ГОЛУБАЯ МЕЧТА СИНЕГО ЧУЛКА

ГОЛУБАЯ МЕЧТА СИНЕГО ЧУЛКА

У Гали Симоновой круглая дата - сорок лет. Более половины из них –
сплошное «ЧП». Так она называет свою работу - чулочное производство:
петелька к петельке, день за днем…

Отмечали в ОТК среди вырванных из «контекста» и вздернутых к потолку
разноцветных пластиковых ног. Пили шампанское из разовых бокалов,
похожих на перевернутые сердечники бобин.

Кто-то подсчитал, сколько полотна наплела женщина за эти годы,
получилась колгота длиной до Парижа. Ей подарили путевку в Париж.

- Постарались бы, - хохотнула юбилярша, - и на кругосветку б натянули…

Тянуть - было ее любимым занятием. Так она проверяла отсутствие брака в
работе, таким она принимала присутствие брака в жизни.

- Перекрутишься! – отрезала подруга и профорг Лиза Прохоренко. – Ты все
равно получила больше, чем думаешь. В конвертик загляни, у нас ведь
парное производство – путевка на двоих. Только не знали, с мужем
захочешь или с дочкой… Так что, второе имя нужно вписать самой и сдать
документы в агентство, крайний срок - двое суток до отлета. На раздумье
– нынешний вечер и выходные.

Х Х Х Х Х

- М-да, Симонова, в Париж тебя не пустят!

Помнит ли Лиза, как много лет назад выпалила эту фразу? В заводском
общежитии, выкуривая лимитную сигарету. Табак в те времена выдавали по
талонам. Прописка у девушек временная, но порцион стольного града по
полной.

Лиза сидела на пигментированном от потушенного дефицита линолеуме.
Напущенный дым и напускная важность прицельно щурили взгляд. Мимо
проплывали прикрытые вздутой «парусиной» собственного производства
коленки подруги, - как не «бабахнуть»?! Тем более, у самой Прохоренко
всегда хватало денег на импорт, эластичная ткань магнетически льнула к
телу.

Замечание больно ранило симоновское самолюбие. Наложила на ляжки «жгут»
подвязок. Впредь – ни перекрута, ни вспучивания, ни складочки.

В Пригорах, где Галка родилась и выросла, старые чулки разрезали на
ленточки и крючком собирали в коврики. Клали у дверей вытирать ноги. Еще
в старых чулках хранили лук. Вешали на стенку.

Галкина мама сберегала в чулке не только лук, но и деньги, правда, уже
не в старом, и не на стенке - в комоде. Когда дочка засобиралась в
столицу, вытащила – дрожащими руками отсчитала на дорогу.

Столичную птицу счастья Симонова собиралась ловить тоже при помощи
колготок, в сеточку. Достала через барыг за бешеные деньги. Увидела
точно такие на дочке городского главы - возгордилась еще больше.

Натянула «сети» на творческий конкурс в театральный. Но комиссия не
запала. Галка с треском провалилась.

Со свистом вылетела и на лестничную клетку из квартиры в высотке на
Котельнической, куда собиралась устроиться гувернанткой к отпрыску
третьего поколения известной артистической династии. Сочный бас деда
узнавала вся страна, его сын с телеэкрана еженедельно подавал аппетитный
пример кулинарного искусства. Кто бы мог подумать, что в этом именитом
семействе Галкину участь решит кривоногая сноха со статусом перманентной
рогоносицы.

- Впервые вижу, чтобы официальную работу с пропиской и отпуском
предпочли нелегальному прислуживанию, - утешала понурую Галину
разряженная барышня в бюро по трудоустройству. Несколькими часами ранее
девушка забрела сюда с надеждой на перспективу, поскольку возвращаться в
родные Пригоры считала категорически неприемлемым.

Перспектив перед молодой советской гражданкой выложили две: одну –
официальную, на чулочную фабрику с одновременным обучением в ПТУ.
Вторую, «из-под полы» - в прислуги с проживанием. От нечаянно
свалившейся на голову сказки перекрыло дыхание: в нашей-то стране
завоеванного социализма, с равенством и братством, с экспроприацией и
раскулачиванием… Вдруг в кабинет с книжными шкафами до потолка, за стол
с зеленым сукном, повторять таблицу умножения, читать Пушкина, краснеть
и опускать взор, перенимать барственные манеры, подслушивать высокий
слог, угадывать измышлизмы… Лук – не на стенке, а во французском супе…
Какая жизнь! И главное, до экранно-сценической звездности – рукой
подать.

Но… дверь в обитель Мельпомены захлопнулась перед самым носом. Галка
рыдала.

