Рассказы бабушки

                                                 Ни слова вымысла нет в этих рассказах. Записано со слов
                                          бабушки.
                                              -Галя, ты напишешь книгу, и назовешь ее: «Рассказы
                                          бабушки».
                                             -Этого, бабуля, я тебе обещать не могу, потому, что не
                                          являюсь ни поэтом и ни писателем, а всего лишь
                                          художником, да и то без каких либо регалий.
                                             -Кроме тебя писать некому, был у меня брат — писатель, да
                                           и то репрессирован и убит.
                                              Видимо пришло время платить по счетам.....  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                      СОДЕРЖАНИЕ
 
 
                          О НИХ Я ЗНАЮ МАЛО _____________  3
 
                          И ЭТО ВСЕ О НЕЙ _________________ 5
 
                          ЕЕ БРАТИШКА ФЕДОР ____________  18
 
                          СЕСТРЕНКА АНТОНИНА ___________ 20
 
                          НЕМНОГО О МОЕМ ОТЦЕ _________  21
 
                          ОТ АВТОРА _____________________   25
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
              
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                                          О НИХ  Я ЗНАЮ МАЛО
 
   Что я знаю о бабушкином деде? Только то, что жил он в Аликовском районе Чувашии. Рано остался вдовцом. Жизнь крестьянская до революции была непростой. Вскоре он женился повторно, взял в жены женщину из соседней деревни. На ее руках был малолетний сынишка. Видимо она была была больной, так как через месяц совместной жизни умерла. Он остался снова один, но теперь уже и с ее сыном. Родственники жены хотели забрать ребенка. Раз так получилось, но дед бабушки обещал воспитать его как своего. Повзрослев, этот мальчик. Теплов Георгий. Считал нас своей родней. Постоянно навещал нашу семью. Живя в Казани и в Чебоксарах, куда он переехал после смерти жены. Его сыновья и дочери также не обделяли нас вниманием. Да и что говорить, теперь уже и внуки общаются с нами. Дед бабушки женился в третий раз. Как я поняла, старший сын деда Евграф впоследствии стал отцом моей бабушки.
   А предистория была такова. Бабушкиной матери было тогда пятнадцать лет, возраст для замужества даже по дореволюционным меркам был маловат.  Жить с родителями ей было нелегко. Полюбила она бабушкиного отца. Он ее привел в дом к своим родителям, но к ней не притронулся, сказав, что едет в Москву на учебу и на заработки и вернется, когда она достигнет совершеннолетия, чтобы жениться. Учился он в церковной семинарии. Уж не знаю закончил ли он ее, но почему-то примкнул к революционному движению и был даже участником боев на Красной Пресне. По материалам старшего следователя-майора МВД города Москвы, занимавшегося впоследствии реабилитацией брата моей бабушки, якобы был лично знаком с Лениным.
   Вернувшись в село, Евграф женился на матери моей бабушки Варваре. Жандармы шли за ним буквально по пятам. Я поняла, что и фамилию он поменял, чтобы скрыться от них. И я не удивлюсь, если узнаю, что настоящая фамилия наша была Тепловы, а не Ванины, покуда сводный брат вою фамилию сохранил. Бабушка всегда говорила, что если бы ни советская власть, нашей семье в будущем не было бы ничего хорошего. Наши предки были бедными крестьянами, от сбора урожая до посадки не хватало семян. Мать бабушки перед весенним севом снимала хушпу (национальное чувашское убранство) и продавала его, чтобы купить на эти деньги семена для посадки. Разжившись, после снятия урожая, она снова приобретала хушпу, ибо без этого убранства женщина по чувашским меркам была не женщиной, и опять продавала его по следующей весне.
   А покуда отец моей бабушки был единственным грамотным человеком на несколько деревень, то и раздача земель без его помощи не обходилась. Тогда на каждого человека мужского пола полагался надел земли, на девочку же ничего не причиталось. Он знал, что скоро у него родится ребенок и ждал, вдруг им окажется сын? Это заставляло его под любым предлогом оттягивать время по наделу земель. Но получилось так: мать готовила еду мужу, когда у нее начались схватки и она родила мою бабушку Веру. Пришел муж на обед. Виновато она сказала: «Извини, я не смогла приготовить тебе обеда, но зато вот...». С этими словами она указала на зыбку, где попискивал ребенок. Он подошел к ней и сказал: «Ну, что же, это большое дело». И ни слова упрека, что родилась девочка. Потом трижды у них рождались девочки-близнецы, почему-то они умирали или от воспаления легких или от дизентерии. Кстати, надо сказать, что из всех родившихся у них детей, выжили только трое, в том числе и моя бабушка с  одной из близнецов Антониной. Но об этом отдельно. Пора приступить к рассказу о бабушке Веры Евграфовны со стороны матери.
   Жила она в соседней с ними деревне. За огородом у нее протекал ручей, в котором она омывалась каждое утро и из которого пила воду. Может это и помогло ей прожить сто четырнадцать лет, родить одиннадцать детей и пережить их всех. После ста лет у нее заново выросли  передние молочные зубы. Она стеснялась, все время прятала их, говорила, что это грешно. Как то раз, когда Варя собиралась в очередной раз разрешиться девочками-двойняшками, она посетила дочь. Завидев двойню, пришла в ужас. Она считала, что если родилась двойня, женщина переспала с мужем дважды за ночь, а  невоздержание в половой сфере никогда не приветствовалось у Чувашей. Чтобы скрыть этот «позор», она втихаря развязала у одной девочки пупок и ушла домой под предлогом, что привыкла к родниковой воде, коей у ее дочери в деревне нет. Немного очнувшись, Варя заметила, что одна из девочек не подает признаков жизни. Распеленав ребенка, она с ужасом увидела, что дочь ее лежит в луже крови, сочившейся из развязанного пупка. Разумеется, его она снова завязала. Это была бабушкина сестренка Антонина, которая всю жизнь жила с нашей семьей, или неподалеку от нас. Ее сестренка-близняшка умерла от воспаления легких тремя годами спустя.
   О бабушке Веры со стороны отца знаю только то, что прожила она девяносто шесть лет, внуки прозвали ее «Яназальская старуха», вероятно по названию деревни, из которой она происходила. Отличалась она крутым нравом, била своих внуков по поводу и без повода и кричала при этом: «Караул!»
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                            И ЭТО ВСЕ О НЕЙ
 
