращайте внимания, — успокоил он меня и опять взял под локоть.  Мы снова пошли.  Николай облегченно вздохнул, как будто с его плеч свалился груз, но через мгновение его лоб болезненно напрягся, и на лицо легла тень сомнения. – Признайтесь от кого из учителей литературы вы получили эту информацию.
— Учителей литературы? – пырхнул я. – Да что они знают эти учителя?  А если бы и знали, то не сказали бы.  Если бы наша учительница литературы сказала, что «Повесть, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» есть политическая сатира и выражение «не одной качки не застрелили» достаточно прозрачный намек на то, что и в те времена Украина проигрывала все информационные войны с Россией.  Не помогли бы ей все те медали и ордена за покорение целины, которые она иногда одевала на свою грудь, и пришлось бы ей покорять еще и Сибирь, а на груди бы у нее красовался лагерный номер заключенного.  Впрочем, никто эту литературу в школе и не читал.
— Разве такое возможно?
— Вполне возможно.  Все равно отвечать надо было по специальной книге, так называемой критике.  К тому же я не прочитал ни одной книги на военную тематику.  Увидев в моих руках книгу о войне, мать рассказала мне, как ей шестнадцатилетней девушке довелось бежать в одном платье и босиком по мерзлой декабрьской земле за несколько километров на хутор к дяде от пьяных освободителей.  На следующий день, со словами « хохлы предатели, чернорубашечники», батальоны штрафников собрали из села всех мужчин от пятнадцати лет, одели в военную форму и погнали на немецкие минные поля.  Там они все и полегли, не вернулся никто.  А когда по телевидению демонстрировался фильм «Семнадцать мгновений весны» и все буквально прикипали к голубым экранам, моя мать женщина вообще-то умеющая держать себя в руках просто взрывалась от возмущения. 
  Николай вежливо слушал не перебивая.
— Эти люди колдуны, арестуйте их! Это из-за них у нас нет сна! – услышал я позади чей-то крик.
  К нам быстро приближался, бряцая оружием, отряд римских стражников.  Не успел и понять, что охота на ведьм началась, как ноги сами понесли меня прочь от стражей порядка.  Ничего не оставалось, как подобрать полы своей мантии.  Николай несся впереди и, обернувшись на ходу, крикнул:
— Давайте разделимся! Я налево, вы направо!  Встретимся возле мерии!
  Выбежав на шоссе и повернув направо, ушпарил босиком по горячему асфальту.  Новые сандалии так и не успел одеть.  Весь отряд повернул за мной, но очень быстро отстал.  Даже досадно стало снова оказаться наедине.  Я несся как ракета, виртуозно обходя автомобили, перед глазами замелькали один за другим города и села.  Наконец я оказался в большом городе полном транспорта и людей и отважился на эксперимент.  Отчаянно прыгнул на крышу одноэтажного дома, с него на другой более высокий.  И завалившись на крыше, засмотрелся  в синюю даль неба.  Безусловно, подо мною была мерия и, безусловно, я находился в Вечном городе, а там внизу под стенами мерии меня ждет Николай.  Я понял это сразу.  После такого кросса мозги работали на бешеных оборотах.  Готов присягнуть, что все время двигался в одном направлении.  Каким образом мы с приятелем, отдаляясь друг от друга, оказались снова вместе?  Он знал.  Да!  Он знал, что повернет налево, а я направо и просто сказал мне это наперед.  Вот тебе и Николай.  Почему-то я стал сомневаться, действительно ли он Николай.  Неужели Чичиков?  Да нет!  Это уже бред какой-то.
  Найдя пожарную лестницу, быстро спустился вниз и вышел на улицу, но приятеля там не увидел.  Зашел в кафе под открытым небом и решил подождать его там,  в тени зонтика.  Ко мне подошел официант и безразличным голосом сказал:
— Идите за мной.
   Я поднялся и, положив поклон в его широкую спину, нет, не из уважения, просто живот свело от голода, пошел следом.  Мы быстро преодолели внутреннее помещение кафе, я даже не успел ничего рассмотреть, и зашли на кухню.  Запах жареного лука, аромат бульонов и хлорки, с помощью которой мыли посуду, чуть не свалили меня с ног.  Посуду мыл Николай, без фрака в одной манишке, опоясанный клеенчатым фартуком, быстро и умело.  В углу стояла швабра и ведро.
— Помоешь здесь и снаружи.
  Официант исчез за дверью.  Я снял мантию и со знанием дела взялся за работу.  Пол драить – не посуду мыть.  Посуда скользкая и хрупкая как человеческая душа, одно неверное движение и
хлопот не оберешься.  А вот шваброй мотылять, что сплетни собирать – одно удовольствие.  Главное ничего не пропустить до малейшей трещинки, до каждого уголка, чтобы кругом все блестело и чтобы, глянув на свою работу, мог сказать: вот красота, как языком все вылизал.
  За работу мы получили по хотдогу и стакану томатного сока.  Усевшись в сторонке, не желая привлекать лишнего внимания, начали понемногу жевать свой хлеб насущный.
— Юрий, – обратился ко мне Николай, — я же вас просил рассказать мне о Гоголе.  Зачем вы мне о себе рассказали?
  Опять двадцать пять.  Я начинал сердиться и воспользовался случаем сыграть с приятелем в его игру, чтобы высказать свои обиды.
— Затем, Павел Иванович, что я также как и вы страдаю за правду.  Мне было нужно документально все записать из маминых рассказов, все: даты, место действия, фамилии, даже какая погода была.  Подумайте сами, такого свидетеля как моя мать надо еще поискать.  Мой дед Евмений во время засухи спас половину села от голодной смерти.  В то время когда все спали ночью, он возил на телеге в бочках воду из реки на свои поля.  Отблагодарили его в очень оригинальный способ – отправили рыть Беломоро-Балтийский канал, а жену с малыми детьми выбросили среди зимы на улицу.  И безграмотная сельская женщина с тремя детьми отправилась искать своего мужа без денег и еды.  А голодомор, а Краснодон во время войны, а послевоенное Закарпатье, где мать работала учительницей.  Я же думал советская власть навеки.  От дурак!
  С досады я даже перестал есть.
— Простите великодушно, как вас по батюшке? – Николай льстиво заглянул мне в глаза и сделал попытку погладить мою руку.
— А то вы не знаете? – сказал я как можно язвительнее.
— И все же?
— Владимирович.
— Юрий Владимирович, чем локти кусать — лучше писать мемуары. Человеку с такими красивыми глазами есть о чем рассказать.  Заодно и накормите полсела, как ваш дедушка. Дедушке будет очень приятно. А пока расскажите о нашем общем знакомом.  Как давно вы его знаете?
  Что за странную игру затеял мой приятель, расспрашивать о самом себе?  Посмотрев на подарок на пальце, решил сменить гнев на милость.  Ладно, уж пусть его будет.  Подобрал крошки со стола, допил томат и ударился в воспоминания.
— Знаю практически с детства.
— А какие у него были увлечения или может быть странности?
— Очень уж дотошный был, все что-то записывал.  А еще рыбалка.
— Рыбалка? – глаза моего визави оживились. – Расскажите подробней.
— А что рассказывать?  У него были две удочки, настоящие бамбуковые, а не какие-то там с камыша или бузины.  Одну он давал мне.
— Ну а рыба была?
— Была, а как же.  Только у него ловилась, а у меня нет.  Я с детства очень рассеянный, то забуду червяка на крючок насадить, то удочку закину в траву вместо воды.
—  Вы были похожи на человека, верящего в фальшивые пророчества.
— А на кого еще похожи люди, верящие в фальшивые пророчества?
— На людей с деревянными ногами, Юрий Владимирович.
  Николай вынул из внутреннего кармана фрака цвета наваринского пламени с дымом ассигнацию невиданных размеров и отдал ее мне.  Это была Екатериновка номиналом в двести рублей, углы у нее были немного обгорелые.
— Если вы пройдете этой улицей, — он махнул рукой в мою сторону, — то в конце квартала найдете антикварный магазин.  Попробуйте продать.  Извините, я не могу пойти с вами, моя физиономия в картотеке Интерпола.  Лучше я подожду вас здесь.
 
 
                                                                            13
 
  Я положил ассигнацию в книгу и пошел в указанном направлении мимо сияющих чистотою витрин, за которыми холодные манекены с равнодушием аристократов демонстрировали свои наряды, а изысканные вещи спорили между собой за вкусы и кошельки прохожих.  Квартал уже заканчивался, и мой взгляд остановился  на старых двойных дубовых дверях с бронзовой клямкой.  Вверху черными большими буквами надпись MOSCOW, под нею красной нитью прописными word antiqurity shop.  Концы нити, огибая сверху с обеих сторон соответственно верхнюю надпись, были воткнуты в золотые иглы, а иглы в свою очередь воткнуты в литеру S, превращая ее в денежный символ.  Я вошел и осмотрелся.  Магазин показался мне пустым.  Впрочем, в самом конце по эту сторону прилавка слева я приметил худосочного джентльмена в красном пиджаке. Блеклый выцветший галстук его некогда голубого цвета на фоне белой рубашки смотрелся как старый пошлый тамада со своими плоскими шутками на шикарной свадьбе. Наверное, новый русский.  Он что-то старательно записывал в блокнот, время от времени посматривая на полки.  Видимо проводил инвентаризацию.  Из соседней комнаты через открытую дверь слева за прилавком пулеметной очередью доносился шум швейной машинки.
— Сразу видно хозяйского отца сын, — обратился я к новому русскому, приняв его за владельца лавки.
   В ответ никакой реакции.  И я заинтересовался старым раритетным авто начала двадцатого столетия.  Колеса со спицами, резиновая груша вместо клаксона, откидной верх.  В авто сидела фарфоровая кукла мальчика лет десяти, которая время от времени отдавала честь.  Я не удержался от искушения и надавил резиновую грушу.  На сигнал вышел уже не молодой еврей.  Пестрый жилет, искусно сшитый из маленьких кусочков ткани, дополняла лента швейного сантиметра, свисавшая с плеч.
— Кто это? – спросил, показывая на куклу.
— Детский король реформатор Мацюсь, 9 – ответил продавец и в свою очередь спросил у меня:
— А вы, уважаемый, пробовали мацу?
— Приходилось.
  Рядом с авто стояла фигура еще одного мальчика.  Желая рассмотреть его, попробовал взять в руки.  Он оказался весьма тяжелым.
— Он что железный? – спросил у продавца.
— Да!
— Почему так?
— Потому что Фелек железный, — снова как-то невпопад ответил хозяин. – Что синьор желает?
  Попав впервые в антикварную лавку, я жадно рассматривал полки с товаром.  Африканские маски, фигурки людей и животных из глины, дерева, фарфора и еще черт знает чего.  Некоторые мне казались довольно знакомыми и мало напоминали антиквариат.  Вряд ли кто пожелает  украсить свое жилье такими произведениями искусства.  Наверное, ремесло портного приносит больший доход.  Я спросил у антиквара-портного:
— Извините, это антикварный магазин?
