ИЗ КНИГИ ЛЮБВИ

Через всю долину, от села до села, то по склонам холмов, то через роскошные луга, пролегала тропинка, по сторонам которой стояли дивные леса, зреющие сады. А выше лесов и выше садов, словно войны, охраняющие эту долину, выстроились тополя-великаны; одежды их сияли в солнечном свете, и можно было смотреть и смотреть, восхищаясь их стройностью и предназначением.
                                   Не торопясь, глядя, на окружающую её красоту, шла молодая женщина. Думая о своей подруге, проживающей в соседнем селе, и, представляя, какой неожиданной будет их встреча, она улыбнулась, – ей очень хотелось увидеть и подругу, и её сыночка, которому недавно исполнилось четыре месяца. Она очень любила детей. О своих пока только мечтала.
                                   В какой-то момент она призадумалась о земной благодати, о сложностях жизни. Почему так получается? Здесь и красота, и спокойствие, и желание вечности, а там столько нелепого, сумбурного, безумного. Так думая, размышляя, она вдруг почувствовала, что кто-то за нею следует. Мельком оглянувшись и увидев мужчину, она не придала этому никакой окраски. И всё же, даже не заметив этого, пошла побыстрее, хотя никуда не торопилась, просто, у неё было прекрасное настроение и ей хотелось побыть одной. Чудесная мозаика холмов, завидная сень рощиц успокаивали, душа желала уединения, немного поэзии, немного чистого благодатного света. Идёт себе человек и пусть идёт. У него – своя дорога, у неё – своя.
                                   А человек в это время и не думал о женщине и даже как-то и не замечал ей. Ещё не жаркий воздух был наполнен летостоянием, тропинка, знакомая с детства, радовала, ласкалась, заманивала красотою окружающего мира, хотелось присесть на зелёные травы, погладить их рукою, предаться воспоминаниям.
                                   Мысли его, опережая расстояние и время, уже витали над родным селом. И виделся ему свет самого голубого, самого родного неба, а он поднимается по узкому переулочку к дому, где он родился, где прошло всё его детство.
                                   И всё же, через некоторое время, как-то неожиданно, взгляд его, всё-таки, остановился на женской фигуре, – кусок полена в изгибах и ничего интересного. И вспомнилась землячка, стройная, симпатичная, но всего, то и было, что нацеловались, а потом вдруг расстались и навсегда. И что ещё интересно, – никаких щемящих чувств, никакого сожаления.
                                   И тут он снова  обратил своё внимание на идущую впереди женщину, и выяснилось, что фигура её вовсе и не полено, а, скорее, – тюльпанное.
                                   Так они и продолжали идти, она, чуточку торопясь, он чуточку отставая.
 
                                   Всё было прекрасно. Совсём недавно прошли дожди, но земля успела подвысохнуть, – всё вокруг радовалось, пело, цвело. Летало великое множество разноцветных бабочек, которые, казалось, очень заинтересовались появлением в этих местах человека, и, желая показать своё гостеприимство, кружили над идущими, затем летели немного вперёд, садились на цветы и, немного отдохнув, снова продолжали свою воздушную цветную карусель. А стрекозы вели себе совсём по–другому. Летая очень быстро, они вдруг останавливались прямо в воздухе и, поглазев, также вдруг исчезали в голубом пространстве и больше не возвращались.
                                   Да, всё было прекрасно. И ни кто никого не догонял, и, ни кто, ни от кого не убегал. Скоро половина пути, а они и не пытались как-то сблизиться, заговорить, познакомится.
                                   Да только дальнейшие события стали развиваться совсём иным путём, совсём по иному сценарию, написанным уже кем-то другим, то ли на земле, то ли на небесах.
                                   Впереди красовалась широкая, ярко зеленеющая низина. И, почему-то тропинка шла не в обход, а, исчезнув в молодых травах, продолжалась на другой стороне этого неожиданного мокрого места, посредине которого всё ещё сияла дождевая вода.
                                   Женщина, разувшись и приподняв платье, хотя этого можно было и не делать, но действов  ала она скорее по привычке, инстинктивно и, таким образом, выбрав место посуше,  стала
                               переходить на другой бережок. А мужчина к этому моменту уже почти догнал её и  приостановился, наблюдая за её действиями. Сделав несколько осторожных шагов, женщина неожиданно вскрикнула, замахала руками, хватаясь за воздух и, казалось, мужчина успеет подхватить её, но не хватило всего какого-то мгновения, – она уже сидела в воде вся мокрая, вся в рыжей глине. Поняв, что с ней случилось, и, махнув на всё той же рукой, которая только что не выручила её, и, невесело улыбнувшись, она позволила мужчине приподнять себя. С платья с ног, рук стекала вода, комочки глины, а они глядели друг на друга, немного растерявшись, немного удивлённые обстоятельствами, сведшими их воедино.
