Излом судьбы или Слепое пятно.

… Семен очнулся. Сознание, плававшее в темной хмари безвременья, пробудилось яркой вспышкой — как-то сразу, резко, словно бы кто-то просто включил питание. Это-то и насторожило. Он лежал навзничь, чувствуя сквозь ткань защитного костюма ровную, жесткую поверхность и не подавал виду. Осязание и слух "включились" моментально, миновав привычную для любого стадию полуяви-полусна — не важно, спал ли человек мирным сном или отрубился, обессиленный от потери крови.
Легкий сквозняк коснулся лица, и Семен едва сумел подавить непроизвольную судорогу — он только сейчас сообразил, что противогаза на нем нет.
А это значит — все, конец путешествию и вообще конец всему.
   В конце концов, совершенно сбитый с толку неведомыми ощущениями и совершенно непонятной ситуацией, он открыл глаза.
   Комната была небольшой, на стенах — порванные, покрытые разводами грязи и плесени обои, рисунок которых уже невозможно рассмотреть. В углу рассохшийся деревянный стол, на погнутой столешнице вездесущий ветер нанес целый ворох разнообразного мусора. Остатки полусгнившего ковра на полу. На потолке трехрожковая люстра, щедро увитая паутиной, но, к удивлению, с единственной сохранившейся лампочкой. Желтый луч солнечного света, падавший в комнату через разбитое окно, играл на ней тусклым бликом.
   Обыкновенная комната, коих в разрушенной два десятилетия назад ядерным ураганом Москве, миллионы.
   Только вот Семен не помнил, чтобы заходил сюда.
Лавина воспоминаний вдруг обрушилась на него как из опрокинутого корыта, будто-то кто-то невидимый до этого сдерживал их, жалея неокрепшее сознание.
… Он выбрался на поверхность из вентиляционной шахты, что в перегоне на Боровицкую. Разрушенный город встретил его привычными сумерками. Семен не помнил, бывали ли здесь когда-нибудь ясные, солнечные дни, словно природа, исковерканная десятилетия назад ядерным безумием, сознательно отказалась от ярких красок.
   Открывшийся пейзаж навевал тоску. Мрачные клубящиеся облака висели низкой тяжелой пеленой, цепляясь за серые, угловатые остовы высоток. Порывами дул ветер, выдавая тоскливый атональный мотив в руинах того, что некогда было многомиллионным мегаполисом. Он, словно бы бестелесное живое существо, старое и усталое, так же изуродованное ядерным безумием непомерных человеческих амбиций, выводил печальный минорный аккорд, проносясь по опустевшим и разрушенным офисам, заваленным мусором лестничным клеткам и лифтовым шахтам. Хаос и запустенье царили вокруг. Некогда оживленный проспект сейчас представлял собой унылое зрелище. Цепочка проржавевших и искореженных автомобилей — последнее напоминание о роскоши уничтожившей саму себя цивилизации — протянулось на пару кварталов. Кислотные дожди и разгул стихии, бушевавший здесь в первые недели после ядерного урагана, мало что оставили от сверкающего лоска этого некогда неизменного атрибута ушедшей навсегда жизни. Теперь они больше напоминали обглоданные временем скелеты мифических чудовищ, скалившиеся жуткой ухмылкой выбитых стекол.
Апофеоз войны.
   Семен никак не мог отделаться от чувства вины всякий раз, когда выбирался на поверхность. Это чувство было абсолютно беспричинно и иррационально- ему было всего лишь десять лет, когда всесжигающая вспышка ядерного апокалипсиса поставила жирный крест на всем человечестве.
Однако… Он чувствовал, что виноват — может, потому, что выжил, а может только из-за того, что остался человеком. Не скатился в темную бездну безумия и регресса, а сохранил частичку души, продолжая жить и надеяться.
