Люся, Нюся и другие.

Глава первая.
Лося.

В селе одном – не очень близком –
Народ был добр, но простоват,
Как обезжиренный обрат.
Деревню звали Дальний Угол
В забытой богом стороне –
Ни рамблер, яндекс, даже гугл
За что – не знал, не помнил – где.
Без заморочек там все жили
И сильно очень не тужили,
Хотя, – как водится везде, –
Страстей хватало и в селе.

Сельчане часто из-за споров,
Бывало, станут морды бить,
Чтоб обо всём потом забыть;
Что же касается спиртного –
Употребляли иногда
В деревне огненную воду,
Хороший повод был когда.
Да и без повода киряли –
Не то, что б сильно, – но бухали;
А, в общем, – жизнь текла обычно:
Не слишком сладко, но привычно.

В селенье том, что плохо помнят,
Был-жил на свете Дормидонт –
Мужик здоровый – мастодонт;
Он был рожден в семействе чинном,
Но не блистал умом, балбес –
Буянил часто беспричинно,
Как будто в нем селился бес.
Он не дружился с головою,
И не в ладах был сам с собою –
Жену беременную бил –
Одну лишь водку и любил.

Женился Смурин поздновато.
Зачем? Неясно никому –
Никто не нужен был ему.
Супруга Дормидонта – Света,
Стройна, красива и мила,
Но голова её с приветом,
Хоть, с небольшим, но, всё ж, – была.
Так деревенские считали
И очень тонко подмечали:
Зачем впряглась в такое дышло?
Хомут надела – замуж вышла?

Спустя положенное время,
Светлана дочку родила,
А Дормидонт – с пяти утра
Сидел и пил не простоквашку,
Не квас он в радости лакал –
Сосал с любовью нежно бражку
И что-то там соображал.
Мозгами тужась и срипя,
Он думал, как назвать дитя;
И вот, стаканом осенённый,
Дал имя девочке – Лосьона.

В деревне долго все смеялись…
А вскоре грянула беда:
Копыта двинул навсегда
Отец Лосьоны. Вместо водки
Случайно выпил ацетон –
И нет живого места в глотке,
И дуба быстро врезал он.
Когда беднягу хоронили –
Бутылку водки с ним зарыли,
Чтоб и на свете том – ином
Был не один он, а с вином.

Без сожаления Светлана,
Как только муж её угас –
Пустилась в тяжкие тотчас:
Любила всех напропалую –
Дальнеугловских мужиков;
Бабьё, собравшись в стаю злую,
Ей наподдали тумаков.
Беда не ходит в одиночку:
Лосьоны мать от колик в почку
С болезнью тяжкою слегла –
Помучилась и умерла.

Сиротку бедную в печали
Дедулька с бабкою забрали,
Удочерили навсегда,
Раз приключилась с ней беда.
Они следили за ребенком:
Чтоб было счастливо дитя –
Кормили манной кашей только,
Трусы меняли раз в три дня;
Бывало даже бабка с дедкой
Дарили девочке конфетку:
Батончик, карамель, ириску,
А в праздник вовсе – барбариску.

Да, кстати, имечко Лосьона
В селе не приняли всерьёз –
Отца кретина бзик, курьёз;
Уж больно как-то не по-русски
Звать девку именем таким –
Пусть будет лучше просто – Люська,
А можно как-то и другим.
Люсьенка, Олька, Дуська, Милка,
Алёнка, Галька и Людмилка –
Кто как хотел, тот так и звал –
Лосьоной лишь не называл.

Шагало время. Продвигалось
Природным ходом, как везде –
На нашей матушке-земле;
Вставало солнце и садилось,
А с ним и люди жили день:
С утра до вечера возились,
Когда не слишком было лень.
А ночью чаще отдыхали,
Хотя не все, конечно, спали,
И время двигалось вперед –
Не замедляя свой полет.

Прошли года, и с ними вместе
Заметно Лося подросла.
Теперь она – уже не та:
Сопливый слабенький ребенок
Благополучно возмужал
И гадкий маленький утенок
Слегка чуть-чуть на крылья встал.
Округлы, мягки, стройны формы,
Почти как у Венеры нормы;
Да что Венера – наплевать!
Ей с Люсей рядом не стоять!

Не только внешне Люда ладна –
Она и в прочем молодец,
В отличье от подруг-овец;
Не без способностей девица,
Люси любила почитать,
Училась в школе, как годится,
Стремилась новое узнать.
Учителя её хвалили –
Два раза грамоты дарили –
Неплохо Люды шли дела –
Людмилка умницей была.

Ещё талант немаловажный
У Люси проявился вдруг
На удивление вокруг:
Бог наградил хорошим слухом,
Не хуже певчий голос дал –
В Угле селе – ни сном и духом –
Никто такого не слыхал.
Друзья, не жлобствуясь, решили
И скинулись все по рублю –
Гитару Люсе подарили –
По осени – к рожденью дню.

