Ретроспектива

Иван Иванович еще издали увидел Модеста. Тот сидел на лавке, а рядом, у его ног, восседал огромный мраморный дог Рауль. Новый знакомый Иван Иваныча был невысок и жилист. Несмотря на пожилой возраст, в нем чувствовалась сила и еще что-то такое, что притягивало Ивана Ивановича и будило в нем давно забытые воспоминания. Хотя, что еще делать двум пенсионерам, как не выгуливать собак и делиться воспоминаниями…
Фима, справив нужду, села напротив Рауля. Похоже, она так же, как и хозяин, была под влиянием нового знакомого. Тем временем, разговор мужчин перерос в дискуссию. Точнее в эмоциональный монолог Ивана Ивановича, потому как Модест, прикрыв глаза, лишь покачивал головой.
— Значит, не отступали от принципов? – уточнил Модест. – А что за принципы у Вас, хотелось бы уточнить? — Модест повернулся к пенсионеру и, положив руку на спинку лавки, с интересом посмотрел на собеседника.
— Да, какие? Такие! Обычные общечеловеческие! – Слегка вспылил Иван Иванович, но быстро успокоился, уж больно тема замечательная была. – Не укради, не убий. Да, элементарно! Жене не изменяй, ведь и заповедь такая есть — не прелюбодействуй.
— И все? – уточнил Модест. – Вы считаете, что этого достаточно, что бы считаться безгрешным? — Он даже улыбнулся.
— Конечно. Вон, посмотрите на моего соседа, — Иван Иванович дернул рукой в направлении дома. — Только жена за порог, а он уже в дом кого-нибудь волочет.- Лицо пенсионера покраснело и покрылось легкой испаринкой, он достал из кармана платок.
— Да, не завидуете ли Вы, уважаемый? – спросил Модест.
— Я? – Иван Иванович в сердцах плюнул.
Новый знакомый откинулся на спинку лавки и вновь прикрыл глаза, потеряв интерес к разговору. Пенсионер засопел. Он то и дело протирал платком лицо и шею.
— Так ведь и измены бывают разные! – заявил он, сам удивившись сказанному.
— Это как же так? – заинтересовался Модест. – По мне, так измена — всегда измена. Вот, например, — он ухмыльнулся, глядя на Ивана Ивановича. — Живешь с женой, а мысли так вокруг одной дамочки и крутятся, и вот уже в этих мыслях ты ее начинаешь желать, а после и вовсе так далеко заходишь в своих фантазиях, что ни есть, не спать не можешь. И вот страдаешь ты и мучаешься, каждую минуту желая ее. А жену свою начинаешь тихо ненавидеть, потому как кажется, что это она виновата в том, что ты не с той. И живешь ты этой мыслью год и два, а может и всю жизнь. Так что — это не измена?
Иван Иванович вытер вспотевшие руки.
— Так какая же это измена, ведь это так — мечта.
— Мечта говорите? Не-ет — это измена. Вот, если бы ушел от жены и желал бы ту, другую, тогда иной разговор.
— Так это что же, вон пигалица с голым пупом идет, я как любой нормальный мужик заинтересовался этим пупком и что — теперь с женой разводиться?
— Ну, из-за голого пупка, да минутной вспышки может и не стоит, а вот когда к чужой жене начинаешь приставать…
Иван Ивановичу стало не хорошо, словно Модест подглядел его жизнь, без его на то разрешения. Помявшись немного, он засобирался домой.
— Да, ладно Вам, Иван Иваныч. — миролюбиво сказал Модест и посмотрел в выцветшие глаза пенсионера. — Что же вы такой впечатлительный? Ну, подумаешь, понравилась чужая жена, с кем не бывает.
Иван Иванович хотел было возразить, да вдруг, вроде как и сил не осталось. Он молча сидел, глядя куда-то вдаль.

— О, смотрите-ка. – вернул Ивана Ивановича к жизни Модест.
— Что? Что такое?
— Смотрите, вон кошелек. – он показал рукой на полянку. – Видимо девушка обронила.
— Какая девушка?
— Да та, что с пуделем здесь гуляла. Вон она идет.
Иван Иванович посмотрел, куда показал Модест, действительно там шла девушка, ведя на поводке белого пуделя.
— Давай, Рауль, принеси его.
Собака принесла хозяину добычу. Модест посмотрел заговорщицки на приятеля.
— Интересно, что там?
Иван Иванович алчно посмотрел на находку.
Модест не спеша, открыл кошелек и буквально сунул туда нос.
— Ничего себе! – присвистнул он.
— Что там? – заерзал в нетерпение Иван Иванович, ругая себя последними словами за то, что проглядел находку.
— А тут, вот что. – Модест достал на свет божий пачку новеньких долларов.
Пенсионер поперхнулся, он даже представить себе не мог, что кто-то может носить с собой такие огромные деньжищи. Модест посмотрел туда, где все еще была видна фигурка девушки.
— Что делать будем?
Это «будем» обнадежило Ивана Ивановича, что деньги будут поделены.
— Ну, не отдавать же! Сама виновата, растяпа и вообще, нечего с собой такую сумму таскать.
— Так-то оно так, — согласился Модест. – А вдруг, ей эти деньги вот как нужны! — И он прикоснулся ребром ладони к шее. — Может вернуть? – спросил он и внимательно посмотрел на соседа.
Пенсионер ни как не мог расстаться с этими деньгами — он уже знал, на что он их потратит. Вон машина стоит — ремонта давно ждет. А кто поможет? Дети? Ага, дождешься, сами только клянчат «дай, дай», а у меня пенсия не резиновая. Иван Иванович вспомнил, как совсем недавно сын денег попросил, у него, видите ли, проблемы, а у меня не проблемы? Мне вообще ни кто не помогал — да вот жизнь прожил и ни у кого не клянчил. Иван Иванович так разошелся, что не сразу услышал, о чем Модест рассуждает.