Правда, сам не зная на что. Наверное, именно эта надежда — непонятная, неопределенная, но зовущая — толкала его на поверхность, в мертвый, брошенный город, шепча в уголке подсознания, что, может быть, здесь ты найдешь ответы на незаданные еще вопросы.
  В раскрывшейся его взору картине всеобщего апокалипсиса была какая — то мрачная притягательность. Казалось бы — что может быть чарующего в темных, полуразрушенных громадах многоэтажек, проржавевших остовах автомобилей и дикой, буйно разросшейся мутировавшей растительности?
Семен даже повернул голову, осматривая мрачно-урбанистический пейзаж, словно бы ища ответ в принципе-то на риторический вопрос.
Печать всеобщей гибели и нового зарождения лежала сейчас везде — в растрескавшемся асфальте, сквозь который пробивался ярко-зеленый росток, в темных небесах, готовых вот-вот разродиться мелкой хмарью дождя и в далеком тоскливом крике неведомой птицы.
"Смерти нет. Есть лишь вечное обновление"- казалось, это шепнул ветер, неожиданно сильным порывом толкнувший в спину.
    Семен поудобней перехватил старенькую "Сайгу", скинул предохранитель и медленно двинулся по проспекту туда, где темными провалами выбитых окон выглядывало трехэтажное здание бывшего торгового центра. Старательно обходя кучи мусора, он вышел на перекресток, где остовы машин образовывали целое механическое кладбище. Сваленные в громадную кучу, среди которой серо-белыми пятнами виднелись человеческие кости, они немо свидетельствовали о разыгравшейся здесь десятилетия назад трагедии. Расположившись за опрокинутым на бок измятым корпусом маршрутки, некогда выкрашенной в ярко-желтый цвет, Семен огляделся.
   Обглоданное временем здание торгового центра располагалось в пятидесяти шагах. Некогда блиставшее вычурной роскошью, сейчас оно ничем не выделялось из общей картины запустения и упадка. В просторном фойе свободно гулял ветер, наметя сквозь широкие проемы выбитых панорамных окон косые сугробы песка и пыли. Прошедшие в свое время кислотные дожди, видимо, изрядно попортили металл несущих конструкций, от чего некогда покатая крыша фойе частично провалилась внутрь.
    Вокруг было пустынно и тихо.
    Семен клацнул затвором, досылая патрон в патронник, и шагнул в здание. Он прекрасно знал, что расплодившееся мутировавшее зверье всегда облюбовывало подобные места, в основном внутри здания — сухое свободное пространство и укрытие от осадков делали их почти идеальным местом для логова. Природа, словно получив в свое время радиоактивный допинг, теперь щедро выдавала огромное разнообразие немыслимых жизненных форм, сбросив со счетов эволюции человека как такового. А люди, замкнувшись в бетонном саркофаге подземной Москвы, так и не смогли за прошедшие десятилетия стать самодостаточной структурой. С каждым годом все глубже погружаясь в пучину стагнации и регресса, они с каждым разом все более нуждались в "осколках прошлого" снаружи, отправляя за ними тех, для которых адреналин в крови был сродни глотку чистого воздуха. Но эти самые "осколки", зачастую, брали слишком дорогую цену...
    Сумрак, царивший на улице, в полуразрушенном фойе превращался в густой, вязкий мрак. Включив фонарь, Семен рубанул тьму световым клинком.
Мусор, остатки полусгнившей мебели, заросли неведомых растений, по расположению которых еще можно было догадаться, что под ними скрыты творения человеческих рук.
   Полутемный коридор уводил в глубь здания. Пол устилало хрусткое крошево битого стекла и пыли вперемешку с превратившимся в труху бытовым хламом. Пятна тусклого света, падавшие из соседних помещений, лежали на полу светлыми бликами, внося в пейзаж всеобщего запустения игру серо-белых тонов.
