Глава 3 детство Юленьки

 
 Весь мир трёхлетнего пса, Джульбарса, был ограничен небольшим пространством от будки до забора. Особого интереса у него не вызывали не воробьи которые нагло склёвывали остатки собачьей еды, ни надоедливая трескотня сороки, которая тоже прилетела на пиршество,  старалась загнать собаку в будку. Она завидовала лёгким воробьям, которые могли быстро вспорхнуть при первой же угрозе со стороны пса, сорока могла  тырить пищу, только когда Джульбарс, уходил в будку.
 
Сегодня, по-видимому, ей ни чего не перепадёт.  Пес не уходил, он,   лениво прищурив глаза иногда встряхивая левым ухом от кусачих и назойливых мух, чего-то ждал. На  залитом   утренним  солнцем дворе – вот-вот должна появиться девочка.
 
 
 
 Она чинно с охапкой игрушек, то и дело, роняя, что-нибудь,  проходила во двор с южной стороны и начинала игру.
 
 
 
Джульбарс не подозревал, что за ним ведётся наблюдение – беспокойный взгляд Анны наблюдал за псом из окна аптеки, а  Юля постоянно кидала ласковый взгляд и шептала, — Джульбарсик, привет,  мне нельзя к тебе подходить, мама думает, что ты злой, но ты хороший я знаю…
 
 
 
 Она играла в мяч,  отбивая   его от  кирпичной  стены  дома и говорила считалку,
 
  — я знаю пять имён девочек: Юля, Аня, Маша… — или, — я  знаю пять имён собачек: Жульбарс…
 
На  этих словах Джульбарс вскидывал взгляд, и еле заметно вздрагивал хвостом.  Ему было приятно слушать голос девочки,  наблюдать,  как она играет:  разговаривает с куклами, рассадив их на аптечные ящики.  Юля устроила возле завалинки целую квартиру -  положила под ноги большую картонную коробку, обставила ящиками,  импровизировав стены, двери в дом при этом разувалась перед входом,  изображая хозяйку.
 
 
 
Солнце к обеду сильно припекало, и  причиняло собаке боль в отёчном левом ухе, раскалывалась голова от этого, но он терпел,  ожидая,  когда девочка сама убежит со двора на обед и появится только вечером, когда солнце перевалит за крышу дома на западную сторону.
 
Отит,  развившийся из-за ушного клеща, время от времени очень беспокоил собаку, больно было трясти головой и даже простые движения отдавались в её  левой стороне. Молодой возраст и сильный иммунитет справлялся до сих пор с воспалением, но последний стресс и грубое обращение,  когда его со связанными лапами  в тряской коляске мотоцикла привезли в этот двор, спровоцировало новую вспышку.  Он иногда тихо поскуливал и заваливал голову на бок.
 
 Когда девочку позвали на обед, и она убежала, помахав собаке ручкой, Джульбарс гремя цепью,  медленно перебрался в  будку.
 
 Во двор вышла Анна с  посудиной в руках, собираясь вывалить собаке остатки обеда.  -  О о! Да ты ничего не съел, посмотрела она в его кастрюлю и  на будку,  — собака не рычала как прежде и не подавала ни каких признаков.  – Заболел, что — ли? Жульбарс,  ну ты чего не ешь, что с тобой,  псина? 
 
 
 
 В тот день,  когда муж вывалил на пол нечто замотанное и запеленатое в брезент,  - Анна в душе сильно расстроилась, она не могла видеть,  как издеваются над животными, но вместе с жалостью к собаке был и страх. Михаил рассказал, что пёс очень злобный и покусал собственного хозяина. – …  Анька, смотри,  чтобы Юлька не лезла к нему, и нечего его приучать к себе, я знаю ваши нюни! Он должен быть таким же злым, а то бошки вам поотрываю! …
С тех пор прошёл целый месяц, но ничего страшного не произошло —  пес привыкал к новому двору, и агрессия его понемногу утихла, никто не тыкал в него рогатиной, не загонял в будку и даже не повышал голоса.
 
