"ELLEизиум"

 
 
ELLEизиум
 
 
От автора.
 
Моим друзьям посвящается. Тем, кто всегда борется во имя товарищеского плеча и интересов. Тем, кто никогда не променяет на радости бытия сладкое и свежее слово свобода.
И еще; прочитав эту книгу, они наверняка бы убили меня.
Я не серьезно, конечно.
 
                                                                                                                                       
Мой роман слишком краток, чтобы быть историей жизни. Мой роман слишком примитивен, чтобы быть бестселлером. Мой роман собрание противоречий. Мой роман безудержное, бесповоротное буйство. Мой роман бегство от самого себя. Мой роман попытка приоткрыть дверь, за которой братство, таинство судеб и безмерное одиночество. Итак, я начинаю.
 
 
Аннотация.
 
История судеб четырех друзей совершивших авантюрное и дерзкое преступление. Скрываясь от властей, они натыкаются на благополучный с первого взгляда пансионат, который на деле оказывается приютом человеческого сознания.
 
 СОДЕРЖАНИЕ:
 
 
 
Ничто не может быть чудесней                                                                       2
Предыстория                                                                                                     17                                «Грабли»                                                                                                            36
СОБЫТИЕ 1. /Armed robbery/                                                                          50
СОБЫТИЕ 2.«Элизиум»                                                                                  70
   Вечер в Friend-room                                                                                       101 
   Разговор с котом                                                                                            116
   Селений. Решение на побег.                                                                         125  
    Комната №9                                                                                                   148                       
    И снова Москва                                                                                             155
СОБЫТИЕ 3. /Friendless/                                                                                   157
    Вильмонт. История проясняется                                                                  170
СОБЫТИЕ 4. Возвращение                                                                               189
 
 
НИЧТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЧУДЕСНЕЙ.
 
 
 
 «Я отвечу на вопрос, о чем же этот
фильм на самом деле. Вы готовы?
Сейчас это произойдет. Я не могу
этого сделать, потому что это
НЕВОЗМОЖНО. Извините».
 
Лаура Дерн. Актриса.
 
 
— Элизиум, где он? Как его найти? — я тряс его за плечи, несмотря на грязную одежду. С нее стекали капли воды, превращаясь в бурую вязкую жидкость. При каждом движении пакли слипшихся волос колыхались, создавая и без того неприятную ауру. Он молчал, так молчат, когда человек не слышит тебя потому, что ему абсолютно похую на тебя и на то, что ты говоришь. Глаза ничего не выражали. Просто пустота. Паническая, вселенская. Я не удержался. Нервы ни к черту. Ударил наотмашь. Уверен, не сильно, но ощутимо. Он сполз по стене. Струйка крови спряталась под подбородком, заросшим густой щетиной. Она открыла дорогу следующим. Ярость плеснула через край. Я стал бить его сильно и отчаянно. Удары тупо сыпались, а он издавал звуки подобные бормотанию. Что-то хлюпало, где-то кричала женщина, ее крик донесся с некоторым опозданием. Кажется, раздался свисток. Кажется, работница метрополитена. Люди засуетились и расступились, пропуская наряд милиции.
 
 
 
                                                          *        *        *
 
 
  Мне иногда кажется, что у меня нет друзей. Это глупо и обидно для них, поэтому я никогда не говорю об этом чувстве. Оно настигает меня будто лавина и день ото дня все хуже и хуже. Но наступает утро, за окном солнце и жизнь прекрасна.  Депрессия? Нет. Просто они не могут быть всегда рядом. ОДИНОЧЕСТВО. Я это понимаю, но забить не получается. Я одинок, несмотря на их присутствие. Я знаю это глупо обижаться на то, что у них могут быть свои дела, на то, что они живут в других городах. Но очень часто я ищу их, а поиск успехом увенчаться не может.  Но это цветочки, я не знал, что будет после.
  Вот сейчас их снова нет, кого, где носит неизвестно.
  Все началось с того, как мы вчетвером совершили один глупый поступок. Я, Чиня, Рутра и Макс. В Москве мы собрались как островки в архипелаг и замутили кое-что. Вернее, не вчетвером, но сути это не меняет. Поступок глуп, и это не обсуждается. Точка.
 
 
 
 
 
 
ЧИНЯ.( Странник).
 
 
 
 
 
«Мои друзья всегда идут по жизни маршем и
остановки только у пивных ларьков».
Виктор Цой.
 
«Нет бабла – не на что выпить,
Есть бабло – нажираешься в хлам.
Нет телки – не потрахаешься,
Есть телка – сплошные ссоры».
Из к/ф. «На игле».
 
 
Этот человек зря считает себя конченым. В нем еще есть потенциал, правда, он сам в поиске его. Тот зарыт где-то далеко- далеко в глубине души и сам ни за что не покажется. Чиня не ловит звезд с неба, он живет примерно как я, но испытывает меньше чувственности к окружающему миру. Имя он получил от великого полководца Чингисхана. А сокращенно  так, как я его озвучил. Внешне он мало, чем выделяется из массы, так же ходит на работу, пьет в кабаках и строит планы на будущее. Последнее ему удается, несмотря на его любовь к Наде. Любовь так похожая на болезнь. Они вместе со второго курса университета, куда нас непонятно как занесло. Прошло уже пять лет, а ясности в их отношениях не прибавилось ни на йоту. Все та же типичная история, он ее любит, она его возможно тоже, но он не соблюдает обязательства, так же как и я. Обязательства у всех свои, но соблюдать их ведь никому не хочется.  Так и живут — Он и Она.  Периодически  Чиня срывается, посылает ее ко всем чертям, рвет все соглашения и едет пить. Естественно с нами.  Мы нисколько не сожалеем об их разрыве, потому, что каждый знает, что через два, максимум три дня все образуется. И он пойдет на примирение первым.  Я тоже так делал, но теперь все.
Дело в том, что Чиня нравится женщинам. В нем что-то есть, какая-то неуловимая нить. Некоторые говорят – харизма. Он не красавчик и он это знает, но его магия невольно действует.  Я помню историю, когда-то давно, году в две тысячи втором, а может в первом, мы сняли девчонок. Просто вышли  в центр города, пили пиво и курили. Цели никто не ставил. Кто-то без умолку трещал, кто-то присвистывал при виде юбок, кто-то смолил одну за одной, а Чиня мечтательно молчал. Он всегда не многословен, исключение, когда пьян. Стемнело и все засобирались домой, вот только никому не хотелось идти пешком. Надо было успеть на автобус, да и то, в такой час это было чистой воды удача – поймать последние автобусы. На остановке помимо нас скопилось дюжина человек. Все разных стилей и направлений, разных социальных классов, что они делали вместе не ясно до сих пор.  Так вот, там стояли две девчонки. По виду приехали в город из глубинки, и пока не прижились. Такие сразу бросаются в глаза, дело даже не в одежде и манере поведения, а в лицах. Наивны до того, что на лице написано: «Пообщаюсь за шоколадку, дам под легким давлением». Откровенно говоря, вид у них не фотомодельный, однозначно. Толстушки и простушки. Но заморачиваться пацаны не стали. Да и не надо было, все пошло само по себе. Чиня в тот вечер «был на коне», ну или в данном случае на кобыле. Утер нос многим.
Чиня многое делает наперекор, это основной его недостаток, уверен неосознанно, как-то само собой получается. Может, вина в воспитании, младший ребенок в семье, избаловали, а может, дело не в этом. Еще один присущий ему параметр – эгоизм. Да и у меня этого добра хватает, но у него он какой-то особенный. Он проявляется не всегда. Порой он просто спит. Затем вдруг просыпается и рвет все в клочья. Его эгоизм как игра, иногда, он может вырвать бутылку из твоих рук, и выжрать все пиво, не оставив не капли, а иногда к нему не притронется даже если хочет. Может потратить общак, не испытывая угрызений совести. Где-нибудь в другом месте его бы замочили, но не мы. Мы прощаем ему все. Мы ведь друзья.
Чиня любит стильные вещи продвинутых марок. Хотя на тему брендинга и маркетинга говорить не любит. На нем всегда дорогая и стильная одежда. При этом он не читает журналов о моде и стилях, это чувство природное. Если он надел кроссовки «Адидас», то носки, шорты и бейсболка должны быть соответствующими. Это принципиально важно. Если дубленка дорогая, он ни за что не упомянет об этом, пока кто-нибудь не спросит в лоб. Чиня всегда являлся эталоном стиля и качества, в нем эти понятия сочетались как нельзя лучше. Но в регионе, где мы все учились, все это роли не играло.
 Чиня тратит много денег, даже больше, чем может заработать. Он просто не ведет их учет. Деньги никогда не были для него приоритетом. Спуская их, он думал об удовольствии, а деньги этого не любят.
Чиня очень умен, но ленив, совершенно не любит работать. И работа, зная это, недолюбливает его. Стремление ждать, что все придет само, было присуще ему с рождения.  Он просто ждет куска с неба, но небо не дает ему такой возможности. Современный мир жесток, и Чиня оказался совершенно не готовым. Оставалось только пить, просиживать штаны в клубах и вспоминать хорошее время. Чиня решил поехать в Москву. «Москва – город огромных возможностей»  и такого же потенциала.  И Чиня не задумываясь принимает решение. Хотя нет, решение заняло около получаса, пока он пил пиво. Чиня один из зачинателей глупого поступка. Но я не сказал бы, что у него богатое криминальное прошлое. Отнюдь, чист как свежевыпавший снег (хотя это сравнение давно затерто). Он провел двадцать часов в дороге и оказался здесь. Мегаполис не принял радушно, но и потерями не расстроил. Его не развели (поскольку он трудноразводимый), не украли бумажник, не избили. Он увидел насколько разняться социальные классы, в большем масштабе, но пережил(смех). Понял, что работа сама не ищет тебя, и деньги здесь зарыты не очень большие. После его приезда(а Рутра в тоже время приехал из Питера) мы пошли отмечать в «Грабли» на Третьяковской.
 
 
 
 
 
 
РУТРА. (Весельчак).
 
 
 
Пожалуй, никто не знает меня лучше, чем он. Это совсем не упрек, по отношению к моим остальным друзьям. Просто Артур любит меня больше, чем других( в хорошем смысле). Он никакой не гомосек, просто бывают моменты, когда ты находишь в человеке, что-то такое, что он кажется тебе лучше всех, кого ты знал и о ком ты имеешь представление. Я очень ценю то, что он хороший, даже отличный друг, но веду себя как-то отчужденно. Вдобавок, я от него устаю. Как морально, так и физически. Его активность сродни детской. Я знал мало таких людей, не больше, чем три на сотню. Он затевает постоянные споры, обсуждения какой-нибудь проблемы, которая далеко от моего представления. Если я не поддерживаю эту дискуссию, то он «играет» в одного.  Но, только заметив мою скуку (стоит мне зевнуть) прекращает разговор и начинает новый, в надежде подцепить меня( мой интерес). Артур недолго думал, чем он будет заниматься в жизни. Ушел в армию, отслужил в ВДВ. Хотел продолжить карьеру военного, но вовремя спохватился. А поскольку без образования у нас дороги закрыты, уехал в Питер. Я жил в Москве. Конечно, мы переписывались, не как в армии( я писал ему тонны писем, поддерживал как мог, и он благодарен), но пару СМС в неделю отправлять удавалось. Кроме того, он иногда звонил с обещаниями приехать, но по разным причинам это не удавалось. Начинал как все, с низов. Завод «Красный октябрь», рутинная работа, голый физический труд. Не очень большие деньги. Сейчас он работает в банке. Труд не менее рутинный, но все же более прибыльный, хоть и не намного. Зато есть Инет. Теперь он весь там. Он все также увлекается футболом, как и прежде. Постоянно говорит по «Зенит». В наши славные время юности, мы каждые выходные посещали стадион. Кажется, Рутра получал удовольствие больше от игры и атмосферы, а мне нравилась церемония. Сам процесс сборов: сворачивание и разворачивание баннеров, предъматчевая бутылка водки на толпу, советы бывалых фанатов. Может, эта и было подобием культуры, которая не смогла окрепнуть и погибла, стоило только нашему клубу обанкротиться.
Сейчас, я забил на футбол. А он нет, он – константа, выбирая в жизни интерес, он чувствует заранее, что будет ему интересно и через десять лет. Я другое дело, не могу сказать, что будет завтра, не то, что через десяток лет.  Плюс, к его достижениям добавился Интернет, то слово, которое вызывает у меня содрогание и внутренний шок. Может, оттого, что я не сильно хочу познавать стремительно развивающийся мир. А он хочет. Вечный двигатель в человеческом облике. Его феномен в том, что он создал себя сам. В детстве Артур многого боялся. Не очень хорошо учился в школе( в отличие от меня), и не любил уличные игры. Но в процессе познания жизни понял, что от социума не уйти. И стал бороться с этим. Перестроил себя полностью. После армии я его не узнал. Не потому, что армия делает из мальчишки мужчину( оставьте этот бред для придурков из военкомата), а потому, он нашел методы борьбы со своей волей и сознанием.
Сегодня внешне Артур такой же, как прежде. Время не смогло повлиять на его внешность. Крупное смуглое лицо, бегающие глаза, ищущие постоянно что-то новое, мускулистое тело.  В одежде неразборчив, считая, что это сути не играет. Кожаная куртка, темные джинсы и кроссовки какие-нибудь. Походка уверенная, ступая, вбивает ногу в землю. Добродушная улыбка, слезающая с лица крайне редко. Днями сидит в чате, множество знакомых по переписке. Пишет программы и постигает новые. Не курит, иногда бегает трусцой, гуляет по набережной, никогда не плюет в воду и считает, что мир прекрасен. Выдает как прежде сто слов в минуту, и ни какой-нибудь чуши, а серьезных размышлений. Изучает английский по какой-то суперпрограмме, знает много сленговых слов. Пробовал разные кайфы, не боясь, что подсядет, в отличие от меня. Короче, не парень, а золото( почему-то смеюсь). Я рад, что он мой друг. Таким я его вижу сейчас. Он сел на поезд и попрощался с Питером.
 
 
 
 
 
МАКС (Скептик).
 
 
«Даже не знаю как подать Макса» — говорит каждый, кто знает его достаточно хорошо. Такой простоты и сложности  в одном человеке быть не может. Но это есть. Он противоречит сам себе, доказывая какую-нибудь ерундовую теорию, которую он разумно вывел в общественном транспорте. Может и отмахнуться, когда ты предлагаешь обсудить нечто интересное( на твой взгляд). Макс человек, который старается найти наилегчайший путь, но ему достается трудный. Он не неудачник, однако, чуть-чуть везения ему бы не помешало. 
Макс москвич, причем коренной. Его дед, отец и он сам жили и живут в Москве на протяжении многих лет. Живут не бедно, но особых богатств не имеют. У Макса, например, нет собственной квартиры. Он снимает ее, платит десять, а с недавнего времени двенадцать кусков за одну комнату, ванную и туалет. Мебели, кроме дивана и телевизора нет. Его девушка гражданка Украины. Не то, что типичная хохлушка, скорее русская. Но сути это не меняет. В сумме его плюс ее зарплата позволяет существовать, но не больше. Макс постоянно рассказывает как ему тяжело, но на работе его никто не понимает, и не воспринимают его, как страждущего. Я протянул ему руку, но он отнесся к этому осторожно. Так он стал моим приятелем.
На работе мы постоянно заняты. На баре всегда есть дела, по мнения манагера. Стоит ему удалиться, мы принимаемся заниматься разгильдяйством. Идеальный день – воскресенье. Народ до четырех забывает о существовании нашего заведения, а нам это на руку. Чаевых все равно не поднять (в воскресенье ходят в основном босяки). Мы отходим в курилку и затягиваем по одной. Естественно, предварительно поставив за стойку официантку. Курить можно только по одному и если войдет манагер, Макс в ту же секунду начнет протирать пивные бокалы. Время тянется безмятежно, чуть трещит холодильник.
— Я вчера смотрел передачу про космос, — начинает Макс, — Так вот Плутон относительно недавно открыли.
Макс привычно глотает окончания. Речь не внятна и тороплива.
— А что раньше не знал? – тупо спрашиваю я, зевая.
Он качает головой, смачно затягиваясь. Это предисловие. Его интересует совсем не эта тема, он просто не знает с чего начать. Конечно, он хочет рассказать, как ему надоело таскаться по магазинам со своей девушкой, как надоел хозяин квартиры, постоянно намекающий, что денег маловато и миграционная служба, не дающая украинке российское гражданство.
— Ну, как съездил на Украину? — опережаю я его.
— Нормально, — отвечает он, немного ухмыльнувшись, — Нажрался как сволочь, перевернул в баре стол, ее родители пытались меня успокоить, но я разошелся страшно.
— Потом не стыдно было? – спросил я, затягиваясь.
— Да ну их, — он махнул рукой, — Сами пьют добро.
 Потом начинается треп об их доме, родителях и правительстве. Создается впечатление, что Макс говорит об этом только со мной. Я притянул его, и он купился. Макс примерный семьянин, он говорил мне, что до встречи с Ней, вел кардинально другой образ жизни. После армии он устроился в солидный ресторан официантом. Что говорить – деньги легкие. Пил, проводил ночи в гостиницах, наутро – смена с бодуна. Вечер – девочки и пьянка. Молодость. Он провел так около года, но потом встретил Ее. Теперь почти не пьет даже пиво после работы. Своими рассуждениями он напоминает пожилого человека старой закалки. Его скептицизм переливается через край. Прежде чем приобрести вещь кропотливо ощупает и осмотрит ее со всех сторон, а только потом покупает. Накапливает бонусы на карте, и ждет распродажи. Одежду носит несколько сезонов к ряду.  С любимой вещью не расстается( тоже относится к девушке).  Перемены, которые претворил в жизнь сам Макс, говорят о том, что человек обладает волей. Но он одиночка. Если не одобрит решения ни за что не пойдет на дело.  Макс хитер, но внешность его не выдает, голубые глаза часто спокойны, жилистые руки  уверенно держат бокал или холдер от кофемашины.  Он справедлив, но иногда алчность действует и на него. Что говорить, все мы не без греха, и зажулить немного чаевых не считается постыдным. А вообще, он неплохой  малый. Я сейчас вижу его таким, держащим сигарету, четко сбивающим пепел, бубнящим и выкрикивающим комментарии сонным официанткам.
Он оказался в деле совершенно случайно. Я втянул его, сам того не зная. И теперь каюсь. В тот вечер мы все были беззащитны, и рассуждать сейчас бессмысленно.
 
 
 
 
 
ЕГОР(?).
 
 
Я не тот человек, на которого можно положиться. Мои друзья неверно оценивают мою сущность. Хотя, может для них я готов на что-то большее, чем для себя. Я живу. Просто живу. Не думаю ни о чем и ни к чему не стремлюсь. Я давно избавился от иллюзий.  Пусть эта жизнь мне не по душе, но я смирился.  И на эту тему больше не веду дурацких разговоров. Меня жутко раздражают разговоры напыщенных уродов, твердящих как мне жить, но сами копающиеся в том же дерьме. Я не ангел, не гений, не совсем опустившийся человек, я такой же, как и вы. Я называю себя эстетом, но на самом деле я никакой не эстет. Я подражатель. Я не разбираюсь в винах и парфюме, не интересуюсь антиквариатом и редкими картинами. Единственное о чем я могу поговорить — Вторая мировая война, да и  то ограничено. Мне нравится этот ник, я придумал его, играя в «контру».  Мне скоро 24, а я ничего не достиг в жизни. В повествовании часто повторяюсь, когда играю на гитаре, сбиваюсь, иногда путаю слова. Я боюсь очередей и боюсь неизвестности. В отличие от других – это действительно болезнь. Наступает паника, учащается сердцебиение и хочется вырваться куда-нибудь на воздух.  Окружающие недоумевают. Я сам злюсь, и ненавижу этот недуг.  Я не люблю купаться, что в реке, что в ванной, хотя воды не боюсь. Я могу послать все к дьяволу, а через час ужасно сожалеть об этом. Мой пессимизм отражает характер. Даже в детстве он играл решающую роль.
Я боюсь футбольных фанатов, хотя сам был одним из них. Я ненавижу «свиней», до ужаса леденящего душу. Мне совершенно неважно кто они «Hooligans» или «кузьмичи». Я боюсь их в равной степени, даже если вероятность опасности близка к нулю. Мне кажется, что кто-нибудь из них вдруг выкрикнет: «Вот он, помнишь его!» Я готов сразу рвануть с места. Поэтому я стараюсь избегать станций метро, где находятся стадионы. Больше всего это касается «Спортивной» и « Динамо», хотя есть еще стадион «коней», но там мне быть не доводилось. Я даже понятия не имею, где он находится.
 Я никогда не знаю, как я поступлю в той или иной ситуации. Убегу и останусь, порву противника или унижусь так, что стыдно будет перед собой. Я не умею лгать, но лгу всегда, когда в этом есть необходимость. Всегда, когда моя задница может пострадать. Я трус. Вот все заключение. Мои суждения далеки от реальности. Из-за этого  из реального дела получается полный кавардак. Даже в «стратегии» у меня играть не получается. Вечно «миссия провалена» из-за неправильного направления атаки или перерасхода ресурсов. Хотя я строю из себя превосходного аналитика, как любой подражатель.  Здесь в Москве, я освоил множество профессий, в регионе меня бы близко не подпустили. Не потому, что в регионе работают одни профи, там все места насижены, а Москва огромный рынок вакансий, работающий в безостановочном режиме.
Я не люблю Москву. Я вынужден здесь находиться. Чтобы выжить. В провинциальном городке, где я вырос, нет достойного места работы, а быть нищим не привлекательно. Я работаю барменом( как Макс). Место работы одно дрянное кафе на Марксистской. Его держат армянские мафиози, ничего не смыслящие в европейской кухне, которую они предлагают. Я устал от этой работы, а скорее от ее атмосферы. Атмосферы всеобщего страха и подавления. Здесь ты не имеешь собственного мнения, ты вынужден подчиняться руководству, которое не умнее дворового пса. За все это время я наслушался историй, которых хватит на десяток жизней. Обычно очередная пьяная свинья втирает мне, как хренова его жизнь. Я поддакиваю, и всячески поддерживаю его, в душе надеясь, что он оставит мне хоть какие-то деньги. Пусть полтинник или тридцадку. Мелочь, а приятно. Но разочарование снова нелепо бьет по небритому лицу. Становится противно, хочется все послать к чертям. Доносится шипение Макса из курилки: « Блядь, два часа мозги нам парил, ничего не оставил и съебался». Эти причитания вызывают безудержный хохот, я начинаю ржать и прошу Макса выйти на бар.
 Сейчас я сижу за кухонным столом, единственным в моей квартире и пишу ей письмо. Сам не знаю отчего. Многие люди так делают. Выражают мысли, чувства на бумаге, зная, что их никогда никто не прочтет. Я люблю ее. Я так думаю. Именно думаю, но не чувствую. Она…, а что она? Я ничего о ней не знаю. Знаю, она прекрасна, умна и живет в соседнем доме. Нет, я конечно, знаком с ней. Многие думают, что знакомства в метро удел пьяных или неадекватных типов. Обычно, повода нет. Если ты трезв, ты стремаешься просто так подойти к девушке. Можно как-нибудь кольнуть ее, ухмыльнуться, спросить который час. Но никогда не получиться плавно перевести разговор к знакомству. Нормальная реакция – просьба отвалить. У нее просто нет времени оценить какой ты распрекрасный молодой человек. Если время есть, то проблема в другом — дома ее ждет мускулистый или не очень самец, жаждущий секса. Она читает какой-нибудь журнал, «Cosmo» либо «Glamour», иногда Мураками и Уэлша, в редчайших случаях – Достоевского. От нее пахнет дорогим парфюмом, в котором я не силен, как и вообще в косметике в целом. На нюх я не отличу дерьмовый крем от первоклассного лосьона. На ней бывает модная куртка, или юбка поверх обтягивающих джинсов, или колготки в сеточку. Она не поглядывает по сторонам, потому, что знает, никого достойного ее внимания в вагоне нет. На вид ей не больше двадцати, ну, может двадцать с небольшим.
  Так всегда. Я просто наблюдаю за ней, как множество мужчин. Мне интересно знать ее изнутри. Я считаю нормальная реакция. Разобраться в ней, разложить ее по полочкам, всю без остатка.
Сегодня особенный день. Точно.
Она искоса посмотрела в мою сторону. Я в таких случаях убираю глаза, но не сейчас.  Сказка, да только.
 
 Сегодня я должен пойти с ней в клуб. В какой? Не очень уместный вопрос. Мне все равно. Не уж-то мне интересно. «Фабрик» или «Фёрст». Может, не пустят, Может «Зона». Я должен. Но я не хочу. Я не люблю клубы и шумную музыку. Мне противна вся эта обстановка безудержного веселья. Разврат и гомерический хохот. Страсти и безразличие.
Подобная тусовка знакома каждому.  Никто никого не знает, но все спят  друг с другом. Иногда за деньги, иногда за дозу. Хотя сама доза не так уж важна, важнее сам процесс, удовольствие от него и какой-то своеобразный понт. Люди танцуют, делают вид, что танцуют, просто стоят на танцполе. Тебе становится противно присутствие их здесь. Вообще их существование.
 Она не такая. Может, я просто так думаю. Открытие №1. Я научился думать. Многие до сих пор этого не умеют. Я говорю примитивные вещи, но это так. «Очнулся» — скажет обыватель, и продолжит жить так, как ему удобно. Большинство молодых людей — растения. Они живут на родительские лаве, жрут, бухают и иногда трахают девчонок. Не потому, что могут их  цеплять, а потому, что те девчонки существа такие же, но с еще меньшей способностью рационально мыслить.
Ну, ладно, хватит об этом. Я начинаю не на шутку заводиться и потеть. Я иду с ней в клуб. В какой? Я не решил. То есть, решает она. Я просто иду на поводу. Мне вообще не важно, куда мы идем. НО ЭТО СЛУЧИТСЯ ВЕЧЕРОМ.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ПРЕДЫСТОРИЯ.
 
«Ты приложил все мыслимые усилия, чтобы
эпохальное событие было соответственно
эпохально отпраздновано; к сожалению,
это не помогло».
Норберт Ниман.
 
 
 