   Семен осторожно двинулся внутрь. Когда-то тут располагались модные бутики — несколько раз луч фонаря выхватывал из сумрака потемневшие от времени и грязи манекены с лохмотьями истлевшей одежды и провалившиеся внутрь витрины. Около одного из помещений Семен остановился. Луч фонаря, к его удивлению, не наткнулся здесь на ставшую уже привычной картину всеобщего разрушения — однако покатая витрина, покрытая сантиметровым слоем пыли, была цела. Подойдя вплотную, он смахнул ладонью прах. В луче фонаря веселым желтым блеском засияли разложенные на бархатных подставках цепочки и колье, с десяток массивных перстней отозвались искристым блеском драгоценных камней. Семен на минуту невольно залюбовался этим великолепием.
   Это было словно усмешка из прошлого. Яркий отблеск канувшей в лету человеческой цивилизации. То, ради чего жили и умирали, чем мерили благосостояние, роскошь и порой человеческую жизнь, лежало теперь здесь, под пыльным колпаком из бронестекла, покинутое и забытое всеми. Мрачная философия жизни — мир, уничтоживший сам себя, унес с собой и градацию материальных ценностей, собственно и приведших к случившейся катастрофе. Нет, само золото не было повинно в том, что его так любили люди. Но оно было далекой причиной возникновения непомерных амбиций и откровенного безумия тех, кто сделал роковой шаг. Теперь же за эти символы некогда безграничной власти нельзя было купить даже куска паршиво пахнущего мыла.
Семен постоял еще немного, созерцая красивый игристый блеск сокровищ, а затем повернулся и сделал шаг к выходу.
   Но только шаг.
   Воздух перед ним будто уплотнился, загустел и стал приобретать объем и глубину. Существо — кошмарная смесь собаки и ящерицы — вынырнуло откуда-то сбоку. Оно сидело там уже очень давно, погрузившись в полный статис и СЛУШАЯ тишину. Сейчас, когда добыча была уже совсем рядом, глаза существа вспыхнули в полумраке, будто крупные сапфиры; цвет покрытой жестким ворсом шкуры медленно мимикрировал, меняя окраску и словно ВЫТАЛКИВАЯ существо из незримой реальности. Поджав короткие лапы, оно вдруг с тихим рыком рванулось вперед и вверх, нанося смертельный удар когтистой конечностью.
   Семен, задохнувшись от ужаса, инстинктивно отпрянул в сторону, нажимая на спуск "Сайги". Выстрел крупной картечи оказался неприцельным, ударив в стену; острые, как бритва, когти зацепили фильтрующий бачок противогаза, вырвав его из узла крепления маски. Семену показалось, как захрустели шейные позвонки, когда голова мотнулась в сторону от чудовищного удара. Не удержавшись на ногах, он тяжело рухнул на спину.
   Существо заревело, скаля клыкастую пасть и роняя на пол тягучую слюну. Картечь рикошетом зацепила голову твари, застряв в мышцах и причиняя мучительную боль.
   Семен, чувствуя, как дрожат от переизбытка адреналина мышцы, вскочил на ноги. Тварь, словно в ответ на его движение, с несвойственной грациозностью, вдруг поднялась на задние лапы, пытаясь сделать еще один бросок, но тугой заряд картечи, ударивший ей в подреберье, не позволил завершить движение.
   Дикий рев разорвал стылую тишину. Существо, обезумев от дикой боли и совершенно не замечая рваных ран, сочившихся бурой жидкостью, метнулось вперед.
   Семен, едва сам не подвывая от ужаса, нажал на спусковой крючок — раз, другой, третий… Грохот выстрелов в тесном помещении заложил уши иссушающим звоном легкой контузии.
 Тварь, тело которой было изорвано выстрелами в клочья, брызжа потоком бурой крови, ударила его всем своим стокилограммовым весом, полоснув когтями по ребрам. Семен закричал, заваливаясь навзничь. Помутневшим взглядом, словно в каком-то кошмарном замедленном кино, он увидел, как его последний выстрел золотистым выхлопом снес твари половину черепа, разбрызгав серо-красное содержимое широким веером.