 
 
На следующий день Джульбарс не выходил из будки даже к Юле.  Анна тайком от мужа осмелилась,  подошла  и заглянула внутрь. Пес лежал,  положа голову на лапы, с закрытыми глазами и отрывисто  дышал. Анна протянула руку и потрогала сухой потрескавшийся нос, поняла,  что у собаки жар, провела ласково по голове, от чего в районе левого уха пес резко дёрнулся и  взвизгнул.
 
— Ухо. Понятно, ну ладно, ладно, собачка, потерпи. Что же с тобой делать?
 
Пёс не проявлял агрессии, смотрел умными полуприкрытыми  глазами, возможно ожидая  помощи, чего от людей он ещё никогда не видел.  – да ты и правда не злой ласково уговаривала Анна собаку, ну ничего, сейчас что-нибудь придумаем, чистить ты конечно не дашься, я думаю, может,  дашься мази тебе заложить в ухо…
Она ещё долго разговаривала с собакой осторожно,  медленными движениями прикасаясь к псу то с правого уха, то почёсывала под челюстью, стараясь расположить к себе пса. Юля стояла поодаль, с тревогой наблюдая за мамой.
 
— Мама, ему плохо, он что заболел, он не умрёт?
 
— Да у него ушко болит, надо помазать мазью и всё пройдёт.
 
— Мама, давай я помажу, он меня знает.
 
— Нет Юленька, давай вместе, я попробую выдавить ему в ухо мазь из тюбика, а ты будешь с ним разговаривать, хорошо?
 
— Хорошо,  — обрадовалась Юля, что может помочь собаке.
 
Анна сходила в дом принесла два тюбика мази  — тетрациклиновую и синтомициновую, миску с водой и стала выманивать собаку из будки, подставив ему воду и медленно  отодвигая,  когда тот потянулся напиться.
 
Жульбарс  с опущенным хвостом  слегка покачиваясь,  выбрался из будки и жадно стал лакать воду. Юля села на корточки и стала уговаривать пса, чтобы он потерпел, и что ему будет совсем не больно.
 
Пока Юля отвлекала его внимание, Анна бережно  отвернула больное ухо, и не дотрагиваясь до него,  плавно выдавила мазь внутрь. Джульбарс косился на её руки, но и девочку не упускал из вида, вслушиваясь в её ласковые нотки.  Прохладная мазь на секунды облегчила боль,  но мешала,  причиняя глухоту.  Псу  захотелось тряхнуть головой, он тихонько заскулил,  наклоняя  голову набок, пытаясь почесать ухо лапой.
 
  — Мама, он чешет ухо – всю мазь сотрёт!  — испугалась Юля.
 
-  ничего, пусть почешет, главное мы с тобой уже сделали, это даже хорошо, мазь попадёт во все щелочки в его больном ушке, и завтра он начнёт выздоравливать. А завтра ему не будет уже так больно, попробуем это ухо почистить.
 
-  А что Собаки тоже должны чистить уши? – удивлённо хлопала глазёнками девочка.
 
— Конечно,  — утвердительно кивнула мама, взяла Юлю за руку,  рассказывая,  как важно чистить  уши детям собакам и кошкам,  увела дочку в дом. 
 
 Дождавшись, наконец,  когда отец заведёт мотоцикл и уедет утром на работу, Юля  выбежала на улицу и  первым делом бросилась проведать Джульбарса.  Вид у него был довольно бодрый и весёлый, если не считать слипшейся жирной от мази шерсти вокруг больного уха, он уже не тряс головой и даже не взвизгивал, когда девочка погладила его. Юля потискала пса за шею, и помчалась к маме сообщить радостную новость. 
 
 
 
  Мама Серёжи работала в   клубе контролёром – все вечерние сеансы он смотрел вместе с ней или сидел весь фильм в кассе. Иногда он забегал за Юлькой и звал собой на сеанс с маминого разрешения,  прибегал запыхавшийся, пока она ждала его на тротуаре.  Юля  говорила: « у мамы спрошу». А мама в очередной раз говорила,  – нет.
 
 
 
  На экраны вышел фильм « спасите Айболита». Серёга смотрел его уже второй день подряд, и  уговорил Юлю уйти без разрешения. Весь сеанс девочка смотрела не так на экран, как переживала -  что будет дома ей за ослушание?
 