- Да, что ты, глупенькая, поработаешь годик-два на фабрике, и, с
рабочим-то стажем - по льготному тарифу, в смысле, с минимальным
проходным балом, в свой институт и поступишь.

Она поверила, но чулочная жизнь засосала ее, как вязальный станок пряжу.
На выходе – готовый продукт - не укоротить, не обрезать: петелька к
петельке, порвешь одну – расползутся все остальные.

Из детства она помнит мультфильм «Ключ»: маленькому мальчику подарили
клубок ниток, указывающий дорогу к счастью. Когда же человек пребывал в
эту страну, клубок у него отбирали, а феи принимались вязать из них
нескончаемые чулки.

Х Х Х Х Х

Всю сознательную жизнь женщина пыталась высвободиться из удушающей
чулочной петли. Но материал оказался на редкость прочным. Говорят, им и
машину можно отбуксировать куда нужно, - кто-то из чудиков проводил
подобный опыт.

Она и замуж вышла благодаря «ЧП». Была в гостях. На ножке стула –
зацепка, на ее ножке поползла петля. Галина ушла за ширму снять, а за
ширмой, на столе - лампа… Получился театр теней. Как оказалось, для
одного зрителя. Стрелка с чулка угодила прямо в сердце.

Двенадцать бобин кружатся над головой, четыреста игл стрекочут в такт
взволнованной ритмичности пульса. В первые месяцы это возбуждало. Потом
начало раздражать. Стали развлекать друг друга отрицанием всего
провинциального: выбросили из косметички голубые тени, поджатые губы
разомкнули на диаметр возможной сигареты и с легкостью изменили
постулату по-Чернышевскому: «Умри, но не дай поцелуя без любви»,
сократив болезненный психастенический процесс до одноактного экшена. Что
делать?

В результате, к следующему лету Галке не то, чтобы пролезть в
театральный институт, пробраться сквозь ряды кресел в зрительном зале
было трудно – седьмой месяц.



Настоящей актрисе не нужна сцена. Блистать можно и в жизни. Но Вовчик
оказался небольшим поклонником театральных сцен. Оставалось всю яркость
таланта сконцентрировать на роли Снегурочки в периоды фабричных
новогодних елок, да еще как-то удалось проявить родительский энтузиазм и
поставить в классе у Дашки свою любимую «Алису в стране чудес».

Семен Колобродов – отец главного Дашкиного обидчика Гришки, помог с
технической частью: специальная «световая пушка» уменьшала и увеличивала
главную героиню, точнее, ее тень. При помощи прожекторов добился
поэтапного исчезновения чеширского кота: хвоста, лап, туловища… пока от
животины не осталась одна улыбка - натянутая на проволочный контур и
раскрашенная эластичная ткань. Все декорации были сделаны не без
спонсорства ЧП: облака, деревья, цветы…

Семен Колобродов работал осветителем в одном из самых известных
столичных театров. Обычно в его профессию идут Галкины собратья –
мужчины, не пробившиеся непосредственно на сцену. Семка, судя по всему,
был именно из таких, хотя факт неудачного поступления в актеры отрицал.

Контрамарки на премьеры, закулисное кафе. Как голове не вскружиться?

Они с самого начала не воспринимали свои отношения всерьез. И, как часто
бывает в подобных случаях, увлеклись игрой. По-первости делали это от
скуки. Потом из тщедушия: чтобы переключиться, нужно было найти себе
занятие не менее увлекательное. Вскоре оба осознали, что привычка
общаться друг с другом стала зависимостью.

Х Х Х Х Х

Юбилярша брела домой и размышляла. С дочкой поехать или с мужем? С мужем
ей не интересно, дочке не интересно с ней.

Зазвонил телефон.

- Я знаю о Вас все. Я слежу за Вами, - прошипел мужской голос. – Я
следую за Вами по пятам. Оглянитесь!

Галина оглянулась, сзади никого не было. Она не успела узнать голос, но
того и не требовалось – дурачиться подобным образом мог только один
человек - Семка. Тот самый Семен Колобродов, ее друг со времен «Алисы».

- Ну, и куда же я, по-Вашему, иду?

- На бал, прелестнейшая! На бал!

Эй, Улитка, выходи!

Мы с тобой и так отстали –

Даже раки впереди!

Это была выдержка из Льюиса Кэрролла. Она подхватила цитирование:

- Слишком уж далекий путь!

Нет, спасибо! Я не выйду!

Я уж как-нибудь!

- Что значит «слишком далеко»,

О чем тут рассуждать?

Где далеко от Лондона –

Париж рукой подать!