   Боли не было, лишь странное, неестественное тепло разливалось по телу. Порванный противогаз съехал на бок. Семен захрипел, чувствуя, как жаркая волна подкатила к горлу и, не в силах сдержать тошнотворный спазм, сплюнул внутрь противогазной маски кровавый сгусток. Мир словно бы окрасился в багровые тона — кровь растеклась на окулярах противогаза красным узором.          Последний яркий штрих угасающей жизни.
   И тут пришла запоздалая боль — накатила удушливой волной и разорвалась в мозгу тугим, нестерпимым шаром, отправляя измученное сознание в темное небытие...
… Семен судорожно вздрогнул, захрипел, лихорадочно расстегивая порванный, в бурых разводах, защитный костюм. Армейский камуфляж под ним превратился от засохшей крови в заскорузлый кокон. С противным хрустом разорвав его, он замер, не веря собственным глазам.
— Да как же такое может быть...- пробормотал Семен.
Там, где должна быть рваная рана, протянулись лишь несколько длинных красных рубцов. Он коснулся их дрожащими пальцами,  не веря в происходящее. Легкая эйфория от сказочного спасения вместе с полным непониманием накатила теплой волной.
"Нет, такого не бывает. Наверное, я все еще лежу там, а мозг, измученный кровопотерей и кислородным голоданием, выдает эти эфемерные грезы за реальность". — вдруг подумал Семен.
В полном недоумении он обвел глазами комнату, словно ища ответа на вопрос, и… вдруг увидел, что теперь он в ней не один. Это было настолько неожиданно, что Семен непроизвольно вздрогнул и судорожно отполз назад, упершись спиной в стену. Он мог бы поклясться чем угодно, что минуту назад комната была пуста — ни единый шорох не возвещал о приходе нежданного гостя. И, тем не менее, он был тут — сидел в пяти шагах от него в продавленном, рассохшемся от времени кресле.
   Семен нервно облизнул пересохшие губы и уставился на неожиданного визитера, словно это была бомба, готовая вот-вот взорваться. Высокий — кресло явно для него низковато — одетый в черную потертую кожаную куртку, выцветшие джинсы и армейские ботинки. Короткие волосы аккуратно зачесаны назад, лицо смуглое и худое. Гость молча смотрел через выбитое окно на руины соседнего здания. Солнечный свет, косыми лучами падавший на хрусткую россыпь битого стекла на широком подоконнике, заставлял осколки искриться разноцветным радужным блеском. Видимо, это по-своему забавляло незнакомца, и порой он улыбался краешком губ. Наконец, вдоволь налюбовавшись на игру солнечных бликов, гость повернул голову и посмотрел на Семена. Тот вдруг почувствовал, как дрожь ледяного озноба прокатилась вдоль позвоночника.
    Взгляд, казалось, пронизывал его насквозь, словно рентген, попадал на самое донышко души, все уголки которой были для него как на ладони. Странное, непередаваемое ощущение ПРИКОСНОВЕНИЯ ИЗНУТРИ опустошило сознание, выдув оттуда все сомнения и мысли. И еще глаза… Глаза этого существа светились золотистым огнем, как у зверя; вертикальные зрачки гипнотизировали и манили, лишая воли и чувств.
Семен захрипел, задыхаясь от накатившей волны ужаса, медленно, будто не своей рукой, вытягивая из набедренной кобуры "макаров".
Незнакомец удивленно приподнял брови, будто увидел что-то забавное.
— Хочешь убить меня?
  Пистолет предательски дрожал в руке. Гость смотрел на него с улыбкой, будто Семен сделал сейчас до невозможности глупое действие.
  Оглушительно грохнул выстрел. Пуля с тупым звуком ударила в стену, выбив облачко белесой пыли. Запах пороховой гари повис в воздухе.
  Кресло напротив было пустым.
