история болезни

Семёну  Петровичу  Пузанкину  перевалило за 60,  когда в его жизни начались серьёзные проблемы со здоровьем. Правда и до этого здоровье у него  было не ахти какое -  пил и курил Семён Петрович полжизни, да как-то резко бросил.   Но самая главная вредная привычка – обжорство; от этого самого греха и приключился с ним конфуз после 60 лет.
 
Внешности он был самой обыкновенной — не красавец, и при первом знакомстве, даже казался страшненьким – мясистый нос постоянно красный по причине хронического насморка( в кармане Семён Петрович всё время носил капли от заложенности носа, когда нос его настолько привыкал к каплям, что без них он не мог дышать, бутылочки превратились в полулитровые ёмкости, а капли делали в аптеке на заказ); сочные плотоядные губы постоянно причмокивающие при еде -  видно было, что их обладатель лакомка и обжора; толстые щёки, между тем, имели ямочки и родинку на правой стороне;  и лукавые голубые глазки, часто бегающие и разглядующие женские прелести, до них он тоже был ходок до поры до времени.
 Ну а когда эта пора настала, остались только жадные сальные взгляды. Впрочем, в 50 лет он ещё имел вполне бравый и свежий вид -  ни одного седого волоска и  плешинки, хотя волосы поредели,  но ложились, как и в молодости в послушную всегда аккуратно подстриженную причёску.
 
  Он имел привычку -  вышагивать заложив руки за спину, выпятив вперёд и без того внушительный живот, такая манера ходить -  то ли от того что Семён Петрович уравновешивал свой центр тяжести, то ли от того, что он себе казался более важным.
 
 Любил он,  приняв такую осанку,  подойти к незнакомым людям, например,  на автобусной остановке и завести беседу; особенно излюбленными собеседниками у него были пьяньчужки. Неравнодушный к алкашам, Семён Петрович,  сочувственно к ним относился, может, видел себя на их месте в прошлом. Бывает, что денег даст на опохмелку, особенно.  понравившемуся ему собеседнику. Да и алкаши его любили, особенно соседские, а то и со всего квартала  — бегут издалека руку пожать, авось барин расщедрится на бутылку,  а то и самогонки в долг даст.
 
 Не беда, что долги отдавать нечем, Петрович потом на даче припашет или в гаражах обязательно работу найдёт: то бетонировать кому, то теплотрассу стекловатой утеплять,  а то и по плотницким делам. Они ведь не всегда пьянью были, такие умельцы есть, что диву даёшься. Благодетель – Петрович умел дешевую рабочую силу использовать!
 
  — Ну, что брат, надрался ты сегодня, да?  — мог начать так он разговор, а потом… как по маслу журчал его рассказ о нелёгкой его жизни,  бывшего алкоголика. Рассказывал Семен Петрович:  как спился и как его -  многообещающего специалиста,  жизнь опустила ниже плинтуса так, что  не хотели брать даже сантехником.
 Заканчивался  рассказ тем,   как он взял себя в руки, бросил пить, заработал много денег и вылез в уважаемые люди…
 
Рассказ  этот, вроде бы правдивый, уж выглядел как-то браво, как будто не наломал он дров по молодости и  не обрёк детей своих на жалкое существование, сын у бабки, а дочка в детдоме, а выглядел он в своих рассказах,  как Илья Муромец победивший  Соловья Разбойника.
 
После таково припадания на чужие уши, он давал  советы  — как бросить пить -  и гордый сам собою садился в автобус,  прощаясь с новым знакомым.
 
Если же его собеседницей оказывалась не старая или даже интересная особа -  история жизни приобретала другие краски, в ход шли более поздние факты из жизни, и главное, в тему вплетались какие-нибудь влиятельные знакомства, выуживались незаметно у собеседницы её проблемы; появлялись варианты их решения.
 Красивых женщин Пузанкин очень любил, жена по первому браку у него была красавица такая, что ревновал он её к каждому столбу. И брак их,  в конце концов свёлся к дракам и скандалам,  он заливал своё горе водкой,  жена стала прикладываться к рюмке -   спились оба. Остались от этого брака двое детей: старший сын и дочка с разницей в возрасте -  5 лет, когда лишили их с женой  родительских  прав, девочке шестой годок пошёл.
 