Любимая у Люды книга
С осенней самой той поры –
Самоучитель для игры.
Не тратя времени впустую
На жизнь тоскливую сырую –
Люси гитару постигает,
Больших успехов достигает.
На шестиструнной, на подруге
Играет нежно Люся фуги,
Шутливо скерцо – виртуозно,
Токкаты – быстро, как возможно.

В соседстве жил Мордент Сакович
По специальности – кузнец
И на дуде большой игрец;
Владел Сакович балалайкой,
Умел поднять душевный тон:
Большая дока и всезнайка
По музыкальной части он.
Неясной нации умелец,
Талантов многих совладелец,
Уроки Люсе он давал –
Сольфеджио преподавал.

Приемные её – родные,
Горды за девочку свою –
Благодарят они судьбу.
Людмила их не огорчает –
Что скажут – делает всегда,
Бабульке с дедом помогает –
Послушна девочка она.
Но в жизни было и другое –
Не очень доброе, благое:
Плохое, может, может, нет –
И не поймешь – не дашь ответ.

Однажды, с девками втихую,
Запрятавшись от всех собак,
Люсьена нюхала табак
Сначала, но потом решила
Не изводить продукт зазря;
Подумала – и закурила, –
Дымком повеяла ноздря.
Головка сразу ж закружилась,
Но с папироской подружилась –
Нередко после, выйдя в двор,
Люси курила «Беломор».

В другой же раз, не в праздный вечер,
А на уборочной страде –
Звено сидело в борозде;
Устав от праведных трудов,
Жевали сало и картошку,
Мололи редьку меж зубов,
Свеклу и прочую окрошку.
С напитков был лишь самогон –
Не завезли в сельмаг бурбон;
Стакан гранёный шел по кругу,
Губастый плыл от друга к другу.

Глотали водку, кто постарше,
Но молодняк лишь только ел,
А пить, пока ещё не смел;
В селе был свой менталитет,
И деревенский кодекс чести
Мешал нарушить паритет,
Пожалуй, лет не меньше двести.
Однако, выбравши мгновенье,
Деревни чудное творенье –
Пузырь – стянули со стола,
Чтоб выпить после – погодя.

Подростки скоро отделились,
И выждав времени часок,
Гуськом притопали в лесок;
На пень старинный водрузили
Трофейный мутный самогон –
Водяру пить с горла решили
По соглашению сторон.
Когда сивуху распивали –
Фырчали громко и икали –
Напал озноб и тела дрожь
На золотую молодежь.

Не самый лучший в жизни вечер
У Лоси выдался тогда
От самопального вина;
Забавно очень и прикольно
Вначале было, но потом
Поносом всех пробил невольно
Употребленный самогон.
Перед поносом всех мутило, –
Всем было плохо – всех тошнило,
Все разбрелись в лесу густом
Блеваться – каждый под кустом.

Наверное, все проходили
Заскок взросления, когда
Тому была своя пора;
Росли тела, мужали души
И утверждались на свой лад –
Открытые глаза и уши
На ус мотали всё подряд.
Не все поступки совершали
По нормам праведной морали, –
Частенько были те грешны,
Нелепы, глупы и смешны.

Ещё, для полноты картины,
Как наша Лосенька росла,
Дышала, ела и спала –
Я расскажу пикантный случай,
Который с ней произошел –
Как в ясный день лиловой тучей,
Он в жизнь Людмилину вошел.
Морализируя не слишком,
Чтобы за край хватить не лишком,
Я изложу тот самый день,
Не наводя тень на плетень.

На дне рождении подруги
Сидела как-то допоздна
Люси. Была тогда весна.
В интимной мягкой обстановке –
Непринужденно, невзначай,
Склонив доверчиво головки,
Кто водку пил, а кто-то чай.
В убогой темной комнатенке
Блестели шалые глазёнки
Девчонок юных и парней
При свете сумрачных огней.

Из бойких девушек подружка
Взяла с улыбкой со стола
Пустую тару от вина;
Многозначительно взглянула –
Заулыбалась во весь рот –
Игриво глазом подмигнула –
И понеслась душа – вперёд!
Эфир прямой – «Что, где, когда?» –
Кружится яростно юла –
Стрелой отметит горловина –
Кто здесь девчонки половина.

Когда волчок угомонился –
Девице парня указал
И тот её поцеловал,
Слегка, по-братски чмокнув в щечку,
Под хохоток хмельных друзей:
«Давай-давай, ты же не дочку
Целуешь – это ж не музей!»
И целованье осмелело,
И стало круче: то и дело –
Всё чаще губы, как насос –
Лобзали девушек взасос.