   Ну, наконец-то, и она-моя бабушка. Родилась в деревне Ходяково Аликовского района нынешней Чувашии в 1904 году, звали ее Верой. Буду останавливаться только на интересных моментах ее жизни. Росла она с братишкой Федором, который стал впоследствии чувашским писателем, и сестренкой Антониной, которая прошла всю Великую Отечественную войну и не покидала свою старшую сестру всю последующую жизнь.
   Дома детишки находились одни, родители в поле с утра до ночи. Разумеется, хулиганили. Как то раз кто-то из них разбил стекло, в то время оно стоило больших денег. Боясь порки, бабушка, как старшая, пошла на ухищрения. Она заклеила дыру листом бумаги и заодно сделала аналогичные аппликации и на других стеклах. Когда пришли родители, заподозрили что-то неладное, уж слишком показалось холодновато в доме: уж не разбили ли дети стекло? «Нет,-сказала бабушка,-это всего лишь игра, вот посмотрите...».  С этими словами она сорвала листочек с соседнего стекла. Ее находчивость удивляла меня всю жизнь. Как-то, в юности, ей пришлось поехать на заработки в районный центр. Пришлось снимать частную квартиру. Было столько постояльцев, что ложились спать плашмя на полу и некуда было поставить ногу, чтобы пройти. Как-то ночью бабка вскочила и закричала. В чем же дело? Все проснулись. «Черт,-кричала бабка,-черт только что пробежал между нами и скрылся там, за печкой!» Не трудно догадаться, что из постояльцев на следующий день оставалась одна только бабушка. Или еще, ну это было уже много лет спустя, когда она жила с нами в Чебоксарах и нянчила своих правнучек. Как-то раз, по телевизору рекламировали стеклянный журнальный столик. «Какой непрактичный стол,-сказала я,- над ним надо все время трястись, вдруг разобьется, или того гляди поранишься о стекло». «Не скажи,-сиронизировала бабушка,-если вниз поставить лампу, а на стекло положить какой-нибудь рисунок, или чертеж, накрыв чистой бумагой, то запросто можно их скопировать».
   Бабушка рассказывала, что ее мать всячески пыталась ее спихнуть куда-нибудь в монастырь, чувствуя, что всех детей не сможет прокормить. По этой причине она жертвовала церкви все, что могла оторвать от семьи. Бабушка пошла учиться в церковно-приходскую школу. Все было бы ничего, если бы ни бабушкин темпераментный характер. Был мальчик в школе из довольно-таки состоятельной семьи. По тем временам иметь грифельный карандаш считалось большим состоянием в школе. Бабушка обменяла у этого мальчика его, уж на что, не знаю. Но, похоже, этот обмен был не равноценным. После жалоб родителей мальчика бабушку решили наказать. Ее поставили в угол, на колени, на железный горох. Это такое наказание, когда испытуемый должен стоять с распростертыми в стороны руками до прощения на полу с набитыми в него гвоздями. Бабушка простояла один урок, но помилования не заслужила. Тогда она встала,  забрала холщовую сумку, принадлежащую ей, вышвырнула из нее все церковные учебники и ушла домой, после чего поп сказал ее матери, что в монашки бабка не годится и что она вырастет и еще будет бить своих родителей.
   Настало дореволюционное время. На отца бабушки имели зуб зажиточные деревенские люди, уж не знаю за что. Как писал впоследствии друг нашей семьи Николай Борисов, из соседней деревни Шлан, от каторги Евграфа спасла разве что его собственная смерть, так как жандармы его обнаружили. Как-то, за околицей деревни, его избили, это примерно был семнадцатый год прошлого столетия. Деревенские женщины прибежали к Варваре с воплями, что убивают ее мужа. Она прибежала на побоище, растолкала всех мужиков и «спасла его», если это можно считать спасением. После случившегося он долго не жил, были отбиты почки, Евграф заболел водянкой, опух, постоянно пил воду. Накануне какого-то праздника он прошелся по деревне и простился со всеми, на следующий день слег. Мать бабушки попросила ее накормить отца, сама ушла работать в поле. Дети шалили. «Потише,-попросил их отец,-идите поиграть на улицу». После прогулки ребята вернулись домой и застали отца мертвым, бабушка не могла простить себе, что не успела покормить папу в этот день.
   Церковь запретила хоронить отца-безбожника на деревенском кладбище. Матери пришлось схоронить Евграфа на собственном огороде. После этого в деревне разразилась страшная засуха. Односельчане за помощью обратились в церковь к батюшке. «Дождя не ждите,-говорил он, посмотрев на барометр, показывавший бурю,-у вас в деревне похоронен безбожник, вот если вы выльете на его могилу сорок бочек воды, прольется дождь». Пожелания батюшки исполнились исправно, деревенские смели забор в огороде Вари и вылили на могилу сорок бочек, получив вскоре долгожданный дождь. Впоследствии они уж не обращались за советом в церковь, а проливали эти сорок бочек при всяком подобии засухи.
   Батюшка в деревне играл главенствующую роль. Без него не обходилось ни одно мало-мальски значимое событие. Так было и на этот раз. Один сельчанин, отличавшийся особой жестокостью, забил до смерти свою беременную жену. Отпевать пригласили Батюшку. Неоднократно наблюдавший усопших, он засомневался: «У нее розовые ногти, смотри, не схорони живьем!» «Черт с ней, отпевайте»,-настоял хозяин. На следующий день женщина была погребена. Спустя некоторое время, к батюшке прибежали встревоженные односельчане и сообщили, что на могиле слышны крики. «Это бес кричит, не подходите»,-посоветовал он. Вскоре крики прекратились, а несколько дней спустя, умер кто-то из родственников покойной. Могилу вырыли рядом, и родственники решили проверить: что же произошло? С этим они вскрыли могилу несчастной женщины. В гробу она оказалась не одна, рядом лежал мертвый младенец, роженица тоже была мертва, а глубоко засунутый в горло кулак свидетельствовал о ее предсмертных мучениях. Вдовца этой женщины, после содеянного, деревенские в лицо стали называть убийцей. Спустя несколько лет он женился на женщине из дальней деревни, говорят, ее он и пальцем не трогал.
   Бабушка говорила, что болезни были бичом всех крестьянских семей, от которых умирали прежде всего дети. Вот и ее в подростковом возрасте постиг недуг — воспаление легких. Она уже задыхалась и считала, что дни ее сочтены, когда мать сказала ей: «Ну вот последнее, либо умрешь, либо выздоровеешь». С этими словами она поместила в протопленную русскую печку мою бабушку, обложила ее соломой, и дала выпить стакан нагретого керосина. На утро что-то в груди у бабки прорвало и ей стало легче дышать, правда и кишечник она порядком обожгла. «Ну, бабка, вы даете, — сказала я ей,-тебе осталось только спичку ко рту поднести». 
   Бабушка повзрослела, стала задумываться о парнях. Всегда ее напрягала невзрачная внешность, доставшаяся ей, как она считала, от отца, мать же ей казалась красавицей. Она думала, что ее младшим братишке и сестренке повезло, что они похожи на Варю. Она считала своей главной задачей улучшить нашу породу, подразумевая внешность. «Пусть я проживу с мужем один день,-говорила она,-но зато у меня родится красивый ребенок, от которого пойдет достойное потомство».
   В то время по соседству проживала девушка недалекого ума, но чертовски красивая. «На меня не глянут,-думала бабушка,-значит, мне надо ходить в паре с ней». На это она и делала ставку. Пообщавшись немного с этой парочкой, парни понимали, что красивая девушка, мягко говоря, глупа и переключали свое внимание на бабушку, а запудрить мозги она умела, ибо являлась хорошим собеседником. Так появился у нее симпатичный парень из зажиточной семьи. Дело дошло у них до свадьбы. Молодые решили взять паспорта и расписаться в районном центре. «Запряги лошадь,-сказала бабушка,-а я сейчас соберусь». Каково же было ее удивление, когда выйдя из дома через довольно-таки порядочное время, она увидела, что лошадь до сих пор не запряжена. Будущий муж не знал, с какого бока подойти к лошади, он был белоручкой! «Вот так надо!»- кричала бабушка, одевая на лошадь: хомут, уздечку, вожжи и всевозможные другие принадлежности, в коих я не разбираюсь. Приехали они в ЗАГС. «Что же я делаю?-подумала бабушка Вера,-ведь на него нельзя будет положиться в жизни». И она сказала: «Извини, дорогой, но я забыла дома паспорт». Трудно пересказать брань, посыпавшуюся на нее после этого, но одно скажу, она постаралась более с ним не встречаться.
   Появился и другой жених, как бабушка говорила: «румяный, круглолицый, играл на гармошке». Был он татарином и звали его Тимергали.
   Был он человеком зажиточным, имел свою служанку. Бабушка переехала к нему жить. Все было бы ничего, но имел он слабость к азартным играм, мог иногда проиграться до трусов. Тем временем в семье бабушки произошла беда. Сгорел дом, где жили ее мать и братишка с сестренкой. Мать написала ей письмо, что им осталось только идти по миру, просить подаяния. Моя бабушка не могла к этому отнестись равнодушно. В то же время она знала, что муж не одобрит ее лишние расходы, поэтому послала матери деньги тайно от него. Через некоторое время пришла телеграмма на имя Тимергали: «Дорогой зять, спасибо за помощь, на твои деньги мы построили дом и купили корову». Муж бабушки пришел в ярость: «Какая корова?» Он жестоко избил бабушку. Это было его большой ошибкой, ибо никакого насилия над собой она не терпела. Наскоро собрав вещи и прихватив деньги, что были в ее распоряжении, бабушка села на поезд и уехала куда глаза глядят. Так оказалась она в городе Кинешма Ивановской области.
   Это были суровые двадцатые годы прошлого столетия. В Поволжье царил голод. Бабушка устроилась работать грузчицей в речном порту. Разгружая и погружая баржи, тюки обычно носили в паре. Немного разобравшись, мужики стали вставать в пару с моей бабушкой. «Она толстая, что в длину, что в ширину,-говорили они,-но прет как лошадь (в смысле, не сачкует)». В то время бабушка еще не знала, что ждет ребенка. Работать долго не давали, как правило, дав людям немного заработать, их увольняли, чтобы дать возможность поработать другим, стоявшим на бирже труда.
   Настало бабушке время рожать. В роддоме сразу смекнули, что рожает она без мужа. В то время у них лежала роженица, у которой постоянно рождались мертвые дети, что произошло и в очередной раз… Муж ей сказал, что если она и на этот раз не родит, может домой не возвращаться, он оформит развод. Бабушка родила моего отца, Гену, весил он четыре с половиной килограмма, имел два зуба и густые черные волосы. «Медсестра,- попросила бабушка,-отрежь, пожалуйста, клок волос у моего ребенка и положи в этот конверт». Все было в точности исполнено. Наступил следующий день, всем роженицам, кроме бабушки, принесли на кормление детей. «В чем дело?»-забеспокоилась она. «А ваш ребенок умер»,-услышала в ответ. «Не может быть, ведь он родился таким здоровым, покажите мне его»,-возмутилась бабушка. Ей принесли какого-то рыжего, недоношенного ребенка. «Это не мой ребенок,-сказала она,- позовите нянечку, что принимала в тот день роды, пусть она скажет, какая метка была у моего ребенка». «Ну да, после родов она просила меня выстричь клок волос у мальчика на затылке»,-отвечала та. Бабушка взяла конверт с волосами и последовала в палату, где лежали новорожденные. Найдя своего сына, она более с ним не расставалась, положив его рядом с собой и нарушив, тем самым, всякие правила гигиены. Но спорить с бабушкой врачи не стали, ибо преступили закон, пообещав ее ребенка бедной женщине с мертворожденным.
   С грудными детьми устроиться на работу по тем временам было невозможно, и она, помыкав нужду, вернулась опять к мужу. Но там ее ждал сюрприз. Она увидела женщину-служанку, беременную от него. «Где ты была?-воскликнул Тимергали,-ведь я искал тебя повсюду, скажи слово, и я вышвырну служанку вон!» «Нет, живите»,-сказала бабушка и в очередной раз собралась в дорогу. Она-то понимала, что значит служанке «принести в подоле», у самой хоть был ребенок от законного мужа.
   Так она опять оказалась в городе Кинешма. Но устроиться на работу было уже невозможно. Она, как ни странно, успела к тому времени вступить в партию. И поэтому первым ее шагом было пойти в райком партии. «Дайте мне работу»,-просила она. «Мы не биржа труда»,-отвечали там. «Тогда заберите вот этот партийный билет, покуда быть сволочью, либо проституткой он мне не позволяет»,-заявила бабушка, бросив его на стол первому секретарю. «Чем ты разбрасываешься?»-возмутился тот, но бабушка уже удалилась. Пришла она на квартиру, которую снимала с подругой. Та сказала: «Чего ты мучаешься, вот я иду на рынок, надеваю желтый бант на нарядное платье и за ночь имею кучу денег, возьми платье, я тебе его одолжу». Делать нечего, бабушка последовала ее примеру, нацепила желтый бант и пошла на рынок. Не долго она ждала. «Подошел ко мне обрюзгший пожилой человек»,-говорила бабушка. «Пойдем со мной, дорогая, в ресторан, развлечемся»,-предложил он.
   Они пообедали. «За встречу!»-поднял тост ее спутник. Тут у бабки переполнилось все внутри и она, бросив рюмку вина на пол, ушла из ресторана. Слава богу, клиент не стал ее догонять. Но куда идти? Вот вопрос. Пошла она опять на рынок. Тут дорогу ей перешел первый секретарь райкома партии. «Где ты ходишь?-спросил он,-ведь я ищу тебя с утра, есть для тебя работа! Ты будешь первой женщиной-милиционером в Ивановской области». «Не знаю, справлюсь ли я,-промолвила бабушка, а сама подумала,-ну, теперь я смертница, и сын может остаться сиротой». Ведь милиционеров в то время убивали на каждом шагу.
   Так она стала работать в милиции. Все бы хорошо, но невзлюбил ее начальник караула. «Что значит женщина- милиционер?»-издевался он. И подыскал ей очень сложное задание, которое и видавшего виды сотрудника  привело бы в ужас.
   Погиб у них сотрудник милиции при не выясненных обстоятельствах на опушке леса, недалеко от города. Нужно было ждать экспертов из Москвы и покуда не трогать трупп, вдруг преступники захотят замести следы и его спрятать? «Пойдешь в караул ты»,-сказал он бабушке. «А что, нет мужчин на это задание?»-спросила та. «Нет, — ответил начальник караула,-все на задании». Далее он провел с ней инструктаж. Надо было ходить по поляне, где лежал трупп, вокруг был лес. «Если ты заметишь что-нибудь подозрительное,-сказал он,-дай два выстрела вверх, чтобы к тебе пришли на помощь наши сотрудники, а затем крикни: «стой, кто идет?» и если не ответят, стреляй». Бабушка приступила к заданию, как на зло, ночь была лунная.                          
   Ее сын Гена находился с няней, держать которую бабушке уже позволяла зарплата, а сама Вера Евграфовна ходила тем временем с винтовкой вокруг труппа по поляне в полнолуние и чувствовала себя очень беззащитной, ибо вокруг был лес и она была видна как на ладони. В самую полночь кусты зашевелились, да так, что казалось, будто их кто-то трясет. «Пока я стреляю в верх,-мелькнуло в голове у бабушки,-меня несколько раз убьют!»  С этими мыслями она пару раз пальнула по кустам, и уж потом вверх. Никто на помощь не пришел. Наступило утро. Бабушку должны были сменить на карауле, но никто не приходил. Она чертовски устала и хотела спать, но покидать пост было нельзя, отдадут под трибунал. Тем временем на работу в город потянулись люди из соседних деревень. Завидев мужчину, идущего через поляну по тропе, бабушка подозвала его. «Позвони, пожалуйста, по этому номеру,-попросила она,-пусть сменят часового, а то время уже давно наступило». Мужчина оказался порядочным и позвонил, через некоторое время пришли к ней на смену, но во главе караула был не тот, кто ее поставил, хотя по уставу должен был ее сменить именно он. «Стой, ни с места!» — направила она винтовку на разводного. «Да брось, — ответил тот, — мы сами ищем начальника караула вот уже вторые сутки». «Не было ли каких происшествий за время твоего дежурства?»-спросил он. «Да, было,-ответила  бабушка,-в полночь кусты зашевелились, я выстрелила несколько раз, посмотрите, может там кто и лежит». В  кусты заглянули, там лежал начальник ее караула, сраженный наповал.
   «Это все, конец, меня ждет тюрьма, сын останется сиротой»,-подумала бабушка и отправилась спать в тюремную камеру, ибо от напряжения валилась с ног.  Когда проснулась, объявили построение, и командир подразделения произнес: «За отличное ведение службы рядовой милиции Ваниной Вере Евграфовне объявляется благодарность и она награждается именным пистолетом». Ей вручили пистолет в белой кабуре. После этого случая у нее было еще много опасных заданий, ведь хорошее жалование и продовольственный паек не давались даром. В условиях страшного голода в Поволжье  часто происходили кражи продовольствия. Как-то, в очередной раз, бабушку  отправили охранять склад с продовольствием. Обойдя ночью несколько раз его территорию, Вера Евграфовна заметила летящий из окна одного помещения мешок с мукой. Недолго думая, она подошла к двери этого склада и выстрелила в нее. Дверь открылась, и из нее вывапился начальник склада, раненный в живот. Уж не знаю, выжил ли он после этого, но одно скажу — рука у бабки была твердая. В этом мы впоследствии убедились с братишкой Юрой, когда были маленькими. Уж если ее рассердить, то напрасно было от нее прятаться или убегать, и если кинет камнем или землей, то непременно попадет в цель.
   Время шло, мой отец подрастал. Бабушка понимала что работать в милиции довольно-таки опасно. Решив сделать себе карьеру, она поступила учиться в школу Марксизма-Ленинизма. Бабушка вспоминала, что перед самым окончанием курсов к ней приехал ее бывший муж, все это время он не оставлял ее в покое. В конце концов это надоело моей бабушке и она, специально на его глазах, подошла к скамейке, где сидели ее однокурсники и села между двумя холостыми парнями. «Когда сидишь между двумя холостяками, то чувствуешь себя как в малиннике»,-произнесла она. Это парней заинтриговало, и она, недолго думая, подцепила под ручку одного из них и предложила ему пойти с ней в театр. Он не отказался. Но не тут то было, ведь бывший ее муж последовал за ними и занял место в заднем ряду. В перерыве между актами бабушка видела, как он ходил между рядами и нервно хватался за пистолет, он был военным. «Это к добру не приведет»,-подумала она и предложила парню, его звали Иваном, досрочно покинуть зал, ведь завтра их ждали выпускные экзамены, а там распределение: кому куда ехать на службу.
   Настал долгожданный день отъезда. Бабушка получила распределение в Вурнарский район Чувашии, а Ефимов Иван в Канашский. Бабушка уезжала первой, подругу она попросила получить за нее платье, заказанное в ателье, которое было еще не готово, и как-нибудь переправить его к ней. Подруга оказалась хитрой, она заметила наметившиеся отношения бабушки с Иваном. «Не завезешь ли Вере платье по пути?-спросила его она.- Ведь вы направлены в соседние районы». «Без проблем»,-ответил тот.
   Так он попал в районный центр Вурнары. В это время бабушка уже приступила к работе и ее, как новичка, отправили на поля, в деревню, вести пропаганду. Дело было летом, мой отец играл в футбол с дворовыми ребятами, как вдруг заметил незнакомого человека. «Кто здесь Гена Ванин?»-спросил тот. Навстречу ему вышел маленький черноглазый мальчишка. «Я буду, а Вы кто?»-спросил он в ответ. «А как ты думаешь, кто я такой?»-спросил Иван Ефимович. «Папа!»-закричал мой отец и бросился ему на шею. «Да, ты совершенно прав,- сказал тот, смахнув с глаз слезы,-я и есть твой родной отец».
   Так они пошли в райком партии вызывать из командировки Веру Евграфовну. «К тебе муж приехал, срочно приезжай»,-позвонили ей. Тем временем Иван с Геной пошли в магазин, и тот одел моего отца с головы до ног, купил ему: костюм, рубашку, ботинки. «Папа приехал!»-воскликнул Гена, и бабушке ничего не оставалось, как пойти с Иваном в ЗАГС. Фамилию свою она не стала менять принципиально. Так зажили они вместе в Вурнарах, оба работали в райкоме партии инструкторами.                                                           
   В то время был такой председатель колхоза Куликов, имел высокие правительственные награды, но жестоко обращался со своими работниками. Ему ничего не стоило, на пример, пнуть беременную женщину сапогом в живот, если та из-за плохого самочувствия не выходила работать в поле. Так первый секретарь райкома партии поручил бабушке провести собрание колхозников и осудить нерадивого хозяйственника за жестокое обращение с работниками. Собрание было бурным, Куликова заклеймили позором. Протокол вел Георгий Теплов, дядя бабушки по отцу, как единственно грамотный человек в округе. Спустя какое-то время, после злосчастного собрания, бабушку и ее дядю арестовали как врагов народа. Оказалось, что этот самый председатель написал письмо Сталину с жалобой, что на него, орденоносца Куликова, кулацкие прихвостни организовали травлю. Первый секретарь райкома партии в то время уже отсутствовал, его повысили в должности и перевели работать в Чебоксары. Их с дядей ждала тюрьма в городе Цивильске, куда и отправили в первую очередь Георгия. Понимая, что оттуда уже не вернуться, бабушка попросила местного врача под любым предлогом отсрочить ее отправку в тюрьму. Он сообщил, что задержанная больна, и ее нельзя этапировать в ближайшую неделю. Этого времени бабушке хватило, чтобы связаться со своим бывшим начальником в Чебоксарах и через него добиться своего освобождения. «А как же Теплов Георгий, ведь он не проронил на собрании ни слова, а только вел протокол?»-спросила она. «В этом я уже не могу помочь, посоветую только: пройдись по родителям детей, которых учил твой дядя в школе и собери с них подписи, что он не мог быть врагом народа»,-сказал бывший первый секретарь.
   Бабушка обошла несколько деревень. Ни один родитель учеников Георгия не отказал ей в помощи. Так она собрала кучу подписей и послала письмо Сталину с просьбой о его реабилитации. Через шесть месяцев его освободили, но он остался больным на всю жизнь, с тех пор у него тряслись голова и руки. Помню, как фронтовик, видавший виды, с кем мне посчастливилось работать, рассказывал о изощренных пытках в Чувашских застенках над политзаключенными. Их вызывали на допрос к начальнику тюрьмы и за каждый ответ, не удовлетворявший следователей, били ребром железной линейки по ключицам, которые к концу допроса превращались в «кровавые погоны», как с издевательством называла это «тюремная челядь». Проживал и у нас, в подъезде жилого дома, такой человек. Он гордился, что был начальником тюрьмы в годы Великой Отечественной войны и все хвалился, что его машина-черная Победа, бывшая у него на ходу, имела номер чуть ли не 001. В подъезд он выглядывал с подозрением и на всех смотрел из-под-тишка. Как-то раз пошел он на парад в честь Дня Победы и нацепил на грудь кучу орденов и медалей. Но дворовые ребята знали, что всю войну он просидел в тылу, издеваясь над политзаключенными. «Митя-металлист»,-написали они на двери его квартиры. Говорят, долго потом смывал он эту надпись.
   Впоследствии, живя уже в Чебоксарах, Георгий часто приходил к нам в гости. С бабушкой они беседовали подолгу. «Вот ты не пьешь, дядя, даже шампанского, скажи, всегда ли ты был таким праведником?»-спросила как-то она. «О нет,-отвечал он,-в молодости ничто человеческое мне не было чуждо». Жил он тогда в Канашском районе. В деревне, где он работал, жила семья: муж, жена, грудной ребенок и родители мужа. Собрались как-то молодые в гости в соседнюю деревню, взяли с собой грудного ребенка. Дело было зимой, поехали они на лошади. В гостях их хорошо напоили, они не помнили, как вернулись домой. Родители вышли встречать молодых: сначала затащили пьяного мужа, затем жену, а где ребенок? Никто не мог вразумительно ответить. Родители бросились искать его по горячим следам. Возле самой деревни ребенок лежал обледеневший. Он выпал из повозки, выполз из пеленок, был сильный мороз. Внесли домой мертвого ребенка, положили на стол. Муж сразу протрезвел. «Я мужик, а ты зачем пила?»-возмутился он и избил жену до полусмерти. Не помня себя, та убежала из дома. Ее долго искали, нашли повешенной в сарае. Родители внесли труп жены и положили рядом с ребенком. Увидев это, ее муж схватил со стола кухонный нож и ударил себя в сердце. Так в одночасье в семье оказалось сразу три покойника. Георгий подумал: «И из-за чего все это произошло?» Так он решил никогда в жизни не пить.
   Наступили предвоенные годы. В то время наши войска уже вели войну с Финляндией и захватили у нее приграничные территории. Необходимо было срочно  освоить отвоеванные территории, чтобы не было пути к их возврату. По стране вербовали добровольцев для переселения на эти земли. Покуда в то время бабушкина семья не имела собственного дома, они решили согласиться на переезд. Так они оказались в Карелофинской республике вместе с местными колхозниками, последовавшими за ними. Жили они на хуторе, их семья из трех человек занимала двухэтажный дом из двенадцати комнат. Была у них печка с паровым отоплением, отапливавшая два этажа. На втором этаже находился сложный дымоход с встроенной в него коптильней, приспособленной для приготовления: окорочков, колбас, рыб в домашних условиях. Все это было в диковинку простым деревенским жителям. Особенно удивляло устройство для очищения воздуха в доме. Отец вспоминал, какие были чистые озера в Карелии, кишащие рыбой. Ему ничего не стоило, например, за каких-то два часа наловить в них пару ведер рыбы, которой хватало накормить весь колхоз.
   Но не долго длилась эта идилия. Наступила Великая Отечественная война. Покуда семья бабушки жила на самой границе, это почувствовалось с первых же дней. Ее муж сразу ушел добровольцем на фронт под Ленинград, на нее же упала ответственность за весь колхоз, который мог оказаться в окружении врага, промедли они хоть один день. Всем, отступающим в тыл был отдан приказ все сжигать на своем пути: мосты, поля, убивать скотину, если невозможно было ее эвакуировать, чтобы ничто не досталось противнику.