Женщина побелела и застыла как мертвый коралл. Париж… путевка на двоих…
А Семка тем временем продолжал:

- Уплыл от этих берегов -

Глядишь, к другим попал! – с учетом промелькнувших мыслей, прозвучало
двусмысленно, с намеком на возможный адюльтер:

– Словом, хватит ныть, Улитка, и пошли на бал!

Тут же перешел на отсебятину, впрочем, тоже в стихах:

- Я снова в разводе, снова свободен, и в отпуске до четверга. Решайся,
родная, дорогу ты знаешь, решайся – не занят пока. Приедешь на дачу, я в
баньке попарю, с травою чаек заварю. Мы, как в грустной песне – все
время не вместе. Решайся – тебе говорю!

- Но я-то не в отпуске, - Галина не славилась экспромтами, поэтому
рифмовать речь даже не пыталась. – Ближайшие выходные, сам понимаешь,
гости-подарки, а там и четверг не за горами.

- Предусмотрел.

- Что предусмотрел?

- Твой уклонизм. Четверг не следующий – через неделю.

- Но…

- Нет!

- Что, нет?

- Не правда. Если захочешь – всегда найдешь повод смотаться. Столько лет
в браке… Что, прямо-таки ни на сутки не расставались?

Она задумалась. Нет, конечно, расставались. На родину ездила, с Дашкой –
к морю. Один раз Лиза серьезно заболела, нужно было помочь и день-другой
подежурить. Потом, в командировку уезжала. А так… всюду вместе: и в
поход на байдарках, и на рыбалку…

Впрочем, сейчас это было не важно. Отпуск у Семена заканчивается в
четверг через неделю. В среду через неделю она возвращается из Парижа, с
кем-то. Вариант адюльтера вырисовывался сам собой.

- В понедельник днем.

- Неужели даже вечер на меня не выкроишь? Как с коллегой по работе – в
обеденный перерыв.

- Вечером я занята.

- В любой другой день.

- Может и другой день получится…

- Знаю я тебя, только обещаешь!

Он обиделся.

- Сем, все, дальше говорить не могу. В понедельник днем! И точка!

Он ее даже не поздравил. Забыл или специально?

Симонова решила ничего пока не решать. Взяла тайм-аут, чтобы успеть
набрать шары, как при выборах в позднем средневековье. Предлогом
засчитать «очко» должен стать какой-либо довод или знаковое стечение
обстоятельств.

h

oe

?



(

6

V

p

r

x

¶

?

1/4

h

h

h

h

h

`„?gd

`„?gd

h

Обычно белый – «за». Но как можно супружескую верность отнести к
темному, а грехопадение к светлому началам? – размышляла она. - К тому
же свадьба - платье, фата… Хотя будни потом заметно сереют… Нет,
все-таки пусть будет именно так: если поехать в Париж с Колобродовым –
больше черных шаров, если сохранить верность мужу – белых!»

Первым в вымышленную корзину полетел именно черный шар - подтолкнувшая
ее к смелой идее Семкина цитата из «Алисы».

Вторым и достаточно веским - белый: если она решится, браку конец. Не
важно, узнает или не узнает муж. Ведь женская неверность – потеря
надежды изменить что-либо, не изменяя мужу. Тут дороги назад не бывает.

Да, ей асфиксически не хватало свежих ощущений, но и с головой в омут
прыгать боязно.

Х Х Х Х Х

Дома ее ждал сюрприз. Она сама в натуральную величину – кукла - дочкино
произведение. Дашка увлеклась подобными поделками еще в тинейджерстве.
Из бракованных изделий маминого цеха великолепно «лепились» лица, ноги и
руки. Главное – материал практически бесплатный, списанный в ОТК «ЧП»
тетей Лизой.

Симонова ненастоящая была набита синтепоном, на лбу пара стежков для
рельефности, похожи на морщины. Она никак не могла постичь, как ее Дашка
чувствует, какие точки нужно зажать, соединить, где перехватить, чтобы
получились обвислые щечки, глубокий взгляд или ямочка.

На Галине-кукле было вечернее платье красного цвета. Декольте и разрез –
из которых выглядывали округлости бюста и угловатая коленка. Подергала
край – наряд пришит намертво. Жаль, а то сняла и примерила бы,
покрасовалась перед зеркалом.

- Маман, тебя уже заказали на Рублевку. Платят не торгуясь. Так что, ты
у нас в двойном экземпляре только до выставки.

Выставка! Как же она могла забыть!?

- Знаешь, Даш, а мне путевку в Париж подарили.

- Отлично!

- Может, не ехать? Иначе не попаду к тебе на открытие.

- Что за глупости! Нет, конечно, ты там – центральная фигура, - дочка
кивнула головой в сторону куклы, - но она тебя подменит.

