Ласковое сердце

Ласковое сердце   
  Рано по утру так свежо пахло сырой травой и свежескошенным стогом сена, что Ордегасту снова представилось, что он в родном королевстве и сейчас, разбуженные рассветом, проснуться и пойдут по своим делам жители его города. Но нет – это всего лишь его видение. Облака, уже белые, как мягкая перина, обвело золотистым контуром, и жёлтым, лучистым глазом, из-за одного из них, за рыцарем подглядывало солнышко, когда он мягкой поступью, крадясь как привидение, вступил в земли дракона.
    Здесь была тропка, не больно натоптанная, но видно, что жилая – травка вон примятая, мох сухой, а впереди замок. Замок был уж совсем какой-то для жизни непригодный и зачем только его построили и кто?! Во-первых: он был очень высокий и очень узкий, так что одновременно на одном ярусе в нём могла располагаться одна келья и не более, а высотой был такой, что красные стяги чьего-то королевства вальяжно развеивались над одним из облаков, который протыкала башня замка. Что бы это увидеть Ордегасту пришлось звякнуть доспехами и круто запрокинуть голову. Казалось, в такой вышине могут селиться только птицы. А во-вторых: уж очень мрачным было это строение, совсем уж было невероятным то, что в нём жили люди и так его запустили – вон по одному из изгибов кладки плющ ползёт вверх, а во множестве тёмных глазниц окон движутся стремительные тени – это летучие мыши, никак не иначе. Грома и молнии только не хватало. Непонятно, как солнце могло так радостно светить в этом гиблом месте?
Вдруг откуда-то послышалось пение. Где-то совсем рядом — со стороны замка. Пение было лёгкое, заунывное и летело по воздуху, как белое пёрышко. Оно исходило сверху, точно сами деревья – высокие, медностволые сосны, выросшие на пустыре и от этого раскидистые, как дубы, пели свою песню горькой судьбе. “Не иначе это принцесса”, – подумалось ему, и сердце звонко застучало по броне, как молоточки в кузнице у Гефеста. Подул ветер, и развевающаяся накидка обняла его, как родного, будто почуяла опасность и защитила от всех невзгод.
Она сидела на балкончике, между двух каменных изваяний не то драконов, не то каких-то крылатых бесов, высоко над землёй и была фантасмагорией в этом пейзаже. “Такой прекрасной птице нужна золотая клетка, а не каменный острог, в который и душегубцев-то сажать бесчеловечно”, — подумал заворожённый Ордегаст. Принцесса совсем не догадывалась что он здесь, пришёл, что бы взять её за руку и увести с собой, подальше от этого мрака. Ветер, иногда залетавший к ней на балкончик, игриво пугал волоски в причёске у красавицы, и она, поглядывая куда-то вдаль мечтающим взглядом, укладывала их назад. Рыцарь заметил, как весело блестят драгоценности в её волосах, на шее и на руках, а на голове, аккуратно заплетенный, красовался совсем свежий цветок розы. Платье на ней было нежно-шёлковое, словно было сплетено из самых тонких паутинок, это было видно даже отсюда. По тому, как подол свешивается с балкона вниз, можно было определить, что такой длинный он предназначен для того, что бы пажи поддерживали его сзади на светских мероприятиях: приёмах и балах, здесь же он оказался совсем бесполезным. Драконы любят всякие блестящие вещи, наверное, потому он и держал её здесь – драгоценный цветок, поющую в неволе птичку.
Забрал Дракон-Кровопролитец их забаву принцессу Василиночку уже много времени назад. Много воинов побывало здесь — у стен змеева замка и никто не вернулся, видно сильно уж любил он свою игрушку, что так долго времени охранял от всяких посягательств. Кровь забурлила у Ордегаста под латами и красной рубахой с гербом королевства – чёрным орлом, такую надевали только на поединки, а в душе угрожающе зашипела кобра, даже капюшон раскрыла в своей страшной важности. Что-то он увидел краем глаза, какое-то уверенное движение между деревьев, что росли вокруг. Вот оно! Ордегаст замер, но сердце заколотилось как взбесившееся, как понёсшаяся галопом лошадь, испугавшаяся треска грозы. В преддверии битвы меч в ножнах начал задорно звенеть и даже, казалось, немножко подпрыгивал, пытаясь побыстрее вступить в битву.