— А  что вас смущает?  Какова жизнь – таков и раритет. Обратите внимание, гордость магазина  экспонаты из Кремлевской коллекции.
  Худосочный хмыкнул и демонстративно отвернулся.  Но было видно, как он жадно ловит каждое слово.
 
9. Януш Корчик. « Мацюсині пригоди». Издательство  детской литературы. Киев. «Веселка».
— Вот настоящее яйцо Фаберже и название, соответствующее для Кремлевской коллекции – «Кремлевский мечтатель».  Вы только посмотрите, какая филигранная работа. – Продавец бережно взял яйцо с полки и любовно погладив, дал мне вволю налюбоваться произведением знаменитого ювелира. – А вот фигурка Нерона, обдумывающего планы сожжения Рима.
   Фигурка мужчины во френче с трубкою в зубах была больше похожа на хомячка и мало напоминала гореизвестного императора.  Желая получить от продажи ассигнации максимум выгоды, не стал спорить с хозяином и сделал вид, что заинтересован его рассказом.  Однако тот оказался хорошим физиономистом.
— Вам не нравится этот Нерон?  Предлагаю посмотреть на него глазами настоящего морского волка.
 Он подал мне фарфоровую статуэтку.  Костюм морского капитана произвел на меня куда более приятное впечатление.  Внизу на донышке была надпись.  Капитан Врунгель.  Одесская фабрика детских игрушек.
— А почему ваши Нероны курят трубку?
— Понимают, что их дело табак.
  Продавец забрал Неронов на полку, а на прилавке появились две новые фигурки.
— Очень древний культ, — антиквар вознес указательный палец, — отличался необычайной жестокостью.  Посмотрите только на этих идолов, правда, симпатичные? 
  Один идол был слишком толст, другой отличался шляпой огромных размеров.
— Пончик и Незнайка очень древний культ? – рот обладателя красного пиджака растянулся в саркастической ухмылке.
— Клянусь мамой! – не моргнувши глазом, безапелляционно ответил продавец. – Почти колыбель человечества.  Как видите, эти идолы еще совсем дети.  Кстати, вместе они олицетворяют одно божество.
— Га-га-га, — расхохотался мужчина в красном пиджаке. – Да вся ваша, так называемая, Кремлевская коллекция с мусорника, то бишь геенны огненной.
  Его лицо сияло, как будто он открыл самую масштабную аферу всех времен и народов.  Шум швейной машинки за дверью стих и в дверном проеме появился мужчина средних лет в белом хлопковом костюме сороковых годов прошлого столетия.
— Не обращай внимания, — сказал он мне, — это бывший литературный критик.
  Я решил больше не терять времени и спросил:
— А вы покупаете антикварные вещи?
— Да! Да! – почти одновременно прозвучало по ту сторону прилавка.
  Я вытряс из книги раритетную купюру, и она мгновенно оказалась в ловких руках антиквара.
— Оцени, Петров.
  И пока Петров тщательно рассматривал банкноту то через лупу то на свет, его компаньон обратился ко мне.
  — В свое время эта распутница обула Украину в крепостное право.
— Обула? – вмешался в разговор  бывший литературный критик. – Илья Арнольдович, вы не можете без своего Одесского жаргона.
— Причем здесь Одесский жаргон? – рассердился Илья Арнольдович. – Вы что Гоголя не читали?  «Редкая птица долетит до середины Днепра!  Пышный!  Ему нет равной реки в мире».  Только настоящий философ и патриот мог так оценить величие духа своего народа.
— Ой, как трогательно! – сделал кислую мину бывший литературный критик. – К вашему сведению Гоголь не был философом и тем паче не писал политической сатиры.  Все это выдумки украинских буржуазных националистов.
  В воздухе послышался треск электрического разряда, и в тот же миг искра пробежала по краям купюры, и от нее повалил удушливый дым.  Смрад тлеющего тряпья наполнил помещение.  Купюра упала на прилавок из рук растерянного антиквара и я, подхватив ее, бросился к дверям, затискивая нос и закрывая глаза.  Внизу на полу задыхался от кашля бывший литературный критик.  Почти на ощупь нашел двери и вывалился на улицу.  Следом на четвереньках выползли антиквары. Они хватали меня за ноги, пытаясь остановить. 
— Не уходите!  Мы с вами договоримся, вы же когда-то были интеллигентным человеком.
— Почему когда-то? – обиделся я.
– Мы в Вечном городе, здесь вообще большинство все бывшие, — ответил Илья Арнольдович, подымаясь.
— Гоголь никогда не писал политической сатиры!  Все это выдумки украинских буржуазных националистов! – послышался знакомый скрипучий голос.
  Снова повалил густой дым, и мне ничего не оставалось, как воспользоваться своей способностью переставлять ноги с невероятной скоростью.  Антиквары выкатили авто, вытащив из него куклу.  Литературный критик ухватился сзади и повис как жаба.  Меня преследовал рев мотора, из которого выжимали все.  Неожиданно впереди возникла автомобильная пробка, и я пошел не спеша меж автомашин.  Преследователи сделали попытку объехать затор через тротуар, но, не справившись с управлением, на полном ходу врезались в столб.  К счастью их просто выбросило из автомобиля.  Пролетев рыбкой, они упали на огромную кучу мусора, которая и стала причиной затора.  Наверное, забастовали работники коммунальных служб.  Несколько прохожих бросились было оказать помощь потерпевшим, но те наотрез отказались.  Став на четвереньки, они начали копаться в куче мусора с собачьим усердием  что-то выискивая.  Я повернул назад.  Проходя мимо красного кабриолета, увидел критика.  Его забросило на переднее сиденье и, сидя там и радостно скаля зубы, он старательно строчил в блокноте.  Вот тебе и Кремлевская коллекция.  Кому ж верить?  Кажется, зря я не поверил Павлу Ивановичу.
  Вернувшись, бросил купюру на стол.  Чичиков брезгливо сморщил свой длинный нос.  Меня начал разбирать смех.
— Теперь вы мне верите? – спросил Павел Иванович.
— Теперь верю.  Простите, Павел Иванович, а вы не пробовали какие-нибудь радикальные способы? – спросил я, усаживаясь за стол.
— Пробовал, — ответил тот, жестом показывая мне спрятать купюру. – Однажды я даже отважился пойти в карабинерский участок и после долгих унижений и просьб уговорил дать мне служебную собаку.
— Зачем?
— Найти Гоголя и отдать долг.  Как видите, он заговоренный.  Стоит кому-нибудь начать говорить глупости о владельце денег, как они начинают нещадно вонять.  Но не успел я вытащить банкноту, чтобы дать понюхать ее собаке, как среди карабинеров нашелся один бывший литературный критик.
— Понятно.
— В другой раз даже хотел отрезать себе нос.  Холодным январским вечером я набрел на точильщика ножей и попросил его сделать такую услугу.
— Синьор, если ты блудник, а судя по твоему виду, так оно и есть, то пусть черти  в аду укоротят тебе нос, а меня в эти дела не впутывай, — хохоча, ответил точильщик, по видимому воспринимая мои слова как шутку.
— Тогда я, придерживая шарф (Н. В. Гоголь. Мертвые души. Т.1. Гл.1. стр. 8.) одной рукой, другой вынул деньги.  Деньги он взял, но увидев изображение царицы, начал грубо ругаться.
— Это не деньги, черт возьми!  На деньгах изображения мужчин, а это, наверное, портрет твоей любовницы.  Кого ты хочешь обмануть, мошенник!
— Какой портрет?  Здесь же написано двести российских рублей.
— Двести рублей? – он посмотрел на меня как на школьника. – Ты что, чувак, юмора не понимаешь?  Деньги – это время.  Ты заключил сделку с нечистой силой на двести лет.
  Он повертел купюру.
— Скажи, она обеспечена золотом?
  Я утвердительно кивнул головой.
— Твое счастье.  Имеешь шанс спасти свою душу.  Если кто-то согласится взять на себя твои грехи, да еще и пропить твои деньги до конца срока сделки, ты в шоколаде.
  Павел Иванович умоляюще посмотрел мне в глаза и, неожиданно для себя я согласился.  Возможно, соскучился за бокалом хорошего вина.  В такую жару было бы кстати.
— Пропить деньги?  Так с этого надо было и начинать.  Но я не священник прощать чужие грехи.  Вы ходили на исповедь?
-Ходил, — Павел Иванович грустно опустил голову. – Простите, возможно, это святотацтво, но священники мало чем отличаются от литературных критиков.
— Гм.  А ты везде был? 
  Как-то неожиданно я перешел на ты.  Неужели подействовала чудодейственная сила денег и совсем чужие люди стают роднее кровных братьев.
— Почти, — ответил Павел Иванович и опять поник головой.
— Ты меня удивляешь.
  Чичиков обхватил голову руками и сдавленно зарыдал, иногда его плач переходил в истерический смех.  Наконец, справившись с эмоциями, он вытер слезы и сказал:
— Простите, Юрий Владимирович, об этом месте ходит дурная слава.
— О тебе также ходит дурная слава, — грубо оборвал  я его, вставая. – Пойдем, расскажешь все по дороге.
— Видит Бог, только из уважения к вам.
  Чичиков церемонно приложил руку к сердцу.  Затем медленно, как бы нехотя поднялся, и мы зашагали, вернее он зашагал, а я шлепал босыми ногами по нагретым солнцем камням.  Прохожие с недоумением смотрели на странную пару, шествующую по улице Вечного города.
— Понимаете, это даже не часовня, а бывшая тюрьма.  В ней проживает один сумасшедший еврей, но христианин.  Он называет себя апостолом, пишет письма и рассылает их по всему миру, — скороговоркой как горохом сыпал Чичиков, забегая то с одной, то с другой стороны.
— Надеюсь не те, что обещают людям счастье? – шутя, спросил я, с любопытством вертя головой, узнавая и не узнавая легендарную столицу мира.
— Именно те. А чтобы как-то свести концы с концами этот потомок Авраама открыл забегаловку.
— И что тут плохого?  По-моему очень даже разумно.
— Кормить людей собачатиной по-вашему разумно?
  Он ухватил меня за мантию.  Я ласково положил свои руки сверху.
— Мы же съели по хотдогу и ничего.
— Это совсем другое.  Люди ставят под сомнение веру своих отцов, затевают религиозные споры и утверждают, что на этом деле собаку съели.
— Как раз то, что нужно .  Веди к апостолу.
  Чичиков упал голыми коленями на мостовую, не выпуская мою мантию, словно от нее зависело все его спасение, с упорством Иакова, выпрашивающего благословения у Бога.
— Я православный христианин, сроду не ел собачатины.  Пощадите! – скулил он. – Я докажу свою невиновность, только выслушайте меня.
— Видит Бог, только из уважения к вам, — приложил я руку к сердцу.
  Павел Иванович встал и начал боязливо оглядываться по сторонам.
— Давайте где-нибудь в сторонке.