 
 
 Отец навис  грозной тучей,  сжал до боли руку и  выдернул её  из сиденья как пушинку–   в кинозале ещё шёл фильм ( Фрунзик Мкртчан с Быковым — Бармалеем продирались через болото).
 
 
 
 Мама, поджав губы,  смотрела с укоризной. Отец снял ремень, стащил штаны и несколько раз угостил по мягкому месту.
 
 
 
 Юльке хотелось выдержать и не зареветь, не показать свою слабость. Было какое-то геройство и протест в её терпении. Потом когда мама, подошла к ней чтобы пожалеть уже перед сном у  постели, Юля уткнулась в подушку, задержала дыхание и замерла,  чтобы мама не услышала её всхлипываний.
 
***
 
Мать Джульбарса была дворнягой местной помесной рыжей масти, отец, сорвавшийся с цепи – кавказец.  Всю свою жизнь Рыжуха  добросовестно сторожила котельную, вместе с наполовину глухим,  контуженным на войне  стариком Прохором.
 
 
 
 Они проводили долгие зимние вечера вместе, у жаркой топки, Прохор зимой работал истопником,  а летом сторожем. Дома его никто не ждал, жена давно померла, дети разъехались кто куда, и единственной собеседницей и слушальницей его скудных рассказов стала Рыжуха. Впрочем,  Прохор и сам не знал, с кем он беседует:  с собой, с собакой, или с умершей женой -  то и дело, попрекая её, что бросила его одного на старости лет.
 
Работал он не из-за денег, а от скуки и тоски, силёнок ещё хватало. Всё, что оставалось ему, это воспоминания о прошлой войне которую он прошёл танкистом до самого Берлина, да нелёгкий труд механизатором в совхозе. Семью он вспоминал редко, да и вспоминать было нечего, не ссорились,  да и  не любились они с женой чрезмерно,  иной раз и словом не обмолвятся за целый день: Марфа понимала его по мимике, по жестам, иной раз подумает он  что-нибудь или потеряет,  а она уж подаст. На рассвете встанет на пахоту собираться, а она уж на ногах -  и в поле обед принесёт, а как раны боевые ночью начнут ныть, глаза откроет  — Марфа с компрессом стоит в ночной рубахе с распущенной косой. И всё молчит, только когда померла, почувствовал Прохор, что дороже её и нет ничего на свете, как Буд-то себя закопал он вместе с Марфой.    
 
Рыжуха была  небезразличной слушательницей. Иногда Прохору казалось, что собака всё понимает, настолько умные и понимающие у неё были глаза.  Если он жаловался собаке на свою одинокую жизнь, она поскуливала,  сочувствуя хозяину, если же Прохор посмеивался,   рассказывая многочисленные комичные случаи из своей жизни —  Рыжуха смеялась всей своей пастью и весело мотала хвостом из стороны в сторону.
 
 
 
Котельная обеспечивала теплом сельские объекты:   почти всегда пустующую  больницу, детский сад из трёх групп, начальную школу и сельсовет -  работы  не так много -  натаскать угля в бункер и поддерживать огонь в топке, летом же делать вообще нечего, кроме как дважды за ночь обойти все строения,  размёщённые в центре посёлка.
 
 
 
 Рыжуха была его ушами и глазами. Днем она сидела на цепи, а ночью свободно бегала по охраняемой территории,  если появлялись чужие люди, она слышала и чуяла это издалека, давая понять хозяину своим беспокойством и громким лаем, который Прохор ни так слышал,  как видел. В одну из летних ночей по непонятной причине случилось возгорание в больнице,  и собака сильным и протяжным воем подняла на ноги дежурный персонал, когда ещё только начинала наполняться дымом приемная. За такой героический поступок и спасённую от пожара больницу, Рыжуху все зауважали -  регулярно им с Прохором выделялась горячая пища, то из больницы,  то из детского сада. Цены не было такой собаке, если бы,  не одно -  но!
 
