КАВКАЗСКИЕ МЫТАРСТВА

Кавказские мытарства
Зимой сорок четвёртого года дед Игнат провалился выше пояса под лёд. Морозы стояли суровые, ниже тридцати градусов, а был он более чем в десяти километрах от дома. Не осилил дед дорогу, замёрз в пути. Баба Вера спокойно переодела деда, найденного на третьи сутки, причесала ему бороду, голову, укрыла в постели. Сама затем в чистое переоделась, причесалась и рядышком прилегла. Попросила всех выйти, дабы с Игнатом своим остаться. Уговоры не делать этого не помогли. А утром уж два покойника было. Хоронили мы обоих рядышком с могилой сына.
Сноха, Таискина мать, вскорости замуж вышла за инвалида войны и ко мне переселилась, в подворье деда. Наследственная бумажка деда на моё имя отчима Таисии лишь раздражала. Одним словом, меня выжили. Велели вернуться в детдом. Заступничество сельчан не помогло. Я месяца за два до этих событий, после длительных поисков, по запросу тётку нашёл в Грузии, в посёлке Мукузани. Вот и решил к родичам податься, терять-то было нечего.
Попрощался с друзьями, в Воскресенск съездил к тёте Ларе, где они проживали. Лилия напоследок полонез сыграла, и всё, в путь отправился с тремя сотнями рублей в кармане, что Матвей вручил, и справкой, что Моисеем зовусь. Спрятал я сей документ подальше и в путь отправился. Ближайшая станция отправления была в Ишимбае, откуда поезд и помчал меня на новые испытания в жизни. Жизнь – это черно-белые испытания, верно?
Конечно, путь был длинный, извилистый, со множеством встреч, приключений, и длился не один месяц. В памяти сохранились вечный голод и холод, которые меня сопровождали до конца войны. Об одной тогдашней встрече расскажу вкратце.
*
На небольшом полустанке, недалеко от Камышина, наш поезд, следующий в Сталинград, получил указание на Куйбышев повернуть срочно. Пассажиров, всех высадили, пообещав в ближайшие сутки о нас позаботиться. В одной комнатке ожидания вокзальчика набилось много людей, детей. На улице стояли крещенские морозы, и найти местечко в этой бочке – проблемой было. Неприятности добавляли вынужденные выскакивания в промёрзший деревянный туалет: общий, метров в двухстах от станции.
Высаженные пассажиры уже третьи сутки ожидали обещанной заботы железнодорожников, томясь от неопределённости. И ещё помню, что позывы на вынужденные походы во двор чаще ночью происходили. То был закон подлости, когда только-только пригрелся в нетопленой комнате ожидания, а на улице холод, мороз и кромешная тьма. Пробравшись по скользкому слою, догадываетесь чего, попытался пристроиться как-то, но неожиданно тихий крик о помощи услышал из ямы. Открыл двери и при свете луны с потугами помог мальчику выбраться из ада.
Как потом Вася рассказал, что на что-то твёрдое ногами взобрался. Он еле живой был и просился в туалет пописать отвести: шок. А далее мы поплелись к избушке с кранами кипятка и обычной воды. На всех вокзалах такие пункты кипятка тогда были. Нас обоих, спасибо, согласились тёплой водичкой обмыть и голенькими в тепло пустили. Одежду тётушка промыла и на сушку повесила. О запахах молчу. Парень горел и бредил, поэтому с тётей Нюрой утречком в военный госпиталь подались. После долгих уговоров Василия приняли, но и меня, обследовав, тоже уложили. Предварительно нас в ванной ещё холодной водой обмыли, для дезинфекции чем-то вонючим обдали и солдатское бельё выдали. Свирепствовал тиф по стране, и госпиталь был переполнен. Кабы не встреча с Васей в туалете, так и не знал бы, что затифовал. Поэтому меня к тифозным поместили, в бывшем школьном клубе. Утро начиналось с посещения нас пожилым санитаром, выносящим обувь умерших за ночь. Свои громадные ботинки я под одеялом прятал из-за опасения, что мёртвым могут признать… и унесут.
На соседней койке больного часто навещала молодая женщина в военной форме с медицинскими петличками. Она же мне в рот и леденец положила, когда я из кризиса к жизни вернулся. Поругала меня за матерные слова, что я в бреду произносил. Её же подопечный «оттуда» не вернулся, помер. Я выкарабкиваться начал, Вася часто меня посещал. Мы планы строили совместные, ибо Вася решил со мной на юг податься, войну переждать. Перед выпиской ко мне медичка военная заявилась с котомкой вещей от покойного мужа. Таким образом, мы с дружком одетыми оказались в командирское обмундирование, чуть, правда, крупнее размера, но это уже мелочи. Тётя Нюра нам обрадовалась, накормила и пообещала счастливую жизнь, как везунчикам, вторично крещённым в дерьме. Мы хорошо посмеялись над её пророчеством, расцеловались и поехали Грузию искать там мою тётушку, родную.