 
 Сегодня я устраиваюсь на работу. Я так решил. Затянувшаяся депрессия достала меня. Я готов лезть на стену, чтобы убить ее. Она приходит плавно, словно хочет усыпить, медленно грызет душу, вернее защиту души, а когда проникает, то поселяется там навечно. Но это она так думает. У меня есть силы, чтобы вывести эту дрянь из организма. На первых стадиях это не так просто. Она сопротивляется и пытается снова привлечь  тебя на свою сторону. Любая ситуация, негативного характера, будь то неудачное собеседование или очередь в банкомат грозит срывом. Так бывало и не раз. Я как наркоман говорящий, что завязал, но сейчас я действительно завязал. Я уверен, но непросто передать уверенность своим друзьям и близким. Когда днями лежишь в постели, на ум приходят множество мыслей, как я мог построить свою жизнь иначе, но нет, время не вернуть.  Не то, чтобы я сожалею, просто многое становится понятно только по прошествии времени.
 Я собираюсь побриться. Не знаю как для всех, а для меня это довольно трудоемкий процесс. Я всегда забываю купить сменную головку для бритвы, когда начинаю бриться вспоминаю, вот как сейчас. Приходиться долго растирать увлажняющую полоску, чтобы обеспечить хоть какую-то способность к скольжению. Но это все равно не действует должным образом. Приходиться вести против шерсти, то бишь против роста волос. Это мучительно, но терпимо. И существенно повышает эффективность бритья. Правда после этого кожа горит, а о  лосьоне я не позаботился. Значит, подойдет любой парфюм. Он дезинфицирует лицо, но пахну я по-идиотски.
 В отличие от Дарьи Донцовой, которая любит по утрам бегать нагишом по своей квартире, я такой возможностью не обладаю. Я снимаю одну из комнат, в другой живет семья, численности которой я не знаю до сих пор. Их то прибавляется, то убавляется, всегда новые лица. Я выхожу на кухню, кипячу воду и собираюсь сделать чай.  Не спеша, пью его, думаю о погоде и всякой подобной чепухе. Затем иду к телефону.   
  Я набираю номер, и мне отвечают: «Добрый день, вы позвонили в кадровое агентство, дождитесь ответа оператора».  Я собираюсь положить трубку, потому что агентство – это не лучший вариант. Они сами не в курсе о месте работы, все, что у них на руках – объявление. Но я не вешаю трубку. Мне нужна работа, а детали не столь важны. Если люди там работают, значит работать можно.
Вивальди в трубке сменяет приятный женский голос, наверняка проходивший пробы. Я называю вакансию, на которую претендую, озвучиваю свои достижения, и мне говорят адрес. Предельно просто. Я даже не поверил, что все обернется так быстро.
  До места я добираюсь за полчаса, еще полчаса брожу по району в поисках заведения. Мои глаза отказываются верить, когда я натыкаюсь на ветхое здание(бывшее аркой) с обсыпавшейся облицовкой и неестественной яркой вывеской. Я закуриваю сигарету, сминаю пачку и пять минут решаю, стоит мне заходить или нет. Взвесив все аргументы( или не все), я вхожу внутрь. Я попадаю в своеобразный «предбанник», есть возможность пойти налево или направо. Я иду направо. Впоследствии мы думали, почему в нашем зале всегда много народу, все дело в этом шаге. Может дело в ступеньках, которые ведут в левый зал, а может дело в том, что сам зал «левый». Предрассудки. В «предбаннике» стоит стеллаж с бесплатной прессой, в основе журналы «Связной», газеты типа «Из рук в руки», флаеры и всякая дребедень. Хостесса нет. Я вошел в зал, с чрезвычайно высокими потолками, с которых свисали искусственные виноградные грозди, и направился к барной стойке. Странно то, что сама стойка сделана из гипса. Сверху, конечно, все путем( лак), но видно, что делали на «отъебись». За  стойкой два бармена ведут оживленную беседу, на меня внимания никто не обращает. Я сам, не в силах их перебить, делаю вид, что меня нет. Один из них тощий, как мумия, с косичками на всю голову,  доказывал другому тонкости вопроса: Как снять квартиру в Москве? На бейдже я прочитал: Николай. Второй слушал, иногда что-то бормотал. Его звали Максим. Первое впечатление – ленив и хитер. Вот уж не знаю почему. Когда речь зашла о том, с агентом заключать договор аренды или нет, я выпалил: « Лучше с самим хозяином, агент человек не надежный, ему бы только лаве содрать, может сбагрить тебе хату, а через день придет хозяин и выставит тебя на хрен.  Будешь звонить агенту, а он уже номер сменил или приедет, извиниться, а что толку снова искать. Для того, кого волнует финансовая сторона вопроса – платишь в два раза больше, кроме того, агент может накрутить еще, помимо суммы, на которую договорились, и вы заплатите, потому, что идти вам некуда. Но если нет возможности выйти напрямую, то агентство ваш вариант».
Они оба уставились на меня, а мне почему-то стало стыдно. Вырвалось. Мы втроем смотрели друг на друга, а потом я выдавил: « Я по поводу работы».
Дальше позвали администратора, провели мини-собеседование, заполнение документов, в общем, суета. Всегда удивляюсь, неужели администратор столь шаблонен. Не скажу, что опыт устройства на работу у меня колоссальный, но в девяти случаях из десяти меня встречает девушка, приятной наружности с полным отсутствием мозгов. Она либо путает слова, либо говорит заученными фразами, а на любой вопрос, ставящий ее в тупик, невнятно что-то бормочет. Это проблема всего ресторанного бизнеса Москвы за редким исключением. На сей раз ее, звали Ирина, обтягивающие серо- коричневые брюки, бежевая блузка и грудь третьего размера. О знании дела можно не упоминать. Вышел я на следующий день. Не было этих занудных семинаров и тренингов, на которых так хочется спать или хотя бы принять лежачее положение. Мне не объясняли в десятый раз, что употреблять слова «нет», «не хотите ли»,  «не могли бы вы» и прочие нежелательно. Как и слово «нежелательно». Я не сидел в душном классе, который не проветривался девяносто часов с толпой таких же уверенных в себе претендентов на вакансию. Все прошло предельно просто. Я провел первый день на баре, Коля собирался менять работу, я пришел на его место. Мне определенно везло, пацаны попались нормальные. В суть работы я вник быстро, плюс к этому сложностей оказалось мало: простая коктейльная карта, шесть видов кофе и столько же чая. Я был удовлетворен выбранным местом.
 Вечером Коля быстренько прыгнул в старенький «Ниссан» и укатил, оставляя пары терпкого бензина. Я и Макс медленно зашагали к метро. По дороге вели  извечный треп – дадут отпуск или нет? Честно мне глубоко плевать дадут Максу отпуск или нет. С другой стороны, он нужен мне на баре, мы делим работу и меня это устраивает. Значит, я скорее против этого. Ведь на самом деле работа работой, а дома мы все другие. Вот и Макс дальше меня не пускает. Боится, что отниму что-то важное. День для меня был вдвойне удачным, потому, что я встретил Ее.
 Было около одиннадцати. Смена заканчивается в это время, но иногда удается улизнуть раньше. У входа в метро как обычно много народа. Мы с Максом постояли у входа( он даже позволил выпить себе бутылочку пива). Выкурили по две сигареты, и он заторопился домой. А поскольку ехать нам в разные места, то дальше я пошел один. Итак, я вхожу под своды метрополитена и привычно жду поезда. Он задерживается на несколько минут. «Молодой машинист» — проносится в голове. Люди обыденно читают газеты и книги. Кто-то сидит, уткнувшись в КПК. Я чертовски устал. Нет сил бороться за место, и я просто жду. Поезд показался из норы, освещая тоннель.  Если говорить о предпочтениях, касающихся времен года, то я предпочитаю лето. Но если говорить об этом применительно к метро, то я выбираю зиму. Нет той вони и духоты соответственно. Разве перегара больше после праздника.
 Я как почувствовал, что Она рядом. Загорелись уши, и я судорожно сжал бутылку, пальцы побелели. Я знал – она сзади, но обернуться я не мог. Тогда вслед за перемещениями в вагоне я подстроился, чтобы стоять к ней лицом, но не выпаливать себя. Она была прекрасна. Как мало прекрасного в нашей современной жизни, дальше это понятие совсем исчезнет, будет эфемерным и архаичным. Она читает Герберта Уэллса. Что интересного она нашла в нем? Бред, как я могу судить. Голова опущена и я не вижу глаз, но твердо знаю, что это самые чудесные глаза на свете. Я, кажется, влюблен или пиво действует. Нет четкой грани между реальностью и мечтой. Кажется, я сейчас возьму ее за руку, и она не будет против. Улыбнется, и мы поплывем. Стоп. Она выходит. Мне на другую сторону, но я теряю шанс на знакомство. Готов ли я сейчас? Я каждый раз говорю себе «да», а когда приходит время лажаюсь. Я стою как вкопанный посреди зала и торможу. Она удаляется, цокот ее каблучков возносят меня под крышу. Черт! Я готов. Я бегу. Решение далось не легко, сейчас рассуждать бессмысленно, я в двух метрах от нее…
  И конечно мы познакомились. Я нагло взял инициативу в свои руки.  Она отнекивалась, видя мое не совсем трезвое состояние и бутылку пива в руках, которое я успел купить на выходе. Но у нее самой выхода не было. Как бы это звучало не прискорбно.  Я проводил ее домой, хотя она не настаивала, болтал ерунду, потому, что стеснение било в голову. Я сказал ей «досвидания», она улыбнулась, слегка приподняла правую бровь, словно не веря моим словам, и вошла в подъезд, дверь хлопнула, возвращая меня в реальность. Я допил пиво, взял еще два и поплелся домой. Она поступила правильно, по инструкции. Отказывать маньяку нельзя, но если он не угрожает жизни, то можно спокойно беседовать с ним, отвлекать и смыться после.
 Мы встретились на следующее утро, оба спешили на работу. Несмотря на то, что Москва огромна, одни и те же люди встречаются каждый день. И в этом нет ничего удивительного. Она улыбнулась при виде меня, и едва заметно кивнула головой. Мне почему-то стало стыдно за вчерашнее, но я не подал виду. В вагоне было не очень-то удобно разговаривать, когда поезд движется, твои слова улетают в никуда, а когда стоит разговор могут слушать много людей. Я мялся, она это чувствовала. Конечно, она заметила отсутствие бравады и уверенности в своих силах.
— Что-то ты не особенно активен, по крайней мере, сегодня, — заметила она.
— С утра я такой, как большинство людей, — хмуро огрызнулся я.
— Не хочешь разговаривать, — она деланно прикусила губу, — Ладно, пока.
Ее прием сработал. На него ловятся потому, что нет времени все взвесить. Реагировать надо молниеносно.
-Подожди, — я ухватил ее за руку, видимо больно, она состроила гримасу.
— Чего тебе?
— Я хотел сказать, что…Я не хотел тебя обидеть. Ты мне нравишься, просто мне совестно за вчерашнее.
— Еще бы, а мне показалось прикольным. Скоро выходить.
— Может, телефон оставишь? – неожиданно для себя выдавил я.
 Она быстро продиктовала номер. Так быстро, что я судорожно тыкал по клавишам, боясь не успеть и упустить одну цифру.
Двери распахнулись, и она выпорхнула и растворилась в потоке тел. А я не верил своему счастью. Странно ведь я такой циник. Девушка никогда не оставит телефон малознакомому молодому человеку. Может, дать неправильный номер или номер подруги.
  Я позвонил ей на следующий день. Она ответила, что сегодня встреча исключена, потому, что ей надо задержаться в агентстве, чтобы решишь кое-какие вопросы. «Какие к черту вопросы» — выругался я про себя. Но не успел бросить телефон, как он зазвонил снова.
— Вообще, я могла погулять с тобой сегодня, — проговорили в трубке.
— Я рад, во сколько сможешь? – сказал я, стараясь быть эмоционально холодным.
— Да прямо сейчас. На ВДНХ подъезжай. Я буду у ворот.
Она отключилась также быстро, как и позвонила. Вероятно, решения давались ей без головной боли.
В отличие от меня. Наступила паника. Что одеть. Все веши старые, денег нет, и вообще стыдно появляться в образе, этакого немытого ботаника. Но делать было нечего, я натянул мятые черные брюки в тонкую светлую полоску(потому, что утюга у меня отродясь не было, а у соседей спросить мне в падлу). Серый свитер с V-образным горлом и черные туфли «Carnaby». Они моя гордость, я очень долго, щепетильно выбирал их и отвалил бешеные деньги. Я регулярно начищаю их, и даже купил различные средства для ухода. Я был почти готов. Дело за малым: помыть голову и что-нибудь съесть. С мытьем головы я справился быстро, а вот обед… А что обед, готовая котлета и пюре из пачки. Я посмотрел на плиту, которая давно кричала о том, чтобы ее помыли. Не сегодня и видимо не завтра.
 Я захлопнул дверь и через минуту шагал по залитой солнцем улице. Солнечный свет дает эмоции, и настроение движется к краю положительной шкалы.  Уже входя в метро, я вспомнил, что неплохо было бы надеть очки, но возвращаться  поздно. Мне грезился прохладный зал, холодный мраморный пол, отсутствие пассажиров и бесшумные поезда, но реальность вновь проявила себя как антифантазия. Это немного расстроило, но коренным образом ничего не изменило. Я летел к ней, внутренне понимая, что я совсем не пара. Но ведь мечта мечтой. Мы все забывает обо всем, когда стремимся к мечте. Она маячит впереди, машет флагом и зовет. И мы послушно плывем к ней, нарушая границы.
 На ВДНХ был праздник, там всегда праздник, кажется, что люди едут туда как раз за праздником. Толпы молодых людей, преимущественно до тридцати слонялись без дела. Кто-то пил пиво на лавочках, кто-то в летних верандах, называемых «парусами». Попадались и роллеры, скейтеры, байкеры и другие представители неформальных сборищ. Царила атмосфера дружелюбия и расслабленности. Стопудово часов до девяти-десяти, а потом все нажрутся, и негатив пойдет наружу. Откуда он? Ведь день был превосходен, пиво холодным, а девчонки приветливыми. Хрен его знает. Старые проблемы, всплывающие по пьяни, глобальные разочарования в жизни. Всего не учтешь.
 Она еще не пришла, но еще рано. Я закурил сигарету, выпустил дым и понял, что ожидание томит хуже всего на свете. Особенно когда ждешь чего-то стоящего. Ну, ни какую-нибудь ерунду типа зарплаты и новой книги, а как сейчас.
 Как я того ожидал, она подкралась незаметно. Природный снайперский дар. Просто влилась в поток, хотя я и напрягал зрение, и прошмыгнула рядом. Затем подошла сзади.
— Долго ждешь?
Я чуть не потерял дар речи.
— Что испугался? Я не специально, просто люблю неожиданное появление.
Она пришла вовремя. В опровержение известным стереотипам. С точностью до минуты. Я был удивлен. Рядом с ней у меня обострялась чувствительность и наивность. Я заметил это сегодня, провел анализ прошлых встреч и вывел формулу. Она дает мне чувственность.
— Нет, я не испугался, просто резко так, — я замялся.
— Привет, вообще-то, — сказала она и улыбнулась.
— Ну, привет.
— Пойдем, — она обхватила мою руку, и мы двинулись в арку.
 Удивительно, но я быстро к ней привык. Обычно это занимает большее время, не так, чтобы за одно свидание. Мы болтали о ерунде, о закате и восходе, о людях, которые пьют пиво и водку, об автомобилях, в которых я не очень-то разбираюсь. О бытовой технике, отечественного и зарубежного производства, о письмах, о кошках, о старых фильмах и мультфильмах и обо всем том, что касается мужчины и женщины. Она освоилась гораздо быстрее меня. Хотя сказала, что скромность всегда мешает ей в отношениях. Когда я спросил ее об этом, она ответила, что я такой приятный человек. Затем вдруг спросила:
— Я нравлюсь тебе?
Я раздумывал секунд пять. Конечно, я знал, что ответить, просто такие вопросы задаются в лоб нечасто, да еще с таким серьезным выражением лица.
— Если бы ты мне не нравилась, я бы с тобой не сидел.
Я не нашел ничего лучшего и дал такой глупый ответ.
— А скажи прямо, — прошептала она и склонила голову набок.
— Да, ты мне нравишься, — произнес я, и добавил, — Очень нравишься.
 Тогда-то мы поцеловались в первый раз. Со стороны ничего особенного. Да и вблизи, скорее всего ничего особенного. Просто я забыл вкус женских губ, сладких мягких, таящих при поцелуе.
Мне всегда было мало ее. Эта жажда, порожденная страстью, рвалась наружу и заставляла мучительно болеть. Я мог лежать с книгой, резаться в «Counter Strike» и смешивать коктейли, но думать о ней. Эта мания продлилась не так долго, как мне это виделось. Я грезил о длительных отношениях, может даже о свадьбе, но случилось одно обстоятельство, которое перечеркнуло все мечты. Она элементарно изменила мне. Со старым приятелем. История банальна, но легче от этого не стало. Но об этом позже.
 В тот вечер мы оказались в постели. Как это произошло вопрос риторический. Я не настаивал, но хотел этого. В моей комнате, в которой беспорядок привычное явление, мы оказались далеко за полночь. В окно падал лунный свет, украдкой стелился по полу и достигал двери. Она отказалась от алкоголя, я выпил пива. Вообще-то не хотел, но немного волновался. Соседи давно спали, поэтому неприятностей не ожидалось. Иногда правда бывает их неожиданное появление в прихожей часа в два ночи, но сегодня все обещало быть тихим. Она скинула одежду на стул в одном из углов и оказалась в лифчике и трусиках. Я не спешил, вернее тормозил. Просто опешил. Такое случается, если  неожиданность застает врасплох. Она стояла и смотрела на меня, при этом, не шевелясь и не проявляя инициативы. Я тоже забросил ее куда подальше, сегодня решительность явно не была моим козырем. Ее заставил подойти холод. Он проникал в дом из маленьких щелей под оконными рамами, и дверных проемов. Она прикоснулась к моим губам, и я ощутил, как медленно в ней гаснет тепло. Оно улетучивается как деньги из карманов, как спирт из стакана, как кислород из угольной шахты. Это заставило меня притянуть ее к себе и обнять. Она задрожала всем телом и поддалась.  Я аккуратно положил ее на диван и скинул с себя одежду. По сути это не было главным. Я запутался в брюках, но почему-то не нервничал. Главное – наши взгляды. Я чувствую ее. Она передо мной, а значит торопиться некуда. Я ощущаю полностью глубину ее многозначительного взгляда.  Я плавным движением расстегнул лифчик и бросил его на стул. В белье ничего особенного, черное и кружевное. Правда, шедевры меня бы удивили. Я рассмотрел ее грудь, слегка водянистую, но прекрасно держащую форму, я прикоснулся к соскам. При этом она вздрогнула, я этого ожидал. Я поцеловал сосок, подержал во рту и спустился ниже. Небольшой почти плоский живот то приподнимался, то опускался в такт дыханию. Я провел по нему языком. Она рассмеялась. Я спросил «почему»? Она ответила «щекотно». Она продолжала лежать, слегка приподняв голову, чтобы видеть меня. Ее игривый взгляд пристально следил за каждым моим движением. Я стянул трусики. Я не включал свет, но все прекрасно было видно. Лобковый бугорок, еще недавно отшлифованный, но уже с пробивающимися волосками, будто стремящимися к солнцу.  Когда я провел пальцем ниже, она разволновалась. Заежилась, словно хотела сказать «прекрати», но не сказала. Я раскрыл Это (всегда сомневаюсь как правильно назвать) и некоторое время наслаждался созерцаемым. Время остановилось. Не хотелось ничего делать, просто смотреть. Но это ощущение оказалось обманчивым. Таким же, как ощущение опьянения и сытости. Его сменило ощущение скорейшего наступления  самого действия. Я поднял глаза и лизнул это. Она оказалось горячее и кисловатое на вкус. А еще чуть-чуть влажное. Я продел это снова и снова. Она начала извиваться, внизу становилось влажнее, и очень скоро мне стало несколько неприятно.  Она излилась, громко простонав, я даже испугался, что соседи забеспокоятся и придут проверить все ли в порядке. Она-то кончила, зато я нет. Что-то пробудилось от долгого сна. Я притянул ее к себе и вошел. Говорят, что мужчине важнее сам процесс проникновения, чем оргазм. Я несколько не согласен. Процесс проникновения хорош, но оргазм затмевает его. При этом движении она вытянулась, губы неестественно искривились, кажется, я буквально почувствовал стон. Впившись руками в простыни она не находила себе места. Я усиливал периодичность и амплитуду, шлепки об ее бедра стали явней. Я буквально задыхался, не выдерживая ритма. Однако она, похоже, обладала большим потенциалом, из ее уст вырывалось «еще», или что-то в этом роде. Я не пытался различить ее слова. Согласитесь, что если девушка произносит «еще», «сделай это», «войди в меня» или «хватит», все это не производит эффекта для сознания. Вот если бы она произнесла слово «холодильник» или «Феррари» я бы переспросил, что же она имеет в виду. Она почувствовала раньше, как головка начала пульсировать и раздуваться. Она вобрала меня всем телом, и я выпустил все, что накопилось в моих семенниках. Она достигла стадии визга, я же просто выдохнул. Это, правда, напомнило мне выдох марафонца, после пятидесяти километров. Я выплеснул все «внутрь», совершенно не беспокоясь, что возможен залет. Я сам не знаю отчего, а она не произнесла ни слова. Я отвалился набок и почувствовал свою слабость. Она приятно разливалась по всему телу так, что я не мог напрячь ни одну мышцу. 
— Ты нежен, — неожиданно выдала она.
— Что? – спросил я, не расслышав.
— Я знаю, что ты нежен, ты, возможно, не хочешь признавать, но это так.
Я растерялся. С чего она задвигает подобное.
— С чего ты взяла?
-Это видно с первого раза, как только я тебя увидела. Теперь я хочу  всегда быть с тобой.
 Ее голос отражал не нравившиеся мне интонации. Этого мне не нужно. Любить меня – нет. Я отвык от этого чувства. Я свободен и это меня пока устраивает.
 Она подтянулась и обняла меня, я не отстранился. Мы пролежали еще не более получаса.
Я стал думать о себе, о своем поведении. Значит, в постели я нежен и не приемлю насилие. Хотя, страстный секс тоже хорош, но меня он не вставляет.  Партнерша как цветок. И надо быть аккуратным, чтобы не сломать стебель. Правда если она сама хочет грубости, я готов их обеспечить, но пока не пробовал. Секс стоит как-то особняком и случается нечасто.
 Я расцепил ее объятия и встал. Долго шарился по комнате в поисках сигарет, а когда нашел, закурил. Она не спала. Лунный свет, стелясь по полу, освещал ее лицо. Я приоткрыл окно, туда сразу же ворвался ночной ветерок. Сигарета быстро тлела, и я прятал ее. Я посмотрел на кровать. Она смотрела немигающим взглядом долго в одну точку, затем встала и подошла ко мне. На ней не было ничего из одежды. Абсолютный натурализм, от которого невозможно отвести взгляд. Бронзовое тело в меру стройное и в меру мощное, просто идеальный атлетизм. Она обхватила меня за шею и взяла из моих рук сигарету. Сбила пепел и затянулась. Сигарета озарила пространство вокруг нас, но только на секунду.
— Скажи, ты одинок?
Ее голос нарушил вязкую тишину.
— С чего ты взяла? – снова повторил я, и почувствовал, как лицо под кожей нагревается как ядро солнца. —  Я просто хочу жить один, у меня есть много друзей.
— Нет, я не об этом. Я о настоящем одиночестве, одиночестве в полном объеме. Как его вижу я.
Эти слова заставили меня думать.  Не самое подходящее время, но раз она пустилась в эти разговоры, то теперь уже поздно.
— А как ты считаешь, одинок ли я? – спросил я, бросая окурок в окно.
— Не знаю, это не написано на лице, у многих это читается. У тебя что-то неясное. Не могу уловить.
«Хорошо хоть так» — подумалось мне. Устроила здесь ясновидящую.
— Ты видно относишься к этому скептически, но я говорю серьезно, — сказала она и состроила такую гримасу, что я бы ни за что не поверил, что это все вполне серьезно. Зачем, не знаю. Я вообще стал замечать странности сегодня.
— Я очень одинока. Есть много кавалеров, но они хотят лишь секса, никто не желает решать мои проблемы.
«Только исповеди мне не хватало» — подумал я, и меня передернуло от злости.
— Я так и жила. Спала с кем ни попадя, искала того человека, который мог поддерживать меня. Потому, что мужчину можно узнать только через постель. Можно конечно с ним жить. Долго, лет десять, но полностью всех проявлений ты не узнаешь. Важна только первая ночь, когда ты не представляешь ничего кроме мяса, на которое он набрасывается, не думая о том, что раскрывается. Я искала того, кто может хоть чуточку понять меня мое одиночество, но нет. До сегодняшнего дня, потому, что ты сам одинок. У тебя есть друзья, согласна, но они специфичны. Они не постоянны. Их полупрозрачность настолько явна, что ты иногда готов рвать мир на части от одиночества. ОДИНОЧЕСТВА.
 Я понял, что меня может вытошнить в любую минуту. Толи от третьей подряд сигареты, толи от ее повествования.
— Ты задумывался насколько томит одиночество?
— Но ведь кого-то прет от одиночества. Кто-то живет в лесу ради этого, — попытался возразить я.
— Согласна, но это люди умиротворенные. Им больше и не надо, они прожили жизнь, как им кажется, а умирать пока не хочется, вот и ждут, пока господь заберет их души, но ведь мы не такие? Верно.
— Что ты хочешь сказать? Что мы страдаем от одиночества, и что нам необходимо что-то, что спасет от недуга?
Она замолчала на минуту.
— Именно, мы – дети мегаполиса, всегда одиноки. В деревнях все обстоит по-другому. Там общение проходит легко и просто, здесь мы огорожены  социальной стеной.
Мне начало все надоедать. Я готов был бросить все к черту и спать. Или выставить ее из комнаты.
— Ну, и какой выход?- спросил я, и ирония посыпалась у меня с ушей.
— Ты когда-нибудь слышал о «Элизиуме»?
— Вроде остров в какой-то мифологии, малоизвестная рок- группа. Ну, может  тур-агентство.
— Все не то. «Элизиум» — это пансионат. Он принимает людей одиноких и тех, кому некуда пойти. Людей с обостренной психикой, но не сумасшедших. Абсолютно бесплатно. Я прошла там курс лечения. Там учат, как преодолевать одиночество, даже есть специальные группы. Я, правда, не знаю адреса, я попала туда случайно, когда наелась снотворного и вышла из дому, свалилась где-то на пустынной улице, а очнулась в пансионате.
— Ты предлагаешь мне посетить его? – спросил я, понимая, что рядом сумасшедшая.
-Ты вряд ли найдешь его просто так. Не в инете, не в газетах, не в адресных книгах. Хозяйка пансионата не любит не прошеных гостей. Я сама как-то хотела найти, сразу после того как обрела душевное спокойствие. В «Элизиум» попадают случайно.
 Мне стало интересно. Я хотел позабавиться с ней.
— Так по ходу я не попаду в пансионат, если захочу? Туда, наверное, нужен специальный пропуск, удостоверение, да?
Она вдруг заплакала. Может, сарказм оказался слишком сухим. Это случилось настолько неожиданно, что я не придал этому значения. Минутой позже я среагировал. Подошел и обнял ее. Такие ситуации я ненавижу и не знаю как себя вести в них. Она продолжала бесшумно плакать, изредка всхлипывая. Спустя какое-то время немного успокоилась, чувствуя мою поддержку.
— Ну, ладно, успокойся, — с утешением сказал я, но получилось фальшиво, хотя я старался.
— Ты мне не веришь, — она подняла голову и посмотрела заплаканными глазами.
— Нет, что ты, верю, конечно,- ответил я, видимо не убедительно.
— Знаю, мне все не верят. Говорят, что с виду нормальная, а несу всякую чушь. В общем, принимают за сумасшедшую, но ведь я не слетела с катушек.
 «Какое место отводится мне» — скользнула мысль. Зачем она рассказывает мне все это. Что я могу сделать и зачем вообще эта тема. Я ведь не одинок. Пусть у меня нет постоянной девушки, нет детей, да и родители состарились и живут в деревне( или это небольшой город, неважно), у меня есть друзья, которые всегда со мной. Они не кинут, не сотворят подставы, не сдохнут, в конце концов, без меня. Зачем? Мне совсем не нужен никакой «Элизиум», я знаю твердо. Но если ей сейчас больше нечего сказать я подожду. Все-таки странная она.
 Она захотела уехать через полчаса после нашего разговора. Я просил ее остаться, но, судя по всему, она твердо решила. Для того чтобы одеться и собрать вещи ей хватило пяти минут. При этом она не создавала суеты и торопливости. Движения были строго отточены, что возникало впечатление, что в этом есть точный зловещий расчет. Я курил сидя на диване и смотрел на черное небо. Ни облачка. Хотя даже если бы они были, то их, вряд ли возможно было увидеть. Я набрал номер такси, назвал адрес и телефон. Мне ответили звонком немногим позже, и машина стала под окном. Я вышел проводить ее как любой воспитанный человек, хотя мог просто выставить за дверь, удовлетворенный собой, своими заслугами на постельном фронте. По лестнице мы шли молча, и только на выходе из подъезда что-то толкнуло ее.
— Может, сходим куда-нибудь на днях?
Я немного удивился и растерялся. Все-таки не каждый раз проводишь девушку с таким необычным отношением к жизни.
— Хорошо, — протянул я, не особенно задумываясь об этом.
— В клуб, например. Как ты смотришь на это?
Я успел только кивнуть головой и немного приоткрыть рот.
— Я сама позвоню тебе, ладно. И решу, куда мы пойдем, ага?
Не дожидаясь ответа, она зашагала к машине и открыла дверь. Я последовал за ней, сунул таксисту деньги и поцеловал ее. Она улыбнулась и выдала фразу не лишенную смысла: «Чем дальше ты заходишь, тем страшнее становиться, но, сколько бы дорог ты ни преодолел, никогда не оглядывайся назад».
 Я постоял еще несколько минут. Закурил вторую сигарету, но бросил ее, сделав пару затяжек.
Ветер неприятно обжигал кожу, руки почему-то ломило. Я тихо повернул ключ и чтобы не потревожить соседей, скользнул в дверь. Я очутился в недавно покинутой комнате и уснул. Из двух комнат в квартире мне принадлежит только одна. Я сплю на стареньком диване, в углу стоит шкаф, рядом холодильник и кресло. Плачу за все это удовольствие триста долларов, хотя мой доход составляет около шестисот, и не жалуюсь. Я один, поэтому особых трат на кружевные лифчики и норковые шубы не испытываю.  Комната обклеена старыми обоями бежевого цвета, такой же потолок. Я часто лежу и смотрю на него. Я так успокаиваю себя, а может, не успокаиваю. Всегда по-разному, какое состояние — такой ты.
 
 
 
*         *         *
 
  Сегодня такой праздник, выходной называется. Я с утра валяюсь на диване и листаю журнал VIP RUSSIA, который бог знает, как появился в моей квартире.  Надо бы приготовить себе подобие завтрака, но я ленив, а в выходной — экстраленив. Я тянусь к пачке сигарет, лежащей на полу, она в метре от дивана, но напрягает это не по-детски. Я закуриваю, и дым улетает в окно, предусмотрительно открытое заранее. Вообще-то я курю в форточку, ну, чтобы дым проделывал меньший путь, не впитывался в одежду и мебель, но сегодня… Причину я объяснил.
Я думаю, чем заняться, но голова пухнет от любой мысли. Я закрываю глаза. Просто так. И хотя я недавно проснулся, спать все-таки хочется. Сон резко врывается в сознание, я не успеваю в него поверить. Обычно во сне ты не знаешь, что ты во сне. Хотя на утро тебе кажется, насколько все было ненатурально, размыто и сверхдинамично, в то время ты веришь в это. BELIEVE.
Я с другом вхожу в метро. Мы изрядно пьяны, плюс к этому я совершенно не могу различить его лица. Во сне так бывает. Я уверен, что он мой друг. Как иначе? Эскалатор протяжно воет, люди суетятся и разговаривают. На дисплее телефона около одиннадцати. Станция Третьяковская. Вот все данные. Стоит гул. Он нарастает. Только медленно, в децибелах не скажу, но очень медленно. Мой товарищ смеется. У него хороший приход, а у меня голь. Меня мутит, да так сильно, что я готов выблевать на перрон все содержимое моего желудка. Я смотрю на его лицо, но не вижу ничего кроме улыбки. Она расплылась на всю широкую физиономию и будто издевается надо мной. Он сжимает в руках бутылку пива и пытается прикурить. Я говорю ему, что этого делать не стоит. Он игнорирует меня, огонь вспыхивает и шум исчезает. Так как во время контузии. В ушах какое-то бульканье или низкий свист. Я смотрю на дисплей — 23:15, мы занимаем невыгодное положение где-то сзади. Перед нами еще четыре ряда сплошной людской массы, просто мяса. Все вроде шумят, но я их не слышу. Друг поворачивается ко мне, и я вижу по мимике — он что-то хочет сказать. Я напрягаю слух и готовлюсь к речи. «Че так много людей в метро, уже одиннадцать часов ночи», — говорит он, и это сильнейшим эхом разрывается в голове. Ему все равно, что они тоже могли где-нибудь пить или с концерта идти. Ему вообще все по барабану, мне примерно также. Внезапно я чувствую, как ослабели ноги. Я делаю два шага, приземляюсь на скамейку. Там до этого кто-то сидел, но при виде меня вскочил и отпрянул. Теперь перед глазами пол. Серый, монотонный и ужасно грязный. Я приподнимаю голову и вижу тела людей, стоящих ко мне спиной. Их так много, что я не могу сфокусировать взгляд на ком-то определенном. Масса трепещет, переливается всеми красками, от ярко-желтого до иссиня-черного. Какую гамму выбираю я, бог его знает. Я себя не вижу, даже не стараюсь повернуть голову, несмотря на то, что мне интересно.  Я ищу друга, глаза бегают по всему перрону, и вижу его. Он смотрит прямо на меня и смеется, попусту ржет. Он открывает рот и его голос звучит на весь зал, даже громче чем сообщение диспетчера.
— Всем спать, суки, раздеваться и спать!
Обычно это вызывает у меня ужас. Чей-то приказ громогласным голосом звучит у меня в ушах, но не сегодня, не сейчас. Мне весело искреннее и бесконечно. Это чувство, скорее псевдо ощущение, путается с тупыми мыслями и разлетается по залу. Я не слушаюсь его, потому, что это чистой воды прогон, чтобы я спал в метро. У меня даже в максимальном состоянии опьянения есть мозги. И слушать повеления какого-то подвыпившего ублюдка я не намерен. Но что-то явно происходит. Вероятно, большинство людей не поняли его команды и принялись целовать друг друга, парни девушек, девушки девушек, парни парней. Одежда рвалась чаще, чем аккуратно снималась, зал заполнился прекрасными молодыми телами. Они блестели в свете неярких ламп, принимали причудливые позы, будто стремились к совершенству. В дальнейшем вся картина ужасно напоминала «Парфюмера» Зюскинда, вот только время было современным. Может, в подсознании сыграло то, что я недавно посмотрел экранизацию. На холодный пол летели дорогие джинсы, маечки и пиджаки. Я узнавал в них известные бренды и удивлялся, откуда у людей деньги. Вернее, почему все эти люди ездят на метро. Если у меня есть возможность купить пиджак за двадцать тысяч, значит, я относительно успешен. Значит, в гараже, ну или под окном стоит хотя бы «Фокус».
А люди уже занимались делом, просто куча тел, которые шевелятся как черви на туше мертвого животного, и чем больше животное, тем больше червей. Я продолжал сидеть на лавочке, неподвижный в движимом мире. Постепенно картинка стала смазываться, после темнеть и превратилась в черноту. Абсолютную черноту. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
«ГРАБЛИ»
 
 
 
Дьявольское начало есть в каждом человеке;
это беспокойство, побуждающее нас вырваться за
  пределы своего «я», стремиться к бесконечному.
 