Рыцарь осторожно, лишь слегка шурша красной накидкой, сделал движение, но споткнулся, не удержался, и громко звякнул ногой в железном башмаке. И тишина. Хотя что-то было в этой тишине, какое-то движение и такое чувство, будто со всех сторон стадо оленей, учуяв подкрадывающегося волка, замерли и смотрят. А потом вокруг замка будто вздрогнуло всё: каждый глаз, каждый куст, каждая травинка вздрогнула, и поглядели на него. Птицы, бороздившие небо, как утлые лодчонки, вдруг скрылись в чертогах замка и затихли. Увидел он его  — догадался герой и покружился вокруг свой оси, осторожно извлекая меч из ножен.
Он думал, что всё будет по-другому:  он вызовет проклятого змея на честный бой, и они сразятся в чистом поле, но от всего, что происходило, потягивало какими-то подвохами и трусостью. Оно и лучше – Ордегаст не раз усмирял трусливых подонков, ведь, как никак, он благородный принц.
Вот ветерок резко обволок его лицо – тёплый и приятный. Тут же смолк. Такой ветерок мог возникнуть лишь в одном случае – если кто-то промчался мимо. Он даже заметил это длинное, будто хвост гигантской змеи – сначала притворившийся корнем дерева, он вдруг взметнулся и скрылся за гранитной кладкой замка. Нужно было что-то предпринимать, потому что хищник стал вести себя более нагло и как только он почувствует, что возымел над ним полную власть, то тут же нападёт в отчаянной попытке уничтожить Ордегаста.
Принцесса видимо до сих пор не замечала всего происходящего и поэтому сидела совсем независимо, напевала какую-то старенькую песню под нос и мечтала о принце, который придёт за ней и спасёт от ненавистного монстра. Как он хотел ей крикнуть: “Василиночка!”, но сейчас нельзя отвлекаться, т.к. кругом тишина. Бесконечная, словно триста миль тишины. От этой неизвестности острый, колющий страх тыкал его в желудок, обнимал холодными лапами за плечи, но не мог справиться с его железным самообладанием. В окончательной попытке вызвать дракона на дуэль рыцарь выставил перед собой меч и тот ослепительно сверкнул глянцем, почти что ударил молнией через лес к замку, пройдя сквозь луч солнца и  заблестел мягким, переливающимся светом, и тут она его заметила.
Повернула к нему голову и единственное, что нарушало тишину – её пение – умерло. Он смотрел на неё, а она на него широко раскрытыми зелёными глазами. Руки её, в белых перчатках, безвольно упали вдоль тела, а лицо приобрело нездоровый бледный оттенок. Сам не ожидая того, будто и не за этим пришёл, Ордегаст увидел дракона, потому, что тот тоже потерял чуткость, и, почти уже подобравшийся незаметно, теперь повернул иссиня-чёрную морду к предмету своего вожделения. Шипы на его затылке, до того лежавшие плашмя, вздыбылись и он резко повернул голову к рыцарю, громко зарычал и, забыв про всякую осторожность, бросился. Его крылья вдруг раскрылись как паруса бригантины, и эта кожистая пелена закрыла собой всё, включая замок и солнце, которому на самом рассвете удалось полюбоваться на легендарную битву.
В лицо рыцарю полетела ощеренная пасть. Ощущение такое, будто тебя заглатывает разверзшийся ад с зубами, каждый из которых с приличный кинжал. Ордегаст отпрыгнул и пасть щёлкнула на пустом месте. Не успей он этого сделать, дракон смял бы его как железную банку, не оставив на жизнь ни шанса. Ещё один выпад в его сторону, но теперь принц не только успел увернуться, но и чиркнул мечом на излёте. Даже не думал, что попал, но когда обернулся, встав в позу разьярённого пса, то увидел, что острая боль прошила дракона через плечо к груди, и рана засочилась бардовым, как свекольный сок. Змей поднялся над землёй, задевая воина ветром, и громко хлопая, будто в самой его голове. Ударил прямо, но змей увернулся так прытко, что Ордегаст опешил и тут же получил удар хвостом по голове.
Кровь ударила в лицо, и оно набухло, как спелое яблоко, переполненное соком и готовое, от напряжения, лопнуть. Шлем слетел с головы, покатился по траве и расцвёл в низких кустиках красным плюмажем. Хотел было встать, но толкнуло в спину больно. Повалился вперёд, перекувырнулся. Когти разорвали накидку, но челюсти вновь сомкнулись на пустом месте, зато теперь Ордегаст достал его прямо по голове, разрубив толстую чешую как топором полено. Дракон отпрянул и взревел: с морды потекла густая масса жутко красного цвета, какой только бывает, наверное, в самой сердцевине сердца. Секунда затишья и вновь схватка. Безразборочный удар меча в массу шипов, когтей и зубов, которые нависли над ним. Сморщился от того, что его ударило крылом и, где-то рядом, когти взбороздили пустую землю. Сорванные ветки летели вниз сплошным потоком, мешая ему сосредоточиться. В пылу схватки он совсем не замечал своих ран, только бил, поражая удивлённое животное, которому доселе никогда не приходилось сражаться с таким мастером.