Игра «бутылка» популярна
Не только на Руси. Везде
У всех народов на земле
Любви забавы существуют,
И водворяются порой,
Когда гормоны протестуют
И ищут выход, – хоть какой.
Мы все, ведь, люди – человеки,
Не важно – русские, узбеки,
Американцы, чуваши –
Все мы из плоти и души.

Под полночь только навострили
Коньки и лыжи – и домой
По одиночке – не гурьбой,
Все гости разбрелись по хатам
Тихонько, громко не шумя,
Не сотрясая воздух матом,
Ушли, не голову сломя.
Под впечатленьем дня рожденья,
А с ним в связи, и развлеченья –
Пунцовы щеки. Губы тоже:
На два вареника похожи.

Было темно, когда Людмила
К своей калитке подошла,
Остановилась. Не вошла.
К своей руке прикосновенье
Живое, ощутила вдруг,
И в то же самое мгновенье
В душе её возник испуг.
Из дня рождения мальчишка,
В игре «бутылка» смелый слишком,
Перед Люси столбом стоял
И что-то тихо бормотал.

Затем девичий стан нескромно
Одной рукою он обжал,
Другой – на грудь Люси нажал.
И стал слюнявить шею Люды
Он обладанье потеряв,
Глаза блеснули, как Иуды,
Когда Христа тот продавал.
В возне любовной кавалер
Подрастерял все чувства мер:
Людмиле сделал он подсечку,
Подмял и бросил, как овечку.

Решил юнец: доступна Лося,
А он в деревне – хоть куда
Жених. Совсем не лабуда.
Годами, правда, мал немного,
Зато физически – пострел;
(В секрете – между нами строго:
Кого хотел – того имел).
Но жизни опыт маловатый,
Точнее – просто слабоватый,
Не слишком был половозрел
В вопросах нежных женских тел.

И распаковывать Людмилу –
Подарок, будто не родной,
Он принялся кривой рукой.
Люси в испуге – страшно стало, –
Нахала гонит от себя:
«К чертям собачьим – не хватало
Для счастья полного тебя.
Уймись, отвянь, слезай – пошел!
Не ту ты дуру здесь нашел –
Не цыкай мне – не замолчу,
Сейчас «на помощь» закричу!»

Мясной какой-то – непонятный,
Раздался сверху звук тупой,
Не очень тихий, но глухой;
Вмиг перестал сопеть парнишка –
От Люды сразу же отстал,
Держа штаны не ровно слишком,
С трудом на ноги он привстал.
И в этот видит он момент –
Стоит над ним кузнец Мордент;
Лицом – суровый, мрачен, строг –
Как африканский носорог.

Еще насильник замечает
В глазу – расширенный зрачок,
В руке – увесистый дрючок;
На полусогнутую спину
Мордент, решительно скалясь,
Нацелил мощную дубину:
Убить готов – не помолясь.
Как рак и краб – одновременно,
Назад и в бок, почти мгновенно,
Бегом юнец ретировался
И сделал ноги – прочь убрался.

Кузнец за ним вслед – растворился
Из ниоткуда в никуда,
Словно и не был никогда.
Он посчитал, что нет резона
Девчонке что-то говорить –
Остатки воздуха – озона
Мордент не стал переводить.
Ушел Сакович по-английски –
Не как пацан, что так по-свински
Сначала Люду обижал –
Потом трухнул и убежал.

Когда опомнилась немного,
Людмила, быстро, как смогла,
Себя в порядок привела.
Но в голове порядка нет –
Там хаос мыслей рой гуляет –
Ни на один вопрос ответ –
Не говорит, не отвечает.
Людмилу всю заколотило
При мысли, что сейчас здесь было,
Что после этого всего
О ней подумает село.

А дома дед уже с порога
Людмилу громко привечал –
Волнуясь, гневно прокричал:
«За что немилость нам такая?
Где благодарность? Стыд твой – где?
Видать, и, вправду, – кровь дурная, –
И рано-поздно – быть беде!
Мы с бабкой любим тебя, дочка,
Тебе ж – дороже тёмна ночка,
В которой можно блудовать –
На нас – совсем тебе плевать!»

Натужно крякнул и рукою
В сердцах махнул приемный дед.
Не дожидаючи ответ,
Из избы вышел осерчавши
На свежий воздух покурить,
Себе в уме вопрос задавши
Извечный: пить – или не пить?
Но устыдился тут же дед:
Отец он Лосе – или нет?
Раз взялся девку воспитать –
Дурной пример не должен дать.

На удивление – спокойно,
Без пересудов – робкий слух,
Не расползаючись, затух.
Молчит село. Родные – тоже.
Кузнец, ни в чем, как не бывал;
Никто Людмилу не тревожит –
Упрека слова не сказал.
По-старому вокруг – казалось:
Как было всё – так и осталось;
Но всё же – чёрный, как жучок,
Заполз в Людмилу – червячок.

