Амнезия

       Пряхин проснулся, но глаз не открывал, поскольку пробуждение оказалось совершенно безрадостным. Чувствовал он себя отвратительно. Беспощадно терзаемый головной болью, тошнотой, и лютой жаждой, Николай попробовал вспомнить, чем закончился вчерашний вечер.  Не получилось, и к физическим мукам прибавился душевный дискомфорт. Он, конечно,  помнил, что вчера была пятница. После обеда явились Ляпов с Никишиным, его старинные приятели, с которыми сложилась давняя привычка проводить выходные дни или, как модно стало говорить, уикенд. Как собрались в сарае, на заднем дворе, в котором специально устроен угол для приятного отдыха. Ляпов свою вонючую «блеваловку» притащил. Пили вроде. Болтали о всяком, раскидали картишки, смотрели телевизор. Нормально сидели, уютно, по-людски. Потом вечер утратил чёткость, и разбился на отдельные фрагменты. Кажется обсуждали балканский кризис, спорили о качестве французских вин, сравнивая последние с Ляповским самогоном. Дальше события становились неясными, разорванными и хаотичными.  Вспышка какая-то. Чёрт. В общем, понятно: нажрались до потери памяти. Пряхин стал себе противен. Страдая, Николай попытался позвать жену, но иссушенное горло отказывалось рождать внятные звуки. Только хрипы. Он пошевелился и охнул. Оказывается, болела не только голова, но и всё тело. Горели ладони.
— Оклемался? Живой значит!!! – услышал прямо над собой Николай – Хе-хе!!! – Голос был скрипучий, но добрый и полный оптимизма, чем доставлял дополнительное раздражение, и неудобство.
 Пряхин разлепил веки. Прямо перед глазами маячило бородатое, всклокоченное, незнакомое лицо. Физиономия двоилась и расплывалась. От этого мельтешения снова закружилась голова. Подкатила тошнота, и Николай глаза опять закрыл. Стало вроде лучше.
— Ты кто? Тихо спросил Пряхин
— Сосед твой – пояснил голос. – Тоже раненый.
— Какой сосед? Терентьев что ли?
— Зачем Терентий? Никита я.
— Какой Никита? Где Людка?
— Не знаю. Дома наверное.
Пряхин распахнул глаза, и уставился в потолок. Поводил зрачками туда-сюда.  Двоилось. Один глаз закрыл. Так, вроде, удобнее. Превозмогая боль, повернул голову, и осмотрелся. Больничная палата. Четыре койки в ряд. Между ними тумбочки. Его койка была крайней, у двери. Хозяин соседней – какой-то небольшого размера дед. Худой, весь взъерошенный. В больничных штанах из зелёной фланели, и таком же халате на голое тело. Глаза выпучены, и в купе с широкой улыбкой выражали толи счастье, толи удивление, а может быть и то, и другое вместе. С первого взгляда было видно, что дед странный. Следующая койка пуста. А дальше, у окна, лежал солидный толстяк, лет пятидесяти, с лысиной, похожий на Черчиля. Он что-то жевал, читая книгу, и, казалось, был абсолютно равнодушен ко всему окружающему. Николай скосил глаз вниз, и как мог, осмотрел своё щуплое туловище. Укрыт до пояса одеялом, поверх которого забинтованные от локтей до ладоней руки, с торчащими на концах зелёными пальцами. Грудь также обмотана марлей  в жёлтых пятнах. Осторожно поднял руку, и ощупал голову. Тоже забинтована. «Нормально посидели» — подумал Пряхин, мысленно плюнул с досады, и закрыл глаз. Николай попробовал ещё раз вспомнить события вчерашнего вечера, которые довели его до больничной койки, но никак не мог сосредоточиться: растрепанный дед скрипел кроватными пружинами, и что-то эмоционально бубнил. Пряхин опять отрыл глаз, и уставился на соседа. Тот, сидя с ногами на одеяле, раскачивался взад и вперёд, и тихо, в полголоса бубнил какие-то мантры. «Сам с собой разговаривает. Псих наверное – решил Николай – Послал Бог соседа»
— Слышь, дед!
— А? – встрепенулся лохматый.   
— Ага — нагрубил Николай — Можно потише? Башка трещит.
Дед сказал что можно, и затих. Пряхин, превозмогая боль, повернулся на бок. Охнул. Дед сердобольно соскочил с кровати, и метнулся в дверь. Через минуту он вернулся с толстой теткой, лет сорока, в белом халате.
— Вот. Сестру привел – сообщил сосед, и опять с ногами, по татарски, забрался в койку.
— Ну как вы? – спросила по казённому ласково сестра.
— Нормально. Болит только всё.
— Ничего, пройдет – успокоила тётка.
Она полуусадила Николая, взбив подушку, и ушла, виляя халатом.
— Нормально тебя укутали – сообщил дед, разглядывая бинты, как произведение искусства. – Качественно. Где пострадал?
— Не помню я – сказал Пряхин, перемигиваясь глазами, стараясь поймать фокус. – Зеркало есть?
— На – старик достал из тумбочки, и протянул ему маленькое зеркальце для бритья – Совсем не помнишь?
— Совсем. Употребили вчера лишнего – грустно сказал Пряхин, разглядывая своё отражение.
Из зеркала на Николая смотрел незнакомый забинтованный тип с ярко выраженным косоглазием, распухшей скулой, и в марлевом чепчике. Пряхин опять подумал «нормально», и отложил зеркальце. Ему снова стало стыдно, и он мысленно стал корить себя, и называть словами, произнося которые принято смущаться и краснеть. Николай считал себя человеком неглупым, воздержанным, знающий меру, короче говоря солидным. Даже друзья, обращаясь к нему, часто говорили: «Пряха, ты вот мужик не глупый… ». Или жена: «Коля! Ну ведь ты же у меня не дурак!..» Пряхин с ними скромно соглашался, и собой гордился, тем более что других поводов для гордости в себе не видел. Поэтому постыдные казусы, подобные вчерашнему, Пряхин принимал болезненно, как наносящие ощутимый ущерб своей репутации.
— Так не бывает – Никита подсел к Николаю – Человек ничего не забывает.
— А я, вот как-то умудрился – буркнул Пряхин
Открылась дверь и в палату вплыла давешняя тетка, неся вперед собой шприц, иглой вверх. Дед метнулся на свою кровать, и уставился в пустоту. Сестра, проводив его строгим взглядом, подсела к Пряхину.
— Сейчас укол поставим, будет легче.
— Угу — буркнул Пряхин, подставляя ягодицу.
— Ну вот и всё – объявила сестра, и приложила мокрую ватку.
— А что со мной? – на всякий случай спросил Пряхин
— Да ерунда – успокоила сестра – Небольшое сотрясение, ушибы, ссадины, ожоги. Через пару недель домой отпустят. Вам завтра утром врач скажет – сердито посмотрела на деда и вышла.
— Видал? – опять подскочил дед. – Они не понимают.
— Видал, видал… Дай поспать — отмахнулся Пряхин, устроился поудобнее, и закрыл глаза. Настроение было паршивое, и болтать с новым знакомым не хотелось. Хотелось покоя.