  Мы присели на лавочке в сквере.  Старые деревья щедро дарили прохладу, под ногами деловито топтались голуби.  Чем не место для душевного разговора с приятелем или исповеди?
— Так в чем тебя обвиняют?  Извини, я и вправду не читал «Мертвые души».
— Тем лучше!  Тем лучше! – обрадовался Павел Иванович. – Лучше вам это услышать от меня.  Все считают Чичикова плодом воображения великого писателя, а я ведь живой человек, каких миллионы.  Ну какой из меня символ?  Вот вы считаете себя символом?
  Я смущенно пожал плечами и горько улыбнулся.
– Скорее притча.
— Притча? Какая притча?
— Сломал ногу и побежал за Христом быстроногим оленем.
  Чичиков понимающе кивнул головой и продолжил.
— Сколько лет я ждал этого разговора.  Долгими бессонными ночами я представлял, как кто-то, наконец, сжалится надо мною и выслушает мою правду.  Я завидовал даже нищим, и к ним иногда бывает снисхождение. – Чичиков говорил как-то отчужденно, как будто не веря, что его мечта исполнилась, и все время легонько клал свою руку то на мое плечо, то на колено, чтобы увериться, что я таки не привидение. – Но никому нет дела до твоей души, когда ты жертва.  А я всего лишь жертва научного эксперимента и моя судьба в ваших руках.   Вы меня понимаете?
— Не совсем.
— Когда-то я был уважаемым человеком, — продолжила жертва изливать свою душу, все время оглядываясь, не подслушивает ли кто нас. – О моей честности и неподкупности ходили легенды  во времена моей работы на таможне.  Вот Николай Васильевич и выбрал для своего эксперимента именно меня.  Он же честно признался на страницах рукописи, что моя история не выдумка.
— Прости, я не читал.
  Впервые в жизни мне стало стыдно за свое невежество и неуважение к классику.
— Разве вы один такой?
  Чичиков грустно посмотрел на меня, и я виновато опустил глаза, как собака, не выносящая человеческого взгляда.  А он продолжал изливать свою душу.
 
                                
                                                                                 14
 
  -У меня такое впечатление, что Гоголя вообще никто не читал, а все только повторяют те глупости, что выдумывают литературные критики.  По правде все мои поступки были продиктованы Николаем Васильевичем и им же и описаны. 
— Павел Иванович, — говорил он мне не раз, -  довольно вам страдать за правду без всякой пользы ни себе ни обществу.  Хотите быть святым и богатым, берите пример со святых отцов.
  Я долго не мог понять чего он от меня хочет.
— Все эти религиозные технологии как-то: православие, католицизм, протестантизм пришли к нам из-за границы как контрабандный товар, и к вере Христовой имеют такое же отношение как брабандские кружева к одежде праведности, — без конца талдычил он мне. – Вы же таможенник, вы должны это понимать прекрасно.
— Неправда! – горячо отрицал я. — Они импортированы на официальном уровне.
— А я вам, о чем говорю?  Конечно на официальном, через таможню, а не по каким-то контрабандным тропинкам мы прогоним большую отару баранов в бараньих кожушках.  Под кожушками будут брабантские кружева.  Никто и не догадается.  А если и проведают – никто не поверит.
  В такие минуты Гоголь заговорщески подмигивал мне и щелкал пальцами от удовольствия.
 – Вы в такое поверите?
  Я отрицательно мотал головой всякий раз и, в конце концов, согласился, но только ради науки.  Все прошло как по маслу.  Мы повторили опыт еще несколько раз, результаты превзошли все наши ожидания.
  То есть вы хорошо нагрели руки, — не удержался я от комментария.
  Чичиков обидчиво надул губы.
— Это был настоящий научный эксперимент, а не дешевая имитация и я не жалею о том, что сделал несмотря на то, что общество не поняло нас.  Меня бесит другое.  Как сей великий писака подал этот материал, как ловко спрятал свою участь за дешевыми аллегориями.  Надо ж такое придумать, девку мы не поделили.  Да из-за язычества мы постоянно ссорились.  Он его репкой называл.  А вы заметили, Юрий Владимирович, что никого из продавцов мертвых душ он по имени не назвал кроме Собакевича, ну точь в точь как в сказке про репку.  Ах, извините, я забыл, что вы…
  Чичиков, продолжая свой рассказ, виновато посмотрел на меня.
— Вы еще узнаете, любезный Павел Иванович, цену язычества в христианстве, — сказал как-то Николай Васильевич во время одной из наших размолвок. – Мягко стелют, извращенцы, да жестко спать.
  Вскоре подарил мне перину и исчез.  С тех самых пор деньги перестали водиться у меня.  Я заподозрил подвох и, вспоров перину, нашел там эти злосчастные двести рублей.  Деньги вроде бы и есть, но в тоже время я без оных.  Как  шестерка выполняю самую грязную работу за кусок хлеба, самое настоящее рабство.
— Ой! – воскликнул я от неожиданности.
  Один из голубей этакий белоснежный красень с чубчиком на голове клюнул мой большой палец на правой ноге до самой крови.
— Кыш отсюда!
  Я задрыгал босыми ногами и замахал руками, отгоняя обнаглевших птиц.  Чичиков нервно потирал руками голые загорелые колени и внимательно всматривался в мое лицо, пытаясь понять, верю я ему или нет.  Перевел дух, как будто перевернул страницу своей биографии и продолжил дальше.
— Следующим нашим экспериментом стала подделка завещания.  Николаю Васильевичу и тут пришлось долго убеждать меня.
— Павел Иванович, дорогой, посмотрите только на роскошь храмов и церквей, — говорил он мне во время наших вечерних прогулок Петербургом, показывая на горящие в лучах заходящего солнца золотые купола. – А все почему?  Ведь в них живет душа народа.  И не семью Божьими, а двумя человеческими очами смотрит она с икон на всяк входящего и красноречивее всех слов говорит о том, что литургию здесь правит она, а не поп.  А человек ради обогащения собственной души ничего не пожалеет, даже завещание подделает.  Вот и ломают Божий завет как собственную житницу.(Лк. 12. 18.)
— Этого не может быть! – не соглашался я.
— Тогда он брал вот эту книгу.  Дайте мне, пожалуйста, свой Новый завет.
  Я подал. Чичиков стал листать.
— Куда уж попу до иконы, – думал я, пока он листал. – Картина не пьет, не блудит, не злословит, ее не обвинишь в том, что она не выслушает тебя, она всегда разделит твое решение, она своя в доску.  Картина – вторая любовь. Первая любовь – это песня. И эту то песню всех песней — Новый Завет убили и спрятали за картины…
— Вот третья глава Евангелии от Иоанна, — прервал мои размышления Павел Иванович. – В ней Христос рассказывает Никодиму признаки рождения от земного духа.  Но почему тогда слово дух в восьмом стихе пишется с большой буквы?     
  Этот вопрос заставил меня вспомнить события сегодняшнего дня.  Вот так и грабят протестантов, католиков, православных.  Их сознание рвут на куски, как мантии апостолов на носовые платки.  Люди впадают в ступор, теряют способность мыслить логично и стают легкой добычей нечистого духа.  Не зря одно из имен нечистого духа есть демон, то есть разрывающий.  Легкое прикосновение руки вывело меня из задумчивости, и я спросил:
— Прости, Павлик, но я чего-то не догоняю.  Почему все считают тебя жуликом?
— Юра! – вдруг взорвался Чичиков, вскакивая. – Ты простой как этот голубь!
  Он сердито пнул ногою белого красеня, который снова нацелился на мой палец.
— Ты же был в антикварной лавке, собственными глазами видел знаменитую Кремлевскую коллекцию.  Неужели ты ничего не понял?
  Павел Иванович сел на лавочку и притих, стыдясь своего срыва.
— Прости, — жертва научного эксперимента умоляюще приложил руки к груди и снова заискивающе посмотрел мне в глаза. – Я не должен был так с тобой говорить.  Шорты, конечно, не штаны, но все же  лучше, чем ничего.  Мне приходилось прикрывать свое хозяйство шарфом.  Представляешь?  Какой-то тип в милицейской фуражке спер мой шарф и носил его на шее пока ему не перерезали горло.  Видимо эта вещь была кем-то заклята.  А я всю жизнь мечтаю иметь собственных детей.  И сам буду Бога молить за тебя и детям своим накажу.  У тебя золотые руки, — он взял мои руки в свои и с благодарностью поцеловал. – Прости, что взял без спросу.
  Я с интересом посмотрел на его шорты.  Кажется, что-то знакомое.  Где я мог их раньше видеть?  Разве мужчины ценят труд портного как женщины?  Как пропить деньги так не жалко, а как портному заплатить то сразу начинается: « Я недавно откинулся, ни денег, ни штанов приличных нет».  И вдруг я вспомнил.  Действительно, эти шорты из крупного вельвета зеленого цвета с боковыми вставками коричневого были делом моих рук.  Имея минимальную пенсию по инвалидности, приходилось прирабатывать на жизнь швейной машинкой.  По ночам на улицах и парках исчезали плакаты с лозунгами и с помощью анилиновых красителей превращались в материал для пошива джинсов обязательно под какую-то известную фирму.  Приобрести же настоящие джинсы подросткам из бедных семей было не по карману.  Были и солидные клиенты. В целом клиентура от Югока до Даманского.  Не мудрено, что среди них затесался и один помещик по своим надобностям.  Из остатков  материи  шил сумки, шорты, жилетки для собственных надобностей.
— А куда же делись твои штаны? – спросил у воришки.
— Сгорели вместе с подштанниками.
— Как сгорели?
— Об этом спросишь у Гоголя.
— Да ну?  А какой мотив?
— Сказал, что жизнь без друзей бессмысленна.  Кто подарит мне штаны тот мне и друг и брат.
— Так я твой друг?
— А то.
– Не кажется ли тебе, друг, что это хороший повод пропить Колькины деньги?
— Отличный повод, брат.
 
 
                                                                               15
 
  Старый гранит тюремных стен, железные решетки на окнах, хранящие свои мало кому известные тайны, каменные ступеньки, ведущие вниз и современная прозрачная дверь, которая сама открывалась перед посетителем, притягивали и отпугивали одновременно.  Не торопясь, мы вошли внутрь помещения.  Большой и добротный стол, потемневший от времени, широкие лавы напоминали арестантскую или в лучшем случае монашескую столовую, а не место ланча современного обывателя.  В углу было подобие бара.  Все выдержано в одном стиле, даже посуда.  Посреди стола горел семисвечник из чистого золота.  Нас встретил хозяин.  Его одежда мало чем отличалась от моей, разве что кипа на голове и сандалии на ногах.
— Шолом алейхем, — поздоровались мы.
— Алейхем шолом, — ответил старый еврей, приветливо улыбаясь. – Всегда рады хорошим людям.  Садитесь, где пожелаете.
  Мы сели рядом.
— Почему в твоем заведении нет вывески? – спросил я, положив книгу на стол.
— В этом нет надобности, но если господам рыцарям так хочется, то пусть будет замок утерянных иллюзий или замок обретенных ключей.