*
Моя тётушка Поля не очень-то радушно приняла нас. Во-первых, она сама с мужем и сыном жили в двухкомнатной хибарке с большим навесом над входом. Во-вторых, услышав о моём недавнем тифе, очень насторожилась. Нас спать на веранде уложили в марте месяце, когда ночи были ещё довольно холодными. Зато она сообщила нам, что при винзаводе можно работу получить, и жильё. Следующая встреча с тётушкой произошла через шестнадцать лет. Вот так-то. Но это отдельный рассказ.
На хозяйственном дворе винзавода стояли рядком четырнадцать двухместных комнатушек для поселения пришлых рабочих в сезон сбора и обработки винограда. Сейчас, в войну, там проживали бежавшие от немцев женщины с детьми и двое калек – хромой и безглазый. Трудились все на виноградниках и заводе за мучной паёк и право проживания.
Директора завода, уважаемого Важа Георгиевича, не очень обрадовало появление двух рослых пацанов. Мне в ту пору было около тринадцати, Василию – четырнадцать. Особо подозрительно меня разглядывал, детдомовца. Вася больше ему доверия внушал, как уроженец Ленинграда, потерявший маму в бомбёжке. Поэтому мне предложили в колхозе поработать, где паёк побольше и хата есть. Василия при винзаводе оставили.
В колхозе меня на водяную мельницу определили помощником мельника Мамуки – сурового человека с укороченной левой ногой. Поселили в плетёном домике из лозы, без штукатурки. Во второй комнатушке обитала беженка из Белоруссии Тоня с пятилетним мальчиком. Она телятницей работала. Мельница, конечно, произвела на меня огромное впечатление своим общим видом, вращающимся в воде колесом, жерновами и текучестью муки из лотка. Мамука русского не знал, как и я грузинского, поэтому изъяснялись жестами, мимикой и подзатыльниками сильными, что часто от него получал. О тяжести работы с мешками зерна и муки рассказывать не буду. Об остальном немножко поведаю.
На мельнице впервые услышал крики ишаков. На них к нам зерно на перемол привозили и они, привязанные у мостика, от скуки отчаянно кричали, зовя хозяина. Внутри мельницы полумрак был, и днём всегда лампада горела. Подержав первый день в напарниках, мельник меня на ночь оставил последить за работой одного, сам же в подсобку спать пошёл. Нет, я не испугался самостоятельности, ибо очень внимательным был целый день. С наступлением темноты какие-то шорохи появились, писки, тени замельтешили. Это можно было назвать пиром крыс. Они во множестве бегали по каменистым стенам, полу, оборудованию, избегая движущих механизмов. На меня ноль внимания, даже на грозные выкрики мои и стук палкой по ведру. Лишь однажды, когда случайно провел железякой по ведру, противный скрежет крыс насторожил, они застыли. Я повторил опыт со скрежетом и добился того, что гости удалились. Но при прекращении шума крысы вернулись. Не мог же я всю ночь скрежетать, а спать в их компании не решился, поэтому вышел на лужайку и спокойно проспал до крика ишаков у моста.
В последующие несколько дней я прикрепил к валу главного колеса железяки, а два ведра приспособил так, чтоб максимальный звук издавали. И представляете – спал как убитый, пока скрежетало, и просыпался при тишине. А крысы в кладовку к Мамуке перебрались, где шастали даже по постели спящего. До мельника чарующие звуки ведер не доходили, далеко спал, а по утрам я вёдра убирал.
С жителями села, приносившими зерно на помол, у меня сложились хорошие отношения. Взвешивал на весах честно и зерно, и муку. Кое-что понимать по-грузински начал. Домой меня отпускали лишь на несколько часов после обеда, до темноты. Прихожу домой как-то, Тоня в слезах меня встретила. Оказалось, что она и ребенок вторые сутки голодают – крупа кукурузная кончилась, не рассчитала паёк. Обратилась к Мамуке с просьбой в долг ссудить пару стаканов крупы. Нет, не отказал, а предложил ей за услугу и больше дать. Сначала не поверила, думала, что шутит, так он внятно руками грязно показал, чего добивается. «Так и не дал ничего, сволочь», — поплакалась Тоня.
Мой паёк кукурузной крупы лежал в мешочке на мельнице, где один раз в день, к обеду, готовил я себе кашу очень жидкую, чтоб тарелка полною была. Взяв свою торбочку, домой собрался, но меня Мамука перехватил за руку и стал громко кричать, что вора поймал. Собралась толпа, позвали милиционера. Мой же козёл изо всех сил бил меня, продолжая орать. Я пытался вырваться из рук мельника, но сил не хватило. Лишь старухе Манане, соседке по мельнице, удалось меня вырвать из цепких рук.