 
Стефан Цвейг.
История начинается…
И мы встретились в «Граблях», все просто. Я слегка опоздал, но это никак не повлияло на общее настроение. В предвкушении долгожданной встречи все  сидели с улыбками, растягивающимися сами по себе. Сюда я пришел в первый раз, на этом настоял Чиня. Ему нравится жареное мясо, которое можно взять самому. По-домашнему короче. При входе трещали две телки, одна держала в руке длинную сигарету, вторая сумку размером с сенбернара. Они оглядели меня с ног до головы и отвели взгляды. Также поступил секьюрити.  Ресторан быстрого питания только внешне похож на ресторан, а в остальном — столовая. Я не привередлив, но ведь ресторан делает рестораном качественное обслуживание и публика. К обслуживанию была добавлена приставка «само», а публике не мешало бы выучить манеры. Я медленно вошел, разминая кулак( я часто так делаю, когда нервничаю) и прошелся до лестницы. Сделана она была из старого, местами с ржавчиной железа и украшена подобием лиан. Скорее это было похоже на иву, поэтому возникла аналогия с известным фильмом( имеется в виду «Бриллиантовая рука» ) и рестораном «Плакучая ива». Я шагнул вверх по лестнице, оглядывая зал. На втором этаже было много народу, а был еще третий. Приблизительно мест четыреста, у меня захватило дух от масштабов. Везде сновали люди, ели обеды, заливали все пивом и улыбались. Я растерянно стоял и смотрел по сторонам, когда кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся. Рутра стоял, улыбаясь во весь рот. Это продлилось секунды две не более. Он громко выкрикнул мое имя и заключил в объятья.
— Егор, бля давно тебя не видел брат, — он кричал во все горло, иногда перекрикивая живую музыку.
— Как у тебя? – спросил, таким тоном, будто ничего не произошло.
Он отмахнулся и продолжил бесконечную болтовню. Говорил про Питер, по погоду и про девчонок на улицах Москвы. Это продолжилось еще минуты три четыре, пока я не спросил:
— А где пацаны?
На обработку информации ушло не более двух долей секунды.
— А. Че я тебя держу, пошли, пошли.
Мы стали пробираться сквозь ряды шумного общества. Иногда Рутра задевал кого-то, извинялся, но им было плевать. Люди продолжали есть, не обращая на двух уродов, идущих как по лесу. По дороге Рутра продолжал что-то рассказывать, я шел сзади и слышал только обрывки фраз, поэтому не мог адекватно реагировать.
— Я сам только минут десять назад подошел, — быстро проговорил он, чеканя каждое слово, — Чиня там уже, с ним там друг какой-то, я его не знаю.
 Чиня сидел  в углу зала. Стол был забит пивом, в огромных кружках, жареным мясом и разного рода закусками. При  моем появлении он привстал, растянулся в улыбке, отчего кожа на щеках сжалась, обнажив свои неровности. Я сам был необычайно рад его видеть. Чиня обошел стол, рассчитывая на объятия, я не ожидал от него такого радушия. Может, давно не видел меня вот и соскучился. На нем была его любимая дубленка, которую он купил за баснословные деньги. Она была неотъемлемым атрибутом, как черный тонкий «Samsung» и пачка «Кента».
— Егорушка, блядь, давно тебя не видел, — выкрикнул он, сжимая меня, что есть силы.
— Сам как? – спросил я, скорее из вежливости, которая иногда прорывается изнутри.
— Да я только с автобуса, — отмахнулся он, — Да садись, садись, пиво пить будем.
Я плюхнулся на стул рядом с Артуром, удивительно то, что он до сих пор молчал. Вероятно все та же вежливость. Мы подняли кружки и чокнулись. Раздался мелодичный звон, и пиво отправилось по адресу. Рутра крякнул и  закусил мясом. Я закурил сигарету, совершенно не зная о чем говорить. Так бывает очень часто. Ждешь друзей, думаешь, как ты скажешь им то и то, а на деле ничего не выходит. Тупизна. Чиня долго смотрел на меня, улыбался и думал. Каждый из нас волновался по-своему. Зато Артур, воспользовавшись паузой, продолжил разговор. Его вопросы :«как дела», «где работаешь», «что с подругами» порядочно надоели после получаса общения.
 А народ почему-то прибывал. Вокруг нас садились новые и новые люди, разнообразного цвета и фактуры.
— Слышь пацаны, а может что-нибудь по крепче возьмем, — предложил Чиня, и ухмыльнулся.
— Я не знаю вообще, хотя можно немного, отдыхаем как-никак, — отозвался Рутра, — Вот если бы на работу, тогда бы я не стал, но сегодня если собрались, то можно.
Оба уставились на меня. Чиня сунул руку в карман, вынул пачку купюр по пятьсот рублей и положил на стол. Я посмотрел то на одного, то на другого, нависла пауза. Я, кажется, начал улыбаться.
— Давай.
Мы с Чиней, будто договорившись, встали из-за стола и направились как бару. Барная стойка живописно расположилась в углу огромного зала. Втиснуться в этот угол было, судя по всему, непросто. Стойка была нагромождена всяческими приспособлениями вроде лари, рекламными буклетами и наклейками. Из-за этого видны были только головы, ну и половина туловища, преимущественно у высоких людей. Пара барменов с причудливыми шевелюрами суетливо отбивали заказы.  Странные соломенные шляпы болтались на шеях, желтые футболки  и темно коричневые фартуки вносили ужасный диссонанс в Образ бармена. В святой для меня образ.
Я смотрел на их работу и сравнивал со своей. Это делается неосознанно, профессиональное. Я бы продолжал заниматься, по сути, бесполезным занятием пока мой взгляд не уперся  в полку с алкоголем. Она начиналась с коньяков «Мартель» и «Реми Мартин», далее «Чивас», вискарь по дешевле, ром… Меня толкнул Чиня.
— Что будем пить? – спросил он, держа руку на моем плече. Он часто любит держать руки в неположенном месте, хватать за пальцы, дергать за соски. Он так оттягивается. Но сейчас, чувствуя руку на плече, меня захлестнул поток братских чувств и я даже рассмеялся.
— Не знаю, черт возьми, — я специально сказал «черт возьми» чтобы было по-голливудски, но получилось как-то смазано. Впрочем, ему было наплевать.
— Водки, а Егорушка? Как в старые добрые времена, — произнес он и подмигнул.
— Хотелось бы хотя бы «Ред лейбла», но даже он для нас очень дорог, — сожалел я.
— И вонюч, — добавил Чиня.
«И вонюч» — пронеслось в голове и улетело в даль.
Официанты в таких же странных шляпах и фартуках мясников убирали со столов. Мы взяли привычного «Русского стандарта», только 0,7, потому, что Чиня решил – играться полулитрами не имеет смысла.  Когда мы вернулись оказалось, что появился пресловутый друг Чини, которого я в глаза никогда не видел. Он молча тянул пиво и протянул руку, когда мы подошли. Я отнесся к нему насторожено. Не потому, что он подозрителен, а потому, что малознаком. Его звали Саня, ему было двадцать пять, он занимался перегоном машин, кажется. Впрочем, я не уточнял. За весь вечер он вставил пару- тройку фраз и выкурил почти две пачки сигарет. У него хитрый прищур и бегающие глаза, но молниеносным взглядом этого не определишь. Надо смотреть на него долго, чтобы чуточку понять, что он за птица.
 Чиня тем временем, подвинул бутылку Рутре.
— Артур польешь? – спросил он как можно убедительней. Снова сработала харизма. Он сам никогда не любил разливать водку по стаканам, считал, что это дело младших. А ведь он старше меня на год, а Рутру на три года.
— Какие проблемы, я как раз собирался сказать тост. Можно же?- он усмехнулся, и толково наполнил шоты.
Чиня посмотрел как будто укорительно, но только на первый взгляд.
— Давай Артурчик.
— За то, чтобы мы чаще встречались. Даже если я в Питере, а вы в гребанной Москве. Пусть между нами километры дорог, но никакое расстояние не разрушит настоящую мужскую дружбу.
 Артур поднял рюмку, крепко сжал его, как показалось, и влил в рот. Все последовали его примеру. Стадия первая: все только начинается, никто не перебивает друг друга, никто не бегает в уборную через каждые пять минут, и самое главное — еще никто не подрался.
— Ну, как Питер, брат. Хоть расскажи, — обратился я к Рутре.
Тот как раз наливал по второй.
-Питер заебись, что ему будет. Петровский стоит. Я тут недавно на «Зенит» пошел. Ну, знаешь, соскучился по футболу, все работаешь-работаешь, в суматохе не замечаешь, как жизнь проходит мимо, — он глотнул пиво и почесал лоб, — Я век не был на футболе, а там такое представление, флаги, баннеры, все бело-голубое.
 Пока Рутра говорил мне о прелестях футбольного фанатства, Саня что-то торопливо рассказывал Чине, говорил он тихо и торопливо, так, что разобрать не получалось. Я напряг слух, пытаясь слушать сразу два источника.
— Мы сок забыли взять, — заявил Рутра, прерывая свое повествование, — Я схожу.
— Артур, — остановил его Чиня, — Денег надо?
-Нет, у меня есть, — он озорно улыбнулся.
 Тем временем эти двое приостановили беседу. «Видимо, чтобы я не просек» — родилась мысль. Хотя с чего, что-то я очень мнительным стал. Но, судя по глазам, они говорили о чем-то важном.
— Давай, вмажем, — предложил Чиня.
-??
— Артур пропустит, — сказал он, кивнув в сторону бара, у которого Рутра уже успел с кем-то познакомиться.
 Я инстинктивно поднял рюмку и опрокинул ее, не думая ни о чем.
Рутра продолжал трещать у бара с какой-то молоденькой девушкой. На вид ей не было и восемнадцати. Волосы убраны в комочек на затылке, создавая впечатление удлиненного черепа. Издалека я не мог хорошо все видеть, но, кажется у нее красивые глаза. Вообще все спорно. Спорно даже то, что не бывают некрасивые глаза. Не согласен. Все глаза красивы по-своему. Даже самый страшный взгляд ведь достоин, быть рассмотренным. Страшный взгляд красив, но понимание этой красоты несколько искаженное.
 Пацаны снова тихо о чем-то переговаривались, может свои тёрки, хотя я в расчет не берусь. Значит я не свой? Дурацкие мысли возникают в голове после ста грамм водки запитой пивом. Я повернул голову, чтобы посмотреть, что же с Рутрой.
— Мне кажется он прямо там ее уложит, — произнес Чиня, — А, Егорушка.
Меня всегда бесит, когда меня так кличут. Я позволяю это только ему. Но сейчас он сказал это как-то непросто.
— Слушай, тут Саня про дельце одно говорит, — Чиня наклонился над столом, — Машины гонять. Из Москвы в регионы. Как мыслишь, Егор стоит браться за это дело?
 Зная Чиню как облупленного понимаю, что дело серьезное и опасное. В противном случае он даже не соизволил бы спросить мое мнение.
— Просто когда я ехал сюда и думал, что я буду делать в Москве? Работать как все? Ждать свои деньги, которые начисляют раз в месяц, и спускать их в ближайшем кабаке? Ну, и где смысл приезда?
 «Чиню явно развязало» — подумал я, меня скоро тоже развяжет.
— Что за бизнес? – спросил я, не очень веря своему голосу.
— Ну, тачки пригоняют откуда-нибудь, мы делаем тюнинг и отправляем, — ответил сиплым голосом Саня.
— А что за тачки? Люди заказывают что ли?
Он немного замялся.
— Нет, «левые» колеса, в общем.
— Угнанные что ли?
— Ну, в общем да.
— Вы что охренели совсем! – кажется, крикнул я – Срок мотать захотелось?
— Тихо, успокойся Егор. Там тоже не лохи сидят. В десять раз проверено. Вот Саня уже полтора года занимается этим. Доход стабильный, около двух- трех штук гринов. Сам понимаешь не за один выезд.
— Дело твое Чингиз. Смотри не попадай.
Я специально выделил «з» на конце имени. Его зовут именно так. И его бесит, если говорят неправильно.
— Мое дело предложить, — спокойно сказал Саня.
Он сказал это так спокойно, что у меня заныли колени. Это бывает, когда я чувствую потенциально опасных людей. Что дьявольское было в этом холодном взгляде.
Мы накатили еще по одной. Рутра уже вернулся, и под впечатлением выпил кружку пива залпом. Затем с характерным звуком поставил ее на стол.
— Вы не представляете, что за девчонка со мной разговаривала, — заинтриговал он.
— Мисс Санкт- Петербург-2007,- попробовал схохмить Чиня.
— Да нет, эта подруга одной подруги, с которой мы развлекались в Питере. Я узнал ее, но сомневался, вот и решил подойти. Прикол да?
Я с залихватским прищуром посмотрел на него.
— Итак, дело было так.
Он сел поудобней, чтобы мы по максимуму впитывали его рассказ. Остальные закурили.
— Мы с братом гуляли по Сенатской площади. Он просто приехал на пару-тройку дней, чтобы Питер посмотреть и меня проведать. Ну, там как живу и все такое. Идем пиво хлобыстим, вдруг смотрю две офигенные телки идут. Ну, не то, что Аленка моя, конечно, но тоже неплохие.
 Аленка моя бывшая девушка, я бросил ее, а Рутра подобрал, но это он так думает. У нее, по-моему, совершенно другое мнение на этот счет. Он покупает ей дорогие подарки, а она и носом не ведет. Но не любит она его, но он не сдается. Она живет в Москве, а он в Питере. Воистину «закружится в танце Москва».
  — И вот братан говорит, что здорово было бы их отпарить. Я тоже не против, но такие фифы не ведутся на гопников вроде нас. Мы производим такое впечатление. Я решил попробовать, и сработало. Я сам не ожидал такого эффекта. Мне досталась пополнее, а ему худенькая. Так мы их и пялили в моей комнате, на двух кроватях одновременно. Они поначалу ломались, но ебаться охота после трех бутылок вина.
 Все смачно заржали, включая меня. Я был уже хорош, и смеяться хотелось просто так.
— Так ты Артурчик времени зря в Питере не теряешь. Давай за друзей, — провозгласил Чиня.
 Мы подняли рюмки, которым Артур не позволял стоять больше двадцати секунд пустыми, и чокнулись.
— Пойду еще водки возьму, — сказал сухим голосом Саня, но никто его не воспринял должным образом. Никто не выкрикнул «хватит» или «давай чувак», все смотрели на Чиню, который говорил о своих похождениях.
— Ну, вот перед отъездом мы с пацанами бухали. Просто сели на хате как обычно, запаслись и вдарили.
У Рутры зазвонил телефон, он извинился жестом и отошел.
— Ты слушаешь меня Егорушка? – гневно проревел он. Впрочем, я привык к подобному обороту.
Я кивнул головой, кивок получился не координированный, но массивный. У Чини тоже не все было в порядке с координацией, он долго пытался потушить окурок, но тот то и дело ускользал из неуверенных пальцев.
  — Что там дальше? – спросил я, когда Чиня замолк, возясь с тем же окурком.
— А. Ну, вот захотелось «мяса», вышли в центр города, ничего дельного нет. А нас то шесть человек, ходим, всех пугаем. Смотрю на памятнике Ленину, стоят две. Страшные как будто с немецкой порнухи. А больше вокруг никого нет. Я говорю, что если сейчас этих не зацепим, больше вариантов не будет. Все согласились, запустили «разведку», и они их сразу в плен взяли. Охуенно если даже не ломаются.
 У меня возникло твердое убеждение, что где-то я это слышал. По мере рассказа оно укреплялось. Вернулся Рутра. И Саня с бутылкой. Они незаметно «начислили» еще. И я продолжил слушать затянувшийся рассказ. И, кажется, стал засыпать. Это ощущение подкрадывается незаметно, как кошка за воробьем, вроде бодр, а как выскочит.
— Ну, та, что тихая зашла ко мне. По ходу у нее не было выбора, там в другом отсеке пацаны пожестче  оказались. Я быстро отодрал и вышел. А там, на кухне веселье полным ходом идет. Я стал у двери и смотрю. Ну, это Колян, ну, помнишь его, со мной братался в прошлом годе? Он ебёт ее, она стоит на четвереньках, лицо все обкончанное, плачет, а всем смешно. Еще один пацан, я не помню, как его зовут, подошел за волосы ее хватает, и давай «на рот» работать. А она сосать уже не может, так ее голова и трясется, в такт, бля, движению. А чего-то торможу, замер и наблюдаю как все. Дело — дерьмо, я же по «бесу» никогда не поступаю. Все должно быть осознанно. Ищу сигарету, смотрю, никто не курит, всем не до этого. Оголодали суки. Я иду в комнату, там подруга сидит в углу вся трясется. «Не ссы, все образуется» — говорю я, и возвращаюсь с сигаретами, — он сделал паузу.
 Мне показалось, что мы ограничили себя в примитивности. Движения одинаковы. Мысли одинаковы. Рука то за стакан, то за сигарету. Благо все заканчивается. Саня очень свеж. Не нравится он мне, гниловат, что ли. Еще по делу ничего не сказал.
— А карты перетасовались, — продолжил Чиня, — Коля устал видимо, всем уже двигаться в лом. Открутил ножку от табурета и пихает ей в задницу. Она кричит, музыка играет. Кажется, Круг пел. Все перемешалось. Я такого творить не позволил, переебал его, девчонку отправил в другую комнату, одежду ей кинул и наорал на всех. А глаза у всех злые, лишил их веселья, думаю отхуярят меня сейчас. Пока они  стояли и соображали, я девчонок выставил на крыльцо и сам срулил оттуда. Такая вот хуйня вышла.
 Я подумал, зачем он говорит обо всем этом. Если цель развлечь нас, то явно неудачная. Может, предупреждение. Хотя Чиня сам всегда рядом с таким, но он ведь не беспредельщик. Но водится в этом кругу. Видимо, круг давно замкнут. Мы все вращаемся в чем-то, но не можем отыскать выход, разорвать цепь. Наши интересы могут не совпадать, а ниши все равно за нами.
 Я пошел в туалет. По лестнице приходилось замедлять движение и держаться руками, потому, что возникал риск, что я покачусь кубарем ко всем чертям. Ресторан опустел наполовину, гости разъезжались по домам, и только мы все никак не могли получить должного удовольствия от встречи. Когда я вернулся, водка оказалась уже допитой. Рутра склонил голову, но не сдавался, а Чиня просто спал на столе.
— Эй, свиньи, — крикнул я, и засмеялся.
— Пойдем домой, Егор? – спросил Рутра, — Я устал чего-то, живот болит. Дай я тебя поцелую.
 Я оттолкнул его.
— Хорош!
— Я шучу Егорка, ты же знаешь.
Он пронзительно засмеялся. На него всегда в этой стадии нападает нежность. Это хорошо. Скоро наступит предпоследняя стадия – агрессия. Надо скорее оказаться в моей комнате, иначе это может обернуться массовым побоищем с жертвами.
  — Вы лучше сюда послушайте, жуткие истории рассказывать мастера, — выстрочил Саня.
 Я понял, что теперь он наконец-то решил взять слово, и не проблема то, что всем похуй, кроме меня. Он слегка приподнялся над столом и слегка толкнул Чиню, изрядно пьяного и готовившегося остаться ночевать здесь. Тот открыл глаза, но вероятно не совсем понял причины, по которой его разбудили.
— Я с кентами недавно одного коммерса наказал. Короче не хотел платить, ну, за место на рынке. Мы быстро объяснили кто и что он. Тачку его изъяли. Ну, правда, у него девятка была, но все же навар какой-то. Я хочу, чтобы все обходилось без тупых выходок и уперства. Если человек не просекает надо объяснять по-другому.  А коммерсы сами не понимают, что деньги у нас не заработаешь без сотрудничества. Что с ментами, что с бандитами. Хорошо я на одной стороне баррикад.
 Меня постепенно стало подташнивать от этой темы. Все мы такие крутые. Ни кому не подойдешь просто так. Эта тема так пафосна, что вести какой-то разговор с ним, да еще и спорить не представляется возможным. Он крут. Это его проблема. Вообще-то я собирался с друзьями вспомнить былое, про универ с Чиней, про фанатство с Рутрой, а этот тип задвигает мне такие  вот прискорбные темы, урод. Я не стал дослушивать всю эту бредятину, попытался поднять Чиню, но без помощи это было не реально. Рутра привстал, немного взбодрился. Это означало — стадия ВДВ.
Значит, мы обязательно подеремся у метро или прямо в «Граблях» если я их не выведу. Саня поняв, что все собираются и его рассказ никого не задел, быстро оделся, подхватил Чиню направился к выходу. Пусть идут, одной проблемой меньше. У меня еще Артур, который совсем скоро перестанет осознавать, что он творит. Это похоже на фильм про зомби. Вроде минуту назад с тобой был твой друг, а сейчас он ничего не понимает и рвет всех направо и налево.
На выходе на нас покосился охранник, Рутра сразу среагировал.
— Че смотришь, поддатых мужиков никогда не видел, — выдал он, — Я тебе  сейчас яйца оторву.
— Все нормально, мы уходим, — попытался разрядить обстановку я, и вытолкнул Рутру за дверь.
— Слава ВДВ! – заорал он на улице.
 Это значит повторение новогоднего шоу. Под новый год Рутра приехал ко мне. Тогда он уже демобилизовался, но форму снимать не спешил. Его часть стояла под Иваново, и он ко мне добрался быстро, свалился как снег на голову.  Покрыл всех матом, избил несколько мужиков и укатил в Питер. Мне не очень то хотелось повторение этой истории, и я как можно крепче подхватил его под руку и зашагал к метрополитену. У входа еще стояли парочки, пили пиво, обсуждали житейские проблемы. На нас бы никто не обратил бы внимания, если бы не Артур.  Он выкрикнул пару реплик, относительно стоящих людей, дескать, они пидары гнойные, и все такое. Кому понравиться? «Сам пидар» — ответил кто-то, и понеслась. «Без потерь не отойти» — подумал я, но не успел. Рутра уже бил кого-то у каменных ступеней, там было двое или вроде того. Я подорвался к нему, но меня снес сильный удар справа. Я упал на тротуар, видя перед собой урну для мусора и несколько борющихся тел, в голове хозяйничал туман.
— Я вас всех отделаю, — кричал Рутра, — Пидары московские!
 «И почему питерские так ненавидят москвичей и наоборот?» — думал я, лежа на бетоне.
Туман немного рассеялся и попытался встать, приблизился к комку тел и ударил ногой кого-то явно незнакомого по физиономии. Так как выбивают мяч от ворот. Тот отпрянул и Рутра встал. В ноге что-то заныло, и я оперся о фонарь. Правая скула напоминала о себе при каждом движении. Рутра продолжал с упорством Ахиллеса раскидывать их, а они вставали вновь и вновь. Я подобрал лежащую у ног пивную бутылку и с размаху заехал одному из них по затылку. Бутылка тут же превратилась в стеклянную крошку, и противник упал. От радости я направился в самую гущу и получил несколько внушительных ударов. Я присел на зад, картинка рассеялась, и стало серо.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СОБЫТИЕ 1. /THE ARMED ROBBERY/
 
 
 
«Потому что каждый поступок
должен быть взвешен, хотя бы чуть-
чуть, хотя бы самую малость…»
«Вера». Dolphin.
 
 
 
Я проснулся рано утром. Сколько я провалялся, не знаю. Пытался вспомнить, но не вышло. Рутра спал рядом. Признаки побоев красовались на лице, значит, все так и было на самом деле. Я глянул за окно. Солнца еще не было, все небо заволокло тучами. Они смотрели хмуро, изредка выплескивая какие-то проблески света. Я выглянул из окна. По тротуару скользила девочка на роликах. Почему она катается в такую рань? Бред. Я представил, что у меня в руках снайперская винтовка. Почему? Может, под впечатлением фильма «Враг у ворот», который я недавно пересматривал. Что говорить Джуд Лоу – красавец. Только сейчас я в образе. Я передергиваю затвор, и патрон отправляется в казенник. Я примыкаю к окуляру и вижу ее голову. Волосы раскачиваются на ветру, на лице улыбка из молочных белых зубов. Я спускаю курок, и пуля медленно вырываясь из ствола, начинает свой длинный, но быстрый путь. Ее голова разлетается вдребезги, окропляя неразвившимися мозгами тротуар. Нет. Я отогнал от себя негативные мысли. «Все здорово, сейчас пойду на работу, и все будет в порядке. Сегодня хороший день» — я заставил подумать себя. Я посмотрел на Артура, спящего в нелепой позе. Бездумно, совершенно без мыслей простоял около минуты и пошел в ванную.
 Я проделал обычную процедуру с умыванием, чисткой зубов и бритьем. Странно, у меня на лице ничего, но исключая небольшую припухлость на скуле. Отчего она сделалась более монголоидной. И выпил чая. Просмотрел сообщения на мобильном, тоже ничего интересного.  Пара от Мегафона и одно от старой подруги. Мы общались во времена университета, казалось, это было так давно, что отвечать я не захотел. По прошествии стольких отрезков времени бурных и не очень у нас не осталось тем для разговора. Она, конечно, думает иначе. А я твердо уверен в этом. Опять вспомним былые годы, выпьем пива и разъедемся.
 Я надел то, что валялось ближе всего, на кресле. Заморачиваться с одеждой? Не сегодня. В метро я дремал. Обычно я этого не делаю, но сегодня захотелось. Я не стал спорить и отдался желанию. Все оттого, что я слишком много проспал. Голова была тяжелой, и все время пыталась свеситься в сторону.  На улице меня встретил ветер, он особенно коварен при выходе с Марксистской. Норовит проникнуть по одежду, продуть насквозь. Торопиться некуда ( я вышел раньше обычного) и я решил постоять и выкурить сигарету. Курить в дороге сложнее, организм испытывает неудовлетворение из-за физических нагрузок. 
  Итак, я на работе. На кухне кипит деятельность. Я здороваюсь со всеми, будто вернувшись из долгого отпуска, а они в свою очередь, отвечают не менее радушно. Привычно прохожу через зал, полы в котором моет уборщица, та также привычно ворчит. Включаю свет и готовлю бар к работе. Это громко сказано. Просто протираю все, включаю кофемашину, расставляю бутылки, словом обычная процедура. Макс задерживается. Он вообще не любит приходить рано. Ленив, и знает, что сегодня начальство с утра не будет, поэтому немного опоздать он может. Я сел в курилке и смачно затянулся. Голова сразу затрещала, и я бросил сигарету в мусорный бак, даже не туша ее. Это, конечно, чревато пожаром, но мне все равно, пожар у меня внутри. Я хлебаю воду из кулера, как в годы засухи, кто-то из поваров кидает иронические реплики в попытке постебаться надо мной. Но мне сейчас насрать на его высказывания. Побыстрее бы пришел Макс, а то я один не справлюсь.
  Макс пришел как обычно, в начале одиннадцатого. Первым делом поздоровался и заварил себе кофе. Поделился тем, что он испытал по дороге на работу. Я практически не слушал его, мне было не до этого, мягко говоря. Он закурил сигарету и пошел гладить недавно купленную рубашку от Castro. Обычно нам оплачивают форму, купленную на свои деньги по предъявлении чека, но Макс купил эту рубашку за два косых, и бухгалтерия отказалась платить. Им такое просто не по карману. Вся фишка в том, что дешевую рубашку ты не купишь в магазине, а на рынке не дают чека. Вот и приходится покупать на свои деньги. Что оплатят это прогон.
 Я заварил себе крепкий черный чай с лимоном, надеясь, что он хоть как-то снимет головную боль.
— Как дома? – спросил Макс, проходя через зал с сигаретой в зубах. Жалюзи еще закрыты, поэтому можно не опасаться, что через окно тебя увидит кто-либо из менеджеров.
— Да никак, друзья приехали, накирялись вчера.
— По тебе видно, а перегар какой, — сказал, подходя ближе.
— Не к добру это.
— Ладно, можешь смело забить на это дело. Сам бывает, не могу расслабиться.
 Это подействовало. Я стал меньше думать о том, как отработать сегодня, не свалившись с ног. Глаза ведь трусы, а руки реалисты.
 День тянулся очень долго. Народа не было. Я просидел весь день в курилке, не боясь, что кто-нибудь заметит это. Менеджеров сегодня не было видно, а их здесь как собак нерезаных. Иногда я выходил за стойку, заменял Макса, пока он курит или ест. За окном уже стемнело и народу поубавилось. Мы работали до одиннадцати, но если людей нет, то есть вероятность закрыться быстрее.
— Макс, позвони управляющему, спроси можно закрыться пораньше,-  крикнул кто-то из официанток.
Макс без лишних слов набрал знакомый номер, что пробубнил в трубку и отключился.
— Ну, что?
— Добро, можно к десяти собираться.
— Вот здорово.
На лице Макса просияла улыбка.
— Неплохой денек сегодня, а? – он хлопнул меня по плечу.
— Нет, сегодня день — дерьмо, такой тягучий — ответил я, бросая в мусорку очередной окурок.
— Да ну тебя. Денег заработать удалось. По пятихату на рыло. Народа ведь нет, а лаве немного загребли.
Я смял в руках пять сотенных бумажек. Я их не заработал, но Макс не в обиде. Хотя, кто его знает. Мы собрали бутылки, закрыли жалюзи, опечатали холодильники, выпили по текиле и пошли в раздевалку. Вообще на баре идет строгий учет, но ведь бармен не всегда наливает пятьдесят грамм. Иногда сорок пять, а то и сорок. Поэтому остатки всегда в плюсе, ну, и выпить есть что. Мне немного прояснило голову, после тяжелого дня. Я давно отошел, просто в желудке иногда играло.
— Ты на метро? – неожиданно спросил Макс.
— А ты когда-нибудь видел, чтобы я попадал домой на каком-нибудь другом виде транспорта?
— Нет, — он показалось, смутился.
— Значит мы вместе.
Макс привычно долго одевался, немного пошумел в раздевалке, выгоняя посудомойщицу. Я стоял в проеме и ждал. Охранник слонялся, ожидая, когда же мы, наконец, свалим, и он ляжет спать.
 На улице было шумно. Мы вышли на Марксистскую и зашагали к метро. Ночь окутывала город бесцветной пеленой, сквозь нее угадывались только очертания. Очертания покоя и умиротворения. Хотя, к Таганке это не относится.
— Собираюсь на рыбалку, — вернул меня в реальность Макс.
— Давно не ездил?
— Месяца три, один поеду, не люблю когда кто-то рядом, — он с силой выдохнул. — Один понимаешь природу больше, да и она к тебе щедра. А поедешь с друзьями, нагадишь, нажрешься и ничего не выйдет.
— Может ты и прав, — заключил я.
  Мы выпили по бутылке пива. Я снова мечтательно поднял глаза к небу, но не успел ни о чем подумать.
 Визг пришел быстрее, чем показалась машина. Из-за поворота вынырнула белая «газель», налетела на кучу кирпичей и замерла. Все произошло так быстро, что я остался стоять на месте. На углу Маяковского и Марксисткой давно ведутся ремонтные работы, а лететь на такой скорости могут только дебилы.
 Прошло еще около минуты, в салоне зашевелились, и вскоре открылась пассажирская дверь. Все это время я стоял как вкопанный не зная, что же делать. Эта завороженность, характерная всем зевакам, сковала движения и мертвой схваткой парализовала разум.
— Давай, Артур, твою мать, надо разгрести эту кучу кирпича, — услышал я знакомый голос. Послышалась милицейская сирена. Вообще-то я не очень различаю сирены, как-то не вникал, но сейчас я был уверен, что это она.
 Я так и знал, что они попадут. Мы не всегда хотим видеть то, что видим. Как я мог поступить в той ситуации? Бросить их пойти к метро? Закрыть глаза на то, что мои друзья в беде? Нет, никогда. Может, я просто не успел подумать. Не знаю. Верю ли я в совпадения? Какова вероятность того, что мои друзья оказались в это время в этом месте? Это был как раз тот случай, когда совпадения и закономерности переплелись в нечто общее.
 Я кинулся к «газели». Макс оторопело смотрел на происходящее. Его растерянность не была удивительна.
— Рутра, Чиня ебть вашу мать, что вы здесь потеряли? – кажется, крикнул я, подбегая к машине.
— О, Егор, — среагировал Рутра, — Помоги брат, мы как раз хотели к тебе заехать, но не получилось, надо выбираться, а то мусора зацепят.
Я принялся откидывать кирпич из-под колес по примеру Рутры. Чиня в это время заводил заглохший двигатель.
— Блядь, чертова колымага, — слышались ругательства из кабины.
 Макс, похоже, кое-что решил для себя. Потому как я почувствовал возле себя его плотный торс, я понял, что он с нами. Я продолжал бездумно разгребать кучу кирпича, в голове трезвонила одна единственная мысль: «Это сон».
— Говорите, — я толкнул Артура в спину.
— Времени нет, сейчас Егорка рванем, а там все расскажу.
Капризная машина все же завелась, и мы рванули с места. Макс сел с нами. Я допускаю, что в такие моменты человек может не понимать, чем все это обернется, но ведь это Макс. Он просчитывает варианты заранее, за доли секунды, неужели механизм сломался, словно старые часы.
 В салоне было темно. Рутра сидел спереди, Чиня вел, а с Максом были пассажирами адской маршрутки. Причем маршрут был неизвестен, как нам, так и водителю.
— Слушайте, кто-нибудь расскажет мне, какого хрена здесь происходит?- заорал я, как можно сильнее, находясь в машине. Я ведь трус и истеричка, и совершенно не умею в критических ситуациях сдерживать эмоции.
— Вроде оторвались, — выдохнул Чиня.
— Оторвались? От ментов? А что вы, мать вашу, натворили? А?
— Чинь расскажи? – сделал попытку Артур.
— Да сам рассказывай, я машину веду, мне концентрация нужна.
Макс только молчал. Скорее всего, просто думал. Он долго сходится с людьми, а с такими гопниками, как мои друзья, тем более.
— Ну, я не знаю с чего начать, Егор.
— С начала!
— Вообще, это Саня предложил. Есть говорит одно место, на Арбате. Ну, переход подземный. Там ювелирка, такая не особо крутая. По вечеру можно срубить кассу и свалить. Благо подходы есть. Мы быстренько план набросали и дернули.
— Так это Саня вас надоумил?
— Его была просто идея. Он еще вчера говорил об этом, не хотели тебе говорить, ты бы не одобрил.
— Ну, уроды, — прокомментировал я. — Продолжай. Саня сам участие не принимал?
— Принимал, это мы с ним входили, а Чиня за рулем сидел. Мы вошли за полчаса до закрытия, чтобы инкассаторы не успели кассу забрать, и положили всех лицом в пол.  Команды давал Саня, я просто держал ствол и собирал лаве.
— А где Саня?
— Мы высадили его, он сказал, что по одиночке лучше залечь на дно.
— Долю свою он, скорее всего, забрал, да?
— Все бумажки у нас, он забрал себе пару лотков с камнями и безделушками всякими.
— Блядь, вы крутые ребята я посмотрю.
— Куда ехать? – спросил Чиня, скорее всего обращаясь ко мне.
— Я не знаю, у меня в планах не было вооруженное ограбление. Я не продумывал пути отступления. Вези прямо на зону.
— Сука, Егорушка издеваешься.
— А хули, вы не придумали куда ехать? – набросился я.
— Мы должны были на дачу какую-то поехать, но без Сани я адреса не найду, а спрашивать, значит светиться.
— А почему бы на твою не поехать?
— Нет, не вариант, сейчас еще сестра там, она же в суде работает, спрашивать начнет.
— Мусора-то знают про машину? А, судя по сиренам на Марксистской, знают. А ебальники ваши видели?
— Чиня в машине сидел, а мой видели, — печально заявил Рутра, предугадывая как я на него опрокинусь.
— Ну, ты долбоеб Артур, а маски одеть не вариант было?
— Просто там не реально. Все стеклянное. Их или внутри одевать, все равно увидят или в машине, а потом по переходу идти.
— Парни, в машине курить можно? – робко спросил Макс.
— Да, конечно.
— Кстати, это Макс, совсем забыл познакомить. Это Артур, это Чингиз.
 Все кивнули головами. Дорога смытым серым фоном отражалась впереди. Было так спокойно, что казалось, что мы просто едем на море или в лес. Я предпочел тоже закурить, руки нервно дрожали, и подкурить, долго не получалось.
— Много хоть срубили, авантюрные вы мои? – спросил я, для того, чтобы оценить стоимость игры.
— Двести с небольшим тысяч? – ответил Чиня.
— А что так мало? – возмутился я.
— Саня говорил, что там будет тысяч пятьсот – семьсот, день хуевый.
— Да этот Саня такой прокидон вам устроил. Сам, небось, бриллиантов ухватил? А вам жалкие двести штук.
— У него есть кон, где продать их, а мы бы их катали до конца дней своих. Или спалились сразу, на гэбэшника наткнулись бы.
— Это ты прав Чинька, мозги еще есть.
— Пошел ты.
— Давайте заедем куда-нибудь поесть? – предложил Артур.
— А мусора?
— Когда мы едем по трассе, у нас есть такой же шанс попасть к ним в руки, как и когда мы стоим.
— Логично, но риск все же больше, — заметил я.
— Да не ссыте вон кофейня какая-то, — пробормотал Чиня, сворачивая к обочине.
«Газель» мягко остановилась и мы замерли.
— Ну, что, выходите?- сказал я, отмерив их всех взглядом.
Сам я был не готов. Я вообще был не готов к подобному повороту событий. Вот и хороший день. Внутри все сжалось и стало мизерным.
— А Макс, он как? – спросил Чиня, — Я в том смысле, что он в деле или нет?
— Я сам не знаю. А Макс?
Я посмотрел на него. Он задержал взгляд на каждом по три секунды. Не уделив никому из нас ни долей больше.
— Поедем куда-нибудь, я с вами.
— Тогда, сукины дети, пойдемте, найдем что-нибудь поесть, — произнес я, мои слова вылетели и растворились в спертом воздухе ночной Москвы. Если что-то уже произошло жалеть поздно.
 Кофейня представляла собой закусочную среднего уровня, в идеале. Надпись «Кофейня» красовалась на всю крышу и подсвечивалась несколькими фонарями. Так, безусловно, дешевле, чем купить неонок. Я вспомнил лето два года тому назад. Прекрасное время, прекрасная девушка и прекрасное море, такое ласковое как шелк по коже. Мы не брали путевок, да откуда у нас деньги. Просто сели на автобус и домчались до Туапсе. Кому-то больше по душе Сочи, а мне вот нет. Я люблю гальку на пляжах Туапсе, люблю огромные баржи, стоящие у причала, люблю даже рынок, хотя он ничем выдающимся не отметился. Мы тогда, в последний вечер пошли в подобную скромную кофейню, правда, стоящую на берегу. А потом вернулись в Москву и потеряли друг друга. Потеряли те тонкие нити, связывающие нас. Волна ностальгии захлестнула мое сознание и бросила на камни. Мы всегда жалеем о том, что ушло безвозвратно. Дело даже не в любви или в определенном месте. Дело в том, что время никогда не вернется в ту точку, в которой было однажды. Развитие идет по спирали, но витки находятся слишком далеко друг от друга. Точка, в которой мы бываем лишь раз в жизни. Вернуть любовь не значит удовлетвориться в своих воспоминаниях. Они нещадно бьют нас не жалея и скупясь.  Спустя много лет ты осознаешь, что ищешь невозможного, и все усилия, которые ты потратил на поиски, перечеркивают дальнейшие стремления. Вот тогда многие останавливаются, но особо упертые продолжают обманывать себя. Несмотря на то, что новые ставки делать совершенно бессмысленно.
 У кофейни стояли молодые парочки, просто парни и девушки, многие курили и громко разговаривали. А ведь на дворе лето. Оно подкралось незаметно, через день после ранней весны, хотя немного припозднившейся. Лето просто стояло за спиной. И на смену плащам сразу пришли платья и короткие юбочки. Взгляд, от которых любой нормальный мужик оторвать не в силах.
 Духота преследует Москву, она полностью погружена в вязкий горячий воздух. Он мягкой пленкой свисает со стен высотных зданий  и давит на плечи тяжелым грузом. Расплавленное сердце страны покрыто серой пылью, пухом и прочей мелочью.
  — Ну, что пойдем, сожрем что-нибудь?-  предложил Чиня, — Деньги есть, теперь.
Он по-доброму засмеялся, глотая летний воздух, наполненный автомобильными парами. Его смех заразил всех и подобно эпидемии, вырвался наружу.
— Один вопрос, прежде чем пойдем, — пообещал я, — Стволы-то где достали?
— Да ствол был один, — пояснил Артур, — Пневматика Чинькина, он два года назад покупал.
— Ну, вы и дилетанты, — я иронично заявил я.
— Да пошел ты, — брякнул Чиня.
— Ну, ведь выгорело?
— А могло и не выгореть, сидели бы сейчас на нарах. Ляжки парили. Тем более нас теперь из под земли достанут.
— Да там все застраховано!
— А мусорам безразлично дорогой Артур, — снова съязвил я.
— Ладно, пойдем жрать охота, — не успокаивался Чиня, видимо самый голодный.
— Расскажи хоть как грабили? – задал первый вопрос Макс.
— Саня вошел первым, ствол в охранника ткнул, и тихо, но уверенно объявил, что это вооруженное ограбление. Все сделал так спокойно, будто на работу пришел, ну, как коктейль смешать. Я просто деньги складывал в сумку.
— Все-таки везунчики вы?
— Именно, даже Чине повезло в кой-то веки.
Все снова дружно загоготали.
— Уже час ночи, — пробурчал Чиня, — Пошли.
 Мы вошли внутрь. Глаз ничего не порадовало. Заурядность, да и только. Мы плюхнулись за один столик у окна. Он был относительно больших размеров, да смотреть на теплую ночь было одним удовольствием. Я обвел взглядом пустынный зал, хотя люди периодически заходили, и увидел девушку. Она сидела напротив. В нескольких вытянутых руках. Ее глаза цвета речной воды, рассматривали вошедших. Того цвета, когда подойдешь совсем близко, в метре от поверхности, потому, что издали река голубая. В них ( в глазах) описано легкое удивление и смех, который не вырывается наружу, оттого, что рот замкнут. Комичность, конечно, присутствует: четверо уставших молодцов входят в кофейню под покровом ночи. Она одна. Странно? Может, ее парень отошел куда-нибудь.
 Чиня пошел на кассу, но, конечно, не «брать» ее, а посмотреть меню и сразу заказать. Никто слова не скажет о плохом выборе, потому, что без понтов. Да вкус у Чини природно-удачный. Из персонала в кофейне бармен, кассир и уборщица, кассир, скорее всего, выполняет обязанности менеджера. Есть, наверное, охрана, но какая разница. Мы добропорядочные граждане, да и денег у нас много. А что такое много? Пятьдесят штук на рыло. Смешно вам, бледнолицые ублюдки, отожравшиеся хозяева ювелирки? Я посмотрел на каждого из друзей, никто не улыбается. Согласен, что горестно сидеть здесь вместо крутого места типа  «Black october» или «Турандот», но реальность не была бы реальностью, если идеал выходил бы у каждого. Утопия потеряла свою утопичную значимость. Ноль чувств.
 
