Теодор

  — Те-о-до-оор! Вот негодный мальчишка! Ну, я ему задам!  Пусть только покажется. Те-о-до-оор!
   Сидя на чердаке, в полутьме и глядя  сквозь маленькую  щелку  на  разгневанную  мать, Теодор дрожал от  холода.  Ещё   не  много  постояв  во  дворе,    мать  развернулась и вошла  в  дом.  Зима в этом году удалась  на славу.  Мороз   пробирал  аж до самых  костей.  Весь чердачный пол  был  плотно  устлан колючей соломой,  но даже  это  не спасало  юного  Теодора от лютого холода.  Вскоре онемели и руки. Трудно  представить,  что  было  бы  с  ним  выйди  он   во  двор.  Никто  этого  не знал.  Кроме  самого  мальчика. Он  хорошо знал, чем закончится для   него  этот выход.  Одно  дело лето, но зима… Без комментариев.
  Но  вот  прошло  пол  часа,  и на землю опустилась  ночь.  Теперь-то  уж  точно   появляться    смысла  не  было.  Его  прибьют. Лучше бы он решился раньше. Дверь  маленькой,   хибары  отворилась  и  в её просвете показалась большая, сгорбленная фигура отца. Выйдя во двор, он  выпрямился и   стал   внимательно    всматриваться   в  окружающую   темноту.   Из  открытой  избы валил плотный пар.  В доме было жарко и хорошо.  Теодор это отлично знал.  Он знал, что  в это время мать готовит на стол. Он так же знал, что все пуховые постели расстелены  и  ждут  своих  любимых  хозяев. Так сильно есть он ещё никогда не хотел  и сейчас,  сидя в этом ледяном хлеву, он как никогда пожалел о том,  что натворил. Отец всё стоял и смотрел. Вот за его спиной промелькнула  маленькая тень  и  юркнула через сугробы прямо  в яркий прямоугольник открытой избы.
 КЭТТИ!
   Когда-то  Теодор  подобрал  эту  кошку  и  принёс домой.  Так у него  появился  друг.   Что-то   внутри   у   мальчика   затрепетало. От радости, что Кэтти в тёплом убежище ему самому вдруг стало теплее. Он ясно себе  представил,  как  пушистая,  чёрная  кошка пробежала около жаркой печки и  прыгнула  в  расстеленную,   небольшую  кровать.   Но,  сегодня  там  пусто  и,   подняв голову,   Кэтти   удивлённо смотрит  по  сторонам,   выискивая  во  всех  углах  своего   маленького Теодора.
  — Теодор!    Я знаю, что ты где-то здесь и слышишь меня!  Немедленно  иди  домой!     Иначе  хуже  будет!    Ты  меня знаешь!
   Теодор знал отца так хорошо, как никто другой. Неделю он не сможет ни сесть,  ни  даже  прилечь.  А  в  последний раз  ему  пообещали,  что  так  отобьют  руки,   что  у  него навсегда    отпадёт   охота   что-нибудь   делать   этими  же руками.
  «Уж  лучше   холодная  смерть   в  этом  ледяном  хлев,  чем никчёмная жизнь в их тёплой избе…», слушая  угрозы отца, думал мальчик.
  — У  тебя  пять минут на то,  что бы  объявиться  в  доме...
  Сквозь узкие щели внутрь хлева влетал морозный ветер,  внося  с собой тучу  мелких,  белых  снежинок.  Покрытая толстым  слоем инея,  солома   хрустела под онемевшими,  детскими  ступнями.   Натянув  кепку  как можно сильнее  на уши  и сжав их руками, Теодор пытался таким образом согреться. Отец развернулся и опять большая, сгорбленная фигура закрыла  яркий проход и  отец договорил:
— Пять минут, не больше.
  И дверь со скрипом захлопнулась. Во дворе восстановилась темнота. Одновременно со скрипом захлопнувшейся  двери     отворилась провисшая дверца хлева. В её проёме появился   маленький  Теодор.   Натянутая на уши,  и  разошедшаяся  на   макушке   кепка,   светилась   в  темноте,   как  и  весь дрожащий, покрытый инеем, мальчик. На его белом лице ещё не угасла мимолётная  решимость,  и глаза с вызовом смотрели  туда,   где    мгновение  назад  стоял  отец.  Спустя секунду, храбрость покинула его и он как можно быстрее,  даже  быстрее своей любимой Кэтти, юркнул назад в хлев.   Но  споткнувшись о порог, растянулся на соломе,   угодив   лицом  прямо  в  нанесённый   через  щели,   сугроб  снега. Не  успев  подставить  руки,  он  лежал  и  не  поднимался. Кепка   слетела  и  отскочила    куда-то   в  тёмный     угол, обнажив  чёрные,   как  смоль,  волосы.  Теодор  лежал  на  соломе, а сквозь многочисленные щели влетали красивые   снежинки и бережно покрывали несчастного, рассчитывая видимо таким образом его согреть.
  В таком виде его обнаружили спустя  час.  Сначала  отец  ничего  не увидел,   настолько  всё  вокруг  было  покрыто  снегом  и сливалось  в  одно чёрно-белое   покрывало.  Но,  пройдя  вглубь,  он  споткнулся  о  маленькое,   замерзшее    тело,  уткнутое головой в небольшой, нанесённый  сугроб.   С быстротой молнии большой, сгорбленный и  мгновенно   поседевший  мужчина, спустился на землю. Держа на руках маленькое тело, он огромными  прыжками  бросился  к избе. Через   секунду,  светлую,  полярную ночь   разорвал   отчаянный и безумный крик женщины,  готовящей  ужин на  троих.     Со  временем  этот   крик  боли   и  отчаяния  сменился  на безутешный плач.
  И больше  никогда  не готовить  ей,  ни  ужина, ни обеда, ни    завтрака,   на  троих.   Только   теперь  в  этой  жаром  пышущей  избушке  поняли,   насколько  дороги  были им те детские стихотворения, которые никто не хотел понимать. Кроме чёрной, пушистой  кошки, которая до сих пор ждёт в кровати своего маленького Теодора.
 
                                                                             К.Р.  (2005г.)