— И что же это делается, спрашивается? Мальчишку, сироту военную у всех на глазах избивают. И кто? Все знают Мамуку, как обирателя, пакостника… Отпусти мальца, изверг, а то припомним твои обманы… Хорошо, Арчил, разбирайся.
Милиционер попросил кладовщицу Хатуни пригласить. Сам же усомнился, что у всех на виду, не прячась, этот сирота воровать стал бы. Тут и сосед-фронтовик за меня заступился. Кладовщица Хатуна подтвердила, что крупа моя, у неё получена, и из другого сорта зерна она. А когда прибежала Тоня и поведала всем о грязном предложении, то Арчил меня отпустил, мельника пригрозил за клевету наказать. Кашу Тоня сварила на троих, где большая порция Антошке досталась.
*
На мельницу работать идти я отказался, несмотря даже на приход Мамуки ко мне домой. Председатель колхоза Резо Ломидзе предложил мне хлебную, но тяжелую работу – землю вспахивать на буйволах. Плуг знаком был, а вот животных таких я в глаза не видел. Согласился. Напарницей взял Тоню. Буйволы очень смирные и послушные животные, они тянули без капризов плуг по прямой. В гористой местности земля каменистая, и чтобы плуг врезался в землю, напарник своим весом на него давил. Короче, буйволы тянули, я всей силой удерживал ручки плуга, на котором Тоня, сидя сверху, управляла животными. Антошка в тени сидел. Целый килограмм пури (лепешки) получал каждый член команды. Проверка бригадиром глубины нашей вспашки оказалась нормальной.
На двухчасовой дневной перерыв, как нам велено было, животных мы к небольшому озерцу привели. Буйволы, не спеша, на глубинку пошли, улеглись по ноздри в болотистую воду и хвостом себя обрызгивали. Выйти же из воды на зов или окрик буйволы даже не думали, продолжая спокойно пережёвывать жвачку и махать хвостами. Мне пришлось закатать штаны и лезть в муть с дубинкой. Заметны были чёрные буйволы лишь по шлёпающим по воде хвостам и бульканью ноздрей. Первый хвост я легко поймал, подёргал и заставил буйвола к берегу пойти. Второй хвост мгновенно выскользнул из рук и исчез, ибо хвост принадлежал змее чёрной. Буйвол же метрах в пяти от меня находился. Конечно, на руки взглянул, в воде их помыл… Помню, ощущения от упругой змеи… Ещё пиявок в тот раз полно набрал…
 
К нам повадился ходить фронтовик Гиви Ломидзе, кузен председателя. Бывший танкист, горел в танке, поэтому один глаз не видел, и лицо обгоревшее было. Это он к Тоне ходил, ухаживал, фрукты приносил. А на майские праздники скромную свадьбу справили, где я представлял сторону невесты. Народу много было. Председатель с женой и дочкой пришли, часы Тоне подарили, а Антону плитку шоколада. Я впервые присутствовал на грузинской свадьбе, где пьяных не было, и много пели и танцевали. Председатель познакомил меня с дочерью Азой, девушкой моего возраста, очень даже красивой. Аза знала немного русский язык, отец учил. К свадьбе же у жениха и невесты были хлопоты со мной. За последние несколько месяцев у меня руки и ноги сильно вытянулись, и штаны короткими оказались. Гиви достал национальный костюм лезгинца, как я его прозвал, и заставил, в полном смысле слова, надеть его. Вот в этом одеянии я и представлял русскую Тоню. Наверное, выглядел я неплохо, по улыбкам видел, все новоиспечённым грузином обзывали. И ничего.
Аза же меня спросила про школу, учусь ли?  …Когда домой вернусь, пообещал я, то обязательно в школу пойду. А сейчас математику и физику самостоятельно изучаю, добавил я. Задачи седьмого класса все решаю. Я попросил у неё грамматику русского, ибо хромаю вовсю на ошибках. Обещала достать и вообще, сказала, что навестит обязательно меня. Тоня с Антошкой к Гиви переселились. Я один остался в плетёном домике на отшибе, зато очень близко к лесу, вплотную. Работать меня послали на виноградники, на обрезку и подвязку лозы. Трудился добросовестно, выполнял задание.
В гости иногда Тоня приходила со съедобным гостинцем. А вот как-то на неделе ко мне гостья на лошади прискакала. Очень даже, по моим понятиям, красивая, миниатюрная, с платком на головке, по восточному повязанным. Это Аза учебники принесла обещанные. Нет, ей в квартиру к парню зайти нельзя, предложила на улице пообщаться. Конечно, ко мне ехать тоже не прилично девушке. Старалась незаметно пробраться. Нравы в деревне строгие, поясняла девушка мне. Никаких встреч, бесед до замужества. Как мала ещё, ничего подобного… Четырнадцать лет – уже возраст невесты. Родители уже присматривают ей парня. Желающих много.