Теперь будучи уже немолодым человеком, он с завистью смотрел на женские прелести, бывало, увидит красивую юную мамашу на детской площадке, и делая приятное выражение лица,  начинает умиляться на малыша и вести издалека беседу с ребёнком, подкатывая таким образом, к женщине.
— Это ж,  какой у тебя классный велосипед! Восхищается дедуля. Малыш с гордостью крутит педали, надувает щёчки и начинает дрынькать,  изображая мотоцикл.
— Ну,  надо же, — продолжает Пузанкин, пытаясь разговорить малыша лет пяти, -  и кто же тебе купил такой замечательный велосипед?
— Мама купила,  — отвечает счастливый и гордый,  своим замечательным великом,  мальчик.
— Правда? – делает удивлённое лицо Пузанкин, и спрашивает,  — ох и хорошая, наверное, у тебя мама и красавица? 
Тут хорошая мама начинает улыбаться приветливому дяденьке, совсем не подозревая, что дедушку интересует не малыш, а её прелести. Так начинается приятный разговор с вплетённой лестью и комплементами. . 
 
Если в первый раз общаешься с Семёном Петровичем, то впечатление от этого человека необычайное – такой душка, такой эрудированный, начитанный и главное такой участливый. Обещал, например, со стройматериалами помочь!
 
Или: какой Семён Иванович заботливый и бескорыстный, вот заметил, что малыш в гипсе, и ну расспрашивать да советы давать: к кому обратиться, да где какие препараты достать, а главный ортопед города его лучший друг, сам обещал договориться насчёт приёма.
 
 Или: Ну,  какой же Семён Иванович благородный человек -  узнал, что старикам не дали землю под дачный участок и обещал сам уладить, депутат у нег лучший друг, обязательно добьётся справедливости для ветеранов!
 
 Кому, досок обещал подкинуть, кому шифера, кому хирурга или лора лучшего, и,  везде у него связи и лучшие друзья!
 
Как только он прощался со своими новыми знакомыми,  тут же и забывал о своих обещаниях. Он-то забыл, а люди помнили и иногда лелеяли вновь появившиеся напрасные надежды …
 
Друзья то конечно были у Пузанкина и знакомства тоже… когда то!  Ещё до пенсии были, потому, что он работал начальником отдела  по снабжению на большом заводе… По этой причине и знакомства были.
 
Кому плитку надо кафельную японскую, кому краску. Например в больницу? Пожалуйста!
А вы,  через больничку рецептики на супердефицытное лекарство,  для одного дружка мне выпишите?
А дружок, мне пиломатериалов вагончик подкатит на дачку директору заводика.
А директор заводика потом подпишет наряд: и на кафельную плитку, и на краску, и на шифер.
 
Так вот и делались дела, но всё это было до пенсии, потом его в торжественной обстановке   выперли из отдела – попользовался,  попировал -  дай и другим …
 
 Всё это было  ещё в  Советские времена, когда стройматериалы  достать было невозможно  без блата,  то бишь,  без взаимовыгодного знакомства.
 
Обои  клеились на самодельный клейстер, извёстку покупали у бомжей (они добывали её в карьере вместе с породой), краску тоже -  кто, где мог, в основном на стройках -  малярши таскали баночками, ну,  а про чудеса, которые сейчас в магазинах  — бери не хочу -  Советскому человеку и не снилось.
 
А теперь Семён Петрович, пенсионер — самогонщик и между прочим: от  всё- того же умения вешать лапшу на уши —   председатель гаражного кооператива и не одного,  а трёх.
Лапша лапшой, а три гаражика он заимел!
 
Вот казалось бы, воровством это не назовёшь?  Но,  странное отношение у Пузанкина было к нравственности: у государства воровать можно, а  у него -  ни-ни!
 
 Женился Пузанкин во второй раз, женщина попалась простоватая -  щи варила вкусные, претензий ни каких не имела, детей своих уже вырастила.
 А сын, Пузанкина Витюшка,  жил с тёщей, потому, как первая жена вообще пропала: спилась,  скурвилась да и после того как лишили из обоих прав на детей и пропала.
 
Тёща,  то ли из злости или зависти, что у зятя жизнь налаживается, что бросил пить он и даже богатеть начал,  возьми и натрави глупого мальчишку 14 лет: «Сходи забери ковёр который я вам дарила,  у отца». Залез парень в форточку и забрал ковёр с пола, когда дома никого не было.
 