Боль начала отпускать. В голову лезли разные мысли, но ни на одной не удалось сосредоточиться. Никита опять что-то забубнил, но скоро затих. Толстяк храпел, переваривая съеденное.
       Вторично проснулся Николай уже к вечеру.
— Вставай – тихо позвал сосед, тряся его за измазанный зелёнкой палец – Ужин проспишь. Сегодня кашу дают.
В животе заурчало. Гонимый голодом Пряхин, кряхтя и охая, повернулся на бок, спустил ноги вниз, и сел. Болело уже гораздо меньше. Только кружилась голова, и под бинтами чесалось. Пряхин оглядел себя еще раз, (нижняя часть тела не пострадала вовсе) стянул с кроватной спинки приготовленную пижаму, такую же, как у соседа, морщась и кривляясь, оделся.  
       Больничный коридор был полон пациентами. Одни скорбно шуршали тапочками по линолеуму в сторону столовой, другие  уже возвращались в палаты, осторожно неся полные или пустые кружки, и прихваченные про запас булочки. Третьи, расположившись в большом холле на мягких диванах, под декоративным фикусом, тихо беседовали, убивая время. Николай, насытившись положенной ему по закону кашей, развалился в просторном кресле, и рассеянно наблюдал за хаотичным перемещением разноболезных, совершающих ленивый, вечерний променад. Настроение его несколько улучшилось. Он уже знал, что находится в районной больнице (17 километров от родной деревни), и непоправимого вреда здоровью нет. А посему продержат здесь недолго. «Нормально всё — думал Николай, наполняя сердце оптимизмом — Почти отпуск. Больничный дадут. Людка, наверное, завтра придет. Надо будет журналов попросить, а то со скуки свихнусь. Особенно с дедом этим». Смущала, только выпавшая из памяти цепь событий, приведшая его в такое плачевное состояние. Но на этот счет он не сильно беспокоился. Рано или поздно всё прояснится. Конечно, если уж загреметь в больницу, то хорошо бы при обстоятельствах от тебя не зависящих, при каких-нибудь трагических событиях, а не по пьяной глупости, чтобы быть потом посмешищем для всей деревни. Но… Тут уж как повезет. Холл постепенно пустел. Больные расходились по палатам. Поворочав ещё немного мыслями в ушибленной голове, Николай вздохнул, крякнув, поднялся из удобного кресла, и поплёлся к своей койке, и странному соседу.
       В палате всё оставалось по-прежнему: толстяк флегматично жевал, читая какую то беллетристику, дед, накрывшись одеялом сопел. Спал, наверное. Николай занял своё место, и уставился в потолок. Спать не хотелось, а занять себя было нечем. Знакомых в отделении тоже не нашлось, поэтому даже не с кем было просто поболтать. Некоторое время Пряхин лежал, томимый скукой,  но, в конце концов, потянул за краешек соседского одеяла.
— Слышь дед!
Спящий под одеялом зашевелился, и сел, так и оставшись укрытым с головой.
— Слышь! – повторил Николай шепотом
Сосед выпростался из-под своего савана, щурясь на свет, и зевая.
— А ты откуда? — спросил Пряхин
— Из Калиновки – ответил Никита, сразу оживившись.
Он оказался мужиком разговорчивым, и крайне начитанным. Семьи у него не было. В деревню переехал из города, лет пять назад, когда вышел на пенсию. Купил дом, двух коров, пять поросят, курей, стал вести хозяйство. Рассказывал он много, и даже интересно, часто иллюстрируя сказанное пантомимой. Только Николай не мог понять, нормальный Никита, или все-таки сумасшедший: вот, вроде он говорит о вещах обычных, и понятных, и, кажется, что дед вполне вменяем, то вдруг переходит на шепот, оглядывается, и как бы под большим секретом ляпнет что ни будь несусветное.  То он слышит, о чем свинья думает, то инопланетян приплетёт, то внутри яйца, которое он вытащил, прямо из-под курицы, у него играет музыка. Можно было подумать, что в одном теле поселились два человека: один нормальный, другой идиот, и во время разговора один перебивал другого.
— А сюда как попал? – спросил Пряхин
— А… Животное покусилось. Об корову ударился – махнул рукой Никита, и рассказал, как поскользнулся в сарае, нечаянно схватил корову за хвост, за что получил копытом в грудь от испуганной скотины, упал на печку, опрокинул на себя кастрюлю с горячим варевом (для свиней). В результате: ожог, ушибы и сотрясение мозга. Как и у Николая. Пряхин смеялся от души, на сколько позволяло здоровье.
— Ну ты даешь – сотрясался Николай, представляя в деталях Никитины кульбиты.- Дааа… Смешно… Коровой… Об печку..
Дед не обижался, и тоже хихикал за компанию. «Интересно, чем это меня так. Наши тоже, наверное, будут ржать » — вдруг подумал Пряхин.
— А я что-то не помню как долбанулся – сказал Николай, успокоившись – Помню, мужики ко мне пришли. В сарае сидели. На задах. Ну, в смысле крайний сарай. Дальше поле под картошку, а потом вообще лес. У меня в сарае соленья – варенья всякие, хлам разный, аппарат мой. Мы там стол поставили, диван, телевизор. Можно посидеть культурно. Выпили вроде. Немного. Так, для настроения. Вроде потом случилось чего, а что – не помню. Вспышка какая-то. Яркая. Проснулся, уже тут.
— Человек всё помнит. Даже то, как у матери в животе сидел. Только эти воспоминания глубоко запрятаны – изрек наставительно Никита, и почесал под бородой кадык.  Теперь он не был похож на психа. Нормальный дед.
— Ну так… Оно и понятно – согласился Николай, желая показать что тоже немного знаком с вопросом. — А как их достать? Гипноз нужен. Хотя мне завтра Людка и без гипноза всё расскажет.
— Я тебе и сейчас могу сказать – объявил Никита.
— А ты чего знаешь что ли? – удивился Николай – Откуда?
— Не знаю — ответил Никита — но могу узнать. Способность я имею – и, оглянувшись на толстяка, (тот, видимо, спал) добавил — Уникальную.
Дед  возбудился, глаза заблестели, а борода встала дыбом. Николай снова заподозрил безумие.
— Какую способность? – с подозрением спросил Пряхин
— Ну… Людей чувствую, которые далеко. Голоса слышу, иногда. Мысли вижу – принялся перечислять Никита, оглядываясь на начинающего храпеть соседа.
Николай приуныл. Он, конечно, слышал про экстрасенсов, читал в журналах, по телевизору видел, но не очень то в них верил, полагая их мошенниками, наживающимися на простофилях. А в жизни тем более не встречал. «Понятно —  подумал Пряхин – или псих¸ или жулик» А Никита опять принялся что-то бормотать. Не иначе как на связь с кем-то вышел.
— Ну и сколько за услуги берёшь? – задал коварный вопрос Пряхин
Никита перестал бормотать, как показалось, удивленно уставился на собеседника.
— Нисколько. Денег не беру – и доверительно добавил, подмигнув – а то способность пропадёт — и опять закрыв глаза, пропал в нирване.
— Ясно – сказал Николай, а сам сделал вывод, что сосед его «не при своих».
