Записки бывшего фермера, глава 6

Глава 6. НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ — КУПИЛА БАБА ПОРОСЯ.

Казалось бы, зачем фермерам с целой кучей животных заводить еще и домашних бесполезных питомцев? Но – куда ж без всяких мелких тварюшек.

С детства помню наши многочисленные аквариумы, в которых активно размножались неприхотливые гуппи. Сначала там плавали и «усатые» гурами, и скалярии, и смешные сомики-лорикарии, но, к сожалению, после пожара всем было не до рыбок – коров бы не заморозить.  Однажды ночью вода в аквариумах покрылась тонким ледком, и выжили после такого шока только гуппяшки. Зато каждую весну мы с отцом отправлялись на «охоту» в ближайший пруд, и приносили в банке пару-тройку забавных полупрозрачных личинок тритонов, которых селили в один из аквариумов. Туда же попадали пойманные мной головастики, ручейники с красивыми домиками и прочая прудовая живность. Потом, конечно, все они возвращались обратно в свои канавы.

Однажды мальчишки из соседней деревни притащили нам ужонка. Тонкий черный шнурок с оранжевыми «ушками», он был юркий и подвижный, как ртуть. Мы переоборудовали пустовавший тогда столитровый аквариум под террариум – насыпали землю, поставили корягу и укрытия из коры, и запустили туда змейку. Кормить его приходилось маленькими лягушатами, что создавало некоторые трудности – змееныш оказался весьма прожорлив. Но, к сожалению, он оказался еще и очень скрытен, и большую часть времени дрых под куском коры, переваривая очередной обед. Продержав ужа примерно месяц, мы решили выпустить его на волю – все равно зимой мы бы не смогли обеспечить его живым кормом, да и наблюдать за ним оказалось очень скучно.

Террариум нам вскоре пригодился – сердобольные старушки-дачницы принесли нам птенца коноплянки, «брошенного мамой». Естественно, они даже не подозревали, что взрослые коноплянки наверняка были совсем рядом, и просто не решились подлететь к своему отпрыску, пока рядом с ним топтались люди. Такое вообще часто происходит – увидев якобы беспомощного слетка, люди берут его в руки, уносят домой или пытаются «посадить повыше на дерево». На самом деле, этим они подписывают ему смертный приговор – слетки уже умеют летать и следуют за родителями, которые могут испугаться человека и не вернуться к птенцу. А вот всякие хищники, типа ворон, сорок и обычных кошек, очень внимательно следят за такими ситуациями, и, увидев птенца, с удовольствием им перекусят. В общем, вернуть коноплянку в дикую природу уже не представлялось возможным – тем более, старушки не очень четко помнили место, где ее подобрали.  Пришлось завешивать бывший террариум сеткой – чтобы птица не билась о стекла, и отправляться на поиски мучных червей. Наши коты, конечно, решили, что этот аттракцион с птичкой организован специально для них, и целыми днями сидели напротив клетки, подрагивая от нетерпения и ловко уворачиваясь от летевших в них тапочек. 
Как ни странно, коноплянка выжила, привыкла к мучным червям, творогу и каше, и даже что-то чирикала. Поскольку ее принесли осенью, мы решили продержать ее дома всю зиму и выпустить весной, когда вокруг гораздо больше еды. Надо сказать, птичка в клетке дома – это не только «отдых для глаз» и приятное пение. Чаще это странный запах, необходимость ежедневно отчищать клетку от помета и очень пронзительное чириканье ранним утром. К сожалению, коноплянка не дожила до свободы прмерно месяц, и погибла от какой-то специфической птичьей болезни. Больше всего страдали коты – «телевизор сломался».

В разное время почти таким же образом, как и коноплянка, к нам попали молодой канюк (хищная птица из ястребиных) и ворона. Канюк был красивый, с яростными желтыми глазами и очень неприятным клювом, и в огромных количествах поглощал мясо и крупных насекомых. За те две недели, пока он не оправился и не стал достаточно самостоятельным, я, кажется, выловила в округе всех больших кузнечиков. Потом мы отвезли его примерно туда, где он был найден, и отпустили. Через некоторое время мы услышали, как на его призывное «кии» кто-то откликается, а вскоре увидели, как к парящим в небе взрослым канюкам присоединился третий, более мелкий.
 
Ворону Каркушу мы вытащили из пасти Пуха, нашего кота. Она орала и хлопала одним крылом, в то время как второе было зажато в кошачьих зубах. Пуху не особенно нужна была такая добыча, поэтому он, не сопротивляясь, отдал нам горластое чучело. Каркуша оказалась молодой  и глупой, но со сварливым характером и острым клювом. Крыло ей перевязали, и, поскольку летать она не могла, определили на ферму, в бывшую кроличью клетку. Там ворона быстро обжилась, перестала бояться людей (хотя и не позволяла никаких вольностей), и довольно скоро начала свободно разгуливать среди кур и уток, наводя на ферме свои порядки. Надо сказать, вела она себя прилично, не расклевывала яйца и ни с кем не дралась. Хотя крыло зажило и Каркуша начала понемногу летать, отпускать ее на волю в самом начале зимы было жалко – ворона была совершенно не приспособлена к зимовке. Так и вышло, что до весны она ругалась с курами за место на жердочке и доводила маму тем, что устраивалась на ночлег точно на лампе-«коптилке». Потом на улице потеплело, двери фермы стали открывать на целый день, и ворона постепенно стала улетать дальше и дальше,  а однажды вообще не вернулась. Возможно, она прибилась к пролетавшей мимо стае таких же серых ворон, кочевавших в поисках пищи. 