«Меня уже и куклой заменить можно!» Кстати, у того отпрыска, которому
Галка так и не прочла Пушкина, своя кино-студия и дача на
Рублево-Успенском шоссе. Может, именно у него суждено стоять в холле ее
чулочно-синтепоновой копии?

Черный шар! Однозначно – черный шар!!!

В детстве ее звали синим чулком, и у нее была голубая мечта. Цокать
шпильками по ночной московской мостовой и знать, что где-то совсем
недалеко, буквально за тем вот горбатым мостиком стоит ее дом с ее
квартирой.

Предметом вожделения была не жилплощадь, как таковая, а ощущение ее
присутствия. Осознание, что есть каменная стена, за которой можно
укрыться. Тогда допускается бродить долго-долго, всю ночь, измять
ступни, сточить набойки.

«Самый темный час - перед рассветом.» Это не про Москву! В Москве он -
самый яркий, иллюминационно-сказочный, иллюзорно-дивный. Сразу после
него мир бледнеет.

Пора домой. Словно убегая от накрывающей город серости, ты прорываешься
сквозь прелый подъезд, с натугой поднимаешься на свой этаж, акустика
вздрагивает от скрежета лифта.

Внутренняя мягкость жилища начинается с коврика в прихожей. Потом теплый
душ, халат и тапочки… В спальне – зашторить окна, выключить бра и
пропасть под вздутостями одеяла.

Да, малое упущение: все это время, и на мостовой, и в постели – ты
льнешь подреберьем к твердому мужскому запястью.

За последние двадцать лет такая ночь была в жизни Галки единожды, и она
до сих пор испытывает за нее неловкость, потому что руки были разные. Не
в смысле – правая и левая, а двух разных мужчин. Гуляла с Семеном, в
постель легла к Вовчику.

- Сменщица заболела, пришлось задержаться, - муж верил ей безоговорочно.


Х Х Х Х Х

В субботу пришли гости. Еще одно испытание. Среди гостей – профорг Лиза.
Скажет или не скажет, что путевка на двоих?

Целый день занималась собой. Сон до полудня, зарядка на балконе, ванна,
маски, примочки…

У плиты почти не стояла. Знала небольшую сеть супермаркетов с хорошей
кухней - еду невозможно отличить от домашней. Дашка испекла пирог.

Пробовали-хвалили. Виновница хитровато молчала. Играли в ручеек.
Танцевали, и с Галкой и с Галкиной синтепоновой копией.

Вспоминали много чего. В самом конце Лиза встала и произнесла тост. Он
был за семейственность.

Сама Прохоренко бракосочеталась и разводилась дважды, потом перестала
регистрировать да подсчитывать. Столько раз пыталась начать все с
чистого листа. Сына отправила к родителям, там и вырос, потом проездом,
через Москву – на Дальний восток в мореходку. Виделись мельком. Вся
жизнь мельком, транзитом через чужие судьбы. Ее погоня за счастьем –
сплошные фальстарты.

Лиза говорила о «сплаве железного характера с золотой выдержкой» да об
«одной подушке». Вещала с искренней завистью, той, которую неловко
прячут за легкой усмешкой. С той же усмешкой внимала речам подруги и
хозяйка. Ее одновременно и смущало, и забавляло то, что столь пламенный
панегирик в адрес постоянства на глазах превращался из шара белого в шар
черный - Лиза так и не упомянула о предстоящей поездке.

Галка мотнула головой, ей послышалось отчетливое громыхание каменного
безгранника по желобу. На самом деле, то был лифт, увозивший гостью.

Муж складывал посуду в раковину. Женщины сидели на диванчике и не знали,
о чем бы поговорить, лишь бы не подключаться к уборке.

- Мам, я сегодня с Гришкой встретилась. Случайно. В магазине.

- С каким Гришкой?

- С Колобродовым. Помнишь, мне в портфель снежки подкладывал? Ты же еще
с его отцом приятельствовала.

- Помню, - ответила Симонова как можно спокойнее. – И что Гришка?

- В «Сколково» метит. Говорит, идей полно. Одет гламурно, ручку целует…

- Ручку – это у него наследственное. Что значит «гламурно»? В костюме с
люрексом?

Дочка расхохоталась:

- Ха! Нет, конечно… В костюме… но особого кроя. Без галстука. Рубашка –
шелк. А отец с ними уже давно не живет. Женился на другой, потом и с той
развелся. Кстати, Колобродов-младший утверждает, что его батяня был в
тебя влюблен. И даже у них с Гришкиной маман случались на этой почве
конфликты.