Помолчал немного, и вдруг, неожиданно ляпнул:
— Ну давай. Жми на газ – а сам подумал: «Чего я теряю? Всё равно делать нечего, хоть не так скучно»
Дед вдруг резко глаза открыл, и уставился на Николая, как сатана на грешницу. У Пряхина спина покрылась мурашками. Тянули его за язык!
— Ложись удобнее и расслабься – торжественно приказал Никита, и зачем-то протянул вперед руку, ладонью вниз.
Николай лёг, прикрыл глаза, как мог расслабился, и стал ждать.  «Цирк сейчас будет. Посмотрим что ты мне насвистишь» — весело, но нервно подумал Николай, и мысленно хихикнул. Никита закатил зрачки, и принялся водить левой ладонью над пряхинской макушкой, иногда правой почёсывая кадык.
— Чувствуешь тепло в затылке? – шёпотом спросил Никита
— Чувствую – соврал Николай.
Сеанс продолжался минут десять. Николай, сквозь неплотно сомкнутые веки наблюдал, как старается Никита: водит  руками, что-то бубнит, почесывается, и мелко трясётся. Казалось, он впал в какой-то шаманский транс. Пряхин даже начал было беспокоиться, как бы не грохнулся тот в припадке, но сосед вдруг резко встрепенулся и объявил:  
— Всё. Готово.
Николай приподнял голову, и уставился на экстрасенса. Отлегло.
— Точно? Что-то никаких изменений. – Николай притворно пошлёпал губами, как будто пробовал воздух на вкус – Нее. Точно никаких. Не помню ничего — Он явно издевался над горе шаманом.
— Вспомнишь скоро – Никита полез под одеяло – В общих чертах могу прям сейчас рассказать.
— Ну давай – разрешил Пряхин, заранее готовый скептически отнестись ко всему, что услышит – Удивляй меня.
И Никита дал. Удивил. «Вертокрушение!!» По всему выходило, что Пряхин герой, каких мало. В общих чертах это выглядело так: вчера вечером Николай стоял на крыльце своего сарая, когда из-за леса, прямо над верхушками деревьев, появился вертолет. Небольшой, «персон на десять». Недотянув метров двадцать до деревни, он  упал в картофельном поле. Упал, разломился и загорелся. Николай бросился к раненой машине, и, презрев опасность, помог выбраться четверым пассажирам и двум пилотам, ещё двоих лично вынес на себе. Топливные баки взорвались в тот момент, когда Пряхин вернулся к вертолёту в последний раз. Николая обожгло волной, и отбросило почти к самому сараю. Еще в полете, он потерял сознание, а после приземления и память.
 От изумления Пряхин подавился слюной и закашлялся.
— Ну ты и слепил!!! Никитыч! Да если бы у меня в огород вертолёт упал, то я бы это точно запомнил – привел, как ему казалось, железный аргумент, против вопиющей небылицы, которую поведал сосед – экстрасенс.
— Так ты и запомнил. Я это в твоей памяти и прочитал – парировал дед.
Их спор прервала медсестра, появившаяся в дверях
— Всё, давайте спать – строго скомандовала она, щелкнула клавишей выключателя, и вышла, плотно прикрыв дверь.
— Ну ты маг-волшебник, блин – шепотом не унимался Пряхин – Весь район бы знал. И в больнице тоже.
— Конечно. Узнают еще – зевая, согласился Никита.
«Тьфу ты» — в сердцах мысленно пожурил себя Николай – «Нашёл кого слушать. Экстрасенс хренов. Точно псих. Хотя… Да неее… » Николай не привел еще один аргумент. Наверное самый весомый: маленький и тщедушный Пряхин не был героем. И даже просто храбрецом не был. Он был трусоват. Где-то в глубине души, Николай тяготился подобным недостатком. В детстве и юности его нередко били сверстники, и даже те, кто младше. Со временем, что-бы компенсировать свою трусость, Николай обзавелся такими качествами, как хамство и задиристость (кои проявлял в основном, когда был не трезв). Стало только хуже, поскольку бить стали чаще. Свою жену, Людку, он тоже боялся, потому что был раза в полтора мельче её, и однажды наполучал от неё затрещин, когда поздней осенью на последние деньги купил резиновую лодку, и обмыл покупку с приятелями. Правда после расправы Людка ударилась в слёзы, просила прощения, прижимая мужнину голову к своей могучей груди. Больше она насилия над мужем не учиняла, ограничиваясь устными угрозами, но Николай урок запомнил. Так что если трезво смотреть на вещи, то в случае подобной неприятности, Пряхин, скорее всего, бежал бы в другую сторону. «Да уж, нашли героя» — подумал он, тяжело вздохнул и грустно усмехнулся. Он вдруг представил упавший с неба вертолет. Сквозь разбитые иллюминаторы тянутся руки, слабые голоса молят о помощи. А он и хочет помочь, искренне хочет, да ноги подлые уносят его куда подальше, а душа наполняется стыдом и презрение к самому себе. Настроение испортилось. «Вот дурак. Послушал психа». Пряхин размышлял, глядя в темноту. То ему история с вертолётом казалась невероятной чушью, то наоборот: «Что здесь невероятного? Мало что ли у нас чего падает?».  То сосед казался полным придурком, то наоборот: «А может правда он экстрасенс какой. Может они все такие, видел я их что ли? ». Проворочавшись так, и наворотив в голове кашу из мыслей, догадок, и воспоминаний, Пряхин совсем запутался. Плюнув в сердцах и обозвав Никиту одним непристойным прилагательным и  одним обидным существительным, накрылся с головой одеялом и приготовился заснуть, решив, что нечего забивать голову глупостями, и всё разрешится само собой.
         …Пряхин стоял на крыльце сарая, собираясь закурить. Внутри Ляпов с Никишиным о чем-то спорили, но Николай не мог разобрать, да и не пытался. Его внимание привлекла яркая точка, где-то далеко над лесом, который начинался сразу за его картофельным полем. Точка то медленно поднималась верх, то проваливалась вниз. Вправо, влево, по наклонной плавно вверх, потом вниз. Все эти изменения положения в пространстве сопровождал какой-то рокот. Ровный, тихий, стрекочущий. Николай просто наблюдал, не строя предположений. Даже без особого любопытства, пока точка не стала приближаться. Когда пестрое пятно достигло уже границы леса и поля, Пряхин ясно разглядел, что это вертолет. Бело-сине-красная машина вращалась вокруг своей оси, и летчики, похоже, старались из последних сил удержать её в горизонтальном положении. «Твою мать» — только и успел подумать Николай, когда геликоптер (иностранная модель), опустив нос, вращаясь, резко пошел на снижение, и ударился брюхом о возделанный грунт. Хвост сразу же отвалился, и отлетел в сторону. Машина, все ещё вращаясь, накренилась на бок, молотя мощными винтами по земле. В небо взлетели комья земли, картофельная ботва и какие-то металлические обломки. Казалось машина, умирая, билась в агонии, теряла силы. Её движения становились всё медленнее и слабее, пока окончательно не замерла. Из салона повалил дым. Показались языки пламени. Пряхин и не заметил, как уже бежал к разбитому механизму. Около вертолета, в ботве, Николай увидел пилота (судя по форме). Тот стоял на четвереньках, силясь встать, и мотал окровавленной головой. Пряхин подскочил к раненому, ни слова не говоря, подхватил его под мышки, и поволок прочь от машины.        