Мне эта тема сватовства надоела, поэтому смял разговор, поблагодарив ещё раз девушку. А ко мне попросил более не ездить, ибо мало того, что я парень, так ещё и детдомовец, помнить должна. Она неловко помялась, фыркнула и, сделав шаг, сильно вскрикнула, схватившись за ногу. Из-под длинной юбки змея уползала в сторону леса. Я Азу быстро усадил и, невзирая на «нет-нет», приподнял юбку и губами ранку обхватил, что намного выше коленки была, отсосал яд. Водой затем промыл рану и рот свой прополоскал от невкусной жидкости. Аза ещё долго приходила в себя, умылась, поблагодарила. Показать ещё раз место укуса отказалась. Прежде чем уехать, сказала, что не каждый мальчик способен на такое. Она понимает, что не понравилась мне, и сожалеет, но хорошее мнение обо мне не изменила. Прозвала ещё Робинзоном…
*
С Васей мы встречались редко, в семи километрах жили друг от друга, но в праздники ходили по очереди в гости, общались, экзаменовались взаимно по математике, физике, и просто болтали. Вася часто жаловался на своего напарника по комнате, который обирал его с продуктами и часто пьянки устраивал, не давая спать. Вася был интеллигентным мальчиком, не умеющим за себя постоять. Напарником же по его комнате был некий Жора: наглый, с вечно застывшей улыбкой самодовольства на лице. Такие типы всегда ещё и физически здоровы, силой принуждают слабаков к повиновению. Говорить с Жорой по-человечески было практически невозможно, потому что был он сам настоящим животным без совести и эмоций. Мы с Васей директора уговаривали меня на винзавод поселить и работу дать. Важа Георгиевич, прищурив глаз, сказал, что знает о скандале на мельнице со мной, милиции и т.д. Одним словом, пока мне отказали.
В памяти сохранились ещё приступы малярии, что меня настигли ранней весной. Болезнь очень изнуряющая человека резкими колебаниями температуры, жара и холода. Первый, незнакомый кризис холода, меня настиг на пути домой, когда я, скорчившись в три погибели, буквально свалился на землю и выл от холода. Кто-то меня на арбу положил и домой довез. Всю ночь затем я горел от температуры, впадая в обморочное состояние. К тому же, постоянно слышал детский плач с улицы, который меня доконал. Большими усилиями приподнялся и, держась за стенку, выглянул на улицу – лес, а там светились десятки глаз шакалов, и их противные завывания звучали, напоминая плачь ребёнка. Коптилку, помню, зажёг и отключился. Очнулся я от яркого солнца и бодрого голоса:
— Гамарджоба, биджо. Глаз один открой, дарогой. Ва, да ты уже не горишь. Мацони хочешь кушать? Свежее, денег не платить. Вай, да у тебя руки трясутся. Ничего, баба Софико есть. Пазнакомимся, дарогой, я Софико Ломидзе, доктор в Гурджани. К сыну приехала. Ещё немножечко поешь, биджо. Чади тёплые кусай. Ай, непослушный Фэдор, правильно назвала? Пачему такой упрям? Выпей таблетки, биджо, а то бить буду.
Это всё выпалила женщина в возрасте, с прекрасными национальными чертами лица и удивительно добрыми глазами. В мою хатку, поздоровавшись, председатель порывисто вошёл и спросил маму про меня. Разговаривали на своём, но я уже многое понимал.
— В вашей деревне не люди живут, а звери. Мальчика, сироту, выбросили на задворки, на погибель. Это ты такое придумал, пёс собачий? Без обуви мальчик ходит по камням, и хоть бы что. Сволочи вы бездушные. Нет, и слушать не буду. С собой возьму, вместе жить будем. Твоя Тамара не хотела? Сегодня же штаны и обувь ему привези. Какая собака?
— Мам, пусть сам расскажет, кто ему штаны порвал. Всё село знает, как зверя усмирил.
— Да нет, не зверя, а собаку большую. Вы же меня на мельницу послали поработать. Мамука уже два дня не выходил из дома, заболел. С дедом Вахтангом запустили, закрутилось колесо. Я же к дому Мамуки отпросился, чтоб больного навестить. А у него собака, как телёнок, Джумбером зовут. Злая-презлая…
— Мам, эту собаку хозяин по старинному обычаю зверем сделал, знаешь. Федя же не знает. Собачку с малолетства в ящик помещают, никого к ней не допускают, а только дразнят ударами по ящику непрерывно, и палкой в неё тыкают. Кормит только один человек после битья. Получаешь в итоге зверя дикого, как и Мамука со своей собакой. Поэтому никто к его ограде не подходил и больного не навещал. А этот герой пошёл.