Когда выяснилось через соседей -  кто,  умыкнул половик бывший когда-то ковром, прилетел Семён к тёще, стащил сына с кровати уже спящего,  надавал оплеух, а  на следующий день опозорил его на всё училище. Такого позора парнишка не мог снести и полез в петлю, вовремя спасли – снять успели!
А мальчик не плохой рос – тихий, боязливый от детских испугов, когда ещё родители пьяные драки устраивали.
 
Бабушка его взяла на воспитание в опеку, но частенько приговаривала, как бы придавая своему поступку святости,  что дед-то не родной, вот… внука содержим.
 
Парнишка не хулиганил как сверстники, с дружками не пропадал, всё около деда крутился, старался чем-то помочь по хозяйству, чтоб оправдать своё проживание у стариков. А когда в детский дом к сестрёнке ходил, сердечко у него сжималось от слёз её и плача -  просилась сестрёнка домой. Боялся мальчишка, пуще огня, что и его отдадут в детдом.
***
 
Покушать вкусно, Семён Петрович очень любил, на еде не экономил, всегда у него холодильник ломился от мяса и деликатесов. Вторая жена, Прасковья вкусно готовила и стряпухой была отменной, за то и терпел её  — не красавицу и расплывшуюся от времени старше себя бабёнку.
 
Кто-то такое сказал:  все бабы делятся на кухарок и уборщиц.  Прасковья была кухарка, всегда у неё в доме пирогами пахло.
Весной только лучок-батун зазеленеет -  а у неё уж пироги с луком и яйцом;  в сентябре китовая путина -  а у неё: с рыбой  пироги,   рыбка жаренная и в маринаде,  котлетки и пельмешки с лососем.
Вишня да жимолость поспеет первая, а она уже  наварит вареников с ягодой да с творогом заодно.
А нажарит блинов да намажет их маслицем топлёным, а то и нафарширует их мясом с рисом,  да обжаренным лучком – пальчики оближешь!
 Щи варила всякие: и с кислой капусты, и из свежей, и свекольники,  а то по весне как только крапивка да щавель появятся молоденькие -  зелёных щей наварит.
И чего только не готовила для мужа Прасковья, всё просто, но так вкусно, только причмокивает да облизывается Семён. А для супруги лучше нет радости,  когда у мужа аппетит отменный на её стряпню – душа радуется, что угодила.
 Только неряшлива была Прасковья:  вещи за мужем не успевала подобрать, постель часто не заправляла, да и пыль не всегда сотрёт, за то и ворчал на ней муж
.
Вспоминала Прасковья как появился Семён первый раз в её жизни: привела его знакомая с работы, -  прими мол присмотрись, пропадает мужик, а с ним и трёх комнатная квартира… тебе не привыкать с алкоголиком жить -  ( своего мужа Прасковья год как похоронила, всю жизнь пил он и издевался).
Посмотрела Прасковья на него -  молодой ещё,  худой только, смотрит жалобно, родинка на щеке -  авось,  не будет драться, а в благоустроенной квартире ох как хочется пожить,  хоть на старости лет, а эту в деревяшке -  дочери старшей бы -  тесно жить двум семьям.

 Налила она тарелку супа,  молча отрезала большой ломоть хлеба и  стопочку не забыла. У  Семёна  аж,  в горле перехватило -  во рту маковой росинки с утра не было и голова гудит с похмелья, но вида не показал; степенно съел суп и ждёт, что дальше будет.
Постелила баба ему постель,  велела раздеваться, перестирала ему бельишко да и сама рядом прилегла.
Проснулся Семён утром,  а рядом чистые носки заштопанные,  рубаха ещё влажная и портки почищены, на столе завтрак незамысловатый и пять рублей на апохмел.
 
  Так и остался он с Прасковьей, потом привёл её в квартиру, навела она там порядок, побелила стены извёсткой, отскребла полы и повесила занавески.  С того и началась в его жизни новая полоса: бросил он пить к дочери стал наведываться в детдом. Но от одного порока он отвязался, другой нажил -  жаден стал  и с куп на деньги, как будто хотел наверстать всё, что проспал в пьяном угаре за эти годы.
 