Нужно было срочно переменить тему:

- Вовчик, Вов!

Муж выглянул из кухни:

- Че!

- Ты меня любишь?

- Ага!

- А поехали со мной в Париж.

- А пойдем со мной вытирать посуду!

- Я серьезно!

- И я серьезно! А насчет Парижа… дороговато.

Галка промолчала… И через полчаса поняла: «изделие окантовано», -
имеется у них на «ЧП» такой термин, означает готовность товара к
отправке на торговую точку. Раз не сказала про «второе лицо» в подарке
сразу, теперь уже говорить поздно.

Х Х Х Х Х

Деньги нынче хранятся не в чулке, а в банке - еще один косвенный знак в
пользу новой жизни.

Она решила приодеться перед встречей, мужу скажет, что приобрела наряд
для путешествия. Уже знала, что купит - имидж закомплексованной юности:
синие чулки, к ним – водолазку в тон и серую юбку-колокольчик на лямках,
материал – мягчайший мохер. Эффектно и на ощупь приятно! Целую неделю
манекен в подобном прикиде цеплял ее глаз в витрине Марьинского
универмага.

В банке была очередь – четыре человека. Двое мужчин, одна бабулька с
котомкой и длинноногая девица.

У девицы сзади на чулках декоративные швы. На правой ноге шов отклонился
в сторону, ткань из-за этой перекрутки опасно натянулась. Опытному
Галкиному взгляду понятно - может лопнуть и расползтись.

Было время, Симонова пользовалась «служебным преимуществом» - покупала
три чулка по цене двух. Удобно: один придет в негодность - можно
заменить. С прошлым сложнее. Здесь «старье» так просто не выбросишь.

Иллюзий о повторном браке она не испытывала. Если бы Семен захотел, он
бы и раньше ее из семьи увел. А так, объявлялся время от времени, словно
за ниточку дергал: привязана еще, или уже нет… С одиночеством в
отдаленном будущем Галя смирилась, бурный роман ближайших дней ждала с
вожделением. Но как пережить период между ними: оглушающее молчание
близких, Лизкино любопытствующее ехидство, раздел имущества?

Ну, Дашка давно собиралась перебраться на съемную. Им с Вовой после
обмена достанется по «однушке». А каким образом «распилить» альбомы с
фотографиями? Их первого «ребенка» - забавного крокодильчика из
«Киндер-сюрприза»? Новые хозяева, должно быть, разберут выгоревшую
вагонку в спальне. А ведь они – полгода кряду: две руки держат, две -
шурупы вгоняют…

Еще ничего не произошло. Можно просто встретиться, позволить поцеловать
ручку, выслушать поздравление, принять цветы и уйти… Белый шар… Где бы
найти белый шар? Весомый, мощный…

В зале было душно. Очередь двигалась, но медленно. Мужчина впереди
запросил детальную выписку. Еще несколько минут, и Галка у окошка.
Просунула сберкнижку, потом голову, назвала сумму. Получила номерок,
переместилась к кассе.

Денег - больше, чем нужно. Избыток собиралась обменять на дорожные чеки,
- бывалые туристы присоветовали. Распахнула сумочку, в ряд с
загранпаспортом и конвертом с путевкой начала укладывать купюры…

- Еще!!! – раздался грубый бас сзади. – Живо!!!

Повернуть голову не получилось, висок уперся в ствол.

- Без фокусов! – продолжал орать грабитель. – Все, что есть в железном
ящике!

В Галкиной голове поползло:

- Вот я и покойник. «Покойник» - от слова «покой». Хорошо, не успела с
Семеном дел натворить. Было бы что, приперся б на похороны… Негоже, чтоб
у гроба мужики локтями толкались.

Симонова всегда любила вместительные сумки. Эта ее «авоська» даже почти
закрылась после того, как кассирша нашпинговала кожаное нутро валютой
трех государств. Точнее, двух и Евросоюза.

«Евро… Па… Па… Париж… Пока, Париж!» - оказывается, запинаться можно не
только на словах, но и в мыслях.

Грабитель исчезал с ее сумкой под мышкой. В сумке – средства и
документы, - все, с чем она собиралась начать новую жизнь.

«Камеры! Здесь же должны быть камеры! Его опознают, поймают, вернут!!!»

Обернулась. Ну, конечно! Как же иначе?! На лицо бандита был натянут
черный чулок. Сообщник, в таком же чулке, стоял возле входа и держал
скрученного охранника. «ЧП» - парное производство.

Через секунду их уже не было. Белый всепоглощающий клубок света
громадным шаром ворвался в распахнутую дверь. Галка вздохнула с
облегчением.

Наталья Шеховцова