                                   Оглядевшись и, увидев зеркало чистой воды, мужчина приглашает незнакомку, чтобы хоть как-то исправить создавшееся положение. Он вёл её, держа за пальчики правой руки, выби–     рая для неё места посуше, хотя и это уже было не к чему. Они шли, и думать не думали, а как будут смывать эту бессовестную глину. Подойдя к чистой воде, мужчина определил место для дамы, а сам, набрав горсть воды, сначала лил ей на руки, пока они не стали чистыми, затем отмыл ей локти, затем колени и выше. Куда же подевалась недавняя незаинтересованность? Прикасаясь к горячему телу, обжигаясь, он и сам загорелся и был этим смущён, но изменить что-либо… было не в их силах.
                                   Вымыты её красивые руки, колени, а как же дальше. И тут женщина, приподняв руки, попросила его: “ Снимайте! Всё равно по-другому ничего не получится”. Он сделал это и … душа его, увидев неописуемую красоту обнажённого тела, ахнула, — плавные изгибы его и в самом деле имели некоторое сходство с тюльпаном, а, может, и со скрипкой, с музыкальным инструментом, под звуки которого, человек, с открытой душой, с нежным сердцем, может и смеяться, и плакать. Но, изгибы то эти, были сами по себе и имели  свою необыкновенность и своё изящество. И они продолжали это неожиданное  и необычное купание.
                                   Вода была тёплой и, само собой, очень приятной. А ему было приятно приносить её понемногу в своих ладонях и лить, и лить; ей –  ощущение бегущей по  телу струи, прикосновение его рук. Перед ним стояла, просвеченная светом женщина, и он смывал, и смывал, уже совсём не существующей грязи, и  ему ни как не хотелось, чтобы  вскоре всё это закончилось. Она, оказавшись полностью во власти любви, когда ей очень хотелось его рук, что так нежно продолжали поглаживать её тело, хотела того же. Заглянув в её глаза и, увидев, что она полна желаний, он стал поглаживать её бёдра, ягодницу, лобок. Делая это, он видел, как она расцветает, как тело её наливается любовью, и он поцеловал её. Сначала нежно-нежно, потом сильно и страстно, –  она вся прижалась к нему.
                                   И тогда он развернул её, а она, ухватившись за ствол молодого деревца, пригнулась, и  он вошёл в неё с таким огромным удовольствием, чего такого никогда с ним не случалось
                                   Вы улыбаетесь. Очень хорошо. Но знайте, – какая у вас сейчас улыбка, токовы и вы сами.
                              Так что будьте осторожны в своих суждениях.      
                                    А я должен сказать: это не было той грубой страстью, какую мы иногда видим между людьми, – преобладали человеческие чувства, обоюдное желание любви, а если  и было что-то ещё, то только как дополнение ко всему доброму и светлому, что было в каждом из них.
                                    Она плакала и смеялась. Она обнимала его и целовала. Она была счастлива. Она чувствовала, она знала, что это её судьба, на веки веков
                                    Они отошли немного в сторонку, и присели в тени большого куста. И долго сидели, и долго смотрели в глаза друг другу и видели новый свет новой жизни. И так засмотрелись, что  и о поцелуях позабыли, а когда вспомнили, – не могли нацеловаться. Её медовые губы притягивали и притягивали, а красивые груди всё ещё смущали, хотелось к ним прижаться и тоже целовать.
                                    А платье её, уже подвысохшее, трепетало на ветках раскидистого клёна, и было видно, как балует с ним ветерок, и было слышно, как позванивают, поблёскивая, листья.
                                    Сделав из мягких трав себе ложе, они улеглись на это зелёное покрывало, и продолжали любоваться друг другом. И казалось им, что нет никого на земле счастливей их.
                                    Он видел в её глазах радость небес, она – океан любви. Он разглаживал волосы её, как золотое счастье своё; она, поглаживая тело его, чувствовала величайшую близость. Ему хотелось её губ, и она была этому рада.       
                                     Он загляну в глаза её так глубоко, что тело её затрепетало; она взяла его драгоценность так нежно, так сильно, что сердце его задыхалось. “ Откуда ты, дитя моё?” – спрашивала она завораживающим голосом, и повела его в царство своё, ибо быть ему царём и знать её царицей.  ''Откуда ты, радость моя?” – Продолжала она ворковать. А он входил в неё всё глубже, всё радостней, и, сливаясь с её любовью, любил её всё сильней и сильней. ''Откуда ты, Бог мой?” –  Говорила она, и всем телом ему отдалась.
                                   И тогда исчезло всё: И небо, и океан, – остались только Он и Она. Он и Она. Их Страсть. Их Любовь…
                                   Взявшись за руки, они шли по той же тропинке. Как их дороги сошлись, так же могли и разойтись. Но этого не случилось. Я не стал гадать об их дальнейшей судьбе, а взял и заглянул в Книгу Любви и увидел там их имена