На жену частенько ворчал да тупой обзывал, потому, как малограмотная была Прасковья -  иногда могла глупость сказать. Её же это не обижало:  руки не  распускает,  ворчит, а в дом всё тащит:  и мебель новую купил, и сантехнику поменял, денег только не давал.
Да ведь сам всё покупает да платит по счетам, в общем как у Христа за пазухой,  бабёнка жила -  обеды варила да бутылки с самогоном разливала и закупоривала. Бывало,  продаст какую лишнюю бутылку неучтённую и припрячет десятку, а потом дочери деньги отдаёт -  у той тоже мужик пьющий.
 
  Жили они лет 10 в гражданском браке, да бабка, как звал Прасковью Семён, то и дело заводила разговор о регистрации, уж больно ей хотелось узаконить своё пребывание в трёх комнатной квартире. Вода камень точит, а уж баба мужика сможет уговорить  за 10 лет. Знала Прасковья, что погуливает от неё благоверный, но помалкивала, знала что никуда он ни денется от её стряпни, да и соперницы были гулящие девки,  а то и бомжихи молодые, которых в гараж водил Семён Петрович. .
 
Единственный промах в его прагматичной жизни:  отдал он  сам,  в руки гражданской жены половину всего своего добра. А таких планов у него в общем-то не было, да и о смерти он не думал, как все любившие жизнь люди, представлял он, что ещё долго ему намерено… хотя и приговаривал иногда своим внукам, — вот помру,  всё вам достанется.
 
А жизнь он любил, к 50 годам только купил машину, и гордый восседал за рулём, едва втискивая свою тучную фигуру на сиденье. Пузанкин светился от счастья, -  вот ведь только сейчас счастье привалило, всё есть,  а здоровья нет.
 
И жратвы всякой навалом, а что съешь -  изжога и живот постоянно пучит так, что со временем он стал пускать газы не стесняясь, людных мест. Бывало, идёт с бабкой с дачи, на остановку, да как газонёт,  не моргнув глазом, а бабка от неожиданности чуть не присядет,  да начнёт оглядываться — заметил кто или нет. А Пузанкин похохатывает да ещё прибавит, — ну ты бабка даёшь, а та вся пунцовая от стыда.

Его «лучший друг» гастроэнтеролог, Антон Николаевич,  уж предупреждал и советовал,
  — Кончай обжираться Семён Петрович, особенно на ночь.
Печень у тебя некудышняя, а где печень больная там и поджелудочная, не справляется она у тебя, пища не преваривается, вот и газы тебя мучают, а сахар у тебя смотри какой высокий -  сладкое полностью противопоказано.
— Ох и умный ты Николаич,  доктор,  — подхалимничает Петрович, всё умеешь по полочкам разложить да понятно объяснить. Я  и так,  Николаич, стараюсь поменьше есть, да вот бабка, наварит вкусно, ну как устоять? – лукаво улыбается масляными  глазками  Пузанкин.
— Скажи бабушке,  пусть пирожки не стряпает, а кашки тебе варит, и чтоб не жарила, а варила всё  или на пару ещё лучше, да смотри Петрович не шути с сахаром, ты я смотрю курить опять начал. Ох,  беда приключиться с твоим диабетом.
— Да вот машину купил на старости лет, пока научился водить сдал на права нервничал, да и закурил. Брошу, брошу Николаич, не впервой.
 
До того,  как  машину  приобрел Семен Петрович, часто можно было видеть эту упитанную супружескую  пару,  топающую вразвалку по дачной дороге к автобусу. Пузанкин идёт впереди выпятив свой живот,  заложив руки за спину, а сзади плетётся жена с двумя сумками. Семён Петрович всем кивает, приятно улыбается иной раз приветствует издалека. Все его знают, потому, как и в Садоводческом товариществе побывал он председателем, раздавая направо и налево обещания.
 Только со временем люди поняли, что Пузанкин -  трепло, кто втихую посмеивался над его бахвальством и притворным участием, а кто и в лицо говорил ему, — трепач! А ему -  хоть бы что.
Так и жили они с бабкой —   не тужили.
***
 
Дети  к тому времени уже обзавелись своими семьями. Дочка после десятого класса пожила с отцом недолго( забрал-таки он её из детдома)  да и вышла замуж. Уехала жить в другой город, поближе к столице.
 