— Какой герой. Забежал во двор – тихо. В хату вошёл, с Мамукой поздоровался, попить ему дал. Кушать он отказался. Попросил ведро водички свежей принести. Иду к колодцу – этот лежит с высунутым языком, глаза закатаны назад. Налил в миску воды Джумберу, поставил рядом с опаской. Он так пил, что чуть не захлебнулся. Пошёл к колодцу и слышу сильный лай, набегающий на меня. Еле успел в собачью конуру забежать. Воняет там страшно. Собака же подбежала и, страшно лая, пытается меня из своего домика прогнать, аж скулит. Я же, скорчившись, вглубь залез и затих. Лаял пёс долго, потом зубами захватил штаны сзади и тянуть стал, разорвал их. Нет, не кусал, вытащить меня стремился. Пошумев ещё немного, пёс затих. Выглянул я из глубинки – лежит рядом и в глаза смотрит. Вот и всё. Штаны, правда, порвал. Увидев нас вместе, Мамука собаку побил и прогнал. На мельнице ей конуру сделал, крыс гоняет, гуляем вместе иногда, сдружились. А вы герой говорите. В конуре прятался с испугу…
— Но никто же не осмелился во двор этого затворника войти, собаки боялись.
Докторша прописала мне постельный режим на неделю, таблетки дала и обещала навещать меня. Председатель похлопал меня по плечу, сказав, что к вечеру задание мамы выполнит.
Два дня Софико к полудню ко мне приезжала верхом на лошади, загруженная едой. Обедали вместе, все было вкусно и весело. Гулять со мной ходила, песни пела, а вечерком, умело садясь в седло, домой уезжала, меня поцеловав на ночь.
В пятницу бабушка приехала к обеду с внучкой. Она пояснила, что завтра вынуждена домой вернуться: сменщица в больнице ногу повредила. Но это ничего не меняет, добавила она. В ближайшее время за мной приехать пообещала. После обеда нас с Азой на коней посадила и велела к брадобрею Каха поехать, постричься, чтоб красивым её Фэдор стал для праздника.
Я первый и последний раз в своей жизни гарцевал на прекрасной лошади в компании молодой грузинской красавицы. Сначала ехали молча, искали тему для разговора. Потом, в виде комплимента, сказал, что она мне Жанну д Арк напоминает своей вольностью и видом на коне. Аза мне подтвердила, что готова жизнь отдать за народ свой, который безумно любит. Но, увы, она почти уже сосватана за Мераби. Высокий такой парень, красивый. Родители сосватали уже их. Мераби восемнадцать стукнуло...
— Быть замужней женщиной тоже почётно, правда, Фэдор. Радости только, почему-то, не чувствую… Что? Конечно, жизнь не роман, и всё будет хорошо, говоришь… Вот и дом Каха.
Меня под деревом посадили на табурет и под внимательным наблюдением пяти дочерей парикмахера постригли по всем канонам гор. В зеркало, которое мне показали уже после, смотрелся глазастый грузин из ансамбля лезгинка. Софико довольной осталась моим видом, одежду постиранную с верёвки сняла, поцеловала, добавила:
-Поправляйся, биджо. Азу мою не обижай, очень хорошая девочка. На праздник сходи.
*
Окончание посева и подготовка садов и виноградников к плодоношению отмечалось как праздник «Жизни» на селе. Все мероприятия праздника перенесены были на природу, в центр села. Импровизированные столы украсили цветами, кувшинами вина и нарезанными кусочками пури. Сыр ещё был, и много трав съедобных. Мужской хор очень слажено пел трогательные национальные песни, пляски были. Молодёжь свой кружок образовала на зелёной лужайке под орехом. Я к ним направился. Двое парней на инструментах ритмы грузинские извлекали, под которые плавно кружились пары в кавказском танце, не прикасаясь друг друга. Интересный обычай, необычный. Девушки и парни в нарядах горцев располагаются полукругами на поляне, скромно, выжидательно. Ребята, переборов смущение, с поклоном к девушке чуть наклоняются, приглашая таким образом избранницу на круг. Девушки же, опустив глазки, выходят на танец, не подымая взгляда. А парни тем временем залихватски вокруг девушек гарцуют, демонстрируя своё мужество и ловкость при этом. Надеюсь, что всем знаком этот прекрасный танец кавказских народов, каждый из которых считает его своим.
Я примостился с краю у обрыва, где людей было мало. С высоты обрыва просматривался прекрасный вид на своеобразную природу Грузии, которую с любовью навеки в память вписал. На танцующих также было интересно смотреть на этом празднике Жизни. Ко мне нежданно Аза подбежала, приветливо поздоровалась, пуговицу на рубашке мне застегнула и позвала громко парня высокого:
— Мераби, это друг мой Фэдор, я говорила тебе о нём, познакомься. Ты русский знаешь...
Парень же на грузинском проворчал, что его девушка не должна пуговицы безродным бродягам застёгивать и так радостно к нему бежать. Он повелел Азе уйти от меня, немедленно, не позорить его. Но она с места не сдвинулась. Тогда он на меня переключился, приказав убраться восвояси, пока живой, в противном случае мне несдобровать. Я с места не двинулся… Танцы приостановились, и все уставились на нас. Конечно, Мераби себя героем почувствовал и двинулся на меня с победной улыбкой на лице.
