В степи наступала лютая зима

В степи наступала лютая зима, брошенная техника уже кое-где припорошенная ранним снегом чернела своими неухоженными телами на фоне замороженных песков и редкой в этих местах растительности.
Строители, почувствовав приближение холодов, подались в теплые края вслед за пернатыми обитателями степей. Темные глазницы некогда освещенных вагончиков уже не привлекали бездомных собак и их диких родственников – шакалов, а скорее отпугивали их своей неприкрытой уродливостью и опустошенностью. Ни один случайный прохожий не нарушал своей скрипучей по снегу поступью совсем еще недавно шумный деловой двор шестого лота, сталактиты замерзшей смазки и дизтоплива в полном соответствии с законами физики стремились срастись со своими антиподами – сталагмитами, брошенные гаечные ключи валялись возле изъеденных ржавчиной остовов могучих самосвалов, напоминая о скоротечности и бренности человеческой жизни. Неуёмные порывы ледяного ветра гоняли по мерзлой земле пустые бутылки и банки отставшиеся валяться возле осиротевшего пищевого блока и только звук изредка лопающихся на морозе аккумуляторов служил аккомпаниментом его одиноким завываниям. Брошенный на произвол судьбы охранник базы бросая камнями по выпитым водочным бутылкам пытался отогнать навалившуюся стужу и хмель, но вряд ли мог попасть хотя бы в одну из них по причине тяжелейшего запоя и неточности взора. Кто заменит его, кто придет ему на помощь в случае чего, да и что может случиться в этом гордом заснеженном безмолвии, где он оставлен один на тысячу километров сторожить покореженную технику и вымороженные бытовки рабочего персонала. Его воспаленный алкоголем мозг старался пробиться сквозь этиловый дурман и найти выход из тяжелой жизненной ситуации в которую его загнал голод и желание прокормить семью. Старушка мать, заведшая последнее время привычку подслеповато щуриться на низкое зимнее солнце и в который раз уже забеременевшая жена с целым выводком сопливых детей, оставленные им в отдаленном горном ауле, который он покинул, подавшись в город в поисках легкого заработка уже не казались ему реальными людьми, а только неясными тенями из прошлой жизни. Покидая родной дом, он, как и его отец, как и бесчисленные поколения отцов и дедов перед ним, клялся в любви, скупо целовал жену и сглатывал набегавшую слезу. Они остались для него в прошлом – там, где Сырдарья берет свое начало – там, где она, еще не став ещё полноводной рекой, весело плещется на перекатах и хохочет срываясь с обрывов. “Суйем”, — говорил он, прощаясь, “Люблю”, — отвечала ему жена, но в душе он не верил, что расставание будет недолгим, как не верили в это множество мужчин из его рода, покинувших село. Он не мог и предположить, что окажется в этом пустынном месте, один на один с голодом, диким холодом и тоской по человеческому общению, по живым людям, а не фотографиям обнаженных моделей из замученного до дыр порнографического журнала, который долгими зимними ночами заменял ему жену, подушку и тулетную бумагу. Хотя в последнее время бумага ему перестала быть нужна – уже давно есть было нечего, а глянцевая красавица на обложке обещала немало сладких минут в будущем. Вот и сейчас, в эту лютую стужу он любил, он любил всем сердцем, всем своим естеством. Не доставая рук из карманов, он совершал это действо сам с собой, но в мыслях он обнимал эту белокурую бестию, прикасался к ее груди, ласкал ее упругую плоть и не мог остановиться. Тепла, он жаждал тепла, любви и куска мяса. Ах, как его Гульмира умела готовить мясо. Он вспоминал как горячий жир молодого барашка тонкой струйкой стекал по его подбородку, как он размазывал его по своему лицу и отблески костра скакали по его замасленным щекам веселыми бесенятами. И сейчас он смутно ощущал аромат жареной на углях расчленённой плоти и привкус её будил сладкие воспоминания о той, былой жизни. Но все в прошлом – нет больше рядом родного очага, нет вечно беременной жены и подслеповатой матери, а есть бесконечное промерзшее поле и он, только он на всем его бескрайнем просторе.
Только изредка, восходящая на Байконуре звезда приковывала к себе его внимание и отвлекала от тоскливого однообразия бытия, скрашивала его существование и увлекала его за собой. Он верил, что это бог Шаттле на своей огненной колеснице возносится к небесам чтобы передать мольбы людей еще более могущественным божествам. Он верил, что придет и его черед, придет тот день, когда Великий Шаттле, превозмогая тяжесть земли вознесет и его молитву туда, где братья-близнецы Винь и Пьянь на золотой монете Луны напишут его имя. И тогда опять придут люди из большого мира, опять взревут моторы и Длинный Шайтан снова будет громко есть большие камни а выплевывать маленькие, и вновь странные люди будут класть сваренную в котлах черную землю на серый песок. Снова вернутся машины с железными колесами и снова будут они грохотать по дороге, пугая его своим непонятным назначением. И тогда оденет он новые штаны и белую рубашку, сшитые из капроновой мешковины и вернется домой, везя с собой все своё состояние – целую тысячу тенге, с таким трудом заработанные им за эту долгую холодную зиму.
 
А. Предейн
 
5 ноября 2010 г.