Скорпионы (Глядя прямо в глаза)

19. Глядя прямо в глаза (Скорпионы).

Он лежал, безразлично уставившись в стену взглядом. Порой доносились обнадеживающие коментарии врачей и сочуствующие вздохи соседей по палате. Однако и фальшь первых и любопытство вторых совершенно не трогало. Он умирал — в этом не было сомнений. И нельзя сказать чтобы это сильно беспокоило… Мавр сделал дело — должен умереть. Он не мог выразить словами — каким делом было определенно то-то или то-то. Для него сам факт существования в этом сложном мире и был тем самым делом мавра. 

Бабушки с соседней палаты, периодически заглядывавшие через полуоткрытую дверь, порой причитали, — "Господи, дык какой же молодой!" Но и в этом была доля неискренности, ибо за долгие месяцы, проведенные в отделении, они так привыкли смотреть смерти в глаза, что наверняка, в свое время, так и не успеют определить ее — вполне конкретную старуху с косой, что придет по их собственное одряхлевшее тело. Сегодня случайное соболезнование срывалось вопреки тому обычному завистливому взгляду, которым в их обществе было принято провожать молоденьких медсестер в обществе временных ухажеров из больных, — "им еще все мо-о-ожно!" 

Раз, в момент какого-то откровения, сосед по койке спросил, отпрашиваясь домой, — "Может, тебе чего-то принести?" — "Кассету." — "Кассету? Какую кассету?" — "Скорпионз." — "Это что такое?" — "Музыка такая..." — "Ты что, у тебя же головные боли, ты же на морфие..." — он споткнулся на полуслове и смущенно кашлянул… Вдруг взгляды встретились, и сосед ошеломленно сказал — "Ладно, я спрошу у сына". 

Так в палате появился плеер. Но ненадолго. Врач, проводя очередной обход, устроил серьезный разгоняй медперсоналу и больным всей палаты… Плеер исчез. Но внутри воспаленного, изувеченного неизлечимой опухолью мозга, продолжал играть "Скорпионз". Он не знал английского, и раньше слышал эту музыку эпизодически — под пиво в редких самоходах или в каптерке. Да еще... 

Когда-то, в той — другой жизни, ребята просто собирались вместе, и шли "в город", в центр, чтобы "ставить на место этих сраных металлюг." 
Однажды… В парке, среди патлатых однолеток, сидела девчушка в коже и клепках. Она, глядя прямо в глаза, спросила, — "Ты слышал когда-нибудь Скорпионз?" — "Еще чего не хватало — херню всякую слушать." — "А ты послушай хоть раз, чтобы понять — за что бьёшь, чтобы не быть тупым." — она сказала это с такиой убеждённостью в голосе… Кровь ударила в голову, и он сам не заметил, как растрощенная доска от ограды местной дискотеки с силой врезалась в висок, застряв в нём гвоздем. Он и сейчас помнил эти замершие глаза — без страха и упрека… Глаза, констатировавшие факт — тупой. И шепчущий искажённый звук из посыпавшегося наушника… Потом была бешенная драка, ему расквасили цепью нос, выбили несколько зубов, сломали руку и пару ребер. На очную ставку менты его и еще нескольких ребят забирали из травматологии… Металлюги не опознали убийцу... 

"Скоро мы встретимся" — подумал он про ту девчушку. Подумал без страха, потому что смерть равняет всех, и самое главное, что он понял — она умерла в тот день именно для него. Что там — Бог, Сатана, Небытие? Ему было все равно… Задолго до болезни он научился смотреть в глаза прямо. Он знал — это благодаря той девчушке из парка. Как её звали? Когда раз в два дня в больницу приходили опера — мозг был поражен ужасом и не запомнил её имени, хотя слышал много раз. Потом он долго жалел об этом. Сейчас было уже всё равно… Та девчушка, и всё. Та — отличная от тысяч её сверстниц… Смотревшая прямо в глаза... 

Когда страх наказания прошел, он много раз слышал её слова, смотрел в её глаза, а потом, задыхаясь, вскидывался в постели и долго курил на балконе — одну за другой. Все закончилось тогда, когда он понял эти слова и этот взгляд. Просто однажды утром, после очередных кошмаров, он встал, и впервые вышел в жизнь… прямо глядя в глаза. 

Потом, проходя мимо точки со стопками кассет и замученной хриплой двести двеннадцатой Весной на переносном столике около местной рыгаловки, он спонтанно (хотя потом понял, что это был шаг, к которому готовился долго) хрипло спросил, — "Скорпионз"… Парень долго выковыривал из кипы блатняка кассету за кассетой, и, наконец, протянул очередную ему. "Скорпионз, Голдэн Балладс" — прочитал он на подкассетнике. Положил в карман и пошел домой. И ту неделю, прошедшую от покупки кассеты до проводов, и уже позже — в армии, каждый раз, услышав Скорпионз, он видел её глаза. Но ему уже не было страшно… Он хотел смотреть в них. Смотреть и смотреть… Вечно... 

Когда поставили диагноз, он принял спокойно, как должное… Он давно знал, чем больше разговоров о надежде, тем меньше ее остаётся. Он просто почувствовал — это пришла она… Пришла за ним… Не как враг, а как товарищ в нелёгком пути… Не следовало пытаться найти тут логику и обвинять что-либо или кого-либо в несправедливости… Он просто был обязан и как она — без страха и упрека. И он принял. 

Когда накатывалась боль, он смотрел в её глаза и слышал Скорпионз… И боль уставала его мучать и уходила туда, в глубину неведомой опухоли, уходила, чтобы собраться с силами, и через время выплеснуть ещё более сильные ощущения. Но вновь она смотрела ему в глаза, и вновь боль оставалась бессильна. Однажды, когда боль пришла в очередной раз — он понял: это прощание. Не жаль было прощаться, хотя он и не спешил… Просто хотел чувствовать эту жизнь, её крохотные остатки… И когда он вычувствовал её всю, боль тихо и как-то неожиданно ушла… насовсем... 

На больничной койке лежал человек, который выглядел намного старше, чем было предписано цыферками в медицинской карточке. Он не успел прочитать "Воскресенье" Толстого, "Ромео и Джульетту" Шекспира и много другого. На губах его замер намёк улыбки, а глаза смотрели прямо… Прямо в её глаза... 

21.08.2008, 
Томацька Січ (Марганец), 
Вольдемар Лє'он.