Семен тупо уставился на него, слыша, как, позвякивая, катится по полу стреляная гильза. В происходящее верилось с превеликим трудом, а если откровенно — не верилось вообще. Он нервно сглотнул- во рту пересохло, язык, казалось, был сухим и шуршал как бумага.
— Попробуешь еще раз или все-таки поговорим?- раздался голос сбоку.
  Теперь незнакомец стоял у стены, прислонившись к ней плечом — будто соткался из воздуха как бесплотное привидение.
  Палец сам шевельнулся на спусковом крючке прежде, чем Семен успел об этом подумать. Тот же результат — выстрел лишь добавил плавающего звона в ушах.
— Упрямый ты,- сказал гость. На этот раз он полусидел на заваленном мусором столе, опять вынырнув волшебным образом неведомо откуда.
— Однако злость и страх всегда лучше отчаяния.- И он выразительно кивнул на пистолет в руке Семена.
  Затворная рама, исходя сизым едким дымком, застыла в крайнем заднем положении — патронов в магазине больше не было. Семен аккуратно положил оружие на пол.
— Кто ты такой?- не слишком уверенно выдохнул он.
— Меня зовут Скарм,- ответил незнакомец.- Я нашел тебя в торговом центре. Ты умирал от ран. Вот я и принес тебя сюда. И подлечил немного.
Семен не нашел что сказать — ситуация все более скатывалась за грань здравого смысла.
— Прекрасно понимаю тебя. Может, я даже напугал тебя, коснувшись твоего сознания. Но мне надо было убедиться, что твоей жизни больше ничего не угрожает.
— Как ты это сделал?- Семен вновь коснулся зарубцевавшейся раны.
Скарм покачал головой — непонятно, что он хотел сказать этим.
— Я многое расскажу тебе. Но не сейчас. Когда ты вернешься.
— Ты говоришь загадками! Кто ты такой? Откуда ты взялся?
— Ну что ж… Ты хочешь знать? Я потомок тех, кто не успел в метро в тот день.
— И ты думаешь, я поверю в этот бред?! Те, кто не успел, до сих пор лежат в вестибюле метро! Вернее, то, что от них осталось…
— Правильно. Но не все — только те, кого вы туда не пустили.
— Гермоворота невозможно было открыть! Блокировка снялась автоматически через несколько недель! По крайней мере, мне так рассказывали.
— А может, их просто поспешили закрыть?
   Семен вдруг смутился. Он не мог отвечать за действия взрослых людей, будучи десятилетним пацаном в день Апокалипсиса. Он даже ничего толком не помнил — память благосклонно стерла в сознании хаос и безумие первых дней. Но она же сейчас вытолкнула на поверхность кое-что другое. Почему на протяжении двух десятилетий механизм гермозатвора обслуживали одни и те же люди, а посторонних не подпускали к нему и на пушечный выстрел? Да, им всем говорили — герма опустилась автоматически, и разблокировать ее в ручную было невозможно. Но так ли это было? И не опустилась ли она по желанию тех, у кого желание выжить окончательно убило элементарную человечность?
Он посмотрел на Скарма — взгляд его был пустым. Тот словно уловил его мысли.
— Те, кто не хотел умирать, царапая из последних сил створки гермоворот и проклиная человеческую подлость, смогли найти себе другое убежище. Многие погибли, еще больше умерло потом от лучевой болезни. Но часть людей выжила. Выжила и изменилась. Природа, знаешь ли, не терпит пустоты. Даже после того, что с ней сотворило ее же любимое детище, именуемое человеком разумным. Но разумным ли?
  Семен встал на ноги — он почему-то больше не мог слушать Скарма, сидя у стены. Порванный и окровавленный защитный костюм болтался на нем каким-то лишним атрибутом.
— Выжившие покинули разрушенный город. Оказалось, что почти незараженных радиацией территорий нашлось достаточно много. Конечно, и там выпали радиоактивные осадки, но — опять же причуда природы — это лишь вызвало возникновение определенных мутаций, которые закрепились в будущих поколениях как доминантные и оказались дополнительными способностями к выживанию.
