Праздник, который был со мной...

Светлой памяти рано ушедшего от нас ЕВГЕНИЯ ШЕЛОБАНОВА посвящаю
 
 
 Неправда, что время лечит. Неправда, что оно-лучший врач. Почти жизнь прошла, а боль так и осталась, рана кровоточит. Порой кажется, что кровь из раны становится всё алее и алее, а боль-до невыносимости острее.
 
 Если время лечит, то сколько нужно прожить жизней, что бы затянулась эта рана, перестала кровоточить? Утихла, улеглась, наконец, боль?

 И что может сделать время как врач, если рану постоянно тревожить? Не специально, нет...

 Какое нужно лекарство, что бы не узнать в промелькнувшей лёгкой фигуре знакомый силуэт, обдавший жаром воспоминаний? Не сравнить увиденную вдали вершину с той самой...

 Не заметить пруд, озеро, полянку в лесу, аллею в парке, одинокое дерево, которые так и
кричат: "А помнишь?.. "

 А сколько дней в календаре молчаливо и постоянно напоминают о тех прекрасных мгновениях,
именно мгновениях, из которых были сотканы те счастливые дни! Это был настоящий праздник.

 Праздник, который был со мной.

… То лето было самое счастливое в моей жизни. Может быть потому, часто думал я, что тот год мы встретили просто здорово. Впервые мы встречали Новый год все вместе, одной компанией: два Вовки, Танька, Светка, Оксанка и я. Учились мы в разных классах, соседями не были, но как-то так случилось, что мы очень давно всегда были вместе.

 Один раз мы даже пытались вспомнить, с чего началась наша дружба, но версий было так много, что мы просто махнули рукой на эту затею.

 Новый год мы встретили как полагается: звоном бокалов с шампанским и поцелуями на счастье в новом году. Мы были почти взрослые: у нас уже были паспорта и в наступающем году мы заканчивали школу.

 Потом мы пошли гулять. Погода была сказочно новогодняя: на темном чистом небе сверкали яркие звёзды и, как ни странно, медленно падал пушистый мягкий снег. На площади, возле ёлки, был огненный карнавал: петарды, хлопушки, песни, танцы, гитары, гармошки...

 Под утро, когда разошлись по домам даже самые стойкие, случилось невероятное чудо: на небе начался самый настоящий звездопад! Астрономы называют это явление метеоритным дождём.

 Мы этого не знали и потому просто загадывали себе и друг другу самые сокровенные и несбыточные желания. Сбудься они — их хватило бы нам на несколько жизней...

 Весна тогда была тоже на удивление тёплая и ранняя. Снег сошёл очень рано и быстро. Так же стремительно, с треском освободилась ото льда речка и разлилась так широко, что временами перекатывалась через трассу, что шла вдоль неё, и тогда проезжавшие по трассе автомобили поднимали такие фонтаны, что издалека казались похожими на маленькие корабли.

 Хоть и нужно было усиленно готовиться к выпускным экзаменам, мы всё равно находили время, что бы сходить на речку, посмотреть на взламывающийся лёд, покататься на льдинах, побродить по лесу, собирая подснежники...

 Лето наступило точно по календарю, в день нашего первого экзамена — 1 июня.

 Я понимаю, что "сморозил" глупость, сказав, " лето наступило точно по календарю," но
именно в этот день, словно по команде, расцвели яблони, что для нашего северного города было совсем уже необычно. Необычным было и то, как всё это произошло: ещё накануне вечером не было даже намёка на цветение, а утром весь город вдруг оказался в кипенно- белых цветах.

 Не удивляйтесь, что в маленьком северном городке, вдруг оказалось так много яблонь. Картина вполне обычная для небольших городов, где преобладает частный сектор: завёз один селекционер-любитель что-то новенькое и через перу лет все соседи обзавелись тем же.

 Так что на экзаменах у нас все столы ломились от букетов яблоневого цвета. Грешно
конечно губить деревья, но кто об этом думает в таком возрасте ?

 Учились мы хорошо и на экзаменах действовали как Советская Армия в 1945 году: никто не сомневался в успехе, а на мелкие технические неувязки не обращали никакого внимания.

Готовились мы все вместе, одурев от занятий той же кучей шли купаться. Именно с этого времени мы с Оксанкой были почти всё время вместе. Много позже, я часто жалел даже это потерянное нами время "почти".

