Эффект джинна

"И Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее" Мф. 16:18.


ПРОЛОГ. РАССУЖДЕНИЕ ВСЛУХ.

Время пришло. Тысяча лет, которые у Бога как один день, закончились. Пора выпускать джинна из бутылки. Думаю, что не всем это понравится, но что делать, если делать нечего, а выпить хочется.

Воды живой, из источника, текущего в жизнь вечную.

А вы что подумали? Как всегда об алкоголе, ловлю на мысли, которая витает в воздухе, насыщенном грозой безымянного времени.…  Итак, поехали, оттолкнувшись гагаринским глаголом от пут земного тяготения, материнской заботы и отцовского терпения, которые неистощимы как детство, счастливое тем, что уже есть, и не ожидающее будущего, ибо оно — в настоящем моменте любви, распахнутой сияющей дверью в отверстую бесконечность…

Институт разваливался на куски, резонируя со страной, катившейся в бездну, и подбирая за собой в упоительном падении все и вся, живое и мертвое, родившееся, и в муках рождаемое: и жизнь, и слезы, и любовь…

Шеф, бледный и красный одновременно, на последнем заседании Ученого Совета разнес в пух и прах директора и его прихватизаторов из многочисленной семьи родственников, лупатых и сытых, похожих на бесноватых свиней из евангельской притчи.

Это отчаянное действие, конечно, не смогло повлиять на судьбу нашей, давно приговоренной, лаборатории, возымело, однако, не менее отчаянное последействие: внезапно, или по доносу, к нам нагрянула проверка из областного минфина, пытаясь уличить и окончательно обезглавить науку, которая стала костью в горле проголодавшихся хищников реставрированного капитализма с нечеловеческим лицом.…  И отправились мы, бывшие ученые бывшей страны, по городам и весям распадающейся не по дням, а по часам – «империи зла», которая многая лета была нам матерью и отцом единовременно, невзирая на старческие лица маразматических правителей, козни авантюристов и происки чинуш…

Мы прощались со страной победившего социализма, реализованной утопии, сбывшейся мечты трудового люда всего мира, с надеждой впитывавшего наши победы, и сострадавшего великим бедам и несчастья Родины и Отечества, исторического материка «с названьем кратким – Русь»…      


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТРАННОСТИ СУДЬБЫ.

Все началось с загадочной смерти Гольдмана Феликса Иосифовича, заведующего лабораторией психофизиологии и нейрокибернетики закрытого НИИ.

Накануне вечером, уборщица слышала  возбужденную перепалку за дверью кабинета заведующего, потом звон бьющегося стекла, шорох, какой-то странный звук, напоминающий перетаскивание по полу объемной и громоздкой мебели, кашель и молчание, застывшее во времени как комар в янтаре…

Утром Гольдмана нашли мертвым в туалетной комнате, расположенной напротив его кабинета. Он сидел, упираясь затылком в  огромное зеркало с дурной и жуткой улыбкой вампира, по уголкам его рта застыла кровь, руки раскинуты в разные стороны, ноги сведены вместе, босые и желтые как у больного гепатитом…

Следователь, опросив коллег и близких покойного, бегло и со знанием протокольного мастерства, через некоторое, не очень долгое время, закрыл дело из-за отсутствия улик и состава преступления.

Вывод был сделан следующий: «смерть наступила в результате причин, не относящихся к компетенции правоохранительных органов».

Я, Иван Иванович Стеклов, старший научный сотрудник отдела по изучению явлений психофизического параллелизма, вместе со своей женой – Духаниной Анной Леонардовной, лаборантом указанного отдела, в этот злополучный момент находился на отдыхе в Крыму.

После нашего приезда, руководитель отдела – академик РАН Блохин Анастас Сергеевич, вызвал меня к себе, и, раскуривая красиво инкрустированную трубку, предложил мне вплотную заняться темой Гольдмана, которая курировалась госбезопасностью, и вкратце звучала так: «Проектирование и создание высокочастотного излучателя биологического назначения».

В узких кругах нашего института она называлась четко и ясно: «Создание психического оружия для разгона мирных или немирных демонстраций народонаселения Эрэфии».

Феликс Иосифович Гольдман подошел к краю бездны. И упал в нее. Настала моя очередь…


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.

Вы любите скрипичные концерты Вивальди?

Божественная музыка.

