Изабель

Она — сильнее всех оков,
Не бойтесь ничего и верьте,
Что в этом мире есть любовь
И лишь она сильнее смерти...

Воздушный круассан и чашка ароматного горячего кофе. После длительной прогулки по городу всё это казалось необыкновенно вкусным. Ольга сделала небольшой глоток кофе и улыбнулась.
— Хорошо сегодня прошлись, правда, Ди? — проворковала она.
Я кивнула головой, допивая кофе и размышляя, заказать ещё одну чашечку или не надо.
Ольга достала свой маленький ноутбук и, открыв его, пробежалась по клавиатуре аккуратно наманикюренными пальчиками.
— На сегодня план почти выполнили, — протянула она, — осталось посмотреть только Консьержери. Тем более, это совсем близко отсюда.
Она ткнула пальцем в монитор, показывая на карту Парижа.
— Видишь, мы находимся вот здесь. А вот тут, чуть правее, нужный нам объект.

Я присмотрелась к карте. Да, "нужный объект" располагался сравнительно недалеко. Всё это была Ситэ, старая часть города, хранившая в себе живую память прошлого. Ольге, как историку всё это было особенно интересно. За те два дня, что мы были в Париже, мы обошли уже довольно много достопримечательностей. Ольга неплохо владела французским и это было истинным спасением для меня, ни знавшей на этом языке ничего, кроме пары дежурных слов. Поэтому я старалась держаться подруги. Ольга стала и инициатором моей поездки сюда.
— Тебе давно надо сменить обстановку и получить новые впечатления! — безапелляционно заявила она в своей обычной категоричной манере, не допускающей никаких возражений.
Немного подумав, я согласилась. Тем более, что до окончания отпуска оставалось ещё десять дней. А через две недели в журнал, где я работала, нужно было предоставить рассказ о любви. Желательно красивой и романтичной… чтобы читательницы (а журнал был женский) роняли слёзы от умиления. Задача была ясна, правда идей было ноль. А творческая территория моего сознания вместо цветущего оазиса напоминала высохшую пустыню. Именно поэтому я почти сразу согласилась на эту поездку. Всё-таки Париж — город любви и...

Сейчас я думаю, что всё в нашей жизни не случайно. Даже те решения, которые мы принимаем почти мгновенно. На самом деле, они — всего лишь последовательные звенья одной и той же цепочки событий, из которых состоит наша жизнь. Прошлая, настоящая, будущая...

***

По мере того, как мы приближались к Консьержери, меня охватило непонятное чувство тревоги. Вот уже совсем близко были мрачные зубчатые стены и мощные башни этого здания, бывшего раньше страшной тюрьмой. Башни выглядели почти близнецами. Только присмотревшись, становилось заметно, что одна всё-таки отличается от другой. Я почувствовала, что на лбу выступил пот и остановилась, переводя дыхание. Ольга бросила быстрый взгляд через плечо и слегка нахмурила лоб.
— Эй, подруга, что с тобой?
— Да нет, ничего, — я помассировала виски и сделала глубокий вздох, набрав в лёгкие как-можно больше воздуха, — пойдем.

Ольга кивнула и ускорила шаг. Ею опять завладел профессиональный интерес и она почти летела к этому мрачному зданию. Во мне же, как снежный ком, нарастала непонятная тревога...
"Так, спокойно", — мысленно приказала я себе, — "что это ещё за панический приступ? Всё хорошо, Диана, возьми себя в руки".

Экскурсовод — женщина лет тридцати со стрижкой каре небрежно поправила упавшую на глаза прядь светлых волос, сделала выразительную паузу и продолжила свой рассказ.
Консьержери… одна из самых зловещих и страшных тюрем Парижа. Она вела свою историю с мрачных времён Средневековья, и уже тогда была местом заключения.
В одной из её башен проводили пытки и, казалось, сами стены этой тюрьмы впитали в себя людскую боль. Позже в нескольких помещениях Консьержери были сделаны юридические палаты, там размещался так называемый Дворец Правосудия. Но в другом крыле продолжала оставаться тюрьма. В годы Французской буржуазной революции, в кровавые дни террора эта тюрьма стала последним местом пребывания для сотен и тысяч заключенных.

Всё это, довольно беспечным тоном, рассказывала наша экскурсовод.