 
 
  Каждый февраль, основной инстинкт и природа заставляли Рыжуху забыть все  свои обязанности, любовь гнала её дальше от человеческого жилья, приводя в неистовство всех местных кобелей. О том, что она загуляла, знала вся деревня, особенно ночью, по вою цепных псов можно было определить, где пробежала Рыжуха с собачьей свадьбой – своей свитой. В эту пору, Прохор оставался без помощницы, она не показывалась ему на глаза, только по пустой миске он определял, что она прибегала поесть.  Не любил он  эту пору,  хотя и понимал Рыжуху как женщину.  Когда она покорная с заискивающим видом возвращалась на своё рабочее место, её неизменно ждал выговор от хозяина,
 
— Ну что стерва, нагулялась? Эх, ты шалава, старая дура, — сокрушался Прохор, — нагулялась опять, а куды таперьча  твоё отродье девать мне? Шо, ты думаешь,  мне так нравится топить их, вот тебя бы заставить их утопить, хыть раз!
 
Рыжуха виновато виляла хвостом,  со всем соглашаясь. И снова их жизнь вставала на правильные рельсы до самого мая месяца.  
 
« Ну что, проголодалась? – спрашивал Прохор, Рыжуху,  утирая пот со лба.  – Вот ещё немного и перекусим, -  говорил он,  накидывая уголь в бункер. Рыжуха оживлялась и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу,  подтверждала,  что голодна, но потерпит ещё.
 
После работы они шли к сторожке.  Прохор наливал в  миску супа из прокопченной дочерна кастрюльки, крошил хлеба, выносил еду к будке и,  потрепав собаку за уши,  потчевал, -  давай лопай,  лопай. Рыжуха хоть и тварь беспородная была,  однако деликатная и умная псина – пока Прохор не удалялся в сторожку,  к еде не приступала.
 
 
 
В тот май, Прохор, как всегда на девятое,  помянул однополчан, и ушёл в запой на две недели.
 
Тот срыв,  всегда предсказуемый прощали сторожу, и ставили ему отпуск всегда в одно и то же время в году.
 
 Пока  Прохор заливал водкой свои воспоминания о сгоревших  в танке товарищах, Рыжуха благополучно разрешилась щенками, запрятав их  в подкоп под дровяной штабель позади огромной горы угля. Через день только обнаружил сторож, что собака не показывается на глаза и еда не тронута.
 
  — От, чети тебя задери,  зараза,  - чертыхнулся сторож, -  опросталась гдей-то! – напрасно он её звал… – Ну и черт с тобой, —  осерчал старик, и пошёл допивать початую бутыль,  на третий день, только,  голод выгнал собаку из укрытия.
 
 
 
 
 
Рыжуха сильно похудела, но выглядела очень счастливой,  набухшие соски у неё болтались чуть не до пола. А через месяц весь выводок стал показывать сои любопытные носы на волю, и их возня внутри, скулёж и повизгивание привлекли детей из начальной школы. В основном мальчишки,  пока не видно было сторожа,  гурьбой окружали нору стараясь выманить лакомством щенков из укрытия. Самые смелые сорванцы прибегали к котельной и на каникулах, приносили щенкам печенье, и подружились с хмурым сторожем.  Щенки были серого  цвета, и напоминали пушистых колобков, вскоре они осмелели и вразвалку бегали около котельной, чем очень беспокоили свою нервную мамашу. Прохор вздохнул с облегчением, когда весь выводок кроме одного кобелька,  разобрали. Этого с рыжеватым оттенком и толстенными лапами он решил оставить себе на смену Рыжухе к её  старости.
 
Щенок унаследовал сообразительность и ум от матери,  телосложение от отца, только рыжий оттенок шерсти напоминал его плебейское происхождение, он был хитреньким и пронырливым.
 
  — Как же мне тебя назвать, жулик ты этакий  — рассуждал старик, любуясь угловатым ещё полугодовалым щенком, по всем признакам, он происходил от породистого отца. Прохор разговаривал сам с собой и, ухмыляясь, стыдил мамашу,
 
  — и с кем же ты спуталась, а? Губа у тебя, ить не дура оказалась, да, Рыжая бесстыжая? Рыжуха, радуясь благостному настроению хозяина и, наверное,  гордясь своим отпрыском, весело колотила хвостом по земле.
 
Так Джульбарс стал сначала Жуликом. 
 
 ***  
 
.
 
 Люди появляются на свет маленькими, потом растут, взрослеют, становятся старенькими, а потом…они вновь становятся маленькими, это убеждение родилось вместе с Юлей, она это знала и всё. Пока не умер Саша.
 
