ЭТОТ ОБЫКНОВЕННЫЙ НЕОБЫКНОВЕННЫЙ МИР

ЭТОТ ОБЫКНОВЕННЫЙ НЕОБЫКНОВЕННЫЙ МИР
 
 
 
                                  Я люблю лес. Его зелёное море листвы, согретые солнцем цветущие поляны. Рассказывать о нём можно бесконечно, так безгранична красота его. Находясь в лесу, можно радоваться нескончаемо; можно печалиться, не имея печали, а слова, рождённые под его небом, божественны, и писать о нём хочется светом, вплетая слова в лесные звуки, в музыку леса.
                                  Жизнь человека и жизнь леса часто соприкасаются, но может случиться и так, что – соединяются. И тогда человек и лес становятся очень близкими надолго или навсегда…
                                  А вам приходилось когда-нибудь работать в лесу?  Вы знаете, что это такое?
                                   С первого взгляда это – роскошная работа: птицы поют, травы на любой цвет, цветы сами к рукам тянутся, — красота! Вдыхай её полной грудью, радуйся. Так и я думал и – пошёл в лесники. В лесу и в самом деле прекрасно, если выбрал это место для отдыха. Если же для работы, то всё окажется не так ярко, не так восхитительно, дел по самые уши, а зарплаты почти никакой. Деньги, деньги…? Но их никогда не хватает. Сердитое начальство?  Что ж, перетерпим.
                                 Теперь можете представить, в каком положении оказался я: ни денег, ни друзей – товарищей, ни одного работника, — один на весь лес; сам себе и работник и начальник.
                              Правда, случалось, уговоришь кого-то, помогут, за сено или другие,  такого же рода,
                              «лесные поблажки».
                                  Но однажды Бог послал мне настоящего работника. И даже то, что он был глухонемым, нам не помешало найти «общий язык» и вскоре мы стали понимать друг друга легко,
                              с полунамёка. 
                                  Я часто захаживал  к его родителям. И когда они попросили взять Виктора поработать в лесу,  обрадовался, — мне в то время  нужен был помощник; теперь я смогу выполнить срочные работы, он, — что-то заработает и хоть как-то отвлечётся от своих трудностей.
                                 За что судьба так наказала его, не знаю, ведь до восьми лет он развивался нормальным ребёнком, потом что-то случилось. Я понимал его состояние и, безусловно, мне хотелось
                              как-то  помочь ему.
                                 Уходили в лес мы очень рано и работали там до солнцепёка. Потом, уставшие, бросались в высокие травы и долго лежали так, давая хоть как-то отдохнуть потяжелевшим ногам и обессиленным рукам. Лежишь, а глазами наблюдаешь, как, почти  не замечая нас,  живёт другой, необыкновенный мир букашек, мотыльков и ещё какой-то живности, которые непрестанно куда-то торопятся, имеют своё непременное дело. 
                                  И тут меня отвлекли воробьи. Совсём,  рядом на колхозном поле росли подсолнухи, и там
                               они устроили себе пир,  и он, как и у людей, часто переходил в драчливость, — было на что посмотреть. Приподнялся и Виктор.

• Ну, как, — показываю  ему, — отдохнул?


• Да, — кивает он головой. И, улыбаясь, тоже стал смотреть на этих  во многом

интересных птиц.
   А в это время над лесом, над широкой долиной, распластав огромные крылья, кружила пара коршунов. Понаблюдав за ними, я снова вернулся к воробьям, которые всё так же шумели, то ли чему-то радовались, то ли вся эта шумливость уже давно была заложена в их природу и они исправно исполняли её. И всё это: и бегущие букашки, и чирикающие воробьи, и птицы в высоком небе, — как эпизод, как картинка из обыкновенной лесной жизни, и в то же время было в этом что-то необыкновенное, непривычное нашему повседневному взгляду.
   Вдруг передо мной у самых глаз пролетела бабочка. Наблюдая за её полётом, я увидел другую, сидящую на цветке, — она «умывалась». Я осторожно подставил под её передние ножки свои пальцы и стал «приглашать», — она тут же оставила цветок и перешла на мою ладонь. Этому «колдовству» я научился давно, а Виктор, как я понял, видел такое впервые.
Он, пододвинувшись поближе,  смотрел на всё это широко -  открытыми, полными
удивления глазами. Увидев другую бабочку, показал ему: делай как я. Он попробовал,  и у него всё отлично получилось. Он радовался, как дитя. Наблюдая за ним, я понимал: для него это – чудо, маленькое чудо на его ладони.
   И тут случилось совсём неожиданное: откуда-то появилась ещё одна бабочка и сама,  без   «приглашения», присела рядом с той, что уже была  у Виктора на ладони. Она во многом отличалась от первой, -  покрупнее, а её большие белые крылья имели интересный замысловато – загадочный рисунок.
Первая бабочка тут же у               летела, и мы полностью переключились на новую гостью.
   Жизнь у Виктора была непростой. Зачастую, скучная, переполненная безразличием ко многим её сторонам. И вдруг она просияла, заиграла красками и, если хотите, вдохновением. Он увидел, что жизнь всё-таки есть, и, что она продолжается и за его мироощущениями  и, что она – прекрасна; вот та наполненность, которой ему не хватало. 
   А бабочка, прохаживаясь по ладони, остановилась и стала смотреть своими чёрными точками-глазёнками прямо в наши глаза. Это вызвало в нас необъяснимое ощущение не только чего-то необычного, но и чего-то высокого. Такой взгляд. Такая осмыслённость. Я –
уверен: во взгляде этом была любовь. И мы восприняли его только таким образом. И вдруг
она стала выделывать какие-то па. Что  это?.. Неужели?.. Да она танцует!
   Затаив дыхание, забыв, про всё на свете, мы глядели и не верили своим глазам, — разве такое возможно?
   Натанцевавшись, подойдя к краю ладони, бабочка снова стала заглядывать в наши глаза, а потом, чуточку погодя, начала сама себе хлопать крыльями. Как? Она и это умеет! Нашему восхищению не было предела. Я – видел! Я – слышал! Я тоже захлопал в ладони, показывая Виктору на то, что сейчас происходит. Он понимал, лицо его сияло.
   И тут я увидел других бабочек, – их было много, и они кружили вокруг нас, и в своём полёте, на какое-то мгновенье, касались то меня, то Виктора.
   Так они летали ещё минут пять, а мы стояли в самом центре их ликования, в самом центре открывшегося нам мира.