Ордегаст вошёл в тот самый раж, который обычно бывает на королевских поединках, когда всё тело звенит от бодрости и единственное, непреодолимое желание в эту минуту — поразить соперника, как можно больнее, свалить его на землю мощным ударом своего меча, и он бил и разил змея с небывалой меткостью и проворством. Дракону тоже удавалось отбиваться, но куда там. Этот маленький человечек, закованный полностью в железо, как какой-то очень твёрдый и ядовитый жук, которого просто невозможно раздавить как всех прочих, от которого нужно бежать, но бежать уже бесполезно, потому что ты его неслабо рассердил и теперь этот жук сделает всё, что бы устранить обидчика, вцепиться в самое сердце своим единственным острым жвалом и перешагнуть через его труп.
Дракон выкрикнул отчаянный клич боли и свалился на спину. Перевернулся. Сделал попытку выпада, но меч снова вспорол его кожу, больно, как разьярённая собачонка, вцепившись в шею. Как, наверное, жалел дракон, что они не стайные существа и привыкли жить по одиночке, отчаянно защищая свою территорию от своих же братьев, и в эту трудную минуту, те драконы, с которыми он резвился в детстве, теперь не придут на помощь, а в случае его гибели от рук, пришедшего на выручку человеческой женщине, принца, просто займут его замок.
Ордегаст поднял свой шлем, с красным роскошным оперением, и надел на место. Дракон смотрел на него, приосанившись на раненую ногу, и тяжело дышал. Грудь его громко раздувалась и опадала, но он тоже был, по своей сути, рыцарь, и отступать, отдав честно отвоёванную принцессу, какому-то рыцарю-самозванцу, он не стал бы. Бросился, израненный, ослабший, но раненая нога подвела его, и он распластался перед рыцарем совсем беспомощный, подставив для удара беззащитную спину. Ордегаст приготовился к последнему удару, но тут…
…из замка выбежала принцесса и рыцарь забыл о проклятом драконе, опустил меч и снял перед дамой шлем. Поклонился, соблюдая все правила хорошего тона и посмотрел на неё исподлобья. Это была зеленоглазая девочка с цветущими губами и белейшими волосами, такими белыми и нежными бывают только пенные барашки на волнах у берегов его королевства. Она посмотрела, как он смотрит на неё, и заулыбалась прелестными ямочками на щеках. В груди у Ордегаста расцвела, необычайно красивым, тропическим цветком, неземная радость. Эту диву можно было запросто представить сидящей в распустившемся бутоне розы, в этом её платьишке, с крыльями бабочки за спиной, не меньше.
Рыцарь решил подождать с казнью дракона и тот лежал у него в ногах, шумно и прерывисто дыша. Кровь сочилась из него в рыхлую землю, и она впитывала её, как проголодавшаяся, без остатка. “Возможно, что моей помощи и не понадобиться“, — подумал принц, поглядев, как змей издыхает на его глазах.
-Здравствуй Василиночка! – сказал он, совсем потеряв тот свой грозный вид, который был ещё мгновение назад. Она сначала радостно побежала, уже готовая броситься ему на шею, но потом, видимо вспомнила, что она всё-таки царских кровей, и пошла медленней, ступая по царски. Это всё же не смогло её заставить весело посмеиваться и прыскать от радости, чем немало умиляла храброго воина. Он ждал её у поверженного врага, держа под мышкой шлем и убирая в ножны, хорошо сослуживший, меч.
Подойдя, она вложила свою, исхудавшую, паучью, словно сухие веточки ладошку в его мощную, состоящую из мяса и крови, ладонь и пока он целовал её, разглядывала его лицо. По её виду он понял, что принцесса абсолютно всем довольна, так как неустанно хихикала и из глаз её так и прыщет слезами радость.
-Отвернись, принцесса, не достойно тебе смотреть, как я добью этого гада.
-Не надо,- попросила она и обняла его за металлический наплечник, — хватит уже с него.
-Он так долго держал тебя здесь — в этом замке… Дракон должен ответить за все свои злодеяния!
Но принцесса снова остановила его:
-Посмотри, как он истекает кровью! Змея умрёт и без твоей помощи, лучше пойдём отсюда поскорее.
