Старуха

 Сколько забот навалилось сразу!   Одна покупка продуктов на такую ораву чего стоила,  и это при пустых прилавках магазинов.  Хорошо, что были  какие то бумаги и в большинстве магазинов ей шли навстречу,  отпускали продукты, минуя очереди. А сколько бумаг нужно было ещё оформить!  От одного только их перечня голова шла кругом.

 И это было только начало.
 
 А сейчас старуха, плача, бежала в единственный в их маленьком городе открытый до сих пор  магазин, что бы успеть до закрытия.  Успела!  И уже по привычке, плача и бегом, хотя в этом уже не было никакой необходимости, возвращалась домой. 

 Слёзы текли по её покрытому сеткой морщин и рябинок, от перенёсшей в детстве оспы, лицу, но она не обращала на них внимания и даже не вытирала их. Растрёпанные седые волосы выбились из-под платка, да и платок сам сбился набок – и это не замечала старуха.  Не до этого ей было…

 А тот, ради кого была устроена вся эта кутерьма, чистый, умытый и причесанный спокойно лежал, сложив на груди руки с большими натруженными и мозолистыми ладонями.
Лёгкий румянец играл на его щеках, выражение лица было спокойно и умиротворённо.
Он, казалось, спал и только слегка заострившийся нос и ложе, где он находился, говорило о том, что сон этот – последний.

 Она подошла к нему и достала свою покупку. Это было тапки самого большого размера, которые только нашлись в магазине.  Те, которые были куплены ранее никак не хотели налезать не его распухшие ноги, вот и пришлось ей, сломя голову бежать в магазин.
С суеверным страхом она смотрела на тапки, на решаясь сразу  надеть их на его ноги, а вдруг и эти не налезут?  Наконец — решилась. Слава Богу, подошли!

 Она села на стоящий рядом диван, устало вытянула ноги, слегка откинулась на спинку дивана.  И только сейчас  догадалась поправить на голове платок, вернее не поправить,  просто спустить его на плечи, а поправить выбившиеся из-под него волосы, вытереть, наконец, краем платка мокрое от слёз лицо.   

 Хотелось немного отдохнуть, забыться, уйти, хоть на какое то время  в себя, да не получалось:  постоянно со словами соболезнования подходили люди, несколько раз подходили дети, внуки – звали пойти, хоть что ни будь  покушать, даже принесли прямо сюда  чашку её любимого кофе.  Механически, не вникая в смысл, она отвечала на соболезнования, отказывалась от приглашений  и от кофе.

 Так продолжалось довольно долгое время,  но всему наступает конец:  иссяк постепенно поток людей и дети, несколько раз безуспешно  просившие её   о чём  то, тоже, помявшись у дверей, тихо попрощались и ушли, пообещав прийти рано утром.

 Она осталась одна. И сразу поняла как ошибалась, считая, что одной ей будет намного легче. На душе стало ещё тяжелей: не с кем было поделиться  своим горем, просто поговорить, уйти, хоть на какое то  время от свалившихся не её голову невзгод.

 Слёзы опять текли из её глаз, а она, как и раньше, не замечала их. Она видела себя маленькой девчонкой, когда оспа обезобразила её лицо. Как переживала она тогда!  Чувствовала, каково ей придётся с таким лицом в деревне!  Как в воду глядела — дня не проходило, что б не ужалили таким обидным для неё словом  «рябая».

 Не с кем было поделиться своим горем. Отец давно уехал куда-то, а мать разрывалась на работе, пытаясь прокормить их.  Позже, отец, ставший первым человеком в небольшом городе, за много тысяч километров, наконец, вспомнил о них, пригасил одну из дочерей пожить у него. Ехала она к нему, мечтая быть любимой дочерью, а стала, как в сказке,  служанкой  у мачехи, возрастом чуть старше падчерицы.

 Так и прошла бы её жизнь в служанках, да захотел подчинённый отца упрочить своё положение, породниться с шефом. Cтатный он был, красивый, влюбилась она в него без оглядки, едва лишь он начал оказывать первые знаки внимания. И свадьба была и первенец, девочка — доченька, родилась. Жить бы да радоваться, но сняли с высокой должности отца и проявились тут же высокие чувства ненаглядного, сбежал, чуть ли не на следующий день после тестевой отставки к более молодой.