Вся с головою окунулась –
Нырнула в музыку Люси
В произведенья Дебюсси.
Игру и слух свой развивает –
Романсы нежные поет;
Мордент, как может, помогает:
Чем сам богат – всё отдает.
И в мыслях юная девица –
Непревзойденная певица,
И виртуозка-гитаристка,
И счастье рядом – где-то близко.

В консерватории решила
Судьбе-индейке дернуть хвост;
Чтоб навести в столицу мост,
Бумаги Люда собирает –
Характеристику и аттестат –
В Москву по почте отсылает
На право конкурс испытать.
Но вот загвоздка – денег мало;
Их, как всегда, – недоставало,
Не только Люсиной семье,
Но и другим в селе Угле.

Где деньги взять? Вопрос хороший,
Но риторический вполне,
И задаваем в каждом дне.
Не знают, как решить проблему
Ни Люда, бабка и ни дед –
Как на возникшую дилемму
Дать верный, правильный ответ.
Но ангел добрый и хранитель, -
Друг верный Лоси и учитель, -
Не улетел, а рядом – здесь,
И рад готов помочь он весь.

Мордент и Люда едут в город
Одежду, вещи покупать –
Достойный Люсе вид придать.
Сакович облик созидает –
Людмиле образ придает,
С хорошим вкусом одевает –
Приличный имидж создает.
И Люда вся преобразилась –
Такая стала, что не снилась –
Даже себе в прекрасном сне
Весенней ночью при луне.

Перед отъездом, накануне,
Уселись дружно за столом
Поговорить о том, о сём.
Кузнец, бабуля, Люся, дед –
Сидят семейно – по-простому,
А на столе стоит обед –
Вкуснейший – к поводу такому.
О Лосе только говорят –
Успех желают и велят
Быть экономной, осторожной,
Бежать от напасти возможной.

Всё больше дед речами сыпет,
Да бабка изредка вторит,
Мордент молчит – немой сидит.
Сумели что – обговорили,
Обед весь съели, а вино
Совсем немного не допили,
Как время позднее пришло.
Кузнец собрался уходить,
Людмила стала проводить:
Недалеко – хоть до порога
Мордента – гостя дорогого.

Но до порога – не дорога,
Во двор к калитке довела,
И речь негромко завела:
«Мордент Петрович, и не знаю,
Благодарить как можно вас;
Не всё я в жизни понимаю,
Но, думаю, наступит час,
Когда расплачиваться буду,
Если добро всё не забуду,
А если забуду, то вполне –
Платить придется мне вдвойне!»

Сказала Люда и смутилась,
И вдруг, поднявшись на мысок,
Размашисто, попав в висок,
Разудивленного Мордента
Она слегка поцеловала –
Конец настал дивертисмента:
Людмила сразу убежала.
Домой пришла, в постель легла,
Устала Люся. Не могла
Она ни думать, ни гадать –
Ей очень захотелось спать.

А утром в дальнюю дорогу
Сакович Люду проводил –
На скорый поезд посадил.
Состав, чуть дернувшись немого,
В движенье начал приходить –
Места родные потихоньку
От взгляда дальше уводить.
В окно вагона смотрит Люда
И видит – хмуро небо всюду,
Но на душе её рассвет –
Неяркий, мягкий, тёплый свет.

Волшебницы – три чародейки:
Огонь, дорога и вода –
Околдовали навсегда
Всех нас. Лишь только стоит
На них вниманье обратить,
Как сердце сразу успокоит
Их завораживающий вид.
Глядим, часами не скучая,
Ход времени не замечая –
И в мыслях тонем и грустим,
И в вечность двигаемся с ним.

Мы все дороги выбираем.
Манят они, идти зовут,
И обещают – приведут
Туда, куда душа стремится,
А вслед за ней идем и мы,
Боясь немного заблудиться
И сбиться в поисках мечты.
На перепутье вдруг поймем,
Как труден выбор. Но пойдем
Вперед, не зная, что туда
Быть может, путь тот в никуда.

Глава вторая.
Мордент.

На время Люду мы оставим,
Не будем ехать ей мешать,
О счастье думать и мечтать.
Назад – чуть в прошлое вернемся,
Пустив немного время вспять,
Побудем там и обернемся –
Вперед чтоб двигаться опять.
Не напролом, а осторожно:
Если получится, возможно,
Мордента облик создадим,
А выйдет, нет ли – поглядим.

Из невесть взявшись с ниоткуда,
Кузнец в селе считался свой,
Хоть родом не сторонки той.
Но местным, в смысле полном слова,
Как будто коренной Угла,
Что был в отлучке, затем снова
Вернулся, завершив дела.
Не слишком дружески вначале
Его сельчане повстречали,
Но лёд растаял – стал своим
Подряд не всеми, но любим.