Он внимательно посмотрел в её зелёные очи, которые сверкали на солнце как драгоценности, и убрал руку с эфеса меча.
-Может ты и права, но я бы не стал его оставлять так, — последние слова он пробубнил уже под нос, недовольный тем, что ему помешали совершить правосудие.
 Ордегаст повёл её между деревьев, прочь от проклятого замка, наполненного страхами и летучими мышами, а Василиночка успела в последний раз взглянуть на поверженного дракона. Увидела, как его чёрные глаза, чернее самой непроглядной ночи, сверкающие ярче любого изумруда, с какой-то небывалой грустью и болью разглядывали не рыцаря, а именно её, будто дракон пытался уйти в иной мир именно с её образом в памяти, а не со страшной сечи, в которой был нещадно повержен, словно был бесконечно ранен не мечом рыцаря а её изменой.
 
                                                                                    ***
Недалеко, в лесу, на поляне, паслась гнедая лошадь Ордегаста. Она так спокойно щипала траву, будто точно знала – её хозяин вернётся. Её уздечка позвенивала, как весенняя капель. Вдруг рыцарь подхватил принцессу и усадил на коня. Она не сопротивлялась и даже ничего не говорила, а просто тихо радовалась, что у неё появился такой защитник и красивый конь, который внимательно посмотрел на неё большим, влажным глазом и покорно пошёл вперёд, ступая важно.
-Нам нужно уйти отсюда подальше, а там остановимся на привал.
-На привал? – спросила Василиночка, будто не знала что это такое.
-Да, мне необходимо отдохнуть.
Спасённая принцесса кивнула головой, в знак того что поняла, и углубилась в свои мечты. Совсем скоро она была немало удивлена своему открытию. Оказывается, принцесса всё это время жила вокруг непроходимых болот и совсем жутких, чёрных лесов, где редкие деревья сгнили и торчали кривыми остовами, другие пали, как трупы и осклабились на всех клыками-сучьями. Казалось — это места, куда приходят умирать животные, и они здесь единственные добрые души, бредущие с победы.
Лошадь  чавкала, увязающими копытами, по мелкому болоту, но совсем не возмущалась своей участи. Верно, этот добрый конь частенько бывает в подобных передрягах. Принцесса поглаживала его по гриве, и искоса поглядывала на, идущего рядом, Ордегаста. Воин тоже не бранился и не выражал никаких эмоций, только желание побыстрее преодолеть, вставшие на пути, драконовы земли. Вода на болоте была спокойной, кое-где открываясь большими прогалинами, редкие кувшинки плавали на поверхности. Где-то в глубине, среди тростника, недовольно крякали утки.
Кругом тишина, кроме зуда вездесущего комарья, лёгкого ветерка, редкого поквакивания лягушек, довольных пойманным комариком или мошкой, да мерного сопения, до смерти напуганных, камышей. Василиночка посмотрела вверх, потому что болотное однообразие навевало скуку и дремоту. Верху плыли массивы облаков. С причудливой фантазией они менялись, превращаясь то в страшную старуху, то в старика, а то и вовсе в дракона, который, теперь уже в этом обличье, пытался быть всегда с нею рядом. Она представила себе, что сидит на одном из тех кучевых облаков, белоснежном, с синевой, а внизу, словно какой-то его спутник – сине-зелёная земля, чуть наклоненная осью и расчерченная контурами границ…
-Похоже, болота заканчиваются, — оборвал её мечты Ордегаст. Он впервые перевёл взгляд на девушку и увидел, как та его изучает, прощупывает, простукивает, словно хочет понять эту машину и научиться ей управлять. И ему стало немножко неловко: столько времени она провела у змея, а всё по-прежнему смотрела, будто с высоты, с присущим только царственной крови, взглядом.
Где-то далеко, вон там – слева, заурлыкали журавли, словно праздничные колокола. Вскоре они затихли, вновь кваканье зелёных и тощих лягушек, да беспрестанное мельтешение насекомых. Иногда попадались здоровые, этакие жуки с ладонь, они проносились мимо, будто драконы, и тут хоть с коня прыгай, комары по сравнению с ними просто милашки. Она увидела впереди долгожданный сухой лес, где из гадов разве только ящерицы, а комаров вытеснили бабочки. Вся троица вроде как повеселела.
