Первая любовь.

Истинная красота инертна. Только неподвижность максимально отражает совершенство линий и форм. Меня никогда не вгоняли в экстаз живописные деревенские пейзажи или загадочные морские просторы, лишь женским телом я мог любоваться бесконечно. Только соблазнительные изгибы этих ветреных созданий могли утолить мой эстетический голод. К сожалению, совершенство смазывается массой жестов, зачастую абсолютно ненужных. 
Юная кокетка убирает выбившийся из прически локон, а он так красиво лежал на ее точеной шее. Вот она томно хлопает ресницами, а меня наполняет черная злоба, ведь всего секунду назад ее взгляд был так загадочен и прекрасен. Визгливый смех этой очаровательницы окончательно разбивает магию совершенства.
Я раскланиваюсь и покидаю ее общество, чувствуя себя разочарованным и обманутым. 
О, почему не в моих силах заставить ее замолчать, застыть где-то между мирами, где этого чудесного, юного тела никогда не коснется тлен. Как мне избавить эту девушку от шелухи вульгарных телодвижений, в которые она закутана, словно в кокон. 
Причудливый ассоциативный ряд заставил меня вспомнить энергичного отпрыска мадам Лавуазье. Этот юноша был большим любителем бабочек, и целые дни посвящал их поимке. Затем старательно засушивал и помещал под стекло. Я не раз любовался его коллекцией, радуясь возможности смотреть сколь угодно долго на неподвижную красоту этих ярких созданий. 
По телу пробежала нервная дрожь, в затылке кольнуло. Да! Я соберу свою собственную коллекцию, но мои экспонаты будут несколько крупнее и неизмеримо прекрасней гадких насекомых сопляка Лавуазье. 
К тому времени, как я добрался до своего особняка, все было тщательно обдумано и составлен план действий. Для начала я обговорил детали с Дюшеном. Этот угрюмый, нелюдимый старик был предан мне до мозга костей. Гораздо более важным было то, что Дюшен – искусный таксидермист и не раз изготовлял по моим заказам чучела различных животных, добытых мной на охоте. 
Снабдив старика значительной суммой, я отправил его в свое загородное поместье готовиться к приему первого экспоната моей будущей коллекции. 

Первой была крошка Жюли. Моя очаровательная горничная не раз служила сосудом, куда я изливал накопившуюся страсть. Ее тело было далеко от совершенства, но поражало пышностью форм. К тому же если Дюшен что-то сделает не так, потерять этот экспонат было не особенно жалко. 
Глубокой ночью, когда остальные слуги спали, насытившаяся любовью Жюли лежала на смятых простынях и смотрела на меня мутными от страсти глазами. Сейчас она была просто невероятно, бессовестно хороша. Разметавшиеся на подушке огненно-рыжие волосы, нежный румянец, губы припухшие и призывно полуоткрытые. Забыв обо всех своих планах, я восхищенно пожирал ее глазами. 
Жюли шевельнулась, лицо отвратительно исказилось, и она громко чихнула, брызнув мне в лицо слюной. Я не хотел пугать ее и уж тем более причинять боль, но она сама напросилась. С трудом обуздав желание разбить в кровь это глупо ухмыляющееся лицо, я положил руки на шею Жюли и нежно выдавил из нее жизнь. Бедняжка сначала думала, что я с ней играю и пыталась улыбаться, а когда до нее дошло было уже поздно. Закутав тело в простыни, я погрузил его в карету и отвез Дюшену. 
Возвращаясь в город, я снова переживал чувства, охватившие меня во время убийства Жюли: страх, азарт, сожаление, жалость. Страх человека, преступившего навязанные обществом рамки. С того момента, как я начал внятно осознавать окружающий мир, я знал, что убийство человека недопустимо. Сжимая руки на шее Жюли, я сделал шаг через невидимую грань, что отделяет законопослушного гражданина от преступника, и покрывался потом от страха. Шаг сделан, но всевидящий Бог не обрушил на меня обещанные церковью громы и молнии, а закон не уследил за убийцей сквозь плотно закрытые шторы, и на смену страху приходит азарт. Кто кого? Я поимею общество или Бог и закон найдут способ усмирить мою нечестивую гордыню. Тут же приходит сожаление. Нет, нет! Я не собираюсь идти против Бога! Я всего лишь хочу посвятить себя созерцанию прекраснейших созданий Его. Что в этом плохого? 
Я не идиот и осознаю, что вряд ли хоть одна живая душа сочтет мое развлечение невинным хобби. Невозможность действовать в открытую едва не заставила меня разрыдаться от жалости к себе. Где, черт возьми, справедливость?

Возвратившись к Дюшену через некоторое время и взглянув на результат его усилий, я почувствовал, что мрачное настроение покидает меня без следа. Старый хрыч оказался настоящим мастером своего дела, прямо таки волшебником! Не знаю и не хочу знать, как он это сделал, понял только, что тело Жюли покрывает тонкий слой воска.
Мой жадный взгляд отмечал изящно согнутое колено, поворот головы, руку на пышной груди, словно женщина пыталась унять зашедшееся сердце после любовных утех, да так и застыла в пространстве и времени. Навсегда… Как она прекрасна и спокойна! 

С тех пор моя коллекция изрядно пополнилась гораздо более интересными экземплярами, и с каждым связана своя история, но Жюли была моей первой любовью.