 
 
   Тётя Нина пришла поздно вечером, постучала, аптека уже была закрыта, но все знали, что Анна откроет в любое время, если надо и продаст нужное лекарство. По тревожному голосу, Юля поняла,  что случилось, что-то ужасное, и речь идёт о Саше, он стоял рядом с матерью  с белым как  мел лицом.
 
 
 
Что произошло, она поняла  гораздо позже, и это страшное слово  — ботулизм, от которого потом умер мальчик, запомнился ей  на всю жизнь.
 
 
 
Попрощаться с Сашей Анна взяла с собой Юлю, она была не уверена, что поступает правильно, но и оставить Юлю дома и врать дочери о смерти друга она тоже не решилась, потому, что все в посёлке говорили о  страшном отравлении.
 
 
 
Нина растила мальчика одна, он был поздним ребёнком, которого она родила, как говорила для себя, горе её было безмерным —  она сильно кричала,  в беспамятстве цеплялась за гроб, теребила прозрачные холодные ладошки сына …  Картина была настолько тяжёлая, что Анна быстро увела дочь.  Они, молча, шли по улице —  Юля ошеломлённая,  а Анна, роняя обильные слёзы,   огромным усилием сдерживая рыдания.
 
 Юля испуганно поглядывала на мамины слёзы, и боялась спросить — почему так кричала тётя Нина, и куда теперь отвезут Сашу?
 
    
 
В душе маленькой девочки  поселился страх и осознание, что смерть  это самое ужасное, что может случиться, и после неё нет возврата. Детские иллюзии рассеялись, и она стала жутко бояться, что мама тоже может умереть и исчезнуть навсегда из Юлиной жизни. Часто проснувшись среди ночи, она напряжённо вслушивалась в тишину – дышит мама или нет, и только убедившись, что дышит, засыпала снова до утра.
 
***
 
В октябре, начинался отопительный сезон, но погода в Ставрополье стояла на редкость тёплая почти летняя. Прохор, приводил топку в надлежащее состояние, с грохотом отколачивал последнюю окалину от колосников, когда скорее почувствовал, чем услышал какие-то помехи, когда он весь перепачканный сажей выглянул на двор, увидел странную картину: Рыжуха в ярости бросалась на мужика в больничной пижаме, тот смущённо топтался на месте, ожидая, когда Прохор, наконец, отзовёт собаку. 
 
Завгара Митрофанова, Прохор знал уже больше 20 лет, помнил ещё шкодливым и хулиганистым пацаном. Он старше его сыновей был лет на пять, из послевоенного молодого поколения, которое не успело на фронт по возрасту, но довелось ему поднимать страну из руин. Долго он мотался по стройкам и объявился в деревне в 50 годы, быстро пошёл в гору, получив тёпленькое место в МТС. Прохор его недолюбливал, ещё с тех пор, когда работал механизатором, знал, что Митрофанов спекулирует запчастями. Прохору же он  никогда  не осмеливался даже намекнуть на взятку, когда тот ремонтировал свой трактор или комбайн.
 
 Отстроил Митрофанов,  видимо не на зарплату,  хоромы вдалеке от посёлка, подальше от любопытных глаз. Поговаривали, что он разводит свиней,  откармливая их ворованным совхозным зерном, только за руку его никто не ловил, за высоким забором его усадьба, охранялась цепными собаками.
 
— Здорово дед! – громко как глухому проорал Митрофанов.
 
— Здорово, здорово,  — пробормотал Прохор, прицыкнув на собаку. Рыжуха залезла в будку, но и оттуда продолжала недовольно рычать.
 
Гость,  натянув на лицо дружелюбие, протянул Прохору руку, и стал объяснять, как оказался в больнице. Прохор рассеяно кивал головой, всё время, поглядывая в стону котельной —  надо было довести работу до конца,  и он с нетерпением ждал, когда, наконец, незваный гость отправится восвояси.  Не добившись от глухого старика внимания, Митрофанов  заметил  щенка, и спросил —  не хочет ли  дед отдать его в хорошие руки. Когда до  Прохора дошло,  о чём речь,  он   отрицательно мотнул  головой, и жестами показал, финиш – некогда,  разговор окончен.
 