Они вышли на обширную, ярко освещённую поляну с высокой лесной травой, внутри которой уже созрела крупная земляника. Василиночка резво, совсем как дитя – неудержимая, соскочила с коня. Красные, как капельки крови, она срывала эти ягодки и клала их в рот. Рыцарь позволил побегать принцессе по поляне и, с явной нежностью во взгляде, наблюдал за ней и улыбался. Словно мёд душистые, как все запахи леса в одном флаконе, ягоды таяли прямо на языке. Вдоволь порезвившись на поляне, они вступили под мрачный полог леса, где верхний ярус обделял кляксами света и поэтому здесь почти не было того разнообразия зелени – в большинстве своём сухостой и бурелом. Благородный рыцарь шёл как смелый великан, делая широкие шаги, а она следом – весело, как девчонка, часто семеня ногами, чуть подпрыгивая от радости, спешила успеть за ним, часто поглядывая на него сбоку, не решаясь заговорить, а он, как бы не замечая,  продолжал прокладывать путь по, неведомо откуда бросавшимся под ноги, тропинкам, мимо старых деревьев, покрытых зелёным мхом.
Наконец, Ордегаст, которому принцесса целиком и полностью вручила свою судьбу, стоя на границе зелёной поляны с прудиком недалеко, сказал командным тоном:  - Здесь сделаем привал! — Принцесса не обиделась, что он так заговорил, будто не с нежной девушкой, а с отрядом непослушных воинов – он просто устал. Вместо этого она села в траву и стала с любопытством наблюдать, что же собирается делать принц.
Ордегаст скинул на землю шлем, рукавицы, некоторые, мешавшие ему, части лат и отложил в сторону меч. Её взгляду открылись глубокие раны, которые подло скрывались под одеждой. Открыл, висевшие на боках коня, подсумки и оттуда очень густо запахло вкусным. Рыцарь повернул голову к девушке, посмотрел, как она потянула головой на запах, и улыбнулся.
-Ты очень исхудала. Проклятая змеюка совсем заморила тебя голодом.
И она сглотнула. Ордегаст очень ловко готовился к привалу, сразу было видно, что делает он это не в первый раз, и вскоре огонь над возложенными дровами несмело затянулся, скромно облизнул веточку, обнаглел, почуяв вкус, обхватил всю, разгрыз её, перекинулся на другую. Пока костёр скромно разгорался, будто стесняясь показать всю свою наготу, – солнце уже чертило по вершинам леса и лес этот оставлял на ярком диске чёткие зубцы.
Не выдержав, принцесса спросила рыцаря:
-Хочешь я помогу полечить твои раны!? – он был не против и Василиночка, взяв у него белую пахучую мазь, стала наносить её на раны толстым слоем. “Надо же, — подумала она, — а я и не знала, что мой дракон способен так покалечить человека. Сколько их – таких рыцарей, приходило меня спасать, и все они полегли возле замка или даже не дойдя до него, и всегда было удивительно – как это доброе животное способно убить человека?! “
-Расскажи мне про своё королевство!
-Тебе там понравится. Это очень большой замок, окруженный большим городом и высокой стеной. Никто ещё не смог нас завоевать. Моё войско охраняет его день и ночь и они ждут, не дождутся, когда я… мы прибудем назад и займёмся нашими повседневными делами. Они тебе будут рады. Перед отъездом я сказал всем жителям своего королевства, что привезу им королеву и в городе был праздник… — Василиночка слушала его спокойную речь и улыбалась, в уголках её глаз, кажется, даже блеснули слезинки.
-А что мы будем делать, когда прибудем?
-Поженимся. — Быстро, безо всяких раздумий ответил Ордегаст, и даже не посмотрел на девушку, которая от внезапности перестала мазать его мазями.
-Как… вот так… сразу?
-Садись лучше есть, Василиночка.
Принцесса совсем не по-королевски накинулась на еду и, словно сорвавшаяся с цепи, застучала ложка, выстукивая ломаные ритмы, о днища тарелок. Захрустела прыщавым огурцом, склизкими грибками-маринадами и солениями, сглатывая из глиняного кувшина вино. Спеша насытится, она ложила в рот ещё не остывшую картошку, раскрывая рот, дабы выдохнуть пар, катала горячее из одного угла рта в другой, что бы остудить, глотала и совала следующую. Всё было небывало вкусно: мясо ужарилось, хлеб не усох, огурцы просолились в меру. Да что это за еда для таких богатырей как она. Сейчас бы поросёнка печёного, да гуся с яблоками, а то огурчики, да картошечка, свежая, пахучая, с них только язык проглотить. А ещё бы кваска для унятия голода – хмельного, деревенского, крепкого…
К тому времени луна с надгрызенным краем плыла над ними, как какое-то сонное животное. Темнота и свет костра сделали из окружающей растительности какие-то смутные, волнами, образы, будто не было листьев, не было веток, а одни сплошные, чёрные и тёмно-зелёные горки и статуи. Где-то, совсем рядом, копошилась куропатка, бегала, громко взмахивая, летала — наверняка рядом было ейное гнездо, и мать-наседка всячески пыталась отвратить беду.