 Я и трое друзей. Мы совершили то, что совершать было нельзя. Табу, за которое не прощают. Мы перешли грань игры и теперь все в реале. Мы в полной жопе. Да так глубоко, что выбраться оттуда нет никакой возможности. Нам некуда податься. Никаких путей, никаких прибежищ, мы одни. Мы сидим в этой «газели» как проклятые и думаем, как быть дальше. От этих дум становиться еще мрачнее. Молчание висит тяжелейшим смрадом. Он пропитывает весь салон и втирается в обшивку. Даже Артур не говорит ни слова. Чиня сурово смотрит сквозь мутное боковое стекло. И Макс понимая, что положение безвыходное молчит и курит одну за другой. Смятая пачка «Кента» уже сиротливо валяется на резиновом коврике, на полу машины. Он нервно сбивает пепел, тот летит, рассыпаясь в воздухе на мелкие хлопья, и усыпает брюки и ботинки. Мы сделали это и теперь поздно думать, как можно было бы удачнее все провернуть, это уже не имеет значения. Что сделано, то сделано. Я не иду в клуб с девушкой, вечер придется провести в другой компании. А может, не один вечер.
 
 Тем временем, девушка немного сменила позицию. Она поменяла угол, и теперь мы сидели лицом к лицу. Между нами было менее трех метров. От нечего делать я стал рассматривать ее. Ждать Чиню дело неблагодарное. Фигура у нее стройная, немного худые плечи и бедра. Тонкая шея была обрамлена шарфиком, удивительно совпадавшим с цветом глаз. Может, глаза у нее не зеленые и мне кажется, но был уверен. Блузка в архаичный узор бежевого оттенка и коротенькая джинсовая юбка. Прозрачные ноги обуты в миниатюрные балетки, в цвет блузы. «Нелепое сочетание» — скажет любая московская модница, но ведь дело не в сочетании, а в том, как все это смотрится на теле, на чудном женском теле. Он вынула сигарета, по-видимому, из сумки за спиной. И закурила. Дым с ароматом ментола смешался с жареной ветчиной и заполнил небольшое помещение.
— Я заказал бутербродов с ветчиной, это единственное, чем можно набить живот, — сурово произнес Чиня, и это аукнулось у каждого каким-то приторным ощущением.
 Тем временем девушка затушила сигарету и со скучающим видом подперла голову руками. Она смотрит прямо на меня. Нет, мне не может это казаться. Она принялась накручивать волосы, локон за локоном. Она делает это так искусно, что создается впечатление того, что скука вызвана исключительно отсутствием меня рядом. Она явно кокетничает со мной. Я стараюсь не подавать виду. Ну, смотрит на меня незнакомая милая девушка, и что? Я не хочу делать заявление: На меня вешаются толпами, но ведь ничего особенного.
 Но затем происходит следующее, она снимает одну ногу с другой. Я вижу покрасневшую коленку и что белое между ног. «Такого не бывает в жизни» — думаю я, и ловлю себя на том, что волнуюсь. Это реальность, с молотком в руке и свечкой в заднице. Я вижу только кусочек белого, зажатого у нее между ног, но отвести взгляда уже невозможно. Стало жарко, и ладони вспотели. Мне страшно захотелось поделиться увиденным, но ее глаза парализовали мой мозг. Я с идиотским видом продолжаю смотреть в то место, где ноги срастаются с туловищем, а она разводит их еще немного шире. Теперь я вижу четкую полосу, называемую входом. Он пропечатывается через ткань. О моих мыслях и говорить не приходиться.
 Приносят бутерброды. Выглядят они неплохо, но я их почему-то не ем.
— Брат, ты не хочешь? – спрашивает Артур, зная, что я предугадывал этот вопрос.
— Нет, ешь, — равнодушно ответил я, и пожалел, когда мой ответ показался ему не уверенным.
— Ты точно не хочешь?
— Поделись со вторым братом, — говорит Чиня, ловко отламывая кусок от моего бывшего бутерброда.
 Я ничего этого не вижу, потому, что в мыслях давно делаю ее, в туалете этой кофейни.
Ее глаза спрашивают: «Чего ты ждешь?» А я сижу в оцепенении. Возможно, это какая-нибудь подстава, а проблем нам сейчас хватает и без этого.
 Макс резко дернул меня за руку и Взглядом указал на окно, а вернее на то, что было за ним. Он вернул меня на землю, я увидел их и оцепенел.
— Тихо, пацаны, — выдавил я. — Все улыбаемся и выходим.
В некотором недоумении Чиня и Рутра посмотрели сквозь относительно чистое окно. За ним была припаркована наша «газель» и вокруг нее шастали два мусора. Скорее всего, ППС или вроде того, но ведь не суть. Невысокий сержант что-то эмоционально говорил по рации, а второй пристально рассматривал машину со всех сторон.
— Как будем выходить? – спросил Макс и потер лоб.
— Слушайте пацаны, — начал Чиня, — Вы на самом деле не при делах, поэтому лучше без рисков. Вы можете отсесть от нас, и проблемы нет. Тем более Егора я немного понимаю, все-таки друзья попали, а вот тебя Макс никак. Зачем тебе это.
— Я не буду объяснять тебе причину, — спокойно отреагировал Макс, — Просто знай, что она есть.
— Выходить будем все, приветливо улыбаясь, — заключил я, встал, направился к барной стойке.
— У вас есть черный ход?- спросил я длинноволосого бармена, натирающего бокалы так, будто работает в первоклассном ресторане. На самом деле это спектакль, рассчитанный на нас.
— К сожалению, нет, — ответил он пискляво.
-  А продукты ведь вы как-то же завозите?
— В три-четыре часа ночи, через этот вход. Обычно в это время совершенно пусто.
— Понятно, спасибо.
Я отошел, а он вымолвил что-то вроде «на здоровье», знал бы он, что могут сделать с нашим здоровьем, если мы не придумаем, как быстрее слинять отсюда. Вообще, необычно, что мусора в такое время здесь. Их же не вытащишь из своих «опорок», а тут такой концерт. Видимо указания, а так хрен его знает.
— Я предлагаю просто выйти и побежать налево, но только за углом, — быстро выпалил Макс.
— Самое разумное, сейчас, — добавил Рутра, — Выйти, свернуть и дать жару.
— Лады, налево и бежим, пока не выдохнемся.
— Суки не дали насладиться ужином, — пробормотал Чиня, вставая.
Все установку поняли, все-таки инстинкты и братство в критические ситуации творят чудеса. Мы спокойно вышли в одну шеренгу, Чиня даже закурил, повернули налево и растворились в ночи.  Я кинул прощальный взгляд похотливой девушке, пожалел, что ничего не завязалось, и присоединился к остальным. В сторону стражей порядка я не посмотрел, но, судя по тому, как рванул Артур, внимание мы привлекли.
 Сколько мы бежали? Минут пять или семь. Я слышал отдаленные хлопки, похожие на выстрелы из ПМ или мне просто послышалось. У Чини как всегда надорвалось сердце и закололо в боку. Рутра мог пробежать еще километров десять, а мы с Максом остановились на средних показателях. Хотя при беге он критично отзывался о своем животе, чужеродно смотревшимся на плотном теле. Под ноги попадали гравий и песок, обувь испытывала перегрузки и долго это шоу «бегущий человек» не продлилось бы. Вокруг мелькали деревья и невысокие здания, по большей части одно- и двух этажные, стоящие друг от друга на приличных расстояниях. Судя по этому, в этом отдаленном районе пока не научились ценить землю.
— Все, я согласен отсидеть вечность, чем бежать дальше, — пробормотал Чиня, — больше метра не ступлю.
Он стал как вкопанный, тяжелыми вдохами набирая воздух. Вслед за ним остановились остальные. Казалось, что Рутра только разогрелся. Чиня сел прямо на землю, я подыскал камень. Камень оказался необычайно холодным. «Не прогрелся за день» — подумал я. Эта мысль застряла в голове как рыба в сети, когда я услышал звук, проезжающей машины.
— Хана нам пацаны, — вымолвил Артур, — Хана.
— Не мели ерунды, сейчас придумаем что-нибудь, кто из нас конченый оптимист, я или ты? – приободрил я его.
 Вокруг никого, только ночь со своей тусклой сущностью.
— Может, бухнем? А? – спросил Чиня, — Все равно делать и терять нечего, да и денег пока нормально.
— А ты знаешь, где магазин? – издевательски спросил я. – Или ты в этом районе бывал и специально нас завез.
— Ладно, без паники, надо подумать.
Мы замолчали все как один. Каждый о своём. Я закрыл глаза, представил теплые волны, мягкий ветер, словом все то, что в понимании нормального человека, адекватно все воспринимающего, отдых. Словом, тот самый остров Элизиум, но только мифологический, приятный и мимолетный как все прекрасное. Я на острове полным красивых людей, они обладают грациозными телами, мужчины и женщины. Воздух также насыщен тем сладким чувством, когда ты один из них. Нас объединяет что-то тонкое и незаметное, но очень значимое. Чьи-то руки делают мне массаж, я думаю, что это руки прекрасной гречанки, а вижу лицо Макса на фоне проклятой ночи. Я понимаю, что задремал. Элементарно задремал от усталости, от той нагрузки, что выпала на мою долю, равно как на долю каждого сегодня.
— Ты похуист такой, просто удивляюсь, можешь спать где угодно, — мгновенно отреагировал Рутра. – Да и Чиня такой же, целыми днями забивает на все подряд.
— Пошел ты.
«Заело у него что ли, все время кого-то посылает» — подумал я, но ничего не сказал.
— У кого-нибудь есть какие-нибудь предложения? – вмешался Макс. – Можно, конечно, дождаться утра, но ведь это не значит, что нас кто-то спасет.
— Я предлагаю напиться, — неустанно повторил Чиня.
— Я, кажется, спрашивал тебя про адрес магазина?
— Вместе пойдем и поищем, ночь длинная, а делать все равно нечего.
— И найдем приключения на свою голову.
— Вот ты зануда, — пробормотал Чиня.
— Я знаю, где можно выпить, — донесся незнакомый немного хрипловатый баритон из-за спины Рутры.
Все устремили взгляды в темноту. Человек сделал пару шагов в нашу сторону. От неожиданности такого оборота я слегка прикусил язык. На вид ему было не менее сорока, он был одет в странный синий комбинезон, непонятной материи. Седая наполовину борода дополняла его облик и подчеркивала отточенный подбородок.
— У нас в пансионате есть выпивка на любой вкус, — продолжил он. – Не так чтобы с шиком, но я могу вас угостить, а если есть деньги, то охотно помогу с ночлегом.
— Кто вы такой? – спросил Артур.
— Как тебя зовут, — спросил он, будто не расслышав вопроса.
— Артур, — замявшись, ответил Рутра. Этот человек оказывал магическое воздействие.
— Хорошее имя, был такой король и Англии, да что я говорю вам, наверное, известно. Великий был человек. Я даже мог быть с ним знаком, жаль, не довелось. Я все-таки крестьянин. Да и Россия от Англии далековато.
«Что же он такое несет» — подумалось мне. Стало не по себе от понимания, что этот человек сумасшедший или просто пытается нас напугать. Но мы то не из пугливых.
— Слушай, что ты мужик нам такое затираешь, — возмутился Чиня. Он никогда не нападает первым, как змея, но сейчас он почувствовал неладное.
— А вот этот дерзкий, знаком я с вашим братом, попортили вы мне жизнь немного.
— Я тебе сейчас не только жизнь испорчу, — Чиня решительно двинулся на него.
Тот отступил на шаг.
— Ладно, будьте благоразумны, — вымолвил он, — Я не люблю скандалов и драк. Если хотите, я могу провести вас в пансионат, правда, ночь поздняя, но это ничего.
— А кто вы там? Вы ведь не ответили на мой вопрос, — не успокаивался Артур.
Я дернул Макса за локоть и отошли в сторону.
— Как думаешь что за предложение?
— Я не знаю Егор, просто мужик странный, а так может, бухнуть хочет, кто знает.
— Стоит идти?
— Мне все равно, вариантов больше нет.
Когда мы вернулись к друзьям, они молча курили. Рутра уже спросил все, что угодно у старика и немного успокоился. Чиня нервничал, но только потому, что осторожно относился к подобным контактам. Мы решили идти.
— Скажите, в каком мы районе? – чуть слышно произнес Артур.
— Молодой человек для вас это имеет принципиальное значение?
— Вообще-то имеет.
— А вы вот были в Роттердаме? – характерно пробубнил он.
Мы ответили единогласным молчанием, слышен был только шорох ног и пару плевков, упавших на грунт.
— Так вот, этот район почти точная копия Роттердама, так исторически сложилось.
— А где причалы и гавань, я занимаюсь картографией, и кое-что смыслю, правда, пока не занимался Европой.
— Молодой человек, не во всем Подмосковье бывает реки, а точные копии уже перебор.
— Так мы в Подмосковье? – спросил Артур.
— Почему вы так обеспокоены, ваши друзья рядом, скоро будет пансионат, — его голос как-то задребезжал.
— Меня просто интересует, где именно мы находимся, мне важно это знать.
— Я не представился, вероятно, меня зовут Вильмонт.
— Немного странное имя, мужик, а для тебя тем более, — отозвался Чиня.
— Как вы догадались, это имя не настоящее. То есть при рождении мне дали другое имя, а при перерождении соответственно это. Настоятельница считает, что у человека должно быть имя, которое дал ему сам пансионат. При условии, что тот собирается провести много времени там.
 Меня охватило странное чувство. Такое бывает, когда видишь сон, в котором события сменяют друг друга нелогично. Одно никогда не вызывает другого, потому, что они не связаны друг с другом, они даже не параллельны. Просто околесица какая-то. Мы вчетвером идем молча, будто на заклание. Каждый переживает что-то, но в целом это никак не проявляется. Только старик продолжает свое нелепое повествование.
— Пансионат возник очень давно, может до войны, а может еще раньше. Я точно не знаю, потому, что когда я сюда попал, мне было все равно. Я все потерял в жизни и хотел покоя. Здесь мне дали все: заботу, тепло и уверенность. Ведь уверенность так важна. Если ты в чем-то не уверен это сразу видно, ты показываешь свою слабость, а слабость никому не идет на пользу, кроме твоих оппонентов.
 Он остановился. Перед нами стояли ворота в полтора-два человеческих роста. Было странно это видеть, потому, что окружающие дома явно были карликами. Стены, отходившие от ворот, по высоте были чуть ниже, сверху их опутывала колючая проволока, сделанная, скорее всего вручную.  Металл проволоки проржавел снаружи, но в крепости я не стал бы сомневаться. У ворот висела вывеска. Темное дерево, на котором тусклыми металлическими буквами было выведено: «Пансионат «Элизиум» и ниже «Приют для одиноких и обреченных». « Приют униженных и оскорбленных» — почему-то подумал я. Моя память всегда остра и я не мог ни вспомнить сказанное той ночью. Неужели это и есть тот пансионат. Все становится все более занятно.
— Добро пожаловать в «Элизиум», господа, — практически пропел он, распахивая ворота, — Я сторож.
 Сумерки пропускали лучи восхода. Мы вчетвером прошагали во двор, который поражал еще больше.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СОБЫТИЕ 2. «ЭЛИЗИУМ».
 
 
 
«Тайна иногда провоцирует человека
на такой грубый акт, как вторжение
 в чужую жизнь. Но без тайн мы бы,
наверное, просто сидели и глазели        
по сторонам».
 
Дэвид Линч.
 
 
 Глаза открылись сами по себе не раньше двенадцати. Мне так показалось. Телефон, который я не заряжал уже несколько дней, валялся где-то в машине. Значит, связи нет, и не будет. Солнце стояло прямо над зданием и своими лучами било прямо по макушке тех, кто сейчас на воздухе. Я присел на кровати. Комната, в которую меня вчера заводили на пару с Максом, совершенно изменилась. Нет той заурядности, которая стремительно возникала при плохом освещении. Стены были зелеными, но краска лежала слоями, будто ее просто выплеснули. В деревне над этим смело можно смеяться, а Москве это мог сделать только талантливый дизайнер. Им восхищались бы, держа в нежных руках бокалы с «Моэт Шандон». Он единственный, кто достоин аплодисментов.
 Я нашел какую-то одежду: белую футболку и синие трикотажные брюки, аккуратно сложенные у постели. Вероятно, они предназначались мне, потому, что ночь я припоминал с трудом. Я сильно устал, к тому же все эти переживания. Сидя на кровати, я вспомнил, что тот, кто назывался Вильмонтом, провел нас в это здание. Я на удивление быстро заснул, хотя в чужих домах это мой основной недуг.  И футболка и брюки удивительно точно сели на мое тело. «Скорее всего, у них здесь просто талантливые примерщики» — подумал я. И сразу: « С чего у них должны быть талантливые примерщики». Бред. «Надо найти друзей»- подумалось мне.
 Длинный коридор, в который я попал, выйдя из комнаты, был тоже зеленым. Похоже, этот цвет здесь был приоритетным. Он был узким настолько, что два человека проходя, могли задевать друг друга. В голове всплывало вчерашнее. Я дошел до выхода и оказался на крыльце. Стоял погожий солнечный денек. Он мало, чем отличался от остальных. Доски из старого дерева затрещали под ногами, едва я на них ступил. Окрашены они были тем же зеленым, что меня не удивило. Во дворе, конца которого я не видел, было множество незнакомых мне людей. Все занимались своим делом. Первоначально картина напоминала какую-то школу искусств. Художники писали холсты, актеры играли сцены, было даже что-то напоминающее балет. Точно сказать не могу, мои представления о балете втиснуты в пределы «Лебединого озера». И до сегодняшнего дня мне не требовалось их менять коренным образом. Кроме того, поодаль, в метрах ста я видел группу девушек занимающихся тем, что называют модными словами «шейпинг» и «фитнесс». Для меня это всего аэробика и «зарядка», как в детском саду или школе. Поскольку строение глаз у нас сильно отличается от строения глаз хамелеона, я не увидел Макса, сидящего у торца дома. Только повернув голову и присмотревшись, я понял это. Он эмоционально что-то обсуждал с каким-то пареньком или двумя. Скорее всего, их было два. Второй стоял за домом, Макс поворачивался к нему и тем самым выдал его. До меня долетали лишь обрывки фраз типа «река имеет изгиб», «возвышенность гораздо протяженней». Я приблизился к ним.
— Макс, — крикнул я, протирая глаза.
— Егор, доброе утро. Я встал пару часов назад, не стал тебя будить.
— Макс давай отойдем, — сказал я, пожимая руки парням.
Мы сделали пять шесть шагов по превосходной зеленой лужайке.
— Макс, ты отдаешь себе отчет. Кого хрена ты спокойно сидишь и трещишь с ними. И где Чиня с Рутрой?
— А чего ты так обеспокоен? Здесь совершенно адекватные люди. Даже не могу понять твою горячность, — ответил он так спокойно, что у меня заныло колено.
— А то, Макс, что мы находимся в каком-то загородном пансионате, где живут какие-то люди, директора я в глаза не видел. Мы в бегах из-за глупости моих друзей. На работе, впрочем, как и дома нас давно обыскались. Продолжать?
— Тебе надо пообщаться с настоятельницей. Она милая женщина, внушит тебе спокойствие.
— Макс, ты так безразлично это говоришь, что я думаю, что она сделает из меня зомби.
Макс потер лоб, из-за чего воспаленный прыщ стал еще более красным.
— Ладно, аргументы таковы: Мы в розыске, значит, мы не можем вернуться домой. На работу можно забить, я давно оттуда сбежать хотел. А директор в лице настоятельницы уже идет сюда.
 Я обернулся. Действительно, к нам шла женщина, одетая в белую хламиду, из под которой выглядывали элегантные сандалии. Если здесь вообще применимо слово «элегантность».
— Надеюсь, убедил? – спросил он, продолжая физическое давление на лоб.
— Еще рано об этом говорить. И перестань тереть лоб. Скоро дыра будет.
Женщина подошла вплотную и протянула руку.
— Егор, Максим. Доброе утро.
Ее голос был мягким, как уверенным, как хороший коньяк. Глаза излучали свет, а руки немного суховатые, были ледяными.
— Как вам у нас, с Максимом я уже говорила, он может продолжить занятия, — не успела она окончить фразу, как Макс вернулся к своим приятелям.
— Вы, знаете, — замялся я.
— Твоя неуверенность никогда не идет на пользу, верно. Давай прогуляемся, и я расскажу тебе о пансионате.
 Мы пошли по тротуару, вымощенному булыжниками. Они были хорошо отшлифованы и подогнаны друг к другу. Встречались, конечно, неровности, но крайне редко. Сандалии настоятельницы издавали легкий шорох. От тротуара, примерно в полуметре начиналось море травы. Она была аккуратно подстрижена и заканчивалась у забора, до которого было достаточно далеко. Огромное футбольное поле. Глаз радует.
— Я расскажу вам вкратце о пансионате. Он основан в 1918 году. Мало кто знает об этом. Первоначально это было здание и двор, в шесть соток, не больше. В сорок первом и до конца войны здесь был госпиталь. Линия фронта была рядом, но сюда война не пришла. Отсюда раненые возвращались на фронт, тяжелых практически не возили. Я сама была здесь медсестрой, в те далекие времена.
— Сколько же вам лет, — не выдержал я и пожалел.
— У женщины не принято спрашивать о возрасте. Разве вам неизвестно?
— Простите, я просто удивлен, как вы хорошо выглядите, — попытался я отвесить тяжелый комплимент.
— А вы хитрец, Егор. Мне надо будет присвоить вам другое имя, Егор мне не по душе, напоминает мне ссылку в Сибирь. Так вот, я продолжу. Пансионат вернул свой статус в 1953, в связи с гибелью вождя. Началась мини-анархия, и мы воспользовались этим. А заодно расширились. Сейчас покупать землю невозможно, очень дорого, но тогда мы подключили все свои ресурсы. В шестидесятых и позже мы докупали еще участки, согласитесь, природа не должна ограничиваться забором. Теперь у нас огромная территория, своя роща и пруд, в котором водится рыба, за это у нас в ответе Людовик, он рыболов.
— Людовик, — я прыснул от смеха, снова не сдержавшись.
— Вам не нравятся благородные имена? Зря. Вы будете носить одно из них.
«Ни хера не буду» — подумал я.
— А какова же площадь двора?
— Точных цифр дать не могу. Несколько сотен тысяч метров.
— Не может быть, кто бы вам дал откупить столько земли, — возмутился я.
— Если есть значит, дали, — сурово отрезала она, — С той стороны здания у нас огороды. Мы ничего не покупаем. Едим то, что выращиваем. Ловим рыбу, держим свиней. Кстати, рядом с огородами. Чтобы удобрять было проще. Вы понимаете, о чем я.
— Какова же цель пансионата? Отдых, что-то вроде дома отдыха?
— В первую очередь это приют. Для тех, кто не может найти себя в жизни за забором. Современный мир – порождение жестокости. Не каждый может там выжить. Здесь отбор приравнен к минимуму. Под крышей пансионата собрано много молодых людей, гениев. Они не смогли добиться признания в мире и теперь здесь. У нас нет промоутеров, продюсеров, менеджеров. Все просто – твори и тебя признают, если ты действительно талантлив. Кроме того, у нас много стариков, они тоже одиноки, а здесь у них есть семья. Кто может, выполняет какую-нибудь работу, ведь человек не может без работы. С одним из них вы познакомились. Вильмонт здесь не так давно. Около года, он садовник и сторож. Я люблю говорить Страж. 
Мы шли по роще. Она была совсем небольшая, скорее маленькая. Больше чем садовый участок, но меньше чем искусственный лес. Под ногами шуршали ветки и камни, удивительно, но я не увидел никакого мусора. Ни обверток от чего-либо, ни сигаретных окурков.
— Скажите, а мусор у вас тоже убирает особый человек или вы проводите общую уборку раз в неделю, например?
— Нет, такое бывает, но крайне редко. Обычно после зимы, когда надо собрать все, что было под снегом или осенью, собрать листья. А так, этим занимается Винсент. Он мусорщик, ну иногда техник, ремонтирует что-нибудь в хозяйстве.
— А, кстати совсем забыл, вы не знаете где мои друзья? Чингиз и Артур. Я совершенно забыл, что хотел спросить вас о них.
— Они ловят рыбу с утра, на озере. Скоро мы туда дойдем, — ответила она спокойно.
 Я забыл о друзьях, странно, но здесь ход мыслей что-то приостанавливает, это я проверил на себе.
— А озеро тоже полностью в территории пансионата?- спросил я, чтобы отвлечься от гнетущих мыслей.
— Нет. Такой природный объект как озеро мы не можем полностью огородить. Его истоки далеко от пансионата. Все ведь не огородишь. Иногда заплывают туристы, обычно заплывшие жиром рыбаки, которым на озере предлагают хороший отдых. Благо рыбы много туристические базы ведь разводят мальков, и нам достается.
— И что же вы говорите, когда очередной мелкий олигарх, скорее просто бизнесмен заплывает на своей лодке?
— Вы находитесь на частной территории, пожалуйста, покиньте ее. Кстати, по берегам стоят таблички, но разве кто-нибудь читает их. А вы любите рыбалку? Егор?
Я пристально осматривал берег, на котором должны быть два этих наивных дебила.
— Нет, я скорее отношусь к ней безразлично. Могу порыбачить, когда есть компания и желание развеяться, — ответил я, когда закончил поиски.
— За друзей не волнуйтесь, с территории пансионата они никуда пропасть не могли. Плыть по озеру довольно долгое и безрезультатное дело. Против течения, за нашим забором еще заборы. Лодок нет. Они наверняка уже у дома. Мы просто разминулись.
 Она стряхнула севшую на сандалии пыль, и повернулась назад.
— Пойдемте, Егор, — она нахмурила брови. – Вас что-то беспокоит? Скажите мне, все надо сообщать, а не держать в себе.
— Да, да, простите, я что-то задумался. Вернее несколько завис, — искал я оправдание.
— Это ничего сейчас придем, найдете себе занятие. Вам необходимо занятие, отражающее сугубо ваш характер и ничей другой.
« С этой женщиной вести диалоги опасно, да вообще дела», — подумал я, и решил завалить ее вопросами.
— Скажите, госпожа настоятельница, сколько человек проживает в пансионате?
— Не называй меня госпожой. По последним данным девяносто два. Без вас разумеется. Технический персонал живет в своих объектах. Я имею в виду — сторож в сторожке, вы видели недалеко от ворот. Рыбак Людовик на реке. У него тоже небольшой домик. Ты еще увидишь его. А остальные в пансионате. Ты видел, что там два этажа и комнаты на два и четыре человека. Все помещаются, даже еще место есть.
— Я просто удивлен, я думал, что человек пятьдесят или меньше, но чтобы столько?
Мы снова шли по роще, которая резко переходила в лужайку. Деревья стремительно уходили к небу, а когда закрываешь уши, создается ощущение, что ты в глухом лесу, только молодом. Эта молодость и даже новизна отдавала легким напряжением.
— Люди у нас хорошие, те, кто находят себя, возвращаются в суровый мир. Они, как бы вылечившись, снова испытывают на себе влияние ада. Давайте остановимся, Егор. Я хочу закурить. Я уже слишком стара для таких прогулок. Но если сидеть целый день к хорошему результату это не приведет. Верно?
 Я кивнул головой, не придав значения.
 Она села за импровизированный столик у дерева. Видно работы мастера. Корни дерева так искусно сплелись, что столик был совершенно незаметен. Сама природа, несмотря на свое величие, не смогла бы сделать подобное. Хотя, что я знаю о природе. Я дитя мегаполиса.
— А ты не куришь? Я вот не могу избавиться от этой пагубной привычки. На протяжении многих лет курение мой друг и враг. Ведь не может средство быть безвозмездным. За все есть плата. Я получаю успокоение, и болезнь дыхательной системы и путей, — вздохнула она и достала пачку «Виржинии».
— Я курю, просто сигареты у меня были в одежде…
— Ничего страшного, все, что было в одежде в ваших тумбочках, — успокоила она.
— Я не задумывался об этом. Я очень рассеянный человек, если вы заметили. Тем более, обстановка более чем непривычная.
— Да, мимо моего взгляда ничего не проскальзывает, вот возьмите, — она протянула сигарету.
— Нет, мне не очень удобно, — попытался возразить я, но по ее взгляду понял сухую категоричность.
Мы закурили. Я предпочел беседовать стоя. Что-то спокойней мне было от этого. Смотреть на того с кем беседую сверху превосходно. Это я понял, когда стал расти в переходный возраст.
— Вы говорили, что все в жизни оплачивается, что средство не бывает безвозмездным.
Она кивнула головой.
-Это так. У любого лекарства бывает побочное действие. Бесплатный сыр только в мышеловке.
— Значит ли это то, что «Элизиум» тоже берет свою плату? – попытался я вытянуть хоть какую-то зацепку.
— Егор, «Элизиум» — это совершенный мир. Здесь люди постигают себя. Плата за это лишение окружающего мира. Но нужен ли он людям?
— Мне — нужен. Однозначно.
— Ты говоришь так, потому, что находишься у нас всего один день. Твердость тоже имеет свойство почти эфирно улетучиваться. Я не могу сказать точно, но свое мнение ты изменишь. Просто обязан изменить.
 От последних слов и нарицательного тона стало жутковато. Она закурила вторую. Я предпочел подышать воздухом, который здесь был чудесно чист. Правда, было в нем что-то необычное. Какая-то примесь, но определить, что это я не мог.
— Значит «Элизиум» это свой мирок, внутри огромного хаоса.
Она безмолвно закрыла глаза и открыла их спустя секунду.
— Но ведь должны быть законы, чтобы регулировать отношения в коллективе. Правила, табу, в конце концов.
Она снова кивнула и выпустила дым.
— Это так. Правила внутри пансионата два  – никого насилия и полное послушание руководства.
— То есть вас, — не удержался я.
— Да. Вы все правильно поняли, господин Егор, прошу прошения пока не знаю вашей фамилии.
«Почему она снова перешла на деловой тон, — подумал я.
— И еще, есть одно правило. Если кто-то покинет «Элизиум» ни в коем случае не распространяться. Это надеюсь ясно?
-Да, конечно. Я все понял. А теперь можно пойти проведать друзей?
-Здесь можно все, кроме насилия, есть еще ряд правил, но сейчас знать их рано. Идите, осмотритесь.
Я бодро зашагал в сторону пансионата. В голову лезли сотни мыслей. Некоторые, из которых не поддавались обработке. Ноги заныли, напоминая о вчерашнем побеге. Я оглянулся. Ее уже не было. «Скорее найти пацанов» — гудело в голове. Тем временем стремительно вечерело. Прогулка заняла не более часа, но время куда-то утекало. В пальцах поднялась небольшая дрожь.
Парней я нашел за игрой в бильярд. Великолепный огромный стол стоял на веранде. Сукно было немного старовато, но для игры еще годилось. Они играли в игру «загнать все шары белым». Я смутно разбираюсь в бильярде, вернее вообще ничего не смыслю. Но похоже выигрывал Чиня.
Когда я приблизился, Рутра издал пронзительный крик:
— Егор, ты, где был мужик?
— Гулял с настоятельницей. А где вы пиво взяли?- спросил я у Чини, видя банку «Хольстена» в руках.
— У пацанов спросили. Соседи наши по комнате, — ответил он равнодушно, — Лохи конечно, но душевный жест могут бросить.
— Нам надо поговорить. Обсудить наше положение.
— Давай Артур, твой удар, — проигнорировал меня Чиня.
Рутра смачно щелкнул, шар ударился об борт и отскочил в другую сторону стола.
— Блядь, снова не забил.
— Эй, меня кто-нибудь воспринимает вообще? – громко отчеканил я.
 Оба повернули головы.
— Да, — выдавил Рутра, — В чем вопрос. Вечером поговорим. Сейчас доиграем.
— На пиво хлебни, — Чиня протянул банку.
-Снова неважно ударил, — засмеялся Чиня своим откровенным басом.
Пиво оказалось ужасно холодным, но это было кстати. Я понял, что сейчас не время серьезного разговора. Они слишком заняты отдыхом. Он на первом месте. Да, может, парни сильно устали, эмоционально им требуется разрядка. Я поплелся в дом. У входа я обернулся. Они продолжали смеяться, словно десятилетние мальчишки. Смотреть на них было приятно.
 Я шагнул в манящий зеленый коридор и прошагал до комнаты. Внутри меня ждали две кровати, две тумбочки и пустота распахнутого окна. Макса не было, но за него я не волновался. Он парень ответственный, а касательно дурных дел тем более. Правда, с нами же увязался. Понять его не могу.
Я лег на кровать и закрыл глаза. Это лучше, чем смотреть в потолок. Спать совершенно не хотелось, но едва я сомкнул веки, как отключился. Просто отключился. Странно? Нормально. Учитывая объем информации, полученной на прогулке. И визуальной, в том числе.
 Когда я очнулся Макс сидел у окна. Его воспаленное лицо было задумчиво, в руках тлела сигарета, а взгляд был устремлен вдаль. Неизвестный талантливый художник мог написать бы портрет. Благо их здесь как собак нерезаных. Его положение было абсолютно статично. Рука изредка подносила ко рту сигарету. В остальном — без движений.
— Давно, ты здесь? – спросил я, поднимаясь над кроватью.
Он резко обернулся.
— Около получаса сижу. Ты немного напугал меня своим резким пробуждением.
— Извини, не хотел. А где эти обормоты?
Он выбросил окурок в окно.
— Скоро будут. Они сказали, что ты хочешь обсудить наше положение.
— Сам даже не знаю, — почувствовал я легкую неуверенность.
Мы замолчали. Потом Макс еле слышно выдавил:
— Мы тут переступили очень странную черту. Нет дома, нет свободы, есть друзья. За забором сто пудов будут проблемы. Я это чувствую.
— Макс?
-?
-Почему ты пошел с нами. У тебя ведь девушка, родители рядом. Стоило ли это того?
— Я не хочу отвечать на этот вопрос сейчас. Я промолчу. Только без обид, ладно?
— Решение исходило от тебя, никто не давил, а обижаться нет смысла.
Спустя минуту дверь распахнулась и ввались Чиня и Рутра. Они явно были навеселе. Много пива выжрали, наверное.
— Ну, вот мы собрались, — пробасил Чиня. – У нас тут есть бутылочка. Настойка, на травах, вроде абсента.
— И где вы уже успели найти канал? – съязвил я, хрустя суставами, потому, почувствовал волнение.
— У кого мы можем все раздобыть. Вильмонт слово держит. Говорил, что выпить есть. За качество отвечает, — прострочил Артур.
«До чего спелась эта парочка» — подумал я.
— А ты чего весь день пропадаешь где-то, — обратился он к Максу, — Егор, всегда обеспокоен безопасностью своих друзей, не надо его расстраивать.
Чиня засмеялся. Я понял, что конструктивного диалога не получиться. Этот балаган ничего не воспринимает серьезно.
— Я нашел единомышленников. Картами парни занимаются. Я же тоже любитель, — спокойно ответил Макс.
— Я пока разолью, — вставил Рутра.
— Парни, нам надо решить, что делать дальше. Мы здесь провели день, а потом?- начал я.
-Давай, — произнес Чиня, поднимая стакан, — Этот сторож еще стаканы подогнал, граненые.
— Я смотрю тебе вообще все равно! – взмолился я.
— Да нет, Егорушка. Просто здесь заебись. Я думаю, что нам пока надо притормозить.
— Остальные тоже так думают?- я повернулся к Артуру.
— Вариантов у нас немного. Рвать отсюда бессмысленно. Вас с Максом может, не ищут, но мы-то попадем. Я так думаю. А что? Куда рвать? – торопясь и глотая слова, высказался Артур.
— Да, пожалуй, парни правы, — дополнил Макс. – Отсюда путь один – в камеру.
-Давай, — я залпом осушил треть стакана. Настойка оказалась очень горькой. Внутри все прочистило будто металлической щеткой. Я выдохнул.
— Ладно. Пока останемся здесь.
Пацаны накатили еще по одной, а потом еще. Атмосфера полного безоговорочного праздника накрыла нас как лавина. Пошли разговоры по проведенный день и озеро.
— Я не знал, что вы увлекаетесь рыбалкой, — пробубнил я, уже сильно опьянев.
— Да я сам не знал, — выдал Чиня и громоподобно рассмеялся.
— А почему мне не сказали? – всполошился Макс.
— А где ты отмораживался?- ответил Артур.
Затем последовал гогот.
— Завтра непременно пойду,- утвердил Макс.
— Я отойду, поссать надо, — заявил Чиня и исчез в двери.
— Надо с Людовиком поговорить, может, завтра порыбачим, — продолжил Рутра. – Кстати, я тут таких девчонок видел. Гимнастки вроде или легкоатлетки, неважно. Такие грудки у них и бедра ничего.
Артур любит иногда называть вещи своими именами. Вот Чинька бы сказал «сиськи» или «задница». А этот косит под интеллигента. Впрочем, как и я. Ведь он берет от меня лучшее, а если выбрать нечего?
Ночь уже вступила в права и заволокла все теменью. Наша комната была все в дыму и перегаре.
«Война в Крыму все в дыму ебтвоюмать».
Вернулся Чингиз. В руках еще одна настойка, на лбу огромная надпись: «Пить до потери пульса».
— Чинь, я говорил про девчонок, может, выдернем кого-нибудь? – не успокаивался Артур.
— Тема. Завтра познакомимся. Сейчас не попремся. Ночь на дворе.
— Тогда разливай, выпьем за «Зенит», — выкрикнул Рутра.
— Да иди ты в жопу со своим футболом, — высказался Чиня, — Давай за друзей выпьем.
Дальше все плавно превратилось в однообразное скучное «муви». Я пил, пил, и пил. Потому, что хотел, чтобы реальность была реальностью только завтра. Даже не так. Я хотел, чтобы веселье никогда не заканчивалось. Пусть оно надоест, но никогда не закончиться. Давай.
 