 Сын тоже женился -  взял девушку из деревни, хозяйственную хлопотунью — Светланочку, любили они друг друга и жили душа в душу.  Не успел Семён Петрович опомниться, как стал дедушкой трёх чудесных внуков от сына,  и,  внучки от дочери.
  Так горд был Пузанкин, что часто стал хвалиться своими внуками, да приговаривать -  мол,  у сына такая орава приходится помогать -  сами то не чего не могут.
Всё это сказанное для красного словца, было полным враньём – нет, он конечно,   любил своих внуков, но как-то на расстоянии, и не без меркантильного интереса.
 Например когда приобрёл аж два участка под гаражи за городом по блату,  Виктор ходил строить их просто выпоняя свой сыновний долг, а ещё потому, что не мог отказать.
-Вот, — говорил отец,  — второй гараж на тебя записал, будет твой.
Сын только головой кивал, знал он отцовскую привычку всем всё обещать и врать, но отосился к отцовским дурным замашкам,  как к чудачествам. 
 Своя семья большая, жена бойкая  работящая, работа есть, счастлив был молодой мужчина, что ещё надо. Да только не любила Светлана свёкра своего — едва терпела..
 
Как придёт Семён Петрович в гости к сыну, зайдёт к внукам в комнату, давай их жизни учить: и всё одно и то же, про свою жизнь по сотому разу. А ещё начнёт приговаривать, -  ваш отец или ваша мать не умеют жить -  что это за жизнь, с копейки на копейку перебиваетесь, вот я … -  и понесло дедушку, не остановить.
 
Светлана видит, что и у детей уже нервы сдают — надоел дед,  приглашает стариков откушать. 
 Напечет блинов огромную стопку, нальёт борща,  да картошки -толчёнки  с гуляшом и подливкой. Дед посмотрит, -  нет мне капусту нельзя – поджелудочная, блинов немного поем.
Прасковья понемногу отведает всего, а Семён Петрович один за другим кидает в рот блины, как будто и не жуя целиком их проглатывает. Смотрит невестка, что стопка почти вся убыла, а свёкр ещё к чаю не приступал -  детям-то ничего не достанется, давай опять уговаривать,
  — может,  что другого ещё поедите? 
Тут Свёкр понимает,  что увлёкся,
  — ну давай,  что ли,  гуляш или что  у тебя там?
Так и наведывался дедушка к своим внукам каждый выходной, потом всем рассказывал, что он им помогает.

Не любила невестка своего свёкра, из-за того,  что унижал он своего сына и болтал всякую ерунду знакомым людям.

 Разрешил отец Виктору хранить в погребе картошку -  дал ключи от гаража,   потом потерял там пачку долларов и обвинил сына, буд-то тот нашёл и взял. Через некоторое время нашлись те деньги, только в другом месте и в другом гараже. После того случая,   просила Светлана мужа -  не общаться с отцом и  не покупаться ни на какие его милости.
Были у неё и другие поводы для такой просьбы – всегда она ловила на себе липкие взгляды свёкра, приходилось терпеть его пошлые откровенные шутки, от которых её тошнило. 
 
Прошло время -  отстрадал от несправедливости сын и простил отца в очередной раз.
 Сколько бы не было у него обид на мать и отца, не мог он забыть из своего детства историю, как отец отвоевал его у болезни. 
 Когда Виктору исполнилось 5 лет, (в июле это было, стояла сильная жара с повышенно влажностью) у него заболела щиколотка на правой ноге– покраснела и опухла — бабки знахарки сказали «рожа»
На глазах нога всё больше и больше распухала, краснота поднялась до колена – Семён в панике.  Объехал он  всех врачей в городе – никто из них не давал благоприятных прогнозов, все хором говорили об ампутации.
 
Остался Семён наедине со своим горем -  врачи настаивают на ампутации, а он не соглашается, только носит сына на руках, слёзы крупные роняет, страшно   представить сынишку инвалидом.
« Господи милостивый, -  шепчет он молитву первый раз в жизни, -  забери мою ногу,  пощади сына!»
 
Посоветовали ему одного старого хирурга на пенсии, говорили, что он в войну некоторым спасал ноги от гангрены.
 