  Хозяин вежливо поклонился.  Господа рыцари переглянулись между собой и рыцарь в мантии спросил:
— Так может в погребах замка найдется хорошее вино для благородных рыцарей?
  Он положил купюру с изображением царицы на стол.
О! – воскликнул хозяин. — Вот она настоящая рыцарская щедрость!  Да за такой скарб я выставлю все что имею.
  Он взял деньги и через несколько минут на столе стоял кувшин с вином, чаша с водой для разбавления вина, две пустые чаши, тарелка с жареными акридами, щедро политыми соусом и хлеб.  Отдельно были поданы чаши для омовения рук.  Рыцарь в белой мантии, едва омочив концы перстов в чашу для омовения, поспешил отдать дань своему желудку.  Он оторвал кусок хлеба и, захвативши им пищу с блюда, отправил ее в рот.
  — Что это?! – воскликнул он испугано, давясь и прожевывая горький хлеб. – Ты что полыни туда напихал?
-О, да!  О, да!  Господин рыцарь.  Я же обещал выставить господам все лучшее.
  Хозяин все кланялся, и улыбка не сходила с его смуглого лица.  Рыцарь в мантии не стал спорить с хитрым евреем и, молча отодвинув еду, налил себе вина.  Едва слышный аромат неизвестных цветов разлился над столом.  И пока рыцарь во фраке уплетал свою порцию еды, рыцарь в мантии, немного разбавив вино, с улыбкой блаженного осушил чашу.
— Что смотришь?  Ты свою чашу уже выпил, — молвил он своему товарищу и уронил голову на стол.
  Проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо.
— Просыпайся, Садко!  Это же я Вакула.  Ты что не узнаешь меня?  Долго мы еще будем киснуть в плену у Морского царя?  Надо что-то делать.
  Садко встал и с досады ткнул сафьяновым сапогом в песчаное дно.  Стайка маленьких рыбок, приютившаяся у его ног, бросилась врассыпную.
— Собирай общество!
– Общество давно собралось, все ждут тебя. 
— Да не наше, морское.
  Звук старой рынды с затопленного судна вмиг собрал весь цвет морского общества.  Вверху плавали киты с дельфинами.  Меж ними шныряли акулы и рыба-молот.  Ниже разместилась прочая мелочь всех форм и расцветок.  Отдельно юрмились  представители благородных кровей: морской черт в купе с морским дьяволом, мурена, каракатица и рыба-жаба.
  Садко выцарапался на скалу, обросшую ракушками.  С чего начать?  И вообще, какого черта их здесь задерживают?  Надо им как-то насолить, возможно, выгонят как персон нонграта ?  он увидел у себя над головой спрута, который развлекался, выпуская краску и появляясь каждый раз в другом месте.  Чем не Жорик  Михайленко, школьный шут, настоящая находка для учителей не готовых к уроку.  Как умело он подыгрывал им, срывая уроки.
— Дорогие обитатели подводного царства!  Не надоело ли вам быть едой на столах и украшением аквариумов?  Даже мальку понятно, что все должно быть наоборот.  Мы восстановим мировой порядок и попранную справедливость. – Садко поднял вверх руку, указывая на спрута. — Голосуйте за нашего кандидата в президенты господина Осминоженка.  Наличие многих щупальцев – гарантия проведения многовекторной политики высокого качества.
  От неожиданности господин Осминоженко едва не упал на голову оратора.  Но Садко не растерялся и продолжил свою пламенную речь.
— Наш президент не будет прятаться за чужие спины.  Способность напустить туману освободит его от такой необходимости.
  Взгляд оратора упал на колонию морских раков.
— Раки!  Голосуйте за нашего кандидата.
— Мы согласны, — ответил за всех здоровенный рачище, шевеля усами для солидности. – Но у нас одно единственное требование к вашей команде – вы должны ознакомиться, в каких ужасных условиях нам приходится зимовать.
— Мы верим вам на слово! – пришел на выручку Вакула.
— Так дела не делаются! – зашумели раки, недовольно шевеля усами. – Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.  У нас за одного кто видел, дают двоих, что не видели и тех не берут.  Что же вы рачкуете?
  Садко решил сменить тему.  Главное не дать им остыть, а то вмиг расплывутся.
— Мы пустим вам свежую струю!
  Что тут началось.
— Не нужна нам ваша струя!  Достаточно и той, что течет с химкомбината.  Мы даже не имеем возможности достойно хоронить наших братьев и сестер.  Вместо раков их хоронят птицы и свиньи.  Какой позор!
— Позор!  Позор! – неслось отовсюду.
— Безработица вас спасет!  Ваши жены и дочери поплывут за тридевять морей за валютой, — бросил Садко  в растревоженное общество новый лозунг.
— Отдай жену дяде, а сам плыви мух с крючков снимать! — ревели от возмущения киты, с шумом выбрасывая фонтаны воды.
  Из общей массы выплыло что-то непонятное.
— Неужели камбала? – подумал Садко.
— Рыбоньки мои дорогие!  Не верьте этим проходимцам.  Моя дочь плавала за тридевять земель.  Вы думаете, много долларов она заработала?  Заразы она заработала и меня на старость наградила.  На мне ни одной здоровой чешуйки нет, я теперь и на рыбы показаться не могу. Тьху! – обезображенная экзотической болезнью рыба хотела плюнуть в сторону Садко. Но смогла выдавить из себя только какую-то гадость. – Икриночка моя красная!  Что же ты со мною сделала?
  Старая камбала залилась плачем.
— Да они над нами просто издеваются!  Вот мы их первых и съедим заживо вместо червей! – кричали самые горячие головы, выпуская пузыри.
— Выбросить их на безлюдный остров! – предлагали другие.
— Что за дела? – удивился Садко. – С каких пор рыбы получили право голоса?
  Из негодующей массы важно выплыл дельфин и морское общество притихло.
— Уважаемые соотечественники и уважаемые гости!  Как министр иностранных дел я должен сделать соответствующее заявление, чтобы внести ясность и поставить точку в этом непростом вопросе.  Эти особы, — министр пренебрежительно махнул  хвостом в сторону Садко и его товарищей, — обратились к нам с просьбой надания им политического убежища,  поскольку считают законы Небесного царя несправедливыми и грубо нарушающими их права.  Так один из них рыл яму соседу и неожиданно упал в нее и сломал ногу.
  Из ватаги, хромая вышел калека и поклонился честной публике.
-  Другой всю жизнь учил своего сына законным способам отнимания денег у граждан, но сына почему-то посадили за грабеж, — продолжил министр и на подтверждение его слов один из ватаги склонил свою лысую голову.
  Растерянный взгляд Садко поймал такой же недоуменный взгляд Вакулы.  Неужели товарищи их предали?  А те, отводя глаза, криво улыбались ехидными улыбками.  Но радость их была преждевременна.
— А чтобы эти особы с больным самолюбием и извращенным мировоззрением не вносили больше раскол в наше общество, морской змей поставит на них свое тавро (Амос. 9. 3.) и они будут приписаны к колонии морских раков, за долю которых они так пекутся.  А вы, господа, — обратился министр к ракам, — не мешкайте и покажите вашим новым соотечественникам их будущие жилища.  Вы же этого добивались.  А в случае необходимости то и окажите им последние почести.
  Садко не успел до конца уразуметь содержание последних слов министра иностранных дел, как кто-то грубо ухватил его за плечо и куда-то потащил.  Он открыл глаза и увидел старого еврея, который тряс его за плечо и ласково приговаривал:
— Вставай, сынку, нас ждет мужской разговор.
— И ты хочешь показать мне, где раки зимуют? – спросил рыцарь в мантии, моргая глазами, не успев прийти в себя после крепкого сна и не понимая, где он находится.
— Нет, сынку, я говорю, нас ждет мужской разговор.
— Мужской разговор?  Окей.
  Рыцарь в мантии вылез из-за стола и направился к двери, старик остался на месте.  Дверь почему-то не захотела открываться.
— Сынку, выход не там, выход – это мужской разговор.
Рыцарь в белой мантии растеряно посмотрел на рыцаря во фраке.
— Я же говорил, что у этого места худая слава, — ответил тот, смущенно разводя руками.  Дескать, пеняй на себя.
  Рыцарь в мантии пожалел, что не поверил рыцарю во фраке.
— Мужской разговор?  Окей, – он подошел  к старику и. взяв его за грудки, приставил к стене. 
— Предупреждаю, я бью не так, чтобы бить только воздух, (1е Кор. 9. 26.) – спокойно молвил тот, как будто выяснять отношения с клиентами входило в круг его обязанностей.
— Точно сумасшедший, — подумал рыцарь в мантии и решил еще сильнее припугнуть неугомонного потомка Авраама.
  Отступив на шаг, он сделал вид, что намеревается нанести удар десницей и неожиданно присел от сильной боли. Из правого ока посыпались искры.  Дотащившись до лавы, тихонько сел.  Обиженным взглядом, поглядывая на старика одним левым глазом, правый был прикрыт рукою, спросил: Ты еврей?
— Еврей.
— Твой Бог наказал мне идти домой.  Ты не имеешь права задерживать нас.
— Это и есть твой дом, сынку.  Будь добр, поговори с отцом, — сказал старик, словно ничего и не произошло.
— Так может мне и пейсы отпустить, папа, — сказал рыцарь в мантии.
— Я тебя умоляю, сынку, настоящий еврей не тот, у кого пейсы возле ушей, а тот, у кого извилины в голове.
  Странный старик обошел вокруг стола и сел напротив.  В его руках каким-то образом оказался деревянный молоток.  Кроме семисвечника и книги на столе не было ничего.
 – Я когда-нибудь говорил, что духи пророческие подчиняются Духу Святому или то, что ваши пророчества на века?
— Нет, равви.  Ты говорил, что духи пророческие подчиняются пророкам, ибо настоящей причиной пророчеств есть знания. (1е Кор. 14. 32.)  А относительно сроков пророчеств седьмая глава книги «Откровение» дает исчерпывающий ответ – они временные, — встав, ответил рыцарь во фраке старому еврею как студент профессору.
  От удивления рыцарь в мантии вмиг протрезвел.
— Ты же говорил, что сроду собачатины не ел?  Иуда!
— Прости, брат. Сегодня такой день, день твоего рожденья.  Хотелось сделать его памятным на всю твою жизнь.
— Вот и славно, вот и славно, сынку, — старик встал и торжественно, словно оповещал о помолвке своего единственного сына, которую он так долго ждал, произнес:
— Властью данной мне Небом и муниципалитетом Вечного города приговариваю тебя, рыцарь, к трем годам исправительных работ.
  Чувство юмора рыцаря не выдержало такой нагрузки.
— Каких еще трех лет?  Ты что сумасшедший?
  — Да! Я безумен Христа ради.  Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, — самозваный судия стукнул молотком по столу.
 – Многие  в тот день скажут: Господи, Господи, не Ты ли поставил нас апостолами?
— Какими постолами? – скажет господь. – Не постолами, а сибирскими валенками. Или не стоило?
