Зеркало

 

 

Сквозь зеркало, двойник, не я,
Дотронуться пытаясь, тянет руку.
И двойственности муку, как разлуку
Нам дарит немота прозрачного стекла.
 
Прекрасный новый мир. Люди всегда располагали его в будущем. Словно именно время или  местоположение определяло прекрасность окружающего мира. И еще — все более совершенные технологии. Потребности, желания… Человеку всегда чего-либо не хватало.  И это всегда находилось вовне.
Мари с настороженным любопытством вглядывалась в то, что появилось перед ней после снятия упаковки. Внешне это было похоже на обычное зеркало. Мастер  с изящной четкостью  прикрепил новинку к панели стены,  и теперь перед Мари ртутным глянцем, из едва заметной рамки, мерцала бездонная пустота.
Она уже привыкла к любым, иногда совершенно неожиданным новинкам современных технологий. Но реклама этой новинки была завораживающей. Изюминкой являлось то, что продукт был нестандартный. Его работа зависела не от фантазии эргономиков, а от самого владельца. Специалисты по эргономике так старательно выполняли свою работу,  так скрупулезно стремились к выполнению желаний людей, что собственно выполнение желаний уже не доставляло никакого удовольствия.
— Забавно, — подумала Мари, а ведь именно погоня за удовольствием и привела к развитию современных технологий. Привести-то привела, а вот удовольствия почему-то становится все меньше. Нет, она даже мысленно не пыталась критиковать существующий миропорядок. Жизнь была удобна. Удобна для каждого живущего в прекрасном мире. Собственно технология жизнеобеспечения была настолько подогнана под потребности и  даже физиологию каждого члена сообщества, что в сообществе как таковом нужды не было. Умные машины делали все, чтобы человек был свободен для самореализации. Обеспечивалась полная безопасность и защищенность. И, конечно, удовлетворение всех желаний.
Мари нахмурилась. Она вовсе не собиралась мысленно возвращаться к неприятной теме. Да, она давно уже ничего не хотела. Да, ее это беспокоило. Но ведь захотелось чего-то. И она получила это. И привычное разочарование не пришло. До сих пор ощущается любопытство и еще что-то. Странное чувство, совершенно незнакомое. Или просто забытое?
Мари сосредоточилась на внутренних ощущениях. Она замерла, а  зеркало на стене продолжало бесстрастно отражать  в своей глубине тоненькую, изящную фигурку с длинными светлыми волосами, легкой паутиной окружавшими идеально прекрасное лицо девушки. Лицо было неподвижным, только брови были упрямо нахмурены и подрагивали опущенные ресницы.
Наконец Мари вздрогнула и поежилась, словно от холода. Хотя о каком холоде могла идти речь, когда окружающий ее воздух всегда точно соответствовал оптимально необходимой температуре. Страх. Мари, перебирая возможные названия для непривычного ощущения, вздрогнула,  наткнувшись именно на это слова.  Человек ее мира не испытывал страха. Ничто не способствовало появлению такого чувства. Разве что в детстве.
Мари неожиданно для себя вспомнила случай, когда в интернате (в воспитании детей тогда еще сохранялись устаревшие ныне технологии, требовавшие обязательного совместного воспитания) кто-то из сверстников обидел ее.  Она недоуменно пожала плечами. Обида тоже относилась к совершенно забытым ощущением. Но это сейчас. А тогда… Мари смутно помнила, что тогда это чувство было сильным и даже причиняло боль (совершенно невозможное чувство). А еще ей тогда хотелось, чтобы кто-то разделил с ней это чувство, словно это разделение могло прекратить или хотя бы уменьшить неприятные ощущения.
Совершенная нелепица. Каждый человек абсолютно автономен и самодостаточен. Он спокойно может существовать сам по себе, а если и нет, то к его услугам всегда любые технические новинки. Но мысли продолжали течь по непривычному руслу, и Мари вспомнила, как однажды вырастила из крошечной пылинки, доставленной из дальних миров, совершенно невиданный цветок.  Тогда ее переполняла радость, восхищение, гордость. Но что странно, память упорно сравнивала эти два, казалось бы, полярных случая. И, пробиваясь сквозь нежелание восстанавливать давно отброшенную картинку, возникло ощущение, что и радость почему-то тогда тоже хотелось разделить.