— Аза, переведи своему, что если приблизится и меня тронет, то вместе в овраг полетим. Ты понял, что я сказал?
— Силёнок не хватит, крысолов, – был насмешливый ответ Мераби на русском.
— Я помогу ему в тебя вцепиться. Вместе полетим, – пригрозила Аза, встав рядом.
— Я сам, – прохрипел я и, разбежавшись, пошёл на Мераби, подталкивая его к обрыву. Ещё помню испуганные, бегающие глаза близко, но недолго. Он матюгнулся и отступил к своим парням. Кто-то не вовремя хихикнул. Музыканты же громко заиграли ритмичные мелодии, танцы продолжились.
Я поднял плачущую Азу с земли и повёл к роднику. Праздник для нас кончился. Второй скандал устроила нам Тамара, мать Азы, которая нас нашла и обрушила весь гнев на меня. Она с первого дня была против контакта дочери с бандитом. Да, у меня на лице это написано. И вот результат. Нет, слушать бредни дочери не желает, Мераби все рассказал. И если дочь не покается, то… могут… «Как уйдёшь из дому навсегда? Не смеешь. Что? Мераби в жизни видеть не хочешь… Этот бездомный умник тебе голову заморочил, правда? Где глаза твои, Аза, раскрой их. Ты жизнь себе ломаешь… Не позволю…»
Аза резко поднялась и убежала от нас, не оглядываясь. Только «прощайте» прокричала. Мать опять за меня взялась, но подошёл председатель и жену увёл, не посмотрев на меня. «Колхозная жизнь закончена, — решил я, — собаку Тоне отдам и уеду». Мне искренне жаль было Азу, которая из-за меня неприятностей нажила. Она друг мне, настоящий. Но этот верзила её не достоин, ему рабыня нужна, а не умная красавица.
Так или почти так рассуждал я вечером, собирая котомку в дорогу. С рассветом решил уйти. Из еды были початки молодой кукурузы, которую решил на углях испечь. Речка от моей хибарки была метрах в пятидесяти, где обычно я костры разводил и отдыхал. Запах жареных зерён молочной кукурузы на голодный желудок пиршеством казался. Почистив  початок, соленной водичкой обмыл и с наслаждением надкусил.
— Привет, дай куснуть, Фэдор! Сейчас сяду рядом… С родителями приехала, у порога ждут тебя. Поговорить хотят. Можно ещё? Нет, одна не буду… Вместе кусать вкуснее!
Мы с Азой вышли с торца домика и поневоле услышали:
— Мы из парня, что Мамука с собакой – зверя делаем. Мамука Федю бил и вором обзывал, ты на порог детдомовца не пустила, Мераби безродным прозвал и побить хотел. Одна Аза в нем человека разглядела, да мама Софико ещё… Поэтому...
Я чинно поздоровался, уселся на пенёк, рядом Джумбер разлёгся. Со мной долго беседовали, признавали частично свою вину, но и мне указали на дерзкий характер и неуживчивость. Это Тамара всё меня наставляла. А затем добавила, что с Азой всё-таки я повод дал для раздора. Аза пыталась маму остановить, но бесполезно. Выждав время, я председателя поблагодарил за всё и попросил меня на винзавод пристроить к другу, Васе Макарову. Наступила пауза, затем Аза прокричала:
— Ну почему уехать должен Фэдор, почему?
Никто не ответил. Она вырвалась из объятий отца, ко мне вплотную подошла и тихо, тихо попрощалась. В темноте блестели слёзы на лице. Вот и всё…
*
На винзавод с запиской председателя со скрипом, но приняли. На пасеку послали, к пчёлам. Нет, я их не боялся, сказывалось общение с дедом Игнатом.
Говорить, что мёд был тогда на вес золота, не стоит, поэтому за собой ощущал тщательное наблюдение со стороны пчеловода Иллариона. Да он потом и сам рассказал, что следить велели за детдомовцем. А Вася очень ослаб, ноги еле передвигал, и мёд ему до зарезу нужен был.
Иллариону рассказал про друга, на что тот сказал, что сам могу есть сколько влезет мёда, а вот другу вынести – нет. Вот я и приспособился: откусывал кусочек воска с нектаром, который затем рядом с туалетом в спрятанную баночку осторожно выплёвывал, собирал. Васе уже две порции скормил, когда Илларион поднёс мне мою баночку, велев освободить содержимое изо рта, чтоб меньше хлопот было… И ещё в баночку пыльцу добавил, затем чего-то ещё, с пожеланиями другу здоровья. Не знаю, это ли помогло, но Вася на поправку пошёл. В конце концов, нас с Васей в одну комнатушку разместили, чему мы были очень рады.
