Альфред Ходорковский

 

 
      МЕТКА ПАЛЕСТИНЫ
            
                      1
Накаркал ворон в неурочный час,
Посеял в душах злое наважденье...
Вражды огонь и ныне не угас,
Бесовским осенён благословеньем.
 
Умом постигнуть это не дано –
Немало несуразного на свете.
Наветом очернённые давно,
Из века в век мы бродим по планете.
 
И видит Бог, безгрешен я вполне –
Не поддаюсь заманчивым искусам.
Но до сих пор в вину вменяют мне
Страдания распятого Иисуса.
 
                        2
Жизнь нас учит уму, преподносит уроки.
Час придёт – я пойму: возвращаюсь к истокам.
 
Я нашёл Божий храм, где всё дышит Востоком.
Я пришёл туда сам – возвращаюсь к истокам.
 
Ритмы древних молитв, свитка вещие строки,
Белоснежный талит – возвращаюсь к истокам.
 
Как немеркнущий свет – слово мудрых пророков.
Через тысячи лет возвращаюсь к истокам.
 
                          3
У времени плутаю под ногами,
В болоте вязну путаных дорог.
Гонимый беспокойными ветрами,
Ищу мой дом, ищу родной порог,
 
Где не стеснялся материнской речи
И чужаком никто назвать не смел,
Где зажигали праздничные свечи,
Благословив ниспосланный удел.
 
Там всё казалось сказочным спросонья...
Струилась печь заманчивым теплом.
А в маминых натруженных ладонях –
И свежий хлеб, и кринка с молоком.
 
Там юные весёлые рассветы
Нам обещали радость перемен.
Соблазны неизведанного  «где-то»
Нас из родных выманивали стен.
 
Но нет конца дороги под ногами,
И я в пути нелёгком изнемог.
Гонимый беспокойными ветрами,
Ищу мой дом, ищу родной порог.
 
                           4
Когда звучит таинственный иврит
И души к откровению готовы,
Сдаётся мне, что с нами говорит
Загадочный всевластный Иегова.
 
Серебряным подобием руки
По строкам свитка кантор пробегает.
Напевное звучание строки
Из века в век хранит седой пергамент.
 
В нём мудрость вековечная живёт
И опыты давно ушедших предков.
А по´ миру рассеянный народ
Хранит Завет – божественную метку.
 
                   5
Мы на грани живём
С грузом древних преданий.
Мы – на грани добра
И извечных страданий.
 
Мы – на грани эпох,
Мы – на грани столетий.
Мы минувшего времени
Скорбные дети.
 
Жернова, жернова...
Без пощады и сбоя.
Только память жива
И не знает покоя.

                                6
Вечер на Мёртвое море нисходит библейский.
Прячется солнце за линию гор Иудейских,
Напоминающих плоский резной силуэт.
И облака, чуть окрасившись в розовый цвет,
Как колдуны, навевают волшебные сны
И закрывают лицо загрустившей луны.
Тайн раскрытых и скрытых навеки полна,
Гостьей ночною является миру она.
Краски на море ещё продолжают игру,
Переплавляя мерцающий блеск в мишуру.
Вечер безмолвно на волнах солёных лежит...
Мёртвое море, а дьявольски хочется жить.

                Мир был глухим
 
Как много этих «бабиных яров»
И в городах, и в маленьких местечках.
Людей невинных пролитая кровь –
Не ручеёк, не озеро, не речка...
Мир был глухим в тот злополучный час,
Не видел слёз и не слыхал рыданий –
Глухонемой: в нём божий дар угас,
Он не найдёт молчанью оправданий!
 
Признаюсь вам: с течением годов
Ещё сильнее чувствую утрату
Расстрелянных детей и стариков,
Оставленных на гибель супостату...
Мне сердце жжёт их пепел до сих пор,
И в сны приходят дорогие лица –
В глазах немой скрывается укор:
Кто допустил, чтоб так могло случиться?
 

       Благослови, Господи...
 
Уста мои молчанием свело...
Я б улетел, постылый и гонимый,
К загадочным стенам Иерусалима,
Но у меня надломлено крыло.
 
Благослови на щедрые дожди
Все небеса над скорбною стеною.
Свою судьбу не вижу я иною –
Горит любовь в измученной груди.
 
Благослови пустыню и поля,
И, Господи, пути мои земные,
И пусть уста заговорят немые,
И радостью наполнится Земля.
 
   Иезекиль*
 
Резвятся кони дикие в степи –
Невольные участники расправы.
Страданиями душу укрепи:
В безбожников вселился злобный дьявол.
 
Невежества кровавого урок –
И ныне спор неразрешимый длится…
С тоской смотрел наш терпеливый Бог
В безумством искорёженные лица.
 
Великомученик, святой Иезекиль!
Душа твоя на небо улетела…
В степи багдадской стелется ковыль,
Покоит степь растерзанное тело,
 
И плачет ночь слезинками росы,
И тень твоя бредёт по белу свету.
Пройдут столетья, годы и часы,
А голос твой живой не канет в Лету.
 
Ты бед людских и горестей певец,
Душа твоя не ведала покоя –
За тысячи страдающих сердец
Ты слёзы лил над каждою строкою,
 
Поведал о сомненьях и грехах,
Страданиях пленённого народа,
О чуде воскресенья на костях
В надежде вечной жизни и свободы.
 

*Иудейский пророк и проповедник
времён вавилонского плена (конец 6 -начало 7-го в. до н.р.),
противник идолопоклонства, за что был подвержен
жестокой казни: привязан к диким лошадям и разорван
на части. Автор книги, помещённой в Танахе и Библии.
 
        Вернулась музыка
Памяти композиторов Эдвина Шульхофа,
Виктора Ульмана, Гидеона Кляйна, Павла Хааса,
умерщвлённых нацистами в лагерях смерти.
 
Отвергнутых симфоний ряд,
              концерт с сонатами,
как будто пленные лежат
                      под автоматами.
Фантазий прерванный полёт,
                  квартет с сюитами,
Дуэты, трио… O, mein Gott!
                  И нет защиты им...
«Запретной музыке – молчать!»
               Приказ: «В изгнание!»
На ней поставлена печать
                         врага Германии.
Не может музыка звучать –
                       кровавит ранами.
Не может музыка молчать
                         как безымянная.
… Но вот пришёл последний срок
                        фантасмагории –
ворвался музыки поток
                             в аудитории!
Живущим ныне – не  упрёк
           в конфликте, в споре ли,
но полон горечи урок –
                            урок истории.