 
 
*          *          *
 
 
 Встать рано не получилось. Хотя так хотелось посмотреть на территорию пансионата на рассвете. Хорошо, что удалось пробудиться вообще, после вчерашнего-то. Настойка оказалась совершенно охренительной вещью, просто термоядерная бомба. Голова – это кузница, в которой температура в тысячи градусов и десяток молотов, бьющих с частотой в десять ударов в секунду. Выводит даже сам факт бодуна. Во рту повседневная птицефабрика, хотя вчера выдали зубные щетки. Причем безвозмездно. В «Элизиуме» все безвозмездно, как я понял. В обмен любовь и благодарность. А может, глубже – душа? Значит, не безвозмездно. Что-то понесло с утра, странно и дико, хорошо, что не плачу.
 Я полностью впечатан в кровать, а перед глазами все тот же зеленый потолок. — nature. Я не знаю сколько склянок. Это не важно здесь. В комнате никого – совсем. Как всегда? Мы только два дня в этом месте. Но сути это не меняет. Я один. Ведь раньше одиночество не так пугало меня. Я прекрасно справлялся один, но сейчас все диаметрально противоположно.  Моя беззащитность открыто лежит на лице.  На нем страх. Он открыто сделает свою работу. Бояться, значит проиграть заранее, и, зная это, я проиграл уже.
 Я делаю первую попытку встать, но неудачно. Тело не моё. Я снова подаю сигнал, мне удается свесить ноги и коснуться холодного пола. «На дворе лето, а полы жутко холодные» — подумал я безнадежной головой и дальше: «Все на своих волнах, Макс либо рыбачит, либо беседует на тему низменности какой-нибудь белгородской области. Просчитывает неточности и меняет масштабы с этой девчонкой, с которой познакомился вчера. Она вроде бы тоже от этого фанатеет. Эти обормоты бухают, хотя Рутра вряд ли, а вот Чиня может. Это пугает».
 Я принимаю полностью вертикальное положение, меня немного качает, но это не страшно. Если не упал в первые пять секунд, значит устою.  Я смотрю на тумбочку, на ней элегантно-небрежно лежит пачка «Кента 8». Вероятно, Макс забыл, когда выходил к своей «крале» ( что-то я жесток с бодуна ). Рвение Макса понятно: в Москве трудно случайно наткнуться на любителей картографии, а сам он искать не будет. Конечно, есть Интернет, но Макс человек устаревших взглядов. Многие в нашем дрянном заведении называли его стариком, когда он начинал бубнить, высказывая возмущение.
 Я открываю пачку. Она почти полная, не хватает двух-трех сигарет. Интересно, когда он успел купить сигареты? В кофейне? Когда бежали? Я закуриваю и инстинктивно присаживаюсь на кровать. Никотин и смолы оказывают воздействие на голову, ноги деревенеют, и я перестаю их чувствовать. Я смачно затягиваюсь, но как это часто бывает, не чувствую вкуса сигареты. Вообще, у «Кента» нет вкуса, он есть, но настолько ничтожный, что с бодуна это незаметно.  Скорее всего, он составлен из сортов табака, которые друг друга затмевают. Уничтожают или нет, забыл слово. Тупею прямо на глазах.  Виноват мегаполис. Виноват сам. Я как любой глупый человек виню все, кроме себя.
 Я надеваю шлепанцы. Они стоят у двери. Не исключено, что мы боролись на руках, судя по тому, как ломит суставы. «Воды, срочно» — получаю я команду и стремлюсь осуществить ее как можно скорее. Я вылетаю из комнаты.
 Солнце было скрыто тучами. Они заволокли небо, судя по всему, давно. Небо было бездвижно как море в полный штиль. Воздух призрачно-мрачно был наполнен свежестью, которая доносилась, либо от озера, либо от туч.
 Я показался на веранде. Сегодня на улице не людно. Может, ушли все? Куда? Бред. Я наступил на тропинку, которая шла недалеко от тротуара. Какая разница по чему идти? Я зашагал по ней неуклюже впечатывая ноги в грунт. На тротуаре я остановился. Сегодня особый день, и я себя плохо чувствую. Захотелось курить, но я переборол себя, решив, что курение только навредит мне. Я вдруг вспомнил, что оставил сигареты в комнате. Вслух выругался. Это обычное явление. Такое как кофе по утрам или душ после работы. «Я человек рассеянный с улицы бассеиной». Я пошел дальше, преодолевая боль в голове.
 Я увидел Макса в роще. Он сидел прямо на листьях и беседовал с девушкой. Вероятно с той, о которой шел разговор.  По природе он ведь однолюб. Я ошибся? А сколько его знаю, что с ним происходит? С нами всеми что-то с ним происходит. Они сидели, держась за руки на расстоянии метра. «Начальный этап» — пронеслось в голове. Увидев меня, он вскочил, что-то быстро бросив ей в своей манере.
— Доброе утро, Егор, — радостно заявил он.
— Доброе, — ответил я. – А почему ты не болеешь?
— Я не пил много. Дошел до определенной точки и понял, что дальше снесет башню.
— Ясно. Сигарет нет. Курить охота.
— Я же оставил сигареты в комнате, бросаю курить.
— Я забыл их. Как бросаешь? – удивился я, но эмоционально не смог показать это.
— Мы с Серамидой так решили. Она вообще замечательный человек…
— Погоди.
— Серамида, девушка, с которой мы встречаемся. У дерева, – он указал в сторону.
— А-а, — протянул я, — Милая, сразу заметно.
— Я познакомлю вас, только без всяких некрасивых движений.
-Знаю, Макс, я этим не занимаюсь, лучше Чиню предупреди. Хотя он тоже не создавал подобных прецедентов, — устало парировал я, с выражением отвращения на отекшем лице.
— Тогда пойдем.
— Нет, я не форме, не хочу так выглядеть при знакомстве с девушкой друга. А твоя, Надя. Что ты решил?
 Не хотелось сейчас поднимать подобные вопросы, требующие серьезных решений, но время шло, а значит надо все решить быстрее. Спасти друзей, но хотят ли они спасения? И какое будет это спасение?
— Я просчитал этот вопрос. Ведь ты, наверное, думаешь, что я сволочь. Бросил девушку и развлекается. 
— Макс, я тебя умоляю. Я не думаю ничего подобного, на рефлексах весь. Мы поговорим позже, если ты настаиваешь. А где Чиня? Не видел его?
— На берегу он, с рыбаком. Как его Людовик что ли?
— Лады, пойду, поищу его.
 Чиня и Людовик сидели у воды. В спины им упирались роскошные вязы, а под задницами была мягкая трава. Два сутулых тела смотрелись гармонично. Чиня что-то громко рассказывал, а рыбак слушал. Перед ними стояла бутылка такой же настойки что мы пили прошлой ночью. Меня передернуло. Хотя, главное перебороть себя. А проглотить пятьдесят грамм можно, даже на пользу будет. Не думать об этом, а то вырвет. Нет, сейчас точно вырвет, и думай не думай не поможет.
 Увидев меня, оба подняли головы.
— День, добрый, мы тебя ждали. Садись скорее, давай с нами, — прокричал рыбак, привстал в надежде обнять меня, но тщетно.
 Я не дал ему ни малейшего шанса на более плотные отношения. Было видно, что он уже изрядно принял на грудь, и реальность уплывала от него до такой степени, что я был ему вроде брата, а может, любовника. Хотя, до этого я видел его всего раз или два, тоже ни хрена не помню.
Чиня напротив, сидел, будто он не при делах и это друг Людовика пришел повидать того.
В одежде рыбака я заметил кое-что странное, а именно кеды. Такие кеды я видел в «Camelot» не более двух недель назад. Это натолкнуло на мысль, которой я не придал значения, потому что хотел так жгуче поговорить с Чиней.
 Я также безразлично пожал руку, которую я ему протянул. И снова уставился в воду. Меня это задело. Даже скорее покоробило.
— Мы можем поговорить наедине?
— А почему я такой близкий человек не могу услышать ваш разговор?- спросил рыбак своим надоедливым скрипучим голосом.
А моего друга, по-моему, это вообще не тронуло. Я долго буравил его глазами, а он поднял голову и пожал плечами. Это движение было столь мимолетно, столь лениво, что я едва прочел его.
— Нет, мне определенно хочется знать, что вы задумали?
— Заткнись, — уверенно выдал я, а рыбак, выпучив глаза, так и остался стоять с открытым ртом.
Похоже Чиню это немного развеселило. Он привстал и положил мне руку на плечо, но как он это умеет делать властно и одновременно, не преследуя цели тебя сломить.
— Ладно, Егорушка, пойдем, поговорим.
Мы не торопясь, зашагали вдоль берега по траве и сухим веткам.  Он молчал. Он всегда молчит, когда я пытаюсь вывести его на серьезный разговор. Если он хочет поговорить – он поговорить, но только если сам хочет.
 Мы отошли метров пятьдесят. Он сел на корягу, напоминающую человека, просящего помощи. Сухие ветви отходили от боков, будто протянутые руки.
Я решил начать:
— Как думаешь, скоро ли можно отсюда дернуть?
Он поднял камень и несильно швырнул его в воду. Тот плюхнулся, подняв небольшой столб брызг, оставляя круги на ровной глади.
— Не знаю, Егор.
— Ты не хочешь об этом думать. Пусть нас никто не ждет, никто не волнуется, но ведь надо вернуться в реальный мир. Всю жизнь прожить в пансионате нельзя. Ты ведь сам это понимаешь?
 Он нахмурился.
— У меня снова ощущение, будто я говорю сам с собой. С тобой диалог всегда превращается в монолог. Закрываешься от реальности как капризный мальчишка.
— Егор, если бы у нас была какая-нибудь связь. Телефон, телевизор или радио на крайний случай. Ведь мы не знаем, что происходит там.
— Я предлагаю поблагодарить настоятельницу и уйти. Всем четверым. А ты?
Он повернул голову и долго смотрел мне в глаза. От его тяжелого взгляда стало не по себе, но выдержал это испытание.
— Я не знаю. Я пока для себя ничего не решил. И на эту тему говорить не хочу. Пока мне все не надоело я остаюсь.
— Что? Что ты собираешься  здесь делать?
Он пожал плечами.
— Пить, трахать девок и ни о чем не думать.
  «Достойный ответ» — подумал я.
— А сейчас извини, скоро ужин, жрать хочу.
Он встал, сделал пару шагов по направлению к корпусу пансионата и остановился.
— Ты идешь? Давай.
Он подал мне руку, я ухватился, чтобы подняться, отряхнул зад, и мы пошли на ужин.
 Столовая располагалась сразу за жилым корпусом, поэтому сначала мы и не подозревали о ее существовании.  Она примыкала к нему. Это было очень ветхое одноэтажное здание, размерами напоминающее небольшой школьный спортзал. Внутри было пустынно, но это ощущение пропадало во время завтрака, обеда или ужина. Одна стена была расписана, на ней были сплошь растения: деревья, кустарники, травы и прочие элементы флоры. Все было в привычном зеленом тоне, лишь оттенки немного отличались. Другая стена была по сути одним окном. То есть это был ряд окон, но идущих в ряд и соединенных деревянными рамами. Окна были исполинских размеров, рамы выгорели на солнце, а стекла были кристально чистыми. Скорее всего, особо одаренные люди усердно трут их ежедневно, в принципе, как и всю территорию пансионата. Столы стояли в два ряда, но так, чтобы центральный стол был виден каждому, вернее, чтобы каждый был виден тому, кто сидит за центральным столом. А за ним сидит настоятельница и пару ее спутников. Я нечасто вижу ее, поэтому понятия не имею кто эти люди. Я всего лишь добровольный заложник.
 Кухня занимала не более пятой части помещения и была огорожена стеной из фанеры, которую легко можно снести, ударив чем-нибудь существенным. Повара готовили еду ежедневно, за это у них была еда и кров. Какой повар будет работать без денег? Ладно, садовник, который в городе был просто бомжем. Нет, здесь люди по убеждению, а убеждения бывают разными.
 Сказать честно, еда была не хуже, чем еда на персонал в ресторане приличного уровня. Я ел с удовольствием и уверен мои друзья тоже. Привередливых у нас нет, кроме меня естественно( здесь я лукавлю, всем известно: привередливость привередливости рознь. Вся процессия начиналась с того, что в столовую наполненную обитателями пансионата входила настоятельница. Ее белоснежная хламида, едва касавшись пола, играла в воздухе. Я заметил, что длина и структура ткани иногда различна. Но это заметно при ближайшем рассмотрении, а это возможно только в личной беседе. Она усаживалась в центре стола, помощники по сторонам. Они всегда садились так, как позволяет субординация. Мужчина садился справа, а женщина слева.
 В первый день я думал, что все начнется с молитвы. Вообще были подозрения, что все это религиозная секта. Я ждал, но молитвы не было. Она подняла бокал с неизвестным содержимым и глотнула. Затем принялась за еду, как и все остальные. Так было всегда. Вот и сегодня. Мы сели вчетвером. Я, справа Чиня, слева Рутра, Макс сел напротив, с Серамидой естественно. Я пожал руку Рутре, которого не видел весь день. Тот обрадовался, но я раскусил его. Фальшь фальшью, но так явно обманывать не надо. Он быстро сменил радость от моего появления на радость от вида еды. Котлета и телятины действительно была превосходна, а Артур всегда питал слабость к пище. Я тоже набил желудок, отвалился в стуле, медленно потягивая компот. Такой бывает в любом детском лагере или школе, сухофрукты, одним словом.
Я смотрел на стол «правления» и был уверен, что еда у них отлична от нашей, хотя смысла не было. Явно одно, за обедом они подробно осматривают всех. Взгляд одного из помощников, молодого худощавого парня, скользнул по мне, задержался не более пары секунд и прошел дальше. Его лицо было особенно бледным, это было заметно даже с того расстояния, на котором я был удален. Я видел его черные глаза, отдававшие слабым блеском. Они были одновременно строги и беспечны, такие бывают у молодых учителей, не получивших должного опыта.
 Я так увлекся разглядыванием его лица, что не заметил, как остался один. Я видел, как Макс со своей пассией покидает столовую, а как эти двое нет. Ну что ж, что считать ворон, когда они все улетели. Я медленно поднялся и направился к выходу, сдав перед этим грязную посуду.  У выхода меня окликнули. Я узнал голос настоятельницы и остановился. Головы поворачивать не стал, сам не знаю почему. Она приблизилась, подхватила меня за руку и шагнула вперед. Мне пришлось подчиниться движению. Мы вышли на улицу. Свежий воздух ударил по легким, вызывая некоторое недоумение.
— Ну, как вам у нас, Егор? – спросила она, не поднимая головы.
Я думал над ответом, но ничего подходящего не находил.
— Скрывать не надо, я прожила долгую жизнь и могу отличить ложь от правды.
— Я и не собирался лгать.
-Знаете, за моими «проживающими» я всегда наблюдаю. Может, вы не заметили, не только за обедом. Все всегда под контролем. Для этого есть определенные люди, которые смотрят за порядком. А вашу тоску за километр видно.
— Это правда. Я не могу найти себя в пансионате. Не могу обнаружить того, что завлечет меня с такой силой.
— Ваши друзья не разделяют вашего мнения, верно?
— Я говорил еще не со всеми.
— Знаете, вот, что мы сделаем. Вы видели наш сад и мини-ферму?
Я покачал головой.
— Это замечательные места. Сад в особенности, вам такому тонкому человеку будет приятно побыть там. Пойдемте, что стоять.
 Мы направились в другую сторону. Раньше я туда не ходил. Я и не знал, что среди густой чащи деревьев есть тропинка. Видимо моя рассеянность проявляется не только в адском городе. Тропинка простиралась между деревьями, она была вытоптана давно, но по обеим сторонам изрядно поросла трава, и заметить ее у дверей столовой не было возможным. 
 Ее сандалии также мягко шелестели, как и по кирпичу. Я вдруг подумал, что она умеет парить над землей, но тут же отмел эти бредовые мысли.
— Я думаю, что ферму не очень охота осматривать, как думаешь?
 Ее постоянные переходы то на «ты», то на «вы» начинали надоедать.
— Думаю, что смысла нет осматривать свиней, — согласился я.
— Вообще, там еще и куры и несколько овец, но думаю, желания это не прибавит. Тогда, пойдем в сад. Мне там очень нравится.
 Сад лежал по правую руку, в основном яблони и груши. Кое-где стояли вишневые деревья, но в процентную долю деревьев они вносили сущий пустяк. Под ногами стелилась та же трава, мягкая как дорогой ковер, и зеленая как все внутренние помещения пансионата. Я неосознанно поморщился. Но она это заметила.
— Не нравится быть на природе?
Я нахмурил брови.
— Наверняка ты думаешь: «Что это она все время лезет со своими дурацкими вопросами». Я отвечу, мне необходимо знать ВСЕ.
— Не хотите ли вы сказать, что устраиваете допрос всем, кто обитает здесь?
— Нет, конечно, нет. Во-первых, вы прибыли недавно. Во-вторых, я не знаю, что у вас на уме. Ваши друзья с ними все ясно. Особенно с Максимом. Остальные рано или поздно найдут себя, а за вас у меня волнение.
 Я почувствовал, как хлещет по щекам эта «официальщина».
— Что же вам надо?- спросил я, не находя ничего другого.
— Сегодня жарко, скорее душно, в воздухе, будто облака расплавились. Хотите чего-нибудь? Холодной водички или чаю?
— Да, от воды бы не отказался.
— Вот сядем на скамейку, в последнее время прогулки вызывают такую усталость. Видимо, годы уже не те.
 Я мысленно согласился с этим. Мы сели на скамейку, сделанную, скорее всего вручную, не будут же они закупать их. Тем более, все скамейки чем-нибудь отличаются  друг от друга. Словно люди, у каждого своя индивидуальность. Случается, конечно, что люди очень похожи, но эти скамейки никогда.
 Пока я рассматривал скамейки как произведения искусства, в руках настоятельницы появились две бутылки «Aqua minerale». Они были покрыты испариной, и содержимое из-за этого казалось замутненным. Она протянула мне одну из бутылок и потрепала по голове девочку, принесшую их.
Мы сели на скамейку, причем она указала жестом, куда мне надо сесть. Для меня это было неважно, но вот для нее? Я не удержался и спросил. И она объяснила.
— Понимаете, во всем есть иерархия, весь мир живет таким образом. Испокон веков. Лично для меня это значит то, что вы важны мне. Если бы я посадила вас по левую руку, значит, это вы нуждаетесь в беседе. Все просто, если бы я не хотела с вами говорить, а вы настаивали, то я не предложила бы вам присесть.
— А в чем здесь иерархия?
— Ну, как же? Иерархия, для меня некий ряд. Касательно иерархии ценностей скажу, что это ряд ценностей, идущих по возрастающей: от неважного, до самого дорогого. Уяснили?
— В общем да.
— Что же вы не пьете воду. Сейчас нагреется, примет температуру воздуха и будет противна. Хотя вода всегда приятна, если это вода.
Она вынула сигарету из внутреннего кармана. Странная одежда скрывала его искусно. Снаружи я ни за что бы, ни подумал, что внутри есть карман. Дым, выпущенный на свободу, мгновенно рассеялся. Она нахмурилась, скорее всего, из-за того, что первая затяжка была слишком сильной, но не закашляла.
— Мы хотим уйти, — выдавил я.
 Она посмотрела мне в глаза, долго и глубоко.
— Мы благодарны за ваше гостеприимство, но нам надо вернуться домой.
Она засмеялась, как-то небрежно, будто смех не доставлял ей удовольствия.
— Ты решил за всех. Я тебе уже говорила относительно твоих друзей. Я вижу ситуацию гораздо лучше.
— Я еще не говорил с ними, серьезно не говорил. Но они поддержат меня, я уверен.
— Милый, Егор, твой взгляд на проблему утопичен, как и твои мировоззрения. Они не уйдут отсюда, поверь мне, старой мудрой женщине.
 Эти слова были наделены некой долей пафоса и гордыни. Я почувствовал, что начинаю терять контроль, я закипаю, а это никогда не приводило к добру.
— Если хочешь, мы можем поспорить на твоих приятелей. Как ты на это посмотришь?
«Ну, это уже слишком»- взорвался я, но ничего не сказал. Толька краска прилила к лицу. Впрочем, она заметила.
  — Я хочу, чтобы ты понял, что с пансионата никто не уходит, пока не окончен курс.
  — Какой курс?
  — Курс излечения, разумеется, от душевных проблем, — в голосе была неистовая серьезность.
— Но я не нуждаюсь в этом.
— Ты ошибаешься, ты тоже загнан. Тебе необходимо умиротворение, а ты снова спешишь в грязный и жестокий город. Ты никому не нужен там. Здесь твое место.
— Но я не хочу вечно жить в пансионате, — кажется, я крикнул.
Она улыбнулась.
— Тебе надо успокоиться. У меня есть отличные таблетки. Никто не говорит, что ты будешь вечно здесь. Просто должно пройти время. А сейчас пойдем. Я что-то устала и хочу прилечь, и тебе советую. Прислушайся к друзьям, не иди против течения, это еще никому не помогало.
 Мы встали и пошли обратным путем. Стремительно вечерело. Хотя определить утро или вечер было трудно, если не смотреть на солнце. Я шагал по тропинке, часто спотыкаясь, ноги дрожали, и тело непослушно желало завалиться при первой возможности. Мы остановились у «жилого корпуса» и долго смотрели вдаль. Вернее она смотрела, а просто стоял рядом.
— Завтра новый день, надо отдохнуть, хотя ваша молодость вряд ли даст вам это сделать.
— До встречи, — вымолвил я, и направился в дом.
— Постой, у меня есть подарок для тебя.
Я состроил гримасу удивления.
— Этот котенок будет хранить тепло и уют в твоей комнате, — она протянула что-то.
 Я взял в руки фарфорового кота, помещающегося в ладонь. Кот был толстый и довольный, кофейного цвета. Выведенные черной краской глаза, приветливо смотрели с круглой мордочки. Вообще, я скептически настроен, когда речь заходит о приобретении подобных безделушек, но этот кот мне понравился. Я рассмотрел его со всех сторон. Внизу было отверстие, диаметром с большой палец, статуэтка была полой. Однако по весу этого не скажешь.
— Поставь его где-нибудь, на подоконник, например, — заботливо произнесла она.
— Спасибо, я пойду.
— И еще раз подумай о моих словах, от чего ты бежишь. Может, это внутри тебя и здесь мы вместе справимся с этим.
— Не понимаю о чем вы. Я, правда, пойду.
 Она стояла еще несколько минут. Мне так показалось или я почувствовал.
 Макс зашел в комнату, когда я совершенно обессиленный от дневной прогулки, завалился на кровать. Я заботливо поставил кота на подоконник, и он гармонично вписался в убогий интерьер далеко не моей комнаты. Который час? О времени говорить трудно, оно не ощущается. Он что-то сказал при входе, но я не расслышал. Внутри было так паршиво, будто вынули душу, а потом бросили на дно самого глубокого колодца. Он сел на стул и спросил:
— Ну, поговорил с Чиней?
Я потер глаза, слипавшиеся от усталости, и вымолвил:
— Да, но результатов не добился. Ты вроде хотел серьезно поговорить со мной. Я готов. Я не уверен, но думаю.
Он взял паузу. Либо задумался, стоит ли начинать разговор либо сомневался с чего начать.
— Речь пойдет о Наде? Верно? Макс только не молчи.
И он заговорил. Его пробило.
— В последний год все изменилось.
Я инстинктивно нахмурил брови.
-Что именно?
— Наши отношения. Они стали другими, чужими. Жизни как будто больше не наша.
Я, было, приоткрыл рот, чтобы высказать очередную ненужную мысль, но он продолжил:
— Она сильно изменилась, понимаешь?
— Блин, трудно сказать Макс. Я не наблюдал вас вместе слишком часто, а тем более не говорил с ней.
— Судить трудно, но необходимо. Я ведь до сих пор люблю ее. И вижу, как она произносит: «Да пошел ты со своей любовью».  Но я люблю ту, которая была в самом начале пути, а когда мы начали жить вместе, что-то сломалось. Или причина не в этом. Быт определенно играет роль. Может, Москва.
— Если вы жили только в Москве, хочешь сказать, она вас сломала?
Он не торопился с ответом.
— Я не знаю Егор. Может, и она. Мир меняется, мы меняемся, меняется все вокруг нас, все так непостоянно, ненадежно.
Я молчал, не зная, что мне говорить. А что вообще говорят в таких ситуациях?
— Раньше она воспринимала меня таким, какой я есть. Нечасто, но говорила, что любит меня. От этого ее слова становились еще более ценными. Дарила какие-то приятные мелочи на праздники. Я мог пропасть, укатить куда-нибудь с друзьями, пить до последнего вздоха, не дарить цветов, называть ее безалаберной. Она понимала меня. Терпела, когда это было необходимо. Я в свою очередь терпел ее маленькие капризы. А сейчас все иначе. Почему? Куда все делось?
 Я чесал ухо. Кинул быстрый взгляд в окно, затем на Макса. Он ждал. Ответа или спасения. Или ответ и есть спасение? Только не мой.
— Слушай, может, она просто повзрослела? Ведь когда вы только начинали встречаться, ей было шестнадцать. Она созрела, характер закалился. Она окрепла как личность, и все выплеснулось.
 Он задумался. Ждал не этого, затем взял сигарету, щелчком подкурил от зажигалки.
— Скорее всего, это так. Но это не все. Поменялись ее ценности. Она познала московскую жизнь, и та медленно разложила душу, и развратила разум.
«Ну, это ты загнул» — подумал я и продолжил слушать.
— Именно поэтому я принял решение. Здесь в пансионате я встретил Серамиду и она дала мне надежду. Надежду на то, что я нужен. Я любим, я не чья-то привычка или банальная симпатия.
 Я отлично понимал, о чем он говорит. В одно время мне довелось встречаться с одной особой только потому, что я привык к ней как к удобным кроссовкам.
Это чувство настолько отупляющее, что когда осознаешь это, становится несоизмеримо тошно, но порвать все гораздо сложнее, чем, кажется на первый взгляд.
 Макс продолжал:
— Странно, но я не хочу терять ее. Я понимаю, что тоска по ней пройдет, и жизнь на этом не остановиться. А если остановка и будет, то через некоторое время движение продолжиться.
Но я так привык…- он осекся. – Да именно привык чувствовать ее рядом по утрам, слышать сопение, недовольное мурлыканье во сне, я влюблен во все это. Я люблю, когда она готовит. Это бывает нечасто, но ведь на то и праздник. И я знаю, что теряю, знаю, что все это не повторится никогда. Никакая новая не сможет быть такой. У каждой своя изюминка, своя оригинальная струнка души. С Серамидой я пока не испытал негатива, но я не раскрыл ее изнутри. Какие-то причуды могут быть любимы сразу, а какие-то отпугнуть на долгие годы. Но суть не в этом. Я думаю: правильно ли я поступаю?
 Я предпочел тоже закурить. Слушать монологи подобного содержания всегда непросто, а когда это говорит твой друг, а не незнакомец, вдвойне.
— Постепенно она садится на голову. Она думает, что стала опытней и что все делает правильно. Жаль только то, что назад уже не воротишь. Если она один раз сказала: «пошел ты на хуй», это будет повторяться. Сама того, не зная, она переступает грань, — добавил Макс, было видно, что внутри бушуют эмоции, но их искусно скрывает.
— Знаешь, не уразумею что ответить.
 Я специально применил это слово, чтобы показать, насколько я беспомощен.
— Сколько раз вы были на грани разрыва?
— Много. И не сосчитать.
— Но ведь всегда что-то останавливало?
— Я останавливался, чувствуя, что могу очень много потерять. Если бы я сказал уйти – она бы ушла. Такой она человек – тверже гвоздя. А сегодня я твердо решил не возвращаться к ней.
— Это из-за этого ты сел в нашу машину?
Он еле заметно кивнул головой.
— И ты принял решение вот так просто сбежать от нее?
— Это самое мудрое решение. Серьезно. Она поймет, говорить с ней особо нечего. Странно, я сижу и думаю о ней. Может это проявление слабости, пусть. Но если рубить, то рубить окончательно.
— Сколько ты намерен пробыть в «Элизиуме»? – я перевел тему.
— Да хрен его знает, — он упер голову руками и посмотрел в окно. – Здесь совсем другой мир. Виртуальность какая-то. Мне здесь по душе.
— А мне нет Макс. Мне здесь совсем не в кайф, — выдавил я, и выбросил очередной окурок.
— Я пойду, меня Серамида ждет, спасибо за разговор.
-Да, пустое. Надо бы прогуляться или поспать.
 Он встал и вышел. Все что напоминало о нем – его запах, но он тоже очень скоро растворился.
 Я остался один в пустой комнате.
 Я откинулся на кровати и закрыл глаза. В спину тут же уперлось что-то плотное. Я решил посмотреть, но вспомнил, что это деньги. Мои пятьдесят две тысячи рублей. Моя доля ни за что. Деньги мы поделили, чтобы не возникало риска, и каждый отвечал только за себя. Если деньги пропадут, это будут только его головная боль.
Я ощутил голод. Он медленно затаился в желудке и напоминал, что еда необходима. Ужин будет не скоро( я так думаю), поэтому лучше подремать. Что на ужин? Котлеты или пельмени. В обед был борщ. А впрочем, какая разница. Важно лишь закрыть глаза. Время бесследно растворяется как аспирин в воде, я вне него. Веки уже тяжелые. Провалиться в яму — самое подходящее определение наступления сна в последние дни.
 Во сне я был на работе. Стоял за стойкой и смотрел в зал. Занятие не хлопотное, но и не прибыльное.
 Я ощущал себя превосходно, но атмосфера вокруг была какая-то приглушенно-осторожная. Но я не стал сбавлять свой регулятор, я говорю громко и отчетливо, но речи не понимаю, плюс кому говорю тоже. Ахинея полная, но я смотрю дальше. У меня нет выбора, я пока не научился  выбору смотреть сон или прервать процесс. В зале много народу, но заказов нет. Видимо все давно заполнили свои желудки, в том числе и спиртным и просто беседуют. Судя по расслабленным лицам, говорят о ерунде. А такой является погода, отдых и мода. Я долго слушаю неотчетливую белиберду пока ко мне не подходит девушка.
 Ее глаза самое страшное, что я видел, когда-либо. Черные как свежедобытый уголь, немного затуманенные. Она пристально смотрит мне в лицо, будто изучая его. Каждую точку, каждый сантиметр кожи. А затем ее уста едва заметно шевелятся:
— Как тебя зовут мальчик?
Ее голос приятный, как голос электронного сотового оператора, но с таким же механическим оттенком.
— Егор, — отвечаю я, и не могу оторвать глаз.
— Егор, а ты не знаешь где все?
Я думаю, о чем она. В голове в это время стоит еле слышное гудение. Когда все заканчивается, я отвечаю:
— А кто вам нужен?
— Те же, кто нужен тебе?- отвечает он молниеносно.
— Вы имеете в виду администрацию?
— А разве тебе не лучше без начальства? Почему ты так глуп, что не понимаешь, что я говорю о твоих друзьях?
Ее интонации не изменились, от этого становилось еще более жутко.
— А что с моими друзьями?
Она улыбнулась. Но в улыбке не участвовали глаза. Она словно были мертвыми, но пронизывали меня.
Время застыло.
Я ждал ответа. Когда она поняла, что выдержанную ей паузу я выдержал на пятерку, она ответила:
— Ты потерял их. Забыл, покинул, предал.
Я открыл рот, чтобы возразить, но звуков не возникало. Сердце сильно заколотилось, и я проснулся.
Кажется, я сильно дергался. Постель была сильно измята, а подушка лежала на полу.
 Определить который час было не просто трудно, а невозможно. За окном зияла кромешная темнота. Она обволакивала землю непроницаемой пленкой. Было в ней что-то вязкое, жгучее и таинственное, я смотрел за окно, хотя не мог бы увидеть протянутой руки. В детстве я любил играть с темнотой, я часто выходил на улицу, чтобы просто постоять в этой странной субстанции. Когда ты в темноте тебе легче представлять. Легче придумывать образы. Днем тебе мешает то, что ты видишь. А ночью, словно холст, не испорченный яркими красками. Хотя ночи я не люблю, ввиду своей положительности, но вот темноту обожаю. Звучит все это абсурдно, согласен, но есть небольшая разница между ночью и тем, что с ней связано и абсолютной, совершенной темнотой. Perfect dark. Ошибается тот, кто думает, что ночь создана для любви. Это мифы сладких дам и их кавалеров, кто-то считает, что ночь обитель преступлений, это тоже неверно, ночь дана для того, чтобы творить.
  Я долго искал сигареты, но их не оказалось. Я вспомнил, что выкурил последнюю перед тем, как отрубался. На полу стояла бутылочка воды, той, что я не выпил на прогулке. Как бережливый грызун я принес ее в свое жилище. Я отвинтил крышку и сделал несколько больших глотков. Немного отдышался и допил все разом. От матраца на теле отпечатались причудливые узоры. Я осмотрел себя и посмотрел на кровать Макса. Заправлена, как и день назад. Значит, он больше не будет спать здесь. Он живет у нее. Славно. Я услышал голоса в коридоре, но не успел ничего подумать, в комнату ввалился Чиня.
  — Егорушка, — протяжно пропел он, — Пойдем, посидим с нами.
 