   Бабушка, как ответственная за эвакуацию, закрепила за каждым колхозником, включая детей, скотину. Хорошо, если кому попадались лошадь, или овцы, они шли быстро, и их особо не надо было подгонять, но если кому доставались свинья, или корова, это было наказанием. Эта скотина, устав, ложилась на землю, и ее невозможно было сдвинуть с места. А время не ждало, враг шел по пятам, иногда канонада от боев слышалась буквально в трех километрах. Так что скотину, не пожелавшую вставать от усталости, приходилось пристреливать. На пути отступавших подстерегали минные поля, оставшиеся от прежних боев Как-то корова, закрепленная за одним мальчиком из колхоза, забежала на минное поле, он хотел ее отогнать. Она-то проскочила, а мальчик нарвался на мину. «Мама!»-только и успел он вскрикнуть, как половинка его тела повисла на березе.                  
   Так они дошли до Ладожского озера под Ленинградом. Надо было переправить колхозное хозяйство на другой берег, в тыл. Беженцы увидели две баржи: одна новая, другая драная, как калоша. Покуда все на одной барже не размещались, бабушка решила основной состав колхозников и самое ценное имущество погрузить на новую баржу, на ней же она собиралась отправить и своего сына, предварительно попросив колхозников помочь ему добраться до дома. Сама же собрала остатки колхозного «добра» и погрузила на старую «развалюху» на которой и собиралась переправиться в следом за основным составом. «Все-равно не доплывет, да хоть сын спасется»,-думала она. Но что-то случилось в последний момент: сын, всегда послушный, вдруг отказался подчиняться своей матери. «Нет,-сказал он,- поплывем на «развалюхе», уж если погибнем, то вместе!» Так они выплыли на середину Ладожского озера. Впереди шла новая баржа. Вдруг, налетели немецкие бомбардировщики, и, минуя старую баржу, весь свой смертельный груз сбросили на новую. На глазах у бабушки и ее сына от прямого попадания бомб баржа с колхозниками ушла под воду, никто не уцелел. Бабушка поседела в одночасье, осознав, что своими же руками отправляла сына на верную смерть. Добрались они товарным составом до станции Вурнары, но бабушке надо было следовать до пункта конечного назначения — город Куйбышев. Там она должна была сдать остатки колхозного имущества эвакуационным властям. Так что на станции она передала своего сына сестренке Антонине, сама же последовала далее.
   Бабушка вернулась в поселок. При  отсутствии мужчин в тылу, ее сразу назначили директором маслозавода, а ее братишка и сестренка ушли тем временем добровольцами на фронт. Моему отцу было тогда тринадцать лет. От Ивана Ефимовича долго не было вестей, и вот пришла похоронка, в которой говорилось, что он геройски пал в битве на «пятачке»- так в то время назывался единственный плацдарм, связывавший блокадный Ленинград с «Большой землей».
   Бабушка в очередной раз оплакала потерю, как пришло письмо от мужа, что он жив и лежит в госпитале. В те времена на передовой было туго, винтовок на всех не хватало. Шла команда: «Вперед!» И все вступали в бой, когда убивали бойца, его винтовкой овладевал безоружный товарищ. Ивана Ефимова тяжело ранило в левое плечо, он потерял сознание. Очнулся от сильного удара сапогом, но не издал ни стона, покуда подумал, что это немцы, глаза его были закрыты. Кто-то пошарил в его карманах и взял все, что там было. Оказалось, это были наши санитары, что от правили похоронку. Дождался он ночи, надо было пробираться к своим, пока утром враг не добил раненных. «Легко сказать, а куда ползти?» Глянул он на трупы друзей, винтовки у всех штыками лежали в одну сторону. «Значит тыл-в сторону приклада»,-решил он и пополз в этом направлении. Так он оказался в госпитале. Вскоре его комиссовали с линии фронта по инвалидности. После ранения рука его перестала функционировать и отсохла, болтаясь на плече, как плеть. Так он вернулся на Родину и стал по-прежнему работать инструктором райкома партии.
   Бабушке также было нелегко. В ее руках находилась  сложнейшая техника по производству сыров и масла, которые, в основном, отправлялись на фронт. Невыполнение плана выработки грозило трибуналом. Техника часто ломалась, мужчин не было, работницы со слезами приходили к бабушке за помощью. Имея за плечами два класса церковно-приходской школы, она залезала внутрь этих «адских машин». «Я их смажу, центрифуги накручу,-говорила она- и, глядишь, они работают». «Какая ты, Вера, умная, — изумлялись ее работницы — мы ни за что бы этого не сделали!» Природная смекалка всегда отличала нашу бабушку. Ей ничего не стоило, например, сконструировать и вмонтировать в стену печь, отапливающую разом две комнаты. Образец такой печи до сих пор обогревает наш фамильный дом в городе Казани.
   Тем временем война продолжалась. Теплов Георгий также ушел добровольцем на фронт. В тылу у него оставались: жена, трое сыновей и две дочери. Голод был страшный, семья недоедала. Как-то бабушке сообщили, что старший сын Георгия Руслан попался на краже, своровал немного муки, чтобы испечь хлеб. Он был пойман с поличным, его жестоко избивали. Насилу бабке удалось отбить его у разъяренных мужиков. «Отец проливает кровь на фронте, а вы готовы убить его сына за кусок хлеба!»-возмутилась она.
   Сестренка бабушки Антонина воевала на фронте в войсках связи, когда с братом Федором случилось несчастье. Не долго он прослужил в армии. Осенью 1941 года пришло известие, что он был расстрелян под Москвой в городе Вязьма, как враг народа. Сестру Антонину вызвал к себе ее командир и, сообщив о случившемся, сказал, что у нее два пути: либо он отправляет ее в тыл, как неблагонадежную, либо она идет воевать на передовую. Тоня согласилась на второй вариант, так она оказалась в передовых танковых войсках на Западном фронте.
   А призывы на фронт все продолжались. Уж некому было вставать в строй, остались одни дети, старики и инвалиды. Был в то время у них второй секретарь райкома партии, холостой мужчина. Первых секретарей, имеющих семью и детей, забирали на фронт, а он неизменно оставался в тылу. У всех это вызывало подозрения, ведь если он болен, как показывали данные призывной комиссии, не вел бы такой распутный образ жизни. Он перепортил многих девушек в округе, не гнушался и женщинами. Тем временем бросил этот секретарь очередную любовницу. Она-то и выдала его с потрохами. Оказалось, перед тем, как идти на комиссию в военкомат, он заваривал пачку чая на кружку воды и выпивал ее. Разумеется, после этой процедуры, сердце его бешено колотилось. Незадачливого секретаря в очередной раз пригласили в военкомат. Результат был прежним, но домой его не отпустили, а поместили на время в изолированную камеру. Через сутки его направили повторно на комиссию, он оказался совершенно здоровым. Тут его спросили: «Пойдешь под  трибунал, или добровольцем на фронт?» Конечно, он выбрал второе и отправился политруком на передовую. Шел 1942 год, на многих фронтах наши войска отступали, и остаться раненным на на поле боя было тогда равносильно смерти. Этот злосчастный политрук  был смертельно ранен в одном из первых боев в пах. Об этом поведала его землячка-сестренка милосердия, что оказывала ему помощь. Делая ему перевязку, она поняла, что он не жилец, от боли он только кусал губы. С передовой вынесли в первую очередь легко раненных. Немцы в очередной раз атаковали, и все тяжело раненные бойцы остались на поле боя.
   Наступил конец кровопролитной войны, солдаты с радостью возвращались к своим семьям. Пришло бабушке и письмо от Антонины. «Как мне быть? — спрашивала она. -Я беременна, а отца моего ребенка убили». Бабушка подумала: «Уж если отец погиб, грех избавляться от его потомка». И дала ответ: «Приезжай, как-нибудь воспитаем».
   Наступило время возвращаться на покинутые земли. Так бабушкина семья с остатками колхоза оказалась опять в Карелии. Но это было уже совсем не то, что до войны. Повсеместно орудовали банды бывших жителей отторгнутых земель. Постоянно находили на хуторах убитые семьи переселенцев. Вырезали все, вплоть до кошек и собак. Бабушка решила вернуться домой, на Родину, и далее не испытывать судьбу. Так  возвратились они опять в Вурнарский район Чувашии. Отца моего в то время призвали в армию, это был 1946 год. Бабушка осталась одна с Иваном, не считая сестры Антонины, которой она всегда помогала и ее сына Николая. Работая инструкторами райкома партии, виделись они с Иваном редко, муж постоянно болел, давало себя знать старое ранение. «Как-нибудь в дороге скончаюсь, и тебе сообщат обо мне»,-говорил он с грустью моей бабушке. Так оно и произошло, ее муж действительно умер в дороге, и об этом ей сообщили. К тому времени мой отец уже женился и родилась я. Жили мы в то время в городе Казани, снимали квартиру. После смерти мужа бабушка не могла долго оставаться в пустом доме одна, вскоре переехала жить к сыну. «Иван Ефимович каждую ночь стоял передо мной», — говорила она.
   Бабушка решила поступить на работу с целью добиться участка земли под строительство дома в пригороде Казани. Так она вступила в колхоз поселка «Сухая река». Не долго она проработала рядовой колхозницей, вскоре ее назначили бригадиром. Я тогда была совсем маленькой девочкой и ходила в ясли. К приезду бабушки я заболела дизентерией, и из «пышки», как меня тогда называли, превратилась в скелет. «Ни в какие ясли больше ребенок не пойдет, будет со мной»,-заявила бабушка. С тех пор я от нее не отходила, бегала за ней повсюду. «Вот, твоя белая головушка бежит»,- говорили колхозники бабке, завидев меня далеко в поле.
   Тем временем сестренка Антонина продала имущество бабушки, с коровой и двумя сыновьями (к тому времени родился еще один сын, Анатолий), приехала в Казань к своей сестре. Бабушка получила к тому времени участок земли под застройку на окраине города, возле речки. Срочно построила она сарай, где все они и ночевали, лежа на сене вместе с коровой, благо дело было летом и стояла теплая погода. Моему отцу пришлось срочно строить дом до наступления холодов. Это была, конечно же, засыпушка. Стены такого домика состояли из досок, между которыми засыпались опилки для утепления. Так мы и зажили единой семьей всемером в доме из трех комнат. В одной ютились мои папа с мамой, другая была прихожей и столовой, и, наконец, третья, где размещались все мы- остальные, включая семью бабушкиной сестренки. Не трудно догадаться, что покуда кухня и наша комната были смежными, весь холод, исходящий от входной двери, шел в наши две комнаты. Насколько я себя помню, у меня постоянно от холода немели пальцы. Впоследствии я заболела ангиной и тонзиллитом, от которых меня спасла только операция. Я, конечно, понимаю своего отца, что ему приходилось тянуть по сути две семьи, ведь Антонина работала на низкооплачиваемых работах и не прокормила бы своих ребят одна. Она работала, то страховым агентом, то библиотекарем, то заведующей деревенским клубом. Тем временем родился младший мой братишка Юра, шел конец пятидесятых годов прошлого столетия.
   Мы жили на берегу коварной реки, весной она сильно разливалась, обрушивала берега, была мутной, с множеством воронок. Часто в ней тонули дети и взрослые, и никогда не находили их тел, так как воронки засасывали несчастных безвозвратно в песок. Как-то, по весне, мой отец вышел за калитку расчищать остатки снега. Тут он услышал улюлюканья местной детворы. Взглянув на реку в период ледохода, заметил беспородную собаку, барахтающуюся среди льдин. Отец протянул ей фанерную лопату, и та выбралась наконец-то на берег. С тех пор дворняжка прибилась к нам и стала у нас жить, назвали ее Шариком. Собака была доверчивой и шла ко всем по всякому зову. Как-то раз приполз Шарик весь окровавленный и умер у нас во дворе. Помочь ему было невозможно, у него были отрезаны половые органы и он истек кровью. В поселке невозможно было что-либо утаить. Бабушка узнала, что соседский мальчик с его дядей заманили собаку конфеткой и надглумились над ней. Вне себя от ярости, бабушка устроила разборки с соседями, возмущаясь, что те растят сына-фашиста. Вечером того же дня соседский мальчик прыгал с вышки и сломал ногу. Соседка прибежала к бабушке с упреками, что та пошла на могилу собаки и поставила свечку, чтобы с ее сыном случилось несчастье. «И вправду так случилось?»-спросила бабушка. -Если бы я знала, что так получится, то поставила бы десять свечек, а не одну, чтобы он сдох!» На самом деле никаких свечек она не ставила, ибо ни в какую чертовщину не верила.
   Бабушка вышла на пенсию, но сидеть дома ей не хотелось, она решила устроиться кем-нибудь во дворец культуры авиационного завода, где работал слесарем мой отец. Взглянув на ее трудовую книжку, директор дворца культуры сказал, что с таким послужным списком  он вправе ставить ее, разве, что вместо себя. «Ну что, разве вы не видите, она просто не может сидеть без дела, давайте возьмем ее хотя бы уборщицей, как она просит»,-заступился за нее его заместитель. Не долго проработала она уборщицей. Вскоре ее поставили работать вахтером огромного дворца. В этом повезло всей нашей семье. Мы могли беспрепятственно проходить на концерты всех гастролирующих тогда эстрадных звезд, знакомиться с артистами, музыкантами, гипнотизерами. Но, пропуская иногда деревенских ребятишек бесплатно в кино, вахту с нарушителями порядка бабушка вела исправно. Так, помнится, намечался в то время концерт известного певца Вадима Мулермана. Мы с нетерпением ждали в зале его выступления. Тем временем бабушка заметила мужчину, вошедшего со служебного входа. Он оживленно разговаривал с кем-то и ругался нецензурными словами. «Куда идете, молодой человек?-воскликнула бабушка. -Покиньте немедленно помещение!» Тут к нему подошел директор дворца культуры и извинился за «слишком бдительных своих сотрудников». Этим нарушителем порядка и оказался певец, на концерт которого мы пришли. «Ну понятно, шишка на ровном месте!»-воскликнула бабушка. Но все ей с рук сходило, и ее портрет неизменно висел на доске почета.
   Помнится, как-то раз, когда я уже училась в старших классах, пришли с подружкой мы к бабушке. «На концерт пойти хотите?»-спросила она. «Конечно»,-ответили мы. И она провела нас на концерт симфонической музыки, мы то думали, он будет эстрадным. В небольшом зале сидела в основном посвященная публика: серьезные пожилые люди и бледнолицые детишки, видимо из музыкальных школ. На сцену вышел оркестр, все одеты в черное, женщины в длинных платьях без рукавов, мужчины во фраках. Подошел дирижер, взмахнул палочкой, и полы его пиджака подскочили вверх. Тут на меня нашел страшный приступ смеха, так как я была тогда человеком далеким от возвышенной музыки и всего лишь училась в третьем классе художественной школы. Я понимала, что веду себя неприлично, ведь ребятишки, гораздо моложе меня, слушали музыку взахлеб. Мне приходилось затыкать свой рот кулаком, но стоило мне  на время «отключить свой слух» и увидеть, как множество мужчин и женщин в черном чего-то там пиликают, и хвостики мужских фраков прыгают: туда- сюда, туда-сюда, как меня опять охватывал приступ смеха. С трудом дождалась я антракта. «Пойдем уж»,-сказала я подруге Соне, и мы досрочно покинули зал.
   Время шло, братишка мой Юра подрастал. Класс у него был бандитским, друзья были не из лучших. Бабушка все переживала, уж не втянули бы они брата в нехорошее дело, ведь будучи по характеру мягким, он ничего плохого совершить не мог, но и противостоять группе друзей не смог бы тоже.
   «Как ты думаешь, Галя, не отдать ли его в студию гитаристов в нашем дворце?»-спросила меня бабушка, я училась тогда в художественной школе, к поступлению в которую бабушка приложила немало усилий. «Конечно отдай, нечего ему по улице собак гонять»,-согласилась я. К этому времени Юра раздобыл где-то старую, ободранную гитару. Бабушка взяла ее и принесла во дворец культуры к художественному руководителю класса гитаристов, она считала его цыганом. «Нельзя ли что-нибудь сделать с этой гитарой, как-нибудь ее отреставрировать, внук очень хочет заниматься музыкой?»-спросила бабушка. Тот взял гитару, очистил ее, настроил, покрыл лаком, и сказал бабушке, чтобы за гитарой пришел сам внук. Присмотревшись к Юре, руководитель предложил ему записаться в его студию. Так они несколько лет занимались, создали свой вокально-инструментальный ансамбль, ездили с гастролями по разным санаториям и клубам. Когда художественный руководитель умер, Юра еще долго продолжал руководить группой по его наказу, пока не женился.
   Жили мы в бандитском поселке. Основную часть населения составляли русские, бывшие ссыльные стрелки, было несколько татарских семей, да несколько чувашских. До революции, говорят, если кто въезжал в село в повозке, в лучшем случае из него выезжала одна лошадь без седока. Бабушке приходилось возвращаться с дежурства поздно. Иногда концерты заканчивались в одиннадцать часов вечера, а домой возвращалась она  далеко за полночь, в это время автобусы уже не ходили, и ей приходилось преодолевать пешком расстояние километров в шесть.
   Однажды возвращалась она ночью домой. Не доходя до дома пару километров, завидела старушку, стоящую на остановке, возле нашего поселка. Она ждала автобуса, идущего в соседнюю деревню Кадышево, что находилась в трех километрах от нас. «Иди пешком, после одиннадцати вечера автобусы не ходят»,-посоветовала бабушка и свернула в поселковый переулок. Тут дорогу ей преградила толпа пьяных подростков. Куда бы бабушка ни сворачивала, они вставали на ее пути. «Что, старуха, жить надоело? Нам дорогу загораживаешь!»-издевались они. Тут за бабушку вступился один парень, сын учительницы начальных классов, который учился в одном классе с моим братишкой. «Оставьте ее в покое, это Юры Ванина бабушка, она часто нас бесплатно в кино пропускает»,-сказал он. «Да ты действительно местная? Иди с богом, мы своих не трогаем»,-сказали те. Бабушка благополучно добралась до дома, а на утро на границе нашего поселка с городом был найден труп старушки из соседнего села, предварительно изнасилованной. Вся компания, за исключением сына той учительницы, села в тюрьму за злостное преступление. С тех пор бабушка  ходила на работу с большим кухонным ножом.
   Было это зимой, когда рано темнеет. Бабушка шла на остановку автобуса с вечерней смены, вдруг завидела на пустыре двух парней, затаскивавших девушку в парк.  «Сейчас же отпустите ее!»-закричала она. «Что ты нам сделаешь, глупая старуха, иди своей дорогой»,-посмеялись они. Тут бабка ударила сзади одного из них по голове сумкой, в которой лежала буханка хлеба. От неожиданности парень упал в снег, затем она вынула нож и приставила к его горлу, скомандовав: «Лежи тихо, не шевелись, а то запыжу! Пусть я сдохну, но одним подонком на земле будет меньше!» «Какая-то ненормальная старуха!»-воскликнул тот, но не шелохнулся. Тем временем бабушка оттащила от парней девчонку, произнеся: «Чтож ты, Маруся, сопли развесила, пойдем, тебя ждут дома твои родители!» «Ну, скотина, и имя-то неправильно назвала»,-процедили те и пошли следом, как шакалы, за ними.  «Спасибо, бабушка, если бы не Вы, меня убили бы»,-всхлипнула девушка. «Убить бы не убили, но поиздевались бы»,-ответила та. На остановке бабушка посадила девчонку на ее автобус, а сама последовала по своему маршруту, далее было не опасно, был людный город, и везде горели фонари.
   Помнится, я готовилась к выпускному экзамену по физике. Пришла удрученная бабушка и спросила, нет ли у меня какой-нибудь информации по гражданской обороне в случае ядерного нападения. Дело было в том, что у них, во дворце культуры должен был состояться зачет по военной подготовке у всех, начиная с директора, заканчивая рядовой уборщицей. У нас-то, в старших классах, военная подготовка была на высоком уровне. Я протянула бабушке толстую общую тетрадку, и сказала, что самое сложное в этом деле запомнить  виды радиационных поражений и вещества, их вызывающие, типа: иприт, люизит, фосген, зарин, зоман, и т. д. С этими словами я заложила закладку на этой сложной теме и извинилась перед бабушкой в нехватке времени, ибо экзамены меня ждали на следующий день.
   Днем позже я вернулась усталой с экзаменов и плюхнулась на кровать. Следом за мной пришла бабушка и спросила: «Ну как, Галя ты сдала?» «На пять»,-ответила я. «Ну и я на пять!»-воскликнула бабушка. «Твоя тетрадка очень пригодилась, как раз мне достался вопрос по отравляющим веществам»,-сказала бабушка. До нее отвечали: дворники, уборщицы, и другой обслуживающий персонал. Они в основном плакали и говорили, что в случае ядерного нападения  ничего делать не будут, а лягут на землю и будут ждать смерти. Тут вышла отвечать бабушка, начала свое повествование издалека, затем открыла мой конспект и прочитала от и до. «Вот! Человек готовился, писал конспекты!»-пришли в восторг экзаменаторы. Ее ответ был признан лучшим.    
   Так уж получилось, что к моменту завершения моей работы над книгой, мы с семьей моей младшей дочери Лены и дочкой Верой поехали на Рождественские каникулы в маленькое путешествие. Покуда зимой ездить-то больно некуда, мы решили посетить Верхний Устюг-родину деда мороза, заехав по пути в Кострому-на родину снегурочки, затем перебраться на правый берег Волги и, посетив Плес, через Кинешму вернуться домой. Вместе с внуками, вшестером, мы отправились в путешествие второго января 2011 года. Мы переправились через Волгу в республику Марий Эл. Дорога была пустынная, многие не оправились от новогодних праздников. Признаться, мне всегда нравилось путешествовать с этой компанией, зять-человек легкий на подъем, обычно  говорит: «Боевая готовность!» Это означает, что в нужный момент мы должны были быть готовы к путешествию, маршрут которого был заранее продуман. Все необходимое мы заблаговременно заготавливали в дорогу, включая котелки, палатки, продукты, и т. д. Так было и на этот раз. Проехали мы Марийскую республику, Кировскую. Впечатление от увиденного было удручающим. Половина деревень вдоль трассы были вымершими, а что было в глубинке? Вдоль дороги валялись столбы с порванной электропроводкой, которые некому было поднимать, ночью в деревнях отсутствовал свет, а места-то ведь были красивейшими! Изредка появлялись несчастные старушки, расчищавшие дорогу от трассы до своего дома в надежде, что кто-нибудь из родственников все-таки приедет к ним на праздник. Останавливались мы в придорожных гостиницах. Надо отдать должное, что дороги в Вологодской области очищались от снега лучше, чем в других районах. Вероятно, сказывался брэнд деда мороза, который приносил в местную казну большой доход.  
   Верхний Устюг нам очень понравился. Это был очень древний город. Самые зажиточные купцы этого города были посланы, как спонсоры на строительство города Москвы, чему они не очень-то были рады. В городе много церквей и антикварных лавок. Вот бы отправиться туда летом на этюды, ведь город, красивый зимой, вероятно в сто крат красивее летом! По пути мы посетили и поселок Ветлугу-тоже очень живописный.
   Родину снегурочки мы обнаружили не доезжая Костромы, в бывшем поместье писателя Островского. Так получилось, что приехали мы туда уже к вечеру и не сразу попали в музей. Ожидая приема, мы бродили по усадьбе, где в настоящее время расположен санаторий. По парку с вековыми соснами и елями бегали белки. Наблюдая красоту зимней природы с возвышенности, где стояли скамейки для отдыхающих, закрадывалась мысль, что именно в таких-то местах могла и обитать снегурочка.
   Выехали из поместья мы уже, когда смеркалось. Перед нами стоял выбор: или ехать в Кострому, переночевать там, затем, перебравшись на правый берег Волги, посетить Плес и попутно Кинешму, вернувшись затем домой, или, проехав десять километров, сразу перебраться на тот берег по мосту, где была Кинешма. Трехдневное путешествие в машине зимой, с детьми, без горячего и душа, сказалось и мы решили ехать в Кинешму и заночевать там, оставив другие города на потом. Как-будто рука проведения вела нас в этот город. Мы стояли на набережной великой реки, неописуемое волнение охватило меня. Мне казалось, что все это я вижу глазами бабушки. Конечно, город с тех пор сильно изменился, появилось множество новых построек, кое-какие разрушились от времени, но гостиница, в которой мы остановились, в начале прошлого века точно уже существовала. В то время она была чайной, в которой тайно собирались революционеры-подпольщики. В настоящее время во дворе гостиницы стоит карета, как-бы имитирующая прошлое ее назначение, в которой с удовольствием фотографируются приезжие. Гостиница небольшая, всего-то семь номеров, но очень уютная, тихая, не даром в ней останавливались известные артисты, снимавшиеся в фильмах по Островскому: «Снегурочка» и «Бесприданница». В фойе висит огромный стенд с фотографиями известных кинозвезд, таких как: Михалков, Мягков, Френдлих. Об этом и многом другом нам поведала хозяйка гостиницы-очень приятная, интеллигентная женщина. Узнав о целях нашего нашего посещения Кинешмы, она рассказала нам о различных архитектурных памятниках города, его истории, дала посмотреть свою личную книгу о городах Ивановской области и их достопримечательностях. Это была очень ценная, красочная книга с множеством фотографий. Она помогла нам наметить план оставшегося путешествия на следующий день. Книгу мы вернули поздно вечером, думая что утром можем ее не застать, на что она ответила, что мы могли не беспокоиться, а передать ее утром сменщице. С другого стенда в фойе  гостиницы мы сделали несколько снимков с видами старого города, а гуляя по нему, засняли и город нынешний. Эти фотографии мы и представили в этой книге. На обратном пути мы посетили еще ряд небольших городков Ивановской области, славившихся своими историческими ценностями. Особенно понравился нам старинный город Городец, известный знаменитыми росписями.
Мы посетили храм, где хранятся мощи Александра Невского-великого заступника на Руси. Удалось нам посетить и музейный комплекс Городецких росписей, присутствовать на мастер-классах живописи и глиняных поделок на гончарном круге.
 