— В одной из башен… — щебетала она, указав рукой на висевшую на стене гравюру, — в одной из башен находились в заключении жирондисты, лидеры партии Жиронда, бывшие известными деятелями Французской революции. Именно там они, накануне своей казни, устроили прощальный ужин.
— А вот здесь, — экскурсовод провела нас по длинному и весьма мрачному коридору и остановилась перед одной из дверей, — именно здесь провела последние месяцы своей жизни вдова Капет, известная раньше, как блистательная королева Мария-Антуанетта. К сожалению, помещение находится сейчас в ремонте, поэтому посетителей туда не пускаем.
— Жаль… — недовольно протянула Ольга. И устремилась вслед за экскурсоводом. Я пошла за ними, стараясь не отставать, но чувствовала, что ноги стали совсем ватными. Как-будто не хватало воздуха, навалилась какая-то непонятная слабость...

Мы прошли до конца коридора и свернули направо. Почувствовался запах сырости и чего-то ещё… непонятного, но тревожного.
— А вот здесь, — энергично продолжила мадам, указав на металлические решётки, — находились камеры для заключённых в годы Великого террора.
Ольга внимательно слушала её, кивая головой. Я опять почувствовала приступ нарастающей тревоги. Она поднималась откуда-то изнутри и… мне стало трудно дышать.
Я подошла вплотную к решетке и провела по ней рукой. И как-будто почувствовала электрический разряд… руку пронзила боль, в глазах потемнело. Звуки вокруг стали приглушенными, вязкими и аморфными, как сахарная вата. Куда-то в сторону поплыл красивый профиль стоявшей рядом со мной Ольги, растворилась экскурсовод с ее стрижкой каре и щебечущим голосом… меня окутала темнота...

— Эй! — вдруг услышала я над собой грубый мужской голос, — смотри-ка, наша благородная сознание теряет.
Вслед за этим раздался противный смех.
Я через силу разлепила глаза, ничего не понимая. Где я нахожусь?
Я лежала в темном мрачном помещении, в углу на охапке грязной соломы. Надо мной склонились два каких-то типа не внушающей доверия наружности. Оба были перепоясаны широкими трехцветными поясами. На головах у обоих красовались красные колпаки.
— Ну вот, цыпочка, пришла в себя, — засмеялся один из них.
— Где я нахожусь? — слабым голосом спросила я, пытаясь приподняться. Но слабость не давала мне этого сделать. Руки и ноги были как ватные. К тому же к общему паршивому ощущению присоединилось чувство стойкой тошноты.
— Где, где… — передразнил меня один из этих типов, тот что держался более развязно, — в тюрьме, где же ещё. Или не помнишь, как тебя вчера арестовали?
Я закрыла глаза, собираясь с мыслями и напрягая память. Но всё равно, почти ничего не помнила...

Неожиданно яркой вспышкой промелькнуло лицо Рене, его последний взгляд, когда его уводили.
Моя последняя неделя на свободе и… о да, я вспомнила всё. Из глаз брызнули слёзы, я тихо застонала и отвернулась от стоявших надо мной людей, закрыв лицо руками. И вспомнилась ещё одна вещь. Тогда, на свободе, она стала для меня самой важной. Я хотела сказать об этом Рене, но не успела...
А сейчас. Я подняла глаза на эти лица, нагло рассматривающие меня и ухмыляющиеся.
— Я вчера не успела сказать, — тихо, но твёрдо начала я, — я жду ребенка. Поэтому прошу прощения за то, что иногда могу упасть в обморок.

Один из типов сдвинул на лоб красный колпак и присвистнул. Лицо второго ничего не выражало, он как-будто думал о чём-то своем.
— Ну, если ты таким образом пытаешься избежать гильотины, — начал первый, — то у тебя ничего не выйдет. Думаешь, самая умная? Были и до тебя такие… врали, что беременны. А всё одно — отправились к Луизетте. Так что не советую врать, — он нахмурил брови и приблизил ко мне лицо. Я почувствовала запах перегара.
— Да врачу её надо показать, Филипп, — откликнулся его товарищ, — и дело с концом.
Его товарищ кивнул, нахмурив брови.

Дальше опять была темнота, в ней растворились голоса и резкие звуки...
А затем, я почувствовала, как кто-то дотронулся до моего плеча. Прикосновение было спокойным и даже ласковым. Я открыла глаза. Сквозь решетки проникал слабый дневной свет. Рядом со мной сидела женщина с печальным бледным лицом, пожилая, но всё ещё красивая.
— Дитя моё, — тихо сказала она мне, — ближайшее время Вас не тронут.
Я облизнула пересохшие губы, пытаясь навести порядок в своих мыслях и воспоминаниях. Вспомнилась небольшая комната, руки врача, очередное унижение, которое мне пришлось испытать… и его голос, который равнодушно бросил:
— Да, она действительно ждет ребенка.