— Ты имеешь в виду… вот это?- Семен взглянул в глаза Скарму. Его слова были для него чем-то вроде откровения.- Как ты это делаешь?
Тот усмехнулся.
— Слепое пятно. У каждого человека есть на сетчатке такое — точка, где окончания зрительного нерва атрофированы. Атавизм, который достался нам от наших земноводных предков в результате миллионов лет эволюции. Мутации пробудили ментальные способности — по сути такой же атавизм — и теперь мы можем управлять этим пятном у других существ. И не обязательно у людей. Мы словно прячемся в нем. Вот поэтому и оружие нам не к чему, хотя тоже имеем его.
— Но… почему же о вас никто не знает? Почему вы не расскажете о себе?
Теперь неподдельное изумление проявилось на лице Скарма.
— А как бы поступил ты? Вернулся бы к тем, кто оставил тебя умирать в шаге от убежища? Кто мы для вас? Мутанты? Нелюди? Монстры?
  Семен чувствовал, что слова Скарма, тяжелые, как камни,  падают в душу.
— А, по сути, мутанты — это вы. Выгоревшие изнутри, утратившие все, что делало вас людьми. Заперлись в бетонном подземелье и думаете, что нашли в этом спасенье. Нет, это лишь медленное вымирание. И подземелье — бетонный саркофаг.
Он замолчал, давая Семену возможность воспринять открывшиеся истины.
— Мне нужно о многом рассказать тебе,- наконец, сказал Скарм, и подошел ближе.
  Теперь его пронзительный взгляд уже не вызывал дрожи. Наоборот, это был взгляд, в котором читалась доброта и понимание, который не смог пройти мимо умиравшего человека, сделав почти невозможное. Хотя, будь он на месте Семена, любой из сталкеров бы постарался бы прикончить его, отрубив голову, и показывал бы ее зевакам за пару "пулек". И слыл бы героем всего метро.
— Но не сейчас. Ты вернешься, и тогда я все расскажу тебе. Сейчас говорить об этом слишком рано. Ведь прежде нужно осознать самого себя в новом качестве, понять и принять те изменение, которые уже свершились.
— Вернусь?!- Семен удивленно приподнял брови.
— Именно, — кивнул Скарм.- Я буду ждать тебя.
— Но...- начал, было, Семен, недоумевая от разрывавших сознания вопросов.
    Пространство перед ним было пустым. На столе, около которого недавно стоял Скарм, поблескивая свежей смазкой, лежал его карабин "Сайга".
.......
… Стой! Кто идет?!
  Возглас раздался из-за выложенного из мешков с песком бруствера блокпоста. Установленный на самодельной треноге прожектор повернулся, рубанув лучом чернильную тьму тоннеля.
— Это я!
  Семен вышел на свет, держа руки на виду — шутить с охраной не стоило, хотя он и знал дежуривших на блокпосту ребят как облупленных. Желтый луч фонаря на удивление больно резанул по глазам, вызвав пляску цветных пятен.   Семен сощурился, повернув голову.
— Черт, Сем, где тебя носило?!
Охранник — высокий, худощавый парень в выцветшем армейском камуфляже — выступил вперед.
— Опять решил тайком прогуляться на поверхность? Ну, жди нагоняй от коменданта! Он тебя уже третьи сутки ищет. Злой, как собака...
— Так получилось, Паша...- не слишком уверенно пробормотал Семен. Проморгавшись, он взглянул на друга. В глазах упрямо плавали радужные круги.
— Вот вечно ты ищешь приключений на свою...- начал, было, охранник, подойдя почти вплотную, как вдруг резко осекся на полуслове. Небритое лицо его исказила гримаса искреннего изумления, которая тут же сменилась откровенным испугом.
— Паша...- пробормотал Семен, чувствуя, как все похолодело внутри.