 
 
 
 
 
 
 
                          
 
 
 
 
                          
 
 
 
 
 
 
 
 
                                                      ЕЕ БРАТИШКА ФЕДОР
 
   Он родился после бабушки. С детства отличался особым умом и твердым характером. Был смышленым, рано научился играть в шахматы, до того заигрывался, что идя по дороге и завидев хаотично движущихся по ней людей, говорил про себя, что надо их съесть (это такой термин в шахматах, людей он сравнивал с шахматными фигурками на доске). Бабушка рассказывала, что скорее всего он был лунатиком, ибо вставал по ночам и бродил по крыше.
   Он получил хорошее образование. В тридцатые годы прошлого столетия вышел его первый сборник басен на чувашском языке. Назывался он «Юпта русем». Весь гонорар от своей книги Федор вложил в строительство школы для детей в соседнем поселке Хирлепоси. Так он стал директором этой школы. К тому времени была у него семья: два сына, жена ждала третьего.
   Жил по соседству в деревне Шлан несчастный мальчик, Борисов Коля. Мать родила его без мужа, сама работала в поле, а он был предоставлен сам себе. Часто лежал он грязный и голодный в картофельной ботве. Семья Федора, а также сестренка бабушки Антонина часто забирали его к себе, отмывали и кормили. Время шло, началась война с фашизмом. У Федора, как директора школы, была бронь. Несколько раз просился он на фронт добровольцем, наконец, его призвали в армию.
   Провожать на призывной пункт его взялся Николай Борисов, учился тогда он в первом классе. Все взрослые были в поле и поэтому они поехали на Федином велосипеде с мальчонкой нв районный центр без провожатых. Доехав до назначенного пункта, Федор Евграфович вернул велосипед Коле с тем, чтобы он откатил его обратно домой и сказал: «Ну чтож, мы идем воевать на фронт, а вы, ребятишки, остаетесь за старших дома, помогайте женщинам в тылу».
   Он попал в самую битву под Москвой. Пока их готовили к отправке на фронт, Федор Евграфович обучал молодых бойцов азбуке морзе. Немцы рвались к Москве. Отправили их на передовую без принятия присяги и без оружия, наскоро выдав бойцам кое-что из обмундирования. Подходящих сапог для Федора не нашлось, у него был 45-й размер обуви. На передовую он шел в домашних ботинках, без портянок. Через сутки такого хождения он в кровь разбил ноги. «Нельзя ли мне добраться до пункта назначения на каком-нибудь попутном транспорте?»-спросил он своего ротного командира. «Конечно»,-ответил тот. Тут машина на пригорке притормозила, и Федор двумя односельчанами  сели в нее и помахали всем рукой. Больше в живых его никто не видел. О случившемся поведали односельчанам те бедолаги, что сели с ним в машину. Они нарвались в конечном пункте назначения на особиста, который счел всех дезертирами, ибо у них не было оружия. Спор перешел в конфликт, Федор взял все на себя, сообщив, что он старший и бойцы покинули часть по его указанию. В результате чего он был расстрелян на месте, а двое его односельчан отправились в штрафной батальон, из которого живыми они не вернулись.
   Прошло много лет после войны. Однажды Николай Борисов-Риварес, таков был его псевдоним по произведению «Овод», майор МВД города Москвы, приехал в свои родные места. Посетив памятник павшим в своей родной школе, он не мог поверить глазам. Имени Федора Ванина на нем не было. «Он был объявлен врагом народа»,-сказали односельчане.
   С тех пор Риварес считал делом своей жизни реабилитировать опального учителя. Он рылся в архивах, прошел путь своего директора школы от Москвы до Вязьмы, где прервался его жизненный путь. Разумеется, если Федора назвали дезертиром, он возмутился и вступил в перепалку с особистом. Но ведь у него на лбу не написано, что он доброволец. После расстрела соответствующие документы были оформлены задним числом. На следующий день его полк прибыл в место назначения, но Федора Ванина не было уже в живых. Риварес впоследствии встретился с бывшим командиром Федора, все подтвердилось. Документы с просьбой о реабилитации он отправил в соответствующие органы. До этого он посетил деревню, где жил тот самый особист. Деревенские сказали, что от него ушли жена и дети, уважением среди односельчан он не пользуется, и что он доживает остатки своих дней, как шакал. Риварес подошел, чтобы взглянуть в его глаза, да не нашел слов, а только сплюнул. Жизнь все сама  расставила на свои места.
   Федор Ванин был реабилитирован посмертно в 1982 году, а в 1988 году в газете «Советская Чувашия» вышли статьи о его реабилитации. Через пару недель в газете был напечатан отзыв учителей, что когда-то работали с Федором Ваниным. Они искренне радовались о возвращении его честного имени и утверждали, что никогда никто из знавших этого человека не верил злым наветам в его адрес. В настоящее время школа, построенная руками брата моей бабушки, носит его имя, а на обелиске павшим воинам значится и его фамилия.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                         
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                                                      СЕСТРЕНКА АНТОНИНА
 
   Начнем с того, что после расстрела брата она оказалась в передовых танковых войсках. Ее называли в части «ходячей энциклопедией», так как она была очень начитана и знала ответы на многие вопросы, сказалось окончание нескольких курсов филологического факультета Чебоксарского Педагогического института.
   В их действующей части зачастую бывали диверсии, иногда, ни с того, ни с сего производились обстрелы,
как-будто кто-то наводил врага на цель. Однажды Антонина вышла ночью из казармы, тут заметила бойца в нашей форме, подающего сигналы из ракетницы за углом блиндажа. Возмущенная, она окликнула его. Тот, не долго думая, повалил ее на землю и начал душить. С трудом она достала из сапога финку, приставила ее острием к животу противника, и толкнула рукоятку коленом. Руки на ее горле разжались.
   Тетка вернулась с войны с множеством медалей. Побывала она и в Венгрии, и в Австрии, и в Румынии. «Спросишь, бывало, у местных: «Где туалет?»-говорила она. Те отвечают: «Русский солдат взял!» С войны многие офицеры и солдаты привезли всяческие трофеи, кто что, а тетка привезла только серебряные часы с тонкой гравировкой, да несколько красивейших австрийских открыток с местными пейзажами, украшенных серебром и позолотой. Возвращалась домой она на поезде, залегла на верхнюю полку, да пристегнулась на всякий случай. Тут кто-то сорвал стоп кран, и все в вагоне полетели с мест, набивая себе шишки. Одна только тетка лежала на полке как ни в чем не бывало. «Солдат всегда солдат!»-восклицали изумленные попутчики.
   Находчивость никогда не покидала тетю Тоню. Помнится, как-то, уже после войны, шла она из одного села в другое, как налетел в поле сильнейший ливень. Идти мокрой после дождя было не очень-то приятно. Не долго думая, тетка разделась до гола, и сев на корточки, положила одежду под живот. Когда ливень прошел, она как ни в чем не бывало переоделась в сухое и пошла. Идущие навстречу, промокшие насквозь люди, диву давались, глядя на нее.
   Жила она долгие годы под одной крышей с нашей семьей, растила двух сыновей. Старший, Николай, родился после возвращения Антонины с войны, погибшего отца так никогда и не видел. Младший, Анатолий, был его сводным братом, с его отцом тетка прожила не долго, был он непутевым. Антонина от природы была очень талантливой, хорошо шила, пела, умела решать сложные математические задачи, а уж в литературе ей не было равных. Когда дети подросли, она построила дом у нас на задворках, но постоянно продолжала тесно общаться с нашей семьей. Помнится, даже однажды мы с братишкой Юрой ходили с ней на рыбалку на речку Казанку с ночевой и даже поймали каждый по рыбе, червей, конечно, насаживала нам тетя.
   Младший сын ее Толя сыграл важную роль в моей судьбе. Я его обожала, как и мать он был чертовски талантлив, хорошо играл на гитаре, шил, вырезал по дереву, рисовал. Старший ее сын Николай тоже был не без способностей. Он был хорошим спортсменом, тренировался на турнике со своими друзьями, хорошо боксировал, занимался легкой атлетикой.
 