Самым странным зверьком, жившим у нас, была морская свинка. Ее нам отдала знакомая девочка из Москвы, которой зверушка надоела. Свинья представляла из себя лохматый серый клубок с глазками, не замутненными проблесками разума. Она не узнавала хозяев, не проявляла никаких признаков приручения и постоянно находилась в прединфарктном состоянии. Кроме того, от ее клетки исходил резкий непрятный запах, а по ночам неугомонное создание пыталось перегрызть железные прутья и с грохотом роняло на себя металлическую тарелку-поилку. Я, несмотря на любовь к животным, с легким ужасом думала о том, что будет зимой, когда зверушку придется держать в маленькой бабушкиной комнате, где я жила, когда ходила в школу. Но – к счастью, наверное – случай избавил меня от необходимости проверять это на практике. Летом мы сделали небольшой загон, куда выпускали свинку на день, чтобы она могла вволю пастись на свежей траве. На ночь ее ловили и сажали обратно в клетку. Но однажды вечером про нее забыли, и вспомнили только перед сном. Прибежав в темноте к загону, я не смогла ее найти. Объединенными усилиями мы с мамой обыскали всю округу, но нашли только небольшую щель в ограде. Судя по всему, беспокойная зверушка совершила побег и отправилась на свободу – прямиком в зубы к какому-нибудь хищнику. Мне, конечно, было ее очень жаль, но я быстро утешилась, осознав, что морские свинки не относятся к числу моих любимых животных.

С легким ужасом вспоминаю, как однажды убедила маму взять взрослую таксу. Она жила у наших знакомых, занимавшихся в Москве разведением и продажей породистых такс. Найде не повезло – она была не совсем чистых кровей, и на вязку не годилась, поэтому хозяева решили ее усыпить. Я как раз зашла к ним в гости, и была совершенно очарована ласковой и проказливой таксой. Мама долго не сопротивлялась, хозяева  — тоже, и так Найда оказалась у нас. Первое впечатление оказалось не совсем верным – ласковой Найда становилась только тогда, когда что-то выпрашивала, а большую часть времени она пребывала в истерично-сварливом настроении и норовила всех облаять, а то и цапнуть зубами. Кроме того, она была уверена, что спать нужно на кровати, желательно – под маминым одеялом, уткнувшись холодным носом в голый человечий бок. Часто ей снились сны, и тогда она взвизгивала, тявкала и пыталась прокопать дырку в ближайшем теле своими большими острыми когтями. Стоило кому-то ночью встать в туалет, или кошкам царапнуть в дверь, как она пружиной взвивалась из-под одеяла и разражалась долгим заливистым лаем. Если кто-нибудь спросонья попадал тапком по ней, а не по маме, она затихала, но каждую минуту обиженно тявкала, словно напоминая, что последнее слово все равно за ней. Очень быстро ее переименовали в Кузьму, что, в общем, подходило ей куда больше, чем горделивое «Найда». Зимой она стала мерзнуть, и пришлось сшить ей «шубу», но все равно она отказывалась выходить на снег – два раза в день ее просто выносили, ставили возле сугроба, где она быстро делала свои «дела», не сходя с места, после чего вихрем мчалась домой. Эльса возненавидела ее лютой ненавистью, и, хотя от старости уже еле передвигалась, все равно пару раз успела ухватить Кузьму за шкирку и «пожевать». 
Кузьма прожила у нас два года, вымотала нервы всем домочадцам, и родила щенка от пришлого мелкого двортерьера. Щенок оказался мелкой копией ротвейлера – в масштабе 10:1, толстой, мохнатой и невероятно апатичной. Его истеричная мамаша постоянно пыталась его спрятать, причем прятала на кресле, а поскольку запрыгнуть туда с увесистой тушкой в зубах  не так уж легко, то Мозер (так назвали щенка, в честь инспектора из «Комиссара Рекса») не раз падал на пол. Видимо, удары головой не прошли даром – повзрослев, Мозер так и остался спокойным и флегматичным, и к тому же явно считал себя не собакой, а котом. Когда у моей сестры родилась дочка, Кузьму отдали моей однокласснице, всегда мечтавшей о таксе. Надеюсь, там ей тоже неплохо жилось. Честно говоря, когда счастливая Настя уводила на поводке не слишком переживавшую «Найду»/Кузьму, все в нашем доме вздохнули с облегчением.  А у нас в память о Кузьме  остался Мозер – гораздо более воспитанный, ласковый и морозостойкий.