— Что Ты? Что Ты?  Никаких претензий. Ты все правильно судил, Господи, — скажут они.  Неужели и ты хочешь оказаться в их числе?
  Старик в упор посмотрел на рыцяря в мантии, а он не в силах выдержать этот взгляд полный отцовской любви и упрека, посмотрел на своего названного брата.  Тот только пожал плечами.  Дескать, я предупреждал.
— Ну и шут! – подумал рыцарь в белой мантии, глядя на старого еврея. – Придется досмотреть всю комедию до конца.
— Исправительными работами для тебя будет ежедневное получасовое чтение вот этой книги, — старик взял в руки книгу подарок Лазаря и открыл на «Откровении». – Достаточно просто читать книгу каждый день и уже через пять месяцев ты начнешь понимать некоторые места из Писания.  Тебе откроются первые вершины, подобно тому, как было в истории с Ноем, когда начала сходить вода.  Через девять месяцев ты поймешь, что знания символов Старого завета и есть заветные ключи.  Когда же начнешь сопоставлять информацию Старого и Нового заветов, то есть духовное с духовным, включатся твои аналитические способности.  Таким образом, будет снято покрывало с твоего сердца (2е Кор. 3. 15.), ибо ты родишься от воды. (1е Иоан. 4. 14.)  Достаточно приятное рождение, подобное меду на губах.(Откр. 10. 9.)  Ты с удовольствием станешь читать Библию, станешь как бы свидетелем описанных событий.  Образно говоря,  будешь идти по горячим следам Христа. (Откр. 1. 15.)  Второе рождение произойдет после трех лет чтения, когда ты поймешь природу человеческого духа.  Оно будет болезненным, но ненадолго.  Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным чрез него доставляет мирный плод праведности. (Евр. 12. 11.) Ты согласен?
  Рыцарь в мантии, сообразив, что имеет дело  с самим святым апостолом Павлом, посмотрел на своего названного брата, чье лицо сияло не меньше чем золотой семисвечник, мол, знай наших, это тебе не какой-то там литературный критик, и после краткой паузы сказал:
— Прости меня, учитель.  Я уже второй раз за сегодня слышу об этой чудодейственной книге, но мы современные люди и знаем, что у всякого чуда может быть иногда достаточно простое объяснение.
— Совершенно верно, — согласился учитель, — все гениальное просто.  Эта книга и есть Тот обещанный Дух истины, который дает исчерпывающие знания на общие фундаментальные истины. (Лк. 6. 48.)
— Понятно, она включает дедуктивный способ мышления, — сказал рыцарь. – А если посмотреть на Новый завет глазами портного, то «Откровение» — мантия Христа, а остальные книги – мантии апостолов.  Что же касается личных пророчеств, они не более чем личное белье.
— Сынку, у меня такое впечатление, что ты отмотал не три, а все семь.
— Да! – согласился рыцарь, весело улыбаясь, — все семь от звонка до звонка, как и положено. (Дан. 9. 27.)
— Вижу, сынку, что рука в бою у тебя крепка и станом ты вышел и чернобровый и лицо как у дворянина, а чуть не пропал как собака, — старик сокрушенно покачал головой и, взяв в руки книгу, подошел к рыцарю в мантии. – Поздравляю тебя, рыцарь!  Ты принят в орден рыцарей Белой Мантии, магистром которого я имею честь быть. С нами Бог.
— И Железная Леди, — добавил рыцарь в белой мантии.
— Браво, сынку! Мы научим этих сладкоежек понимать брутальный солдатский юмор.
  Рыцарь опустился на одно колено, и магистр торжественно коснулся книгой его плеча и, отдавая Новый завет, молвил: Держи, что имеешь, дабы никто не восхитил венца твоего.
  В этот момент под окном послышался стук, и за решеткой мелькнула чья-то тень.  Хозяин подобрал с пола газетный сверток и отдал рыцарю Белой Мантии.
— Наверное, тебе.
 
                                                                         16
 
  На газете от руки фломастером свежая надпись: От Ильфа и Петрова.  Рыцарь развернул газету, из нее выпала пара красных тапок.  Газета «Червоний гірник» органа местного самоуправления города Кривого Рога на первой странице оповещала большими буквами: «Скандал вокруг звезды».  Женское население города обвиняло певицу Оксану Билозир в том, что она тайно дарит  мужчинам красные тапочки и назначает им свидания.  Обув тапки, мужчины пропадали бесследно.  К розыску подключили собак с таможни, натренированных на обнаружении наркотиков.  И это не помогло, след слишком быстро остывал.  Власть начали обвинять в возвращении к методам тридцать седьмого года.  Оксана Билозир обвинила во всем коллег депутатов.  «Газета по Київські» обвинила Тернопольского Серого и скандал начал затихать, как неожиданно в Гуровском лесу на Кировоградщине объявились Лесные братья все как один в красных тапочках.
    Не успел славный город горняков и металлургов опомниться от одной беды, как следом пришла другая.  По ночам молодые парни стали находить по одной розовой женской туфле.  Поначалу они ходили из угла в угол как пьяные, прижимая к груди заветную туфлю и мечтая о своей принцессе.  Наконец, один из них, сообразив, что под лежачий камень вода не течет, вышел на улицу и стал предлагать девушкам пройти кастинг на принцессу-золушку.  Попытка оказалась весьма удачной и вылилась в шумную свадьбу.  Энтузиасты создали собственный фан-клуб.  Все члены клуба носили галстуки, журнал «Сторожевая башня» и считали себя принцами.  
  По городу поползли слухи об итальянской обувной мафии.  Безработные работники обувной фабрики намекали на кару Божью за сокращение собственного производства.
  Тем временем проголодавшиеся Лесные братья начали грабить проезжие автомобили и местных производителей сельхозпродукции.  Их рацион был скромнее завтрака туриста: сало, самогон, пиво.  Потерпевшие стали обращаться за помощью к правосудию.  Суды отказывались принимать иски, поймать братьев на горячем было невозможно.  Красные тапочки давали им возможность делать ноги с молниеносной быстротой и самые матерые воры в законе сгорали от черной зависти.  И Лесных братьев и потерпевших в народе окрестили туфлестрадальцами.
  Дело приобрело широкий резонанс.  Савик Шустер присвятил ему свой эфир.  Призвали даже специалистов западных и восточных мистических наук.  Они очень быстро установили диагноз:
красные тапочки всосали сердце в пятки.  Но в методах лечения западный и восточный специалисты имели диаметрально противоположные взгляды.  Западный предлагал смазывать пяты оливковым маслом для смягчения окаменевших сердец.  Его коллега с востока утверждал, лучшего способа как выбивание дури из пят бамбуковой палкой не существует.
  Прямо в эфире мэр Киева Леонид Черновецкий, связавшись с Лесными братьями по мобильному телефону, предложил открыть у них бесплатную столовую.  Благотворительная акция не состоялась из-за отказа столичного градоначальника поставлять братьям исключительно самогон и сало.  Мэр предложил даже додать в их рацион гречку, чем окончательно обидел мужественных туфлестрадальцев.
— Разве мы похожи на бабушек, из которых уже песок сыпется? – прозвучало в студийном зале, когда Савик предложил поднести мобильник к микрофону, дабы вся страна смогла услышать ответ. – Подожди, вот обуем тебя в красные тапочки, будешь знать, как оно когда трубы горят.
— На Марсе, откуда я прилетел, все ходят в красных тапочках, — беззаботно ответил мэр, улыбаясь своей загадочной улыбкой инопланетянина и смотря куда-то в потолок, наверное, ища там свою красную планету.
  Мустафа озвучил достаточно оригинальную версию о причетности к делу фирмы, выпускающей клей «Момент».  Тем, у кого не клеились дела, они якобы предлагали свой клей в паре с тапочками.
  Обвинили даже церковь.  Служители алтаря категорически отвергли все обвинения, утверждая, что в вопросах веры обувание не имеет никакого значения, разве что околпачивание.
  Обратились к известным модельерам.
— Губить душу ради красного словца?  Бизнес так не делается, — ответили модельеры. – Мы создаем красоту, а не шьем людей в дурни.
  Профессор Пивэнь, о котором говорили, что он на слух может отличить черное от белого, по телемосту из Москвы назвал красные тапочки тайным оружием Пентагона, а Павел Глоба тайным оружием планеты Марс.
  Синоптики обещали жаркое лето, жабьи дожди и намекали на скорый конец света.
  Газета датировалась первым апреля, что совпадало с сегодняшним днем, и рыцарь беззаботно всунул пыльные ноги в красные тапочки, в последний момент, прихватив книгу.  Чем черт не шутит.
— Иди ка сюда, видевший Бога! – услышал он знакомый голос. 
Посреди покинутого пионерского лагеря возле села Гуровка, где поселилась Лесная братва, здоровое око Ильича вмиг заметило белую мантию.  Носилки старого паралитика стояли на деревянном помосте, который в добрые старые времена служил сценой.  За сценой покоробленная деревянная раковина.  Когда-то там крутили кино.  Рыцарь хотел подойти, но одеревеневшие ноги сами подвезли его к помосту.  Ильич лежал в одних штанах, греясь в лучах весеннего солнца и босой.
— Ты с хорошей новостью или плохой?  Вижу, что с хорошей.  Будешь нам ночью светить, а то мы тут без электричества.
  Рыцарь в мантии пропустил шутку мимо ушей.  И, памятуя их недавний разговор, решил выложить все, что думал по этому поводу.
— Новость есть, но она стара как мир.  Когда проворные делатели денег жители Финикии, наконец, сообразили чего хочет от них херувим осеняющий и придумал буквы, то последний на радостях так подскочил, что треснулся головой о небесный купол и сгорел как всякий камень, падающий с неба.  Но возродился из пепла женщиной в красном, трансвестит несчастный.  Не нужна мне любовь Золушки.  Краска вместо помазания?  Нет!  Прими уж лучше пролетарский привет от Ильфа и Петрова.
  Рыцарь снял с себя красные тапочки и одел на высохшие ноги паралитика, чей организм сам отреагировал на такой привет и мгновенно отторг их как что-то чужеродное.  Левая нога калеки неожиданно дернулась, и тапок полетел в рыцаря. Не успел он отклониться, как следом полетел и второй.  Ноги Ильича продолжали дергаться, несмотря на его тщетные попытки удержать их руками.  Вдруг он лихо вскочил на ноги, и вся очарованная братия увидела оригинальное исполнение цыганочки с выходом.
— Чудо!  Чудо! – радостно закричала братва.