 
 
 
 
 
 
 
                       
 
 
 
                                                    НЕМНОГО О МОЕМ ОТЦЕ
 
   В 1946 году мой отец призван был в армию. Попал он в пехотные войска. Как он рассказывал, новобранцам сразу выдавалось новое обмундирование: гимнастерка, шинель, сапоги и т. д. Но на раздаче подошли к нему «деды» и попросили отдать его новую шинель взамен на свою старую. Мой отец возмутился и не отдал ее. «Ах, ты хочешь новую шинель? Ты ее получишь»,-сказали они ему. А ночью того же дня отца, спящего накрыли с головой чем-то тяжелым и напинали со всех сторон. Отец примерно понял, кто это мог быть, все было бы ничего, но один бил его сапогом и он был старшим по званию. Этого простить ему отец не мог. На следующий день отец, весь разбитый, пришел в боксерскую секцию и попросил его в нее принять. Тренер сразу поставил его в пару с опытным боксером. В первый же день отец был избит до полусмерти. На следующий день отец буквально приполз обратно на тренировку. «Будет боксером!»-сказал тренер. После долгих тренировок отец уже занимал второе место по боксу в Астраханской области, где размещалась их часть.
   В то время шли учения, приближенные к бою, отец, запомнив своих обидчиков, решил поквитаться с ними. В рукопашном бою бил он их, как правило, в зубы, они у них с успехом летели. «Ты что, ненормальный?»-спрашивали противники. «Извините братки, не рассчитал усилий»,-отвечал им отец. Не мог он достать только старшего по званию, что бил его сапогом. «Ну что, ребята, все поняли?»-спросил отец сослуживцев после учений. «Передайте своему командиру, что лучше пусть не демобилизуется, а то живым до дома не доедет!»-сказал он. «А что бы ты сделал?»-спросила его я. «Я бы ушел в самоволку и скинул бы его под колеса поезда»,-ответил отец. Об этом и доложили своему командиру его подчиненные. Ночью объявили внезапную тревогу, все встали в ружье. В это время тот злосчастный командир покинул часть. Так избежал он самосуда.
   Наступили снова боевые учения. На горизонте протаскивали на тросах фанерные танки, бойцам следовало подбить их. Каждому давалось по десять боевых снарядов. Попытки справиться с задачей были тщетными. Настала очередь стрелять отцу. Первый выстрел был неудачным. Отец метился строго в цель, за это время танки успевали проскочить вперед. Далее он исправил свою ошибку и начал стрелять на опережение.  В результате восемь последующих выстрелов попали в цель, последний он опять промазал, видимо, сказалось нервное напряжение. Один танк подбил папин товарищ, последний же так и остался ползать не подбитым.
   После стрельбищ весь состав был выстроен перед генералом. Он вызвал к себе отца и сообщил перед строем, что за хорошие успехи в стрельбище награждает его двухнедельной поездкой домой. «Товарищ генерал, можно мне не ехать домой?»-обратился отец. Тот был изумлен. «Лучше вместо этого дайте мне рекомендацию в летное училище»,-попросил он. Генерал расчувствовался. «Ну что ж, такие хорошие бойцы нужны и в авиации!»-сказал он и дал папе направление. Так он оказался на ускоренных курсах обучения в летном военном училище города Саратова.
   Много интересного рассказывал отец о том времени. Обучали их часто инструктора, непосредственно принимавшие участие в военных действиях в годы Великой Отечественной войны. Отцу особенно запомнилась герой Советского Союза, легендарная летчица Чечнева. «Ох и материлась, если что не так мы делали!»-вспоминал он. Спустя много лет, как-то я отправилась на этюды в Звениговский район республики Марий Эл. Так получилось, что к нам пристроился рисовать по соседству художник-любитель, бывший военный летчик из Саратовского училища. Слово за слово, мы разговорились. Он Рассказал, что работает в данный момент в  Саратовском музее летного училища, я поведала, в свою очередь, что мой отец окончил это училище в послевоенные годы. «Та летчик-инструктор погибла в учебном полете»,- сообщил нам он.
   Были у них и учебные прыжки с парашюта. «Обычно первый прыжок обходился без эксцессов»,-говорил отец,-мы вываливались в пространство как бараны, и не                       успевали ни о чем подумать». Но опытные летчики знали, что у каждого существует один переломный прыжок, когда тот не хочет его совершать, и если он не сможет себя переломить в этот момент, это будет концом его летной карьеры. Настал такой момент и у отца, где-то после десятка прыжков ему не захотелось прыгать. Чувствуя, что все его стремления могут пойти на смарку, отец перед полетом попросил лучшего своего друга вытолкнуть его из самолета, если он не захочет прыгать. Но этого не понадобилось, ибо он совершил прыжок самостоятельно.
   Много казусов рассказывал отец. Учился у них один курсант, привязалась к нему маленькая беспородная собачка. Скоро стал он брать ее в полет, но стоило ему выпрыгнуть с парашюта, она начинала метаться по кабине в поисках своего хозяина. Так у курсанта возникла мысль сшить для собачки специальный парашют. Много счастливых прыжков совершили они вместе. Но, как говорится, не все бывает гладко на нашем пути. Какой-то недруг хозяина собачки что-то сделал с ее парашютом, и автоматическое устройство раскрытия не сработало, собачка погибла.
   Отец рассказывал, что вокруг аэродрома были степи, и в них водилось множество скорпионов. Хулиганы-летчики наматывали на трос кусок ваты, пропитывали ее кипящей смолой и опускали в нору скорпиона, когда извлекали его на поверхность, все бросались врассыпную.
   К тому времени настал конец их беззаботных учений. Все разъехались по разным летным частям. Отец получил направление в Дальневосточный военный городок Чита-2. Там он и обзавелся гражданской женой Димченко Диной, она была детдомовской и работала в части зубным врачом. Служба шла, многие из друзей, с кем пришли служить они вместе, получили звание офицеров. Отец не мог понять, чем же он провинился, ведь служил ничуть не хуже остальных. Оказалось, что сведения о репрессированном дяде дошли и до их части. «Чтобы тебе повыситься в звании,- сообщили ему,-ты должен принять участие в военных действиях». В то время шла не объявленная война между Северной и Южной Кореей. Так мой отец с женой и, родившимся тогда сыном Володей, оказался участником этой войны.
   Много интересных моментов было в их жизни. Я бы еще могла усомниться в правдивости этой истории, если бы не воспоминания моей матери, которая была очень правдивым человеком. Однажды отец с экипажем совершал очередную бомбардировку Южной Кореи. На аэродроме экипаж решил немного расслабиться, достали авиационный технический спирт, что давали им для обтирания лопастей самолета в условии таежных холодов. Но этот спирт был корейским, они знали, что наш спирт, даже технический, не был так опасен для организма, однако решили на этот раз испытать судьбу. Разместившись на опушке леса, они выпили по стакану этого зелья. Тут их взору предстал бездомный пес. Не долго думая, они обмакнули  хлеб в спирт и кинули его собаке. Та съела хлеб и тут же сдохла. Не сговариваясь, горе-летчики наперегонки бросились в санчасть. Отец среди них был самым маленьким, поэтому прибежал последним. Капельницу поставили самому длинноногому, что прибежал первым, а их было всего две. Последняя досталась моему отцу, они вдвоем из всего экипажа и остались живы.  
   Был и другой случай. Выполнив задание, отец с экипажем возвращались на свой аэродром. На границе их самолет был подбит. Сели они на болото в глухой Дальневосточной тайге. Еды не было почти никакой, одна лишь шоколадка на пятерых, что сохранилась у отца. Съели они ее в первый же день. Был ноябрь месяц, сидели они на крыльях самолета, увязшего в болоте. Прошли сутки, прежде, чем их обнаружил Ан — 2, сбросил он на болото мешок с продовольствием, но никто не отважился идти за ним, покуда он увяз и вскоре затонул. Так продержались они еще сутки, прежде чем к ним прибыла помощь. Ели мох, ягоды, до которых могли дотянуться руками. Когда за ними прибыл спасательный вертолет, многие не могли самостоятельно передвигаться, так как отморозили ноги.
   Впоследствии, в госпитале, кое-кому их пришлось ампутировать, у отца же напрочь пропало обоняние. Очередную медкомиссию он не прошел, так как не мог отличить бензин от одеколона. На жену отца давно положил глаз генерал, курирующий их летную часть. Когда отец не вернулся с задания, он сообщил ей, что муж пал смертью храбрых при бомбежке Кореи. Он-то знал, что на самом деле Геннадий Ванин лежал в госпитале. Этим он и воспользовался, сказав безутешно плачущей «вдове», что давно ее любит и усыновит их сына. Та с горя согласилась выйти за него замуж, так как официально не являлась женой моего отца. Они поженились и отправились жить в другой военный городок. Вскоре отец вернулся из госпиталя, но ни жены, ни сына у него уже не было. Какое-то время спустя, его направили в командировку в тот самый городок, где жили генерал и его бывшая жена. Ее подруги сообщили ей по телефону, когда он прибывает в аэропорт, ведь к тому времени она уже знала, что отец жив. Выйдя на летную площадку, он сразу заметил бывшую жену, бегущую на встречу, но прошел мимо, так и не взглянув в ее сторону.
   Вскоре он был списан из военно-воздушных сил, прослужив в них семь лет, по состоянию здоровья. К этому времени его мать с Иваном Ефимовичем купили дом на разъезде Пинеры Шумерлинского района Чувашии. Моя бабушка пошла работать на железную дорогу, а Иван продолжал работу в райкоме партии. Недолго демобилизованный отец гостил у своих родителей, вскоре он уехал в город Казань и поступил там в речной техникум, готовивший специалистов дальнего плаванья по морям и рекам. Постоянно, на каникулах, он посещал своих родителей.
   Так произошло и на этот раз. Приехав в Пинеры, отец оказался в поле зрения всех местных девушек, но приглянулась ему одна, они подружились. Но бабушку смутило то, что вся ее семья болела туберкулезом. «Заболеет сама и моего Геночку заразит»,-думала она. И сделала все, чтобы переключить его внимание на другую девушку. «Вот Клава Арисова самая красивая, гордая, неприступная девушка в деревне»,-не уставала она говорить отцу. Все эти постоянные психологические вмешательства не пропали даром. В конце концов отец остановил свое внимание на будущей моей матери. Вскоре они поженились и отправились в Казань. Отец бросил учебу в речном техникуме, тем более, что выяснилось из его студенческой практики, что он совершенно не переносил морской качки. Ему пришлось снимать квартиру и содержать семью. Так поступил он работать на авиационный завод слесарем. Вначале отцу предложили быть летчиком-испытателем  новых моделей самолетов, не смотря на его списание из ВВС. В это время в заводском дворце культуры стояли гробы экипажа летчиков-испытателей. Неисправный самолет  падал на город, но они вывели его на опушку леса, катапультироваться не успели,  но город спасли. Бабушка запретила отцу соглашаться на такую работу. Так он продолжил служить авиации, но в качестве авиастроителя. Вскоре он уже работал слесарем-сборщиком высшего разряда.
   Его занятия боксом не пропали даром. Как-то раз зимой, на праздник 23 февраля, возвращался отец домой с ночной смены. Разумеется, все на остановке, где он ждал своего рейсового автобуса, были немного навеселе. Вдруг к нему подошли четверо молодых людей, и один из них ни с того, ни с сего ударил его по голове кастетом. Удар пришелся по шапке, она отлетела в сугроб. Но отец не стал поднимать ее, он прекрасно понимал, что в это время они повалят его и добьют. Не долго думая, он ударил обидчика в челюсть снизу вверх, тот рухнул в сугроб. Перешагнув через него,  отец отбежал в сугроб спиной к стене, он боялся захода к нему с тыла. Налетчики подумали, что он струсил и решили кинуться за ним. Двое из них  стали обходить его сбоку, один, видимо старший, стоял в стороне и командовал ими. Отец дождался, когда  до его преследователя оставался примерно метр и он мог его достать и нанес ему удар. Тот сразу рухнул, но папа руководствовался боксерскими принципами, что  лежащего не бьют и поэтому не спешил добивать противника. Тут на отцовский удар налетел следующий нападающий и также оказался в снегу. На папу полезла уже первая остервеневшая жертва, пришедшая в себя, тут отец его ударил и уже больше не сентиментальничал, а как следует напинал его по морде. В это время подошел автобус, совсем не тот, в который папе надо было садиться. Он прыгнул в него и проехал две остановки, заметив, что главарь банды сопровождает его. Выйдя на остановке, отец дождался своего 22-го автобуса. Увидев, что он садится в этот автобус, идущий в бандитский поселок, из которого ночью живьем никто не возвращался, бандюган испугался и далее преследовать отца не стал. На следующий день весь папин цех только и говорил о его ночной битве, все удивлялись, где отец научился так драться?
   Мне было пять лет. Телевизоров в поселке в то время не было. Отец тогда неплохо зарабатывал, и решил его купить, но для этого надо было ехать в Москву. Купил он там телевизор на последние деньги, но не знал, что  без трансформатора он не работает. Тогда отец пошел на московскую барахолку и продал там свои летные унты и рукавицы. Этих денег хватило ему на покупку трансформатора, немного оставалось и на дорогу домой. В купе его попутчиком оказался отставной генерал. Почти все время проводил он в вагоне-ресторане. С отцом обмыли они его покупку. Тут деньги у генерала иссякли, и попросил он у отца в займы, божась, что пришлет их по адресу, как только вернется домой. Отец подумал, как он откажет попутчику, приобретя такую дорогую покупку и отдал ему все оставшиеся у него деньги, не надеясь даже, что тот их вернет. Остались у него только копейки на трамвай, и вернулся домой он зимой в летних ботинках.
   Надо отдать должное благородству генерала, через месяц он вернул долг, а сумма была по тем временам немалая. Дом же наш превратился в ту пору  в «кинотеатр». Фильмы приходила смотреть к нам тогда вся детвора в округе. Ребята молча снимали шапки, ботинки и садились на коврик смотреть телевизор. Тогда такое было в порядке вещей, и они, посмотрев фильм, также скромно удалялись.
   Был и другой случай. Училась тогда я в Чебоксарах, а дома в то время проводила летние каникулы. Отец как всегда, возвращался с ночной смены. Шел он по переулку, возле нашей улицы, мимо сплошных огородов. Вдруг завидел человека, двигавшегося ему навстречу.
Поравнявшись, тот попросил у отца закурить, боковым зрением папа увидел другую фигуру,  перекрывавшую ему дорогу сзади. «Я первым на них напал, в таких случаях или пан, или пропал»,-рассказывал он. Вместо сигареты ночной гость получил хороший боковой удар в висок, отец перешагнул через жертву. Тот, что стоял сзади, так и не отважился напасть. Наутро, мой братишка Юра вернулся с ночной смены из дворца культуры, где он проходил практику, работая связистом. Показав финку, он воскликнул: «Смотрите, что я нашел сейчас в переулке!» «Для меня предназначалась»,-сказал отец.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                           
                                     
                                                               
 