 Не успел отгреметь выпускной бал с традиционным "Школьным вальсом" (… В ясный погожий сентябрьский денёк, робко входил я под светлые своды, первый учебник и первый урок...), как начался туристический слёт, где мы напоследок решили защитить честь родной школы, которой отдали десять лет жизни и которую навсегда покидали.

 Родную альма-матер мы не подвели, она могла нами гордиться: впервые в истории школы мы заняли первое место на этих соревнованиях и получили право защищать, теперь уже честь города, на областных соревнованиях.

 До областного слёта было чуть больше двух недель и всё это время мы бездельничали самым наглым образом. Стояли "белые ночи" (наш город находится на одной широте с, тогда еще Ленинградом, ныне Санкт — Петербургом, но даже ленинградцы говорили, что наши ночи "белее", чем у них!) и мы до утра пропадали бог знает где, только не дома.

 Началась бесконечная череда праздников с народными гуляниями: День города, День молодёжи и прочие "Дни".  Жизнь города кипела, а мы вместе с ней и в самой её гуще...

 Я так и не познакомил вас с Оксанкой. Впрочем, что знакомить? Обыкновенная семнадцатилетняя девчонка. Невысокого роста, гибкая, стройная. Всегда загорелая, страшно
спортивная, до отчаянности смелая и бесшабашная. Большие голубые глаза, короткая мальчишецкая причёска, тогда она называлась "Гаврош", маленький задорный нос, красивые губы, шея, которую любой провинциальный поэт назвал бы "лебединой "...

 Характер, который не опишешь ни одним из известных способов передачи информации. Все традиционные методы завоевания авторитета в мальчишецкой кампании, вдребезги разбивались при общении с ней.

 Любую из названных ей книг она уже прочитала, на мопеде и мотоцикле и даже на машине умела ездить, бегала и прыгала не хуже парней, а про спортивные игры, волейбол, баскетбол или настольный теннис и говорить нечего...

 В общем, с ней нужно было постоянно быть начеку. Максимом Исаевым — Штирлицем или Джеймс Бондом. Правда, в роли последнего чаще выступала она.

 Замечтавшись как то, мы попали в совсем глухую и дальнюю аллею парка. Уже достаточно стемнело и по закону детективного жанра из кустов появились трое до одури упитых кадра. Они были на голову выше меня, что совсем не вселяло оптимизм. Обступив нас, они так и не успели приступить к традиционному "Дай закурить". Что-то маленькое и вёрткое вцепилось вдруг в волоса самому здоровому отморозку и начало таскать его по всей аллее. Очевидно, именно так воспитывали его дома, потому что он даже не пытался сопротивляться.

  — Убери от меня эту бешеную, — буквально через несколько секунд взмолился он, срочно ретируясь, получив свободу и таща за собой своих "гвардейцев".

Что оставалось делать мне?

— Как легко можно обидеть человека,- тоном клубного джентльмена глубокомысленно произнёс я, — бедняга, как и Остап Бендер, после этого, он, наверное, совсем потерять веру в человечество...

— Что совсем даже не смертельно, учитывая его состояние, — ничуть не смущаясь закончила за меня Оксанка.

Вдалеке звучала песня Высоцкого: "… их восемь, нас двое, расклад перед боем не наш, но мы приняли бой..." Не знаю, как всё это ассоциировалось, но с тех пор, вот это
высоцкое "Нас двое", стало для нас что то типа девиза, талисмана.

 Наш город был молодым и построен по классическому советскому стилю: в центре-огромная площадь с Дворцом культуры и фонтаном, по краям площади городские и партийные учреждения, центральный универмаг и ресторан. Вобщем, всё как у людей.

 Дворец культуры был построен недавно. Большое красивое современное здание, с огромным козырьком над входом и полностью стеклянной стеной зала, где проводились танцы. В тот вечер мы просто гуляли. До нас донеслась музыка, явно с площади. Мы переглянулись. Ансамбль, который играл в ДК, было едва слышно даже на площади, а мы находились довольно далеко от неё. На площади ансамбль не играл никогда. Мы начали фантазировать.

… Наверное, в честь праздника, в ДК открыли окна и в них выставили акустику, что б повеселить народ перед танцами… А народ не будь дураком, стал танцевать под эту музыку прямо на площади...