 
 
 
Вечер в Friend- room.
 
 
 
В других обстоятельствах, видя его состояние, я ни за что ни пошел бы, но не теперь. Он, облокотившись на дверь, смотрел на меня веселыми стеклянными глазами и улыбался. А я начал было скучать.
— А где Артур?- спросил я, просто потому, что ничего больше не пришло в голову.
— Да у нас он, девчонок развлекает. Ну, знаешь, как он может говорить, это, красноречиво.
Последнее слово стоило особенных усилий.
— Я сейчас, только умоюсь, — сказал я, мне нужно было время на подготовку.
— Ну, не томи, Мы у себя будем.
Он с треском захлопнул дверь, что я подумал о ее ремонте.
«Так, собраться с мыслями, вымыть лицо холодной водой, найти сигарету, хотя покурю потом, наверняка у них есть. Что же еще? Интересно, что это за девчонки такие. С душевными болезнями, с не адекватным поведением, гляди и порешит топором. Я же их совсем не знаю, вдруг начнет трясти, хотя с чего бы это. Я мачо, говори себе почаще. Все равно неубедительно. Ерунда какая-то».
 Я бесшумно выхожу из комнаты, скольжу по скрипучему холодному полу коридора. Прямо до санузла. Он в противоположном конце коридора. В коридоре тихо, но их соседней комнаты доносятся девичий смех и грубый бас, над которым, наверное, смеются.
 Я открываю кран, слышится негромкое шипение, и окунаю лицо под струю. Бодрость приходит мгновенно. Я судорожно дышу, появляется рябь на коже, она скользит по спине, вызывая невыносимое ощущение. Я растираю эти места, чищу зубы и возвращаюсь.
 Я прислушиваюсь, стоя под дверью и никак не могу найти силы, чтобы войти. Так проходит около двух минут. Хотя здание сделано из монолитного камня, внутри комнаты отгорожены деревом, а значит слышимость хорошая. Я разбираю голос Чини, который изредка комментирует высказывания Артура, без умолку говорящего комплименты девушкам. Я еще некоторое время разминаю кулаки в сомнениях, и вхожу. Все четверо сразу поворачивают голову в мою сторону.
  — Вот, наконец-то Егор, — произносит Чиня своим басом.
Я продолжаю стоять в проеме, делаю пару кивков головой в знак знакомства.
— Давай, проходи, не светись в коридоре, — говорит Артур, и это заставляет меня пройти в комнату.
— Меня зовут Лена, еще пока не получила имени от настоятельницы, — пропела одна тонким голоском.
— А я Катя, мы вместе здесь оказались. То есть мы не были знакомы, мама отдала меня сюда излечиться. Я наркоманка.
 Я удивленно поднял брови.
— Я понимаю твое удивление, но я могу это признать. Значит, часть борьбы я уже выиграла.
Мне вдруг захотелось развернуться и уйти, но пацаны бы восприняли это как личную обиду, и я остался.
— А Лена, она сбежала из дома. Она бы сама рассказала, но стесняется, — продолжила она.
«Просто собрание неблагополучных детей» — решил я.
— Тебе неинтересно слушать наши истории, — спросила она, видя мое наплевательское выражение лица.
«Чё ты до меня доебалась»- подумал я.
— Это он пока сам стесняется, — ответил за меня Рутра, — Сейчас выпьем, и все будет в норме.
Я посмотрел на пол. Между двумя кроватями стояла бутылка, наполненная той же мутной жидкостью, что мы пили до этого. Вспомнив, какая она на вкус я поморщился. Рядом громоздилась бутылка колы, невесть откуда взявшейся и пачка сигарет. Кровати были сдвинуты на расстояние вытянутой руки, что способствовало тесному общению.
— На вот, — Рутра протянул мне граненый стакан. Я взял его и стал рассматривать содержимое.
Мутная жидкость слегка зеленоватого оттенка смотрела на меня удивленно. Я не хотел это пить.
— Я, наверное, не буду, — прошептал я, тихо, но так, чтобы пацаны услышали.
— Что за новости, — отреагировал Чиня, — Пить бросаешь?
Я думал, что ответить.
— Егор, сегодня праздник, — попытался вернуть настроение Артур.
Я посмотрел вопрошающе на пару с Чиней.
— Сегодня мы познакомились с этими замечательными девчонками, — он залихватски засмеялся, девчонки тоже.
— Я эту тормозуху пить не буду, — как можно уверенней сказал я.
— В прошлый раз пил, ничего не умер, — возразил Чиня, и добавил. – Хотя я согласен, адское пойло, но ведь больше нечего пить.
— Кстати, откуда колы достали? – неуклюже отодвинул я тему спиртного.
— Вильмонт, все Вильмонт, за бабки готов хоть задницу вылизать.
— Вы что заказываете ему, и он идет в магазин?
— Ну, нет. Днем он всегда выезжает за покупками, за тем, чего нет в пансионате. Ну, там, лампочки, сигареты, бинты, таблетки, прокладки девчонкам, наконец. Мы даем ему немного денег и вперед.
— А девчонки, что будут пить?
— Ты и придумай, ты же бармен. Коктейль какой-нибудь.
Я укорительно посмотрел на Артура.
— Ах вы, черти, — засмеялся я, — Из чего тут придумывать, настойка и кола.
— Значит, смешай, — заметил Чиня.
Я поднес стакан к губам и выпил залпом. Внутри пронесся адский смерч, полыхнул огонь, и все взорвалось.
Я запил колой и смешал им пару коктейлей, по рекомендации парней пятьдесят на пятьдесят. Улет был обеспечен, надо просто дождаться, когда плоды созреют.
— Ух, какая штука, забористая, наверное?- спросила все та же разговорчивая.
Я пожал плечами.
— В первый раз делаю подобную вещь.
— А сколько в ней градусов?
-Не знаю, может пятнадцать-двадцать.
— Класс, никогда не пила такой крепкий коктейль.
«Ну, ты дура» — пролетела мысль, — «Не зря тебя сюда упекли».
— Сколько тебе лет, Катя? – спросил я, чтобы заткнуть ее зацикленные высказывания о напитке.
— Шестнадцать, через три месяца будет. Дай сигарету Артур.
— Сколько у тебя стаж?
— Какой? – спросила она, подкуривая.
-Я имею в виду, как долго ты употребляешь наркотики, так ясно, — отчеканил я.
 Мне показалось, что я произнес это слишком грубо.
— Я на игле около года, раньше траву курила, — ответила она равнодушно.
— И сколько тебе было, когда ты в первый раз закурила? – почти закричал я.
Рутра дернул меня за руку.
— Лет в двенадцать, — она сузила глаза.
— И ты так просто мне об этом говоришь, ты несовершеннолетняя пиздюшка.
-Тихо, Егор, — прорычал Чиня.
Мы замолкли, и я услышал тихий плач.
Это были просто всхлипывания, плакала Лена. Опустив голову, закрыв лицо руками. Она сидела совершенно без движений, возникала иллюзия, что ты в музее, а она статуя. Возможно, так думал не только я. Мысли скомкались, и я не знал, что делать дальше.
  — Ты чего, — спросил Чиня, положив руку ей на плечо, — На глотни.
Она взяла стакан и жадно выпила все до дна. Потом затихла. Никто не нарушал молчания.
— Я просто не люблю, когда все кричат. Сразу вспоминается дом и отец с матерью. Я ненавижу их.
— Их нет здесь, — продолжил Чиня.
— Да, но когда атмосфера накаляется, мне становится так плохо.
— Я отойду, — вмешался я. Рутра поднялся вслед за мной.
«Вот уж действительно, коллекция уродов, хоть фильмы снимай».
Я вышел в коридор, он вслед за мной. В коридоре было прохладней, ночь непроглядная сменялась ночью ясной. Откуда-то появилась луна, огромная, желтая, как только что выпеченный блин. Она освещала верхушки деревьев, над которыми стояла и те озарялись необычным свечением.
Ни говоря ни слова, я направился в санузел. Долго обдавал лицо ледяной водой, но она продолжало неистово гореть. Рутра стоял рядом.
— Где вы их вообще откапали? – сквозь струи воды, пробурчал я.
— А симпатичные, не нравятся, что ли? Я думал, приведу их, Егор растает, растянется в улыбке.
Я поднял голову и долго смотрел на себя в зеркале. Артур стоял поодаль, поэтому его лицо казалось маленьким. Я сравнил нас. Я скуластый, худой тип, с печальными глазами, он смуглый плечистый парень с короткой стрижкой и неуемным характером. Иногда я завидую его рвению. Я позиционирую его как друга не больше, а он старается быть ближе, как брат близнец, но мы такие разные и я никогда не допущу его в глубины своей души.
— Ты плохо выглядишь, брат, — тихо произнес он.
— Здесь я иначе не могу выглядеть. Я снова говорил с настоятельницей, она запрещает нам покидать пансионат.
— Нам сейчас нельзя рисоваться в городе.
— Ты так говоришь, будто мы ограбили Центробанк или Третьяковскую галерею.
— Я понимаю, что ты хочешь домой, но ведь ты не совершал вооруженного ограбления, а я боюсь. Я боюсь, что на меня наденут наручники, боюсь, суда и зоны, наконец.
— Я не заставлял тебя делать этого, ты все преувеличиваешь, надо было придумывать пути отхода.
— Ты говорил уже.
— Еще раз скажу, — зло процедил я.
Он замолчал.
— Я хочу в свою квартиру, понимаешь. Хочу делать то, что сам придумал. Хочу вырваться из этого проклятого места. Я никогда не любил лагеря, детские сады и походы с учителями. Я не хочу быть под чьим-то контролем. Это ты способен понять.
 Он почесал затылок, я услышал характерный слабый треск. Так бывает, когда волосы выдают электричество.
— А разве здесь не свобода?- спросил он, нахмурившись, — Здесь мы делаем все, что хотим.
— Нет, здесь не свобода. Я ухожу. Сегодня, завтра или после, как упадут карты. С вами или без вас.
Я увидел в глазах сомнение.
— Все надо идти. Чиня один.
Хотя мы и оставили его с глупыми, как пьяные мысли девками, он не скучал. Он сидел на кровати между ними, одна рука держала сигарету, вторая покоилась на плече Кати. Та не обращая на это внимание, что-то усиленно говорила Лене, но Чинина физиономия старалась перехватить всю информацию. Со стороны это смотрелось более чем комично или скорее трагикомично, потому что компания была уже изрядно пьяна. По-видимому, Лене хватило пару стаканов фирменного коктейля, а Катя хлебала не хуже парней.
 Артур сразу плюхнулся с другой стороны кровати, приобняв Лену за талию. Которая, кстати присутствовала в отличие от подруги. Нельзя сказать, что Катя была полной, просто она была ровной, по всей длине тела, такое иногда случается. Лена хоть и вяло, но отреагировала на столь явный жест сближения, на дальнейший расклад это не повлияло. Я заранее знал, каким будет окончание вечера. Мне вдруг стало скучно, но я продолжал сидеть на противоположной кровати, будто пришел в гости к малознакомым людям. Может, это я так отдаленно себя держу или вина в них? Черт его знает. Я статичен и наблюдаю продолжение. Я смотрю кино, где моя роль эпизодична. Я, быстро отыграв ее, снимаю грим и сажусь в кресло рядом с режиссером посмотреть на настоящих гениев актерского мастерства. Дальше будет пьянка и развод. Самое главное – не нажраться самим раньше жертв. Думаю, у них получится. 
  Они разбились на пары, и общались между собой. Я закурил, благо сигареты лежали там же, на полу. Дым смешался с дымом от Катиной сигареты, которую она не тушила даже когда целовалась. В комнате навис сизый туман, позволяющий видеть лишь очертание лиц.
— Егор, поливай, — пробубнил Чиня. Я решил, что он прав, им же некогда.
 Руки послушно плеснули в стаканы горячительного напитка. Я опрокинул первым, резко кашлянул и зажмурился. С каждым разом все переносится  легче и легче. Я сделал пару сильных затяжек. Перед глазами все поплыло.  Друзья повторили процедуру, отчего мне не стало легче.
— Слушайте, парни, когда мы выберемся отсюда, я открою ресторан, — торопливо начал я, так всегда бывает после трех-четырех рюмок. Желание помечтать становиться невозможно сильным. Грезы вырываются изнутри, глаза слезятся. Все оттого как хорошо сидеть с парнями, которых ты так хорошо знаешь. Похожее ощущение возникает, когда из пыльного шкафа достаешь старые добрые кроссовки. Ты любишь их, но почему-то убрал в темный шкаф. Может, они надоели тебе, но сейчас ты понимаешь, что любишь их как ничто на свете.
— На свои пятьдесят тысяч? – спросил Артур, и я уловил тень укора в его словах.
— Нет, на наши двести, плюс кредита на миллион, вы будете в доле. Или возьму заем, у вас.
— А у вас есть так много лаве? – спросила по наивности Катя.
«Эта еще сует свой нос» — подумал я.
— Мы можем подумать об этом потом, — заявил Чиня. – Если дело стоящее я готов помочь.
Я задумался, мне не очень понравилось окончание слова, «чь» было мерзко процежено сквозь зубы. Раньше я такого не замечал. Он повалил ее, его лицо оказалось перед ее лицом, донеслось что-то вроде «а зачем тебе знать, сколько у нас денег?». Она словно засмеялась, или это были стоны. Я не очень  мог разобраться.
— Я с тобой, брат.
Я повернул голову и наткнулся на серьезное лицо Артура. Он смотрел немигающим взглядом. Сосредоточен как никогда. Он сжал в руке стакан с настойкой, я выпил еще. Артур что-то шептал своей одноночной подруге, а может, и не одноночной. Может, так статься, что она будет его любимой, он выбирает любовь. Это целая серия приоритетов, стереотипов и мыслей. В прошлом он предпочитал завязывать отношения с девушками, с которыми не получилось у меня. Это происходило по разным причинам, но суть одна – он старался быть похожим на меня. Не то, чтобы полностью, пытаясь выделить лучшее. После армии он изменился, просто стал увереннее, и в отношениях с противоположным полом тоже. Но мое мнение много значило для него.
— Ты чего грустишь, брат, — осведомился Рутра.
Я покачал головой, потому, что говорить мне было лень. На плечи навалилось столько груза, что прибило к кровати напрочь. Я  только пил и бесконечно затягивался до омерзения вонючими сигаретами. Я все же сделал усилие и приподнялся.
— Я, пожалуй, пойду, — выдавил я, получилось нелепо и неестественно.
— Никуда ты не пойдешь, Егорушка, — донесся голос Чини. Он легко оттолкнул девушку и присел рядом. Его рука легла на плечо. Я инстинктивно нахмурил брови.
— Мы гуляем вместе, а значит и закончим.
Я понял его настойчивый тон. Вот уж упертый тип.
— Слушай, у вас двоих есть подруги. У Максима тоже. Небось, сейчас спит с ней, — я специально назвал его полное имя, чтобы добавить серьезность разговору, — Я как ты видишь один.
 Артур, было, открыл рот, но он уже начал снимать с Лены одежду. Она не возражала, и он увлекался все больше, опасаясь, что она может передумать.
 Чиня поманил пальцем. Я наклонил голову.
— Я могу поделиться, как в старые добрые времена. А?
Я отодвинулся, и лицо исказила улыбка. Именно исказила. Я не хотел этого.
— Договорились.
Я был зол на себя и на этот вечер. Артур продолжал целоваться со своей маленькой «блядушкой», хотя внешне она заслуживала другую оценку, без приставки «бля».
Я сидел отчужденно и смотрел размытое кино. Фокусировать не получалось и я не стремился. Чиня и его партнерша сплелись в странной позе, так, что различить, где, чья конечность было невозможно. Катя тяжело дышала, иногда издавала звуки похожие на стоны, но проникновения не было. Я был в этом уверен. Чиня был уже не в том состоянии, чтобы совершать геройские поступки. Даже эта  некачественная размытая картинка была способна показать разительный контраст цвета кожи. Создавалась иллюзия того, что Катя играет сама с собой. Только левитация над кроватью выдавала ее.
 Я так увлекся зрелищем, что не сразу почувствовал руку на своем плече, плюс чувства изрядно притупились. Артур надавил сильнее и я повернулся.
Он наклонился над ухом.
— Егор, мы пойдем к тебе, а? А то Ленка стесняется при всех. Ты не думай, я на высоте.
 Я кивнул, видимо, не дав договорить. И так сойдет. Правда, последнее предложение я не понял, но сейчас это совсем неважно.
— Удачи, — с улыбкой сказал  он и добавил, — Мы там немного, порядок гарантирую.
Я поднял руку, чтобы отгородиться от него, но не понял. Тогда я выдавил:
— Довольно. Иди и делай что хочешь.
— Спасибо брат, — он улыбнулся еще раз и растворился. Мне так показалось.
 Когда я вернулся назад к пьяной паре( они были действительно сильнее пьяны), они прекратили всяческую активность. Я даже немного расстроился. У Кати в руке дымилась сигарета. Тление уже дошло до той границы, когда до пальцев остается менее сантиметра, но она не реагировала. Я сделал усилие и поднялся, потушил сигарету и зачем-то погладил ее по голове. Странный прилив нежности разительно ворвался во внутренне безумство. Она лежала такая тихая, доступная и грешная. Чиня не успел ничего сделать: футболка была слегка задрана, трусики сдвинуты. Бледная кожа будто светилась в темном воздухе комнаты. Оттого, что один из друзей лежит рядом, мне стало не по себе, ведь сейчас он был самцом. Вот так вот быстро мы можем вернуться к истокам, в идеале все мы животные. Я спешно просунул руки под ее тело и перенес на другую кровать. Все это стоило огромных усилий. Да и посадка была не из мягких, я буквально уронил ее на кровать. Та скрипнула под тяжестью ее тела и моих замыслов.
 Ночь улыбалась мне. Руки послушно выполняли команды затуманенного рассудка. Я осторожно поднял ее руки кверху и стянул непослушную футболку, грудки плавно расползлись в разные стороны. Крупные соски были совершенно спокойны. Их мягкая розовость будила неистовую похоть. ПОХОТЬ. С трусиками справился гораздо быстрее. Они перекрутились и неприятно пахли. Я бросил их рядом с кроватью. Нет, мне не было противно. Структура женского органа такова, что запахи возникают быстрее, да и гормональная перенасыщенность дает о себе знать.
 Я чувствую, что не на шутку завожусь. Я провожу по шее, спускаюсь ниже, сжимаю сосок. Ничего, нет, она нахмурилась, всего-то. Вот это действие коктейля! Восторг.
Да и вообще, они всегда убойнее чистых напитков.
 Моя рука скользит ниже, на удивление гладкий живот, и такой же лобок. Либо она побрила его пару часов назад, либо волосы у нее не растут. Я был возбужден, хотя мое естество не желало этого. Это возникает часто, сомнения больного человека, неправильное восприятие. Тем более, здесь, в пансионате я чувствовал обострение. Я хотел ее и не хотел одновременно. Я горел, я представил, как сотни сосудов гонял кровь к сердцу, как она выбрасывает ее обратно, забрав кислород. Здесь слишком душно, я тяжело дышу, но все усилия тщетны.
 Кожа, ограничивающая половые губы была темнее, чем где-либо, но на прикосновения не отреагировала, да я и не надеялся. Смазка, выделившаяся, видимо на потуги моего друга, высохла и обволакивала нежно-прозрачной дымкой внутренние поверхности.
 Мне нужен воздух.
Я резко рванул их комнаты, преодолев коридор, оказался на крыльце.
«Что происходит?» — спросил я у себя и не нашел ответа.
Казалось, ничего не изменилось  с того момента как началось веселье. Сколько времени прошло, я не мог припомнить. Налетевший резкий порыв ветра заставил вернуться.
«Пойду спать»- громко произнес я в пустоту, но не сдвинулся ни на йоту.
 Она ведь там, лежит голая и готовая, только спит. Не все ли равно? Грех не воспользоваться или грех воспользоваться? Страшная игра слов.
 Прохладный, но затасканный воздух коридора следил за мной. Очень скоро я решил, что стоять в коридоре неразумно и вернулся  в комнату.
Она поменяла позу, может, замерзла. Я насильно стал думать о ее сексуальности, представил секс с ней, но ничего не выходило, мой член был глух к просьбам. Тогда я наклонился и приник губами к ее соску, рукой пытаясь заставить его эрегировать.
 После этих неудачных попыток я был вне себя от ярости. Ярость готова была выплеснуться на все. На себя, на друзей, на эту шлюху, не способную меня возбудить. Больше всего я винил пансионат. Но все это происходило бесшумно как в немом кино. ТРАНС. Идеальный глубокий транс.  
 Я вскипел, медленно методично. Я не могу, я не могу, я не могу…
Я замахиваюсь, но вовремя останавливаюсь. Далее делаю пару шагов к двери, оглядываюсь. Возвращаюсь и накрываю ее одеялом.
 В коридоре светает, но это совсем не означает, что это утро. Свет имеет другую природу, как если бы северное сияние возникло над корпусом пансионата. Я стучу в дверь своей комнаты. При других обстоятельствах я не стал бы этого делать. За дверью слышится шорох, но никто не открывает. Я пытаюсь быть терпеливым. Наконец, дверь приоткрывается, в небольшую щель высовывается голова Артура. Он смотрит удивленными глазами.
  — Ты все?- спрашиваю я, не понимая, что формулировка вопроса проста и глупа одновременно.
  — Егор, ты подожди немного, она оденется. Мы все успели, классная она.
— Ты меня извини.
— Нет, все в порядке, братан.
 Я собирался сказать, что его «братан» просто бесит меня, но думать не хотелось, а нужных слов не нашлось.
 Он вышел в коридор в одних трусах, таких же стандартных, как и у меня. Мне стало смешно, залезаешь к одной девке под юбку, а там стандартные хлопчатые трусы. Залезаешь к другой – то же самое.
  — Вообще, здорово все прошло, даже романтично, не то, чтобы я хотел так. Но мне понравилось, отлично от других. Ты рад за меня, брат?
 Я ограничился кивком головы.
— Она не такая как все, баба как баба, все на месте, но что-то большее, чем у кого-либо.
— Изюминка, — выдавил я.
— Да, да, — чуть не захлебнулся он, — Ты все понимаешь, я сразу понял, что эта девушка моя.
 Дверь со скрипом отворилась, издевательски медленно.
— Пойдем, — шепнула она, посмотрела на меня и будто покраснела.
 Рутра пожал мне руку, она взялась за другую, опустив голову.
— Давай, брат.
— Давай, — произнес я и удивился его немногословности.
Я вошел в комнату потому, что устал стоять в коридоре. К тому же было холодно, может не так сильно, но мне казалось. Я со всего маху плюхнулся на кровать, в надежде мгновенно захрапеть. Все оказалось не так просто. Я слишком устал, а когда это происходит, спать не получается. Ты долго слоняешься и засыпаешь мгновенно, но только не тогда когда ждешь этого. Постоянно чего-то не хватает, то сигареты, то воды, то просто жесткая подушка. И чем больше паришься, тем сложнее заснуть.
 Я сел на край кровати и посмотрел в окно. Контуры уличных декораций, прорисовки бутафорного мира неподвижно стояли в неясной дымке. Я хотел курить, хотя курил я сегодня достаточно.
Опираясь на подоконник, я смотрел на ускользающую ночь. Подоконник, старый с облупленной краской и потрескавшимся деревом, был пуст. Исключение составляла фигурка толстого кота подаренного настоятельницей.  Я затянулся, выдохнул дым и сел на кровать. И тут я почувствовал, не увидел, а именно почувствовал, как мертвое молчание пустой комнаты нарушило движение. Я окинул взглядом помещение и увидел, как на подоконнике кот выпрямился и сделал пару шагов. Я уставился на него, но как казалось, не изменился в лице. Я пьян, курю и совсем не чувствую реальность. Это просто расщепление сознания, где-то сработал алгоритм, и произошло видение. Слабый мозг способен на подобные вещи. Только слабые мозги сходят с катушек от нервного перевозбуждения.
 Тем временем, кот вытянулся в струнку и оказался на полу, передо мной. Несмотря на общую тяжесть, он двигался грациозно, впрочем, как любое кошачье.
  — Я смотрю, ты не особенно удивлен, — сказал кот привычным тянущим голосом. Таким голосом обычно говорят гламурные подонки.
 Я ничего не ответил, непросто допустить мысль, что говоришь с фарфоровым котом. Я смотрел перед собой, бесконечно затягиваясь и закуривая снова. Как мне казалось со стороны, у меня ни одна мышца не дернулась.
— Все-таки ты немного шокирован, признайся. Хоть головой кивни в знак того, что понимаешь мою речь. Может, я путаю ваши слова, я тоже не идеал. Ваш язык сложный…
 Я вроде сделал движение головой.
— Итак, начнем, кстати, есть что-нибудь выпить? От тебя так разит, что мне тоже захотелось. Если ты думаешь, что фарфоровые коты не пьют, то ошибаешься. Пьют, да еще как.
 Я привстал.
— Ну, что ты стоишь?
— Извини, у меня нет, — хрипло пробурчал я.
— Ну, сходи к соседям, они не спят еще. Я точно знаю, только постучи, нехорошо врываться, когда они занимаются любовью. Я уж тут насмотрелся, а ты не смей.
— Почему?- спросил я вслух, хотя не хотел этого.
Он зажмурился.
— Не знаю. Просто так хочу. Иди же. Выпить охота. Там осталось. Мне много не надо, грамм сто хватит, ну, может больше…
 Не помня себя, я оказался перед соседней комнатой. Кажется, постучал. Дверь распахнулась практически сразу.
— Егор, брат, тебе чего?- прострочил удивленный Артур.
— Это… — я растерялся, не ожидая его резкого появления. — Выпить есть что?
— Сейчас, — он исчез за дверью и вернулся в ту же секунду.
Я успел только протереть усталые глаза.
— Вот, — он протянул на треть заполненную бутылку.
— Спасибо, — вымолвил я, и развернулся.
— Егор, ты чего один пить собрался.
— Нет, я это…. С котом.
— С каким котом, ты рехнулся?
— С фарфоровым, — сказал я, и захлопнул дверь.
 
 
 
 
 
                                          Разговор с котом.
 
 
 
 Кот сидел там же, где я его оставил. Он вылизал себе мордочку и смотрелся теперь несколько странно. Голова стала занимать меньший объем, чем прежде и дисгармонировала с телом. Я сделал три шага и сел на кровать. Скажи мне, что это фарфор ни за что бы не поверил. Материал будто изменил структуру, появилась невиданная пластика, так бывает, когда смола становится жидкой под лучами солнца.
— Принес? — спросил он.
— Вот, тут немного, — тихо ответил я.
Он прищурился.
— Ничего, нам с тобой хватит. Наливай, только мне в блюдце, как понимаешь, не могу со стакана.
Я тупо осмотрелся по сторонам.
— Где же я тебе возьму блюдце. У нас в комнате ничего нет. И почему не можешь?
— Сам понимаешь строение ротового аппарата, нет губ как у вас. Ну что?
Я пожал плечами в недоумении.
— Ладно, наливай в стакан, буду лакать, а ты доливай.
Я разлил и мы выпили. Мне не хотелось, но обстоятельства требовали. Кот лакал спиртное медленно и лаконично. Я свежеотупев смотрел перед собой. Кот поднял мордочку и с удивлением открыл пасть.
— Ты до сих пор не пришел в себя? Странный ты ей богу. Другие убежали бы или расспрашивали вовсю.
— Я пьян и плохо соображаю, — не особенно стараясь, парировал я.
— Это просто повод закрыться и улизнуть от разговора. Спрашивай.
Я задумался.
— Зачем ты здесь и откуда?
Он улыбнулся. Коты вообще не улыбаются, только в наркоманских комедиях и сказке про Алису, так вот, все выглядело как раз так, рот растянулся и глаза сузились.
— Самый часто задаваемый вопрос и я устал на него отвечать. Но раз ты спросил, придется ответить. Я слежу за тобой. Моя задача присматривать и докладывать, если что-то не так.
— Ты же фарфоровый, как ты сейчас говоришь со мной, двигаешься, изгибаешься.
— Я перед тобой, и давай закроем эту тему. Мою природу тебе не понять, да и сам мало, что об этом знаю, живу и рад этому.
Его слова подействовали несколько отрезвляюще.
— Слушай, а почему ты у меня в комнате?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты не в комнате  парней, да и у Серамиды, готов поспорить, такого кота тоже нет.
— А-а, понял о чем ты, — он вытянулся и прыгнул ко мне на кровать, — Просто ты не с нами. Я слежу за теми, кто не стабилен. Понимаешь? Твои друзья уже не покинут пансионат, у них на лбу это написано. А ты до сих пор не уверен ни в чем.
 Это «на лбу написано» стало меня раздражать.
—  Я хочу домой, кот, — прошептал я, скорее для себя, чем для собеседника.
— Ха-ха, — совсем по-человечески вырвалось у него. – Домой? А где твой дом? Что для тебя дом?
 Я постарался напрячь голову, но сказать что-либо уверенное и обогревающее не получилось.
— Вот и ответ. Нет дома. И у меня нет. Здесь приют и я рад, что нахожусь здесь.
— Но я хочу уйти!
— Нельзя. Иначе меня здесь не было бы.
Я громко выдохнул.
— Здесь все так нереально, убого как-то, и объяснить трудно. Будто внутри меня какой-то стержень упирается.
— Ты меня не перестаешь удивлять. Твоя жизнь сплошь убожество, ничто. Что она есть, что ее нет никакой разницы. Хочешь возразить? Хотя, скорее всего ты попал сюда по ошибке, на самом деле ты этого не заслужил.
— В масштабах мира всегда так с единичным индивидуумом, — я ответил только на первую часть фразы, не предав значения второй.
— Ты постепенно приходишь в норму, если говоришь такими оборотами, но прошу, не говори сложными словами, я знаю ваш язык в совершенстве, но только разговорную речь.
— Я хочу сказать, что жизни многих людей ничего не стоят по сравнению со всем миром. Не существенны.
 В споре я полностью протрезвел, чувствуя, что силы и ясность ума возвращаются.
— Нет, — решительно отрезал кот, — Твоя жизнь хуже, чем жизнь какого-нибудь бездомного алкоголика. А знаешь почему?
Я удивленно обвел его взглядом.
— Какой ты все-таки. Да потому, что у них есть надежда, вера, а у тебя пустота. Ты съеден городом, утоплен в месиве и пессимизме. Фу, какое сложное слово, — выдал кот и облизнулся.
— Возможно, ты прав, — заключил я после непродолжительной паузы.
— Слушай, я есть хочу. Нет ничего? Рыбки или мяса?
Я отрицательно покачал головой.
— Ладно, — успокоился он, — Поговорим, сбегаю в столовую, наверняка осталось что-нибудь. О чем мы говорили? Ах да. Про тебя, все про тебя. Это, конечно, не мое дело, но мой тебе совет – найди себе женщину в пансионате, если нет, то мальчика и остаться здесь. Найдешь себе занятие по душе. Кстати, кем ты был в мирской жизни?
— Работал барменом.
 Я вспомнил, как давно это было. Будто в прошлой жизни. Кафе, бар, парк в выходные, пьянки и девушки ( хотя, последние не так часто).
— Почему я? – спросил я мысленно.
— Потому, что ты личность, — прочитал он мои мысли, впрочем, я не обратил на это внимание.
— Ты сам несколько минут назад сказал, что моя жизнь гроша ломанного не стоит, в теперь  говоришь, что я личность, — возмутился я.
— Да, ты личность, а твоя жизнь не стоит жалких грошей потому, что плывешь туда, куда несет. Ты не хочешь бороться, противостоять всем трудностям. Ты живешь, и тебя все устраивает, даже не устраивает, а просто не сильно беспокоит. Душевная лень. Так недолго оказаться в геенне огненной.
— Здесь тебя уже понесло, меньший брат, — упрекнул я.
— Совсем нет. Я просто защищаюсь. Ты провоцируешь меня, споришь, вот и приходиться так говорить. Накурено здесь, — он пару раз чихнул и принялся умываться, ловко орудуя крохотной лапкой.
— Ну, хорошо. Извини.
— Так-то лучше, — засиял он, — А то я совсем разобиделся. Такой у меня нрав. Да, представь, что у фарфоровых котов тоже бывает характер. С виду кусок глины, а внутри душа.
— Как ты появился на свет? — снова задал я провокационный вопрос.
— Я был статуэткой, пока настоятельница не вдохнула в меня душу, — увлекся кот. – Подожди, мне нельзя говорить об этом.
— Но…
— А, все равно проболтался. За это и я окажусь там.
— Где? – не понял я.
— В геенне огненной. Это последняя ступень, куда только можно загреметь, но это слухи.
— А как человек может вдохнуть душу в фарфор?
Он сделал вид, что ему совсем неинтересно.
— А я почем знаю. Может, и все.
— Бред, — выдавил я.
— Совсем нет. Я же существую. Значит не бред.
— А что если ты всего лишь глюк.
— Как ты сказал?- в недоумении спросил он.
— Галлюцинация, видение. Я выпил. Покурил и вот результат. Представил тебя, себя, говорящего с тобой, а на самом деле сижу сейчас один и болтаю невесть с кем.
— Сам решай, — обиженно прогудел кот, — Я тебе не навязывался, хотел поговорить только и всего. Утро скоро, спать тебе надо, пойду в столовую я. Ты спи, у тебя завтра трудный день.
— С чего ты взял? – спросил я, пытаясь его задержать.
— А для тебя здесь каждый день пытка? Все одинаково и неинтересно, сплошь декорации и ни капли реальности. Дни чередуются, и ты уже не помнишь, что было вчера, а если помнишь, то, что было позавчера просто здорово.
 Я принялся вспоминать, напрягая пустые извилины, но результаты оказались не утешительны.
— Видишь сам. Не помнишь. Устал, что говорить. Вот пройдешь, полный курс лечения, получишь это, как его стимул для дальнейшей жизни.
— А если нет?
— Тогда останешься, — сказал он, заиграв усами.
— Нет, это неправильно. Я всегда помнил, что происходило со мной, знаю все это глупо, но я теряю себя. Свою сущность.
 Он лег, сложив лапы перед собой. Немного помолчав, заявил:
— Ты говоришь слишком много громких слов, не особенно улавливая их смысл. Свою сущность ты не теряешь, ты упускаешь то, что окружает ее. А потеря памяти это временное явление, результат лечения.
— Ты что-то знаешь об этом?- прервал я его сладкий монолог.
 Он отвернулся и завилял хвостом. На улице подул легкий ветер, отчего казалось, что каждое дуновение пронизывает меня насквозь, и нет средства укрыться.
  — Говори кот, — крикнул я, кажется, достаточно громко для того, чтобы разбудить соседей.
— Ладно, не кричи, пожалуйста. Сейчас кто-нибудь услышит и примет тебя за умалишенного, когда узнает, что в комнате никого нет. И тогда тебя запрут в одной из комнат, будут пичкать всякими лекарствами. Даже думать об этом страшно, хотя я бы хлебнул валерьянки. На деле, я не люблю валерьянку. У людей почему-то твердое убеждение, что все коты без ума от валерьянки, но это не так. У нас тоже есть те, кто любит поторчать.
 Я молчал, чтобы дать ему возможность договорить до конца.
— Какова их цель?
Он притворился, что не слышит.
— Мне повторить или может, бросить в тебя чем-нибудь. Пустой бутылкой, например?
— Мне не понятен вопрос, — сразу завопил он, — Что ты имеешь в виду, когда говоришь о них?
— О настоятельнице и ее окружении. Зачем они держат нас здесь?
— Бояться, что о пансионате узнают ненужные люди, только держат тебя, остальные не готовы покинуть нас. Сами бояться.… А если ты говоришь о лекарствах,  я ничего не знаю об этом. Знаю лишь то, что ночью тебе вводят что-то во сне.
— Вот уж подвиг, кот.  Или это очередная ловушка?
— О чем ты? Да, я облажался, но не надо издеваться надо мной. Я болтаю направо и налево, иначе не могу. Такова моя сущность, меня так заложили.  И изменится невозможно. Видишь, даже у меня есть сущность.
— На чьей ты стороне, кот? – спросил я, сузив глаза так, что лицо выглядело неестественно.
— Ты разве не знаешь, что коты ходят сами по себе?
Я ухмыльнулся.
— Но ведь ты не обычный кот. Другие коты не оживают ночью и не ведут длительные беседы, попивая крепкий алкоголь.
Мне вдруг показалось, что он утомил меня. Может, это он создал это впечатление. Он уныло посмотрел в окно и собрался прыгнуть на улицу.
— Стой, ты куда?
Он повернул голову и зевнул.
— Я, кажется, говорил тебе, что собираюсь поесть, а ты сейчас уснешь.
— Я буду спать, когда захочу.
— Эх, ты все-таки наивный. Все мне пора. Спи.
— Мы еще увидимся? – сказал сквозь зевоту.
Он не ответил. Лишь на прощанье улыбнулся и подмигнул. Это магическое действие заставило меня уронить голову на кровать.
 Когда на следующий день я проснулся, фигурка спокойно стояла на подоконнике. Я взял ее в руки и внимательно осмотрел, ничего, обычная фарфоровая статуэтка.
 