  Радость братчиков не имела границ.  Чудо, как водится, сразу же обмыли.  Водки и закуски не жалели.  Чудодейственная сила красных тапочек ни у кого не вызывала сомнения. Эффект исцеления довершил коронный номер.  Совершенное, почти филигранное мастерство при исполнении танца живота покорило зрителей.  Его живот колыхался подобно морю, которое очаровывает, возбуждает и успокаивает одновременно и никогда не приедается.  Через время его перестаешь замечать, но представить себя без него уже не можешь.  Полуголый танцовщик был неутомим.  Уже и зрители устали смотреть на это чудо, а он словно заколдованный продолжал свои похотливые телодвижения.  Было что-то противоестественное и неискреннее в этом танце женского соблазна и через время туфлестрадальцев поменьшало.  Один за другим они сбрасывали с ног красные тапочки и, выходя  на асфальтную дорогу, шли в сторону трассы Кировоград – Кривой Рог.  Протрезвевшие мужчины спешили до ночи как можно быстрее попасть домой, где их так ждали.  Вместе с ними хотел пойти и рыцарь, но неожиданно к нему подъехала царская певица в красных тапочках.
— Этот тоже из бывших, — кивнула она в сторону вдохновенного танцовщика. – Соблазнился на ее правое плечо.  Говорят, все мужчины, которых кинула моя госпожа, только и мечтают раздеть и съесть ее.  Признайся, ты тоже?
— Нет!
— Не верю. Таких еще не было.
— Моя мечта уже исполнилась.  Брат Лазарь помог мне раскусить эту развратительницу умов и сердец.
— Это по-нашему!  Не съем так надкушу.
  Девушка захлопала в ладони.
— И все же, неужели и впрямь ничего не хочешь?
— Хочу напоить ее вином из собственного виноградника вот с этой чаши, — рыцарь вынул из складок мантии золотую чашу, которая как будто ожила в солнечных лучах.
— Ух, ты! – певица грациозным немного ироничным жестом, как бы пародируя великосветских дам, протянула руку и взяла чашу из рук рыцаря. – Знакомая вещь.  А ты парень не промах, взял самое дорогое. Говорят, эта чаша когда-то была в руках  Самого Бога.  Да только ничего у тебя не выйдет.
— Почему?
— Сельские бабы не так жрут сало и глушат самогон, как это умеет делать госпожа. А вином она спаивает благородных рыцарей без страха и упрека.
— Супер! Госпожа изучает историю, зарываясь в архивы, и ценит настоящий юмор? Вот это действительно добрая весть.
— Ты, видимо, что-то перепутал?
 Грудь рыцаря сдавило от резкого запаха.  Он заглянул в чашу и отвернулся, она была до краев наполнена рваным горьким перцем, щедро пересыпанным солью.  Вот уж задиристая девчонка, не может без шуток.  Долго не раздумывая, рыцарь выбросил содержимое чаши под ноги танцовщика.
  Вдруг девушка, сбросив тапки, уперлась руками в помост и с ловкостью гимнаста выбросила свое упругое тело вверх и пошла вокруг танцовщика в неистовом гопаке, выбрасывая коленки и не давая ему возможности сойти с соли и перца.  Это опять привернуло внимание братчиков до сцены.
— Так давай!  Вот это по-нашему!  Покажи этому голубому! – слышались похвальные выкрики.  А некоторые комментарии были и совсем непонятные. – Божедаровская невеста.  Это из-за нее женихи у ворожки все карты покрали.
  От удивления большие глаза рыцаря стали еще больше.  А девушка, заработав свою долю аплодисментов от братчиков, снова вернулась к рыцарю.
— Ты что придуривалась?
— Нет! – ответила Божедаровская невеста, отбрасывая прядь волос с порозовевшего лица.
— Значит, ходить ты не можешь?
  Девушка посмотрела на него, как будто услышала самую большую глупость.
— Если хочешь знать, я все могу.
— Прости, красавица, но, кажется, я тоже затурканный и ничего не понимаю.
— Просто, — тихо молвила красавица, опустив голову, — просто меня земля не носит.
  Рыцарь даже пырхнул.
— Как не носит?  С чего бы это?
— А ты подумай.  Может, и найдешь ответ.
  Она замахнулась кулачком, но неожиданно закрыла лицо руками и упала ему на плечо. Рыцарь растерянно смотрел вокруг, не зная, что делать.  Это был первый в его жизни пионерский лагерь, потом были другие, намного лучше.  Ныне же эти старые одноэтажные глинобитные корпуса вызывали подавленное настроение, все пришло в такое жалкое состояние, что было больно смотреть.  Одна река, как и тогда не разочаровывала.  Большие деревья, как опытные в амурных делах мужчины, склонялись к ней, стараясь заглянуть в ее темные от томления глаза.  А она такая себе юная красавица, которую окружила мужская компания навеселе, стыдливо прятала их от нескромных взглядов.  Вырвавшись из плена, побежала в широкую степь, где властвуют солнце и ветер, виляя меж зелеными холмами как меж парубками и лукаво стреляя веселыми глазами из-под пышных ресниц камыша и рогозы.
— Куда ты, красавица? – спрашивают ее зачарованные берега.
— К милому своему, к милому, — тихо хлюпает она волной зачарованным берегам.
— Пойдем отсюда, я здесь ничего не придумаю.
  Они сели на колоде за забором.  Под большими деревьями было прохладно, день клонился к вечеру.  Взгляд упирался в асфальтную дорогу, за нею начинался лес.  Не такой могучий как в Литве, где и в летнюю жару темно и прохладно.  В детстве лес производил более сильное впечатление, да и то благодаря протекавшей по нему речке.
— Почему ты такой холодный? – спросила блондинка. – С тучки упал что ли?
— С тучки.
— А я думала, мне показалось.
  А рыцарь все смотрел то на землю то на девичьи ноги, стараясь разгадать их тайну, и все более пьянея от такой красоты.
— Дорога до Москвы устлана серебром, и все альфы помчались туда, — пробормотал он как в бреду.
— Ты что перца нанюхался или  успел набраться?
  Звук ее чарующего голоса привел рыцаря в чувство, и он вновь стал с интересом рассматривать ее ноги и чуть не обомлел.  Обе ноги были правые.  Придя в себя, спросил:
— А ты знаешь, что у тебя обе ноги правые?
— Неправда.  Никто так не считает, один ты, — возразила блондинка.
— У тебя абсолютно одинаковые ноги, обе альфы.  Душа моя, неужели тебе не надоело быть царской певичкой, когда ты имеешь счастливую возможность стать царской невестой?  Достаточно выучить и остальные буквы.
— Зачем мне знать греческие буквы?  Ты таки и впрямь того.  Неужели перец такой наркотический?
  Она насмешливо посмотрела на рыцаря.  А он  пытался подобрать верные слова, стараясь донести до нее свою мысль.
— Понимаешь, альфа и омега всего лишь символы языка образов христианства – религии социальных отношений.  Язык образов – святая святых человеческого мышления.  Древние греки были родоначальниками современной науки.  Любая наука строится на логике и определенных символах.  И наука жизни не есть исключение из общего правила.  Определенные символы складываются в определенные религиозные системы.  Они – фундамент всех наук.  Без их знания, вернее  ведения, человек становится  интеллектуальным калекой, вечным духовным младенцем, а таких земля не носит. Их носит твоя госпожа, которую изображают на иконах с младенцем на руках.
— И что же теперь делать?
— Исследовать другие религии, образно говоря, остальные буквы и из разрушителя миров превращаться в их созидателя.  А книга «Откровение» в Новом Завете и есть тот залог духа, что прививает ген гениальности, поскольку учит системному мышлению.  Знаешь, как иногда хочется вернуться в свое босоногое детство и только эта книга предоставляет такую возможность.  Она поднимает тебя к Божьему престолу, и ты оттуда смотришь на мир  уже не телячьими глазами, а как член королевской семьи, как принц духа и начинаешь  понимать свою долю ответственности за судьбу этого мира.
 
 
                                                                                17
 
  Девушка слушала, опустив голову и рассматривая свои ноги.
— Почему ты не такой как все?  — спросила она. – Мне никто раньше не говорил, что у меня обе ноги правые.
— Потому что я из семьи репрессированного и я видел Бога.
— Видел Бога? – она с интересом посмотрела рыцарю в лицо. – Кто ты и как твое имя?
— Да в общем то никто, просто сын человеческий. А имен у меня много, например, Джейк Салли или Джонатан Чайка, а в миру Юрий.
   Разговор оборвал скрип автомобильных тормозов.  Прямо перед ними остановилась зеленая копейка, и из нее вышел мужчина средних лет.
— Оксана!  Ты опять за свое? – сердито сказал он и, взяв девушку за руку, потащил в машину.
— А ты что сидишь? – спросил он у рыцаря, всматриваясь в его лицо. – Это же ты на танцах на гитаре играл?
— Я.
— Садись.
  Поздоровавшись, рыцарь в белой мантии сел сзади женщины, видимо супруги владельца авто.
— Почему вы босиком? – удивленно спросила она.
  Уродливая гримаса исказила красивое лицо Оксаны, и она проревела что-то невнятное как самая настоящая дэцэпешница.  К удивлению рыцаря женщина все поняла.
— Говорит, что он с неба упал, а там обувь не нужна, — объяснила она, обернувшись к рыцарю. – Да вы не обращайте внимания — она не может без шуток. А на вас часом не смирительная рубашка?
— А как вы догадались? – ответил рыцарь, а сам подумал: Это все воздух виноват. Наждачным камнем заползает он в бронхи и легкие Криворожан, по ходу затачивая и без того их острые языки.
— Сосед у нас большой спец по этим делам.
 Женщина одвернулась и стала смотреть на дорогу, где впереди замаячил одинокий босоногий силуэт.  Водитель уменьшил скорость, рассматривая пешехода.  Вскоре начали попадаться и другие туфлестрадальцы.
— Ты ба, знакомые все лица, — удивилась женщина. – Ох, Оксана, прознают наши бабы, дадут тебе мемеля. А мы думали, наша крестница фантазирует, что она царская певица Ани Арку.
— Дыма без огня не бывает, — философски изрек водитель, нахмурив брови.
  В разговоре наступила пауза.  Вдыхая целебный воздух весенний степи, который врывался в открытое окно, каждый думал о своем.  Женщина, желая загладить некоторую неловкость из-за молчания, подала рыцарю свой мобильный телефон.
— Мы недавно Киев проезжали.  Смотрите, какой там памятник Победе отгрохали.
  Огромный белый монумент женщины с вознесшимся к небу мечом  действительно впечатлял.
— Такое забывать нельзя, — сказала женщина, принимая телефон обратно.
— Конечно, — согласился водитель. – Приятно не забывать ужасов, которых не видел, а наши родители и рады были бы забыть, но не могут.
— Леня, ну что ты заводишься, это же дань нашим родителям, — сказала женщина примирительно, поправляя прическу.
— Это не дань, а знамение времени, — не сдавался супруг. – Если муж часто берется за бутылку, то наша женщина берет в руки сковородку и начинает лечить его народным методом. А если она берет в руки меч, у нее нет мужа.