-Там – хрипел летчик — Ещё шестеро. И второй пилот.
— Сейчас, сейчас – повторял Николай
Он дотащил пилота до плетня, огораживающего поле, усадил, и метнулся назад. Там уже было заметно движение. Из кабины выпал второй пилот, он пытался подняться и открыть пассажирскую дверь. Сил ему, как видно, не хватало. Он кашлял, держась рукой за грудь. Дым становился гуще.
— Сейчас – подскочив, сказал Николай, и схватился руками за дверь. Ладони пронзила острая боль. – Твою мать!!! Пряхин сорвал рубашку, и, обмотав руки, опять схватился за ручку двери. Он действовал как в полусне, машинально. Казалось тело работало само по себе, отдельно от мозга, который еще не пришёл в себя от увиденного. Дверь поддалась почти сразу, но с трудом. Внутри было полно дыма, в некоторых местах уже пробивалось пламя. Вокруг пассажирской двери тлела обшивка. Николай бросился внутрь, и сразу увидел пассажиров. Двое (мужчина и женщина) сидели в креслах, похоже, они были без сознания, остальные ворочались в проходе.
— Эй – прохрипел Николай, и закашлялся – Все живы? – и, не дожидаясь ответа, стал волоком, практически на пределе сил вытаскивать людей. Болели обожженные руки, ныли мышцы, но Николай тащил, тянул, упирался и выталкивал. Он выл от напряжения, скрежетал зубами, и уже готов был сам потерять сознание. Последних двух, которые оказались пристёгнутыми к креслу, Пряхин выволок и перетащил к плетню, уже сам, находясь на грани обморока. Здесь были  почти все. Одни сидели, другие лежали. Какой-то толстый мужик в  рваном костюме, барахтался в ботве, на полдороги к забору. Он ходил зигзагами, постоянно меняя направление,  как будто потерялся, потом согнулся пополам, и его вырвало.  Пряхин вернулся, и, просунув свою голову подмышку толстяка, и обхватив его за талию, привёл к остальным. Собиралась толпа. В общем, равномерном гуле слышались слова: «воды», «скорую», «герой — молодец», и ещё какие-то, но Николай их не расслышал. Вертолёт уже явно горел. Не целиком ещё, а местами, но дым становился жирнее, а пламя ярче. Рядом с Николаем присел пилот, который встретился первым
— Спасибо тебе – сказал он слабым голосом – Как сам?
— Нормально. Руки обжёг немного.
— Скорую вызвали. Сейчас приедут.
— А ваши как? Все живы?
— Все. Ленка только в себя не пришла. Аптечку бы. – Пряхин вспомнил женщину в кресле.
— А в вертолёте есть?
— Конечно
— А где?
— Над креслом второго пилота. На стенке.
Николай задумался.
— Сейчас — поднялся и, заплетаясь ногами, побежал  коптящему остову.
— Куда?! – услышал он сзади.
Николай бежал во весь дух. «Сейчас» — повторил он опять. Вот он, вертолёт. Вот пилотская дверь. Николай протягивает руку.
— Не открывай полностью! – слышит он сзади.
Огненный шар обжёг лицо, грудь. Грохот, удар, и Пряхин ещё успевает почувствовать что летит, прежде чем потерял сознание.
       Николай вскочил, и уставился в темноту. Он, как и в первый раз, не сразу догадался, где находится. Потом узнал палату, и понял что вся история с вертолётом это сон. Странный сон. Очень яркий, правдоподобный до мелочей. Опять горели обожжённые места, тряслись конечности, болели мышцы, пот струился по спине. Казалось, что всё привиденное он пережил наяву. Или не сон это? Смущение, страх и растерянность терзали душу. Пряхин посмотрел на соседа. Тот сидел на подушке, прислонившись к спинке кровати, и укрывшись с головой одеялом. «Спит что ли?»
— Слышь! – тихонько позвал соседа – Спишь что ли?
— Сплю – глухо раздалось из-под одеяла.
  — Сон приснился – сообщил Пряхин – Вертолёт видел.
— А то! Значит вспомнил. Такие вот булки с маслом – сказал дед, потом свернулся калачиком на подушке, спиной к Пряхину, и затих.
Да уж, вспомнил. Николай всё ещё не мог поверить в подобную историю. Конечно, Пряхин и раньше видел сны. Но после пробуждения они таяли в памяти. Детали размывались, а потом забывались вовсе. Этот же был особенный, не похожий на остальные, его он помнил в мельчайших подробностях. Даже сейчас в носу стоял запах гари, в ушах звучали звуки трагедии и голоса толпы. Ладони болели, как будто он только что прикоснулся к раскалённому металлу. Он закрыл глаза, и перед ним опять пронёсся калейдоскоп вчерашних событий. Снова уставился в потолок. Пряхин не решался поверить в собственный героизм. Слишком уж невероятный сюжет. Но с другой стороны, любой подвиг невероятен в своей основе, и Пряхин, как человек разумный, это понимал. Но и не доверять собственным глазам, чувствам и ощущениям тоже глупо. Все пять чувств вопили о случившемся. Сомнений уже не было: Пряхин оказался на больничной койке, спасая чужие жизни, бесстрашно бросившись навстречу смертельной опасности. Николай ещё раз вспомнил всех спасенных им из огненной западни. Женщина -  стройная, лет тридцати, в деловом костюме. Рыжая – крашенная. Первый пилот, в синей униформе, блондин, похожий на артиста Олялина. Толстяк в рваном сером пиджаке, и с лысиной. Ещё один. Тоже в рваном костюме, с бородкой. Второй, который без сознания – мелкий, в спортивной куртке. Совсем пацан. «Так значит вот оно как. Вспомнил. Не соврал старик!  Интересно, кто они такие?» Растерянность рассеивалась. Из пропасти сознания поднималась гордыня. Конечно Пряхин заснуть уже не мог. Голова была полна мыслей. Они перемешались, ворочались, и толкались, не давая сосредоточиться. «Так, спокойно — приказал мозгу Николай, стараясь привести размышления хоть в какой-то порядок — А дед то совсем не дурак. Не простой дед — решил Николай, и с уважением посмотрел на соседа — Наверное и правда экстрасенс. Наверное они все такие, кажутся что с приветом, а сами не с приветом». Пряхин ухмыльнулся. «Надо же, шесть человек спас. Я молодец — похвалил себя Николай — Герой даже. Это же про меня кто-то там говорил». Пряхин опять проиграл в памяти наиболее яркие эпизоды вчерашнего события. «Орден дадут» — решил он. «А ведь не простые люди там летели — догадался Пряхин – Простые то в трамваях ездят. Точно дадут». В голове вдруг всплыла фраза: «награда нашла своего героя». «Постой. Но если бы вертолёт с начальством грохнулся, то весь район бы уже знал. А мне тут никто ничего не сказал» — вдруг пришла в голову здравая мысль. «Хотя… Мало что ли у нас падает чего? Конечно, весь район знает. Людка придет сегодня, расскажет». Пряхин посмотрел на настенные часы. Три часа ночи. Но ни о каком сне не могло быть и речи. Герой размышлял о награде, положенной ему за спасение районного, или областного, а то и бери выше, начальства. А может иностранцы, какие. Или олигархи из