В Угле Мордент обосновался,
Купил халупу – жалкий дом,
Пригодный, разве что, на слом.
Дом развалящий, непотребный,
Без крыши, правда, с потолком;
Там раньше жил пьянчуга бедный,
Отправленный потом в дурдом.
Сакович дом весь перестроил,
Вдобавок – баню он построил,
Забор поставил, всё вспахал –
Навел прядок – грязь убрал.

С сарая сделал мастерскую:
Паял, слесарил там, мудрил,
Кувалдой изредка долбил.
Пытливый ум всегда был занят –
Мордент бездельем не страдал –
Бывало, кто к нему заглянет –
Рот удивленно открывал:
Весь дом ухоженный, опрятный,
Дизайн чудной – весьма занятный,
А в сенях – редкость для села –
Вода проточная была.

Всего красивей вышла баня:
Творенье – зодчества успех –
Архитектуре равной нет!
Уж тут Сакович постарался –
Гибрид мудреный сотворил:
Российско-финский дух удался,
И, даже, лучше – может быть.
Кроме парилок были в бане
Две нержавеющие ванны,
Один бассейн и душа – два,
И раздевалочка. Одна.

Была при баньке и пристройка
Со скрытым входом с двух сторон:
Один для бани – другой в дом.
"Против пожара это средство –
Эвакуации ходы,
Когда спасти лишь может бегство,
А в кране больше нет воды", –
Мордент шутливо объяснялся,
А сам счастливо улыбался,
И не пускал он никогда
Туда – кого не попадя.

И приглянулся всей деревне
Мордент, на вид мужик простой,
Но с головою не пустой.
Навскидку женский пол сначала,
Как смог, Мордента оценил,
И впечатленье отвечало:
Красивый, стройный, даже, мил;
Сакович вежлив и культурный,
Не суетливый, не сумбурный,
Он не трепач и в меру скрыт,
Возможно, вход к нему открыт.

И мужикам он стал по нраву,
Хотя сивуху презирал
И крайне редко потреблял.
Кузнец на деле был рукастый –
Из ничего мог сделать всё,
Загвоздка где – он тут смекастый
И не мычит он: "Йома - йо!"
Вещал он мало, но по делу,
И матерился только в меру,
Чтоб слово нужное дошло,
Когда всё сикосем пошло.

В селе всем было интересно:
Как раньше жил Мордент кузнец?
Ходил ли с кем-то под венец?
Чем в прошлой жизни занимался,
И кто он, всё-таки, такой?
Напрасно всё. Конь не валялся,
Не ржал, не пасся в ниве той.
Как Мона Лиза улыбался
Сакович всем, кто так старался
Проведать что-то у него –
Пустой был номер – ничего!

Жизнь протекала тихим ходом,
Что на виду была у всех –
Воловьи будни без утех.
Другая сторона – изнанка –
Бурлила, как только могла,
И с вечера, и с позаранка –
Не затихала никогда.
Та жизнь была поинтересней:
Лилась она напевной песней,
Смешной частушкой. Иногда –
Она, как реквием была.

Когда Мордент в деревню вросся,
Узнав почём, что, где и как –
Стал обольщать он сельских баб.
Сначала вдовьих и замужних,
Не старых, но не юных, всё ж:
Без притязаний кто ненужных,
Не тех, кому уж невтерпёж.
Он не особенно старался:
Не льстил, не врал, не увивался,
Обетов, клятв не раздавал –
Не жалко, что давали – брал.

И был обласкан женским полом –
Душой и телом; их тепло
Всего окутало его.
Любил Сакович мирно, тихо,
Не обижая сельских дам,
Не пробуждая в душах лихо,
Не поднимая лишний гам.
Когда же с кем-то расставался,
То, всё равно, он оставался
Не плотски, но таки любим,
Из сердца вон не прогоним.

Так жил Мордент лет шесть с начинкой,
И вдруг – с неведомых орбит –
В Угле упал метеорит.
Не так, как камень над Тунгузской,
Он сотрясенье произвел,
Но в переносном – в смысле узком –
В деревне шорох он навел.
Героем всех тех треволнений,
Досужих вымыслов и мнений,
Свободы собственной борец
Своей – на время стал кузнец.

Колхозный босс раз деревенский
С толпой к Морденту подвалил,
Когда тот баню протопил.
Кузнец, не выказав восторга,
Всё же радушен был и мил:
Гостеприимства ради долга,
Толпу попариться пустил.
Незваны гости не пустые –
У них подарки дорогие:
Само собою – алкоголь,
Закуска разная – хлеб-соль.