Трудились мы очень добросовестно, вечерами занимались или строили планы на будущее. В нашей заводской коммуне имелась печь грузинская тонэ, на которой бабушка Дарико один раз в неделю хлеб выпекала, пури, из нашей муки. Сложности возникали с делёжкой четырёх лепёшек на семь дней. Короче, сначала мы ели сытно, но зато потом крохи собирали по сусекам. Ещё помню – бабушка Софико несколько раз меня навещала, гостинцы приносила и большие приветы от Азы. Она считала, что последний конфликт не с лучшей стороны жениха раскрыл. Бабушка Софико мне свой адрес вручила, чтобы я смог написать письмо ей, если надумаю. Да и внучке через неё письмецо передать всегда можно, при желании. Я обещался навещать её и ответный привет внучке передал с наилучшими пожеланиями. Этот период нашей жизни светлым, очевидно, назвать можно. И длился он не очень-то уж долго…
Как-то поздним вечером в нашу комнатушку ввалились садист Жора с дружком, уже солидно выпившие, по красным мордам видно было. Жора напрямую к тумбочке подошёл с запасом жизни нашей – хлебом, и произнёс, что выпить они выпили, а вот закусить к приятелям зашли. Вася побледнел и сник весь, но тихо прохрипел: «Жора, не надо». Но мерзавца эта просьба лишь подзадорила, и он в тумбочку руку просунул, улыбаясь уже… Мне ничего другого не оставалось, как ногой по дверце стукнуть, со всей силой. И все – визг нечеловеческий и драка были была итогом моей проделки. Меня били насмерть два здоровенных паразита, били чем попало, но больше ногами. И они бы меня добили, кабы не тихо сидящий интеллигент Вася, увидевший кровь у меня изо рта. Он неожиданно вскочил, от вида окровавленного друга, взял табурет и чуть не убил гостей им, размахивая своим орудием во все стороны. У лежащего без движения Жоры точно череп с вмятиной кровоточил, второй, недобитый, сбежал. Но и мы не стали разбирательства дожидаться, а собрали свои вещички, спасённый хлеб, и в путь подались. Вася ещё долго в себя приходил, хорохорился, что вот в зубы дал наглецам и как… а столько терпел от трусости своей…
*
Осенью сорок четвёртого года мы с Васей в Сталинграде расстались на долгие годы. Он в Питер подался, чтоб отца разыскать, а я на юг, к Молдавии, вслед за войсками следовал. Ящиком для связи бабу Софико определили, и она очень исправно свою роль выполняла до самого… Но об этом подробней расскажу. Вот некоторые отрывки из писем Софико ко мне:
« Гамарджоба, биджо, ну здравствуй. Пишешь, что втянулся с учёбой, в бригаде работаешь. Наши новости спрашиваешь. Тоня мальчика родила, милиционер, помнишь, извещение получил, сын погиб на войне. Тоскует сильно. Очень скучаем по тебе. Аза, Джумбер и бабушка Софико, 1945 год, Гурджаани».
«Гамарджоба, Фэдор. Молодец, что в техникум пошёл учиться. Аза на докторшу поступила. Ты пачему не пишешь ей, а только приветы посылаешь, а?.. Вот ещё, твоё письмо Джульберу понюхать дала, так он жалобно так завыл, Аза всплакнула. 1949г. Велисцихе».
« Здравствуй, биджо. Извини, долго не писала. Сына, вот, похоронила, отца Азы. Доконали его осколки в голове. Слышь, Фэдор, чувствую, тоже скоро уйду. Не боюсь смерти. А вот за внучку боюсь, одна остается. Подумай, сынок, о ней. В список приглашенных на мои поминки тебя вписала, знай. Твоя бабушка Софико. 1957 г. PS. Вчера встретила Мамуку, мельника, привет передавал и сказал, что восстановил скрежеталку для крыс. Нервные они какие-то, разбегаются, шутил Мамука. Помнят, значит, моего мальчика люди. Целую».
Похороны и поминки незабвенной бабушки войны, как её называл, прошли на должном уровне в селе. Люди добрым словом её поминали, долгую память о ней сулили. Памятник достойный ей заказали. Со многими повстречался, говорили, вспоминали. С Азой договорились встретиться, чтобы обо всём поговорить, и об её предстоящем замужестве тоже. Нет, бабушка Софико завещаний не написала, но просила Азу устно передать её Фэдору просьбу самому разобраться во всём. Он, мальчик умный, говорила она, поэтому пусть вникнет в душевные дела внучки, а затем уже решает, что да как.
Я ненадолго задумался и прямо спросил девушку о парне, что да кто он. «По этой части, — ответила Аза, — всё в порядке». «Тогда в чём...» И тут же спросил, нравится ли он ей, чувства есть? «Нет, — отрезала Аза, — не люблю его». «Конечно, есть такой тип, — добавила она. — Да, очень давно уже любит одного парня. Какие секреты, сейчас и покажет его. На смотри, идиот, на этого тупого парня. Видишь?» Это она мне зеркальце показала. «Вот, теперь, умник, и разбирайся!»