                                                               ОТ АВТОРА
 
   Трудно начать эту главу, покуда она касается тебя самой. Попробую все-таки ее написать, вспоминая близких людей, ставших важной частью моей жизни. Помню себя с тех времен, когда ходить еще не умела. Мама держала меня на руках, отец приходил с работы и своим лицом касался моего лица, и я говорила ему: «Колючий ежик». Время шло, вот мне уже, наверное, два года, покуда я тогда уже ходила самостоятельно, по весне мы с мамой вышли гулять на улицу. Рядом с нами прогуливалась соседка, та чей сын впоследствии сломал ногу. Рядом пробежала козочка, я собрала «красивые горошки», что от нее остались. «Нельзя их брать, бяка»,-сказала мама, но мне было очень жаль выброшенного «добра». Тут я протянула соседке стебель хвоща и сказала: «Вот, его можно есть». Соседка молча вошла в свой дом и вынесла мне крашенное яйцо, как я сейчас понимаю, тогда шла пасха.
   Папа хотел иметь мальчика первым ребенком, но родилась я. Бабушка же была этому очень рада, покуда в нашем роду до этого рождались одни мужчины. Сначала родился мой отец, затем у бабушкиной сестры Антонины два сына. Когда родился мой братишка Юра, почему-то папа не обратил на это должного внимания, а продолжал воспитывать меня, будто мальчика. Желая, чтобы я стала летчицей, он поставил турник возле нашего дома, повесил мешок с опилками в сенцах с целью моего обучения боксу. Я, конечно, старалась ублажать отца как могла, на турнике занималась исправно, делала заднего и переднего козла, крутилась взад и вперед на одной ноге и на двух. Не могла я сделать только солнца на вытянутых руках, это с успехом проделывал глухонемой парень с нашего поселка, что приходил заниматься на нашем турнике, у него на руках были страховочные ремни. Мой дядя Коля тоже очень любил спорт, занимался с другом на турнике и боксировал на нашем мешке с опилками, мимо которого я тоже не могла спокойно пройти, не вдарив по нему пару раз.
   Росла я не ясельным ребенком, поэтому находилась все время с моей бабушкой. Юру же, моего братишку, отправили сразу в садик, где работала воспитателем моя мама. Я не разделяла занятия детсадовских детей. Далекие от природы, они часами могли копошиться с букашками.
   Когда мне было пять лет, мамин садик выехал летом на дачу на три месяца. Мама решила этим воспользоваться, покуда такое счастье выпадало раз в четыре года на каждый заводской садик. Она решила взять меня с Юрой за компанию. Мы поселились с маминой группой в одном павильоне, братишку же перевели в другой, покуда был он на два года младше маминых подопечных. Скукота была неимоверная, после свободы на природе, где я была предоставлена самой себе, этот отдых на даче казался тюрьмой. Все шло по расписанию, в определенное время нужно было ложиться спать на тихий час. Как-то раз, как обычно, спать в тихий час мне не хотелось, и я легла с закрытыми глазами, чтобы усыпить бдительность воспитателей. В середине тихого часа я выложила желудь на пол, что нашла ранее под деревом. Пол был, вероятно, неровным, покуда он покатился со звуком по наклонной плоскости. Ко мне тут же подошла воспитательница и дала пощечину. Это переполнило чашу моего терпения и я решила вернуться домой при первом удобном случае.
   Но папа навещать нас не спешил. Проходил один родительский день за другим. Мама жалела нас с Юрой, оставшихся без гостинцев на выходные. В такие дни она прогоняла нас с братишкой сквозь строй родителей, каждый из которых угощал нас чем-нибудь вкусным, но мне такая процедура казалась унизительной. Наконец-то отец навестил нас. Я знала, что рано утром он уйдет на работу, у него была тогда первая смена. Значит мне не придется спать, если я хочу уйти с ним. «Заберешь меня, папа, ведь я не хочу ни минутки оставаться здесь?»-спросила отца я. Он пообещал исполнить мою просьбу. Всю ночь мне не спалось, все боялась, вдруг отец меня обманет? Мама с папой ночевали на веранде. Вдруг, под утро, дверь в их спальне скрипнула, я соскочила как по команде. Отцу ничего не оставалось делать, как взять меня с собой. Так тронулись мы в путь, а путь был долгим, надо было пройти пешком двенадцать километров, ибо рейсовые автобусы до дачи до поселка «Сухая река» тогда не ходили. Покуда тогда я была маленькой девочкой, отцу приходилось шагать медленно, чтобы я не отставала. Он боялся опоздать на работу, и поэтому иногда нес меня на плечах. В это время я успевала собирать желуди с деревьев. Наконец, показался наш поселок, дошли мы до русла Сухой реки, а в это время она пересыхала напрочь. «Далее дорогу найдешь сама»,-сказал отец и побежал на остановку автобуса, так как уже опаздывал на работу. Последний километр по руслу Сухой реки шла я как в бреду от усталости, сказывалась и бессонная ночь. Добредя до дома, рухнула я на постель, как подкошенная, и уснула крепким сном на глазах у изумленной бабушки.
   Жили мы большой семьей, это было очень интересное время, тетка постоянно, как литератор, читала нам разные сказки, правда они предназначались ребятам более старшего возраста, чем нам с Юрой. Особенно мне был интересен мой младший дядя Анатолий. За что бы он ни брался, все ему удавалось. Он с прекрасно рисовал, играл на гитаре, вырезал по дереву, кроил, шил и делал разные поделки.
   До сих пор помню такой эпизод: тетя купила Толе акварельные краски и карандаши. Когда его не было дома, я постоянно принюхивалась к его акварельным краскам, их аромат казался мне обалденным. Однако цветным карандашам не суждено было нас долго радовать. Когда Толя рисовал в очередной раз, он рассыпал их на пол, между досками которого были большие щели. На моих глазах, как в кадрах замедленной съемки, они один за другим укатились в подполье, из которого извлечь их не представлялось возможным. От этого зрелища сердце мое рвалось на части.
   Или вот еще: Толя постоянно создавал какие-то поделки, ему, например, ничего не стоило из каких-то старых шпулек и резинок сделать самодвижущуюся тележку. Как ни пыталась я повторить его эксперимент, моя тележка оставалась неподвижной. Тщетно старалась я натереть резинку куском хозяйственного мыла, как казалось делал дядя, чтобы привести конструкцию в движение. Невдомек мне было, что натирал-то Толя ее воском, внешне похожим на хозяйственное мыло. 
   Но его изобретательность иногда выходила дяде боком. Как-то раз сконструировал он самопал. Мы с братишкой видели у него патроны и пытались увязаться за ним следом, но Толя был неумолим и прогнал нас с Юрой восвояси. На испытание оружия взял он своих друзей, домой приполз с простреленной ногой.
   Часто Толя делал разные эксперименты. Однажды, по весне, откопал он в земле какой-то корень, отрезал от него кусочек и скормил его нам с Юрой, пояснив, что это земляной орех. Это было так вкусно, что мы стали умолять его дать еще, но дядя не внял нашей просьбе. Лишь потом догадалась я, что это была белена, ведь как раз в это время изучал он это растение по ботанике.
   Однажды сидела я дома грустная, надо было выполнить выкройку брюк и сшить их. Толя спросил: «О чем печалишься, Галя?» Я поведала ему свою заботу. «У тебя есть газеты и клей?»-спросил он. Я молча все выложила. «Ну тогда подойди к окну и встань в профиль»,-сказал дядя. Так он сделал с меня первый эскиз. «Теперь встань в фас»,-приказал он, я, конечно, беспрекословно все исполнила. «Ну теперь получи свою выкройку и успокойся»,-сказал Толя. Я вырезала полученные изображения, выкройка пришлась в самую пору.
   Толя был хорошим, отзывчивым парнем, но почему-то не мог за себя постоять. Его постоянно били все, кому не лень, даже ребята намного слабее него. Как -то раз в мое поле зрения попал парень из его класса. «Зачем ты бьешь моего дядю?»-спросила я. «А чего ты хочешь?-ответил тот. «Я хочу одного, чтобы набить тебе за него морду»,-сказала я. Тут он дал мне кулаком в поддых. В этот момент я подумала, что наступила моя смерть. Он ухмыльнулся и ушел. Об этом случае я никому не рассказывала. На следующий день ко мне подошел Толя и спросил: «Зачем, Галя, ты нападаешь на моих одноклассников?» Я ничего не ответила. «Ведь ты знаешь, что мне пришлось избить до полусмерти того парня, что обидел тебя?»-сказал он. «Ну наконец-то ты научился стоять за себя»,- ответила я.
   Это было, когда я училась в пятом классе, а дядя в восьмом. Толя курил, это запрещалось в школе. Однажды директор школы застал его за этим занятием. Он пригласил Толю в свой кабинет и, обличив его в содеянном, стукнул в солнечное сплетение, сигареты были отобраны. Немного времени спустя, директор снова застал дядю в туалете с папиросой. Он пригласил Толю опять в кабинет. На этот раз Толя сам ударил его в поддых, забрал обратно папиросы и сказал: «Уж если нет своих, попросите, а отбирать не надо». После этого выпрыгнул он в окно директорского кабинета, не дожидаясь побоев. Впоследствии директор относился к нему с уважением. «Сафонтьевский, не бить же мне тебя»,-говорил он, когда Толя выкидывал в очередной раз что-нибудь из ряда вон выходящее.
   Помню и еще один случай. Мать Толи Антонина лежала тогда с желтухой в больнице. Дяде же было скучновато одному, и он решил сшить себе что-нибудь эксклюзивное. Так появился гусарский костюм, подобный сшил он и другу. Основой послужил коричневый драп, а галунами золотистые кисточки с маминой скатерти. Были сшиты и гусарские шапки. Покуда Толя в то время работал в цехе разнорабочим, его сразу отправили на уборку картофеля в деревню вместе с другом. У них тогда были брюки-клеш, черные с красными вставками в складках. Ребята вставляли в складки лампочки, а батарейки просовывали в карман. Время от времени они замыкали их, и тогда лампочки на брюках загорались. Толя рассказывал, что от этого девочки падали штабелями налево и направо, но это было в Сухой реке, деревенские же этого не оценили, поэтому Толя зашил складки на своих брюках, другу же он этого не сделал, и на него деревенские смотрели как на придурка.
   Помню, была у нас собака Барсик.-восточно- европейская овчарка. Толя прибежал домой очень возбужденным, молча сорвал собаку с цепи, и побежал с ней зимой в поле. Как впоследствии оказалось, на него напала шайка незнакомых ребят, которые избили его и отобрали зимнюю шапку. Нагнав их с собакой, Толя скомандовал: «Барсик, фас!» Завидев немецкую овчарку, парни бросились врассыпную и оставили на снегу ворованную шапку.
   Повзрослев, дядя исколесил почти всю страну в почтовых вагонах в качестве расфасовщика почты. В конце концов присмотрел себе место в тайге и  остался там работать лесорубом.
   Домик наш был хлипким, поэтому по зиме  приходилось утеплять окна. Между двух рам мы обычно клали красный кирпич, обернутый ватой, чтобы он тянул в себя лишнюю влагу. А щели в рамах заделывали  пластилином. В это время все члены семьи  катали из пластилина длинные «колбаски», которыми родители залепляли щели. Так получила я первые навыки лепки. В то время средства семьи были ограниченными, у нас почти не было никаких игрушек, помню только резиновую козу, прокусанную мною в детстве, да  отлитый оловянный самолет с неподвижными колесами. Игрушки из пластилина приходилось  делать самой. Это были солдатики разных родов войск: моряки, пехотинцы, курсанты военных училищ-суворовцы, нахимовцы. Время от времени я проводила с ними баталии со всеми вытекающими из этого последствиями.
   Река, на которой стоял наш дом, имела свойство пересыхать к началу лета, так как подпитывалась  талыми водами. Как-то в июне, когда она почти превратилась в ручеек, мы с Юрой  оказались свидетелями такой картины: взрослые парни с баграми  бежали вдоль реки, преследуя щуку. Когда они поравнялись с нами, мой братишка прыгнул животом в воду и схватил ее. С добычей мы прибежали домой. Ни один из взрослых парней не отважился отнять у маленького ребенка рыбу. Щучка потянула эдак на пару килограммов.
   Но, безобидная летом, река становилась неуправляемой в половодье. Училась в то время я в первом классе, братишке же было, соответственно, пять лет. Был он очень упитанным, и, несмотря на свои годы, весил столько же, что и я. Вышли мы с ним к реке  смотреть ледоход в апреле, это было самым излюбленным зрелищем местной детворы. Встали мы на небольшом песчаном откосе над мутной рекой, одна льдина заходила на другую, как живая, плыли мимо всякие дощечки, игрушки. Это было завораживающее зрелище. У меня даже мысли не было  еще ближе приблизиться к реке и уж тем более прыгать в нее. Не успела я оглянуться, как братишка мой оказался в воде. Тщетно пытался он выбраться на берег, перебирая ногами, он еще более погружался в реку, ноги его уже не касались дна. Одной рукой он успел зацепиться за  кочку на песчаном берегу, другой тянулся ко мне. Правду говорят: «У страха глаза велики».  В этот момент у Юры они были буквально на лбу., он даже не мог кричать от ужаса, охватившего его.  «Брат тонет!»-мелькнула у меня в голове страшная мысль. Не помню, как я схватила его за руку, и рванула с такой силой, что  он отлетел на берег метра на два. Ранее непослушный, сидел он на песке, вода стекала с его зимнего пальто и валенок, и смотрел на меня с таким обожанием, словно видел нимб над моей головой. «Чего сидишь, быстро домой, на печку!»-скомандовала я. Тут Юра  быстро вскочил с песка и побежал домой. Я поспешила следом, думала, уж порка мне обеспечена, за то, что повела братишку на реку. Прибегаем мы на кухню, Юра молча  сбрасывает с себя пальто и валенки, от них растекается  лужа воды. Затем он молча прыгает на печку и затихает там. Мама все это время круглыми глазами  смотрела на него, затем спросила: «Юра, я не пойму, ты что, упал в реку?» «Да, мама, я в нее упал, а Галя меня спасла»,-сказал он и горько заплакал, с ним случилась истерика. Слава богу, мне тогда не досталось от родителей.
   Бабушка всегда предупреждала нас с Юрой, что  уходя на улицу, надо запирать дом на замок. Мы делали это не всегда, считая, что никто не  осмелится проникнуть в дом, охраняемый такой свирепой овчаркой, как Барс. Собака, конечно, до самой входной двери не доставала, мешала цепь.  Вернувшись очередной раз с прогулки, мы с братом с ужасом  увидели, что с комода исчезла самая большая ценность в нашем доме-черно-белый телевизор «Неман». Тщетно заглядывали мы в самые укромные уголки нашего жилища. Пропажи нигде не было. От ужаса наши  сердца рвались на части. Тем временем с работы вернулась бабушка. «Что, посеяли?»-спросила она. Мы в оцепенении молчали. Тут она  открыла ключом шифоньер и извлекла из него телевизор. Мы не могли понять, откуда у нее взялись силы проделать эту операцию, ведь весил он около пятидесяти килограммов! Более с братишкой мы таких шибок не совершали.  
   Как и многим детишкам, нам хотелось завести какое-нибудь ручное животное, чтобы заботиться о нем. Прознав, что у одной девочки с соседней улицы кошка принесла котят, мы с Юрой уговорили родителей приобрести у нее котенка за символическую плату в пять копеек. В то время на эти деньги можно было проехать один раз на троллейбусе, или купить почтовый конверт с маркой. Так завели мы кошечку, назвали ее Стрелкой. Потому, что была она вся черной с белой полоской на носу. Была она ручной. Говорят, что кошки боятся воды, но это не про нашу. В жаркую погоду приручили мы ее купаться в теплой воде, при этом старались мыть так, чтобы вода не попадала ей в уши. Стоило согреть на солнце воду, в тазике, под яблоней, как кошка прыгала в него сама, не дожидаясь приглашения. Говорят, что кошки привыкают к дому, а не к хозяину. Наша же бегала за мной, как собачонка на расстояние до трех километров. Время шло, Стрелка выросла и родила котят, только где она их прятала, никто не знал. Бабушка заметила, что часто она бегает на чердак. Когда в очередной раз кошка карабкалась к котятам по лестнице, она сказала Стрелке: «Ну чего уж там, неси домой». Обратно Стрелка спускалась, держа за шкирку двоих котят. В подножии лестницы  бабушка протянула ей ладонь и сказала: «Дай одного, ведь трудно нести?» Та положила ей котенка, очень похожего на себя. Для кормления своих котят Стрелка много охотилась. Однажды поймала она птичку и никак не хотела ее отпускать, не смотря на наши с Юрой просьбы. С ревом мы притащили кошку к бабушке с просьбой помочь нам. Не долго думая, та сдавила ей горло. Кошке нечем было дышать, и птичка была отпущена на природу. Аналогичный случай повторился чуть позже, но на этот раз роль бабушки досталась мне.
   Строили мы в то время новый кирпичный дом в полутора километрах от старого. Родители поручили мне с братом каждый день проверять все ли на стройке в порядке. К тому времени дом уже был подведен под крышу с печкой и угольным котлом. Как всегда, побежали мы с Юрой по тропинке, через поле, выполнять задание. Стрелка последовала за нами. Войдя в дом, мы уловили странный шорох в котле. Стоило открыть нам его дверцу, как из него вылетел воробей. Мгновенно изловчившись, кошка поймала его, теперь уже Юра взывал ко мне о помощи. Как ранее бабушка, я сжала ей горло, та выпустила птичку, я разжала пальцы. Тут кошка подпрыгнула и на лету вновь схватила воробья. Мне пришлось повторить экзекуцию по отношению к ней. На этот раз я, не отпуская Стрелку, велела брату поскорее выпихнуть незадачливую птицу в окно. Операция удачно завершилась, но были и горестные минуты, связанные со Стрелкой.
   Как-то Стрелка приползла в сенцы полуживая, с отнимающимися задними лапками. Ее жалобные писки не было мочи слушать, главное нечем было ей помочь. Напрасно по привычке подозвала я ее к себе, дернувшись два раза, кошка упала мне под ноги. Пришла с работы мама, увидев как я убиваюсь, она протянула мне какое-то лекарство из домашней аптечки, чтобы я дала его умирающей кошке. Но было бесполезно, Стрелка умерла. Впоследствии умирали у нас и другие кошки. Видимо имела место какая-то инфекция в виде кошачьей чумки, или же животные случайно употребляли отравленные приманки, оставленные соседями для грызунов. В глубоком трауре сделала я Стрелке прощальную метку, это был очищенный пруток с нарисованными на нем цветными кольцами. Вместе с Юрой выкопали мы в песке ямку, в том самом месте, где когда-то он чуть не утонул. Закапывать кошку я не могла, все казалось, что она живая. Братишка бросил на нее первую лопату песка и весь побелел. Закончив траурную процедуру, мы воткнули на могилку пруток и поплелись домой. Впервые я пришла в школу с не выученными уроками.
   Когда Юре было пять лет, а мне семь, у нас появилась собака Барсик. Ее отдал нам Юрий, младший сын Георгия Теплова, который проживал со своей семьей в городе Казани, неподалеку от нас. Немецкой овчарке было три года, до этого жила она у них на квартире, когда родился старший сын, собаку пришлось им поместить в гараж. Это был не лучший вариант, ибо была зима, собака постоянно мерзла, да и отношения у нее с женой Юрия не складывались. Кормила Барса она с лопаты, так как к себе он ее не подпускал. Единственной радостью для собаки оставались поездки в мотоциклетной коляске с хозяином по городу.
   Привыкал Барс к нам с трудом. Юрий говорил, что для этого надо чаще кормить собаку сахаром с руки и водить на прогулки. Больше всех Барс полюбил Толю и папу. У отца был мотороллер без коляски. Стоило ему завести его, как Барс начинал беситься и искать место для посадки, не найдя его, он взгромождался на площадку под ноги водителя. Лишь некоторое время спустя, оценил он все «прелести» деревенской жизни.
   Барс сидел на цепи, которую рвал он с большим успехом. Вокруг него был двухметровый забор, который в таких случаях он перепрыгивал и убегал погулять. Всем своим друзьям и подругам я сказала,  что если Барсик сорвется с цепи, лучше от него не убегать, а лечь на землю и притвориться мертвым. Лежачих людей он не трогал.
Как-то раз играли мы с детворой в войну, возле нашего дома. Делились на две команды так, чтобы  в каждой команде были ребята всех возрастов. Надо отдать должное: старшие никогда не обижали младших. И уж, конечно, те старались, как могли. Поймают этакого шкета, устроят ему формальные пытки, а он, сбежав к своим, важно произносит: «Меня и пинали, и руки выкручивали, но я ничего не сказал!» Вот, во время такой-то игры, Барс в очередной раз порвал цепь и выскочил к нам, махнув через забор. С перепугу ребята забыли о моем наставлении и бросились врассыпную, Барсик за ними. Позади всех бежала моя подруга Зина Калинина, она была одной из самых младших участников игры. Оглянувшись назад, она увидела настигавшую ее собаку, со страху Зина вспомнила мой совет и на бегу плюхнулась лицом в грязь, прямо под лапы овчарки. Барс перескочил через нее, догнал самого длинного пацана, и укусил его.
   Дорога к нашему дому тянулась через колхозное поле. Каждый год его засеивали разными культурами. При Хрущеве же на нем постоянно росла одна только кукуруза. Так было и в этом году. Возвращалась я из города по тропинке, которая терялась в кукурузе высотой с человеческий рост, только что прошел сильный ливень. Вдруг из кустов послышалось хрюканье и на тропинку выскочила огромная свинья. Меня охватил ужас, я вспомнила бабушкины рассказы о коварстве свиней, и то, как в их деревне подобный поросенок съел маленького ребенка. Что есть силы побежала я по направлению к дому, свинья за мной. Впереди меня появился городской мужчина, он шел на свою дачу в одном направлении со мной. «Вот спасение!»-мелькнуло у меня в голове, и, обогнав его, я безмятежно продолжила путь. Мужчина шел спокойно, пока за спиной не услышал громкое: «Хрю!!!» От неожиданности он подскочил на месте и рванул что есть мочи вперед, обогнав, разумеется, меня. Мне ничего не оставалось делать, как броситься наперегонки с ним. Бежали мы с переменным успехом, животное не отставало. У меня от длительного забега уже кололо в боку, когда за полем показалась долгожданная калитка моего дома. Не снижая скорости, я влетела в нее, тут услышала истошные вопли мужика: «Девочка, забери свою свинью!» «Она не моя, я сама ее боюсь!»-прокричала в ответ я. Через невысокий забор моего дома было видно, как несчастный дяденька несся с рюкзаком в гору, а за ним не отставая ни на миг бежала свинья.
   Класс, в котором я училась, на две трети состоял из мальчишек, поэтому из трех параллельных классов нашего возраста был самым недисциплинированным. Школьная подруга Зина и группа ребят, с которыми мы вместе играли, жили на соседней улице. В основном эти ребята были отъявленной шпаной и не блистали в учебе. Это не помешало нам сколотить отряд по типу того, что описывался в книге Аркадия Гайдара «Тимур и его команда». Бессменным командиром отряда каждый раз избирали меня. В мои обязанности входило время от времени придумывать команде какие-нибудь задания, игры, устраивать походы. Для передачи информации членам команды, мы придумали шифр и назвали его «пионерский язык». Каждая буква русского алфавита заменялась в нем иероглифом, которого в природе не существовало. Зашифрованный текст моего задания опускался в ямку, выкопанную возле нашего дома, сверху решеткой накладывались прутки, которые покрывались травой. Был у нас и почтальон, который каждый день извлекал шифровки, предварительно убедившись, что за ним никто не следит. Он переводил на русский язык содержимое и доводил его до сведения всей команды. Развлечения у нас были разными. Мы могли, например, пойти в поход в ближайшую рощу, что находилась километрах в четырех от поселка, развести там костер, сварить в котелке чай, заваренный Щавелем, набрать цветы-какие нибудь ландыши, или купавки, и вернуться домой. Всегда в шифровке называлось время и место сбора, оговаривалось и то, что иметь каждому при себе. Могло быть, на пример, задание по метанию гранат из капустных кочерыжек. Но это было в основном осенью, после уборки урожая, когда все село заквашивало на зиму капусту. Зимой, например, я могла написать: «В пять часов вечера, после выполнения уроков, всем собраться на огороде у Вовки Карпова, при себе иметь саперные лопатки и спички со свечками, будем рыть пещеры в сугробах». Задания исполнялись беспрекословно, многие, не входившие в наш отряд ребята, завидовали нам, брали мы не каждого, и только с согласия всех членов отряда. Задания рассылались не каждый день, иногда у кого-то были неотложные дела по хозяйству, что часто бывает у деревенских ребят, например: сбор картофеля, или заготовка дров на зиму.
   Мне было интересно иногда наблюдать за действиями почтальона: как Витька Дрянгин подходит к тайнику, озирается, нет ли за ним слежки, и вскрывает ямку, если она с письмом, очень радуется. Наскоро ее засыпав, спешит оповестить всех о предстоящем.
   Родители боялись оставлять братишку одного, особенно, когда он перестал посещать садик. «Если ты уйдешь гулять без Юры,-говорили они мне,-мы тебя убьем!» Моя команда знала об этом условии, поэтому присутствие брата, на два года моложе всех, не вызывало пререканий. Юре же нравилось тусоваться с моими друзьями, ведь он был в отряде, что священная корова в Индии, никто не смел его и пальцем тронуть. Если втихаря я пыталась смотаться к команде окольными путями, Юра кричал вдогонку: «Ну смотри, Галя, я все расскажу Родителям!»
   Однажды, наша команда училась плавать в нашей речке, в километре от поселка. К осени речка пересыхала, но сохранялись котлованы, в которых вода была довольно-таки чистой, ведь дно было песчаным. Рядом с любимым нашим местом времяпрепровождения были садовые участки, розданные горожанам под посадку овощей. Кто был деревенским, знает, что между городом и деревней  была всегда какая-то неприязнь. Деревенские считали горожан белоручками, а те, в свою очередь, считали деревенских свиньями. После купания мы, как обычно, развели костер и стали печь картошку. Имея свои огороды по двенадцать соток, мы не обременяли себя обязанностью брать из дома картофель, а откапывали его с близлежащего садового участка, почему-то все время с одного и того же. На этот раз его владелец нас подкараулил и погнался за нами. Уж где он находился, неизвестно, построек на тот момент не было, разве что лежал на меже между грядками. Покуда Юра был младше всех, мы с ним отстали от группы. Добежали с ним почти что до дома, но дядька не отставал, завидев заветную калитку, братишка хотел свернуть домой, но я показала ему кулак и сказала: «Бежим дальше по речке, как будто мы здесь не живем!» Тут силы дядьку оставили и он перестал нас преследовать, ведь бегать по песку в возрасте не так уж легко. Мы с Юрой с облегчением свернули к дому тети Тони, которая к тому времени  отстроила его на задворках нашего огорода.
   Но были для ребят задания и посерьезнее. В связи с тем, что меня постоянно выбирали в классную редколлегию, приходилось выпускать стенные газеты. Очередной темой было рассказать всем о мире птиц. Пришлось прибегнуть к помощи моей команды. В тайник я бросила очередную шифровку с необычной просьбой: каждому нарисовать по птичке и принести мне домой к определенному часу. «Все равно не принесут. Ведь рисовать-то толком не умеют»,-подумала я и забыла о задании. Газету рисовать начала одна. Уже под вечер меня отвлек звонок в дверь. Возле дома стоял хулиган, двоечник Вовка Карпов и, переминаясь с ноги на ногу, протянул мне листок с птичкой. От неожиданности я растерялась, ведь он по рисованию выше троек никогда не получал. «Молодец, Вова, твоя синичка очень украсит нашу газету»,-только и произнесла я. Вскоре потянулись с птичками и остальные члены команды «Вега», так она называлась. Утром следующего дня газета уже висела в школе.
   Не раз я жалела, что связалась с этими пацанами, ведь у них напрочь отсутствовало чувство самосохранения, часто они подбивали меня на очень опасные мероприятия. Отказаться от них я не могла, ведь тогда они перестали бы считать меня своим командиром.
   Так случилось и зимой. Поехали мы в елочные посадки кататься на лыжах. Перед лесочком находился глубокий крутой овраг, а на дне его был  обледенелый трамплин. Угол уклона этого оврага, как мне кажется, был не менее семидесяти градусов. Ребята по очереди прыгнули с трамплина. Стоя на дне оврага, они дали мне сигнал спускаться. С такой крутизны ранее я никогда не скатывалась. Но что поделаешь, необходимо было поддерживать имидж, и я скатилась вниз. Мне не удалось переместить центр тяжести тела вперед, и на трамплине меня подбросило вверх, и я приземлилась на него одним пикантным местом. Искры посыпались у меня из глаз и я подумала, что осталась без потомства. Виду ребятам я не подала, но подумала, что пора завязывать с компанией.
   Были и еще опасные эпизоды в нашей командной эпопее. Ранней весной отправились мы на речку смотреть ледоход. Пошли на любимое место, где были городские сады. К тому моменту их уже отгородили забором. Если в середине реки ледоход шел полным ходом, то в затонах еще лежал лед. Был там маленький высокий островок, соединенный с берегом забором. Покуда лед был уже тонким и проваливался, добраться до него можно было только по забору. Основание забора скрывалось под коркой льда, и неизвестно было, то ли оно упирается в песок, то ли забор всплыл наверх, подмытый талыми водами. Островок заманчиво возвышался над всей округой, вероятно, с него открывался прекрасный вид. Мы к тому же порядком подзамерзли, и хотели поскорее развести костер. Ребята решили перебраться на островок по забору. Медленно перебирали они ногами по нижней его перекладине, держась крепко за вершины реек. Пришлось и мне последовать за ними, забор под нами ходил ходуном. Каждый к тому же прихватил с собой по нескольку дощечек для разведения костра. К счастью эта наша эпопея  завершилась успешно, на обратном пути только один из наших ребят провалился под лед, возле самого берега, но мы его вытащили. Поход наш  в этот день завершился, ибо надо было поспешить домой и срочно сушить вещи.
   Уехав после окончания школы в Чебоксары, ребят из своей команды я уже не видела. Почти все они перебрались жить в город, женились на хороших, образованных девушках. О их судьбах я узнаю от подруги Зины, которая так и осталась жить в поселке. Как-то, перед самым пенсионным юбилеем, в моей квартире раздался телефонный звонок. «Ни за что не догадаешься, кто звонит,-сообщил голос на том конце провода,-это я, Виктор из Сухой реки, наши огороды располагались по диагонали». «А, наш почтальон!»-обрадовалась я.
Оказалось, что мой телефон дала ему подруга Зина. Он поздравил меня с юбилеем и вспомнил кое что из нашего детства. «А здорово было у нас в отряде,-заключил он,-зато никто не спился и не скурился!»
   Помню, принимали наш класс по весне в пионеры в доме-музее Ленина, в городе Казани. Привезла нас учительница младших классов в просторный двухэтажный особняк в центре города. Завели нас в помещение, было там, примерно, двенадцать комнат, дом был бревенчатый. Как потом выяснилось, туда семья переехала после смерти отца семейства Ульяновых и казни старшего брата Ленина Александра за покушение на жизнь государя Александра третьего. Недалеко от Казани, в селе Кокушкино, находилось фамильное поместье Ульяновых, где впоследствии и отбывал свою первую ссылку молодой Владимир. Нам показали множество комнат в доме-музее, на втором этаже  находился зал, где стоял рояль, на котором мать семейства играла произведения известных композиторов. На первом этаже была прихожая комната, на столик которой молодой Ульянов бросал свой дневник с оценками, пролистав который можно было отметить, что по всем предметам у него были сплошные пятерки за исключением, разве что, закона божьего, по которому он учился на «хорошо». Показали нам и потайную дверь с заднего крыльца, через которую Владимир, будучи уже студентом университета,  скрывался от полиции, она уходила в глухой овраг.