После нее кровь движется энергичнее, настроение из хмурого превращается в праздничное, и весь жизненный абсурд ощущается как единое неделимое целое чего-то возвышенного и недоступного…

Такое же воздействие на психику оказывают и определенным образом сфокусированные сигналы, полученные при помощи современной научной аппаратуры.

Человека можно превратить в зверя, монстра или кроткого ягненка, в зависимости от пожеланий заказчика такого человекоделания или нечеловекодеяния, так, наверное, будет точнее.

Много веков сильные мира сего пытались создать, сконструировать стадо послушных, безропотных рабов, которым ничего не нужно, кроме работы и удовлетворения примитивных потребностей.

Иногда, это у них получалось, на определенное время, затем рабы выходили из повиновения и крушили нечеловеческие империи одну за другой.

Нынешнее время всемирного объединения человечества должно стать заключительным актом окончательного освобождения связанного духа народов или вечным пленением огромной аморфной массы, сконструированных психотехнологиями биомашин, у ничтожной горстки зверочеловеческих монстров, овладевших всеми ресурсами планеты.

Что выберет внешне связанное, но внутренне разобщенное человечество зависит от него самого, а также истинной свободы духа всех и каждого…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГЕНЕРАТОР ХАОСА.

Верховный правитель страны, предчувствуя свою жестокую смерть от рук восставшего и обманутого народа растерзанной державы, решился на отчаянное, кровавое  преступление, после которого дороги назад уже не было.

Он вызвал к себе руководителей силовых ведомств, и, преодолевая безумный страх, застигнутого врасплох вора, прохрипел с натужным выдохом одну фразу: «Валите всех…»

«Сиборг Калинович! Там же дети…»,- еле слышно, почти прошептал прозектор перестройки, главный придворный шут Верховного – Сатанам Савлович Горбатых…

«Ты что, урод недорезанный, забыл: кто тебя с руки кормит, педофил шизоидный!», — сорвался на дребезжащий визг малиново-багровый Сиборг Злецинь, далекий потомок польских переселенцев, ныне самозваный правитель полоненной Эрэфии.

«Всех в расход! Раненых добить, вывезти в отстойник и сжечь. Держать меня в курсе. Я на связи. Вон отсюда! Все! Выполнять, иначе...»

Тут он поперхнулся, и сильно, с хрипом, закашлялся, судорожной рукой сбивая со стола какие-то увесистые папки, бумаги, потом зычно глотнул, успокоился, и, уставившись своими коричнево-зелеными зрачками вурдалака на, притихшую в ужасе, свору приговоренных псов режима, спокойно и жутко добавил: «Если не мы, то нас… закатают в асфальт, верняк…»

И захохотал как, ухающий на ночном кладбище, филин, невидимый и страшный…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ФИЛОСОФИЯ ТЬМЫ.

Перед началом работы, со мной провели доверительную беседу «люди X», все как один на одно лицо – бескровное лицо первого помощника правителя, бывшего резидента в Моргании – услужливого и безликого — Тупина Микки Маусовича.

Впечатление от этой беседы «безликих» преследовало меня еще часа два каким-то скользко-гадливым чувством осквернения и стыда за что-то очень светлое, которое я невольно повредил, затемнил своим соприкосновением с миром тлетворного царства.

Эрэфия умирала не по дням, а по часам, ежеминутно расхищаемая мерзкими тарантулами чужеродного режима во фраках якобы человеческих существ, и крысолакеями бюрократических учреждений, клонированных по образцу «желтого дома», но с манией величия дворцов турецких падишахов в лоне процветающей Османской империи.

Изможденные люди, некогда великой державы терпели лишения, голод и смерть, не понимая того, что все их беды — следствия внутренних перерождений: поколения выросли в условиях жесточайшего духовного гнета и культивируемой гордыни одинокого человеческого разума, отрекшегося от высшего смысла бытия.

Философия тьмы – это апология одиночества каждого и непримиримая война всех против всех.

Ее бессмысленный идеал – застывшая, безжалостная власть пресыщенных тел над живыми душами.

Предел мечтаний такой власти – олигархическая диктатура немногих, а вершина – всемирная диктатура одного – человека погибели или Антихриста…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВЗРЫВ ПАССИОНАРНОСТИ.

Боевики «Национальной революции» расстреляли несколько офисов по пути бурного следования их погромного несанкционированного шествия.

Внутренние силы правопорядка несколько часов бездействовали, скромно и трусливо надеясь на армейские подразделения быстрого реагирования.