Охранник вдруг как-то неловко попятился, судорожно перехватывая болтавшийся за спиной автомат. Звук передернутого затвора громким эхом прокатился в тишине.
— Это мутант! — вдруг заорал Пашка.
Автоматная очередь ударила короткой лающей скороговоркой, разорвав полумрак стробоскопическим выхлопом огня. Поток стреляных гильз, исходящих едким дымком, со звоном ударил в бетонную стену.
Грохот выстрела в замкнутом пространстве показался оглушительным. Семен едва успел прыгнуть за выступ бетонного тюбинга. Остро запахло порохом.
— Да вы что, все с ума посходили тут?!- проорал Семен с искренней злостью.
Сердце бухало в груди кузнечным молотом. В сознании билась настойчивая, но какая-то чужая мысль — случилось что-то ужасное, непоправимое...
— Фил, пулемет! — раздался крик из-за бруствера.
  Вновь шевельнулся прожектор, полосуя тьму желтым лучом и пытаясь выхватить из мрака скрывшуюся цель. Короткой, неприцельной очередью ударил ПКМ, прошив чернильный мрак красными росчерками. Несколько пуль ударили в стену, выбив сноп золотистых искр и с ноющим посвистом уйдя на излет в глубину тоннеля.
— Кто это был?!
— Он Семеном прикинулся! Я в глаза его взглянул- а они звериные, светятся!!
— Вот черт, что же это за тварь?!
— Хватит трепаться! Он где-то там! Фил, не подпускай его!
  Семен задохнулся от этих слов. Лицо свело судорогой, он захрипел, пытаясь протолкнуть глоток пропитанного пороховой гарью воздуха в сведенное спазмом горло.
  Как такое могло быть?!
   Мысли метались, словно табун бешеных скакунов. Семен чувствовал, что еще мгновение, и он просто тронется умом — горячечное безумие затопит разум окончательно, сознание, не в силах принять чудовищную действительность, сколлапсирует в точку. И он навсегда останется лежать здесь, в темном бетонном углу, пуская слюни и нечленораздельно мыча, пополнив собой и без того огромную толпу свихнувшихся и убогих.
Голос, раздавшийся с блокпоста, вернул на мгновение ощущение реальности.
— Сейчас я его сделаю!
  Осторожный шорох приближающихся шагов. Семен, казалось, почувствовал, как вскипела от переизбытка адреналина кровь. Инстинкт самосохранения, который не заглушить никакими ужасными реалиями, заставил его рвануться в глубь тоннеля. Вновь ударила пулеметная очередь. Семен рухнул на рельсы, затылком ощущая, что смерть прошла рядом. Болтавшаяся за спиной "Сайга" больно ткнулась в шею. Не давая себе ни секунды передышки, судорожно всхлипывая, он побежал туда — в спасительную тьму, которая, судя по всему, теперь навсегда стала его домом.
  Ввалившись в тесный переходной тамбур вентиляционной шахты, из которой он выбрался в тоннель двадцать минут назад, Семен захлопнул тяжелую железную дверь, перекинул запор, и повалился на грязный пол. Слезы душили его. Он изо всех сил сжал челюсти, пытаясь заглушить идущие изнутри всхлипы, как будто здесь, в забытом и покинутом людьми запыленном помещении, было перед кем прятать собственную слабость. Отчаяние разлилось чуть ли не до ощутимой физической боли. Мыслей не было; сознание было пустым и гулким, как жестяное ведро.
    Шумно дыша, он уселся, привалившись спиной к стене, и обхватил голову руками, будто боясь, что она вот-вот разлетится на куски, не выдержав морального прессинга последних ужасных событий.
   Неужели все, что говорил ему Скарм, правда?!
   Простые, но почему-то казавшиеся глупыми, мысли выныривали из серой тьмы подсознания и втыкались в мозг, словно гвозди. Отчаяние, и без того рвавшее душу, от них лишь усиливалось. Потому что не было ответа, пусть даже такого же простого и глупого.