***

— Ди, очнись! — Ольга энергично трясла меня за плечо.
Ещё не открыв глаз, я почувствовала облегчение, ощущая, что нахожусь в привычном для себя мире. Но что было раньше? Что это за наваждение?
А откуда-то с задворок сознания появилось имя, которое я сейчас и произнесла:
— Изабель...
— Это ещё что? — Ольга оторопело посмотрела на меня, — что ещё за Изабель? И вообще, напугала ты нас, меня особенно. Ты бы хоть предупреждала, Дианка, что чуть что — хлопаешься в обморок.
— Раньше со мной никогда такого не было, ты же меня знаешь. Не первый год дружим, — я слабо улыбнулась. — Сама не знаю, что на меня нашло.
— Эх… — Ольга сжала мою ладонь, — Господи, а руки у тебя совсем ледяные. И сама ты вся белая.
— Ничего, ничего, — я пошевелилась, собираясь встать. Так как до этого сидела в большом кожаном кресле. Видимо меня дотащили до него и усадили.
— Ну, как состояние? Получше? — к нам подошла та самая экскурсовод и с тревогой посмотрела на меня. — Может быть, вызвать врача?
— Нет, спасибо, — я попыталась улыбнуться ей, — просто небольшое недомогание. На свежем воздухе мне станет лучше.
— Ну, смотрите, — она ещё раз пристально посмотрела на меня и отошла в сторону.

— Подруга, а ты случаем, не беременна? — Ольга хитро сощурила глаза.
Мы шли по набережной, и мрачное здание Консьержери с каждым шагом удалялось от нас. И с каждым шагом мне становилось всё спокойнее, на свежем воздухе действительно стало намного лучше. Но это видение… оно до сих пор держалось в памяти. Всё было настолько чётко и явственно, как-будто я сама всё это прожила и всё это действительно было со мной. И ещё это имя… Изабель… оно вертелось у меня в голове и совершенно не хотело исчезать.
— Ди, ты оттуда вышла, как не в себе, — Ольга потянула меня за рукав джемпера.
— А? Что? — я остановилась и растерянно посмотрела на нее.
— Я тебя спрашиваю, а ты молчишь и идешь, как лунатик.
— Прости, Оль. Я просто задумалась немного.
— А я между тем задала тебе вопрос. Хотя, если не хочешь, можешь не отвечать, — Ольга обиженно надула губки.
— Что за вопрос? Прости, но я действительно его не слышала.
— Ты беременна? — шутливо заорала Ольга, приблизив ко мне лицо. — Просто так в обморок не падают.
— Если и беременна, то от святого духа, — с усмешкой парировала я, — Оль, ты же знаешь, что у меня уже больше года никого нет.
— Ну, мало ли, — буркнула в ответ подруга.
Мой ответ, казалось, её разочаровал.

***

Вечер в гостиничном номере был спокойный и, наверное, даже приятный. Но меня не покидало странное ощущение, появившееся днем. Правда сейчас это была уже не тревога, а какое-то странное, немного щемящее чувство… какое бывает, когда после долгих лет вынужденной разлуки возвращаешься туда, откуда уехал.
Домой...
"Господи, о чём я думаю", — я тряхнула головой, пытаясь успокоить мысли.
Ольга уютно расположилась на кровати в обнимку с ноутбуком и даже не смотрела в мою сторону. Я налила из стоявшего на столике графина немного воды и сделала пару глотков. Посмотрела на часы, почти полночь.
— Ну что, — Ольга потянулась на кровати сладко, как кошка, — наверное пора баиньки.
— Да, тоже об этом подумала, — я кивнула головой и встала, направляясь в душ.

Сон пришёл почти сразу, как только я коснулась головой подушки...

Я с ногами влезла в большое старинное кресло и посмотрела на изящный циферблат часов. Почти полночь. Надо было давно ложиться спать, но я всё ещё продолжала ждать, как-будто надеялась, что Рене придёт. Глупо, учитывая, что он не приходил уже несколько дней. Почему же сейчас...
Я вытерла набежавшие на глаза слёзы и прошептала слова, которые повторила уже раз сто за последний день:
— Он меня не любит. Не любит.

Я уже совсем задремала, когда раздался звук ключа в замке. Затем в прихожей послышались шаги, дверь открылась. На пороге стоял Рене. Он был бледным и, как показалось мне, был немного пьян.
— Ну, здравствуй, любовь моя, — он подошёл ко мне и нагнулся, желая поцеловать.
Кроме запаха вина я почувствовала исходящий от него тонкий запах женских духов. Обида и злость захлестнули моё сознание. Я не могла, да и не хотела себя сдерживать, и щеку Рене украсила звонкая пощечина.
— Уходи! — воскликнула я, отворачиваясь в сторону. — Как у тебя вообще хватает наглости приходить ко мне после других женщин?