Горой пирушка закатилась:
С икрой, с осётром, с голубцом,
С капустой, с кислым огурцом.
От дефицита с вкусной снедью,
Накрытый стол совсем просел,
Сияют лица красной медью
Довольных, радостных гостей.
Не торопясь – между столами –
Честь отдают и русской бане,
Но больше, всё-таки, сидят,
Гуляют, водку пьют, едят.

На пике вечеринки славной
Сакович балалайку взял,
Слегка подстроил – заиграл.
Как настоящий мастер дела,
Он инструментом завладел,
И после проигрыша смело
Дуэтом вместе ней с ней запел.
Умолкли все. Душа в экстазе –
Забыв в мгновение о тазе,
О мыле, мясе, коньяке –
Вспарила, взмыла в высоте.

Ну и Сакович! Ну и дока!
Играть, так петь – мог только он:
Один кузнец на миллион!
Покорены искусством гости –
За кузнеца здоровье пьют,
Не забывая парить кости,
Елей в Мордента уши льют.
Кузнец доволен: он в ударе –
Не потому что был в угаре
От нормы большей, чем всегда,
Употребленного вина.

А дело было в том, пожалуй,
Что на помывку потных тел,
Застолье, пьянку, бизнес дел –
Пришла со всеми незнакомка –
Особа новая в Угле,
Как водоструйная колонка
Среди колодцев на селе.
Как позже выяснилось, Нюра
Была из области. Оттуда
Её случайно занесло
В дальнеугловское село.

Событий ход кузнец толкает,
Так как привык быть на коне
Без всякой помощи извне;
Садится очень близко к Нюре
И комплименты сыпет ей
Всё в убыстряющем аллюре
О красоте её очей;
О том, поют как соловьи,
Как пахнет сено ночью, и
Тому подобную муру
Несёт кузнец белиберду.

Поток словесный благосклонно
Прослушав, Нюра подняла
Бокал крепленого вина;
На брудершафт, касаясь лбами,
Почти интимно, как в кино,
Дыханье задержав носами,
До дна всё выпили вино;
И по традиции известной,
Распространенной повсеместно –
Обычаю повиновались:
После вина поцеловались.

Вино – туман. Наглазник. Шоры.
Размытый вид – души волна:
Очей на время – пелена.
Бывает цвет совсем не белый
Затменья мозга может быть –
А потемнее – светло-серый,
Или, что хуже – черноты.
Мужчины, выпив – агрессивны,
Напротив есть – любвеобильны;
Кому-то нравится болтать,
А кто-то любит и поспать.

Руслан, Орфей, Тристан, Ромео –
Когда с избытком водку пьют –
Непривередливы стают.
Совсем всё им по барабану:
Глаза их видят лишь одно –
Не Дульсинею – сердца даму,
А только женщину – и всё.
Сойдет любая чуть красивей
Кобылы старой и спесивой:
Лишь бы покладиста была -
Всё остальное – ерунда.

Проснувшись утром с болью дикой,
В своей туманной голове,
Мордент увидел: на столе
Стоит коньяк, рассол, а кроме –
Закуски – Нюся в неглиже
Хлопочет так, как будто в доме,
Хозяйка полная уже.
Кузнец не то, чтоб поразился,
Но неприятно удивился –
Он был уверен, что пора
Уйти ей было б со двора.

Мордент сел завтракать с Анютой.
Коньяк с рассолом пить не стал,
Но сам при этом не мешал
Опохмеляться Нюре столько,
Сколько хотелось ей самой:
На всё согласен – лишь бы только,
Скорей уехала – домой.
Сидит Мордент и выжидает –
Цену терпения он знает;
В душе надеется – она
Не слишком будет высока.

Меж тем мурлычет что-то Нюся,
Бросая взгляд на кузнеца
С не слишком свежего лица.
Ест мало Нюра – понемножку,
Пьет потихонечку одна,
Забыв совсем про вилку, ложку,
За стопку держится она.
Опустошив всё, что имелось,
Не слабо Нюся разговелась,
Затем вдогонку обкурилась –
И всё. Отключка. Отрубилась.

Сакович озадачен малость.
Да что там малость – он никак
Гадать не мог, что выйдет так.
И вот – тупик. Случился казус,
Который нужно разрулить,
Как узел Гордиев – бац! – сразу,
А не как Гамлет – быть-не-быть.
Что предпринять? Головоломка.
Программы сбой и срыв – поломка;
Как разрешить всё деликатно?
Не очень ясно – непонятно.

Берёт Сакович тело Нюси –
Полубесчувственную плоть –
В себя прийти в постель кладет.
Потом немного потоптавшись,
Прикинув, как тут лучше быть,
Решил Мордент посомневавшись,
Из дома временно отбыть.
Берёт кузнец кувалду, клещи,
Лопату, лом, другие вещи,
И уезжает из села
Решать какие-то дела.