«Офисных крыс», как их презрительно величали неофашисты, убитых и раненых, выволакивали из арендуемых подвалов, обливали бензином  и прилюдно сжигали под улюлюканье толпы невольно праздношатающихся и безработных.

Громкоговоритель голосом «национального лидера»-фюрера новоявленных нацистов вдалбливал в испуганное сознание обывателей ходячие истины «почвы и крови»: «Россия для русских!», «Вон – инородцев!», «Убей богатого и пархатого!», «В порошок – офисную плесень!»…   

Сергей вышел из университетского корпуса, и тут же был втянут в котел бурлящей свастики, грозящий перелиться кипятком ненависти в сонное царство наркотизируемой страны.

«Нацревы» хватали студентов под руки и тащили в свой, четко и загодя проплаченный омут политической проституции и жестко продуманной игры на болезненных ранах национальных самолюбий, заражая и заряжая их эйфорией вседозволенности.

У Сергея внезапно возникло чувство одержимой сопричастности этой вакханалии искусно и искусственно разожженных страстей, ему до боли захотелось реализовать свою накопившуюся ненависть к разрушителям страны, утратившей даже собственное имя.

Страшный соблазн разрушения всего и вся овладел частью его существа, но другая, разумная и осмотрительно-духовная составляющая личности молодого человека, трезво оценивала и понимала губительность и нерезультативность подобных страстей, которые всегда обоюдоостры.

И поражают своим жалом друга и недруга одновременно.
      
Но, отчаяние захлестнувшее душу было так велико, что он даже не заметил, как стал пронзительно скандировать кровавые лозунги-выстрелы, и вместе с беснующимся людским потоком оказался на центральной площади муниципалитета.

В его руке, неизвестно откуда появилась какая-то прозрачная емкость с жидкостью темно-синего цвета. Такие же емкости были и в руках остальных участников бешеного шествия.

Все разом, почти синхронно, метнули их в расположенные у мэрии автомашины.

Стоянка вспыхнула сразу, почти мгновенно, лопались тонированные стекла, выли сирены сигнализации, кто-то истошно кричал в разбитое окно запертого салона, пытаясь защитить горящими ладонями уже сожженное лицо…   

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.  ЕЩЕ ОДНО ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.

Бюрократическая громада сломанного государства безуспешно спешила соткать пирамидальный кокон двуглавой власти золотого тельца.

Демонтированный народ не воспринимал подобную идею изначально, сохраняя образ Христа-бессребренника в ограде Православия.

Трутни празднословия расшатывали ограду бесконечным словоблудием и славословием властьпредержащих идолов, которые жадно пожирали идоложертвенное в святилище поверженной державы.

Тоска по затопленному Граду Китежу не затухала в поколениях «труждающихся и обремененных», униженных и оскорбленных, святых и грешников, которые в покаянных молитвах взывали к Распятому Богу мировой Пасхи и Воскресения.

И эта мистическая тоска воплотилась в державной мощи внешне обезбоженного, но внутренне – глубоко религиозного царства Правды и Совести, укорененного в Церкви Христовой.

Вожди-атеисты не смогли утопить веру, зачатую в духе неотмирного существования тех ценностей, которые с молоком матери прорастают в молитвах, народных сказках и церковных песнопениях.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. НАУКА И РЕЛИГИЯ.

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих.

Константин Симонов «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины?»

Наука о мозге совершила гигантский скачок к Апокалипсису еще в прошлом, двадцатом веке коллективного бессознательного кровопролития и концлагерей разных типов обезличивающего тоталитаризма.

Академик Бехтерева всенародно признала существование сознания вне тела и посмертный опыт души, пережив собственную личную драму, которую материалистическая наука не могла разрешить.

Ибо нет в ней утешения от расставания и надежды на Встречу…

Наука и религия совершили невиданный синтез, который на самом деле существовал всегда в личностях гениев и святых.

Но, массовое сознание было далеко как от одного, так и от другого видения мира.

Оно потребляло все живое, чувствующее, инакомыслящее: жадно, с ненавидящей страстью овладения чужим и опасным, и, в то же самое время, притягательно-прекрасным в силу своей таинственной неизвестности…

Святитель Лука (Войно-Ясенецкий), священник-хирург, лауреат Сталинской премии, автор замечательной душеполезной книги «Дух, душа, тело», а также классического медицинского труда «Очерки гнойной хирургии», на ироничный вопрос Сталина: видел ли он душу при вскрытии умерших, ответил удивительно просто и ясно: «А видел ли кто-нибудь совесть»?

