Урок подлости

 Поезд медленно набирал ход.  Проплыли за окном вокзальные постройки, пошли городские кварталы. Скоро и они начали редеть. Появились промышленные здания а потом, что за наваждение!, совсем как в молодости, до боли знакомые копры шахт, отвалы. Картина, знакомая с детства...

— Что, тоже  шахтер? – спросил меня попутчик, заметив, что я буквально прилип к окну.

— Да нет. Не привелось. Просто в детстве жил в шахтерском городе, вот и вспомнилось знакомое.  А вы шахтер?   Если честно, очень уважаю шахтеров. Считаю, что это наиболее честные, прямолинейные и смелые люди.  Думаю, что  профессия просто не даст затесаться туда проходимцам и подлецам...

— Не совсем с вами согласен. – задумчиво  произнес мой попутчик.

Я удивленно посмотрел на него.

— Вы, наверное мало жили в своем городе или просто близко не общались с шахтерами.
  Профессия — это еще далеко не все...

— Да, вы, пожалалуй, правы. Я прожил в том городе лишь до пятнадцати лет. Так уж получилось.  И с настоящими шахтерами мне как то не довелось быть в дружбе...

— Думаю, вы немного потеряли. Во всяком случае, если учитывать мой опыт..

  Мой попутчик  надолго замолчал. Я тоже молчал. Уже давно закончились за окном вагона и копры шахт и отвалы, а он все смотрел в окно и видно было, что, задумавшись, он все еще был среди них. Я нутром чувствовал, как он в своих мыслях, получает наряд, идет в раздевалку переодеваться, одев робу и взяв в ламповой фонарь, заходит в клеть, спустившись на горизонт неторопливо идет в забой...
   Наконец, он заговорил.  Говорил он тихо, глухим неторопливым голосом. Часто останавливался, задумавшись. И тогда за окном снова слышался мерный перестук колес. Он начинал говорить и все посторонние звуки исчезали...
 
— Прошло уже более тридцати пяти лет с тех пор, а всё происшедшее тогда стоит перед глазами, словно это случилось только что, несколько минут назад.
… Моя старшая сестра пропала  30 апреля. Ей тогда было всего лишь двадцать три года. Для издёрганной жизнью матери, это был страшнейший удар. Слёзы и истерики продолжались всё время, пока сестру искали, а что было потом, когда, спустя три недели, сообщили, что её тело нашли в городском пруду ...    Можете себе представить, что нам пришлось опознавать?
Это сейчас,  здесь, в  Германии, психологов вызывают даже к домашним хомячкам и кроликам, если есть подозрение, что они подверглись стрессу, а тогда, в СССР самым действующим  психологом для снятия стресса был мат или в лучшем случае ругань мастера или бригадира.  Это не жалоба и не нытьё.  Действительно, в те времена и, не думаю, что сейчас что нибудь кардинально изменилось, считалось, что шахта – это далеко не институт благородных девиц, следовательно, и отношения между людьми должны быть предельно  и чисто «конкретными». 
Меня же угораздило в это время устроиться на шахту учеником проходчика. Несмотря на то, что закончил  техникум, другой работы в родном городе найти не смог.
Всё бы ничего,  да вот только в шахту я тогда, так уж случилось!, спустился впервые в жизни. Всё было в диковинку, до всего нужно было доходить своим умом, для чего, даже в нормальном состоянии, нужно время.  Нормальное состояние – это когда имеешь возможность спокойно отдохнуть после работы, хоть что то  поесть – попить.
Но о каком отдыхе можно было говорить, если в доме вечно  торчали плакальщицы – причитальщицы,  постоянно жалеющие то покойную, то нас, оставшихся в живых ее родственников?   Уже через неделю я мало чем отличался от обыкновенного робота, способного лишь тупо, без малейшего понятия на умственные действия,  выполнять какие то команды.   Положение усугубляло ещё и то, что в то время (а может такой обычай сохранился и по сей день, не знаю) процесс обучения на производстве мало чем отличался от описанного писателем Максимом Горьким в историческом романе  «В людях».  За все время «обучения» мой опытный наставник  не  удосужился запомнить мое имя,  я так и остался для него и для остальных членов бригады «молодым».  Естественно, при таком отношении, какие, кроме матов, Ц.У. он мог мне выдать и чему научить?  А тем временем  приближался конец месяца. Бригада по каким то причинам катастрофически никак не могла выполнить план. В  один из последних дней месяца, сразу после отпалки (взрыва) забоя, включив вентиляцию, мы ждали пока он проветрится, сидя в будке взрывников. В будку залетел бригадир и с ходу послал меня за чем-то в забой. Помня, что нам ещё на курсах по Технике безопасности строго пердупреждали о незаконности таких распоряжений, я отказался, пояснив, что забой ещё не проветрен. Взбешенный бригадир, оскорбляя меня, снова повторил свое распоряжение. Я вторично отказался. Никто из членов бригады даже не пытался вмешаться. Поскольку был практически конец смены, конфлинкт, казалось, был исчерпан. Но так казалось мне. На следующий день смена прошла как обычно, лишь в конце смены меня попросили после смены зайти в нарядную. Переодевшись, зашел в нарядную, где меня уже ждал бригадир. Ни слова не говоря, он жестом позвал меня с собой и направился в кабинет главного инженера шахты.
О главном инженере следовало бы сказать особо. Среднего роста, крепыш с огромными плечами, он обладал громоподобным голосом. На моих глазах он в секунду перекричал в нарядной человек двадцать проходчиков и потом, сбавив тон, минут пятнадцать «воспитывал»  их.  Как начальство «воспитывало» тогда рабочих, наверное, каждый из нас хорошо знает. Встреча с ним мне, естествено, ничего хорошего не сулила.
Так оно и оказалось. Предложив нам сесть, он бегло прочитал любезно протянутую бригадиром бумагу и как то брезгливо глянул на меня:

— Так что будем делать?

— Вы о чем? – совсем не врубившись в происходящее спросил в ответ я.

— Ты что, ничего не знаешь? – удивленно спросил он, взглянув на бригадира.

— Нет. – совершенно искренне ответил я.

— Ну что ж,  почитай, — взглянув на меня уже не как на букашку, а скажем, как на воробья, сказал он, протянув мне бумагу.

Это был обыкновенный пасквиль начала 70-х годов из серии «Мы, нижеподписавшиеся...». Эти нижеподписавшиеся обвиняли меня во всех смертных грехах, чуть ли не в проведении диверсий на шахте, из за чего они так и не смогли выполнить месячный план (я работал меньше месяца).  И ещё, естественно, из за моего отказа идти в непроветренный после отпалки (взрыва) забой. Исходя из этого, нижеподписавшиеся ходатайствовали перед руководством шахты об отчислении меня (ученика!) из состава бригады.  Стояло более двадцати подписей  всех членов бригады.
Которые сегодня утром и вчера вечером (мы работали в три смены) улыбались мне, здоровались со мной, спашивали меня как дела...  Были в курсе всех моих домашних передряг, иногда сочувствовали ...
И никто ни словечка не сказал ни за меня бригадиру, ни мне...  Ни единого... 

Вот это мне почему то и придало силы.

-  А план то здесь при чем?  Ведь учеников не включают в план бригады...-
в лоб спросил я главного инженера.

-  Ты к словам не сильно то придирайся...- начал было заводиться главный инженер и, осекшись, добавил – там ведь не только о плане...

Вот из за этой его легкой заминки я понял, что мужик то он, видимо, нормальный и, поскольку отступать было некуда, попер напрямую:

— Я думал на шахте работают нормальные мужики. Неужели нельзя было просто сказать мне?  Я бы сам написал заявление. И вас бы не отвлекали и выглядело бы все гораздо пристойнее… Неужели вам не противно заниматься этим ?  Ведь не 37 год...

(Город был маленький и  события, которые произошли у нас в семье знали все в городе. Поэтому меня и  несло).
 
— Я пришел на шахту не сачковать и не сачковал. За что вы платите деньги моему наставнику, если он за все время не сказал мне ни одного слова, кроме мата и «молодой»?  Неужели никто не видел мое состояние?  Зачем добивать такими вот бумагами ?...

— Что дальше будем делать?- глухо спросил меня главный инженер, не глядя мне в глаза.

— С ними я работать не буду, — ответил я.

— Договорились, — кивнул головой он, протягивая мне руку, — зайдешь в понедельник.

 В понедельник  вышел приказ, согласно которому меня перевели  на другой участок, где я мог работать по специальности, полученной в техникуме.
Ни с бригадиром, ни с членами бригады  с того дня  я ни разу даже не поздоровался, не говоря уж о том, что бы перекинуться с ними словечком – другим.
Помню, как гордо говорили они: « Мы же работаем! », подразумевая, что другие работы по сравнению с их тяжелым трудом, «просто семечки» и совсем не упоминая, сколько они за это получали.  Много лет спустя, уже живя в Германии, мне довелось работать на фирме, работающей на автомобильную промышленность. Штамповали «жестянку». Нагрузка там была раза в два больше чем на проходке, но никто из рабочих не считал себя элитой, не выпячивал грудь. Просто работали, подшучивали друг над другом, смеялись на перекурах и не писали друг на друга никаких бумаг.
Вот именно за это  я их и уважаю.  Уважаю этих ребят, а не тех шахтеров.

 Он в который раз замолчал. Вновь появились посторонние звуки: перестук колес, говор пассажиров… Поезд приближался к  конечной станции. Лязгнули сцепки вагонов, поезд остановился и мы распрощались.