Через недельку только где-то
Мордент, подумав головой,
Решил – пора ему домой.
Собрался быстро и отчалил,
В деревню мигом долетел,
Без сожалений и печали
Вошел домой. И обалдел.
Дом не пустой – живет в нем Анна,
А это, надо думать, странно –
Кузнец ей визу не давал
И вид на жизнь не продлевал.

А Аня-Нюра засияла –
Всем сердцем, всей своей душой
Искрится, веет теплотой.
Пока кузнец был в изумленье,
Анюта быстро, как смогла,
Накрыла стол в одно мгновенье –
Морденту ужин подала.
Потом на пять минут пропала.
Вернулась. Красивее стала:
Себя в порядок привела –
Глаза и губки подвела.

Стал ковырять еду Сакович:
Без вдохновенья и души
Жуёт пельмени, беляши.
Затем, отставив нож и вилку,
Залез в свой фирменный буфет,
Достал "Анисовой" бутылку
И грамм сто пятьдесят конфет.
Налил себе и Нюсе водку,
Поднял без тоста, молча, стопку,
И залпом всю опустошил,
Словно опаздывал – спешил.

А Нюся только пригубила,
Лишь обозначив всё, как жест,
А пить не пьет, не курит – ест.
Сакович, было, попытался
Еще по рюмочке налить,
Но зря, как видимо, старался –
Не хочет Аня водку пить.
Мордент и сам остепенился –
Пить перестал – угомонился –
На Нюру смотрит с интересом:
Что надо ей? Какого беса?

Анюта женщиною дышит –
Уютом, домом, добротой,
Заботой. Нежностью такой,
Что в кузнеца язык запнулся –
Во рту застряли все слова,
И нужной темы не коснувшись,
Решил оставить – до утра.
Ушел кузнец в свою пристройку,
Прилег на запасную койку,
Задумался, глаза закрыл,
И беспокойно в сон уплыл.

Прошла неделя. Может, больше,
А в отношениях, меж тем,
Не наступило перемен.
Мордент не гонит Нюру с дома,
Но и не радуется ей;
Без слов, улыбки и без стона
Живет так с Нюсей пару дней.
Потом внезапно пропадает,
Но насовсем не исчезает –
Придёт, с Анютой посидит,
Уйдет в пристройку – там и спит.

И неизвестно, как бы долго
Анюту так терпел кузнец,
Как вдруг всему пришел конец.
Явился тот "конец" в мундире:
Взошел вальяжно на крыльцо,
И грюкнул в дверь, как будто в мире
Он очень важное лицо.
На стук, с пристройки вышел с тыла,
Держа в руке кусочек мыла,
Мордент в трусах, но без носков
Взглянуть на гостя: кто таков?

"А ну, давай! Колись, скотина! " –
Старлей с угрозой заорал
И головою замотал.
Кузнец от шумных децибелов
Обмылок, вздрогнув, уронил –
Какое мент ему шьет дело
Не понял он – не уловил;
Глядит без страха, но с вопросом
На чудо в форме с сизым носом;
Спросил спокойненько его:
"Что ты орёшь? Тебе чего?"

"Молчать! К стене! Сейчас я быстро
Дознанья обыск учиню –
Что нужно мне – то и найду!"
"Трусы снимать, иль так облапишь?
Что больше нравится тебе?
А, может, просто срок мне вкатишь –
Ведь, на войне, как на войне?
Пошел отсюда вон, ты – гнида;
Где ордер твой, хотя б для вида?
Понтяру в зад себе воткни –
Всё. Надоел. Давай, вали".

Слова, как бомба разорвались.
Старлей, трясущейся рукой,
Полез в штаны за кобурой.
На божий свет ствол обнажился,
Затвором лязгнул пистолет –
Видать, совсем ум помутился –
В осадок выпал белый цвет.
И тут – входная дверь открылась –
В проеме Нюся появилась:
В большой Саковича сорочке,
Немного заспанная с ночки.

Глаза, как ставни распахнулись,
Когда увидела она
Вооруженного мента.
А лейтенант – быку подобный,
Что светофор вдруг увидал
С просветом красным неугодным –
Совсем взбесился – в буйство впал.
В болезни, словно, Паркинсона,
Вдруг охватившего бизона,
Затрясся весь и шаг ступил,
Ногою в мыло угодил.

Как экстрасенс в нелепом пасе,
Старлей открыл свой рыбий рот,
Споткнулся, сделал разворот.
А пистолет в руках ментовских,
Подпрыгнув, выстрел произвел,
Чем всех собак дальнеугловских,
В каленье белое привел.
Без управления – в полёте –
Старлей, а пуля на излёте,
Отрикошетив от стены,
Взметнулась в сторону беды.

