Шнурок и Корова

Все ли в курсе, откуда берутся дети? А откуда берутся «странные» дети? Всегда ли «странный» ребенок вырастет в «странного» взрослого? И, наоборот, не вырастет ли из обычного ребенка «странный» взрослый? В данном случае под «странным» я понимаю именно «белую ворону», по причине непохожести на других. По мнению многих, как преподавателей, так и ровесников, я был «странным» ребенком. Меня подозревали в нелюдимости, отстраненности, неконтактности, вампиризме и пижонстве.
С папой из-за его болезни, и скорой после этого смерти, мы не увиделись, разминулись во времени на несколько месяцев. А с дедом и прадедом тем более. В старом семейном альбоме я искал и рассматривал фотографии папы, деда, прадеда – «все равны как на подбор, с ними дядька Черномор» (с). Научный работник, академик, ученый муж. Опрятные элегантные дяденьки. Бородачи в галстуках.

Я часто донимал маму вопросами об отце. Во время рассказа она то улыбалась, то смахивала слезинку. Мне нравилось слушать об их первой встрече, о его борьбе с соперниками за ее сердце и о том, как он хотел взобраться со мною на Великий Эльбрус. Он оставил мне в наследство мощный телескоп, микроскоп, коллекцию научных книг по математике, физике, химии, астрономии и галстук-бабочку.

Будучи «малышом» я часто оставался дома один. Проводил время за рисованием и прослушиванием аудио-сказок. Когда надоедало, я одевал галстук. Важно проходил вдоль книжного стеллажа, брал одну из толстых книг, открывал, и с умным видом помычав над ней, закрывал и ставил на место. В то время я умел читать еще не бегло, а по слогам, но этого хватило, чтобы прочесть примечания к картинкам. Иллюстрации из медицинской энциклопедии, попавшей в мои руки однажды случайно, так меня удивили и увлекли, что я прочел примечания к ним всем. И как-то, незаметно для себя понял, откуда берутся дети. Но и это не удивило меня тогда больше, чем понимание того, что я ВЕСЬ-ВЕСЬ состою из клеток. После того я перелистал еще очень много книг «не по возрасту». Особенно меня заинтересовала история голландского микроскописта А. ван Левенгука в одном справочнике, которую я осилил по слогам. По его примеру я рассматривал под микроскопом ВСЕ: дождевую воду, марки, шерстяную ткань, листья, траву, собачью, кошачью шерсть, собственные волосы и кровь. Во время прогулки в детском саду я собирал в маленькие баночки землю, травинки, насекомых. Нянечки крутили пальцами у виска, сверстники меня опасались. Как потом выяснилось, все как один считали меня почему-то вампиром. Воспитательницы шептались.

Я был уверен, что стану сначала хирургом, потом путешественником, зоологом, физиком и переводчиком, а потом когда состарюсь стану конструктором и космонавтом. Построю ракету, улечу на какую-нибудь планету и там умру.

Как только меня стали выводить в «люди», а именно — на праздники маминых подруг, у которых были отдельные многокомнатные квартиры и не по одному ребенку, во мне проснулся пижон. После первого такого похода во «дворцы» на Новый год, где была высокая прекрасная ель и стол ломился от яств, я четко обозначил маме дресс-код на будущее. А именно — решительно отказался от синтепоновых штанов на подтяжках и свитера в полоску. Объяснив это тем что к ним не подходит МОЙ галстук-бабочка, который я тогда таскал везде и всегда, да и хороши они только в экспедициях т.е они пригодятся мне чуть позже. Та задумалась, запаслась шерстяными тканями и принялась шить. У меня появилась пара милых костюмчиков. Но взамен она попросила меня больше не рассказывать другим детям про инфузории-туфельки и кольчатых червей, как в прошлый раз на Елке.

Позже, когда я пошел в школу, злые языки пророчили мне будущее человека, который своим поведением и взглядами на манеру одеваться, подорвет каноны нравственности и общие моральные устои. Маму по поводу галстука и серого костюма часто вызывали к директору. Наверное, поэтому меня не приняли в пионеры. Все щеголяли в красных галстуках, и синей форме, а я продолжал носить свой любимый галстук – в горошек и серый костюм. Наша классная руководительница, педагог старой закалки, неоднократно просила меня снять «странный» галстук – я отстаивал право на бабочку молчанием и игнорированием ее просьбы. Однажды она вызвала меня к доске и, при всем классе сорвав галстук, бросила его в проход между партами, попросив в школу его никогда больше не надевать. Маме я ничего про случившееся не сказал, и стал снимать галстук на уроки именно этой преподавательницы. Считал себя за это трусом, но ничего не мог сделать. Для всех я был фриком, ботаном-отличником. А мне все казались скучными и унылыми.