   Когда повязали нам на грудь галстуки, я никак не могла понять: чего же человеку не хватало? Ведь жил Владимир безбедно. Другой на его месте чихать бы не стал на все эти революции, от которых  кроме ссылок и болезней он ничего не имел. Но, видимо, чужие беды человек воспринимал ближе, чем свои, и поэтому чего бы ни говорили в средствах массовой информации поганого о нем, не поверю ни единому их слову.
   Время шло, перешли мы в старшие классы. Учителя у нас в основном были недоучками: у кого не было соответствующего образования, кто и вовсе его не имел. Была у нас учительница по английскому языку, саму-то отчислили за неуспеваемость со второго курса института. Бывало, спросит что-нибудь по английски, и если не ответишь, бьет кулаком в лицо. Так было и в очередной раз: спросила она о чем-то Вовку Шагалова, безобидного сына алкоголиков. Тот ничего не ответил, за что и получил прямой удар в челюсть, мальчик заплакал. «Почему Вы его бьете, у него щека болит!»-возмутились мы. Та снисходительно потрепала его по мордашке и сказала: «Извини, я не знала, что у тебя болит щека». Дома я рассказала этот случай родителям. «Тебя били?»-спросил отец. «Нет»,-отвечала я.  «Так, если тебя тронет, дай ей кулаком по морде, а я приду и добавлю!»-сказал он.
   Пацаны наши учились столярному делу, а мы, девочки, домоводству. Получилась какая-то напасть: по всем предметам у меня были пятерки и четверки, а по домоводству шли стабильно тройки, причем я бы не сказала, что не любила шить. Об этом я поведала домашним. «Она аферистка,-сказала тетя Тоня о учительнице домоводства,-когда я ходила, будучи инспектором, по другим школам с проверками, уличила ее в хищении». Она поделилась догадками, что перейдя работать в нашу школу, она легко могла вычислить, чьей родственницей я являюсь, так как фамилия наша в тех краях была редкой и вполне она могла навести справки о нашей семье. Отец мой сроду не ходил на родительские собрания, но тут он приоделся и пришел на открытый урок домоводства в наш класс. Молча сел он за задний стол в кабинете. Завидев представительного мужчину, преподавательница побледнела и покраснела. Весь урок провела она как на иголках. Дотянув до перемены, а уроки у нас были спаренными, она спросила Зину Калинину, которая про всех всегда все знала: «Скажи, пожалуйста, кто тот мужчина за задним столом?» Зина ответила: «Это Гали Ваниной папа». С тех пор по домоводству троек у меня уже не было.
   Был у нас в классе мальчишка-Витька Кораблев: учился паршиво, но был самым высоким и сильным. Как-то так сложилось, что меня постоянно сажали с ним за одну парту, начиная с первого класса. И когда мне удавалось избавиться от него наконец-то, то ненадолго, новые учителя вновь нас воссоединяли. Как-то он меня сильно обидел. Решила я с ним больше никаких дел не иметь. Ранее, из жалости, я подсказывала ему на уроках, чтобы не нахватал двоек. «Теперь баста!»-решила я. На следующий день, как назло, его спросили по всем предметам. Тщетно подавал он мне знаки, теребил ногу под партой, я была непреклонной. В этот день получил он двойки по всем предметам.  На следующий день пришел он в школу с шариковой авторучкой. В то время это было большим достоянием. Даже стержень от нее ездили заправлять в центр города, настолько она была дорогой. «На, Галя, возьми»,-протянул он мне ее.
«Не нужна мне твоя ручка»,-отпарировала я. «Возьми, возьми, у меня их много»,- произнес сосед по парте, засовывая презент мне в карман. Ну как уж много-то я знала, стоила такая ручка в наше время, что сотовый телефон сейчас. Злость моя прошла, и в дальнейшем Кораблев стабильно, с моей помощью получал тройки на уроках.
   По соседству с нашим классом находился кабинет директора. Звали его мы «Фантомас» за его квадратные глаза и устрашающий вид. На перемене мой сосед по парте поймал щенка и затащил его в класс. Преподаватель не пришел на урок и класс был предоставлен сам себе. Из нашего кабинета слышался ужасный шум и собачий визг. Тут на пороге класса появился директор школы, его все боялись. «Мне кажется, я слышал собачий визг в вашем классе?»-спросил он и медленно прошелся между рядами. Мы вытянулись по стойке: «смирно!»
Никто и виду не подал, что кутенок сидит в парте у нас с Кораблевым. На полусогнутых, со страху, Витька подкидывал в парту, где сидел щенок, кусочки оставшегося пирожка. К счастью, щенок даже не взвизгнул. «Мне показалось»,-сказал Леонид Артемович и медленно удалился в свой кабинет. Тут Витька быстренько выпихнул щенка в окно, благо дело, это был первый этаж.
   Настало время определяться мне в выбранной профессии. Как-то бабушка отнесла в свой дворец культуры несколько моих рисунков. Показав их руководителю студии изобразительных искусств, она спросила, может ли ее внучка прийти позаниматься к ним в кружок? Просмотрев мои рисунки, тот сказал: «Нечего ей здесь терять время, лучше пусть сразу поступает в детскую художественную школу на проспекте Ибрагимова».
   Так решилась моя судьба. Я в то время закончила  шестой класс, экзамены в художественной школе я сдала на две четверки. Конкурс был: два с половиной человека на место. Так стала я учиться в потоке из трех параллельных классов, ведь в наше время рождаемость была высокой, никто не заботился о завтрашнем дне, чтобы прокормить своих детей.
   Занимались мы три раза в неделю, по четыре часа в день. Школа находилась километрах в десяти от дома, и на дорогу только в одну сторону  уходил час. Километра полтора надо было идти до остановки, затем добираться на автобусе.
   Еле-еле дождалась я выходного дня, чтобы поиграть в своих «стойких оловянных солдатиков». С вожделением достала я коробку с пластилиновыми воинами и с горечью осознала, что играть-то мне вовсе не хочется. Молча сложила я солдатиков обратно в коробку и более ее не доставала. Так закончилось мое детство. Ребятам из «Веги» было невдомек, что у меня начались большие перегрузки в учебе, и не дождавшись моего очередного шифрованного послания, они как ни в чем не бывало собрались у ворот моего дома.
Я не могла так просто отшить их и сослалась на дырявые сапоги, из-за которых не могла пойти с ними. Тут ребята все, как по команде, выстроились в ряд и выставили вперед свои резиновые сапоги. «Ступай по нашим ногам, только пойдем с нами»,-сказал один из них. На этот раз пришлось мне подчиниться. «Да, я для них уже не командир, начались ухаживания»,-подумала я. Это был мой последний поход с нашей командой.
   Жили мы уже тогда в новом доме. В первое время в старом домике оставалась жить бабушка, до его продажи. Кратчайшая дорога от остановки до дома лежала через старый дом, но надо было пересечь  пустынное поле. Другая дорога, в два раза длиннее, проходила через поселок. В целях экономии времени, после второй смены художественной школы, мне приходилось идти ночью напрямую через поле. Зимой, когда заметало снегом, и пройти по сугробам не было возможности, я шла через поле на лыжах, которые переодевала у бабушки в старом доме. Однажды ночью, посреди поля, меня обступила стая гулящих собак. Отец предупреждал, что в таких случаях нельзя поворачиваться к ним  спиной, или убегать. Собак было около дюжины, и я боялась, как бы они не обошли меня с тыла. Повернувшись к ним лицом, я медленно пятилась назад, разговаривая с ними. Через какое-то время собакам это надоело и они подались восвояси. Более через поле я не ходила.
   Классным руководителем в художественной школе у нас была  Калашникова Татьяна Вячеславовна, жена отставного военного, у нее были дворянские корни, в ее жилах текли: русская, французская и греческая крови. Много позже, мы с  одноклассниками осознали, что нашему классу  из трех параллельных повезло больше всех с классным руководителем. Была она очень утонченным, тактичным человеком. Так, например, зная разные материальные условия в наших семьях, она наказывала брать на летнюю практику всем одинаковые бутерброды. «Берите все по бутерброду с маслом и чай,-говорила она,-не знаю кто, а я, например, завидую, когда у кого-то есть что-нибудь вкуснее, чем у меня».
   Однажды наша учительница пригласила нас в свой кабинет истории искусств. «Вы знаете,  что у Толика Косушкина маму насмерть зарезало трамваем, и на его отце с ним, как старшем сыне, остались пятеро малолетних детей?»-спросила она. Нам было стыдно, ведь никто и не заметил  длительного отсутствия нашего одноклассника. «Толя ходит зимой в летних ботинках, скоро у него день рождения, предлагаю всем скинуться  ему на зимнюю обувь, половину суммы внесу я»,-сказала Татьяна Вячеславовна. Через несколько дней, перед началом занятий, она незаметно передала мне зимние ботинки и попросила от лица всего класса вручить их Толе. Я удивилась: «Почему именно я?» «От меня не примет»,-услышала в ответ. Все было исполнено в точности, как она сказала.
   У подростков всегда бывают заскоки, однажды пришла я в эту школу с ногтями, покрытыми бесцветным лаком. «Галя, зайди ко мне после уроков»,-сказала Татьяна Вячеславовна. Завидев меня, она спросила для чего я это делаю. «Разве заметно?»-удивилась я. «Еще как, не делай больше этого, тебе не идет»,-сказала классная руководительница. Я пообещала, что больше этого не повторится и сдержала свое слово. Всю последующую жизнь я не только не красила ногти, но и не красилась вообще.
   Когда наша классная болела, мы по очереди навещали ее. Она всегда славилась своим гостеприимством, всячески старалась угостить нас  чем-нибудь, зная, что мы голодны после двух школьных смен. Завидев нас в дверях, ее муж быстренько начинал мыть свежие фрукты, которые у них всегда имелись в любое время года. Она принимала нас обычно в зале, Владимир Владимирович, так звали мужа Татьяны Вячеславовны, выставлял перед нами вазу с фруктами и скромно удалялся. Бросалась в глаза скромная домашняя обстановка. Главным богатством в квартире была библиотека, занимавшая все стеллажи в коридоре сверху до низу.
   В художественной школе, кроме летней практики, давались и специальные задания: нарисовать, на пример, свой дом, или какое-нибудь животное. Однажды, получив такое задание, взялась я рисовать своего Барсика. Разумеется, рисовать животное в фас гораздо сложнее, чем в профиль. Стоило мне приступить к рисунку, как собака повернулась ко мне мордой, я занимала новые позиции, но ее действия повторялись.  В конце-концов мне надоело бегать с места на место и я решила развернуть саму собаку как мне нужно, одной рукой вытягивая передние лапы на себя, другой толкая прочь задние. Мои действия собака, вероятно, оценила как агрессию и покусала меня, возможно, я задела ее старую рану от заросшей на теле дроби.
   Классным руководителем в старших классах была у нес преподаватель географии Лидия Кузьминична.
С самого начала она не нашла к нам подхода, класс был самым худшим по успеваемости и дисциплине в школе. Когда нас в очередной раз склоняли на  школьной линейке, класс непременно ждало наказание. После уроков она высаживала нас часа на два, сама проверяла тетради, или писала планы-конспекты к урокам, мы же все это время должны были сидеть молча и ничего не делать. Я вспомнила, как однажды мы навещали ее во время болезни в бараке, где она проживала с мужем и сыном лет тринадцати. Во время своего визита мы застали ее сына, отбывающим наказание в углу за какую-то провинность. Мне казалось, что наказывать человека бездействием-глупее не бывает. Тогда я и решила. Что наказывать своих детей таким образом никогда не буду., на худой конец, заставлю их уединиться в отдельной комнате, прихватив с собой что-нибудь для времяприпровождения с пользой для дела.
   Так случилось и на этот раз, мы, как всегда, отсиживали свой срок за то, что какая-то кучка ребят, все время одна и та же, что-то натворила. Я с тоской смотрела на часы, в этот день мне нужно было идти в художественную школу, во вторую смену. Домой в этот день я могла вернуться не ранее, семи вечера, не говоря о том, что еще предстояло выполнить уроки на следующий день, пообедать между школами я уже не успевала. Напрасно тянула я руку, чтобы отпроситься, Лидия Кузьминична ехидно ухмылялась и делала вид, что меня не замечает. Когда на часах моих оставалось времени ровно столько, чтобы добежать на остановку автобуса, не забегая домой, я встала с последней парты, подошла к ее столу и сказала: «Некогда мне тут рассиживаться, пора ехать в художественную школу». Та сидела молча, ничего не говоря, затем я вышла из класса и хлопнула что есть силы дверью. На следующий день  мой сосед по парте сказал: «Ну, Галя, ты даешь, Крокодилиха, таково было прозвище нашего классного руководителя, после твоего ухода, назвала тебя ненормальной». Так была безвозвратно испорчена моя школьная характеристика, а ведь нам после восьмого класса надо было продолжать дальнейшее обучение в городской школе, так как девятого и десятого классов в нашем поселке не было.
   Выбор был небольшим, обычно все наши выпускники переходили учиться в сорок пятую школу, что находилась поблизости, но она была слабой, ее выпускники почти никогда не поступали в высшие учебные заведения. Правда, находилась чуть поотдаль и другая, тридцать седьмая школа с физико-математическим уклоном, но с тройками в нее не брали. Мне желательно было учиться именно в этой школе, так как Татьяна Вячеславовна  настраивала меня поступать в Чебоксарский педагогический институт на художественно-графический факультет, а там, наряду со спец-предметами, надо было сдавать физику и математику. Ежели с отметками у меня было все в порядке, то как быть с характеристикой? Ведь классная мне выдала такую, с которой с успехом можно было, разве что сесть в тюрьму.
   Помогла моя мама, завуч этой школы когда-то ?? водила свою дочку в мамину группу в детском саду. Мои документы она приняла, даже не взглянув на характеристику. Школа эта набирала учеников из всех школ в округе, ударники и отличники  шли в один из двух физико-математических классов, либо же в гуманитарный класс, остальные попадали в один из восьми производственных классов. В девятый-1 класс набирали отличников по физике и математике, девятый-3-отличников по литературе с русским языком. Оставшиеся, в том числе и я, попали в девятый-2 класс. Кроме меня со мной учились еще трое поселковых ребят из параллельного класса. Только не сразу они попали к нам. Как поведали они нам много лет спустя на встрече одноклассников, сначала их направили в производственный класс, так как у каждого было по одной тройке: у кого по пению, у кого по рисованию, у другого по труду. «Не было урока, чтобы кто-нибудь из учителей не выскакивал из класса со слезами на глазах»,-рассказывали они. Им суждено было проучиться в этом классе почти месяц, когда в класс внезапно вошла завуч школы в сопровождении классного руководителя.  «Так: ты, ты и ты-быстро собирайтесь, пойдемте с нами»,-скомандовали они, обращаясь к Сухорецким ребятам. Их привели в наш класс, сообщив, что  отныне они будут учиться в нем. «Обалдеть, на уроках тишина, все сидят, занимаются»,-делились впечатлениями они, считая, что попали из ада в рай.
   Но это было только началом наших трудностей. Дело в том, что уровень подготовки ребят из разных школ отличался, особенно он был слабым у нас, поселковых. Если взять физику с математикой, без преувеличения можно сказать, что оценки у нас были завышены на один, два балла.  Математику вела у нас Софья Соломоновна, классный руководитель девятого первого класса. Ужаснувшись нашим уровнем знаний, она давала нам на дом задания для повтора всего предыдущего курса алгебры, наряду с программой девятого класса. В первое время обучения получить на ее уроке тройку было престижно для многих учеников. Время от времени она устраивала контрольные работы. Об этом мы узнавали, лишь когда входили в двери ее кабинета, у которых мы должны были сложить портфели к ее ногам, а на руках оставить только листок бумаги с ручкой. Много лет спустя, когда я уже училась в Чебоксарском педагогическом институте, мне все продолжался сниться кошмарный сон, что Софья Соломоновна вызывает меня к доске, а я не могу ответить.
   Первое полугодие у нас прошло за повторением пройденного материала, и лишь к концу  девятого класса нам удалось мало-мальски выровняться в знаниях. Училась я неровно. Софье Соломоновне все было невдомек, как это в один день могла я получить все двойки, а на другой все пятерки (кроме алгебры вела она у нас и стереометрию. Ответ был прост: все зависело у меня от наличия времени, оставшегося на подготовку, после посещения двух школ.
   Смена в художественной школе у нас поменялась,
так как в тридцать седьмой учились мы вечером, поменялся и классный руководитель, вместо Татьяны Вячеславовны им стал директор школы Бабичев. Был он человеком занудным, может быть сказывалось то, что являлся инвалидом прошедшей войны, у него отсутствовала ступня на одной ноге. Если, рисуя постановку, кто из нас в чем-то ошибался, директор спрашивал: «По каким параметрам мы сравниваем видимое?» Надо было отвечать: «По тепло-холодности, тональности, насыщенности цвета». И это продолжалось из урока в урок, уж лучше бы подошел и прямо сказал что не так, или помог бы на своем примере. Однажды, когда он подошел ко мне с традиционным вопросом, я ответила: «Не знаю». Всякую свободную минутку на уроках и перемене мне приходилось урывать, чтобы лишний раз заглянуть в учебник по алгебре, с геометрией проблем не было. Однажды я решила, что работа моя над натюрмортом  подошла к концу и со спокойной совестью достала учебник алгебры, за чем и застал меня директор. Намекнув, что работа моя далека до идеала, он сказал: Выбирай: или общеобразовательная школа, или наша». Постановка этого вопроса была крайне неверной. Грош-цена наших занятий в школе искусств, если мы в основной школе будем плохо учиться, ведь все-равно ни в какое приличное учебное заведение в итоге не поступим… Недаром Татьяна Вячеславовна время от времени проверяла наши школьные дневники.
   «Вот и в этой школе проблемы»,-подумала я и сказала маме, что, вероятно, придется  бросить занятия в художественной школе. Ничего не сказав, мама на следующий день посетила Татьяну Вячеславовну и все ей рассказала. «Не удивительно, жена директора-моя подруга,-сказала она,-и тоже мучается из-за его тяжелого характера».Чтобы класс наш не распался из-за  конфликтов с директором, Татьяна Вячеславовна экстренно собрала родительское собрание с нашим присутствием, на котором сообщила, что по-прежнему является нашим классным руководителем и нам нечего отчаиваться, ибо в следующем году опять попадем в ее смену. Лишь потом мы узнали, что за это руководство она ни копейки не получала, формально же нашим руководителем числился Бабичев. А меня она отозвала в сторону и предложила помощь по математике, сообщив, что знает ее неплохо, так как сын ее учится в КАИ и ей часто приходится ему помогать по этим предметам. «Ну, до этого не дойдет»,-подумала я, поблагодарив за это свою учительницу.
   Чтобы не опозориться в основной школе, мне приходилось заниматься до глубокой ночи. Однажды, проснувшись утром, я шла  на кухню, далее услышала грохот и очнулась, лежа в дверях, на полу. Надо мной склонилась испуганная мама, не понимавшая, что случилось. «Все нормально, сейчас встану»,-сказала я, чтобы успокоить ее, а сама подумала, что с перегрузками надо заканчивать, а значит придется сачковать по некоторым предметам. Их сложно было определить, ведь несмотря на то, что класс наш был физико-математическим, с нас драли шкуру и учителя: русского, литературы, истории и даже географии, ведь все они преподавали еще и в гуманитарном классе. «Значит, придется сачковать по физике с астрономией»,-подумала я, так как эти предметы  вела наша классная руководительница, известная добрым нравом. К таким предметам я отнесла и химию, так как вел ее доктор наук и опрашивал нас как студентов раз в семестр.
   Мне нравилось учиться в этом классе, ведь наполовину он состоял из татар, отличавшихся строгими мусульманскими традициями. По отношению к сверстницам парни не позволяли себе никаких вольностей, чего нельзя было сказать о поселковой школе, где в основном учились русские. Класс наш был дружным. Случалось, когда большая часть класса не была подготовлена к какому-либо уроку. В таких случаях делегация в составе председателя совета отряда и старосты заблаговременно вызывала из учительской преподавателя и сообщала, что класс к уроку не готов. Как правило, наказание было одно: нас отправляли в класс готовить домашнее задание  совместно со следующей темой, которую мы уже должны были подготовить самостоятельно. Класс  занимался весь урок без учителя в идеальной тишине.
   Иногда, по выходным, мы с одноклассницами собирались у кого-либо дома и совместно готовили уроки, пользуясь консультацией более сильных товарищей. У меня была подруга-татарочка, Соня Шайхутдинова, одинаково хорошо разбиравшаяся  и в химии, и в физике, и в алгебре. Однажды, на выходные, она пришла ко мне в гости с ночевой и мы с ней решали домашнее задание по алгебре с геометрией из специального задачника  для поступающих в ВУЗы. Так вышло, что задачу по геометрии я решила первой и объяснила ее Соне. Оказалось, что мы перепутали задание и на следующем уроке нам дали решать эту же самую задачу. Софья Соломоновна пообещала поставить пять тому, кто первым ее решит. Но в классе я запуталась в решении и у меня ничего не получилось. Урок подходил к концу, но с задачей никто не мог справиться. Тут я посмотрела на Соню, она сидела далеко от меня, не понимая, что же она не тянет руку? Урок закончился, задачу так никто и не решил. На перемене Соня сказала, что решила задачу давно, но все ждала, когда руку подниму я, так как дома я решила ее первой.
   Так как увлечение астрономией было моим хобби с детских лет, за весь десятый класс учебника по этому предмету я так и не открывала. Но когда меня спрашивали о чем-либо, рассказывала по теме то, чего в учебнике не было. Это не мешало мне стабильно получать пятерки, ребята недоумевали: откуда я все это беру?
   Как уже говорилось, класс Софьи Соломоновны  был сильнейшим по математике, чего не скажешь о русском с литературой. Иногда на уроках она тайно заглядывала в наш журнал и недоумевала, почему в нашем классе, более слабом в точных науках, с этими предметами все в порядке? Невдомек ей было, что сильные математики бывают обычно слабы в гуманитарных предметах, а в класс наш попали ребята более-менее гармонично развитые.  Поэтому на викторинах и в КВН  мы всегда одерживали победу над ее хваленным классом. Впоследствии многие мои одноклассники поступили в ВУЗы совсем не связанные с  точными науками. Были среди наших выпускников: и медики, и  театральные деятели, и учителя.
   Время подходило к выпускным экзаменам в обеих школах. Татьяну Вячеславовну беспокоил мой рисунок, который заметно отставал от живописи. Чтобы его под тянуть, она на день рождения подарила мне книгу известного художника Барща по методике выполнения рисунка и набросков, на обратной стороне обложки оставила надпись: Галя, это тебе в помощь… Т.В.К. Прочитав эту книгу, я закупила кучу художественных принадлежностей для выполнения рисунка в разных техниках. Сделав множество набросков и зарисовок, показала их любимой учительнице. «Какой скачок! Вот теперь ты непременно поступишь в институт»,-обрадовалась она.
   Наступило время сдачи экзаменов. С математикой никаких проблем не было, ведь все предметы мы сдавали по общей программе, троек ни у кого не оказалось. Далее сказалось мое «сачкование» по некоторым предметам. Если по химии и физике устно еще можно было подготовиться, то как быть с решением задач? Экзамен по физике я сдала на отлично благодаря познаниям в астрономии. Необходимо было рассчитать расстояние от Земли до Луны, а это-то я знала. Химию сдать мне помогла неплохая память. Была какая-то сложная реакция, которую я, почему-то решила запомнить. Получилось так, что с задачей я справилась, а по теории плавала, обычно бывает наоборот. Из-за особой сложности задачи преподаватель вытянул-таки меня на четыре. Последним был экзамен по английскому языку. Сил к тому времени уже не оставалось. Ответила я на все вопросы вроде бы ничего, но в конце учительница сказала мне фразу, по которой на слух мне показалось, что поставили тройку. Мне стало обидно: «Ну вот, по всем предметам пятерки и четверки, а по какому-то английскому-три!» Не дожидаясь оглашения оценок, я ушла домой. На следующий день подруга Соня меня спросила: «Почему, Галя, ты не дождалась результатов?» «А чего там ждать, мне-тройбан»,-ответила я. «Нет, тебе поставили четверку, ведь фраза: «вам-три», звучит так же на английском, как: «вы свободны»,-сказала моя подруга. Так закончились наши школьные годы. 
   Поступать в Чебоксары поехали мы вшестером из нашей художественной школы. Одна девушка поступала повторно, годом раньше не прошла по конкурсу. Приплыли мы по Волге на метеоре в этот город. Белокаменная набережная меня обворожила. Первой мыслью было: «Какой красивый город, вот бы остаться здесь навечно!» Я никогда не любила большие города, а Чебоксары показался мне уютным провинциальным городком. Это было лето 1972-го года, когда стояла сильная жара и за Волгой горели торфяники. Мы поселились в общежитии Педагогического института, приходилось покупать томатную пасту, растворять ее водой и пить от жажды.
   У нас был большой конкурс: 6,5 человек на место. Впереди-шесть экзаменов: по рисунку, живописи, черчению, физике, математике и русскому языку с литературой. Принимали пятьдесят человек на курс, из них было зачислено уже автоматом двадцать пять, которые перешли с нулевого курса  после службы в армии и работы на производстве. Для поступления им достаточно было сдать экзамены без двоек. Нас поступало 162 человека, принимали только 25.
   Сначала мы сдавали экзамены по рисунку и живописи. О них мы не беспокоились, ведь все, кто приехал поступать из нашей художественной школы были отличниками.
   Первые два дня экзаменов прошли на подъеме, мы видели наш уровень подготовки, далеко не из худших, не даром два грузина, закончивших художественное училище у себя на родине, пожали нам руки и сказали, что мы молодцы. Чтобы исключить всевозможные подвохи, работы наши шли под номерами, ибо принимавшие экзамен не должны были знать кто мы и откуда. Но это было большим заблуждением. Перед первыми нашими экзаменами по специальности, зав. кафедрой ИЗО со своей лаборанткой обошли всех абитуриентов. Как правило, он подходил к каждому и задавал вопросы на чувашском языке, а лаборантка тем временем ставила какие-то пометки напротив его регистрационного номера. Так подошел он и к нашей группе. На вопрос по чувашски никто не ответил. Тогда ответила за всех Элька Фаизова, сообщив, что все мы из Казани. «О, татарское нашествие, посмотрим, сколько вас останется после первых экзаменов»,-произнес будущий профессор. Тогда мы не придали этому значения, лишь позже поняли, что было незаконно узнавать под каким номером поступает представитель какого региона. Результат сдачи первых двух экзаменов по специальности был плачевным.  Все Казанцы получили тройки, одного и вовсе завалили. Лишь одна получила две четверки, что поступала повторно, да и та до экзаменов успела попозировать заведующему кафедрой в виде молодой женщины, кормящей грудью ребенка на куче с зерном. Провалили экзамен и оба грузина по фамилии Бумба и Намба. Девица из башкирии тоже получила тройки, акварельные краски впервые она увидела на экзаменах, правда до этого успела подружиться с чувашским художником Сизовым по переписке через журнал с его репродукциями. «Девчата, нечего вам больше здесь делать, по опыту скажу, лучше уматывайте домой»,-сказала Наташка из нашей школы, что поступала повторно. Обидно мне было все это слышать, особенно от выпускницы нашей школы. Посмотрев на ее узкий лоб и на волосы, что росли чуть ли ни от бровей, что признаком высокого интеллекта отнюдь не является, я сказала: «Рано уезжать, впереди еще точные науки, в чем профанами мы не являемся». Тем не менее, одна из наших забрала документы и уехала.
   Я бы еще могла понять, что нам поставили тройки, но почему завалили ребят из Грузии, что закончили художественное училище? Не потому ли, что они другой национальности? Или как понять, что нас, выпускников-отличников сравняли с девушкой, которая не знала до экзаменов: что такое акварельные краски?.. Я, конечно, понимаю, что деревенским нелегко учиться, но конкурс для них был и так на два балла ниже, чем для городских. И, к тому же: чем я, на пример, хуже деревенских, ведь в школы мне приходилось ездить за четыре, десять километров от дома, не говоря о том, что обучение в спец-школе было не бесплатным.
   На первых экзаменах завалили половину абитуриентов. В то время при поступлении учитывался средний балл по аттестату. Слава богу, был он у меня: 4,5. Третий экзамен был по черчению, мне удалось сдать его на четыре. Математику сдала на пять. Было в билете пять вопросов, на которые я сходу ответила, преподаватель не поверил, что это я сделала самостоятельно и сказал: «Вот тебе еще вопрос, если решишь, поставлю пять». Я подумала: «Ну вот, сейчас даст задание, как для поступающих в КАИ». Сама стала заглядывать под его руку, где писал он условие задачи. Это была всем известная теорема.  «Даю тебе двадцать минут на подготовку»,-произнес он. «Не надо мне двадцати минут»,-сказала я и написала ответ под его рукой. «Какую школу вы закончили?»-спросил преподаватель. Я ответила, что 37-ю города Казани. «Школу Лобачевского?»-переспросил он.  Я кивнула головой. Тут одна абитуриентка из Канаша стала подавать мне знаки, чтобы я ей подсказала. «Не вздумай, поставлю два!»-предупредил меня экзаменатор. На моих глазах она завалила экзамен, а следующий продолжала сдавать как ни в чем не бывало. Несколько лет спустя, зайдя в деканат, будучи комсоргом группы, я случайно узнала из переговоров декана с секретаршей, что она- племянница ректора.
   С физикой было сложнее, пришлось приобрести задачник для поступающих в ВУЗы. В нем было десять тысяч особо сложных задач, я прекрасно понимала, что пятерку на выпускных экзаменах получила случайно. С чего начать? Ведь все-равно ничего не знаю. Наугад открыла я страницу, затем закрыла глаза и ткнула в нее пальцем. Досталась задача на ускорение свободного падения. Как я ни билась, смогла решить ее только наполовину, в ней было несколько вопросов. Это напрочь отбило у меня желание решать далее. С таким настроением забросила я задачник и более его не открывала. Каково же было мое изумление, когда в экзаменационном билете я увидела именно эту злосчастную задачу!  Как и в прошлый раз, решила ее я только наполовину. Хорошо, что так, не то можно было завалиться и вовсе, а так мне поставили тройку.
   Наступило время сдачи последнего экзамена по литературе с русским. К последнему экзамену конкурс у нас оставался примерно: два человека на место. Зная, как сдали другие, я подсчитала, что для поступления мне хватило бы и тройки. Рисковать, однако, было нельзя, я понимала, что поступаем мы не на филологический факультет и «кудрявого словца» от нас не требуется, лишь бы не наделать ошибок и мало-мальски отразить тему. Городские писали сочинение, а деревенские изложение. К тому времени наш поселок включили в черту города и я уже относилась к городским. «Буду составлять предложения из подлежащего и сказуемого, подлежащего и сказуемого, в редких случаях применю какое-нибудь определение»,-подумала я. Перед последним экзаменом никто не спал, писали шпаргалки. «Ну это уж слишком»,-решила я, зная, что непременно будет тема по Льву Толстому, так как в том году был у него какой-то юбилей, а был он моим любимым писателем. Так что, после свидания с молодым человеком, будущим моим мужем, я спокойно улеглась спать. Чутье меня не подвело, действительно была тема по Льву Толстому. Я написала сочинение: «Кутузов-