Москвы. «Медаль героя — вдруг понял Николай – Не меньше». У Пряхина захватило дух от открывшихся перед ним перспектив. «Наверное, к ней премия какая положена — размышлял он – Не маленькая. Дом построю. С подвалом. Ох, и заживем с Людкой. А она-то дура! Пусть только попробует меня ещё хоть пальцем тронуть». Николай опять ухмыльнулся, и представил, какой у него будет дом: большой, одноэтажный красного кирпича, с подвалом, и гаражом, в котором стоит иностранный автомобиль. У Пряхина засосало под ложечкой. «Да и эти, спасённые, люди не бедные. Наверняка денег дадут. В благодарность — мечтал герой. – Точно. Я, такой, сначала покочевряжусь, мол не ради денег и наград. А они, такие, будут настаивать. Придется взять – вздохнул Пряхин. – А куда деваться, раз люди от чистого сердца предлагают». Чем дальше мечтал Пряхин, тем больше захватывало дух. «Двухэтажный! Синяя крыша. Бассейн выкопаю. Баню новую. Две машины». Пряхина неудержимо несло. «Корреспонденты приедут. Интервью брать будут. По телеку покажут. И в газетах». Николай представил себе диалог, который может состояться между ним и симпатичной журналисткой, и стал размышлять над ответами, на порой не простые, и каверзные вопросы, которые могут возникнуть. «Главное вести себя естественно. Раскованно, но скромно. О себе расскажу. Детство, там, юность. Ну, привру, конечно. Но самую малость — Пряхин хихикнул – Так. С этим понятно. Нужно хорошенько потом подумать». Николай опять, с любовью представил себе свой будущий дом: трехэтажный, с мраморной лестницей, два гаража, бассейн крытый, фонтан. Опять засосало под ложечкой. Господи! «Людке шубу куплю!» — решил он. Пряхин парил в мечтах, и новая жизнь казалась всё более и более захватывающей. А ведь запросто могут улицу его именем назвать! «Ну зачем? Я вам что, вождь какой?» — упрашивал областного мэра одуматься Пряхин. Но тот был непреклонен. Улица имени Николая Пряхина! А в конце, самый крайний, трёхэтажный дом, с бассейном, баней, и парком на месте картофельного поля. Пряхин икнул. «А ведь, возможно, что мэр и был в вертолёте! Тот толстяк лысый на него, вроде похож! — осенило Пряхина — То-то я смотрю, рожа знакомая! — Николай оживился – Приедет он ко мне, а я и давай пальцы загибать: Дороги где? Клуб новый. Школа. Садик! — Пряхин лежал, и загибал пальцы – Супермаркет, парк для детей с каруселями».
— Ты чего там? – из-под подушки на него спросонья пялился дед Никита.
— Ничего. Спи, давай! – отмахнулся от него Пряхин. Некогда герою. Занят он.
Дед вздохнул, и затих. Николай продолжил, но уже про себя. «Бизнес подтянется. Спонсоры там разные. На озере пляж оборудуем, гостиницы. Кафе, рестораны. Из города приезжать будут» — Пряхин сам себя поражал размахом мысли, и широтой виденья. «Кредит возьму, автомастерскую куплю. Копухина там поставлю. Он трактор за день может разобрать и собрать. Хотя нет. Бухает он. Пропьёт оборудование. Дорогое. Японское. Один подъёмник чего стоит. А потом соврёт что ограбили. Хрен ему. Лучше Ляпова. Но и тот не подарок. Нет, наверное, лучше все-таки Копухина. Пусть только хоть ключ пропадёт, я его суку… Лично проверю». Пряхин перевёл дух. «Ну а Ляпова с Никишиным куда? Дружбаны всё-таки. Надо бы и их пристроить — пристыдил себя Николай — поставлю их управляющими. Одного в банный комплекс, там ведь и тренажёрный зал, солярий, бар. Пусть следит за всем. Другого в клуб: кинотеатр, кафе, детская комната». У Пряхина даже голова начала болеть. Мысленно он вознёсся над деревней, окидывая взглядом плоды трудов своих. Деревня уже и не деревня вовсе, а поселок, как на картинке из иностранного журнала.  Ровные, асфальтированные улицы, вдоль  которых стоят аккуратные коттеджи, белые, с красными крышами. На центральной площади расположился новый клуб, и супермаркет, между которыми огромная парковка, разлинованная белыми полосами. Площадь, и парковку делит надвое главная улица имени Пряхина, в конце которой четырёхэтажный особняк, с парком, фонтаном и спутниковой тарелкой на крыше. Отдельная дорога ведёт к озеру, застроенные отелями, кафешками и другими культурно – бытовыми сооружениями берега которого, покрывает жёлтый, пляжный песок, с зонтиками и топчанами. И увидел Пряхин, что это хорошо. Николай устал. Утомили его лукавые журналисты, мэр – подхалим. Все эти делегации правительственные, ходоки — попрошайки. А как им откажешь? Он ведь фигура публичная, всё время на виду. За всем следить нужно. Так, размышляя о грядущем, герой проваливался в сон, тихо бормоча: «лично проверю», «добрый день, господин премьер министр», «конечно, сделаем как надо». Во сне он видел свой особняк, потом себя, облетающим родные просторы на бело-сине-красном вертолете. А потом себя же, в просторном кабинете, за огромным столом. На столе стоял знакомый самогонный аппарат сделанный из самовара, а актёр Олялин кричал «от винта!».
        — Слышь, вставай.
Пряхин открыл глаза. Никита осторожно тыкал его пальцем в бок.
— Обход скоро – сообщил дед – экстрасенс.
— Угу – прогудел носом Пряхин, что означало «спасибо» и «доброе утро» одновременно.
Николай сел на кровати, опустив ноги на пол. Боль в теле стала гораздо слабее. Поморгал. Двоение в глазах стало, как будто бы тоже меньше. Вспомнив о ночных переживаниях снова было засомневался, но решительно и твердо отринул неуверенность, приосанился. Опять захотелось помечтать, но Николай, вздохнув, решил оставить это на потом, и отправился в туалет на утренние гигиенические мероприятия, насколько ему позволяло его забинтованное положение.
     Через полчаса в дверях появился белоснежный, упитанный врач, в очках и бороде без усов. Его сопровождали две накрахмаленные барышни, лет тридцати, на вкус Николая: «Ничего так. Тощие только». Они пробежались по палате, спрашивая каждого, как он себя чувствует, и есть ли жалобы. Потом пошептались и вышли. Пряхин был даже слегка задет таким равнодушием к его персоне. Не то чтобы он претендовал на какое-то особое внимание, но этот «градусник» мог бы и чуть подольше задержаться у постели героя. «Наверное, он ещё не знает, кто у него тут лежит — догадался Николай – Вот будет потеха, когда ему позвонят «оттуда», и поинтересуются его здоровьем. Вот «клизма» всполошится». Николай нисколько не сомневался, что позвонят. Очень даже непременно. Может даже сегодня. Или вообще с минуты на минуту. А то может уже телефон разрывается, а этот «горчичник» тут околачивается. Он даже представил этот диалог:
— Здравствуйте. Могу я поговорить с самым главным врачом?