Оксанка фантазировала больше всех. Её несло, как Остапа Бендера в Нью — Васюках:
 
— Представляете, вся площадь танцует, а музыканты играют и поют стоя на козырьке! И микрофоны и аппаратура и колонки, всё на козырьке! А солисты входят и выходят через окно в зале. И музыкантам здорово: не нужно никуда выходить покурить...

Смеясь и добавляя всё новые и новые преимущества танцев на свежем воздухе, мы дошли до последнего поворота на площадь, повернули и остановились поражённые: танцевала вся площадь, музыканты играли стоя на козырьке, там же находилась аппаратура, через открытое окно кто то постоянно лазал из зала на козырёк и обратно… И даже некоторые музыканты играли с сигаретами в зубах!..

 Областной туристический слёт поразил наше воображение: ничего более грандиозного и необычного нам ещё не приходилось видеть. Встречали нас не цветами и музыкой, а скромной табличкой, на краю платформы, с нарисованной на ней стрелкой и надписью " Слёт". В конце более чем полутора километрового пути по лесной дороге, находился не фешенебельный отель с ресторанами или, на худой конец, общага с захудалой студенческой столовкой, а всего лишь одна большая палатка с надписью "Штаб слёта".

Нас проводили на отведенный нам, пока ещё пустынном берегу пруда, участок, показали, где брать воду (почти рядом, метров 500 — 600), где туалет (примернона таком же расстоянии).

 Дрова можно было брать везде, с условием не рубить живые деревья и кустарник. К вечеру вдоль берега пруда дымилось более сотни костров.

 На следующий день было открытие слёта. Была огромная поляна, которую амфитеатром окружали холмы. На поляне, из нескольких грузовиков с опущенными бортами, сделали сцену.

 В центре поляны — пока ещё не зажжённй, более чем трёхметровый костёр.

Организаторы слёта были больше туристы, чем политики и свели к минимуму занудную торжественную часть, "предоставив слово" отличному вокально — инструментальному ансамблю. Зал, вернее лес, взрывался аплодисментами после каждой исполненной песни.

 Концерт заканчивался, со стороны города послышался шум, летел вертолёт. Пока он делал круг над поляной, "сцену" переместили на край поляны, там же сел вертолёт. Из него вышел капитан команды — победительницы прошлогоднего слёта, с переходящим кубком в руке, выполненном в виде факела. Факел был зажжен от Вечного огня на площади Павших коммунаров областного города.

 От него был зажжен костёр слёта. Потом были танцы под живую музыку ансамбля. Сейчас это
слово  "романтика" прочно забыто, а тогда...

 Помните наверное: "… мы с тобой осторожно, в тихом вальсе плывём. И поляна лесная, закружилась слегка. А вокруг голубая, голубая тайга..."?

 В августе у нас начались первые неприятности. Дала сбой тактика Советской армии в 1945 году. В институт поступили только мы с Оксанкой и Танька. Двух Вовок с перерывом в день откровенно "завалил" на экзамене по физике один и тот же преподаватель, а Светка, глядя на них, просто "перегрелась" и не смогла решить на письменной математике несколько элементарных для неё примеров.

 Переживали ли мы?

 Конечно! Но в тоже время мы уже понимали, что после школы начинается другая жизнь и дороги в ней не всегда будут усыпаны розами или их лепестками...

 Я не оговорился вначале, сказав, что счастливым в тот год было только лето.

 Потому что случилось всё в первый день осени, 1 сентября.  В этот день, мы по традиции всегда ходили после школы в лес.

 Первое сентября в том году выпало на воскресенье, и у нас была возможность не нарушить традицию, поезд отходил вечером.

 Нас собралась большая кампания, человек десять. Пошли на красивую вершину, которая была видна из любой точки города и стояла на берегу речки, нависая над ней.

 В своё время, в самое жаркое лето, городские смельчаки любили нырять с неё, но потом на пруду, где вода была теплее, сделали вышку и надобность в подобном героизме отпала сама собой.

 Незадолго до этого по телевизору показали фильм "Кавказская пленница " и девчонки напевая задорное "Где-то на белом свете...", на каждом камне демонстрировали уже подзабытый твист. "Шуриков", просящих девушек идти по ровной дороге, тоже хватало и даже на их лукавое "А может...?", всегда находилась кандидатура на роль "ишака", что бы показывая на него, твёрдо сказать: "Нет! Он!". Было весело, был костёр, шашлыки и, конечно, сухое вино.