 
 
 
 
 
   
 
Селений. Решение на побег.
 
«У меня в жизни только одно правило:
никогда не тусоваться с засранцами».
 
Кид Рок. Музыкант.
 
 
 Субботник хоть и произошел от субботы, но совсем не факт, что сегодня суббота. Сколько мы в пансионате, пять дней, неделю, может, две. Время-волшебник совсем не восприимчиво. День похож на предыдущий, а потом завтрашний будет похож на этот. Для моих друзей этот маленький мир может, и привлекателен, но я планирую отсюда уйти. Только вот вряд ли выпустят, придется бежать. Хорошо я в этом деле мастер. Ну, или таковым себя считаю.  Как сбежать вот в чем вопрос? Через забор, у которого высота, что мне в прыжке не достать верха, не считая колючей проволоки. По реке, но нет ни одной лодки, а вплавь я и двадцати метров не протяну. Да и куда плыть вверх по течению или вниз. А если через ворота? Но ведь Вильмонт все время дежурит, а когда отлучается купить сигарет, его заменяет один из представителей настоятельницы. Бежать надо ночью, это аксиома. Договориться с Вильмонтом вряд ли возможно, если прощупывать почву сейчас, можно проколоться, об этом узнает настоятельница и песдетс. А что если сразу в ночь побега. Попытка не пытка. Мимо него все равно не прошмыгнешь. Он хороший «пес», но не идеальный, надо обдумать все по деталям.
 Сегодня субботник, вернемся к нему. Может, сегодня воскресение, но смысла это не меняет. Все скопом наводят порядок. Некое подобие генеральной уборки в ресторане. Кто работал, тот знает. Сейчас я, устав начищать полы, сижу на них и рассматриваю газеты. Их нашли пацаны в своей комнате сегодня утром. Сам ни за что ни поверил бы, но газеты за восьмидесятый год. Обсуждение олимпиады, ее результатов, что-то про урожай, про какого-то колхозного деятеля и прочая мудозвонь. Меня привлекло только то обстоятельство, что это было двадцать семь лет назад. Стоит только вдуматься, что голова идет кругом. Бумага, изрядно пожелтевшая буквально трескалась в моих руках, но мне было ничуть, не жаль. Она тоже хочет уйти на покой. Просто говорить об этом, ей не дозволено. Входит Макс, он сегодня разрывается. Потому, что вроде надо мне помочь, да и Серамиду не бросишь. Так и бегает между двумя комнатами. Коридор наполнен пеной и веселыми криками людей населяющих корпус. Эти придурки радуются работе. Хотя если разобраться, то радуются они тому, что вместе делают что-то полезное. Пусть обыденное, но значимое, их объединяет общий дух братства. Но на меня он почему-то не действует. Видимо, дело в подходе. Или я такой тяжелый и угрюмый человек.
 Сегодня у меня другая радость. Я нашел проигрыватель. «Романтика» 1983 года выпуска. Она пылилась в кладовой в противоположном уборной конце коридора. Это совсем близко от нашей комнаты, раньше я не подозревал, что за этой дверью. Там накопилось много хлама: старые книги, вроде «Капитала» Маркса и труды Ленина, коньки и хоккейные клюшки, разная посуда. Поскольку я не приверженец трудов вождей мирового пролетариата и спорт стоит очень далеко от моих интересов, меня это не привлекло. Я увидел проигрыватель, и душу захватило любопытство. Принеся его в комнату, я рассмотрел его со всех сторон, вытер пыль, протер значимые агрегаты и пошел назад в поисках пластинок. Их здесь тоже было предостаточно, хотя размеры кладовой были непозволительно малы. Я нашел «Биттлз», «АББА», Лу Рида, Джимми Хендрикса, Дженис Джоплин и сольные записи Джорджа Харисона. Безусловно, этим записям нет цены, они уникальны, но ценителей подобного в пансионате видимо, не нашлось. Я сразу отмел рок-исполнителей, а «Битлов» заботливо принес в комнату. Пластинка Лу Рида была еще относительно новая, как она попала туда остается загадкой. Я спросил у одного из помощников настоятеля чье все это, но он только пожал плечами. Я аккуратно протер пластинки, поставил и включил проигрыватель. Были предположения, что игла сломана, но после непродолжительного шипения пошел звук. Альбом 1963 года. PLEASE,PLEASE ME. Услышав знакомые звуки, я зажмурил глаза от удовольствия и лег на кровать. Качество звука меня удивило, я ожидал гораздо худшего. Я прослушал «Anna»,  «She loves you»,  «Love me do» и глаза постепенно начали слипаться. Я так давно не слышал этих песен, что они по-матерински успокоили меня. В коридоре все стихло. Изредка доносились радостные вопли, кто-то гонял кого-то мокрой тряпкой. Я этого уже не слышал, я плыл по волнам чудесных мелодий.
 Я не сразу услышал стука. Когда я поднялся с кровати, человек уже просунул голову в дверной проем.
— Можно, войти, — сказал он слащавым голосом.
 Я нехотя кивнул.
— Меня зовут Селений. Теперь я буду жить с вами.
Я усмехнулся.
— Вы курите?- он протянул мне пачку слимовых сигарет.
Я нехотя взял пачку.
Селений выглядел лет на двадцать с небольшим. Длинные волосы до середины лопаток, ухоженное лицо и неестественно длинные пальцы. Я заметил это сразу, как только он вошел в дверь. Его манера говорить, расставляя слова и голос, заставляли проявлять смущение. Он был среднего роста, чрезвычайно худосочен, но грациозен. Я бы сказал, излишне грациозен. Будто все время находился на театральной сцене. На пальцах красовалось несколько колец, запястья обрамляли браслеты. Есть ли серьги, я не видел, влажные волосы заслоняли уши.
  — Я только что искупался, боюсь простудиться, — искусно пропел он.
Я снова усмехнулся, похоже, это входило в привычку.
— Слушай, мне совсем не хочется жить с тобой.
— Ничего не поделаешь, настоятельница сказала, что нам вдвоем будет интересно.
«Да он гей, точно».
— Вы должны понимать, что в пансионате идет постоянная текучка поселенцев, кто-то уходит, кого-то забирают родственники. Жилплощадь дорожает, — он улыбнулся, и кончики губ сложились подобно коромыслу.
— А хотите, я вам поведаю, как я попал в пансионат? – словно заманивая, пропел он.
« Мне совсем неинтересно» — хотел сказать я, но не успел.
Итак, он начал свой рассказ:
«Я жил  в деревне, под Калугой. Вам мало, что скажет ее название. Родители перебрались в Москву в начале девяностых, я же жил с бабушкой. Мягко говоря, им не было для меня дела. Я рос сам по себе».
  Я ни слушал его, но голос был такой успокаивающий, что я невольно сомкнул глаза. И прерывать его не возникало никакого желания. Тем временем, он продолжал:
 -Бабушка занималась хозяйством, совсем не думая о моем воспитании. Я  ходил на речку, она была сразу возле деревни, минут пять ходу. Там собирались мальчишки и девчонки. Летом там было веселье, мы играли в разные игры, просто плескались и говорили о всякой детской ерунде.
Так проходило время. Я рос, ходил в школу, но совсем не уделял внимания образованию. Как-то летом, когда мне было лет четырнадцать, мы собрались с мальчишками, чтобы покурить. Я тогда не особенно понимал, зачем это делаем, но отказаться от этого не мог. Мои сверстники обсуждали девчонок, у кого как выросли сиськи или кто залез под юбку. Я слушал их просто потому, что так надо. Если всем интересно это, значит, и я до этого дорасту. Но на деле это было не так, я созрел, но не испытывал желания взглянуть не девичьи прелести. Говорить об этом кому-нибудь было стыдно, а особенно бабушке. Я слушал свое тело, осматривал себя и ничего не понимал. Чем взрослее я становился, тем больше убеждался в том, что люблю мальчиков. Думаешь, я не сопротивлялся, куда там. Это чувство так страстно, так  богоподобно, что я не мог сопротивляться.
 Я вернулся из дремы и резко посмотрел на него.
— Слушай, как там тебя?
— Селений, — тихо и нежно произнес он.
— Да, дурацкие имена в этих местах.
— Дело не в месте, дело в восприятии. Вот если бы ты попытался раскрыть суть этих имен….
-Ладно, не морочь мне голову. Так вот какого хрена ты мне все это рассказываешь?
— Настоятельница сказала, что ты странный, что ты не такой как все. Она сказала, что ты единственный, кто способен меня понять.
— Я готов тебя заверить, что она ошиблась. Мне совсем не интересна твоя судьба, более того то, что ты педик меня тоже совсем не колышит.
— Ты, ты, — он пару раз всхлипнул, — Не можешь так говорить.
— Так, тихо. Я хочу спросить по делу
— Слушаю, — равнодушно произнес он.
— Ты знаешь, куда выбрасывают мусор?
Он сдержанно поморщился.
— Ты имеешь в виду бытовой мусор или медицинское хранилище?
Мои брови невольно поползли вверх.
— А существует подобное хранилище?
— Ну, в общем да.
— Продолжай, — негромко, но убедительно сказал я.
— Это, в общем, подвал, за столовой, сверху видно только крышку. Туда складывают отработанные медикаменты.
— И что? Они лежат там со дня основания пансионата?
Он  смутился.
— Нет, конечно. Иногда приезжает машина и вывозит все.
— Как часто?
— Ну, не знаю я. Раз в месяц, может, два. В зависимости от накопленного в хранилище.
— Скажи, ты ведь подослан настоятельницей?- неожиданно спросил я, — Ну, типа, заболтать меня, выведать все планы.
— Нет. Я попросился сам, когда узнал, что Максим больше не живет здесь. Понимаешь, мне одиноко здесь, и ты хоть и с друзьями, но также одинок. Я подумал, что мы сможем вместе что-нибудь построить.
 Я выпустил воздух.
— Мне совсем не хочется говорить на эту тему, но придется сказать. Я не люблю мальчиков, люблю, конечно, но не так как ты. У нас ничего не выйдет. А с женщинами у меня не завязываются отношения потому, что я по природе закомплексован, а здесь одни неполноценности. Я не хочу примитивно совать член в первую встречную, но я не гей. Ясно?
 Он хмуро дырявил пол взглядом.
— Знаешь, я рассказал тебе историю жизни, я мечтал, что ты будешь ко мне благосклонен. Я мечтал, что у нас все будет восхитительно.
«Восхитительно, это их словечки»
Меня начал раздражать этот бессмысленный разговор.
— Селений, я тебе все сказал.
— Но я тебя люблю! – крикнул он, — Как только ты появился в пансионате, я почувствовал, что у меня перехватило дыхание.
Возникло сильное желание хорошенько заехать ему, но терпение великая вещь. Он плакал, громко захлебываясь, как деревенская девчонка.
— Сделай милость, заткнись, — прикрикнул я на него. Я рассердился не на шутку, и прогуляться  было только полезно. Я оставил его наедине с самим собой. Видеть его я больше не смог. Я вышел из здания, и вдохнул свежего воздуха. Голова приятно закружилась. Простояв несколько секунд, я направился в сторону столовой.
 
 
                                                     *         *         *
 
 
 Как и говорил Селений, я быстро нашел добротную железную дверь в земле. Хотя вход был совсем недалеко от столовой, заметить его с десятка метров было практически невозможно. Подойдя ближе, я тщательно осмотрелся, не хватало, чтобы кто-нибудь увидел меня и донес настоятельнице. Двери стандартных размеров открывались наружу. Старые петли производили впечатление легкодоступности, но, дернув их несколько раз, мой пыл охладел. Мне даже показалось, что заперто изнутри. Я собирался уходить и дернул на прощанье. Раздался неприятный скрип с запахом ржавчины и сырости. Двери сдались, выпустив порцию горячего спертого воздуха. Внутри было темно. Я видел только первую ступеньку и наступил на нее. Меня внезапно охватили сомнения, стоит ли продолжать путешествие в неизвестность. Мрак скрывал то, зачем я иду. Я сделал шаг и провалился в темноту. Шаря по стене, я все-таки нашел выключатель и нажал его. Комната осветилась красным светом. Внешне она мало, чем отличалась от стандартного погреба для вина. Стены были покрыты черной краской, которая поглощала свет. В центре находился железный контейнер. На нем были написаны какие-то цифры, замазанные грязью, что они означали, я не имел ни малейшего представления.  Все помещение было из бетона, судя по всему достаточно прочного, чтобы выдержать приличный взрыв. Под ногами хрустела каменная крошка, каждый шаг отдавался гулким эхом. Я подошел к контейнеру вплотную и заглянул внутрь, наклонившись. Мои предположения подтвердились: внутри беспорядочно лежали пустые упаковки  таблеток, пузырьки жидких растворов и одноразовые шприцы. Многие побурели и треснули от времени. От подобного обилия рябило в глазах. Плюс к этому от контейнера исходил вполне привычный запах медицины. Его ощущаешь, входя в любую поликлинику невысокого уровня, где плохая вентиляция и затертый персонал. Я прочитал некоторые названия: морфин, кодеин, метадон, нитроципан, валиум, первитин, папаверин, эфедрин и различные амфетамины. Самыми безвредными из этого списка были новокаин и лидокаин. Я видел только то, что лежало на поверхности. Заглянуть внутрь я боялся. Руку запросто можно проколоть иглой, а кто знает какие болезни у населения пансионата. Все это только усугубляло наше пребывание в «Элизиуме». Теория оказалась применяемой на практике. Нас накачивают вредоносными препаратами, вызывающими наркотическую зависимость. Многие из них внушают легкую эйфорию, многие глубокую кому. Все зависит от того кому, что нужно. Главное все счастливы и любят пансионат, а на самом деле это поместье, где есть хозяева и служащие, разные лишь способы приучить подчиняться. Что готовили для меня, оставалось только догадываться.
 Находиться в этом месте стало страшно. Этот страх сродни панике затаился под ложечкой, ожидая своей секунды, когда сможет рвануть наверх. Я быстро выбрался наружу, стараясь двигаться как можно тише.
 Сразу за хранилищем  в метрах пяти-шести был забор. Скорее, стена. Трудно объективно сказать какой высоты. Здесь работают взгляды Эйнштейна. Снизу высота кажется пустяковой, а сверху страшно до дрожи во всем теле.  Я обвел ее взглядом и похоронил затею преодолеть ее. Побег через подобную преграду неосуществим( Снова сыграли свою роль душевная слабость и пессимизм). Для этого понадобилась бы как минимум пожарная лестница или веревка. Я устал думать об этом.
 А почему я называю это «побегом»? Почему мне просто не уйти? Попрощаться, пожалеть о том, что друзья остаются, а потом навещать их на уикенд?
«А ты когда-нибудь видел, как люди уезжают отсюда?» — спросил я у самого себя. «Ты видел, чтобы кого-нибудь навещали? Или, в крайнем случае, выпускали в город?».
 Нет. Сюда прибывают и не уходят назад. Почему пансионат не переполнен? Люди умирают или их убивают? Банально ради органов или ради развлечения. Дорогого и жестокого развлечения. Но она говорила, что прошла курс лечения и оказалась в городе. Значит, уйти отсюда можно. Я вспомнил, как давно это было, будто в прошлой жизни. Ночь, ее руки и ощущение маленького счастья и умиротворения, застывшего в груди. Одни вопросы и никаких ответов. А я уже здесь давно.
 Ладно, пора возвращаться. Внутренняя вялость не идет на пользу. Даже прогулка не помогает. Мне не хотелось  ни с кем говорить, никого видеть, полностью уйти в себя ведь это всего лишь попытка закрыться от убогого мира. Я снова спал. Просто сомкнуть глаза было теперь так заманчиво, как выпить пива или переспать с девчонкой. Постоянное утомление стало как неотъемлемый атрибут. Головокружение сменялось шумом в голове и наоборот. Во сне мне почудилось, что я лежу в холодной ванне, зарытой где-то в снегу. Он падает, безмолвно заполняя мои покои, и не страшится это делать. Я помню в детстве, я сильно замерз, когда провалился под лед на реке. Тогда все обошлось, дома меня отогрели, но этот холод под кожей, под мышцами запомнился навсегда. Он подобен огню. Ведь большой минус и большой плюс по сути одно и то же. Важно ли то, что колеблется где-то около нуля, но отлично от него. Во сне я замерзал, сознание понимало, что холодно, скорее всего, в комнате, дует через окно или на улице действительно пошел снег, но я не мог просто проснуться. Мои усилия были не совсем усилиями, я хотел и не хотел этого одновременно. Звучит странно, но по-другому не сказать.
  Когда я вернулся, Селений сидел на своей кровати и тупо смотрел на меня. Я чувствовал пристальную слежку. Я как животное съежился от этого, надеясь, что поможет. Может, он смотрел на то место, где я нахожусь. Не будь он геем, я бы поверил. Нет, он смотрел на меня, нежно и заботливо, как влюбленная девчонка. Я обшарил потолок взглядом, единственное, что попадало в мое поле зрения, ничего. А что собственно я хочу найти, загадочные знаки? Бред.
  — Ты не ходил на ужин, — тихо сказал он. – Я принес поесть.
Я привстал, подпирая спину подушкой.
— Спасибо не стоило.
— Тебе надо питаться, вид у тебя не очень, — снова навязывался он.
Я решил, что спорить бессмысленно, да и сил нет.
— Дай сигарету лучше, — пробормотал я.
Он протянул сигарету, и я увидел его руки. Тонкие пальцы с многочисленными бледными венами, проступающими из-под кожи, будто проволока. Отсутствие волос и неровностей. Просто руки пианиста. Он заметил мой акцент относительно рук и улыбнулся.
— Я проспал весь вечер, ты ходил куда-нибудь? – спросил я, чтобы сбить наваждение.
— Да, на ужин и прогулка была. На озере чудное солнцестояние. Тихая ровная гладь. Тебе непременно надо сходить туда со мной?
— Нет, извини, — я попробовал улыбнуться. – Но не хочется. Я лучше полежу.
— Ты лучше будь как все. Не будешь слушать указания, и выполнять работу ты не выжить.
-  Это еще почему?
Его кончики ушей дернулись. Я по неволе вспомнил эльфов из книг Толкиена. 
— Ты задаешь глупые вопросы. Настоятельница сотрет тебя, как ты не поймешь, что она здесь человек номер один.
— Но ведь надо находить плюсы во всем, помнишь, как у Эмерсона?
— Я не читал его к сожалению. И вообще, не стоит обособляться, пансионат создан как раз для  того, чтобы соединить разные судьбы, сплотить всех, кто утратил веру в жизни.
— А ты никогда не думал, что все это обман. Что пансионат всего лишь завод, который что-то производит из людей. Что-то полезное для его владельцев, а обитателям насовали легенд, в которые они успешно верят.
— Не-е-ет, — протянул он, — Ты сам не ведаешь, что говоришь.
Я устал. Устал объяснять им всем, устал от бесплодной борьбы и от ощущения, что веду войну с тысячной армией. В детстве я часто палил муравейники. Это было одним из любимых развлечений. Наматывал полиэтиленовый пакет на палку и поджигал его. Тот начинал осыпать землю горящими каплями. Капли пронзительно свистели в воздухе, неся смерть всем, на кого попадут. Когда одна из них, снесенная порывом ветра падала мне на ногу, было больно. Когда она остывала, я убирал ее вместе с кожей, а на поверхности земли лежало несколько десятков убитых маленьких телец.
— Селений, ты не мог бы позвать кого-нибудь из моих друзей. Все равно кого. Я что-то не могу встать с кровати.
 Я знал, что он недолюбливает их, дело в их воспитании, грубости и презрении к представителям сексуальных меньшинств. Но ему также важно выполнить это задание ради меня. А поговорить необходимо, я чувствую приближение конца. Конца чего я пока не знаю. Я был почти уверен, что он исполнит мою волю, но он нахмурился и не двигался с места.
— Прошу не говори, что они мне не помогут. Не спрашивай о моем самочувствии, и уж тем более, не сообщай никому из руководства. Иди и приведи кого-нибудь, если будут противиться, скажи, что я настоял.
Он громко выдохнул, развернулся и вышел.
— Спасибо, — сказал я, закрывающейся двери.
 Приподняться над кроватью стоило мне больших трудов. При этом ноги совсем не принимали участия, только боль в области таза напоминала о том, что я делаю усилие.
Я кропотливо подмял подушку, и теперь она поддерживала нижнюю часть спины.
 Их не было минут пять не больше. Сложно судить без наличия часов, но мне так показалось, хотя в моем нынешнем состоянии я вполне мог ошибаться. Подобно системе наполненной вирусами я готов был выдать море ошибок.
 Артур влетел в комнату первым. Он был разгорячен, будто его прервали во время футбольного матча, причем матча Лиги чемпионов как минимум. Лицо пылало, руки беспорядочно совершали ненужные движения. Селений, как тень вошел следом. Он тоже был взволнован, но волнение проявлялось иначе. Он занял позицию за дверью, прислонившись к стене.
 Артур сразу же осыпал меня приветствиями и голословной болтовней. Как обычно половину слов я не разобрал. Так было и раньше, но сейчас я не мог ухватить смысла того, что раньше казалось азбукой, теперь предстало языком ацтеков.
— Я тоже безумно рад видеть тебя, но говори, пожалуйста, потише и помедленнее.
— У тебя все хорошо, брат, — протараторил он.
Только сейчас я понял, что на самом деле произошло. Красноречивее всего это отражалось на слове «брат». Оно было произнесено иначе. Нет, дело не в интонации, смысл утратился. Он говорил так будто я старая привычка, как предмет интерьера, скажем шкаф или телевизор.
— Надо уходить отсюда, — сказал я. И добавил. — По крайней мере, мне.
Так я решил перейти сразу к делу, кто знает, сколько времени мне осталось.
— Нет, ты чего. Здесь же здорово. Работы никакой, денег не надо, плюс девчонки. Если у тебя проблемы с этим – мы решим. А если курнуть хочешь – тоже кон есть.
 Я закрыл глаза. Я предполагал, что он начнет перечислять сомнительные блага. Все-таки я хорошо знаю своих друзей.
— Готов поклясться, что нигде нет ничего подобного. Ни нудного правительства, ни законов, ни необходимости их нарушать, а если они нарушены — нет наказаний. Егор, ты слушаешь?
Я со свистом опустошил содержимое легких.
— Ты закончил?
— У меня много доводов, и еще есть что сказать.
— У тебя всегда есть что сказать. Я тебя знаю. Дайте сигарету.
Селений среагировал мгновенно. Иногда он сильно напоминал мне собаку, которая очень любит своего хозяина и благодарна ему. Например, она носит газету или тапочки, а взамен получает заботу и еду. Конечно, с Селением все сложнее, но тем не менее.
— Я больше не могу здесь находиться. Я твердо решил, что покину «Элизиум».
Он твердости сказанной фразы прибавилось уверенности.
— А мы? Ты подумал, что нас? – он выразил беспокойство спокойно и естественно.
 Некоторое время я думал, что сказать, точнее как сформулировать мысль. Сегодня это получается особенно трудно. «Сегодня» — хорошее слово. Скажешь его и не промахнешься. Ведь я не знаю, какое сегодня число. А, говоря сегодня, ты показываешь точность и наделяешь слово свежестью.
— Именно для этого я тебя и позвал. Выбор за тобой, вернее за вами, потому, что Чиня, наверное, поступит также как и ты. Хотите – идем вместе, правда, пока не знаю как.
— Нет. Нам здесь все рады. Мы уже обсуждали этот вопрос. Нет смысла отсюда уезжать, незачем.
Я заметил как много отрицания в его предложениях и мимике лица.
— Подожди, сбавь обороты. Ты сейчас не объективен, не знаешь всего дела. Я был в хранилище, для медицинских отходов. Нас качают химической хуйней. Я нашел там целый склад пустых коробок из-под препаратов. Такое количество расходует небольшая больница за год.
— Это ерунда. Если надо, значит надо. Может, у нас есть люди не в себе. Им колют подобные вещи. Вот вся разгадка. Набил себе голову неизвестно чем.
— Артур, а как же Питер?
Это был козырь. У меня хватило ума применить его в такой момент. Питер – самое дорогое место для него. И впервые в диалоге он задумался.
— К черту Питер, — тихо, но уверенно произнес он.
Значит, его размышления не принесли ничего кроме пустых надежд и глупо потраченного времени. Я проиграл, я понял это.
— Ладно, ты сделал свой выбор, — также тихо проговорил я, но в душе все рвалось и бурлило.
— «Элизиум» достаточно большой, нам этого хватает. Как город. Ты ведь сам не обходил всей территории. Столько разнообразия.
— Но вы заперты здесь! – крикнул я единым порывом и стены повторили гулким эхом.
— Извини, Егор, мне надо идти, ты оторвал меня от важного дела. Слушать ерунду я не намерен.
— Тогда катись! Занимайся своей хуйней, так и сгниешь здесь.
Он привстал. Огнем пылая, он вылетел из комнаты. Я даже был уверен, что за ним остался хвост, как от кометы. Я стал задыхаться,  одежда изнутри постепенно пропиталась потом. Селений, наблюдая это, быстро вышел и принес воды. Я пил жадными глотками, словно у меня вот-вот отнимут стакан или вода испариться.
 Я просто потратил ценное время. Это ощущение давило страшнее нескольких тонн чугуна. Отговорить своих друзей от заманчивого мира, от бесконечной хялявы( может, не столь бесконечной) не удалось. Я сидел на кровати с бледным как кожа альбиноса цветом лица. Пустой взгляд слонялся по полу в радиусе десяти сантиметров.
— Все в порядке, — робко спросил Селений.
— Нет, не все в порядке, — нехотя ответил я.
— Ты говорил очень резко, я не видел тебя таким.
— О чем можно говорить с этим куском дерьма, вдобавок ты совсем не знаешь меня.
— Знаешь, Селений означает редкий. Я редок, а ты неповторим. Я думаю, что где-то в мире есть еще один я, бродит по огромному миру никем не понятый и страдает. А вот ты… — Он остановился. – Ты единственный, и мне больно смотреть, когда ты в таком состоянии.
— Хочешь мне помочь? – спросил я, посмотрев в его грустные глаза.
Он молча кивнул.
— Помоги мне выбраться отсюда. Только не начинай говорить о том, что это невозможно.
— Единственный человек, кто управляет прибытием людей это Вильмонт. Правда, я никогда не слышал, чтобы он отправлял кого-нибудь назад.
— Моя подруга была здесь. Она сейчас в городе. Живет и у нее все прекрасно.
— Ты не рассказывал, что у тебя есть подруга, — разочаровано произнес он.
— Это неважно. Забыл рассказать, да вообще говорить о своей жизни я не люблю. Можешь позвать Вильмонта?
 Под моим пристальным взглядом он как-то сжался и смотрелся беззащитным.
— Хорошо, я схожу. Правда, это опасно. Ночью подходить к воротам запрещено.
— Странно, я не знал об этом, — пробурчал я себе под нос.
— Глупо, готовиться уйти, не зная правил. Хотя, извини.
— Да нет, говори, что думаешь. Я ведь тоже не идеален.
Он приоткрыл рот, чтобы сказать мне, какой я хороший, но я показал, чтобы он не начинал. Лесть действует по-разному, иногда ты купаешься в ней, а иногда тебе противно. Знал я одно – я долго не проживу с ним. Когда тебя так любят, что крошки собирают недоеденные, что боги для них после тебя, что по твоему приказу они пойдут на любое преступление – это страшно. Это невыносимо.
 За Вильмонтом он ходил гораздо дольше, чем за Артуром.  Я походил по комнате, разминая затекшие ноги, выкурил две сигареты и приготовил деньги. Наверняка он захочет денег, этот хитрый лис не возьмется за подобное дело, не имея гарантий, что получит солидное пополнение к жалованью. Хотя, сдается мне он вообще не получает здесь жалованья. Сколько он запросит – вот вопрос. Я держал в руках новенькие купюры разного достоинства — пятьдесят тысяч триста рублей. Это та плата, за которую мы здесь. Всего пятьдесят тонн. Мне эти деньги не нужны. Вообще деньги всегда необходимы, но готов расстаться с ними, только бы выбраться отсюда.
 Первым вошел Селений. Он пригласил Вильмонта жестом, а сам занял привычную позицию за дверью. Что говорить – сегодня день переговоров. Вильмонт нерешительно прошагал в комнату и закрыл за собой дверь. Одет он был привычно-неприятно: старый комбинезон, вымазанный в какой-то саже, стоптанные наполовину ботинки, с высокой шнуровкой и серый свитер. Свитер давно пора было выбросить, но видимо, хозяин был скуп, и тот продолжал, мучаясь служить.
 Он остановился посреди комнаты, потирая шершавые ладони. При этом доносилось глухое шипение, будто по асфальту волочат дерево, а ветви издают похожий звук. Я попросил его присесть. Он осторожно приземлился на кровать, Селений невольно кольнул его взглядом. Все-таки чистое покрывало. Он вынул пачку сигарет без фильтра и поинтересовался можно ли закурить. Курение в комнатах запрещено. Он это знает, как представитель руководства. Все-таки он занимает должность в отличие от нас — безработных. Я, тем не менее, кивнул и закурил сам.
— О чем будет разговор? – подал он голос. Баритон был все тот же, немного хрипоты прибавилось.
— Важное дело, — холодно ответил я.
— Вы очень долго не изволили говорить со мной, а ваши друзья напротив радуют меня. Поэтому я не имею представления как с вами вести себя.
— Ведите себя естественно.
— Не извольте гневаться, но время идет, и ночь может проскользнуть. А утром меня могут увидеть.
— Разве вам запрещено быть в жилом комплексе? – как можно равнодушней заметил я.
— Я не люблю, когда настоятельница вызывает к себе. Она знает все. Кто-то из помощников заметит краем глаза и сразу докладывает, поэтому осторожность не помешает. Так о чем вы изволите говорить?
— О побеге? – тихо произнес я.
— О чем? – он утробно рассмеялся, а я ненавидел его в тот миг.
— Заткнитесь и слушайте, мне надо выбраться отсюда. Сегодня ночью не позже. Просто выведите меня за ворота, а дальше я сам.
— Пусть он выйдет, — он посмотрел в сторону Селения.
— Нет, — сухо отрезал я. – Он в курсе всего, что с этим связано.
Селений улыбнулся, видимо польщен.
— Так вы поможете?
Он прикурил еще одну сигарету, курил он особенно быстро.
— Вы знаете, что отсюда нельзя уйти, — сказал он, выпустив дым.
— Начинается старая песня, — вымолвил я. – Оставьте эти разговоры кому-нибудь еще, будете лохам говорить, что пути за ворота нет.
— Вы не найдете дорогу, — уверенно и четко проговорил он. – Даже если я выпущу вас. Никто не подскажет, более того вы месяц можете не увидеть людей. Стучаться в дома бесполезно, все равно никто не откроет.
— Я не найду дорогу до кофейни, из которой нас прогнали менты?
— А вы еще помните это? – он как-то странно и загадочно улыбнулся.
— А почему я не должен это помнить? – рассеянно спросил я.
Он замотал головой.
— Это я так, позволил себе отвлечься.
— Хорошо, времени мало, мне надо отсюда выбраться. Что ты хочешь за это?
— Ничем не могу помочь вам, — пропел он.
Я не на шутку разозлился. Я ощутил, как ненависть возникает снизу вверх – от ступней к мозгу. Почему по восходящей структуре я не думал. Я почувствовал, как горячий воздух вырывается изо рта, а руки налились тяжестью.
  — Ладно, можете успокоиться. Из каждой ситуации надо пытаться найти выход.
— Ага, только выходы бывают разные. Некоторые из них неприемлемы.
Он кажется, думал. Я буравил его взглядом, считая секунды. На двадцать восьмой он заговорил.
— Возможно, я знаю, как вам помочь.
— Неужели, — съязвил я. – Так чего ты хочешь?
Он лукаво улыбнулся, но промолчал. Это действие вызвало очередную вспышку ярости.
— Говори, — крикнул я, отчего Селений вжался в стену.
— Снова истерите, не очень-то благоразумно и уж тем более антидипломатично, — похоже мой гнев только раззадорил его азарт.
— Денег у меня пятьдесят тысяч, больше нет, я готов с ними расстаться.
— Это неинтересно молодой человек. Вы раскрыли свои карты без торговли.
«Нет, он явно издевается, не воспринимает меня всерьез» — подумал я.
— Слушай, это не игра. Я совершаю серьезную сделку, вы обязаны принять решение.
— Хорошо, — резко прервал он и его глаза хищно сузились. – Я хочу сорок пять тысяч и его, — он указал на Селения.
Я в недоумении уставился на него. Тон и манера разговора сторожа Вильмонта изменились. Это происходило, как только он показывал свое настоящее лицо. Аристократическая маска слетала, обнажая его грубое существо.
— Да вы правильно меня поняли. Я хочу его, как хотят хорошую сучку.
Час от часу нелегче. От бесконечных раздумий, в которых решение надо было принимать мгновенно, в голове была адская смесь. Мысли были совершенно нелепые и непохожие друг на друга. Как если бы в бетономешалку бросили мясо, золото или лен, а залили все это нефтью. Полученная масса будет нелицеприятна в любом виде. Как и мои мысли.
— Я, я… не решаю за него. Он же не мой раб.
— Тем не менее, ты для него господин. Он подчиниться любой твоей воле. Разве нет?
Мне показалось, что его речь стала гораздо жестче. Никогда еще мне не приходилось продавать задницу своего соседа( ну, может не только задницу ).
— Я не могу. Это от меня не зависит.
— Сейчас перед тобой один путь домой, выбора больше не будет. Поверь, по-другому ты не выберешься, только через меня. Решай. Времени мало.
Я поплыл или пространство поплыло. Не помня себя, я подошел к Селению, но сказать ничего не получалось. Он понял все сам, преданно посмотрел в глаза и кивнул. Как я был себе противен в тот момент и зол на проклятого сторожа-извращенца.
— Ты должен идти. Я все сделаю, — все, что я услышал.
Я молча кивнул.
— Ну вот, все уладилось, а то ломались как девочки. Ты готов?
Это вернуло меня. Я тряхнул головой.
— Ты готов? – громче повторил он.
— Да. Я готов, —  раздраженно повторил я за ним.
— Тогда запомни основные правила и не перебивай, — четко сказал он и зажал зубами сигарету. – Понял?
Я молча кивнул. Максимальная концентрация. Взять себя в руки.
—  Пойдешь через Комнату №9. Как только войдешь – тут же растеряешься. Это я обещаю. Так всегда бывает с новичком. Попытайся затратить как можно меньше времени на изучение и ориентирование. Идти надо всегда прямо, никуда не сворачивая. ПРЯМО. Шаг в сторону – ты сбился. Твоя дверь только перед тобой, не вздумай войти в одну из боковых дверей. Если это случиться – назад пути не будет. Идти надо быстро и желательно не останавливаться.
Поначалу ты не будешь видеть даже своих ног, поэтому приготовь свечу, а лучше две – на случай если путешествие затянется. Не забудь набрать свежей холодной воды, при перегрузках сознания, которые, возможно, ты там испытаешь надо пополнить запасы воды в крови. Иначе твоя кровь станет слишком густой и тебе самому будет неприятно. Вдобавок там душновато.  Усек?
— У меня появился ряд вопросов, — вставил я. – Почему через Комнату №9?
— Отставить, — категорично заявил он. Кажется, он курил третью сигарету. – Делай, что я говорю, и попадешь домой. Будет момент, когда захочется спать. Есть там такое место, даже несколько мест, ты не узнаешь их, пока смертельно не захочешь спать. Спать нельзя. НЕДОПУСТИМО. Но в том отрезке времени идея сна покажется тебе благоразумной. Усталость навалиться на тебя как лавина на подножье, и ты можешь неосознанно сомкнуть глаза. У тебя перед глазами возникнут качественные сны, такие, что ты потеряешь ощущение реальности. Но это лишь уловка, чтобы затянуть тебя поглубже, не позволяй себе расслабляться. Учти: соблюдение всех правил – гарантия твоего возвращения.
— А нельзя просто выйти за стену, нарисовать карту, а я сориентируюсь? – растерянно спросил я.
Похоже, что он проигнорировал мой вопрос, потому что следующее сказанное вовсе было ахинеей.
— Чуть не забыл, в некоторых зонах обитают ТЕНИ. Обычно они безвредны, но злоупотреблять их благоразумием не рекомендую.
— Погодите, какие к черту тени? – в недоумении спросил я.
— Да я сам ни хрена не знаю. Их называют тенями, можешь звать их фантомами, если тебе так больше нравится. Какой вред они могут нанести и какова их природа, я точно не знаю, поэтому старайся не вступать в контакт.
«Ну и дела» — подумал я словами знаменитого американского Винни-пуха.
— Дайте мне пять минут, — выдал он, и собрался уходить.
— Тем не менее, у меня появилось много вопросов. Хотелось бы подробнее знать, с чем имею дело.
 Он зло нахмурил брови, а глаза засветились холодным мерцанием.
— Я не буду отвечать на твои вопросы. Хочешь убраться – делай, что я говорю. Времени осталось мало.
— Вы полчаса издевались надо мной, высмеивали мою затею, а теперь говорите, что времени мало?
Он задохнулся в злобе. Она взорвалась внутри, ничего на меня не выбросив. Он только покраснел, затем побагровел, но сдержал себя.
— Я  не верил, что вы всерьез, молодой человек, — спокойно, но с дрожью произнес он. Я удивился его самообладанию. Воистину сильный человек.
— Теперь нельзя терять ни минуты, я за паспортом, все-таки без документа никуда, — быстро прострочил он, и скрылся в коридоре.
 Я взглянул на Селения, у него медленно навернулись слезы. Совсем как у девчонки. Когда Вильмонт исчез, он позволил себе разрыдаться. Он подошел ко мне, будто собака зарылся в ноги, а я не пытался вырваться. Я знал, что больше мы не увидимся( мне очень хотелось на это надеяться).
 Надо было быстро собрать вещи. Полиэтиленовый пакет с яркой, но бестолковой рекламой я окрестил сумой. В него полетели две свечи( позже я вынул одну из них и держал при себе), вода, наспех набранная Селением и паспорт, который сторож выкрал из комнаты для хранения личных вещей. Может, он был у него первоначально. Подробности выяснять не стал. Деньги Вильмонта я оставил на кровати. Он не стал пересчитывать.
— Будете прощаться, — усмехнулся он, стоя на пороге. Его издевательский тон снова вернулся. – Я могу подождать в коридоре, пока вы будете делать все эти дела. Только оставь мне, чуть-чуть свежей попки.
— Слушай ты, урод. Я не трахаю его и никогда не трахал. Ясно? – не выдержал я.
— Х-м.
— Не веришь, да сейчас это не так важно. Прощай, и спасибо, — сказал я, глядя Селению в лицо. Я удивился тому, сколько чувственности и смысла удалось мне вложить в одно словосочетание.
— Пора, — сурово процедил Вильмонт. – Ворота могут закрыться, и ты не покинешь «Элизиум».
О каких воротах он говорил, я не понял, но спрашивать сейчас не хотелось. Я слишком устал, да и много крутилось в голове.
 Мы вдвоем спешно вышли из комнаты и неуверенной поступью зашагали по темному коридору. Я думал о доме. Безусловно, у каждого свое представление, для меня это моя уютная комнатушка, в которой давно выветрился запах моего существования. Может, там давно поселился кто-то новый, более собранный для того, чтобы не попадать в странные истории.
 Мои воспоминания улетучились, как только мы остановились в конце коридора. Кладовая была аналогично расположена в другом крыле здания. Все построено по тому же принципу, только на двери затертая цифра девять. У меня два, у Чини с Артуром – четыре, а это девять, ничего необычного. Но правда ли то, что наговорил мне этот чудной сторож? Здесь я перестал удивляться тому, что раньше казалось чудом. Пока Вильмонт ковырялся в карманах, пытаясь выудить оттуда ключи, я осмотрел дверь. Щупая ее, как покупатель, стараясь найти скрытый изъян, я увлекся. Приятное на ощупь, немного мягкое дерево не отпускало моего внимания.
— Вот, наконец-то, — звеня связкой ключей, прохрипел Вильмонт. – Ключ очень похож на остальные, вот я и не мог разобраться.
— Все ключи похожи, — равнодушно заметил я.
— Волнуешься? Хочешь покурить на дорогу, путь не близкий? – заботливо  пропел он, как дешевая няня.
— Нет. Есть гарантии, что я выберусь из того, о чем вы говорите? Если, конечно, все это правда.
Он замер как в постановке Хичкока. После этого маньяк нападает на жертву, вот эта секунда самая тонкая и самая долгая, в плане эмоциональности.
— Да. Я верю в это, парень ты смышленый. Будешь соблюдать правила и все получиться. Ладно, готов?
Я кивнул. Тогда он два раза провернул ключ, впуская меня. Я шагнул из темного в светлое пространство, широко раскрыв глаза. В руке, крепко сжимая восковую свечу.
 