— Здравствуйте – ответила борода без усов – С кем имею честь?
— Это из областного правительства вас беспокоят. По поручению мэра.
«Градусник» встал, и вытянулся во фрунт.
— У вас лежит пациент по фамилии Пряхин?
— Да. Есть такой – разволновался врач, и даже вспотел.
— Как его самочувствие?
— Нормальное самочувствие. Изранен только сильно. Но организм сильный. Справится – волнуясь, доложил «клизма».
— Ну ещё бы – согласились на том конце – Такое совершить не каждому сильному под силу, не то что слабому.
— Совершенно с вами согласен – проблеял «несчастный знахарь»
— В каких условиях он у вас содержится? Всего ли хватает? – строго спросили на том конце
— В нормальных условиях содержится. В обычной палате – сообщил «пилюлькин»
— Как в обычной?! – взорвалась трубка – Да вы знаете, кто это такой? Вы знаете, какой подвиг он совершил героический? – негодовал голос – Срочно переведите его в палату для ВИП больных!!! Чтоб с телевизором и холодильником! И чтоб сестра была покрасивее!
— Есть! Будет исполнено! – чуть не падая в обморок, прокричал «хворовед»
Пряхин злорадно захихикал «Побегаешь ты у нас». Но вдруг ему стало доктора жалко, и он подумал: «Черт. Он и не виноват. Не удобно как-то». В палату вошла сестра из свиты врача.
— Пряхин!
— Я – отозвался Николай
— Пойдёмте, вас врач зовёт.
Николай подпрыгнул на постели.
— Уже? Позвонили? – Николай, хоть и ждал подобного, но растерялся.
— Уже – ответила сестра – Давайте скорей.
Пряхин, кряхтя, и страдая, поднялся с койки, и медленно, как и положено тяжело раненому, поплёлся за медсестрой. У двери остановился и, повернувшись к Никите, с теплотой в голосе попрощался:
— Ну, давай старичок, до скорого. Вишь оно как?
— Ага. И тебе того же – отозвался сосед, смирно лежавший на кровати, скрестив руки на груди, и блаженно улыбаясь в потолок.
Пройдя по коридору в конец отделения, Пряхин оказался в перевязочной. Просторное помещение с кушеткой, умывальниками, стеклянными шкафами, и запахом йода. Сестра завела пациента и усадила на холодный топчан, застеленный клеёнкой. Вторая сестра хлопотала около металлической тележки на колёсах, на которой были разложены какие то инструменты, пузырьки, бинты и вата. «Клизма» сидел за канцелярским столом, покрытым оргстеклом, под которым виднелись какие-то бланки, графики, календари и прочая макулатура. На столе тоже была кипа каких-то листов, стакан с ручками и карандашами, и чёрный телефон с кнопками. Бородач что-то писал в тетради, и не выказывал никаких признаков волнения и суеты. «Похоже, ещё не звонили» — разочарованно подумал Николай, и с нетерпением посмотрел на телефон.
— Здравствуйте ещё раз – повернулся к нему «градусник»  - Сейчас мы вас посмотрим. Людочка, сними бинты, пожалуйста – обратился он к сестре у столика. Вторая присела к краю стола, и тоже стала что-то писать.
Людочка подошла к Пряхину и попросила снять больничную куртку. Пряхин снял. Она ножницами разрезала бинты на груди и руках, осторожно сняла их, скомкала и бросила в корзину.
— Положите руки на колени, ладонями вверх – попросила сестра.
Николай положил. Розовые ладошки были покрыты пузырями. Врач поднялся со стула, важно подошёл к пациенту, наклонился, и, придерживая очки большим и указательным пальцем, стал изучать израненные грудь и руки. Он водил носом вдоль пряхинского тела, как какой-нибудь ботаник, изучающий бревно, на предмет проживающих в нём жуков и личинок.
— Так-так, угу, угу, понятно – пробормотал доктор и выпрямился – Давайте голову.
Сняли бинты с головы. Запахло кислым. Доктор, перебирая волосы, осмотрел голову, выпрямился, и что-то негромко продиктовав сестре на ухо, вернулся к столу.
— Подойдите сюда, пожалуйста – позвала сестра к железной полке.
Пряхин, до этого с отстранённым, задумчивым видом, смотревший в окно, встрепенулся, и подошёл. Сестра принялась обрабатывать грудь и голову.
— Ну-с – объявил доктор, громко, и даже весело – Николай – посмотрел в тетрадь – Васильевич! В общем, ничего страшного. Небольшое сотрясение, ссадины, ожоги ладоней. Где это вас угораздило?
— Да так. Было дело – ответил Пряхин скромно, и уклончиво, а сам подумал: «Скоро узнаешь», и посмотрел на телефон.
— Ну ладно – не стал настаивать «клизма» — После обеда сделаем рентген, посмотрим ещё. До свидания.
— До свидания – тихо промямлил Пряхин.
После этих слов Николаю забинтовали ладони, и выставили за дверь. «Мда» — подумал Пряхин, и поплёлся в палату.
Никита сидел на кровати и, раскачиваясь из стороны в сторону гудел какую то мелодию. Дверь распахнулась, и вошёл Пряхин. Суровый и величественный. Он медленно, как корабль к пирсу, подошёл к своему месту, и рухнул поверх одеяла. Бинты у него остались только на руках. Грудь вся исписана зелёнкой, а шевелюра была такая, как будто он долго висел вниз головой.
— Отпустили уже?
— Да уж. Сам ушёл. Пристал этот, в очках. Что, да как? Расскажи мол.
— А ты чего?
— Ничего. «Устал я» — говорю. «Если кто звонить будет — я у себя», и ушёл. Бинты, вот сняли. Только кисти замотали. – Пряхин показал руки.
— Понятно – сказал сосед.
Николай закрыл глаза. Дед что-то бормотал о пришельцах из космоса, о каких то базах на луне, и на южном полюсе, связанных между собой невидимым лучом, по которому туда – сюда инопланетянцы воруют наши ресурсы, а правительства с ними в доле. Николай слушал в пол-уха, занятый своими мыслями. Он раздумывал о жизни вообще, и о своей в частности. Вспомнил прошлое, и принялся размышлять о будущем. Конечно, жизнь его теперь круто изменится. И уже скоро. Конечно, всё будет не сразу, постепенно. Но будьте уверены — сегодня Пряхин не тот, что был вчера. Так размышляя, Николай не заметил, как уснул. И проспал до самого обеда. Его разбудила коридорная сестра. Она напомнила про рентген, велела идти на обед и вышла. Пряхин попробовал вспомнить, что ему приснилось, но почти ничего не вспомнил. Вроде видел себя, в пиджаке, с большим самоваром в обнимку. Самовар он узнал. У него дома такой. Двухвёдерный. Николай переделал его в самогонный аппарат, прикрепив к днищу газовую горелку с редуктором – регулятором, и пользовался им в сарае, чтобы дома не воняло, и Людка не ругалась. А недавно Николай притащил с автобазы старый радиатор, промыл его и использовал как змеевик – охладитель.
— Пошли что ли – появился в дверях Никита – Подкормимся. Дают уже.
— Пошли – согласился Пряхин – поднялся и поковылял к столовой.