народный герой». Получила четверку, наверное, допустила ошибки в эпиграфе, ведь сократить  его нельзя, а лишние запятые-мой бич.
   После экзаменов я не уехала домой, хотя нам сказали, что сообщат результаты по почте,  решила убедиться во всем лично.  Мой парень. Студент последнего курса ЧГУ, узнал результаты нашего зачисления через знакомую сотрудницу института. «Ты поступила»,-сказал он, но я ждала официальных результатов. Перед зачислением конкурс составлял у же полтора человека на место. По результатам сдачи экзаменов, а он у меня был четвертым сверху, я поступила. Поступили почти все, кто не провалился. Некоторых, что не прошли, зачислили кандидатами. Это означало, что если они не завалят первую сессию, будут зачислены студентами на курс. Их было пятеро, в том числе племянница ректора и выпускница нашей художественной школы, что поступала повторно. Так получилось, что остальные четыре экзамена сдала она на все тройки, средний балл по аттестату, который в то время учитывался, у нее тоже был далеко не лучшим.
   Убедившись в своем поступлении, я со спокойной совестью поехала домой. Меня никто не ждал: мама отдыхала с воспитанниками на даче, папа с бабушкой были на работе. Дома находился только братишка Юра. Первым меня встретил Барс. Он уже был не таким, как прежде, ему было уже семнадцать лет, в последнее время Барсик болел. Он пару раз махнул хвостом, я погладила его по голове и зашла в дом. С Юрой мы вспоминали, как Барс сильно заболел по весне. Папа повел его к ветеринару, он уже еле передвигал ноги. Тот осмотрел собаку и сказал: «Да он у вас слепой и глухой по возрасту, оставь его на усыпление, дни его сочтены». Папа посмотрел на бедных собак, служивших верой и правдой когда-то своим хозяевам, и которых те так безжалостно бросили умирать в ветеринарке.  «Нет, сделайте собаке какой-нибудь укол, чтобы она могла добраться домой самостоятельно»,-попросил он. Собаке вкололи такой укол. Что у нее сразу отказали задние конечности, она упала на пол. Уж не знаю что это был за укол, может быть ветеринар хотел, чтобы папа оставил собаку в заведении, в целях завладения ее шкурой? Но папа взвалил Барса на спину и понес домой. Пес. Честно говоря. Весил килограммов сорок. Папа не мог всю дорогу нести ее на себе. Собака шла с трудом, иногда она падала на проезжую часть дороги. Папа видел, как машины объезжали упавшего в грязь Барса, в это время он поднимал голову, но ничего поделать не мог, так как был неизлечимо болен. В такое время папа нес собаку на спине, не смотря на то, что она пачкала его плащ. Когда, в очередной раз, он нес Барсика, какой-то татарин сказал ему: «Ты, мужик, дурак? Зачем несешь собаку? Убей ее». У папы не было больше сил нести ее, и он положил Барса на то место, где машин уже не было. Последний километр пути собака ползла за папой из последних сил.
   Через пару часов вышла я из дома и увидела, что Барс лежал в конуре с вытянутыми лапами, а на глазах его сидели мухи. «Юра, Барсик умер»,-сказала я и мы оба заплакали. Вечером Юра с папой схоронили собаку. Так получилось, что мой приезд после поступления в институт связался в моей памяти с этим печальным событием. 
   Поехали в институт мы с папой и мамой на нашей машине. Мне нужно было устроиться в общежитие. Когда пришли мы в деканат, зав. кафедрой живописи впялил глаза в мою маму, а она была очень привлекательной женщиной, и воскликнул: «Какие молодые мамаши пошли у нас! Не поможете ли Вы купить экспонаты для нашей постановки?» «О да, конечно, я помогу»,-ответила она. Тут я взяла маму за руку и оттащила от него. «Некогда ей, она должна меня в общагу устраивать»,-сказала я, а сама процедила сквозь зубы, что нас ждет отец. Студентки-заочницы часто нам рассказывали, что позируя известному художнику, замечали, что он слаб до женского пола. Мама все возмущалась: «Зачем, Галя, ты с великим художником прирекаешься?» «Может быть для тебя он и великий, а по мне-бабник»,-ответила я, а про себя подумала,-сама от меня таких должна оттаскивать!»
   После изнурительных выпускных и вступительных экзаменов нашему курсу хотелось расслабиться и уехать куда-нибудь на картошку в колхоз, собирать урожай. Но не вышел номер, нас заставили учиться. Когда я сдавала экзамены, носила на груди комсомольский значок, скорее не от идейности, а для цветового пятна на одежде. Еще на экзаменах меня приметил будущий наш студент с нулевого курса, он был членом партии и директором дворца культуры у себя в деревне. У меня тогда была за спиной коса, которую я носила, скорее, чтобы сохранить индивидуальность, так как в то время было модно носить короткие стрижки. Когда стали выбирать на курсе комсоргов и старост, все думали: «Только не меня!». Тем более, что поступили на курс с разных регионов и почти никто не знал друг друга. Тут Леша Альфонс, такова была фамилия того мужчины, произнес: «Я предлагаю избрать комсоргом группы Галю Ванину». Перечить ему никто не стал, ведь был он на семнадцать лет старше нас. Так я стала бессменным комсоргом группы, он же старостой курса.
   Очень много интересных ребят учились на нашем курсе. Подгруппа Б-2, в которой я училась, состояла в основном из городских, покуда они изучали английский язык, немецкий же изучали в основном деревенские.
   Помню, как-то послали нас убирать картофель в Цивильский район. Расформировали нас по домам, разумеется, мы поселились с девчонками близкими по духу. В то время картофель копала картофелекопалка, мы, студенты, за ней убирали, а деревенские работали на своих огородах и смеялись над нами. Не привыкшие к деревенскому труду, мы психовали, когда в очередной раз проходила картофелекопалка. «Была бы граната, я сейчас бы кинула ей под колеса!»- возмущалась Муллина Наташка из нашей подгруппы. На следующий день мы с ней на два дня уехали в город. Нам разрешалось отдыхать раз в две недели. В нужный срок мы вернулись обратно, так получилось, что с поезда мы опоздали и ребята уехали в поле без нас. Километра четыре нам пришлось плестись до картофельного поля. Завидев нас, куратор произнес: «А, появились, а я уж думал не вернетесь, уж больно подозрительно вы вели себя в столовой!»
   Наташка имела привычку опаздывать на занятия, опоздала она и на этот раз. Преподаватель по живописи Алимасова закрыла дверь в мастерскую и не открывала ее, как Муллина ни стучалась. На перемене разъяренная Наташа залетела в кабинет и закрыла дверь на защелку. Напрасно Алимасова пыталась прорваться к нам. Дверь ей никто не открывал. На следующей перемене она буквально ворвалась в класс. «Почему мне не открывали двери?»-спросила она. Мы молчали. «Решили меня наказать?»-настаивала она. «Ну»,-ответил за всех парень из Канаша Игорь Миронов. «Ну хорошо, зато вам никто не мешал работать»,-вышла она из положения.
   Наказание не пошло впрок Наташе. Опаздывая в очередной раз, она решила сократить путь к факультету, перейдя через газон с розами, возле Дома Советов. Все бы ничего, но путь ей преградили юные друзья природы. Они потребовали пройти с ними в опорный пункт милиции для составления протокола. Оказать детишкам сопротивление будущий педагог, конечно, не смогла, и ей пришлось подчиниться. Так они составили на нее протокол, который через несколько дней поступил в деканат. Необходимо было обсудить недостойное поведение однокурсницы и вынести ей наказание, в противном случае ее могли лишить стипендии, или вообще отчислить из института. Настал день экзекуции, но никто из группы не хотел оставаться на собрание для обсуждения случившегося. После занятий все рванули домой. Прекрасно понимая, что вердикт однокурсников будет более мягким, нежели деканата, Муллина стала хватать за шиворот своих однокурсников и водворять их обратно в аудиторию с возгласами: «Куда? Меня обсуждать будем!» Более потешного комсомольского собрания трудно было припомнить. А выручил нас однокурсник Юра Фролов. «Вот, сидит на скамье подсудимых моя однокашница, топтала грядки с цветами на площади, стыдно спрошу я? Конечно-отвечу, так что считаю, что общественное порицание она заслужила»,-сказал он. На этом мы и порешили.
   Был у нас староста курса-Леша Альфонс, уважаемый всеми человек, член партии, бывший директор дворца культуры у себя в селе. Было ему тридцать пять лет, он годился нам в отцы, у него были жена и трое детей. Однокурсники его боялись.
   Как-то, уже много лет спустя, спросили мы его на встрече однокурсников: «Расскажи, Леша, откуда взялась у тебя такая странная фамилия?» Тот отвечал: «У моих родителей постоянно умирали дети в малолетнем возрасте. Кто-то подсказал, что надо обмануть судьбу и дать фамилию последующему ребенку совсем не ту, что у родителей». Так из энциклопедии родители выловили звонкую на их счет фамилию». Леша был единственным ребенком, выжившим в этой семье. Вскоре он остался без отца с матерью. Тяга к искусству всегда была у деревенского мальченки. Он мечтал когда-нибудь посетить Третьяковскую галерею в Москве.
   Когда он был подростком, выпросил у матери денег на поездку в Москву. Колхозники в то время получали очень мало, и то, что ему выделила мать с трудом хватало на дорогу в один конец. Ехал Леша на крыше вагона, чтобы сэкономить деньги. На какой-то станции его сняли с поезда. В отделении милиции мальчику в лаптях приходилось объясняться, что едет он в Москву посмотреть творения великих мастеров живописи. Его отпустили. Приехав в Москву, он вошел в здание метро, но путь ему преградила дежурная. Дело в том, что Леша, застеснявшись своей обуви, снял лапти и шел по городу босиком. «По технике безопасности в метро входить без обуви запрещено,-сказала дежурная,-нет ли у тебя какой-нибудь обуви?» «Вот, только лапти»,-промолвил Леша. «Ну и одень их и иди»,-послышался ответ. Так наш староста впервые приобщился к искусству.
   Был у нас преподаватель по начертательной геометрии по кличке «Гордон». Участник войны, контуженный, казалось, он был обозлен на весь свет. Старшекурсники говорили, что если он не завалит на курсе человек десять, спокойно спать не сможет. Его любимым занятием было: наскоро объяснить тему, и не дав ее усвоить студентам, сразу же давать задание. Если студент сразу не выдавал решения, ставил двойку. На этот раз к доске вызвали Альфонса. Ответить на вопрос-блиц сходу он не смог и получил как и все-два. Мы замерли в ожидании: что же будет дальше? Леша помедлил, будто ослышался, затем произнес: «Что? Это на экзаменах вы будете ставить нам двойки, если не ответим, вас же поставили к нам обучать предмету, а не издеваться, мы так вас боимся, что подкашиваются коленки. Нам такие преподаватели не нужны, я поставлю об этом вопрос на партийном собрании, и не кричите на нас больше!» «Я и не кричу»,-прошептал приструненный преподаватель. На следующем практическом занятии объяснять решение домашнего задания он вызвал девушку-бывшую продавщицу, точные науки ей совершенно не давались. Та объясняла у доски: «Я тут пропела линию, здесь и здесь, но ничего не получилось!» В другой раз он не глядя поставил бы ей двойку, но тут взялся объяснять: «Вот линия,-говорил он, дав ей в руки треугольник,-опусти из точки на нее перпендикуляр». Люба как только не крутила треугольник, но справиться с заданием так и не смогла. «Ну, ну, милая, так нельзя!»-проскрипел зубами он и выхватил из ее рук треугольник, в этот момент нам подумалось, что сейчас он ее ударит. Но все обошлось полюбовно, преподаватель решил за нее домашнее задание и объяснил его всем.   
   Преподаватели наши являлись интровертами, и? делиться своими знаниями со студентами не спешили, может поэтому так и получилось, что учеников-то у маститых художников, преподававших на кафедре, не было. Но постоянно были определенные вливания со стороны столичных выпускников художественных ВУЗ-ов и училищ. Нашей группе повезло, один семестр «спецы» у нас вел Карандаев, выпускник Московского Суриковского училища. Ранее он учился в Чебоксарском художественном училище, но был отчислен из него за неподобающее поведение. Обычно, он не произносил лишних слов. Если видел, что в рисунке студентов что-то не так, толкал его в бок, отбирал карандаш и говорил: «Дай, почирикаю!». Затем он растирал рисунок ладонью, осветвлял формопластом освещенные места, делал кое на чем тональные акценты, и рисунок оживал на глазах. За семестр работы с ним группа сильно подтянулась по специальным предметам.  
   Однажды собирались мы идти на живопись со студентами из общежития, тут из Канаша приехал наш однокурсник Игорь Миронов и заявил: «Какие занятия. У меня вчера дочка родилась!» С такими словами выставил он две бутылки вина на стол. Разумеется, сухие корки хлеба и кое-какое варенье в общежитии всегда находились. Обмыв прибавку в его семье, мы пошли в институт рисовать живую натуру. Покуда закуски почти не было, нас быстро развезло. Напрасно натурщики исправно нам позировали, вскоре мы поняли, что нам лучше уйти, пока мы окончательно не испортили своих работ. Основная масса группы собирала вещи. «Ну куда вы?»-пыталась удержать их я. «Если ты трезвая, так оставайся, а мы пойдем»,-послышался ответ. Тут в кабинет живописи вошел наш одногрупник Васильев Слава, он опоздал на занятия, возвращаясь из деревни, поэтому был трезв как стеклышко. Глянула я в окно, наши ребята шли домой то и дело падая в сугробы и поднимая друг друга. Тут в мастерскую вошел Карандаев. Слава подошел к нему и произнес: «Понимаете, у Игоря родилась дочка, и нам лучше сегодня уйти с занятий». Тот понимающе кивнул головой и удалился. И никаких жалоб в деканат не последовало.
   Закончилась сессия, на просмотре наша группа получила не бывало высокие оценки, и все потому, что преподаватель не гнушался индивидуально поработать с каждым из нас. Когда мы собирали после просмотра свои работы, Карандаев скромно спросил: «Ребят, я не пойму, довольны ли вы своими результатами?» «О да, таких высоких отметок нам никогда не ставили!»-ответили мы с благодарностью.
   Кто-то из заочников нам рассказывал байки про Карандаева. Будучи студентом Суриковского училища, возвращался он в родные Чебоксары со своим другом. Соседом по купе оказался нелициприятный человек, который смотрел на них осуждающе. «Ты крокодилом стать хочешь? А бегемотом?»-спросил его Карандаев. «Нет»,-испуганно пролепетал тот. «Тогда быстро мотай из купе, не то мы из тебя их сделаем»,-сказал он. Дальнейший свой путь продолжали студенты в гордом одиночестве.
   После той сессии мы Карандаева более не видели на кафедре. Под каким-то предлогом он уговорил Овчинникова отпустить его с преподавательского поприща на «вольные хлеба». Просьба его была удовлетворена. Немного времени спустя, нам вновь посчастливилось увидеть этого человека. В то время мы делали свои первые шаги в масляной живописи. Это загнало нас в глухой овраг, где мы рисовали по весне этюды. В полдень проходил мимо наш бывший преподаватель, он шел в это время обедать домой. «Смело,-сказал он, глянув на наши творения,-но почему вы рисуете здесь, ведь там, наверху, такие сказочные места!» В недоумении провели мы этот час, тем временем Карандаев вновь появился на горизонте. «Вы не можете подсказать нам, где такие красивые места?»-спросила я у него. Тот усмехнулся, но ничего не ответил. Я поняла, что спрашивать об этом было, по крайней мере, глупо. Ведь то, что кому-то кажется сказочным, может оставить другого  совершенно равнодушным.
   Изучали мы медицину два года, ребята же в это время отдыхали, так как были они в основном после армии, остальным же армия предстояла. Была одна преподавательница-балагур, все шутила относилась ко всем как будто бы лояльно. Другая же наоборот говорила, что художников терпеть не может, однако это не мешало ей постоянно брать у нас консультации, ведь по иронии судьбы ее дочь собиралась поступать на наш факультет. Так получилось, что на подготовку к Государственным экзаменам по медицине дали нам всего один день. Надо было повторить девяносто вопросов: тридцать по внутренним болезням, тридцать по инфекционным и столько же по лекарствоведению. «За ночь подготовиться нереально»,-решили наши девченки и, сгруппировавшись по три человека, стали писать шпаргалки, чтобы пойти втроем в одном потоке и обменяться ими на экзаменах. Я решила, что шпаргалками все-равно воспользоваться не смогу и поэтому стала готовиться по тем вопросам, которые успею прочитать. Получилось так, что худо-бедно мне удалось просмотреть вопросы по внутренним и инфекционным болезням, до лекарствоведения же дело не дошло. Занимались мы в читальном зале  до утра, когда в комнату случайно вошла старшекурсница. «Вы что, готовитесь к экзаменам?-спросила она,-Поверьте моему опыту: все, что прочтете после четырех утра-забудете, лучше идите спать». После ее слов мы со спокойной совестью погрузились в сон. Проснулись около десяти утра, нас разбудили городские однокурсницы. «Идите скорее сдавать, преподаватели рвут и мечут, хотят вас завалить»,-сообщили они. Получилось так, что к восьми утра на экзамены пришли всего три студентки, они и получили по четверке. К нашему приходу условия сдачи экзаменов ужесточились. Обозленные, что пришлось долго ждать нашего появления, преподаватели запускали в одном потоке по трое человек и сажали их за передние парты напротив себя. Стоило кому-нибудь опустить руку под парту, как выгоняли с двойками весь поток. «Галя, иди следующей, все-равно у тебя нет шпаргалок»,-попросили однокурсницы. Перед заходом я успела прочитать одну строчку из лекарствоведения. Это было про активированный уголь при отравлениях. Про помощь при отравлениях мне и достался билет. На вопрос по внутренним болезням я худо-бедно ответила, надо отдать должное: та, что недолюбливала художников, нас не заваливала. На вопрос по инфекционным болезням я тоже ответила сносно, но «балагурка» начала меня валить, спрашивая, как лечить крупозную пневмонию, а лекарствоведение  я то как раз прочитать не успела! Не понимая, что же она хочет, я сказала, что нужно сделать прокол под седьмое ребрышко и откачать гной шприцем. От этих слов глаза ее округлились. «Что? Да это делается при гнойном плеврите!»-возмутилась она. Меня передали к третьему преподавателю-по лекарствоведению, которое я не успела повторить.  Я произнесла то, что успела прочитать перед входом в аудиторию и далее развивала тему, как делают промывание желудка. Экзаменатор стала спрашивать, какими еще средствами лечится отравление, но я не смогла ответить. «Более ничего не знаю»,-прошептала ей я, чувствуя ее сочувствие. «Ну как она?»-спросила «балагурка», наблюдавшая за процессом. «А как она ответила Вам?»-спросила та. «Еле-еле на три»,-последовал ответ. «Ну и мне на три»,-не выдала меня экзаменатор по лекарствоведению, кстати ранее никогда у нас не преподававшая. Никогда я не радовалась так тройке, как на этот раз. В тот день из шестнадцати студенток нашего курса завалили экзамен девять.
   Настал день принятия клятвы Гипократа и получения дипломов медсестер гражданской обороны. На последние студенческие деньги купили мы по тюльпану для строгого преподавателя, которая в итоге нам помогала на экзамене. Когда мы проходили строем мимо своих преподавателей,  все на мгновенье вышли из строя и подарили по цветку той самой учительнице. Девченки с последующих курсов говорили, что о художниках  после нас у нее резко изменилось мнение.
   На экзаменах случались разные казусы. Был у нас такой студент Юра Фролов, в учебе особо не усердствовал, но впоследствии из него вышел хороший фотограф. Вел научный коммунизм на курсе строгий преподаватель из Урмарского района. Помниться, заставлял нас слепо заучивать имена всех генеральных секретарей коммунистических партий социалистических стран, а их было мало-не мало-пятнадцать. Бывало, перед очередным занятием, поднимал кого-нибудь из группы и требовал назвать эти пятнадцать фамилий. Кто не отвечал-получали двойки. Память у Наташки Березовой частенько подкачивала. «Ну уж нет!»-решила она перед очередным занятием и написала на доске мелом формулу на пятнадцати строках по типу: Ю-Б, В-Л, К-К… Что означало: Югославия — Броз Тито, Вьетнам — Ле Зу Ан, Корея Северная — Ким Ир Сен, и т. д. Улыбающийся Корольков вызвал Наташу к доске. «Нет уж, я с места»,-изобразила из себя смущенную Березова и выпалила как из автомата все пятнадцать фамилий, чем безмерно поразила преподавателя. Вот ему-то и завалил очередной экзамен Юра Фролов. Экзамены некоторые студенты пересдавали ему по нескольку раз, и ходили слухи, что особенно нерадивых он припахивал работать у себя на даче.  Готовить тридцать билетов к очередной пересдаче  было свыше Юриных сил. С такой мыслью он уронил билет на пол и топнул по нему резиновой подошвой. Придя на пересдачу, он наклонился против солнца и, завидев заветный билет, вытянул его. Напрасно преподаватель вел пространные разговоры о даче и приусадебных работах. «Хрен тебе!»-подумал Юра и блестяще справился с ответом.
   Училась на факультете годом старше одна девушка, все ходила в гости к Гале Тарасовой, что училась в нашей группе. До поры до времени была она скромной деревенской девушкой, это ее очень напрягало. Осенью она вернулась из строй-отряда и мы ее не узнали, появилась какая-то вульгарность в ее поведении. «Хватит быть забитой, стану блатной!»-пояснила она свое поведение. Ее однокурсники недоумевали: «Была хорошей, скромной девченкой, и как-будто черт в нее вселился!» А та с гордостью заявляла: «Я посещаю секции парашютного спорта, легкой атлетики, еще обучаюсь фото-делу». «Да, а ты сексом случайно не занимаешься?»-подкололи однокурсники. «А это какой вид спорта?»-спросила ни о чем не подозревавшая Лена.
   Учились у нас на курсе Владимир Зотов и Леша Кадикин, оба отсидевшие определенные сроки за убийство. Собрались как-то они летом на заработки в Сургут, надо было расписать какое-ьо панно за хорошие деньги, взяли с собой Игоря Миронова, как одного из лучших живописцев на курсе. Так получилось, что пересадку на самолет они делали где-то в Свердловске. Володька Зотов был у них казначеем, у него хранились все деньги, билеты, документы. Как-то так вышло, что когда все прошли на посадку, Кадикин куда-то отлучился, то ли купить каких-то пирожков в дорогу, то ли еще за чем. Одним словом, когда он подбежал к трапу самолета, тот отчаливал. Напрасно Зотов из последних сил  его удерживал. На просьбу Кадикина приостановить отделение трапа стюардесса ответила отказом. Тогда на нее вылилась вся отборная матершинная брань с его стороны. Тут же была вызвана милиция и Леша загремел на пятнадцать суток за недостойное поведение. Что же делать, ведь он остался без денег и документов, не говоря о том, что ребята в Сургуте не знали без него чего делать далее. Тут он предложил свои услуги начальнику СИЗО, заявив, что может за сутки оформить им красный уголок. В итоге через день Кадикин был выпущен на свободу и ему еще дали денег на самолет. Оповестил нас об этом Игорь Миронов. «Вот что значит профессия!»-заключил он. Остальное я уже слышала от Лехи Кадикина. «К концу второго месяца работы без выходных, ребята стали хандрить. Игорь вдруг заявил, что жить не может без балета, а Зотов-без симфонического оркестра»,-жаловался он. В результате Лешке в последние дни пришлось дорабатывать за всех.
   О студенческой поре можно говорить долго, но пора мне закругляться. Скажу лишь, что родились у меня по окончании института две дочери-погодки: Вера и Лена.
   Старшую я назвала в честь своей бабушки. Росли они как подруги: вместе пошли в первый класс, обе, как и я, закончили художественно-графический факультет, и выучились на юристов, как отец. Помню их детство. Получилось так, что бабушка моя с Леной уехали погостить к моим родителям в Казань. Мы остались с Верой. Вечером дочка нас  попросила: «Папа, мама, хочу суп и мясо». Нашему умилению не было предела: наконец-то худосочный ребенок решил что-то поесть. Мы налили ей суп  из травы серде и сказали чтобы завершив трапезу, она сообщила нам об этом и закрыла дверь в нашу спальню. Через некоторое время она заглянула к нам и сказала: «Мама, папа, я поела». Далее, хлопнув дверью, Вера удалилась спать. Мне показалось это подозрительным и я попросила мужа пойти проверить на кухню, все ли там в порядке? Через минуту он пришел и рассказал, что она ничего не поела, а расклеила травку, вместо аппликации, на панелях кухни, которые до этого я разрисовала кленовыми листьями.
   Я всегда старалась, чтобы под рукой у наших детей с рождения находились художественные принадлежности: всевозможные карандаши, краски, фломастеры. Учила я их и чтению. Меня удивляли в этой области способности Лены, ей не было и пяти лет, когда она бегло читала. Я подумала, что это случайность и решила устроить ей дополнительную проверку. С такими мыслями я написала на листке слово «этажерка» и попросила дочку его прочитать. «Эта, эта, это зеркало»,-промолвила Лена и разревелась, чувствуя, что это не то. «Не плачь»,-успокоила ее я и объяснила, что этого слова она знать не может. Более я таких глупых проверок не устраивала.
   Пришла пора моим детям идти в первый класс. Если Вере к тому времени исполнилось семь лет, то  Лене было всего пять, шесть ей должно было исполниться лишь первого сентября. Я решила, что нет необходимости Лену задерживать в развитии, ведь к поступлению в первый класс она была готова. Приходила переписывать будущих первоклашек старенькая учительница. Лена  перед ней блеснула способностями и та записала ее вместе с Верой в один класс. Пришли мы на родительское собрание перед началом учебного года. Их будущая учительница стала возмущаться, что мы, негодные родители, хотим отправить Лену с пяти лет в школу. Удрученная пришла я домой и сказала, что к такой учительнице в первый класс Лене лучше не идти. Так мы решили Лену в школу не отправлять.
   Наступило тридцать первое августа. Я спокойно стояла вечером за мольбертом и рисовала осенний натюрморт, как вдруг раздался звонок в дверь. На пороге появилась будущая Верина учительница. «Что, дочку в первый класс отправлять не собираетесь?»-спросила она. Мы не знали, что должны были еще прийти в школу и заверить дирекцию, что в первый класс идем. «О, да вы еще и художник, быть может поможете мне оформить класс?»-спросила она. «При желании все можно»,-ответила я. «У меня в списках еще болтается ваша младшая дочь, которой завтра исполняется шесть лет»,-не унималась она. «Ну и зря не берете, одной отличницей в классе у вас будет меньше»,-парировала я. Та быстро смекнула что к чему и промолвила: «А знаете, приводите завтра обеих!» Мы возразили, что не ожидали этого и не приготовили Лене школьных принадлежностей. На это учительница ответила, что на первый урок они могут прийти с одним портфелем, а вместо формы девочка может одеть какое-нибудь шерстяное платье. На этом мы и порешили.
   Срочно побежали мы с мужем в Детский мир, до закрытия оставался час. Кое как нам удалось купить только ранец. Возвращаясь уже ночью, мы прикупили букет цветов у какой-то бабушки. Отправив девочек в школу, мы еще не были уверены, что Лену зачислят, поэтому попросили воспитателя детского садика на всякий случай попридержать за ней место в течении месяца. Зайдя в школу за детьми, мы спросили учительницу
стоит ли лену водить в школу. «О да, конечно стоит, на уроке я попросила ребят нарисовать и написать на листочке все, что они умеют. Лена написала: Ленин, партия, Родина»,-сказала она. Так начались наши школьные будни.
   Однажды, придя с работы, я застала Лену спящей. «Вера, сделала ли она уроки?»-спросила я. «Не знаю»,-ответила та. Разбудив дочку, я спросила ее об этом. «Нет»,-безмятежно сказала она. «Как же так, доченька, что ты завтра будешь отвечать на уроке?»-спросила я. Лена села на кровать и горько заплакала. «Да ну к черту эту школу, пойдем завтра в садик и все тут»,-предложила я ей. «Нет, скажут: не справилась»,-возразила та. Иногда, чтобы не проверять домашние уроки мы доверяли Лене проверить за нас их у Веры, после чего часто слышались истошные Верины вопли: «А, что мне делать теперь, как быть?» В конце-концов стали мы замечать, что Вера списывает домашние задания у Лены. На очередном родительском собрании попросила учительницу их рассадить. «Как вы можете говорить о такой порядочной девочке, что она списывает?»-изумилась она, однако на следующей контрольной заметила, что несмотря на разные варианты, ответы у обеих сестер были идентичными. На следующий день Веру отсадили к отличнику.
   Дети постоянно жаловались, что их обижают дворовые ребята. Я обучила их нескольким приемам, благодаря которым, не имея особой силы, можно победить соперника. «Пните ему в колено сзади и за плечи уложите на землю, затем ударьте кулаком в поддых, а пока он приходит в себя, дайте ему ребром ладони по горлу»,-провела я инструктаж.   
   Настала контрольная работа. Саша Кротов, Верин новый сосед по парте, не дал ей списать и она обиделась на него за это… «Так тебе и надо получай еще двойки»,-злорадствовал он. Вера сидела за партой и дулась. Тут ее прорвало и она вспомнила все приемы, которым я их обучала для самозащиты, их-то она на нем и опробовала. В результате Саша разделил порту пополам и держал оборону из учебников и тетрадей с Верой до конца занятий. На следующий день его сердобольная мама пришла в школу и попросила отсадить ее сыночку от этой драчливой девченки. Усевшись за новую парту, Кротов с восторгом произнес: «Слава богу, меня от Верки отсадили, а то она меня чуть не убила!»
   Пришла я на очередное родительское собрание. Учительница была довольна моими детьми, только сетовала, что изрисовали они все окна в классе. Мне пришлось признаться, что то же самое проделывают они и дома, за что им частенько попадает. Один из сердобольных родителей сказал: «Зачем их бить, лучше отдайте в художественную школу!» «Но ведь в нее принимают с четвертого класса»,-возразила я. «Нет, в кружок во дворце пионеров берут с первого, быть может вы способности в своих детях убиваете!»-возразили родители. Так мои дети стали учиться искусству во дворце пионеров у руководителя Мочалова, куда их водила легендарная бабушка.
   Дети выросли, младшая Лена родила мне двух внуков, о чем я все время мечтала: Виктора и Славика. Будучи в возрасте примерно четырех лет,  старший из них, гуляя в лесу, спросил у мамы: «Кто создал этот прекрасный цветок?» «Бог, сынок»,-ответила  Лена. «А кто создал это красивое дерево?»-не унимался он. «Это тоже бог»,-сказала она. Тут его взор упал на заброшенный бордюрный камень с торчащей из него ржавой арматурой. «А это кто создал?»-спросил Витя. Мать, вздохнув, произнесла: «А это, к сожалению, создал человек».
Внук долго не мог прийти в себя, затем произнес: «Мама, я, конечно, на бога не обижаюсь, но если он такой сильный, зачем создал людей, слабее себя?»
   И еще: зашли мы как-то с Витей зимой в магазин, к тому времени было ему лет десять, помимо основной школы он занимался в художественном кружке и школе танцев. Тут с мороза, со своей мамой появилась маленькая девочка лет двух, сильно перевязанная шарфом, щеки пылали жаром, как грудка у снегиря. «Какая красивая девочка!»-поразился внук. Подошел к ней и спросил: «Как тебя  зовут?» Та таращила глаза, но молчала. «Не умеет разговаривать!»-пожал плечами Витя. «Ради таких мгновений и стоит жить!»-подумалось мне.