Рене отступил на шаг, озадаченно глядя на меня.
— Ну, хорошо, — тихо сказал он после небольшой паузы. — Наверное ты права… я не имел права сюда приходить. Прости.
Повернувшись, он пошёл к двери.

Кусая губы, я пропустила один удар сердца, другой, третий… на четвертый я не выдержала и, вскочив из кресла, побежала за ним. Рене был уже на пороге, когда я обхватила его руками за шею.
— Не уходи! — горячо шептала я, глотая слезы и чувствуя себя последней дурой от того, что говорю ему это.
Но я не могла допустить, чтобы он ушел… навсегда исчез из моей жизни.
Что это было? Любовь или помешательство? А, возможно, и то и другое. Говорят же, что любовь — ещё одна форма безумия.
Он обнял меня и возвратился в комнату.
Но досада вернулась и кипела во мне, прорываясь наружу гневными словами.
— Я больше не нужна тебе, Рене! Я вижу, как ты переменился… Ты не приходишь целыми днями, а я сижу здесь совсем одна и засыпаю в одинокой холодной постели.
А ведь ради тебя я перечеркнула всю свою прежнюю жизнь. Уехала из Страсбурга к тебе в Париж, оставила мужа. Я сожгла все мосты ради любви к тебе. А ты… ты меня больше не любишь? Или может и не любил никогда? Я была просто мимолетным увлечением?

Я чувствую, мои губы задрожали. Голос тоже предательски дрогнул. По щекам потекли слёзы, и чтобы Рене не увидел их, я закрыла лицо руками и отошла в дальний угол комнаты. Через несколько мгновений я почувствовала его руки на своих плечах, он прижал меня к себе крепко-крепко и прошептал:
— Глупая моя девочка, я люблю только тебя одну.
— Но тогда почему же… — я подняла на него глаза, подбирая нужные слова. Но так и не нашла их. — Почему у нас всё… всё не так?
Ты предпочитаешь мне других женщин… а я целыми днями одна.
Рене тяжело вздохнул.
— Так я пытаюсь заглушить свой страх… и свою боль. Пойми, Из, люблю я одну тебя.
Я недоверчиво посмотрела в его серые глаза и отвернулась в сторону.
— Если бы это было так.
— И это так, — ответил Рене, — у тебя есть только одна соперница. Но зато самая страшная. Только она одна сможет навеки разлучить нас.
— И кто же она? — пролепетала я, содрогнувшись в страшной догадке.
— Её зовут Луизетта, — голос Рене, как показалось мне, тоже немного дрогнул.
— Гильотина? — со стороны мой голос слышался, наверное, глухим и бесцветным.
Рене кивнул, обняв меня ещё крепче.
— Да, это она. Но я надеюсь, что до этого всё-таки не дойдет.

***

Я вздрогнула и проснулась. В окна номера лился мягкий неоновый свет с расположенного напротив гостиницы большого рекламного щита. Комнату окутывала темнота. На соседней кровати мирно посапывала Ольга. Я просунула ноги в тапочки и встав, прошлась по комнате. Ощущения от сна были удивительно живыми и реальными...
Казалось, я до сих пор чувствую на своих плечах руки этого человека и чувствую его голос.
Значит, Рене...
Я усмехнулась и, пройдя в ванную, села на ее край и открыла кран. Побежала струя воды. Ополоснув лицо я почувствовала себя намного лучше. Мысли постепенно прояснялись.
Рене и Изабель...
И кажется, я уже знала, чем закончилась история их любви. Дело всё-таки дошло до этого. Чего так опасался Рене… Или?

Я вернулась в постель, предварительно посмотрев на часы. Пол-пятого утра.

***

Удивительно, но прежний сон снова вернулся. И в нём были те же самые люди. Это ощущение, когда смотришь на чужую жизнь со стороны, одновременно проживая её изнутри. Чужую ли?
Последний месяц, который оставался нам быть вместе, Рене больше никуда не уходил. Я стала успокаиваться. Любимый человек был рядом и я видела искренность и любовь в его глазах. И чувствовала его нежность. Только иногда в моей памяти всплывали те слова про мою единственную соперницу, которая может навсегда разлучить нас. Но молодости свойственна беспечность.
— Нет, до этого не дойдет, — твердила я сама себе. И сама почти верила в это.