        После скромной и неспешной трапезы, Пряхин сидел в холле под фикусом и переваривал. По коридору всё так же бродили пациенты, носился персонал. На Николая никто не обращал никакого внимания: не показывали пальцем, ни косились, не шептались. Отделение жило своей обыденной, обывательской жизнью. Герой был безызвестен. Герою было грустно. «А вообще  — вдруг подумал Николай – Нужно быть скромнее. Точно. Скромность, она, как известно, украшает». Потом он ещё некоторое время размышлял, и пришел к выводу, что, совершив хороший поступок, ненужно потом всем тыкать этим в нос. Решив, что он будет скромным, Пряхин уменьшил воображаемый особняк до двух этажей, убрал статуи, но бассейн оставил. «Так будет хорошо» — подумал он, встал, и заковылял в палату. Лёжа, все-таки мечтать приятней. Но не успел он сделать и двух шагов, как со стороны входа в отделение кто-то прокричал:
— Пряхина позовите из шестой! К нему пришли!
       Людмила не спала почти всю ночь. Как только скорая отъехала от ворот, увозя израненного супруга, она вернулась в опустевший дом, выпила валерьянки, бросилась на диван и принялась рыдать. «А вдруг помрёт – паниковала она – Или калекой будет. Он, хоть и дуралей, но какой никакой, а мужик в доме. Да и дети опять же. Двое детей, и муж инвалид. А то и вовсе покойник». Двое детей стояли тут же: четырёхлетний Вовка, и шестилетняя Танюшка. Они были напуганы и растеряны, поэтому топтались возле матери, и неуверенно поглаживали её по плечу, по детски пытаясь успокоить.  Людмила завыла в голос, представив нелёгкую вдовью перспективу. Дети заревели, присоединившись к матери, и образовав разноголосое трио. Людмила замолчала, сгребла отпрысков в охапку, расцеловав, успокоила и, отведя в соседнюю комнату, уложила спать. Потом вернулась, и снова рухнув на диван, предалась нелёгким размышлениям, со слезами и причитаниями. Иногда в дверь стучали, звали её по имени, просили открыть. Людмила не обращала на них внимания, и те, потоптавшись у порога, уходили. Только перед рассветом она впала в короткий, тревожный сон. Утром, едва проснувшись, Людмила наскоро привела себя в порядок, и мелкой трусцой побежала к Ваське Никишину, дружку Николая. Он и Ляпов последние видели её мужа живым и здоровым, и даже помогали санитарам грузить тело в карету скорой помощи.  По дороге она опять разрыдалась, и те, кто наблюдал её в этот момент, могли подумать, что случилось самое худшее. Василий успокоил Людмилу, сказал что всё будет хорошо, что Колян крепкий мужик, и не такой уж он убитый, как могло показаться, потому что ещё шевелился. Людмила упросила отвезти её в район, побежала назад собирать мужу передачку. Никишин заехал после обеда. Посигналил у ворот. Почти сразу выскочила растрёпанная Людмила, неся в каждой руке по огромному пакету. Она втиснулась на переднее сиденье старенькой «пятёрки», забросив пакеты на заднее, сказала: «Ну всё, поехали», и Василий поехал. Через полчаса они уже миновали проходную районной больницы. В справочной Людмила узнала, что её супруг жив — здоров, и находится в шестой палате травматологии. От сердца отлегло. Истомлённая супруга горлицей метнулась вглубь больничной территории. Следом, попятам, семенил Василий, таща пакеты в растопыренных руках. Спустя две минуты посетители уже стояли на лестничной клетке, четвертого этажа, перед пластиковыми дверями, над которыми значилось: травматологическое отделение. Василий переводил дух, привалившись к подоконнику, Людмила нетерпеливо топталась перед дверью, и, вытягивая шею, тревожно вглядывалась вглубь отделения, силясь разглядеть своего мужика. Снизу, по лестнице, поднимался какой то маленький, упитанный дядька, с подвешенной на перевязи рукой. Добравшись до площадки, он подошёл к окну, кому- то помахал, и пошаркал в отделение. Когда он миновал Людмилу, и почти достиг дверного проёма, та схватила его за пижамную куртку, и подтащила к себе.
— Здравствуйте! Очень вас прошу, позовите Пряхина из шестой палаты. Прибило его вчера. Или сестру, если он ходить не может.
Выпалив свою отчаянную просьбу, безутешная супруга отпустила пациента, даже слегка подтолкнув в спину, как будто запускала почтового голубя. Опешивший мужик припустил по коридору вглубь отделения, оглядываясь на ходу. Потом Людмила услышала: «Пряхина позовите из шестой! К нему пришли!». Она отступила от двери, и стала ждать, нервно теребя пуговицу на кофте.
       Спустя минуту пластиковые створки распахнулись, и в коридор, ступил Николай. Вид у него был жалкий, но не вызывающий опасенья. Он косил на один глаз, весь побит и поцарапан, волосы стояли дыбом, и разило кислятиной. Но в основном Пряхин цел, и помирать вроде не собирался. Людмила быстрым взглядом, по хозяйски, оценила степень повреждения супруга, как оценивают попорченную собственность, и успокоилась окончательно. Она сделала шаг на встречу, сграбастала мужа и страстно прижала к себе.
— Как ты Коленька? – спросила она с придыханием, не разжимая объятий.
Коленька чуть не задохнулся. Он затрепыхался, засучил ногами, силясь вырваться.
— Осторожней! На мне места живого нет! – прохрипел он.
Людмила ослабила хватку. Пряхин выскользнул, и отступил назад.
— Аккуратней – повторил он – Здравствуй Люда, здравствуй и ты, Василий.
Николай степенно одёрнул пижаму, и протянул руку другу, предупредив, что бы жал не сильно.
— Здорово Колян – весело поздоровался приятель – А я говорю Людке: «Нормально всё с ним, живой он»
— Да что мне? И не такое видали – важно заявил Пряхин – Ну давайте, рассказывайте.
Николай приготовился слушать. Он уже знал, о чем пойдет речь. Сейчас Васька скажет: «Ну ты, брат даёшь! Не ожидал!», и тому подобное. Людка всплакнёт.
— Ну ты, брат даёшь! – начал Никишин – Угораздило тебя. Я же тебе говорил: «Не открывай полностью», Людк, я ему говорил – повернулся он к Николаевой жене – а он не послушал!
— «Не послушал» – гнусавым голосом передразнил приятеля Николай – Не мог я по-другому – он вздёрнул подбородок, и шепотом добавил – Не такой я. А вы с Ляповым, наверное, в штаны навалили?
— Навалишь тут. Рвануло то, не дай Бог!
— Ты скажи спасибо Василию. Вытащил тебя. Скорую вызвал – сказала с укором супруга.
— Спасибо Вася. Этого я тебе не забуду, конечно – серьезно, и даже торжественно сказал Николай.   
Людмила и Никишин переглянулись. Было заметно, что Пряхин как-то изменился: движения его стали медлительны, по барски вальяжны. Ступал он важно, по царски величественно, разговаривал тихо, как будто делал одолжение. Вся эта его манера поведения, в сочетании с плачевной внешностью, делали Пряхина довольно комичным персонажем. Но Людмиле и Василию было не смешно. Людмила тихо заплакала. «Вон как – с нежностью подумал Пряхин — плачет».
