Никифорова вина

И-и-и, милай! Да куда ж ты пойдешь на ночь глядя? Да еще мимо Никифоровой Вины. Что за Никифор и кака на нем вина? Грешник он был великий, Никифор-то, за то и кару несет страшную. Ты, милай, приляг, отдохни да послушай, что бабушка скажет.
Тут вот недалече дом прежде стоял. Сейчас-то от него только стены остались, а прежде красивый был, прям дворец, и комнат много. А хозяин этому дому был наипервейший в округе купец Никифор Коромыслов. Сам-то он, как у богатых заведено, в городе жил, лавки у него там, магазины, а здесь сестру родную поселил, Елену Мефодьевну. Она даром что купеческого рода, многих благородных краше была. Только хворала все. И такой-то ведь странной хворобой: посмотришь – хороша девка, пышна, румяна, прям кулич пасхальный, все при ней и говорит умно. Только вдруг посередь разговора того замолчит, побелеет вся и глядит, будто смертушку свою увидела. Уж Никифор к ней самолучших докторов из столицы и аж из самой заграницы выписывал, да те ничего понять не могли. Ей, говорят, болезной, свежий воздух нужен и душевных волнений поменьше. Вот Никифор здесь сестру и держал и не пускал к ней никого, чтоб не волновали, значит. Только люди говорили, что хворь-то тут непричем. Отец Никифора, слышь ты, когда помирал, все свое имущество сыну завещал, но наказал, чтоб сестру не обижал, поил-кормил, а как замуж соберется, хорошее приданое ей дал. Вот купец и боялся пуще сглаза, что сестра с кем сговорится. Так-то вот.
Вот однажды, поздней осенью дело было, приезжает Никифор на эту дачу. Ну, чаю-кофею с сестрой попили, то да се. И вдруг она ему говорит что, мол, дорогой брат, когда я умру, не давайте три дня мое тело из дома выносить. Ну Никифор, понятно дело, в крик, что-де за нелепые фантазии! Но Елена Мефодьевна на своем уперлась. Делать нечего, пообещал. А утром встал, выходит, глядь – нет сестры. Кофею попил, погулял, а Елены Мефодьевны все равно нету. Никифору это странным показалось, пошел в комнату сестры. А она лежит уже холодная!
Никифор погоревал, поплакал, но делать нечего. Позвал попа, старух – тело обмыть, гроб заказал. Гробовщик быстро управился, и покойницу вечером в ту домовину уже и положили.
А на другое утро заходит купец в комнату, глядь – а мертвая глаза открывает! Никифор детина здоровый был, схватил крышку, аккурат она рядом стояла, гроб закрыл, гвоздями заколотил. И бегом к начальнику местному. Так мол и так, хочу срочно похоронить умершую сестру. И барашка в бумажке на стол. А начальнику что? Ему только в радость, что мертвое тело в дому лежать не будет. Опять же, чего деньги не сделают? Решили в тот же день похороны устроить.
А к Никифору в то время дьячок пришел над мертвой читать. И слышит тот дьячок, будто в гробу шебаршится кто-то. Он и спрашивает Никифора: мыша, что ли, с покойницей заколотил? А тот ему отвечает: не, мол, часы тикают. И ассигнацию дьячку в руку. Так вот.
Елену Мефодьевну на городском кладбище хоронить должны были, но Никифор велел на деревенском, к дому поближе. Народу на похороны полтора человека собралось, все случайные. Людям странным показалось, что покойницу в закрытом гробу хоронят, но Никифор кричал, что не может сестру мертвой зреть, и долго на могиле рыдал. Все и поверили.
Все, да не все. Был на кладбище один студентик. То ли родственник дальний то ли Елены Мефодьевны воздыхатель тайный, то ли просто из любопытства забрел, студенты народ дотошный. Вот этому и стало интересно, отчего такая спешка да почему гроб закрытый. Да к тому ж послышалось ему, что в домовине кто-то стонет. Ну да день был ветренный, на кладбище деревья скрипели, он и не стал шум поднимать, думал, померещилось. А потом на досуге задумался да и заподозрил душегубство или другое какое черное дело. Сговорился с людишками, которы на кладбище работают, ночью могилу разрыли. Открыли гроб. С нами крестна сила! У покойницы-то все лицо от слез мокрое! Платье у горла разорвано, волосы разметались, и руки она словно на молитву сложила. А пальцы-то все в крови и ногти обломаны.
Скандал, конечно, большой был. К Никифору подступали, к дьячку, к старухам, что тело обмывали. Старухи все как одна: давно, мол, этим делом занимаемся, мертвого от живого всяко отличить сможем, только покойников моем, а живые пущай в баню идут. Из Никифора вообще слова не вытянуть было, только выл. А через неделю на могиле сестры повесился.
И вот, говорят, не нашла душа его покоя. Кажду ночь в старом доме голосит, прощения у сестры просит. Так-то вот.
Эй, милай, да ты заснул никак? А и то верно, спать ночью надо, а не мимо проклятых мест ходить. Вот ведь воет, ох, и воет же! Упокой, Господи, душу грешную Никифора Коромыслова, брата моего…