 Закаменело тогда сердце, появились на лице первые жесткие складки, из-за которых позже её стали называть старухой.  Но увидел Бог её слёзы, улыбнулась судьба ей ещё раз.  Нехватка мужских рабочих рук, заставила  власть расконвоировать бывших советских  военнопленных,  досиживающих сроки уже в советских лагерях и появился в её судьбе высокий голубоглазый красавец, который сейчас лежал перед ней. 

 Господи!, как хорошо было вначале!  Ещё одна доченька, следом сыночек появились, вначале жили по  квартирам, поднатужились, дом купили, по выходным и праздникам всегда семейный праздник был, детей наряжали, словно новогодние ёлки и  в гости шли или просто гулять. Как весело, красиво и счастливо они тогда жили!

 В старухе пропадала великая артистка – все её чувства, как в зеркале отражались на  лице. Куда только делись морщины, жесткие складки?  Любой поглядевший на неё увидел бы перед собой не старуху, а просто пожилую женщину с мягкими чертами лица и приятной материнской улыбкой, так молодившей её. Даже волосы она успела поправить и теперь они красиво обрамляли её одухотворённое лицо.

 А услужливая  злодейка — память опять повела её в самые затаённые уголки, накрыла тёмным крылом.  Как выдержало её сердце, когда двое маленьких залезли на подоконник, навалились на  оконное стекло и оно не выдержало? Успела она поймать их, окровавленных, за рубашонки, обнимая и умывая слезами до приезда «скорой»…

 А когда на младшенького опрокинулось ведро с  горячей водой?  Когда ранней весной, младшенькая, бегая по лужам, провалилась с головой в канализационную канаву?
И здесь успела старуха (да, старуха, ибо в это время лицо её  уже трудно было назвать иначе), выхватила, не дала скрыться под водой, бегом приволокла домой, долго потом лечила от ревматизма…

 В этот момент слёзы ручьём хлынули из глаз старухи. Не смогла она удержаться от них,  вспомнив, что не было её рядом через какой-то десяток лет, когда утонула в городском пруду её кровиночка, некому было подать ей руку в нужный момент, некому было выхватить из воды…
Ох как сильно болит, разрывается сердце!  Колет и колет!  Старуха попыталась сесть поудобнее, что б не так саднило слева. Вроде, полегчало.  Рука, правда, онемела, видимо придавила нечаянно. Ничего, пройдёт. 

 А злодейка всё равно не отпускала, так и тянула в самую чернь. Отгоняла, отгоняла память, а всё равно пришлось вспомнить, как застала своего ненаглядного.  Не смогла она простить ему это.  Предложила уйти. А куда уйти, если «зазноба» сама в бараке жила?  Оставили всё, как есть. Может со временем всё образуется. Не образовалось. Не смогла она пересилить себя, хуже врага стал ей этот человек.  Вот тогда в её лице появилось то злобное выражение, которое так подходило к её прозвищу «старуха».
 
 Так и жили дальше. Ни дня без скандала.  Сама не заметила, как отдалились от неё дети, как при первой возможности старались уходить из дома, а потом и вообще разъехались.

 Она же по привычке старалась жить ради них, отдавая им всё что было, но даже внуки относились к ней настороженно. Может быть потому, что с её лица почти не сходило то постоянно озлобленное выражение?

 Она опять попыталась сесть поудобнее. Лучше бы она это не делала! Какой болью отозвалось измученное сердце! Как стрельнуло в левом боку!  А у неё не было сил даже застонать! 

 Но что это? Что???  Господи, это же моя доченька!  Живая и невредимая!!!

 Слёзы радости хлынули у неё из глаз.

  — Доченька, милая ты моя!  Доченька!!!, — едва шептали её коснеющие губы. 

  — Мама!  Мамочка!!!, — весело и радостно кричала её младшенькая, её кровиночка, подбегая к ней по волнам  пруда в котором  нашли её много лет назад…