Наконец они наелись и развалились на земле. Ордегаст бережно снял красную попону с чёрным гербом, со своего коня и постелил её принцессе, и теперь она чувствовала себя, совсем как в домашних чертогах – роскошно. Над головой шуршали летучие мыши, ищущие, наверное, невооружённую жертву, но видимо боялись блеска его меча и улетали дальше – в лес, где всё кишело ночными тварями. Он что-то говорил ей очень долго, рассказывал про свои земли, и она, наконец, почувствовала, что больше не одна. Прочь одиночество! И совсем не важно, что он там говорил, она его почти и не слушала, главное — что этот голос рядом живёт и пульсирует, бьёт жизнью как родниковый ключ.
Когда ночь медленно, как подкрадывающаяся багира, надвинулась на лес — стало страшно. Ночь – это время, когда власть в свои руки перехватывает злая магия, когда живые существа, будь то двуногие, четвероногие, парнокопытные или двукрылые, затихают в загадочных чащах и вполне реальными становятся водяные и русалки; это время, когда запросто можно встретить случайно-проходящего суккуба с ведьминского шабаша; это время когда художник рисует свои самые загадочные полотна, когда вдохновение просыпается в каждом человеке и берёт над ними зловещий верх, и если днём она, будто только родилась, радовалась всему и гонялась за каждой бабочкой, то ночью стало совсем не до веселья.
Ордегаст, который поднялся на ноги и взявший покрепче в руки меч, будто сам побаивается этой ночи, стоит у принцессы, пристально вглядывается во тьму, где всё вокруг вдруг зашевелилось и деревья захохотали над ними своими беззубыми дуплами, тряся корявыми руками над головой. В глубине леса что-то издевательски улюлюкает и блеёт, кто-то нарочно громко хрустит сухим валежником. Кажется в этих бесформенных тенях сгорбившаяся кикимора, которая тянет перепончатую руку, но отчётливо ничего разобрать невозможно: дремучий лес тщательно скрывает своих постояльцев. Деревья недобро надвинулись, совсем по живому нависли над головами. Какие же это злые места!!!
Рыцарь не мог дать себе слабину, хоть и ощущал себя травоядным, который нагуливает жирок только для одного – для того, что бы сильные и смелые были сыты.
-Не бойся, Василиночка, ложись и спи! – но самого прошиб холодный пот, от того, что кто-то нагло следил за ними, видел их – одиноких – внутри темноты и хихикал. Увидеть бы эти тени поближе, что бы узнать точно: люди это или нет. Как они выглядят и на что они способны!? Стоит ли ожидать от них человеческого поведения, можно ли с ними поговорить и договориться или ожидать бескомпромиссного нападения, преследования до последнего вздоха. Кто это: шутники или оголодавшие, в предместьях драконова замка, звери?
Медленно, над деревьями, плыла белесая луна и бесшумно  мимо проносились летучие мыши. Ужасные твари выныривали из-за деревьев, неслись прямо на него и молниеносно сворачивали лишь тогда, когда Ордегаст успевал рассмотреть их мохнатые, щетинистые морды, огромные уши – треуголкой, полуприкрытые, усталые глаза, широкий, старчески-сложенный рот. Совсем неведомые места. Не дай ещё кому бог оказаться здесь. Завтра же с самого утра — быстрее и дальше отсюда, нужно уходить и никогда не возвращаться. С этими мыслями он, превозмогая страх, уселся возле костра и покормил огонь вином, угостил вкусным, крепким напитком и тот, раззадорившийся, захмелевший, заплясал на углях ярче прежнего.
                                                                          ***
Ордегаст приоткрыл глаза в узкие щёлки амбразур, от того, что сквозь деревья пробивались полосы рассвета. Они падали на глаза и очень тяжело резали взгляд, словно были тяжёлыми и тёплыми, как слитки золота. Он вдохнул чистейший аромат лесного утра и обрадовался сам за себя, будто во сне он дышал совсем другим воздухом, тем, что был там – в угрюмой стране сна. Он кинул взгляд в сторону, туда, где спала принцесса. Видимо, разбуженная его движением, она потянулась и приподнялась на руке. Какая же красивая она показалась ему теперь, когда он отдохнул и ранним утром был готов на новые подвиги. Черты тела у Василиночки подбито-правильные, словно её выточил из слоновой кости какой-нибудь полубог.