Только этот старик обнадёжил Семёна,  -  можно ногу  спасти, она ещё живая.  Ста процентов нет, есть риск заражения крови.  Если решишься,  делай целую неделю тёплые  водочные обёртывания, но если через неделю краснота не станет уходить, тогда резать
.
Ногу удалось спасти, а сын на всю жизнь запомнил эти  слёзы и то,  как отец прижимая  его к груди и плакал в больницах, не соглашаясь на ампутацию,  были эти отцовские слёзы драгоценны Виктору, заслоняли все его обиды.
***
 
Прошло несколько лет, Семён Петрович продал оба гаража, и тот который на сына оформил тоже. Ссуживал деньги деловым людям под большие проценты, стал приторговывать спиртом -  немало скопил видно Пузанкин, три гаража купил, и,  всё добро его было особой гордостью, нет-нет да похвалится перед родными, и всё приговаривает ,  — умру всё вам достанется.

 Светлана по совету свёкра,  тоже понемногу с каждой получки покупала валюту, откладывала на учёбу сыновьям.
 
 Приключилась беда у Светиной матери, срочно понадобились деньги.   Узнал Пузанкин,  что телеграмма от свахи пришла, быстро смекнул он, что невестка пойдёт баксы менять и предложил свои деньги вдолг. Невестка зная характер свёкра взяла деньги и оставила в залог свои баксы с условием,  что с отпускных через полгода вернёт долг и выкупит баксы -  просила не продавать их до декабря.
 
И надо же было приключиться дефолту в тот год, скакнула цена на доллары с 6  до 21 рубля за доллар.

Таким это стало искушением для Пузанкина… когда принесла невестка в сентябре  деревянные рублики, заёрзал свёкр -  понёс околесицу, что дочери понадобились срочно деньги ей отправил, потом вдруг, спросил, -  а по какому курсу ты мне долг отдашь?
 Посмотрела ему в глаза Светлана, плюнула  в лицо и ушла навсегда из его дома.
 
Так они и рассорились с невесткой на целых 10 лет.  Запретила она детям ходить к деду и деду появляться в своём доме,  мужу сказала,  — узнаю, что ты с этой сволочью общаешься, сразу подам на развод! -  сказала,  как отрезала.
 
Сильно страдал Петрович, после этого инцидента, обидно было ему, что несправедлива к нему невестка,  как же,  столько он помогал им! — похоже он и сам уверовал в свою трепню о помощи. « Не уж-то я не заслужил те несчастные баксы?  — думал он, — да и что там за баксы, тьфу, слёзы одни, даже если они подорожали в три раза, я на спирте в неделю столько зарабатываю!»
 
Не мог спать Пузанкин по ночам -  всё ворочался,  бабке спать не давал, всё вздыхал и вздыхал;  через три дня пошёл к юристу посоветоваться — прав он или не прав.
Юрист спросил, оставлял ли он невестке расписку, что под залог те баксы взял? Ну а раз не давал расписку, значит нечего и расстраиваться, купил ты их и всё, а доказать она не сможет, договора-то у неё тоже нет.
Так успокоился Пузанкин, и перестал ворочаться по ночам, только сыну своему всю обиду выложил.
 
Прошёл год — Светлана поостыла, узнала что муж тайком от неё общается с отцом и смирилась,  закрыв на это глаза;  хотела она доказать свёкру, что нельзя так поступать с родными внуками, грех это и стыд, но раз человек это сам не понимает -  бесполезно доказывать.

 Хотела оградить мальчишек своих от дурного влияния, а дурное оно было с первых дней. Одни только шутки и приговорки дедушки чего стоят.
-  Ну что девок за сиськи щупаете  уже или нет,  — спрашивает дедушка у 9 летних внуков! Или:
— Лопай, лопай – ровняй морду с  ж… — тем же внукам. – Или:
-  Давайте, давайте копайте картошку, яйца будут с кулак! – и так далее, и тому подобное.
***
 
 Курить Пузанкин так и не бросил, а ещё больше курил, сахар у него подскочил и приключилась с ним облитерация сосудов на правой ноге. Начались страшные боли по ночам, нога синела и боли вообще не прекращались, сник Семен и почуял смертушку у горла, врачи развели руками и сказали, — ампутация!
 
Узнала дочка о страшном диагнозе и забила тревогу, -  срочно приезжай папа, здесь есть клиника, я всё узнала -  возможно,  спасём ногу.
 