Нет. Это уже совсем бред. Мари тряхнула головой, и зеркало послушно воспроизвело вспыхнувшие блики в золоте волос. Интересная новинка перед ней, а она почему-то роется в прахе прошлого. Мари испытала гордость, даже мысленно произнеся это слово. Ведь она была одной из немногих, проявлявших интерес к  старинным бумажным книгам. Немало времени она провела, перелистывая ветхие страницы, в упорном стремлении понять своих предков и обуревавшие их страсти. Все-таки раньше интереснее, наверное, было жить. Только очень много непонятно. Например, любовь. Вероятно, именно  увлечение книгами и способствовало принятию решения о заказе  новинки.
Это изобретение было сделано по заказу Совета. Конечно, Совет – сплошной анахронизм. Кому нужна какая-то координация, когда каждый способен самостоятельно жить? И все  же пока Совет существовал, возможно просто потому, что для ликвидации его нужно было предпринимать какие-то усилия, а никто не хотел брать на себя решение этой проблемы. Совет существовал, и советники почему-то были обеспокоены с растущей индивидуализацией людей. Отчуждение. Так нелепо называли они этот естественный процесс. Будто бы существовала необходимость взаимодействия людей друг с другом. Так, во всяком случае, говорили они. А еще говорили о необходимости разделения людьми своих чувств. Зачем? Внятного логического объяснения Совет так и не дал, вспыхнувшая было по этому поводу дискуссия быстро увяла. Опять-таки из-за отсутствия интереса к теме. Ну, обеспокоены, ну, считают. И что?
Чуть всколыхнувшись, жизнь опять вернулась к привычному течению. Но все-таки результат был. Сейчас Мари как раз стояла перед ним. Эргономики сконструировали прибор, который анализировал личность находившегося перед ним человека и синтезировал представителя противоположного пола, полностью соответствующего текущему состоянию оригинала.
Как это происходит, что это за создание, Мари не знала. Она давно перестала пытаться понять сложную абракадабру формул и терминов, которыми создатели объясняли принципы работы своих изобретений. Да и зачем? Любая техника работала безукоризненно, и любое нарушение работы устранялось моментально. Ну, а инструкции сводились к очень простому объяснению способа включения и выключения нужного прибора. Правда в инструкции, которую Мари держала в руке, было что-то многовато текста.
Действительно. Включение производится кнопкой, расположенной на боковой раме, на уровне руки. Выключение автоматическое. Или по команде «Исчезни». Удобно. А далее добавлено: «Существование «создания» ограничено во времени. После изменения состояния оригинала, «создание» не может существовать в реальном мире и развоплощается». Мари пожала плечами. К чему лишняя писанина, когда все сказано словами «выключение автоматическое»?
Она встала прямо перед зеркалом (так  упорно называла она про себя новый прибор с непроизносимым названием, состоящим из букв и цифр). Полюбовалась отражением. Выбранная Мари для себя форма была практически совершенна и  полностью соответствовала ее вкусам. Ну, а если когда-нибудь и надоест, то всегда можно будет выбрать что-то другое. Как это в прежние времена люди довольствовались единственным природным обликом?
Мари отбросила все колебания, улыбнулась и нажала кнопку. Некоторое время ничего не менялось. Пустота зеркала продолжала фиксировать мельчайшие детали облика  девушки. Казалось кто-то невидимый и неосязаемый пытается проникнуть в самые потаенные уголки сознания. Впитывает, втягивает, всасывает все, что составляло сущность стоявшего перед ним человека.
Потом пустота начала материализоваться, вязко всколыхнулась ртутная глубь. Все плотнее густея, пространство в раме начало менять форму. Поверхность перестала быть плоской, и в ней обозначились черты иные, непохожие на предшествующее отражение. Мари заворожено глядела, как все четче проявлялись черты незнакомца – вылепливалось лицо, фигура. Начал исчезать ртутный блеск, возникло движение, потом вспышка. Мари рефлекторно закрыла глаза.