Аза порывисто убежала, оставив меня одного с запутанными мыслями и душевной неразберихой. Затем так же быстро вернулась в дом и, заглянув в глаза, попросила и мне соперницу ей показать, главную. Должна же такая быть у каждого мужчины? Что, что? Считал себя уродом рядом с ней… при таких кавалерах. «Да ты самый-самый… идиот, Фэдор. Столько слёз пролила в надежде ответ получить… и признание, а ты лишь приветы в ответ посылал. Вот и добился другого жениха для меня. Он такого безобразия не допустит со своей девушкой. Иди знакомиться с ним, с его друзьями. Иди с глаз моих. Мама, я тебя не узнаю. То бандитом детдомовским обзывала, а сейчас советуешь не спешить с выбором. Сколько, мама, не спешить лет и зим? Нет, мама, не хочу его. Обидел меня сильно. Здравствуй, Тоня… Где видела это несчастье? У лесной избушки. Да, он плакал вовсю… Что еще? Сказал, что змея покусала, и поделом ему…»  «Что стоишь,, подруга? Беги, девка, пока не поздно. Жених подождёт…»
— Что, приготовился смирненько помирать? Не позволю. Где покусала? Ногу. Штанину задирай. Недавно, говоришь… А тебе не было опасно? Какая гадость горькая. С тобой, Фэдор, я повязана смертью от яда и смертельным прыжком с обрыва, так, биджо, как бабуля говорила. Что, ты сам змее на хвост наступил, чтоб покусала… И зачем? Кто спрашивает, мама? Жених… Правильно поняла, мама. Я счастлива. Мой же ссуженный чуть не отличился… Молчи. Я тоже хороша, парень столько лет девчонку любит, а ей хоть бы что, курица слепая. Тупая, как этот мой избранник. Что, мама, выждать нужно… Только похоронили и свадьбу справлять не по-людски. Столько ждали… Говори же…
— Свадьбу отложить придется, но вот пожениться можно, чтоб соединить нас, как думаете, уважаемая Тамара? Вот и хорошо. Меня в загранкомандировку отправляют работать, а там только законные супруги допускаются. В Индию. Мне тогда телеграфировать надо начальству о жене и её данных. Хорошо, Аза, сейчас и отправим. Тоня, помоги нам отправить на русском телеграмму. Пиши: Москва, вот бумажка с адресом, кому – Петрову. «Связи изменением семейного положения прошу включить супругу в список по моей группе. Её данные: Ломидзе Аза Резовна, врач широкого профиля». Ещё в Ленинград по этому адресу Макарову Василию отстучи: «Послезавтра прибыть Велисцихе по важному вопросу. Подписи М. Сегал». Тоня, быстренько давай.
Через некоторое время Антошка прибежал с приглашением Сегала к телефону. Когда вернулся с переговоров, дамы очень напряжены были, ожидали результата. Там все нормально, пояснил я, а вот у меня путаница с именами. Надобно как-то людям пояснить. На документе о бракосочетании все и разъяснится, надеюсь.
В означенное время у здания сельсовета все село собралось, чтоб своим присутствием выразить одобрение браку дочери бывшего председателя Ломидзе и этого чудака детдомовца, что крыс и собак усмирял… Всем было любопытно взглянуть на пару.
Но вот и молодые появились. Рядом с невестой красавица мать Тамара. Жениха сопровождали Тоня и Василий. Вплотную к толпе подъехала машина с надписью «Спецмонтаж». Эта машина была передана мне на восемь дней для выполнения оговоренного задания, о чём сообщил прибывший. А далее состоялась официальная регистрация новой семьи в СССР. «Дай бог счастья ей», — сказал глава сельсовета.
Кульминацией было то, что нас, молодых, попросили на автомашине торжественно проехать по селу, стоя во весь рост, перед своим отъездом.
Оставшиеся дни заняты по горло были увольнением Азы, документами и закупками молодой хозяйкой вещей сугубо кавказских для приготовления грузинских блюд, и одежды привычной с детства. Мне в Индию бурку даже купили, чтобы вместе укрыться, как Аза пояснила. Самое печальное происходило с Тамарой, она одинокой оставалось в большом доме, и горе её было безутешно. Но вот и собрали все, в машину загрузили, еле вместили. Музыканты Гиви и Арчил подошли, хотя ещё и шести утра не было. Вася за руль сел, а мы с Азой, очень нарядные, встали на место снятого сиденья, музыканты примостились, и поехали. Мы ехали на малой скорости под аккомпанемент музыкантов. Жители села нам доброжелательно улыбались, хлопали в такт, цветы подносили. Сначала Аза вертеться начала, затем и меня принудили не стоять манекеном, а танец изображать руками, головой и… настроением. Мы очень старались, заверяю вас. На этой ноте и закончу.