Пробрив немного грудь Мордента,
Огрызок пули из свинца
Застрял в плече у кузнеца.
Мордент в мента горшок бросает,
Случайно рядом бывший здесь,
Но боль в руке ему мешает
Осуществить желанну месть.
А мент, на мыле танцевавший,
И равновесье потерявший,
Уже в падении парит –
Упасть на землю норовит.

И вот итог: старлей контужен –
С размаху стукнулся тарзан
О кузнеца горшок – казан.
Зашибся головою тяжко
И жизни вид не подает:
В траве валяется фуражка,
И сам лежит, и не встаёт.
Анюта громко закричала
И вся деревня набежала;
Старлея в чувство привели,
Морденту тоже – помогли.

Наряд милиции приехал,
Часа, примерно, через три –
Мордента в город увезли.
В больничке, сделав перевязку,
Ошмёток пули извлекли,
Таблеток дали под завязку
И на допрос уволокли.
Пред ясны очи следака,
Возможно даже – важняка,
Предстал измученный Мордент
Ответ держать за инцидент.

А дальше цирк пошел кругами,
Который если б видел кто,
Назвал его бы – шапито.
Забыв презумпцию на время,
Поставил свой вердикт следак:
За семь грехов смертельных – бремя
Несёт не умный, а дурак.
А дураков, по мненью чина,
Сажать возможно без причины:
Дурак не тот, умом кто слаб,
А кто не в должности, – а так.

Статей немало – кучу гроздьев –
Не запинаясь, словно стих,
Следак озвучил в один миг:
Сакович без согласованья,
Помимо воли жениха,
Присвоил право обладанья –
Довёл невесту до греха:
Скурил, споил, растлил бедняжку,
А это преступленье – тяжко;
Сюда же – плюс и нападенье:
Стрельба во власть при исполненьи.

Кузнец без связей, без протекций,
Больших без денег – посему
За всё ответ держать ему.
Фамилия его – Сакович,
Не депутат он, а кузнец;
Вот если б был он Абрамович,
Иль Березовский, наконец,
Тогда, возможно, что сомненье
Поколебало б чье-то мненье,
Раз нет – так нужно план давать,
О доблести рапортовать.

"Ну, в общем, влип ноздрей до самых,
И не стряхнуть так просто вшей
С волос, растущих из ушей.
За совращенье Нюси-Ани
Зазноб её – старлей Кондрат –
Устроит сауну не в бане –
Из жизни сделает он ад.
Кондрат – дебил. Как овощ – хрен.
Он имбицил – олигофрен,
Но дядя здесь его – судья:
Что скажет – будет. Он - не я".

"А протокол составим позже" –
Подвел итог, накинул френч,
Следак откланялся на ленч.
Под белы руки вертухаи
Мордента тут же увели.
На всякий случай воспитали:
Слегка побили, как смогли.
На нары сел кузнец в задумье,
Вздохнув, подумал: "Полумье
Царило и царит везде –
Где только можно – на земле".

Два дня, две ночи и кусочек –
Чуть больше часа – наш герой
Тоской томился и тюрьмой.
И вдруг нежданно – без вопроса –
Словно ни в чем не винен он –
Без протокола и допроса
Мордента выставили вон.
Бывает, что и атеистам
Бог посылает в виде чистом
Все доказательства чудес –
И рукотворных и небес.

Кузнец в детали не вникая,
Благословив такую весть,
Домой в опор помчался весь.
Грудь напряглась и располнела –
Судьбы счастливый поворот
Наполнил радостью всё тело
От головы до самых ног.
И вот – закончилась дорога –
Сакович дома – у порога;
Вошел, замешкавшись с наружи,
Но ничего не обнаружил.

Присел на стул в тиши Сакович,
Обезразличился совсем:
Столбом застыл – незряч и нем.
Потом услышал шевеленье –
Петелей скрип и стон дверей,
И видит – входит в помещенье
Знакомый старый – Тимофей.
К Морденту прошлый раз он в баню
Привел со всеми Нюсю-Аню
Не то, чтоб друг, но не предатель,
Колхоза местный председатель.

"Я в курсе! " – выпалил с порога
Хитросплетений корифей –
Деревни гордость – Тимофей, –
"Пришел историю поведать,
О Нюре малость рассказать,
А заодно и пообедать,
И выпить надо же – опять.
Закуску ставь, Мордент, и слушай,
Ешь колбасу, и водку кушай,
И мне помалу наливай –
Молчи лишь – не перебивай".

Кузнец всё в точности исполнил:
Наполнил рюмки, стол накрыл,
И в ожидании застыл.
Угла же спикер – председатель –
Стал потихоньку есть и пить,
И, словно, опытный ваятель,
Произведение лепить.
Не исходя излишним паром,
И зря не тратя время даром,
Он рассказал Морденту повесть,
Как подсказала его совесть.