Резкий звонок будильника выдернул меня из объятий Морфея.
Девять утра. Ольга мирно почивала на кровати, перевернувшись на другой бок и зарывшись в подушки.
— Вставай, соня! — я дотронулась до ее плеча.
Ольга пробормотала что-то маловразумительное и открыла глаза.
— Уже утро?
— Именно, — улыбнулась я, — и давай, вставай. Хочу, чтобы ты пошла со мной сегодня в одно место. Мне надо кое-что узнать.
— Какое место? — любопытство взяло верх, и Ольга молниеносно вылезла из кровати.

— Улица Сент-Авуа, дом 17, — Ольга прочитала надпись, которую я совсем недавно сделала карандашом на листке блокнота и слегка нахмурила брови, — Ди, откуда у тебя этот адрес и что там находится?
— От верблюда, — улыбнулась я. — Если скажу, всё равно не поверишь.
— Вредина, — Ольга надулась, как маленькая девочка.
— Приснился он мне, — чистосердечно призналась я.
— Приснился? — длинные Ольгины ресницы удивленно поднялись вверх.
— Да, — я кивнула головой. — И по этому адресу когда-то, очень давно, жила Изабель, молодая и красивая женщина. Помнишь, я называла её имя?
— Ох, Дианка, — Ольга сочувствующе похлопала меня по руке, — по-моему ты сходишь с ума.
— Возможно, — парировала я. — Ну так что, Оль, сходим туда вместе? Просто я одна без тебя пропаду, ты же знаешь.
— Ну, хорошо, — Ольга встала, грациозно потянувшись. — Пойдем. Разве я могу бросить подругу одну, да ещё и в состоянии помешательства.

***

— Что там хоть примерно находится, ты знаешь? — спросила Ольга.
Мы уже свернули на улицу Сент-Авуа и шли по ней.
— Это светло-серый трехэтажный каменный дом, — начала я. — Что там теперь, я не знаю. Наша квартира находилась на втором этаже. Дом красивый, а перед входом над дверью сделана лепнина в виде трех ангелочков.
— Ваша? — недоуменно переспросила Ольга.
Я поняла, что сболтнула лишнего и прикусила язык.
— Ну, той девушки, которую звали Изабель, — поправилась я. — И того человека, которого она любила.

— Господи! — выдохнула Ольга.
Мы стояли перед входом в дом и она, не отрываясь, смотрела на козырек над входной дверью. Его украшали изящные фигурки трех каменных ангелочков.
— Признайся, Ди, — Ольга обернулась ко мне. — Ты ведь всё это подстроила, верно? Решила меня разыграть?
Я покачала головой, сама чувствуя, как по спине пробежали мурашки...
Опять возникло странное ощущение. Но не тревоги, как вчера, при подходе к тюрьме, а чувство чего-то давно забытого и родного. Которое теперь вспомнилось.

— Ну, пойдем, — я решительно толкнула массивную дверь и вошла внутрь.
На первом этаже было фотоателье. На второй вела небольшая лестница с резными перилами и, взявшись за неё, я стала подниматься. Ольга шла за мной, прижимая к груди сумочку.

На втором этаже оказалось кафе, весьма уютное. Но увидев его, я испытала приступ горького разочарования.
— Ну а ты что хотела, подруга? — улыбнулась Ольга, сев напротив меня за столик, — на что ты рассчитывала? Что всё здесь будет, как и двести с лишним лет назад? И тебя с распростертыми объятиями встретит этот твой, погибший на гильотине… — она нахмурила брови, вспоминая имя.
По дороге сюда я уже рассказала Ольге свой сон.
— Рене, — тихо ответила я. — Его звали Рене Сент-Амарант.
Фамилию я тоже вспомнила.
— Да, Ольга, конечно всё здесь теперь совсем по-другому, чем когда здесь жила Изабель.
— Изабель, — повторила за мной Ольга. — Красивое имя. А что случилось с ней? Она тоже погибла?

Я пододвинула к себе чашечку с кофе, которую принес официант и сделала глоток.
— Она выжила. Её тоже арестовали, но ее спас ребенок, которого она ждала от Рене.
Женщин в положении тогда не казнили.
— Что ж, гуманно, — Ольга тоже сделала глоток кофе. — А что с ней было потом? И с этим ребенком?
— Я точно не знаю, Оля...
Я посмотрела за окно. На улице начался дождь, и по оконным стеклам поползли первые капли дождя.
— Я точно не знаю, — повторила я, — но я думаю, что Изабель сохранила эту любовь, на всю жизнь. А когда у неё родился сын, она назвала его Рене.

Автор: Ирина Каденская, опубликовано 26 апреля 2013

Изабель

Комментарии