Сталин оценил ответный удар достойного противника: «Хороший ответ», подразумевая скрытый вопрос к самому себе: есть ли они у него, бывшего семинариста, а ныне всесильного диктатора великой страны (совесть и душа как двуединая мера его кровавых злодеяний)…

Мы работали день и ночь, создавая «оружие возмездия» против восставшего народа – машину унификации мозгов.

Получилось...

С трех попыток и массы насильственных смертей руководителей и сотрудников лаборатории, прямо или косвенно соприкоснувшихся с «запретной темой».

Нас с Анной решили «пасти» до конца, пока мы не сдадим «аппарат» тем, кто его будет применять в нужное время и в нужном месте.

Я тянул со сдачей, понимая, что от этого зависит наша жизнь.

Но, время истекало.

Его практически не было.

Через неделю-максимум тема должна быть сдана и закрыта под замок «до востребования»…

Мы уехали за город, в дачный поселок «Соната счастья», и предались любовному исступлению в преддверии смерти, неминуемой как водопад, и непредсказуемой как горный обвал.

«Такого я не испытывала даже в наш медовый месяц»,- погружаясь в мои очи своими кошачьими зрачками, шептала Анна, ненадолго прерывая наше упоительное беспамятство в страстном огне бессонниц…

Все оборвалось буднично и трагично.

На пятый день нашего безумного счастья Анна ушла за покупками в сельский продуктовый ларек и не вернулась…

Ее нашли через трое суток на старом, давно закрытом кладбище.

Голую и мертвую.

В остановившемся взгляде бесконечно-родного лица застыли слезы недоумения (или отчаяния?).

За что?!

Я кричал, расталкивая врачей-судмедэкспертов и полицейских, беспрерывно куривших какую-то вонючую дрянь, от которой я задыхался… задыхался… задыхался…

Не в силах осознать непоправимое: Ани больше нет, а я есть: такой живой, здоровый и правильный…

Почему она? Зачем?!!! Слез не было, пока я не напился. Серьезно, по-черному…

Через три дня за мной пришли.

«Люди в черном», с вежливо-тупыми лицами.

Сделали нужный укол, привели в состояние адекватного восприятия неадекватной реальности, и предложили подписать новый контракт о сотрудничестве с военным ведомством.

Я согласился, потому что других вариантов мщения у меня не было.

Надо было подыграть им, имитируя сломленную волю раба, готового на все, для того чтобы выжить…

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ОЧИЩЕНИЕ.

«И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло».  (Откр.21:4)


Из черного «Фольксвагена» выскочили трое «бритоголовых» братков с короткоствольными израильскими автоматами, и в упор расстреляли белоснежную «Мазду», с находящимися в ней пассажирами и водителем…

Утром в новостях я узнал о том, что вчера вечером, в результате вооруженного нападения, убиты три человека: министр обороны и его помощник с водителем. Президент обещал наказать виновных в ближайшее время…

Но лично у меня времени уже не было...

Ни ближнего, ни дальнего.

Надо было действовать четко, быстро и профессионально. Без права на ошибку…

Прибор был уничтожен. Чертежи тоже. Остался только карманный экземпляр, который умещался в небольшой черной сумке, которую я всюду таскал с собой на левом плече.

Чудом мне удалось записаться на прием к одному очень влиятельному лицу из военного ведомства, минуя «кураторов в черном».

Помог, как всегда, господин великий случай: в черные часы депрессии ко мне заскочил однокурсник Вовка Часовой, вот он-то меня и записал на этот прием, аккурат до прихода «людей в черном»…

Особого плана не существовало, но было Решение. Окончательное и бесповоротное. Поменять ход истории. Не больше, не меньше, по-наполеоновски. Для этого надо было только нажать кнопку. В нужное время и в нужном месте…

Карманный прибор оказывал воздействие в радиусе трех километров, в течение минуты, очищая мозг от посторонних нейролингвистических программ.

Главное – войти в здание…

И даже, если меня не пропустят далее турникета, дело будет сделано…

Рептилоидные программы у военной верхушки сотрутся навсегда.

После этого мини-излучатель уничтожит сам себя, как и было задумано, в агонии стерев и мою долговременную память...

Наступит час великого пробуждения страны от дурного сна.

Я так думаю…

Возможно, излишне самоуверенно. Но с надеждой. И верой. И любовью, которая всех больше…