челик и слова

ах, да, чудная игра такая, знаете, наверное, ассоциации так сплетаются затейливо-затейливо, что только восхищение и вызывают. помаракуем малехо эдак так, чтобы это представительное представление никоим иным образом не представлять, но как только обнаружить закавыку-несуразицу. мысль полетела в пространство, напряженно удерживая сопроводительные слова, следуя предначертанному образу, благодаря которому ее туда и пропускали. кому-то есть, что сказать, а у кого-то нет желания даже слушать, как тут не разгореться спору без членовредительства. владеющие словом забывают со временем для чего оно было нужно им, забывают и само это слово. 

«слова. вас меньше, чем песка 
в пустынях. и меньше вас, чем
капель в океане. тогда зачем вы
мучаете меня, слова, слова пустые»

слова ему были не нужны. мычанием он изображал удовольствие и тем же мычанием выражал свое неудовольствие происходящим. одно слово становилось другим, по смыслу и по назначению, челику было всегда так приятно, что его все-таки слушают, что он пускался на подлог ничтоже сумняшеся. диалог с виртуальным собеседником плавно превращался в монолог, вопросы-ответы выстраивались в очередь без начала, ползли в разных направлениях. нацарапать что-то на камне, оставить отметину, зарубить на носу и чтобы больше — ни-ни,  все пройдет и забудется, и более не вспомнится. слова казались всесильными и могучими. они могли с легкостью перешагнуть временной барьер, они могли подвигнуть носителей языка на действия, несообразные  с их истинной природой. на уровне понимания поступков происходила та нереальная связь, где сверх чувственность события тайные являла, не задумываясь.

 «словами тыкали в живое,
ими самыми, пока живое
не становилось мертвым,
на то и предназначались.»

было что-то общее у челиков, оказавшихся в одном временном потоке: то ли это свойства времени проявляли общность, то ли желание выделять. муссировали слухи, поминали покойников, сочиняли теории, доказывали правоту свою — и все только для того, чтобы утвердиться во власти, навязать свое представление всем обо всем. осел в прошлом и то лучше работу делал свою, потому как тварь был, а этим железякам только вынь и положи. здесь не надо было продумывать ходы, как в игре, лишь бы только выиграть, не надо было становиться на голову и пытаться прыгать на ней, надо было только постараться быть честным перед самим собой. незнакомые иностранные слова были так же странны, как и иероглифы, однако удивляло даже не это, а то, что разные челики, балаболя, все же понимали друг друга

 «он — начальник, я -дурак,
у него мозг из другого теста
вылеплен, и детей он делает
самых разных, и трудоголик»

идут вон. несут свои головы. даже разговаривают между собой о чем-то. улыбаются головы. даже подхихикивают по чуть-чуть. махонький такой чипчик встраивается челику в мозг, и у челика в одно мгновение все библиотеки мира в его распоряжении, еще один чипчик, и в одно мгновение все книги прочитаны, продуманы и сделаны подходящие выводы. фантазия открывала новые миры, увлекала челика в пространства, где до него никто никогда не был, убеждала его в неподражаемой исключительности и почти гениальности, тешила иллюзиями. о, сколько разных настроений в челике бывало одномоментно, трудно было подсчитать, но когда еще эти настроения еще были и взаимоисключающие, то тут, конечно, было над чем призадуматься. к цели устремленность делала из свободного челика — раба, заковывала в условности, разрушала основы веры. самолюбование челика, его болезненные привязанности к плодам фантазий доставляли немало хлопот окружающим.


«едва вибрации научившись различать,
располагали мы по полочкам, как знали:
груз веры, страх надежды и любви печать,
нас, челиков, мудростью своей запеленали»