 Потом решили сфотографироваться. Прямо у обрыва. Утихомирить разгулявшуюся кампанию было нелегко, все дурачились, ставили друг другу "рожки". В конце — концов, я "психанул" и сворачивая фотоаппарат сказал, что птичке надоело ждать и она не хочет вылетать из объектива фотоаппарата. Толпа примиряюще загомонила "мы хорошие, мы больше не будем", а Оксанка даже поцеловала меня, перед тем, как дисциплинированно "встать в кадр".

Весело помахала рукой...

Такой я и запомнил её. С приветственно поднятой рукой, причёской и улыбкой Нины, комсомолки, спортсменки, студентки и просто красавицы. С губами, еще не остывшими от поцелуя...

… Я не увидел Оксанку в видоискателе фотоаппарата, но все же нажал на затвор, который сработал почему то с громким всплеском. Ребята ещё не поняли в чем дело, а я уже бежал к обрыву, твердя, что с него ныряли сотни людей.

"Оксанка, нас двое!"

Хотел оттолкнуться, но нога попала в пустоту и я позорно полетел в воду. На моих глазах, огромный валун, с которого сорвалась Оксанка, тяжело и как бы нехотя, ухнул в воду.

На то самое место, куда долей секунды раньше, упала Оксанка.

… Упав в воду, я ударился о тот же валун, но удар был смягчен двухметровой толщей воды.

 Оксанке же, валун нанес " травмы, несовместимые с жизнью ". До берега было недалеко и я успел вытащить её на берег, прежде, чем потерял сознание. Я ничего не помнил и об этом узнал много позже. Полагаю, что мою роль сильно приукрасили, всего скорее, нас просто выбросило на берег течением.

 После больницы я "перекинул" документы из института в военкомат, благо начинался
осенний призыв, и уговорил военкома призвать меня с первой партией.

 В том городе я бываю очень редко. У меня нет ни одной фотографии Оксанки — беда всех сапожников и фотографов. Даже последняя плёнка оказалась безнадёжно испорченной — я прыгнул в воду, не сняв фотоаппарата.

 Институт я всё же закончил. Не тот, в который мы поступили и не по той специальности.
Помня, как восхищалась Оксанка парнем, который закончил два класса в нашей школе за один год, второй и третий курс института я тоже закончил за один год.

 Единственная материальная вещь, которая напоминает о том счастливом времени и об Оксанке — билет участника областного слёта туристов.

 Маленькая разноцветная брошюрка, с выполненными, в форме детского рисунка, мальчишкой и девчонкой на обложке.

 Глянцевые, весёлые, так и не потускневшие от времени, с рюкзаками, они всегда напоминают мне о том прекрасном лете, о том празднике, который был со мной.

Э П И Л ОГ

  С тех пор прошло много лет. Наши потери увеличились. И прошлое тоже случайно напомнило о себе...

 Недавно от нас ушла неунывающая Светка.

 Незадолго до случившегося мне удалось с ней повидаться — она лежала в центральном онкологическом центре, якобы на обследовании. Шансов "выкарабкаться" у неё практически не было. Она перенесла страшнейшую в своей жизни трагедию: в Чечне погиб её единственный сын. Он был офицер, старший лейтенант.

 Видимо, он настолько насолил чеченским боевикам, что те так и не отдали его тело. Пережитое ли, неизлечимая ли болезнь, а может всё вместе, настолько изменили Светку, что я не узнал её. От бывшего комсомольского, позже партийного работника, а ещё позже преуспевающей бизнес — вумен, как она часто любила называть себя, не осталось ничего.

 Мы проговорили несколько часов, последние полчаса, больше молчали, стоя у окна в холле, не в силах попрощаться. Оба понимали, что эта встреча — последняя.

В какой то момент, Светка задумчиво, словно говоря сама с собой, тихо и как то безжизненно сказала: "Я всё время жалела вас, тебя и Оксанку… Особенно её… Вы так любили друг друга… А теперь я ей завидую… Она лежит вместе со своим ребёнком, а я буду лишена даже этого..."

Я вздрогнул. Взглянув на меня, она испуганно вскликнула, прижав ладони к губам, глядя на меня округлившимися глазами: "Ты не знал?"

Я отрицательно покачал головой не в силах вымолвить ни слова. Я плакал...