Взял Петрович все свои немалые сбережения и поехал в столицу. Но спасти ногу не удалось, ушли все его деньги на лечение и протез, через год вернулся он весь седой, поникший и притихший.
 
Весь год, когда Семён Петрович находился в клинике с ногой, с Прасковьей жила её старшая дочь, Надя —   помогала престарелой женщине,  ухаживала за ней, оставив свою квартиру взрослым детям. И так они хорошо устроились без деда,  не нуждаясь в деньгах, не слыша его брюзжание и обидные слова.
 Пузанкин не жаловал  Надежду, да и она его не любила  — мягко сказано. Была он женщиной глуповатой и малограмотной, как и её мать (мать хоть готовила вкусно, а у дочери всё из рук валилось) – сильно раздражала она Семёна и он не скрывая раздражения -  то дурами их с матерью обзывал,  то тупицами.
Прасковья давно на это не обижалась, привыкла,  — пусть себе ворчит, прежний муж бил,  гонял -  из дома убегать приходилось, а этот только обзывает, а когда  похвалит и обиды забываются.  Особенно когда угодишь ему со стряпнёй, ласково посмотрит,  похвалит, — и до чего же ты у меня Паша умелица, а ручки у тебя золотые ни кто так вкусно не готовит, -  прижмет да поцелует в щёку – а много бабе надо  — одно ласковое слово.
Уезжая хоть и забрал он все сбережения, а Прасковью без средств не оставил – распорядился он, чтобы арендаторы гаражей ежемесячную  плату бабушке отдавали  и доверенность на пенсию ей оставил.

Так они привыкли с дочерь за этот год – как сыр в масле, да в тишине, никто вещи не разбрасывает, никто не брюзжит и не орёт, никто не просит разносолов. Накопили они денег, скромно живя вдвоём, что Надежда у себя в квартире все окна на пластик поменяла, ремонт сделала – а тут бац!  Приезжает Семён, -  и закончилось их тихое безоблачное существование. Прасковья уже и не чаяла, что увидит его живым. 
 
 
После такого страшного периода в его жизни, много передумал Пузанкин, вспомнил всю свою жизнь, всё,  что сделал он плохого и гадког в этой жизни.
 Может,  дал Господь ему шанс выкарабкаться да не понял Петрович, курил по прежнему, и объедаться не престал, вернулся и взялся за прежний промысел:  стал опять гнать самогон на продажу.
 
Нога заживала плохо, всё из-за повышенного сахара в крови, перешёл Пузанкин на инсулин, принимал таблетки от повышенного холестерина, и ещё кучу препаратов, но объедаться не перестал, — одна радость в жизни осталась, -  говорил он.
 
 Когда рана на ноге закрылась,  стал Петрович ходить на протезе -  воспрял он  духом и все мрачные мысли рассыпались и улетучились.

«Жизнь прекрасна,  — думал Семён,   наблюдая суетню воробьё, в сидя на лавочке у своего подъезда,  — это ж надо, совсем забыл и перестал обращать внимание на простые вещи – всё деньги, деньги… а там,  в клинике, за прогулку в саду и глоток свежего воздуха полгаража было не жалко. Неужели пронесло! От,  глупые птахи  — скачете,  суетитесь, и я так же скакал  и не заметил,  как жизнь пролетела. А случилась беда и ни какие деньги не спасли ногу…  Ну,  ничего и на протезе ходить можно, а деньги дело наживное, вот оклемался  — теперь за дела возьмусь».
 
 Увидел как-то Семён Петрович на рынке говяжьи ребрышки,  будь они неладны, так ему захотелось варёных рёбрышек, что из жадности купил он 10 кило. 
Наварила бабка ребрышек жирных -  янтарём переливается наваристый бульон. Наелся дед, натрескался от пуза, а ночью начались  с ним такие боли, что хоть на стенку лезь.
Приехала скорая, врач пощупал помял и сказал, что газов много,  от этого рези -  назначил  болеутоляющее, активированный уголь и клизму на ночь.
 Проспал Петрович после клизмы и болеутоляющего 8 часов, а потом опять на стенку полез.

Только третья вызванная скорая увезла его в больницу, прооперировали его и удалили половину тонкого кишечника – застряли у него жирные непрожеванные куски говядины, произошел заворот и необратимое омертвение кишки.
 