Первое, что увидела принцесса – это горячее солнце, искрился драгоценным камнем пруд, волновался от лёгкого ветра лес, но почему-то  было грустно пускаться в неизвестность с рыцарем, которого она едва знала. Вчерашний прилив бодрости от разговора с принцем, сегодня почему-то разбрёлся по кустам и не собирался возвращаться. Как ей хотелось узнать, как он там – её дракон? Может быть живой после страшных ранений и ему сейчас как раз не хватает её руки, которая полечила бы раны и спела песенку в его большое мохнатое ухо, что бы он хотя бы на время забыл о ноющих шрамах. А здесь самый настоящий рассвет в аду. Солнце встало совсем недавно, висело где-то на востоке и деревья на его фоне, казалось, полыхали. Она вдруг вспомнила, что было ночью — эти тени и звуки. Откуда они взялись здесь? Жили ли здесь испокон веков или влезли в мир людей через какой-то разлом в границе миров?
-Тебе нужно подкрепиться, моя принцесса. Скоро мы должны будем выступить. Я, надеюсь, завтра, послезавтра мы будем в королевстве. Если ты хочешь, что бы мы быстрее покинули эти недобрые места, то должна поторопиться.
-Хорошо, Ордегаст. Я не заставлю тебя ждать.
Осенний день, следующий после того, как новоявленный рыцарь поверг дракона, был просто ужасным от того, что солнце стало палить с такой остервенелостью сквозь деревья, будто хотело напоследок выжечь всё в округе как можно с большей силой и оставить сопернице-зиме лишь мёртвые, обугленные трупики. Жарища такая, что в ярёмной впадине уже плавало целое озеро пота, потели даже покойники под землёй. К тому же рыцарь так спешил убраться из владений дракона, что совсем не давал присесть принцессе, а так хотелось отдохнуть вон там – у кустиков вереска, на мягкой подстилке из листьев. Она устала и подумала, что её дракон обязательно подумал бы в первую очередь о ней. Помнится как иногда, она, совсем не стесняясь, бегала по нему босиком и его шелковистая, тёплая шкура казалась мягче перины. Иногда он недовольно ворчал, потому что она мешала ему греться на солнышке, но Василиночке это казалось только забавным. Потом она дёргала его за крылья и он, ненадолго, так как был очень гордый, но всё-таки поднимал её к самым облакам, и она, крепко вцепившись в его шкуру, глядела круглыми глазами вниз – на его владения. Сверху они вовсе не казались такими ужасными, а даже очень красивыми и Василиночка радовалась, что у её  дракона такие красивые земли.
-Это тебе дракон подарил? – вдруг прервал её воспоминания Ордегаст.
-Что?
-Эти украшения. У тебя много колец, брошей, заколок, ожерелье…
-Да. У дракона было много сокровищ. Самые красивые он дарил мне.
-Прямо-таки ласковое сердце, а не дракон, — ухмыльнулся воин. – У меня тоже много драгоценностей. Когда прибудем – можешь выбрать себе самые лучшие, а эти выбросить.
Василиночка прикрыла руками драгоценности, хотела было что-то сказать, но промолчала. Места становились всё более людимыми, иногда даже можно было увидеть зайца или хвост лисицы, а это значит, что они не боялись нападающих оборотней и вампиров, но, всё-таки, в глуши этой, хоть и полно жизни и добра, а так же тоскливо и убого, как и в замке, когда дракон улетал охотиться, только совсем уж, совсем одиноко.
Вскоре она так устала, что пришлось попросить Ордегаста посадить её на лошадь, и так девушка ехала до самого вечера, свесив жемчужные туфельки и гладя густую гриву коня. “Наверное, — думала она, — этот конь, в том чужом королевстве, куда её везут, станет ей единственным другом. “ Что бы уставшее животное немного взбодрилось, она стала петь ему песню – ту единственную, какую знала ещё с детства – о принце и принцессе, всё так как в жизни, только теперь ей показалась эта песня очень грустной и она спросила у Ордегаста, который шёл впереди, гордо расправив плечи и водрузив на голову шлем с красным плюмажем из перьев, отчего был похож на железную птицу.
-Ты бы хотел научиться разговаривать с животными?
-Животные не разговаривают, — прыснул Ордегаст.
-Почему это?- обиделась принцесса и надулась, хотелось обозвать его болваном.