Когда она их открыла, то поверхность зеркала снова стала плоской, только матовой, словно потерявшей жизнь. А перед Мари стоял совершенно незнакомый человек.  Высокий, сухощавый, с резкими, непривычно неправильными чертами лица. Карие, очень умные  глаза, насмешливый рот. Такие же светлые, как у  Мари волосы. И такой же комбинезон, с мягкой элегантностью повторяющий контуры тела.
Он улыбнулся, насмешка вспыхнула и в глазах.
— Привет, я Джошуа. А ты – Мари?
— Откуда ты знаешь? Мари от неожиданности только и смогла задать этот совершенно глупый вопрос.
— Я о тебе знаю все. Он подошел совсем близко и мягко притянул девушку к себе. Мари давно не прикасалась к другому человеку. Последнее время даже сама мысль о возможности прикосновения вызывала у нее идиосинкразию, а весь распорядок жизни совершенно исключал  соприкосновение с другим человеком.
Но это прикосновение не было вторжением в запретные границы. Оно скорее было похоже на слияние. Словно Мари встретилась с давным-давно потерянной, почти забытой частью своего Я, и это прикосновение вернула полноту, законченность всей ее сути. Это было не только непривычное, но и непередаваемое ощущение. Словно даже попытка облечь его в слова стала бы предательством, уничтожением этого  состояния -неуловимого, скользящего по грани чувств и сознания .
Мари и не пыталась. Была она и Джошуа. И трудно было определить – она ли растворялась в Джошуа или Джошуа растворялся в ней? Говорили они или просто обменивались мыслями? Она даже не могла разграничить чувства. Наслаждение, вспыхивающее в ней  каскадом мимолетных искр и одновременно длившееся бесконечно. Было ли оно в ней или она слышала, чувствовала, видела его наслаждение? Неисчерпаемая многогранность оттенков чувств и ощущений, причудливость мыслей и ассоциаций не могла принадлежать только ей. Это он, Джошуа, беря у нее что-либо, возвращал сторицей, постоянно добавляя все новые модуляции в летящую мелодию ее ощущений. Или их ощущений? Вдвоем. Вместе. Мы. Бессмысленные при чтении старых книг слова вдруг обрели жизнь, плоть.
Так, не разделяя друг друга, они плыли сквозь ткань привычного мира и времени. Потом Мари будет пытаться восстановить хотя бы последовательность того, что они делали, когда были вместе. Но не было цельности воспоминания. Только вспыхивали  отдельные эпизоды.
Водопад где-то в дебрях заброшенных земель. Струи кристальной воды, сплетающиеся в сполохах солнечных пятен. Ослепительный холод брызг, тепло губ, шорох листвы, мягкое прикосновение пружинистого мха.
Костер. Не экзотический антураж элитной вечеринки. Труженик, как стародавние времена готовящий пищу  (где Джошуа достал тогда это мясо? И как сумел приготовить?)  Искры, вспарывающие черное полотно неба и соревнующиеся в блеске со звездами, любопытно вглядывающимися в двух (одного?) сидящих у огня.  Их, наверное, трудно было разделить постороннему наблюдателю. Трудно, как было трудно разделять Мари.
Но ей пришлось это сделать. В память намертво врезался тот эпизод, который ей как раз хочется забыть. Они снова в ее комнате. Пока еще рука в руке, но Джошуа почему-то пытается отнять свою.
— Мне пора – он целует ее ласково, гладит по голове и заглядывает в глаза. Он. Джошуа. Такой родной, знакомый, близкий. Только вот насмешливость исчезла из глаз, и губы сжались непривычно плотно. Мари никак не может понять того, что он пытается ей сказать.
-« Мне пора уходить. Я ведь отражение того, что тебе было нужно именно в тот момент. Ты позвала  меня, и я пришел. Сейчас ты изменилась и я ухожу.»
Эти слова были бессмысленны. В них не было логики. Да, он был ей нужен. Да, она изменилась, но ведь одно не исключает другого. Почему?  Зачем?