— Молодец! Молодец, Раулище! – Модест гладил пса по голове. – Молодец!
Иван Иванович молча наблюдал, как новый знакомый небрежно засовывает находку в карман. Сердце защемило от понимания, что денег он не увидит. Вот так всегда! Пенсионер поджал губы.
— Так, на чем мы остановились? – как ни в чем не бывало, спросил Модест. – Говорите, что не смотря на долгую жизнь, Вам неведомы людские слабости? — Модест посмотрел сквозь ресницы на пенсионера. – Это хорошо. Я бы даже сказал — замечательно, потому как вокруг сплошные воры и обманщики, которые только и ждут где урвать. Только и дожидаются, когда кто-нибудь споткнется, что бы занять его место.
Иван Иванович зябко поежился. Шея затекла, но он боялся посмотреть на Модеста, который никак не мог остановиться.
— Вот, казалось, споткнулся неудачно, а в твоем кресле уже другой сидит. Оказывается, он это место ох, как давно, хотел. А ведь, вроде дружили и, еще как дружили…М-м-да… – протянул он. – Слаб человек, а от того и грешен, так Иван Иваныч?
Не нравился Иван Ивановичу разговор, ему был неприятен Модест, который, как фокусник вытаскивает кролика из шляпы, вытаскивал на свет божий его жизнь. Модест делал это не спеша, словно растягивая удовольствие.

И словно фильм смотрит Иван Иванович о жизни своей. Вот, молодой он и зовут его еще все Ваня, хоть он и мастер в бригаде. А мужики все тертые и шутки у них такие, что Ваня краснеет, но не хочется ему мальцом выглядеть и он брови хмурит так усердно, что и морщина уже залегла. Страшно смотреть этот фильм Ивану Ивановичу, потому что знает, что дальше будет… Не звал он ее, сама с ним в тайгу пошла, а то, что там произошло, так не виноват он — может судьба ее такая. Вот и ногу-то она тогда, как-то нелепо, сломала. Ну, оставил он ее там, так что — теперь и ему умирать из-за этой дуры! Погибла девчонка, жалко конечно… Иван Иванович и лица ее уже не помнил, и как звать позабыл, только помнит, как смотрела она на него, когда он уходил.

— Да, слаб человек, от того и дела его грешные…- слышит он голос Модеста.

Думал Иван, как придет, так сразу на помощь позовет. Но, не успел умыться, как отец ее вбегает. Как был в грязных сапожищах, в комнату прет – мужлан. Кричит на Ивана, что видели его с девчонкой. Иван и сейчас помнит, какие следы тот на ковре оставил. Смотрит Иван то на грязь, то на мужика и так ему противен тот стал в своих сапожищах. И еще руки у него страшные были — ногти поломанные и грязь под ними. Он еще ему, Ивану, по лицу этой лапой заехал. Иван лишь усмехнулся деревенщине, да занялся своими делами.

— Да, слаб человек.
Иван Иванович посмотрел на Модеста. «Кто ты?» — хочется закричать ему, но не может, словно парализовало его, только сознание ясное-ясное.

И опять, как кино… Соседку по даче он хорошо помнит. Имя еще у нее чудное такое было — Мартина. Немецкими корнями хвалилась. Не любил Иван Иванович ее, и мужа ее не любил. Тоже мне — немцы, фашисты и есть фашисты, а у меня дядька родной на войне погиб. Помнит он, как в тот день прибежала эта немка к ним, вся в слезах — мужу говорит плохо. А что я могу сделать? Она ревет, увезти до города просит. А что я ей, такси? Да и жили мы, в отличие от этой немчуры, похуже. Можно подумать — это моя вина, что у меня есть машина, а у тебя нет. Да и не любил их. А немка все ревет, а после, и вовсе, на колени упала и за ноги его схватила. Ладно, о цене договорились, немец-то на продуктовом складе работал. Поехали в больницу, привезли, сдали и к ним домой. Несколько коробок добра он тогда в машину загрузил. Плохо тогда с продуктами было, а эти жируют — фашисты. Последнюю коробку пристроил, за деньгами поднялся, а она вся белая. — Умер, — говорит. — Не приходя в сознание, чуть-чуть бы пораньше…
— Да, слаб человек, — услышал Иван Иванович сквозь слабый шум, который бывает, когда смотришь старые фильмы. – От того и грешит.
Иван Иванович хотел согласиться и посмотрел Модесту в глаза, но увидел лишь белый пустой экран на котором хаотично мелькали черные полосы. Через несколько секунд экран медленно угас.