-Животные потому не разговаривают, потому что им мало есть о чём говорить. Это человеку целого толмута слов уже мало – развалился на лежанке и трепли себе языком. Животные не такие пустозвоны — им делом нужно заниматься, а не разводить сплетни, надо то или не надо.
И она продолжила петь.
Наконец, солнце стало клониться к закату, и неугомонный рыцарь решил всё-таки устроиться на ночлег. Они разместились на берегу неспешной речки, где плескался большой, рыжий сом и катались по поверхности водомерки. По лесу разнёсся сладковатый запах жареного мяса, там – в костре, пламя охватывало его своим тёплым одеялом. Она сидела рядом, смотрела на раскалившиеся головешки в утробе, радужные потёки пламени, треск и шипение масла на жарившейся снеди. Они сидели, молчали и ели. Ордегаст иногда тревожно смотрел по сторонам, а потом, заботливо, на неё.
Спать совсем не хотелось. На небе переливались метровыми лучами серебристые звёзды и падали, сорвавшиеся, метеоры. Принц ходил рядом – охранял её покой, даже заботливо убивал комаров, которые смели летать рядом с Василиночкой. Да, его сердце тоже ласковое, но сердце дракона по-настоящему её любило. Она поняла это только сейчас – в обществе, совсем чужого ей,  принца.
С приходом ночи всё вокруг предательски смолкло, в ушах загудело и, всё ещё ожидая нападения, рыцарь ходил где-то вокруг, вспарывая ненавистный воздух, содержащий молекулы Их дыхания, своим мечом. Здесь, и правда, было подозрительно. Из-за деревьев не видно леса. Одно слово – глухомань. По голень в жёлтой, осенней траве, от которой даже на душе становится всё жёлто. Эти же дубы кругом стоят, будто подпирая ветвями жёлтую ветошь, несколько ёлок рядом, как гости в этой дубовой роще и ещё несколько, совсем маленьких, тесно прижавшихся друг к другу, неизвестно как они переживут предстоящую зиму. Всё ещё казалось, что из-за каждого куста тянулись руки – худые и волосатые, зловещие морды, готовые вцепится в её ноги.
Она вдруг вспомнила и стала думать, размышлять, глядя на падающие как снег, как её умершие мечты, весенние листья. Мир, пока она жила у дракона, стал ей понятным из-за того, что состоял из её комнаты в старом замке и небольшого сада при нём. Этот сад она населяла образами из своих фантазий. Тропинки между деревьями она называла дорожками влюбленных, а аллейку от самых ворот замка тропой единорога. Когда Василиночка появилась здесь – сад был запущен, как старая детская комната, но здесь было так скучно, что она его причесала, как собственную головку и теперь здесь травинка к травинке, каждый листик на дереве теперь растёт не как ему вздумается, а аккуратно, как того хочет поселившаяся здесь фея.  Принцесса часами сидела в старенькой беседке, которую построили, наверное, ещё тогда, когда была ребёнком её прапрабабушка, в ней было очень удобно мечтать, потому что всё в замке и его окрестностях было овеяно тайнами и загадками, а самой главной загадкой был её прекрасный дракон. Но вот пришёл рыцарь, и на весь мир будто бы опустилась осень – летели вниз, как опадающие листья, её фантазийные герои и мечты, и совсем забылись романтические названия, будто их никогда и не было.
Герой снова что-то стал рассказывать, но раздумья принцессы были сильнее и захватили её полностью, правда иногда она включалась в разговор: — … а моя мама – королева Августина, сразу мне сказала, когда я собрался в поход, что я вернусь не один, и даже согласилась благословить нашу свадьбу… будет совсем рада, что я, наконец, женюсь, а не буду волокаться с друзьями и рваться на войны…
Луна для неё  сегодня была такая красивая, пышная, совсем как блин, сейчас бы взять его – масляный – вареньем намазать и в рот отправить…
                                                                                  ***
Ордегаст проснулся утром от тревожного чувства, кинул взгляд в сторону. Принцесса Василиночка оставила на красной попоне коня пустое место, которое помрачнело от того, что настолько невзрачное без неё. Некоторое время принц ещё посидел на месте, а потом стал собираться в дорогу, потому что с неба угрожающе занудело грозным. Вдали, у края земли,  вспыхивали разноцветные зарницы размытых ливнем молний. Что-то жило под угольно-мёртвым пологом неба,  беспощадное, разрушительное: колуны вгоняло в деревья, щепило, разваливало до самого до низу. “Пора мне уж, — подумал рыцарь и двинулся прочь, — пока гроза не застала в дороге”.