челик и истории

да ладно уж, чего там, совсем не побеспокоили вы меня своими длинными историями о том, что было. утро вечера мудренее и с этим не поспоришь: экзальтация чуйств отколобродила, 
воспарение осело, распаленность и воспаленность утихомирились и улеглись втихоря.
выгоды ли ищете — ищите, на здоровье, справедливости ли — может и улыбнется удача, себя
ли, любимого, — но, тут уж, дудки. так и пролетела эта жизнь, день за днем, ночь за ночью, незаметно, монотонно, суетно, глупо и буднично повторяясь

«эх, надо бы форму придать стихотворную,
чтобы  не сляпать чушь смехотворную,
рифмы буду подбирать с напряжением,
морду строить буду умную, с выражением»

ожидания не оправдались, предположения оказались неверными, изменить что-либо было почти что невозможно, заварил кашу – так вот теперь и расхлебывай. ну-ка, вспомню то, чего не было, может, оно и было, но просто забыл. странный опыт этих странных людишек, живших когда-то в прошлом. ведь жизнь словами описывать глупо, можно пофантазировать, можно улыбнуться, но понять что-то и рассказать еще об этом — тут уж, прошу, увольте, не дано сие. и для чего мир разделили на видимый и невидимый и какой из них важнее для челика? как соотнести ограниченный срок земной жизни и жизнь бесконечную? жизнь просто отмечалась фактом своего существования, без глубокомысленных выводов и затейливых пространных теорий. неужели так вот важны все эти ваши события? и зачем страсти челиковские утихомиривать? а кто видел душу, расскажи о ней, что попусту языком чесать. ну-ка, почувствуй, обомлей, замри. бродили мысли, неизвестно где шлялись, искали что-то у сотоварищей, ни на чем не останавливались, пытались все разузнать побольше о проявлениях таинственных. по разному живут, по разному умирают, по разному развлекаются в этой жизни, считают жизнь своей и всячески борются за счастье. некоторые — только, чтобы отметиться, повесить, так сказать, жетончик на место уготованное, ну и опять же, тонус восприятия удержать на должной высоте. скоротать век и без того не длинный было не хитрой забавой -игрушкой, а жизненной необходимостью — без нее и не порадуешься, и не погрустишь. плетка и морковка к цели дорогой проведут осла серого, ушастого,  упрямого, строптивого. Бога распинают и по сей день, и Он должен был умереть на кресте, потому что людишки возомнили о себе не то, кем они должны быть на деле. вот и попробуй, не осуди тут никого, ведь надо осуждать лишь грех, который в челике. ну как, получилось? и не получится. а почему? потому что Бога людишки не боятся, вот так вот. быть вовлеченным в систему взаимных претензий и не иметь возможности вырваться из этого ада, нет уж, лучше необитаемый остров осваивать. а в кадре реалити шоу неестественно жались актеры,  пытаясь изобразить чувства и вызвать у зрителя ответные в надуманной сцене о добром общественном преобразовании. самолюбование этих артистов своей игрой и манерой быть ироничными не то, чтобы отталкивало, нет, они придавали действу налет цинизма. убивают, снимают убийство, выставляют на всеобщее обозрение, показывают в новостях, приучают к новому порядку легкого нарушения заповедей Господних. слово для них — не просто слово, оно образ являет избранным, который ведет их по жизни и указывает дорогу после нее.

«а что ему слова -
он их не замечает,
родился с ними он
и с ними он умрет.»