Но вот однажды утром к нам в класс вошла ОНА – новенькая. Очень большая, тучная, тяжелая, неуклюжая, грозная, хмурая и недружелюбная на вид девочка Оля. Я как-то сразу почуял в ней родственную душу. И потому очень обрадовался, когда нас посадили за одну парту, со мной до этого никто сидел. У нее не очень дружилось с математикой и меня попросили взять над ней шефство. Я с большим энтузиазмом подошел к этому ответственному делу и ходил к ней домой для дополнительных занятий. У себя дома она преображалась. Из грустного ламантина она превращалась в шустрого воробушка. У нее даже появлялся румянец. Я не видел ее в одном и том же платье дважды. Она показывала мне нарисованных балерин и вышитые гладью, ею самой, натюрморты. Бабушка ее мне по секрету сказала, что Олюшку так это занятие увлекает, что она сделала вышивку на все бабулино пальто, взяв за основу открытку с видом города-героя Ленинград. Мол, красиво получилось, но ходить в нем как-то жалко – запачкаться может, да и люди не поймут.

В школе мы были тихими изгоями. Ее называли «Коровой», а меня «Шнурком». И как-то, может быть из-за этого, мы стали ходить парой. Чем больше мы были вместе, тем больше креп наш союз. Я подтягивал ее по математике, рассказывал про микроорганизмы, деление клеток, Венеру, Солнце и Луну, а она мне рассказывала о чудесных вышивальщицах, что вышивают две картины одновременно. Мы оба стали на опережение находить новые темы, дабы удивить друг друга.

Я стал замечать, что обидные слова в адрес Оленьки меня самого сильно обижают. Начал тихо грезить о себе как о рыцаре-фантомасе, что вступится за честь дамы и обратит обидчиков в долгий полет путем одиночных ударов в лицо. И все как-то не получилась. Но вот однажды я узрел Олю в другом амплуа. А дело было так. Меня как всегда, привычным маневром зажали в коридоре трое хулиганов. Как каравелла, из-за угла выплыла Оленька. Переваливая с бока на бок, она подошла, посмотрела молча с минутку на весь это криминал, и ринулась расталкивать моих мучителей. Ну не то чтобы расталкивать, просто пробираясь к главному злодею, она отдавила двум другим ноги. Те поняли, что вверяют «жертву» в более крепкие руки и разошлись. Я стоял как в воду опущенный. Краснел. Оля, подтолкнув меня под локоток, тихо и загадочно сказала «Пойдем, я тебе что-то покажу». И мы, молча, засеменили в сторону ее дома. Войдя в комнату, она усадила меня на стул и достала из шкафа альбом с картинками художественных гимнасток. «У меня есть мечта» — прошептала она и многозначительно посмотрела на меня – «Но, не знаю, как сказать и куда идти – я же такая корова…»

Так мы пошли устраиваться в спортивную секцию. Там, долго Олю взвешивая и измеряя, вынесли вердикт, что гимнастки из нее не получится однозначно. В легкой атлетике ей, скорее всего нет места. Оля, услышав это, покраснела и направилась вон из зала, а по дороге пнула ногой, только ей мешавшую, пузатую гирьку. Та закачалась, а Оля продолжила путь. И тут тренер, остановив ее восклицанием, предложил ей не легкую, а тяжелую атлетику. На это, как реакция от картины «Оленька-штангистка», что быстро накидало мое бурное воображение, у меня выступил холодный пот. Оля же постояла, посмотрев в пол, и пискнула «А давайте!». Это было единственное, что она тогда сказала. Оля стала заниматься. Качала пресс, мышцы, ноги, бицепсы. Стала тягать маленькие гирьки. Потом я ее в бассейн привел и записал. Изменилась на глазах — оформилась. Стала чаще улыбаться, на «Корову», то кулачок покажет, то бросит: «Во, видали!!!» и в локте сгибая руку, оформит красивый бицепс. На радостях, я, пользуясь своим «обаятельным» влиянием на некоторых преподавателей и умением поддержать с ними разговор определил Ольгу оформлять школьную стенгазету. Стены школы покрылись дивной красоты цветами, конями и комсомольцами. Вот за себя ни разу не попросил бы. И мне однажды стало вдруг так радостной и легко от Олиной красоты, что я вошел в пустой тогда класс. Подошел к нашей классной, проверявшей тетради и сказал: «Я папин галстук носил, ношу и носить буду!!!» вышел и никогда больше не снимал его на ее уроках.

Прошло много лет после выпускного, куда Оля пришла, не как все девочки в туфельках на каблуках, а в каких-то бисерных чешках – иначе, по ее же признанию, она не смогла бы пригласить меня на белый танец. Я так и остался «шнурком», а Оля расцвела, вышла замуж, стала мамой, занимается делом, которое любит. И говорит, что если бы тогда не свела ее судьба вот с таким вот «шнурком», то она так бы и осталась КОРОВОЙ.

Автор: Игорь Дутиков, опубликовано 24 сентября 2012

Шнурок и Корова

Комментарии