  Пока они спорили, рыцарь ощутил состояние, которое принято называть дежавю.  Действительно знамение, но чего?  Откуда эта ностальгия о чем-то большом настоящем, чего забыть нельзя никогда?  Неужели Татьяна?  Так, ее звали Татьяна.  Ей было девятнадцать, и была она необычайно красива.  Смотря на эту темноволосую чернобровую дивчину с большими карими глазами и пышными губами, каждый понимал, вот такой и должна быть настоящая украинская красавица.  Он лечился в санатории Бурденко в Крыму, она была его массажисткой.  Неожиданно за три дня до окончания пребывания в лечебном учреждении она зашла в его палату и ошарашила сорокаоднолетнего инвалида.
— У моей матери двухэтажный дом, машина и я одна у нее.  Я ни в чем не нуждаюсь.  Ты мне нравишься и мне от тебя ничего не нужно кроме одного – приходи и живи со мной.
— Юрко, соглашайся! – убеждали все кто был в палате. – Отказывать такой крале грех.
  Он был совершенно обескуражен.  Санаторий находился возле болотистых озер и к концу лечения его слабые бронхи и легкие начинали хандрить и все это заканчивалось стойкой депрессией. Принять ее предложение в таком состоянии он не смог.
  Рыцарь задумался.  Но причем тогда меч как знамение?  Неужели была еще одна Татьяна?  Может быть, разгадка в самом имени?  Татьяна – та, которая должна утвердить предопределенное.  И он ее должник.  Это он помнил точно.
— Можно еще раз посмотреть на памятник? – спросил он у женщины.
  В женской фигуре в белом было что-то знакомое, и он вспомнил царицу Херсонеса.  Она будет стоять как памятник, как безмолвный идол и ничего не сможет сделать для своего народа, который стенает и томиться, как бы находясь в темнице, пока он не вернет долг.  Конечно, он должен вернуть долг.  Он должен ей меч Ангела, и он оправдает ее надежды.  Меч Ангела, который он ковал собственными руками целых семь лет, стал неотъемлемой частью его естества, и его естество стало неотъемлемой частью этого меча.  Рыцарь прижал к груди Новый завет, такой меч никто не может ни отнять, ни украсть.  Его Татьяна, его муза ждет его, и они вместе утвердят предопределенное.
  Виды вечернего города, который приближался, оторвали рыцаря от его воспоминаний.
— Так вы божедаровские? – спросил он.
-  Вы тоже в курсе?
— Слышал краем уха, — ответил рыцарь, с интересом рассматривая красавицу. – А, правда, что женихи у ворожки все карты покрали?
— Раз люди говорят, наверное, правда, — сказала женщина. – Но не все, а только шестерки.
— Зачем?
— Николай, этот свихнутый на картах, которого они угостили коньяком, уже после первой рюмки божился, если иметь в кармане триста шох, то исполнится любое желание.  Точно свихнутый.  Вначале он отдал им свои карты, потом пошли добирать по селу, но все равно не хватило.  Вот они и вспомнили о ворожке.
— Зачем, ведьма, карты метишь? – говорят ей, а сами шестерки выхватывают и выхватывают.
  Она как увидела такое дело, с досады порвала все карты.  А Николай ей так культурно, он же там в театре большой человек, в малиновом берете ходит. 
— Зачем же так?  Как теперь детей кормить будешь?
— Не волнуйтесь, ребята, я вам и на пальцах погадаю, — отвечает она.
— Как это?
  А она им:
— А вот так! – и кукиши им под самые носы. – Ха-ха.
  Женщина сунула мужчинам дули под самые носы.  Водитель сердито отмахнулся рукою.  А супруга продолжала рассказывать не выгаданную историю божедаровского сватовства, простую и понятную как наша убогая жизнь.
  Оно может столичным людям совсем не интересно знать, как живет провинция.  Не те здесь масштабы, да и возможности не те.  А жить хочется всем, вот и корячится каждый как может.  Артист местного Криворожского российского музыкально-драматического театра имени Шевченко Антон Подопригора решил освятить свои отношения с женщинами законным актом и заодно откардыкаться от надоедливых кредиторов.   Увидят они его жалкую половину да авось и скостят все долги.  Подбил его на эту благородную роль театральный гардеробщик, более известный в широких кругах как Николай картежник, своими рассказами о красавице сиротке, живущей по соседству. 
  Антоша набился в гости к Николаю, прихватив с собой своего племянника Юрка, который тоже принадлежал к местной богеме, имея незаурядные способности к рисованию.  Даже рассказывая что-то, он все время размахивал верхними конечностями, словно рисовал обеими руками сразу.  Увидев сквозь забор Николая красавицу, которая ничего не подозревая, ходила к ветру, что ласково обдувал чахлые кустики смородины, оба Подопригоры поняли одно – это судьба.  На следующий выходной они, прихватив по паре женских туфель, приехали свататься.  Оба клялись в вечной любви, оба обещали скоропостижное исцеление, почти за сто дней, в глубине души надеясь, что этого никогда не произойдет.  И их благоверная не будет таскаться по всяким бутикам и шопам, разбазаривая столь тяжело заработанные у спонсоров деньги.  Но совершенно неожиданно невеста своими непарными ногами загнала их в глухой угол.  Каждый считал себя победителем и не желал расставаться со своей голубой мечтой.  А разгромное фиаско в карточной авантюре придало им еще больше уверенности в амурных делах.  Правду таки говорят, голь на выдумки хитра.  Центральногородские женишки, вытащив на свет Божий остатки коньяка, приступили к делу всей своей жизни с другой стороны.  Хозяйка, как положено, накрыла на стол и пошла жара.  После первой привередливый Билозир перестал обращать внимание на возраст  женихов, после второй на их социальный статус.  Победа, казалось, уже была в кармане, и старший Подопригора даже перестал держать там кукиш, как дело испортила старинная Евангелия, которую заприметил в книжном шкафу падкий на раритеты рыцарь полотна и кисти.  Ворожка таки правду наврочила.  Они по очереди стали показывать, как президенты присягают на Библии.  Увидев такое святотацтво, старый Билозир даже протрезвел.   
— Не нужны нам такие президенты! – сердито гудел он. – Если бы они, в самом деле, почитали эту святую книгу, то не стали бы клясться вообще, не властен человек над словом своим.  А если им уж так приспичило, то пусть бы клали руку под книгу.
— Не нами заведено, не нам и отменять, — захмелевшим языком изрек старший Подопригора.
— Да у управителя Авраама было больше мозгов, чем у всех ваших президентов вместе взятых, — негодовал владелец старинной Евангелии. (Быт. 24. 2.)     
— А если в обществе больше безбожников, чем верующих? – спорил поклонник седой старины, портя так хорошо начатое дело, — тогда поведение президентов вполне логично.  Как говорится, и вашим и нашим.  В конце концов, президенты служат народу, а не Богу.
  И пора спорщики спорили старший Подопригора, имея больший жизненный опыт, смотрел,  где можно по-настоящему зацепиться.  Но вышло так, что по-настоящему зацепился младший.
  Старый Билозир, как и все нормальные мужчины, был пленен одной целиком приличной страстью, а именно рыбалкой.  Босоногое детство его прошло на Саксагани еще в те золотые времена, когда человек не отнял у реки ее природной девственности, и рыба сама прыгала в руки, спасаясь от тесноты.  О количестве рыбы в реке говорили названия сел на ее берегах: Окуневка, Рыбасовое.  По вечерам полукилограммовые окуни подплывали под самый берег и, выскакивая из воды, ловили комаров, а детвора на потеху взрослым пыталась поймать их руками.  О том, что существуют удочки в клеточку никто и понятия не имел.  А тем, чьи огороды выходили к воде и удочки были не нужны, достаточно было рано утром вытрусить из верши почти полное ведро рыбы.  По своей ширине река могла посоревноваться не с одной водной артерией Украины.  А в часы войны в своих камышах  хранила убежавших из немецкого плена.
  Рыбацкие снасти были раскиданы повсюду и, в очередной раз перецепившись о какую-то удочку, старый служака Мельпомены понял, настал звездный час сыграть роль затятого рыбалки.  И он бросил в публику почти хрестоматийную фразу, благодаря которой любой рыбак может увидеть своего брата по крючку даже с закрытыми глазами.
— Так может, на следующий выходной выпьем что-нибудь под шашлычок да юшки с рыбцой под пивко к ракам?  Снасти и рыба ваши, все остальное наше.
  Старый Билозир не стал себя долго упрашивать.  Когда младший Подопригора увидел, что дяденька хорошо обошел его на повороте, то решил не отставать и начал показывать как он умеет завязывать леску на крючке.  В тот момент, когда он затягивал узел, помогая себе зубами, старший Подопригора ненароком наступил на удилище.  Стальной крючок, рассчитанный на более жесткие губы, с легкостью впился художнику в нижнюю губу.  Пришлось вызывать скорую.  Молодая врачиха в белом халате с пшеничной косой вокруг головы быстро и умело сняла потерпевшего с крючка, как будто всю жизнь только и ловила мужчин на крючок.  Очарованные ее обаянием мужчины даже забыли о деле всей своей жизни и переключили все внимание на медработницу.
— Телефончик, телефончик, — шепелявил благодарный художник, прижимая ко рту носовой платок одной рукой, красноречиво приложив к сердцу другую. – Я ваш должник навеки.
  Получив желанный телефончик, оба Подопригоры проводили  медработницу до дверей.   Старый ловелас так увлекся, что довел до самой кареты, страстно шепча ей на ушко:
— Моя королева!  В Херсонской области у меня прекрасная вилла, где я провел свои лучшие молодые годы.  Я подарю ее тебе.  Слово джентльмена.  Красота должна спасать мир, а не работать. 
  Она внимательно слушала, склонив красивую головку, а в это время растроганный художник рисовал руками пламенные сердечка неимоверных размеров, желая привлечь ее внимание.  Воспользовавшись ситуацией, невеста, обув красные тапки, незаметно выскользнула из дома.
  От такого неподобства старый Билозир вмиг вспомнил, что он ветеран и инвалид Афгана, а ветераны и инвалиды Афгана таких обид не прощают.  Собрав все ключи от входных дверей под тем предлогом, что ни за что на свете не желает потерять таких зятьков, закрыл входные двери, подперев их еще дрючком для надежности, а сам как бы побежал по выпивку.
— Я покажу вам врачиху, вы у меня ее на всю жизнь запомните, — бубнил он себе под нос, прихлебывая пиво в летнике за сто метров от собственной хаты и не обращая внимания на других клиентов, с интересом следящих за ним.  Бывший воин-афганец за словами в карман не лазил, в неограниченном количестве находя их в другой более интимной части своего туалета и щедрою рукою славянина рассыпая вокруг.  Досадное происшествие влило в него изрядную дозу ораторского вдохновения, и публика не скучала.
  Попервах женихи не очень перенимались отсутствием хозяина, хотя хозяйка, зная крутой норов мужа, все ж таки что-то заподозрила.
— Не поздновато ли таким подтоптанным парубкам к молодицам свататься? – спросила она у кавалеров.
  В ответ старый артист начал насмехаться над молодыми парнями, не способными прокормить  семью.  За примерами ходить далеко не стал и начал с собственного родственника.