 Митрофанов, пролежал в больнице две недели, и каждый день стал наведываться в котельную —  задабривал Рыжуху, приносил ей:  то котлету от обеда, то сосиску и всё время играл с Жуликом, приговаривая, —  Джульбарсик.  Он ещё дважды безрезультатно пытался уговорить старика,  предлагая ему деньги, его опытный глаз сразу определил помесь  кавказской сторожевой в неуклюжем и угловатом щенке.
 
Когда Митрофанова выписали из больницы, исчез со двора и Жулик, никто ничего не видел и не слышал. 
 
*** 
 
Михаил работал электриком в совхозе: работы хватало, менять проводку на ферме, чинить компрессор, или транспортёр. На току  приходилось монтировать новое оборудование, не считая мелких поломок и аварий. На бутылку и запчасти для мотоцикла он всегда мог в совхозе чем-нибудь поживиться. Вот и этой весной поздно ночью он привёз в коляске мотоцикла 2 мешка  зерна в усадьбу Митрофанова. У  открытых ворот дома стоял хозяин,  беспокойно оглядываясь по сторонам, как только мотоцикл проехал во двор ворота быстро закрылись.
 
Мужики в полной тишине внесли мешки в кладовую, почти доверху набитую такими же мешками, отряхнулись, и хозяин впустил гостя в дом,
 
  — заходи Миха, -  сказал он,  — я сейчас собак выпущу.
— А твоя  где? – заинтересовался гость, имея в виду дородную и скандальную хозяйку.
— В город уехала на два дня, сало повезла на рынок.  Да, ты заходи,  в хате никого нет, я сейчас и мы по маленькой, —  осклабился довольный Митрофанов. Он обошёл весь огромный двор по периметру, выдвигал задвижки у всех будок, выпуская огромных собак. Последняя будка была с другой стороны дома, он посмотрел через огород,  удостоверившись, что кавказец вышагивает по длинному тросу, натягивая цепь.
 
 
 
В ту ночь, у Митрофанова, пьянствовали до рассвета. Он проигрывал в карты гостю. И в пьяном угаре поставил на кон свою самую злую собаку  - Джульбарса. Мишка так заинтересовался этим псом, потому, что хозяин  похвалялся  своим методом собачьей муштры, и показал, рваный шрам на руке от самого злобного кавказца -  Джульбарса.
 
 
 
 Прохвост Митрофанов, зря распустил язык по-пьянке —  Миша был не плохим шулером, он втянул хозяина в игру, прикидываясь простачком,  и взял банк, когда наверху оказался Джульбарс. На рассвете  они с трудом при помощи рогатины и палатки спеленали огрызающегося и оглушённого Джульбарса, и бросили в люльку мотоцикла.
 
 
 
Жулик боялся и  ненавидел своего хозяина, в ту ночь,  когда Митрофанов выкрал его из больничного двора, закончилось его счастливое детство. Началась жестокая и безжалостная муштра: побои, цепь и травля взрослыми собаками.
 
В полтора года он превратился в свирепую тварь, ненавидевшую:  хозяина, свиней которых охранял и слышал их визги  в загоне,  собак которых видел издалека, ворон которые надоедливо каркали, усевшись на крышу сарая, ненавидел цепь, и трос по которому бегал.  Весь мир он видел, через налившиеся кровью глаза и он был для Джульбарса враждебным.
 
 Чтобы пройти к свиньям в сарай, Митрофанову приходилось брать рогатину и загонять пса в будку, потом ловким движением закрывать задвижку. Однажды спьяну он замешкал с задвижкой и Джульбарс успел цапнуть его за руку, и рвануть зубами, так, что  пришлось накладывать швы на рану.  С тех пор, хозяин не только укрощал его рогатиной,  но и каждый раз бил,  ожигая хлыстом. Если бы цепь хоть раз подвела, то пёс непременно вцепился бы ему в глотку. Эта непримиримость и несгибаемая злоба, в конце концов,  стала пугать Митрофанова, ему мерещились глаза налитые кровью, и зубастый оскал.
 
  После того как он проиграл собаку в карты,  даже почувствовал облегчение, как будто гора свалилась с плеч