— «Обычные ограничения в изобретениях.» Он разглаживал морщинку между ее бровями и втолковывал ей медленно и внятно, словно ребенку.  «Все, что удовлетворило потребности человека должно уходить, чтобы освободить место для нового.»
Джошуа пытался отделить ее от себя. Напоминал о границах, разделявших в этом мире все личности. Он взывал к ее разуму, а разум Мари молчал. Она и сама ничего не говорила. Только мотала головой, упрямо не желая воспринимать никакие доводы. И еще плакала. Она даже и не помнила, плакала ли она вообще когда-то или просто знала из книг, что соленая влага, текущая по щекам называется слезы. Наконец Джошуа взял ее на руки и отнес на спальное место. Устроил ее удобнее не размыкая своих объятий и начал потихоньку напевать, скорее мурлыкать себе  под нос спокойную монотонную мелодию. Под нее Мари и уснула.
Проснулась она от тишины. И еще от ощущения пустоты. И одиночества. Это ощущение – одиночество – которому она когда-то радовалась и которое так тщательно защищала, это ощущение так и осталось с ней. Осталось навсегда.
А тогда Мари пробежала по причудливой анфиладе помещений, составлявших ее жилище. Бежала в надежде пустой (и ведь знала, сразу же знала, что пустой). В надежде, что Джошуа просто куда-то вышел, что вот она отодвинет очередную занавесь, а он там. Рассмеется над  ней, над тем, что она как в детской игре его искала (прятки?) и так долго не могла найти.
Не нашла. Только у зеркала брошена была веточка. Колючки ее топорщатся и вся она чужда законченному удобству жилища. Джошуа сорвал ее в заброшенных землях. Терн?  Он  говорил Мари про нее. Да, верно. Мари тогда не нужно было вслушиваться в его слова, она даже не пыталась как-то  их осмыслить. Просто слушала, как журчание ручья или пение птиц. А ведь он тогда что-то пытался ей объяснить.
«Смотри, какая колючая, — говорил он, — совсем не похожа на то, что вас окружает.»
«Нас, — смеялась Мари, нас». Он покачал головой, со странным сожалением посмотрел на нее и продолжал: «Вы все стараетесь, чтобы вокруг вас было гладко, спокойно, удобно, приятно. Вы убегаете от боли и теряете счастье». В это время искры вспыхнули над костром, и Мари отпрянула от огня, машинально отодвинув протянутую ей колючую веточку.
«Да, — Джошуа тогда усмехнулся, — это не для тебя, это для меня». И он вдруг сдавленно вскрикнул, сжав ладонь.  Мари быстро разняла его пальцы и увидела, что шипы впились в его руку (на серой коре кровь алела ярко). Она так испугалась тогда, что Джошуа постарался всячески отвлечь, увести прочь. Видимо веточка случайно осталась, и вот теперь она была здесь, а Джошуа не было. Именно из-за этой колючей, серой, в ржавых пятнах (когда-то алых) его крови, Мари и поняла. Все. Джошуа ушел из реального мира (так написано в инструкции).
А дальше снова обрывки. Видно домашний контролер вызвал нужного специалиста, привычно быстро отреагировав на потребности хозяйки. Лечение тоже по-видимому не было сложным. Псиэкологи постоянно сталкиваются с теми, кто пытается уйти из прекрасного мира, в совсем уж иной мир. Судя по всему, были еще подобные случаи. Мари не интересовалась этим. Совет вскоре признал бесперспективность нового изобретения для  борьбы с отчуждением людей, мода быстро прошла и зеркало как-то незаметно постигла судьба прочих изобретений. Им практически никто не пользовался.
Мари после «восстановления стабильных личностных параметров» (так именовали это псиэкологи) долго не была дома. А когда вернулась, то запретила домашнему контролеру убирать зеркало, иначе его постигла бы судьба прочих изобретений, которыми долго не пользовались.  Пыталась его включать. Изредка. Не признаваясь в этом самой себе, она все надеялась, что из ртутных равнодушных глубин выйдет Джошуа.