Начались для Пузанкина самые страшные дни в его жизни: кушать ничего нельзя,
да ещё на  культе открылась рана. Ни санитарок и нянечки не дозовёшься, Прасковья  сама болеет, сидеть с ним нянчится некому.

Приходил к нему в палату один только сын, приходил каждый день, чтобы  побрить, обтереть и поменять огромную повязку на жирном животе. Из-за толстой прослойки сала, швы плохо заживали, от Пузанкина к вечеру исходило страшное зловоние. Сам-то он давно не имел обоняния, но всем в палате приходилось туго.
 
  
 Обомлела от такого диагноза и Светлана, такого не желала она даже свёкру -  закрутила лихоманка старика, видать спрос с него на этом свете решил Господь взять.
Страшно ей стало -  неужто,   она своей ненавистью навлекла беду на свёкра? Крестится перед образами в церкви,  прощения просит и  помощи у Богородицы за свёкра, просит простить его за все беды и грехи что натворил он в жизни.
 
 Пытается она разобраться в своих чувствах к свёкру:   как же так случилось, что деньги промеж них причиной раздора стали – вроде бы и о деньгах забыла уж давно, и не ставила она их  в жизни на первое место, а и без денег,  как поднимешь деток на ноги?  Не так ей денег жалко  было, как  обидно,  что так с близкими он  поступил. С другой стороны родного отца с детства не видела, а этот -  хоть такой,  да роднился, хоть привирал, да переживал за сына и внуков.
Прошла неделя после операции, сказали врачи, — готовьтесь…
 
Побежала Невестка в церковь, молится отчаянно, слёзы льёт, заказала молебен о здравии -  сорокоуст. Дозвонились до дочери Семёна —  и та во всех церквях заказала молебен  — сорокоуст за здравие отца. Сорок дней священники в церквях по утрам в молитвах будут просить Господа о здравии больного, раба Божьего Семёна! 
 
На следующий день, почувствовал себя Петрович лучше, температура установилась ниже 38, осмотрел доктор и разрешил Пузанкину принимать пищу, понемногу,  начиная с бульона.
 Вечером Виктор пришёл в больницу,  как обычно,  чтобы обмыть отца и сменить бельё и глазам не поверил -  повеселел отец, байки травит с мужиками в палате, попросил протез принести, чтобы вставать;  и бульону куриного.
 
 Лечащий врач, не обнадёживал по — прежнему, объяснил улучшение временным явлением, мол -  бывает такое перед смертью.
 
Но Семён Петрович с того дня мелено стал поправляться, как будто подействовали молитвы. Аппетит появился, всё бы хорошо, только свищи открылись в брюшной стенке,  стало из этих свищей выделяться кишечное содержимое, врачи плечами пожимают -  бывает такое, знать кишка где-то травит.  Кишечник дырявый,  одним словом, а кушать  Петрович не престаёт. Выписали его домой, удивляясь, что всё живой ещё Пузанкин.
 
В одной комнате Прасковья (уж еле ходит), а в другой Петрович;  за бабкой дочь  ухаживает, ворчит и потихоньку проклинает Пузанкина, что живучий -  гад;  а за дедом — сын с внуками.
Пришла и невестка, посидела возле свёкра,  поплакали они вместе и повинились друг другу. Ровно в тот день,  когда выписали Пузанкина,  он стал прадедушкой -  родилась у сына внучка первая и счастлива была Света так,  что не могла и в мыслях допустить,  будто не выкарабкается свёкр, простила ему всё от чистого сердца.
 
На 39 день сорокоуста,  случился с Петровичем инсульт, он не реагировал ни на что, не двигался,  только  хрипло дышал, уставив в потолок глаза,
 А на следующий -  сороковой день к вечеру, тихо  отошёл -  царствие ему небесное.
 
 Всё его имущество отошло Прасковье, прожила она ещё почти год после смерти мужа, и наследницей стала её старшая дочь, Надежда.
 
Если мог Пузанкин Семён Петрович видеть с небес свои похороны, то, наверное, умилялся бы картиной, как стояли возле его изголовья четыре взрослых мужчины сын и три внука: с серьёзными лицами, не проронив слезы.
Только жена промокала платочком глаза, и тихо повторяла, — Семён, Семён, на кого ж ты нас покинул?
 Да сильно причитала и убивалась Надежда -  старшая дочь Прасковьи