выкину-ка в пустоту слова ненужные сейчас, пущай тамо отлежатьси, наберутьси смыслом, напитаютьси отравой губительной, превратятьси в инфу зазорную. ценности свои взлелеянные надоть таким образом обнаруживать, шобы не метать потом бисер перед свиньями, доказывая, переубеждая, переиначивая все. кричал он, как ему казалось, достаточно убедительно, однако желаемого действия крик не производил, но лишь обнаруживал слабину и вздорность. башни сносило, крыши ехали – такая вот стояла тишина. тонкий материал души не позволял сочинять особо вычурные фасоны, он иногда рвался и раздирался, поэтому-то и приходилось останавливаться на простых, проверенных решениях. много разных выражений было и про душу, но, к сожалению, разговор беспредметен, ибо что есть душа толком никто и не знает, всякую бодягу разводят понапрасну. людишки на одной волне понимают друг друга и готовы душу положить за искреннего своего. все они везде ищут искренности в проявлениях чуйств, однакоси. а впрочем, какое нам дело, как оно разрешится все равно, мало кто разбирается в вопросах смысла жизни и смерти, а те, кто и разбирается, там исчо не были и ничего толком не расскажут. одинокая старость. доживание. герои молодости в немощи, малодушничают. жизнь — ты несправедливая, кричат они. новые обстоятельства по-новому заставляли взглянуть на события, происходящие вокруг и около челика. и пусть удивлять был нацелен выступающий из ярмарочного балагана реалити шоу, флаг ему в руки, и пусть не сетует потом на судьбу, что не срастается у него что-то по жизни. зайчики-попугайчики толпой управляют. удобно, выгодно и сердито. массовая культура на то и прививается народу, шобы оно какнить сподручней лопушить було. людишки создали свою цивилизацию и наслаждались жизнью, как могли. огорчительно было для них лишь то, что жили они недолго, хотя и желали бы пожить. монстр-социум был похож на чудовище желеобразное, колыхающееся, со множеством присосок-щупальцев, впитывающих полезное для себя любимого из того, что вокруг. мемориалы памяти скрывали просчеты начальников, обличая их перед новыми поколениями. одних били, другие молчали, третьи декламировали, четвертых сажали, пятые возмущались, шестые шествовали, седьмые потирали, восьмые защищали. особенно, людишкам нравились сказки из их истории и из жизни, они с удовольствием пересказывали  друг другу, додумывая  по ходу, кто бы чо сказал или кто бы чо сделал бы. изо дня в день, рекламы мастера формировали потребности и закладывали смысл существования миллионов своих страстных потребителей, играя на низменном и принижая высокое. чем больше дебилов, тем лучше для монстра. одни топили, другие полоскали, третьи удерживали, четвертых обманывали, пятые призывали, шестые отказывались, седьмых кончали, восьмых возвеличивали. жернова монстра-социума давили, перемалывали до тонкой субстанции бывшее некогда жизнеспособным, превращая в пыль, труху свободолюбивые выплески индивидуйчика. радость общения реализовалась у них в разговоры разговаривать, проявлять себя и собеседников, как личности пожившие и повидавшие. память заполнена фотками, песенками, фильмами, ну и еще какими-то программками для работы с файлами. одни считали, другие решали, третьи вешали, четвертых проклинали, пятые смердили, шестые головотяпствовали, седьмые усмиряли, восьмые пользовались. челику не хотелось материализоваться, бестелесным духом быть было куда прикольнее, опять же с приятелями своими можно было пошутить незлобиво, с теми, которые ого-го. и что, интересно знать, знаешь ты, челик, такого, о чем бы не знал и не смог бы догадаться другой, скажи прямо, не лукавь опрометчиво. почему это не уничтожен до сих пор этот мир людишек в ядерной, химической, бактериологической, психологической войнах, вот тебе вопросик. предоставление нужного образа считалось, скорее, нормой, чем исключением, ибо таковы были условия контракта на услуги для вновь прибывших из временных потоков. фразы обстоятельств безнадегой окутывали и беспричинно удручали своей безысходностью. и только отчаяние смогло подвигнуть на последние трепыхания. много книжного — мало жизни, много слов не обустроенных, не обязательных, много фраз расхожих, бедненьких фантазий, мало смысла и пронзительности безмятежной мало. мультики рисовались в его воображении, но не переводились на материальные носители, поэтому-то образы могли свободно меняться в зависимости от настроений и пожеланий. за обидами на свою судьбу скрывалась греховная тяжесть души неприкаянной, не могущей взлететь над суетою обыденности. цифры обольщали доступностью своею и способностью к манипуляциям с ними, и при этом известный результат получался простым нажатием кнопочек. истории, вроде, разные, а суть одна — всяк сверчок знай свой шесток и, уж, коли взялся за гуж, то, уж, не говори, что не дюж.

«заверните в слова 
мне вон ту мыслишку, 
пожалуйста, будьте так 
любезны, не сочтите за труд»

ну и живи ты, челик, как тебе захочется, делай, что считаешь нужным, радуйся удачам своим, плачь над обидами, отпускают тебя — улетай. вот и опять поймали челика на попытке доверить самое важное, дорогое этим мерзким и отвратительным словам. и чтобы определиться, то есть положить предел, они еще долго разговаривали обо всем и ни о чем и лишь только потом, после всего, разошлись