Иногда на призыв ее отражения выходил  кто-то интересный или необычный. Кто-то, чье присутствие, в отличии от своих соотечественников, она могла переносить или даже находить приятным. С одним из них, громадным, словно вобравшим в свою кожу темноту зеркала, она даже побывала в заброшенных землях. Но это было…  Это было словно замена искр от костра механическим сверканием фейерверка.
Джошуа что-то унес с собой из ее жизни. А может быть, сначала дал, а потом забрал. Мари не пыталась уточнить. Когда она думала об этом, приходила боль. И домашний контролер  тут же вызывал псиэкологов. А уж они умели избавлять от боли. Боль была неприемлема в прекрасном мире.
Так что Мари снова окунулась в ритм привычной жизни. Но единственным, что интересовало ее по-настоящему было одно – можно ли вернуть Джошуа. Она даже встретилась с эргономиком из группы создавшей прибор. Он, смущаясь (как все технари при общении с обычными людьми) попытался объяснить ей принципы действия физических законов, по которым был создан Джошуа. Из путаницы формул и специальных терминов Мари поняла только одно – человек никогда не бывает в абсолютно идентичном состоянии, а значит зеркало никогда не вернет ей Джошуа.
Это так разочаровало ее, что она не обратила внимание на слова, сказанные ей вслед. «Это только предположение, конечно. Но есть вероятность того, что если  это будет очень, очень нужно, то он может вернуться». Технарь смущался, особенно от того, что золотистая девушка совершенно потеряла интерес к его словам. Потому и произнес их почти шепотом. А Мари не услышала.
Она по-прежнему, правда все реже, подходила к зеркалу. Чаще всего, при появлении нового создания (не Джошуа), сразу говорила – «Исчезни» и уходила.
Как-то она заглянула в кафе. Пока еще существовали эти заведения, где люди могли увидеть друг друга. Увидеть –да, но не общаться, как было задумано при возрождении этой формы  развлечения. Люди здесь заказывали более экзотичные, чем обычно, напитки и еду. Слушали музыку (каждый свою), даже танцевали (каждый в своем энергетическом коконе). Мари привлекали туда воспоминания. Там она когда-то была с Джошуа.
Она села за столик, положила на него колючую веточку, словно творила магический ритуал, способный если не восстановить, то хотя бы заменить присутствие Джошуа. Машинально сделала заказ и так же машинально начала есть, без определенного интереса разглядывая движущиеся в индивидуальном танце силуэты.
 «Извини, мне казалось я отошел ненадолго» – посторонний голос вывел Мари из забытья. Как всегда, при чуть более, чем необходимо близкой встрече с другим человеком, Мари внутренне сжалась. Она даже не подняла глаза, чтобы взглянуть на незнакомца.
« Если не хочется  меня видеть, я не буду больше беспокоить беспокоить, только заберу …». Мари еще плотнее закуталась в свою отчужденность, чтобы случайная встреча не разрушила ее воспоминания. Незнакомец присел на стул у противоположного края стола, что-то начертил на запотевшем стекле.
«Прощай» – в голосе незнакомца (иди Мари это показалось?) была грусть. Нет. Просто соседство это еще куда не шло, но еще и разговор и эмоции… Мари резко встала и направилась к выходу. На пороге она остановилась. Веточка. Мари сделала несколько шагов к столу, но увидела, что незнакомец исчез. На ровной глади стола тоже ничего не было. Все лишнее убирается моментально. Мари сделала движение, словно собиралась подойти к столу и поискать оставленную веточку, но остановилась.
«Может быть, это и к лучшему. Может лучше, что уже ничего не будет напоминать о нем, кроме проблесков памяти, да и они скоро уйдут». Мари остановилась, а потом решительно вышла из кафе. Она не подошла к столику. Там действительно больше не было колючей веточки. Она не подошла к столику и не увидела, как, исчезая, плакали буквы, написанные незнакомцем на запотевшем стекле         «ДЖОШУА». Плакали, стекая капельками, пока не исчезли совсем.
И снова все было ровно и спокойно в прекрасном мире.