— Не плачь Людмила – похлопал её по спине муж – Теперь всё по-другому будет. Заживём теперь. Заправку я решил купить. И автомастерскую для начала.
Людка перестала плакать, как будто кто-то нажал на кнопку «пауза»
— Пойдёшь ко мне управляющим? – спросил он Василия
— Коль, где ж ты денег столько возьмёшь?- спросила супруга
— Будут деньги. Вопрос уже решённый – успокоил жену Николай.
Людмила и Василий  опять переглянулись.
— Шубу тебе купим – пообещал супруг.
Людмила всхлипнула, и ласково посмотрела на своего Пряхина.
— А где заправку то купишь? – спросил Василий. Он как-то растерялся даже
— Да здесь где ни будь – кивнул за окно Николай – Заместителем тебя возьму. Будешь вице-президент.
Людмила ошалело смотрела то на мужа, то на его приятеля. Василий тоже удивлённо таращился на друга, украдкой поглядывая на его жену. А Пряхин вдохновенно рисовал картину сказочного будущего, которое ожидает их в скором времени. И про новый клуб, и про пляж, и дороги упомянул, и даже не забыл баню.
— Ну ты даёшь – с завистью выдохнул будущий вице-президент — А кто деньги даёт?
— Спонсоры, да и эти, из вертолёта обещали – соврал будущий президент – Кстати, как там они? Живы все?
Василий опять покосился на Людмилу. Та, закрыв ладошкой рот, тихо заскулила.
— Живы – нерешительно пролепетал Василий, и пожал плечами — Наверное.
— Из какого вертолета? Коооль? – не переставая плакать, на распев спросила мужа Людмила
— Из какого, из какого – передразнил Николай, и указал Василию на свою жену большим пальцем через плечо, как бы приглашая того тоже удивиться бабьей глупости: мол у неё возле дома такая махина грохнулась, а она и не заметила. Василий предложение удивиться не принял, а только нервно хихикнул. Тогда Николай повернулся к своей благоверной, и как глупой, вкратце поведал суть своего подвига. Людмила слушала молча, удивлённо таращась, и разинув рот. А когда муж закончил повествование, опять запричитала. Пряхин сказал «Тьфу ты, дура», и повернулся к вице — приятелю. У того тоже отвалилась челюсть, и на лице его читалась полная растерянность
— Коль. Ты как себя чувствуешь? – спросил Василий, и пристально посмотрел другу в глаза. Людка хлюпнула носом.
— Да нормально я себя чувствую – засмеялся Николай – Слушай чего я подумал…
Пряхин стал активно, и даже с азартом посвящать приятеля в свои планы по переустройству мира. Пока только ближнего, но кто знает, может не пройдет и пары лет, а там и глядишь… Василий рассеянно слушал Николая, изредка поглядывая на скулящую Людмилу.
— Слышь – вдруг прервал он приятеля – Клуб, конечно хорошо, но я про вертолет, что-то не понял.
— Чего ты не понял? – опешил Пряхин
— Какой ещё вертолёт? Где ты его взял?
— Во даёт – возмутился Николай, и повернулся к супруге, призывая уже её в свидетели.
Наступила тишина. Пряхин с недоумением смотрел то на жену, то на Василия. Те, в свою очередь уставились на Пряхина, с таким же чувством. Мир вокруг зашатался. Содрогнулся и осел особняк красного кирпича, покосилась ажурная ограда, высох и обвалился бассейн. У Пряхина подкосились ноги, но он не сдавался. «Специально путает меня – вдруг догадался Николай – Завидует. Сам сдрейфил, а теперь мне впаривает. Скажет потом что это он всех спас». Пряхин решил биться до конца за своё, так тяжело доставшееся имущество. «Хрен ему, а не заправку» 
— Козёл ты – с вызовом заявил Пряхин — Хрен тебе, а не заправку. Уволен.
— Я козёл? Сам ты козёл! – обалдел бывший уже вице-президент. – Людк! Скажи ему!
— Коооль – пропела плача Людмила
— Молчи дура – огрызнулся супруг.
Жена всхлипнула, и замолчала.
— Это я то козёл? – задохнулся от обиды и возмущения Василий – Людк, ты видала, а? Я его на горбу тащил, «скорую» ему! Дать бы тебе по башке, да она у тебя и так ушиблена. Сам виноват!
— И в чём же это я виноват? – как мог, с большей долей иронии спросил Пряхин.
— Как в чем? Ты же сам достал свой самовар самогонный. Подцепил к баллону, газ включил. Орал всё: «Щас я вам коньяка за полчаса наварю. Франция удавится!» Мы тебя отговаривали, а ты не слушал! Я же тебе говорил: «Не открывай на полную!». Говорил?
— Ну, говорил – неуверенно подтвердил Николай
— «Говорил» — передразнил его Василий – А ты: «Щас нагоним, щас нагоним!». Нагнал?
— Чо-то я… – промямлил герой-реформатор. Земля опять содрогнулась и зашаталась. Ноги стали ватными, позвоночник завибрировал, и Пряхин ухватился за подоконник. 
— Самовар и рванул. Почти в руках у тебя.  Ты отлетел к стене, на полки прям. Они и рухнули. Четыре трёхлитровки с огурцами и две с капустой, все  по очереди тебе на башку скатились. Если бы мы с Ляповым покурить не вышли, нас бы тоже накрыло. Я как раз в дверях стоял, всё видел. Пока Серега сарай тушил, я тебя на улицу вынес. Ты чего, не помнишь совсем?
— Всё я помню – не сдавался Пряхин – У меня даже свидетель есть.
— Какой ещё свидетель?
— Я же хорошо помню – опять повторил Николай. Но уже не уверенно. Особняк уже развалился до фундамента. Исчезли автомастерская, и заправка. Над будущим нависла страшная угроза.
— Ну-ка, я щас. – сказал Пряхин, и бросился в отделение.
    Дед-экстрасенс сидел на кровати, скрестив ноги по-турецки и накрывшись с головой одеялом. Внутри шёл тихий, но оживлённый диалог. Толстяк машинально жевал, читая книгу, и как всегда был безразличен. Дверь распахнулась, и в палату ворвался Пряхин в одном тапке, и расстёгнутой пижаме. Губы плотно сжаты, в глазах решимость. Подскочив к соседу, он сорвал одеяло.
— Слышь, Никита – кудесник! Ну-ка, расскажи про вертолет, подтверди. Ты же тоже видел!
— Какой вертолёт? – спросил Никита, щурясь от света.
— Ну который у меня за домом упал – нетерпеливо напомнил Николай – Я ещё пассажиров спасал. Видел?
— А. Ну да – вспомнил дед – Конечно видел. Вот как тебя. Не сомневайся.
У Пряхина отлегло от сердца. Ещё оставалась надежда.
— Только какой же это вертолёт? – шепотом спросил сосед, оглянулся на толстяка и, вытянув шею, приблизился к Николаю – У вертолёта ведь лопасти, и хвост. А этот круглый, как тазик, и светится весь. С Альфы Центавры они – почти неслышно объявил Никита – Им наша вода нужна…