— Вот мой племянник талант, а толку шишь.  Нет другого таланта – умения продать первый.  Нарисовал он гривну, скажу я вам, никакая экспертиза от настоящих денег не отличит.  А что с того?  Разве что зона.  Здесь главное не техника живописи, не манера и всякие там штучки, главное угадать настроение публики.
  Племянник, упершись рукою в подбородок, молча, слушал дядины теории, давно проевшие ему уши.  А тот был рад возможности произвести впечатление на неискушенную публику, и показать какой он ушлый и умеет жить, совсем не подозревая, что их ждет впереди.
— Зачем искать идеи, когда они на поверхности?  Нарисуй три голые бабы и надпись сделай «Славянское братство».  Кто-то купит ради сисек, а кто и ради надписи.  Да голые бабы во все времена кормили художников.  Или вот другое.  Как мужик говорит: «сало, цыбуля, горилка есть – жить можно».  Вот и нарисуй народный натюрморт, а внизу надпись «Улучшение жизни уже сегодня».  Человек купит, повесит над столом и уже не дом, а полная чаша.
  Вскоре мужские организмы стали все настойчивее напоминать о своих насущных потребностях и ограниченных возможностях.  Младший Подопригора, прохаживаясь по дому, стал изучать возможные варианты аварийной эвакуации.  Дом был построен еще после войны из лампача и обложен красным кирпичом.  Небольшие окна с большим количеством стекол, старого образца замки и ляда, ведущая на чердак.  Вот этой лядой и заинтересовался художник и совсем не из эстетических соображений.  А местная театральная знаменитость отправилась в разведку, рассчитывая на свой могучий интеллект.
— Какие у вас удобства? – спросил он у хозяйки.
— Да какие у нас удобства, разве что кухня большая.
— Место женщины на кухне, это понятно, но мужчине иногда хочется с газеткой наедине посидеть, особенно после хорошей трапезы, — не пошел, а полез по-пластунски интеллектуальный
разведчик. – Вы меня понимаете?
— Понимаю.  Вам газетку принести?
— Зачем мне ваша газетка, если сесть негде? – взорвался интеллектуальный разведчик, словно напоролся на мину.
  Младший Подопригора не стал больше испытывать судьбу и, воспользовавшись лядою, что вела на чердак, полез в дыру на крыше, которая когда-то служила для дымаря печного отопления, а ныне после газификации была просто прикрыта куском оцинкованного железа.  Оказавшись на крыше, потерял равновесие и, скатившись вниз, упал на все четыре как кот.  Засим быстро ушился, снимая на ходу паутину.
  Все произошло так быстро и неожиданно, что Петро Безбожко, который в тот роковой час травил на своем городе колорадского жука, бросил это все равно безнадежное дело.  И как был в избитых тапках, из которых настырно выглядывали большие пальцы, в вылинявшей полосатой пижаме, взятой на память о годах героического труда в специфическом медицинском учреждении10 и с лепестком на перепуганном лице подался в районный штаб коммунистической партии.  Услышав о его горячем желании немедленно вступить в ряды красных лав, товарищи даже перестали играть в компьютерные игры и поинтересовались мотивами такого благородного поступка.
-  Эти долбанные демократы дали волю нечистой силе и она уже среди бела дня творит свои грязные дела, никого не стыдясь, — и он стал рассказывать обо всем, что видел.
  Некто хотел позвонить куда надо, но Петрусь, догадавшись по перепуганным лицам товарищей, что им скоро понадобится специфическая медицинская помощь, — пригодился опыт работы в специфическом медицинском учреждении на Большевике, — перестал травмировать их слабую психику страшной правдой жизни и перешел на более принятые формулировки.
— Старые пердуны бросают своих жен и женятся на молоденьких.  Разве это не от лукавого?
— Любви все возрасты покорны, — единогласно, — пригодилась партийная дисциплина, — ответили товарищи.
— Ни фига себе!  Да это такая же глупость как в молодой стране отсталое от жизни партийное руководство.
  — Зачем вы политизируете этот простой и понятный вопрос? – ласково спросил его секретарь районной партийной организации, обнимая широкие плечи бывшего санитара.
  Поняв, что борьба с нечистой силой слишком слабый мотив для поступления в такую специфическую партию как коммунистическая, Петрусь ухватился за последний аргумент.
— Желаю продолжить дело своего деда Никиты Безбожка.
  Его приняли в красные лавы с широко открытыми объятиями, правда, строго предупредив больше не поднимать в партии таких вопросов.
— Теперь все бабы наши, — сказал напоследок секретарь районной организации молодому однопартийцу, с удовольствием осматривая могучую статуру и смазливый лик Петра.
— Как можно?  О чем вы? – не понял однопартиец.
— Об избирателях, Степа, об избирателях.
— Ну и молодежь пошла, что у них в голове?- подумал секретарь, с теплом в сердце вспоминая свою лучшую половину, молодую и красивую. – И причем здесь нечистая сила?
  Старший Подопригора также не стал испытывать судьбу и не полез в дыру на крыше.
— Жида в глинище не убьет, он туда не пойдет, — сказал он себе мысленно и решил терпеть до последнего.
  Когда под вечер старый Билозир, шатаясь и все еще бубня себе под нос: «Я покажу вам врачиху.  Вы у меня ее на всю жизнь запомните», отомкнул хату своими заскорузлыми пальцами, жених пулей вылетел в направлении придорожных бурьянов.
— У нас все не как у людей, — подвел итог Леня, остановив свою копейку по просьбе пассажира на кольце сорок четвертого.
10. Психиатрическая больница на жилищном массиве Большевик.
 
 
                                                                                     18
 
  Город, который тихо проплывал за окнами Жигулей, приветливо с вежливостью прохожего приветствуя неоном витрин, светом окон и осветительных приборов автомашин, свалился на рыцаря с шумом рассерженного хозяина, неожиданно заставшего на своем ночном дворе незнакомого человека.  Но рыцарь не растерялся,  это же его родной город и он не потеряется в этой толпе бессонных улиц, со всех сторон оточивших его.  Вот главная улица сорок четвертого квартала – улица Мусорского.  Когда-то в середине семидесятых в теплую вечернюю пору на ее тротуарах  среди гуляющих яблоку негде было упасть.  Людно было и в парке по соседству с улицей, а уж на танцплощадке тем более.  В зимнюю пору местный стадион, окутанный снегом, светом прожекторов и голосом Тома Джонса, казалось, не выдерживал той навалы людей всех поколений на коньках и без.
  Длиннющий город огромной змеей распластался рядом с рекой Саксагань по широкой зеленой степи, вобрав в себя села и рудники и соединив их кварталами новостроек.  Он обновляется и становится краше, как змея снимает старую кожу, не переставляя удивлять приезжих своей неповторимостью.  Одних впечатляет ширина улиц, других – пышность зелени.  Относительно небольшая ширина города позволяет степным верам вольно гулять по его улицам, частично спасая его жителей от промышленной экологии.
  Если океан душа планеты, земля ее тело, то железо ее кровь.  В некоторых местах, пробившись через каменную мантию, эта кровь родимыми пятнами выступает на поверхности лица земли.  На востоке говорят, родинка на лице женщины напоминает солнце на небе. Когда-то у мамы рыцаря над верхней губой была родинка.  Она решила избавиться от нее.  Доктор долго уговаривал молодую девушку не делать такую глупость, но она была неумолима, поскольку считала, что именно через родинку мужчины не дают ей проходу.  Когда-то запасы железа Кривбасса иссякнут и не станет еще одной родинки на лице планеты.  Почему вдруг рыцарь вспомнил о родинке?  Неужели из-за Оксаны?
  Он уже миновал Дворец Спорта и, шагая по тротуару, почти вошел в родную Окуневку, что с одной стороны межевала со стадионной стеной, выложенной из темного шахтного камня, как что-то неожиданно изменилось.  Куда делись автомобильные гаражи, что прилепились к стене?  Неужели он переместился в семидесятые?  Но что заставило его путешествовать  во времени?  А если это сон или видение?  Тогда, согласно законам сна, мы видим будущее как прошлое.  Вдруг перед собой на уровне головы он увидел пару чьих-то ног, мужскую и женскую, что карабкались на сухое дерево.  Рядом с деревом стояла голубятня на железных трубах.  Ни дерева, ни голубятни здесь раньше не было.
  Оксана?  Неужели снова за свое?  Вот распутница!  Надо ж такое придумать, в голубятне.  Стоп.  В реальной жизни это означает бестолковую работу, грозящую большими неприятностями.  Вдруг на одном уровне с голубятней и впереди нее появилась железная площадка, а на ней красная корова.   Влюбленную парочку как ветром сдунуло.  Где же они?  Снизу со стороны реки шагом приближался огромный рыжий конь, а на нем все те же, он и она.  Они двигались на запад в сторону рынка «Северный».  Переждав, прижавшись к стене, их шествие, рыцарь хотел уже было продолжить свой путь домой,  как со стороны ДЮСШ №14 выскочил черный вепрь и стремительно помчал по Стадионной улице на север.  Рыцарь отреагировал мгновенно и стал карабкаться на сухое дерево.  Когда же видение исчезло, он увидел на земле сиреневый лоскуток бумаги.  Не веря своим глазам, подобрал его.  Билет в светлой ему памяти кинотеатр «Жовтень». 
  О! Кинотеатр «Жовтень» не просто кинотеатр, это руки планеты, руки чужие.  Они сделаны из железной проволоки такими себе квадратиками параллелей и меридианов как протезы и крепко держат в своих железных объятиях тех, кому не нужны руки Бога живого.  А таких  большинство.  Стоит посмотреть, что приготовили нам эти руки.  Двадцатый ряд, двадцатое место.  Понятно, это как в книге «Откровение» тысяча шестьсот стадий не расстояние в пространстве, а расстояние во времени.  Две тысячи двадцатый год…стабильно стонет война, а боль ужасной чепухой вползает в сознание.  Все религии находятся в подвешенном состоянии. Они подвергаются ревизии, как компьютерные программы. Христианство как программа качества жизни в отличие от программ количества жизни становится все более притягательным, но нуждается в антивирусной защите. Это становится очевидным не только для теософов, но и для теологов. То, что насажено в Библии не Отцом Небесным подлежит удалению. Основной ресурс – мусульмане.  Торговля съедает сама себя. Силовые структуры – рынок власти. Наконец то, победила теория эволюции Дарвина. Обнаружено недостающее звено между человеком и обезьяной. Им оказался банальный потребитель продуктов животноводства, без всякого зазрения совести поедающий братьев своих меньших.    
Западная дипломатия не оставит без внимания события на Украине. Попервах российский империализм будет преуспевать в своей политике на Украине. Но Запад, принуждаемый высшими силами, следящими за порядком на Земле, найдёт способ сломать банковскую систему России.Мелких и средних банков не станет. В крупных банках половина акций будет принадлежать западному капиталу. Запад заставит Россию делиться своими прибылями за энергоносители. Иначе она не выживет в этом мире. Россия из кредиторов превратится в спонсора и свет Христов от неё воссияет по всей земле.