"Ты вернешься, и тогда я все расскажу тебе. Сейчас говорить об этом слишком рано. Ведь прежде нужно осознать самого себя в новом качестве, понять и принять те изменение, которые уже свершились...".
   Семен вдруг ясно услышал слова Скарма, сказанные им перед расставанием. Помнится, они и смутили, и напугали, и разозлили его одновременно. Словно бы в ответ на это немое изречение, опустевшее сознание услужливо подкинуло прозвучавшую недавно реплику: "… глаза звериные, светятся!".
— Этого не может быть!- закричал в бессильной злобе Семен, вдруг ясно поняв, о каких изменениях говорил ему Скарм.
  Хрипло дыша, он стал лихорадочно обыскивать нагрудные карманы пропитанного кровью армейского камуфляжа. Наконец на ладони оказалось маленькое складное зеркальце в вытертом и треснувшем сбоку футляре.
   Семен уже знал, что увидит.
   Он вдруг успокоился. Отчаяние, злость, страх — все исчезло, растворилось в безвременье, словно бы простая осознанная истина послужила волшебным эликсиром. Семен движением пальца откинул крышку и поднес зеркало почти к самому лицу. Ему вдруг показалось, что на него сейчас смотрел Скарм — тот же проницательный, острый взгляд, золотистый блеск в вертикальных, "звериных" зрачках и… стремление к жизни — новой, неизведанной, но манящей.
   Он закрыл футляр и уложил его обратно в карман. Затем поднялся, повесил на плечо "Сайгу" и потянул за запорный вентиль массивную крышку, ведущую в ствол вентиляционной шахты.
… Солнце вдруг пробило плотную завесу туч, запятнав брошенный город желтыми пятнами света и будто приветствуя НОВОГО жителя сожженного десятилетия назад мегаполиса. Семен вышел из полуразрушенной будки воздухозаборника вентиляционной шахты и остановился на россыпи битого кирпича. Он уже не помнил, где оставил порванный противогаз, и теперь впервые в своей жизни ощутил упругое и даже по-своему ласковое, прикосновение ветра этого мира. Люди всегда говорили — ветер несет смерть, радиоактивный пепел сожженной навсегда жизни, но Семен сейчас лишь улыбнулся в ответ этим мыслям.
   Ветер нес жизнь — новую, яркую, вместе с чарующими, неведомыми запахами, будоражившими измученное сознание и вызывавшими состояние легкой эйфории.
   Семен вдохнул полной грудью, чуть ли не физически ощущая, как переродился заново; прошлая жизнь, словно старая кожа, слетела, превратившись в лохмотья и рассыпавшись в прах вместе с болью, тоской и страхом.
  Скарм уже ждал его, сидя на низком бетонном парапете, что-то рисуя в пыли сухой веточкой.
  Семен медленно подошел.
   Тот отвлекся от своего занятия и посмотрел на него уже знакомым пронзительным взглядом.
— Я рад снова видеть тебя, Семен,- негромко произнес он и улыбнулся краешком губ.
  Семен не нашел что ответить — тоже улыбнулся, и аккуратно прислонил к бетонному поребрику "Сайгу". Затем, не говоря ни слова, снял порванный защитный костюм и уложил его на бетонный парапет.
   Скарм поднялся, отложив веточку.
— Настало время ответить на незаданные еще вопросы,- сказал он.
  Они медленно пошли по разрушенному проспекту, мимо вереницы проржавевших автомобилей и череды разрушенных зданий. Ветер подтолкнул их в спину упругим порывом, пронесся шелестящим шорохом по изломанному, растрескавшемуся дорожному покрытию, закрутил цепочку маленьких смерчей, и вдруг неожиданно вывел в остовах сожженных машин бодрый мажорный аккорд, приветствуя нового жителя города.
  На бетонном парапете остались лежать аккуратно сложенный костюм химической защиты и автоматическая винтовка "Сайга" как немые символы другой, оставшейся в прошлом, жизни.