 
 
 
 
 
                                                        Комната № 9. 
 
 
 
 Дверь затворилась почти бесшумно и также быстро как двери электрички в метро. Она унесла с собой остатки света, попадавшего с коридора. Я ожидал, что будет темно. Абсолютной колющей темноты я не боялся.
 Но оказался в вязкой белой субстанции. Если огромное ( или бесконечно огромное) помещение залить молоком или напустить белый плотный дым – эффект будет тот же. Однако дышал я свободно и громко. Легкие выпускали порции углекислого газа и принимали странный белый воздух. Я стоял как  вкопанный, не в силах сделать ни единого движения. Так прошла первая минута, я считал каждую секунду. Страшно не было, хотя чувство, которое я испытывал нечасто заглядывало в гости. Что-то вроде осторожности или опасности. Я от всей души захотел вернуться назад. Я повернулся ровно на сто восемьдесят градусов, но нащупать дверь не удалось. Мои руки шарили в пустоте, по густой, вязкой пустоте. Я аккуратно пошарил ногой и сделал шаг по направлению к двери, но руки нашарили стену, даже прорези не было, просто глухая монолитная стена. Я вспотел и ощутил, как мурашки ползут по спине, но где она находиться сказать я не мог. Трудно мыслить, когда не видишь своего тела. Я снова повернулся. Где я нахожусь? Смогу ли я добраться до цели?
Как идти, не представляя истинных размеров помещения? Молочный туман в воздухе не позволяет смотреть дальше тридцати сантиметров.
 Я вспомнил слова сторожа и поднял перед собой одну из свечей. На ощупь нашел фитиль и чиркнул спичкой. Огонь появился как-то медленно и очень уж не радостно. Будто сера отсырела в недрах сумы, хотя белый воздух не изобиловал влагой. Правда я допускал, что мои рецепторы могут меня обманывать, значит все-таки влажно. Тем более, руки вспотели.               
 Фитиль сначала фыркнул, затем успокоился и горел ровно без колебаний. Огонь теперь позволял видеть на метр впереди себя, но я был и этому рад, это подбадривающее подействовало. Не каждый раз радуешься тому, что видишь метр пространства перед собой.
 Стены казалось, усмехались надо мной, если таковые вообще имелись.  От панической критической тишины и непрозрачного как воск воздуха я решил думать о хороших моментах моего нынешнего путешествия. Явных плюсов найти не удалось, разве что отсутствие воды. Действительно, куда хуже было оказаться по горло в ледяной воде. Даже если вода будет нормальной температуры, такая перспектива все-таки не льстит мне. От одной мысли я закрыл глаза и вздрогнул. Белое безбрежье сразу затянулось мраком. Я даже поверил, что оно исчезло. Но как только я открыл глаза – возникло вновь.
 Надо идти. Надо быстро идти, знакомство закончилось. Установка: идти прямо, никуда не сворачивать, не обращать внимания на вокруг происходящее. Несмотря на движение, пламя свечи стояло как вкопанное, будто в вакууме. Но я дышу, а значит, в воздухе есть кислород, да горение идет, правда странно. Напротив воздух свеж и питателен, как в горах. Может, доля кислорода больше чем надо? Скажем процентов тридцать. Черт знает что.
  Я шел уже минут тридцать. Двигался, вперед используя все анализаторы, кроме зрения. Зато остальные четыре, плюс интуиция работали обостренно.  Считая секунды, я бесконечно сбивался, но лучше примерные подсчеты, чем ничего. Кроме того, заняться совершенно нечем, поэтому идти и считать все же лучше. Двигаясь с черепашьей скоростью, я даже приблизительно не представлял, какое расстояние мне удалось преодолеть. Пол, идеально ровный как стол для бильярда был устлан чем-то шершавым. На ощупь он напоминал рубероид или наждачную бумагу. Периодически я приседал и проверял, не изменилась ли структура, но под ногами находился все тот же странно-молочный ковер, на котором ни царапинки или пылинки. По крайней мере, таким он мне представлялся при свете убогой свечи.
 Находясь в замкнутом непрозрачном пространстве, я начал потеть( мне удобно было думать, что пространство замкнутое). Но повышения температуры не заметил. Абсолютная тишина давила на уши безмолвной какофонией. Было так тихо, что высокий звон, столь похожий на писк был, невыносим. Я постарался вспомнить что-нибудь из прошлого. Какой-нибудь приятный момент. В примитиве тот же секс. Но на этот раз (впрочем, как это случалось в последнее время) излюбленный прием отказал. Идти стало труднее, но останавливаться НЕЛЬЗЯ. Я четко помнил ряд указаний сторожа, хотя иногда пренебрегал ими. Боязнь опоздать сидела в глубине сознания и давала команду, как собаке Павлова, когда хотелось отдохнуть. Соблазн сесть на пол под ногами был велик, но остатки воли пока могли сопротивляться. Я просто обливался потом, хотелось снять все и бросить здесь, однако мысль о том, что придется идти по улице полуголым, останавливала меня. Если, конечно, я выберусь отсюда. Одной рукой я освещал себе путь, на другой болтались припасы. Такое громкое название не оправдывало себя. Самодисциплина держалась как майка на бельевой веревке во время урагана. Я бросил считать секунды и теперь не представлял, сколько длится мое путешествие.  Чтобы отогнать от себя мрачные мысли я стал мечтать. Картинка была готова в считанные мгновенья. Море, серое издали и янтарно-зеленое вблизи (неплохое сочетание), каменистый, а кое-где песчаный пляж. Из-за своей структуры он не слишком популярен, но мне-то как раз это и нужно. Мой дом примостился рядом с типичными строениями, но все равно видна его оригинальность. Которая отражает индивидуальность хозяина. Огромный двор( не меньше чем в Элизиуме) высажен первоклассной травой, та аккуратно подстрижена. Я специально высадил ее для гольфа. Хотя, я только учусь, я не помню название сорта, не знаю, какая клюшка под какой удар, но я накупил множество обучающих пособий. Я буду делать все сам, никаких садовников и домработниц.
 Кроме этого, я высадил виноградник. Он только приживается, но когда придет время собирать урожай, я приглашу друзей. Буду делать превосходный портвейн, как пока не знаю, но все это вопрос времени.
 Внезапный шорох заставил меня прервать мечты. Я остановился и осмотрелся вокруг. При этом, не отрывая ног от пола, не хватало еще сбиться с направления. Тихий, но резкий звук повторился, он разнесся по пространству комнаты, заполняя пустоту. ТЕНИ.
Я вспотел еще сильнее, хотя жидкости в организме не осталось. Воды, скорее. Чтобы пополнить водно-солевой баланс и успокоить себя, я зашуршал пакетом и вынул бутылку с водой. Порции  воды одна за другой вливались в желудок. Я прислушался, будто шаги за спиной. Неужели тени идут по следу, но зачем? Странный шепот стал доноситься со всех сторон. Может, они стоят вокруг и смотрят, и может, хорошо, что я не вижу их, а то впечатление от их вида окончательно разбило мой боевой дух. Я стал всматриваться в белое безмолвие, но естественно ничего не видел. Здесь даже все зависело от восприятия: мне показалось, что я вижу контуры человеческого тела. Хотя воздух стоял сам образ колыхался из стороны в сторону. Глупости, предрассудки.
 Я зашагал вперед, что есть мочи. Все-таки береженного бог бережет. Не знаю, пошли ли тени за мной или нет. Ноги сильно устали, и остановка была неизбежна.
Я бегу, я пытаюсь бежать. Я словно во сне, вокруг разрывается воздух, сбивается дыхание, ломит в мышцах, но я бегу. Я точно не знаю направления, не знаю времени, не уверен во времени года, но меня не остановить.
Играет музыка, божественная музыка. Она повсюду, и нет вместилища для нее. Ноты разбросаны так, что ни один мастер не в силах их собрать, но звук идеален. Может, это в голове? А откуда иначе?
 Музыка оборвалась также стремительно, как и началась. Прошло не так много времени, но я полностью выдохся. Ноги теперь перестали слушаться, и каждый новый шаг был не похож на предыдущий. Зато за те минуты, которые я провел в странной комнате, мой организм приспособился находиться в непрозрачной пелене тумана. Что говорить с приспособительными реакциями у меня все в порядке.
 Я остановился и нагнулся, чтобы отдышаться. Тени вроде перестали меня преследовать. А может они не преследовали меня, а просто хотели попугать в своем мире непрошеного гостя. Думая об этом, я неосознанно сел на поверхность пола и вытянул ноги перед собой.
Многие согласятся – поза не очень-то удобная. Скорее да, чем нет. Особенно если отсутствует опора за спиной. Поэтому я повалился спиной и лег. Холодный шершавый пол стал казаться мне уютной мягкой кроватью. Неудивительно, что через несколько секунд я сомкнул глаза и белый мир сменился светло-черным (слишком много света, пусть и мутного ). В голове всплыло предостережение сторожа, но я не мог устоять, я так устал и так хотел спать. Такое утомление наступает после бурной бессонной ночи, изрядно разбавленной алкоголем. Все проходило без снов. Без какой-либо даже абстрактной картинки, просто провал в черную бездну. А я приготовился к приятному путешествию.
 Сколько я спал подсчитать невозможно. Чувство времени утратилось. Я разлепил веки, мир ни чуть не изменился. Константа. Только свеча расплавилась до основания и погасла. Я зажег запасную. Поняв, где нахожусь, я подскочил. По всему телу разнеслась ноющая боль, которая возникает после интенсивной, но одиночной тренировки. Я не отдохнул, даже не выспался. Я совершил оплошность, которая может стать для меня роковой. Я подтянулся, быстро размял мышцы, пару раз протяжно зевнул и пошел дальше. Я сомневался в правильности направления. Судить приходилось только по позе, в которой я проснулся, а если допустить, что я переворачивался во сне? В животе протяжно заурчало. Теперь голод пришел истязать меня. Я поплатился за сон. Скорее всего, Вильмонт рассчитывал, что я доберусь раньше. Я добил воду и бросил, пустую бутылку на пол. Плевать, все равно если  иду неправильно, то воду беречь нет необходимости. Тем более спасения ждать неоткуда.  «Если я через час не выберусь отсюда, я сдохну!» — во все горло крикнул я. Пока еще мне не доводилось кричать в этом мире. Но эхо не было. Звук разнесся в плотном воздухе, значит, стен нет, либо они очень далеко друг от друга. Это меня разочаровало, хотя я и так упал духом.  Через некоторое время ( скорее всего через пару километров) я совсем отчаялся выбраться наверх. Я брел по пустыне, перебирая ногами, словно ступаю по барханам. Время течет, отмеряя отрезки моей жизни, а бреду и бреду по бесконечной комнате. Неожиданно я споткнулся. «Черт» — вырвалось у меня, большой палец ноги пронзила боль. «Орт – орт» — отразило эхо. Я засмеялся, как сумасшедший, я слышал, как звук отражается от стен и это торжество мысли. Стены, есть стены, значит, комната сузилась. Внутри прибавилось сил, я почувствовал их прилив, как бегун второе дыхание и скорый финиш. Я зашагал быстрее, почти побежал, по дороге издавая звуки, чтобы различить приближение эха. Очень скоро я увидел дверь, сколько до нее я не знал, она светилась в периметре. Может, метров двести, а может пятьдесят. Все зависит от ее размеров. Когда подошел достаточно близко я различил еще две двери по бокам. Как говорил Вильмонт моя дверь посередине, нет, он сказал прямо. Что, в сущности, имеет одно значение. Если мой мир прямо, то, что же за боковыми дверьми. Что если выйти в них? Червяк сомнения потихоньку подтачивал внутри. Что если другие миры привлекательней, чем мой?  Нет, риск неоправдан, надо следовать правилам, я здесь гость и странник. Я отмел сомнения, подошел вплотную к двери и толкнул ее. Время, которое потратилось на открывание, показалось вечностью или ее половиной. Свет проник в плотный колыхающийся туман, нарушив плотное равновесие. Я выдохнул, бросил свечу на пол и шагнул навстречу городу.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
И снова Москва.
 
 
 
Прохладный уличный воздух, смешанный с запахом старости и автомобилей ударил в лицо. Яркая картинка и шум сначала дезориентировали меня. Свет резал глаза. Я выбрался из монотонного скучного, но опасного мира и здешняя динамика( просто город) непривычно мерзко воздействовала на чувства. Я сделал сразу несколько шагов, но не удержался на ногах. Уже сидя на грязной и изрядно выцветшей траве, я вдруг понял как я рад, что выбрался оттуда. Отдышавшись, я поднялся и вышел на тротуар, что-то заставило меня оглянуться. Помещение, откуда я выбрался, очень напоминало трансформатор, такие стоят на каждом углу, где необходимы энергоузлы. Металлическая ребристая дверь была распахнута так, что мутно-белый воздух выходил наружу, сильно смахивая на дым. Кто-то из прохожих указал пальцем в сторону дымящего трансформатора, затем на меня. Понимая, что мне лучше ретироваться с данного места, я быстрым шагом перешел дорогу и скрылся между домов. В жилом массиве стало свободней дышать. Дома подступали так близко, их серость вызывало уныние, но мне сейчас было радостно как никогда. Я скучал по тебе Москва. Я говорю искренне. Но я не люблю тебя, но привязанность все-таки существует.
 Когда я подошел к дому я поднял глаза вверх. Я часто так делал, это почти традиция. Каменные джунгли поприветствовали меня темно-стальными отблесками.
 Я недолго потоптался у квартиры, представляя встречу с соседями. Я давно прорисовал себе то, что может быть сказано, и подготовил несколько вариантов ответа. Звонок привычно раздражающе огласил мой приход. Соседи по квартире( назовем их так ) оказались дома. Женщина выглянула, пугающе осмотрела меня с головы до ног и схватилась за грудь в области сердца.
— Где ты был? Знаешь, тебя искали. С работы звонили, из милиции в том числе.
Я был несколько удивлен ее заботливому подходу. Раньше она вела себя так, будто меня вовсе не существует.
— Проходи быстрей, это по-прежнему твой дом. Я сначала сомневалась, вернешься ли ты, хотела людей заселить, а потом смотрю вещи на месте, значит, вернешься, — она рассмеялась звонко и мелодично.
«Еще бы сука, мечтала, наверное, кого-нибудь впустить, чтобы платил вдвое дороже» — подумал я.
— Проходи на кухню, рассказывай, что произошло. Я сейчас чайник поставлю, — она, было, засуетилась, но я остановил ее упреждающим жестом.
— Не надо, я потом все расскажу, я уезжал на время, устал очень, — я скривил гримасу безмерного утомления. – Пойду к себе, прилягу.
Она понимающе закивала, хотя в глазах еще сверкало неудовлетворенное любопытство.
 В комнате ничего не изменилось. Вся та же убогая мебель и стены, то же слегка кривоватое окно и серость за ним, тот же сквозняк и сырость.
Я прилег, но сердцебиение только участилось. Я решил выйти и купить выпивку. А за одно подумать о дальнейшем существовании. Если мозг еще способен на рационализм. Давненько я не выпивал  дрянного виски.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СОБЫТИЕ 3. /FRIENDLESS/
 
 
«Всем сестрам по сердцам 
не отмоются сироты-братья.
Лишь мелькнет где-то
свежий порез
предрассветной улыбки.          
Да зима заколдует мой город
Взмахом белого платья.
И по всем телеграфным столбам
струны блудницы-скрипки».
«Бездыханная легкость моя»
Сплин.
 
« Важно всегда осознавать, для чего
делаешь тот или иной шаг. Иногда
люди делают что-то намеренно…»
Фредерик Бегбедер.
 
 
Выход из подъезда был ознаменован холодными объятьями ветра. Он пронзал насквозь так, что одежда представилась мне прозрачным куском швейцарского сыра (кстати, не забыть про сыр ). Я люблю пить виски и закусывать сыром. Совершенно неважно, какой виски, и какой сыр, есть, конечно, пределы, но в целом не принципиально. Я нигде не читал об этом и не копирую кого-либо, мне просто нравиться послевкусие.
 В магазине и возле него скопилось много народу. Может, распродажа какая-нибудь? Хотя, абсурд, какая распродажа в продуктовом магазине. Но опять же мне неинтересно, я пришел купить дешевого пойла и не менее дешевого сыра. А из-за чего вся эта канитель мне все равно.
 Привычно заняв очередь, я принялся рассматривать спину женщины стоящей передо мной. Темно- коричневое пальто такие же волосы и берет. Фигура стройная, возраст определить трудно, а со спины вовсе невозможно. Всегда гадаешь, но увлекаться не стоит – результат порой разочаровывает.
 Очередь лениво двигалась, предоставляя мне возможность сделать покупку.
— Бутылку виски за триста и сыра костромского, — негромко произнес я.
Продавщица неохотно стала копаться в витринном холодильнике.
— Да, да, вот этот, — указал я на определенный брусок.
Расплатившись и недосчитавшись сдачи, я уложил все в пакет, но не стал скандалить. Бог с ними.
 Дома я быстро снял всю одежду и бросил все на пол. Тело налилось тяжестью, а комната наполнилось сыростью. В воздухе растворили море, холодное арктическое море. Я лег, натянул одеяло и, не вставая, налил на два пальца виски. Давненько не мытый рокс отдавал тусклым блеском. На нем различались отпечатки пальцев и разводы от напитков. Сыр я не нарезал. Просто сорвал полиэтиленовую упаковку и положил кусок на тарелку возле бутылки. Я выпил все залпом, закусил сыром и лег на подушку, сомкнув глаза. Внутри стало горячо, в голове привычно зашумело, комната поплыла. Сразу после первого двойного я почувствовал себя самым несчастным человеком на свете: ни друзей, ни врагов, ни работы, ни уверенности в дальнейшей жизни. Хоть на стену лезь. Вот оно отчаянье. ОТЧАЯНЬЕ. Неспособность настроить себя на оптимистический лад. Сам всегда ругаю других за это, но не могу бороться. Я не воин, и ничто не убедит меня в обратном. Надо заглушить это чувство немедленно. Я наливаю еще на два пальца и выпиваю. А потом еще. Кусок сыра я оставил в покое, что-то не идет сегодня. Постепенно я стал ловить себя на том, что думаю о всякой чуши. Картинки стремительно появлялись и таяли, их заменяли следующие. Все происходило с огромной скоростью так, что мозг не успевал реагировать. Стоп.
 Завтра я пойду на работу и заберу документы. Все-таки они мои. И пусть управляющий, этот обрусевший армянин с высоким уровнем IQ попробует что-нибудь сказать в мой адрес. В конце концов, я не его раб. Я ведь… Я раб Элизиума. Ха-ха-ха. Безумный смех. Надо заткнуться, соседи подумают совсем дебилом стал.  А в принципе, какая разница – одна дает – другая дразнится. Ха-ха, нажрался уже. Или еще нет? Надо бы еще. Виски уже не обжигает, тем более, он уже заканчивается, да глаза слипаются. Устал что-то. Бред. Сука. Все сон. Не думаю о будущем. Конец.
 
 
                                                  *       *       *                          
 
 
    Наутро я долго думал лежа в кровати. Думал о новой жизни. О жизни после расставания с друзьями. Интересно, каково им там? Никак не узнать, инета там нет, да и по почтовый адрес вряд ли можно отыскать. Остается одно – вернуться. Только как, через трансформатор? Ладно, схожу на работу, возьму документы, а потом решу.
   Я поочередно спустил ноги на пол, он оказался очень холодным. Голова тут же набухла, внутри создалось неимоверное давление, вот-вот она лопнет, разнеся по комнате кусочки моего мозга. Обычный бодун. Я надел тапочки, брюки, в которых часто хожу дома, и направился в ванную. Благо соседей нет дома. Я посмотрел в зеркало, оценил внешний вид и блеванул в раковину. Затем смыл ярко коричневую массу, тщательно вычистил раковину. Умывание и бритье заняло еще минут пять. Лицо немного посвежело, но цвет все-таки бледный. Словом, как незрелая дыня. Вернувшись в комнату, я наскоро прибрался и стал спешно одеваться. Темно-синий свитер с V- образным вырезом, черные узкие брюки, добротные, но дешевые туфли и пальто из плотного, но тонкого драпа – вот и весь наряд. Рассовав по карманам важную мелочь, вроде запасных ключей от квартиры, паспорта и проездного, я вспомнил про часы. Недорогие, но любимые часы «Луч» дожидались меня на полу. Я плохо помню, как они там оказались. Надев их на запястье, я посмотрел на циферблат – без малого десять. Пора выходить.
 Я тихо затворил за собой дверь и провернул ключ один раз. Так будет лучше, дверь с характером, иногда заклинивает. По улице шел спешно, обгоняя прохожих и не смотря на лица встречных. По дороге забежал в магазин купить сигарет и жевательной резинки. Надо было перекусить, я решил подумать об этом в метро.
 Дорогу до входа в подземку я преодолел так же быстро, как и всегда. Раньше я каждый божий день проходил этот отрезок. Хотя бывали дни, когда я предпочитал не выходить из дома, тупо сидя перед ноутбуком или читая книгу. Вообще, я предпочитаю чтение книг в оригинале, особенно если есть первое издание. Тогда, кажется, что чувствуешь все над, чем корпел автор все это время. Эти новомодные коммуникаторы со стилусами, офигенным разрешением экрана и удобной прокруткой не для меня. Вот только сегодня я ничего не взял почитать, слишком напряжен. Это чувство возникает у любого человека, когда необходимо вернуться на работу, с которой он не очень хорошо расстался. В моем случае даже не расстался, а просто пропал. Противоречия раздирают изнутри.
  Вопреки ожиданиям народу под землей было предостаточно. До Таганки я добирался стоя, прижатый к задним дверям. Примечательно то, что со всех сторон меня окружали мужчины среднего возраста. В нос пробивалось множество запахов, несмотря на заложенность. Я зажмурился, но сдержался. Всегда неприятно путешествовать в полном вагоне, но деваться некуда. Смотреть было некуда, только перед собой.
 От нечего делать я стал рассматривать газету впереди стоящего мужчины. Я был выше на полголовы, а он более коренаст и широк в плечах, так что газета была видна мне превосходно, а может, лучше, чем ему. Несмотря на всеобщую давку и царящий утренний негатив настроение у него, судя по характерному мурлыканию под нос было великолепное.  Он развернул газету первой полосой и увлеченно читал о разбирательствах какого-то областного губернатора с чиновниками. Главной новостью было, что какая-то очередная звезда начудила на светской вечеринке. Я же пробежав по странице, заострил свое внимание на небольшом столбце в нижнем правом углу. Шрифт был жирным, но буквы мелкими, «Комсомолка» иногда так делает, когда новость уже не новость, но общественность до сих пор интересуется этим. Вообще криминала бывает мало, но видимо, заполнить номер было совсем нечем. А написано было буквально следующее: « Мы писали ранее, что две недели назад в ***ком районе  в перестрелке у придорожной кофейни сотрудниками милиции было убито три человека. Одному удалось скрыться, ведется розыск. В ходе оперативных мероприятий выяснилось, что банда причастна к вооруженному ограблению ювелирного магазина на Новом Арбате. Подробности на странице 5». Все это странно или забавно даже. Но самое главное интересно. Ведь это же почти наша история. Кого-то приняли за нас и расстреляли при попытке к бегству. Я думаю, что они вряд ли оказали сопротивления. Наша пресса напишет что угодно. Хотя парни могли ехать со своего дела и напороться на перехват. Все-таки мир наполнен совпадениями. Надо почитать подробности.
 Мне захотелось вырвать газету из рук и дочитать газету до конца, но общественные рамки не позволили этого сделать. Я не стал отвоевывать место для выхода, подозревая, что кольцевая вынудить половину вагона выйти. Так и случилось, на Таганке меня выплюнуло вместе с десятками пассажиров. Я почти бежал, соблюдая негласный ритм метрополитена. Плюс к этому меня гнало вперед любопытство и желание разобраться в этом деле.
  У киоска роспечати я долго искал мелочь. Карманы почему-то были наполнены только сотнями и купюрами большего достоинства. А сдача с магазина? Нет, не помню. Чтобы не ломать голову я протянул в окошко сторублевку.
— Комсомольскую правду, — строго сказал я и потер лоб тыльной стороной ладони. Капельки пота растерлись по коже.
— Мужчина, у меня сдачи не будет, — ответила пожилая женщина, в недоумении отшатнувшись в сторону, будто увидела черта морского.
— Уже одиннадцать, а сдачи нет? Я же вам не пятитысячную протягиваю, — взорвался я, но спустя секунду подумал, что провоцировать конфликт с продавщицей газетного киоска в разгаре дня плохая идея. День будет испорчен, как для меня и для нее.  Тем более, деньги пока есть.
— Давайте без сдачи, только побыстрей, — спокойно и твердо произнес я, сделав ударение на последнем слове.
 Она, хлопая глазами, протянула свежий номер газеты и взяла деньги. Я читал возле киоска, немного отойдя в сторону. Ветер теребил бумагу, стараясь вырвать у меня из рук и унести восвояси.  Я кое-как удерживал ее замершими пальцами. Я быстро нашел нужную страницу и соответствующую колонку. Подробности действительно были подробностями, хотя было много воды ради заполнения колонки. Я вкрадчиво изучил каждую строчку и побледнел на глазах. Со стороны, скорее всего, казалось, что лицо обледенело. Зрачки расширись так, что не соринки, а как минимум небольшие поленья могли попасть внутрь. Все это про нас. Про НАС. Белая газель с федеральным номером АО *** Т 177, информация о личностях погибших, прочие обстоятельства дела. Дома передо мной поплыла и зарябила. Я сел на тротуар, но осторожно, чтобы не привлекать излишнего внимания. «По сообщениям пресс-руководителя    ***кого отдела в банде было четверо. Одному удалось скрыться, личность устанавливается». Они правы потому, что четвертый я. Только вот друзья живы и я знаю, где они. И обязательно доберусь до них. Это моя навязчивая идея. Надо бы поесть и обдумать все как следует.
 В Иль-Патио, куда я вошел по старой привычке было душно и шумно как всегда. На входе я проигнорировал хостесса и приземлился за первый столик у окна. Я очень сильно проголодался, желудок буквально сжимался. Простой вариант – стресс равно голод либо обжорство, в зависимости от материального состояния. Иногда стресс — это алкоголизм, конечно, что тоже ко мне близко.
 Сервис как всегда хромал, опираясь на правую ногу. Сначала я ждал меню, а потом когда примут заказ. Кухня простая, зато быстрая, чего не скажешь об официантах. Я заказал цезарь с курицей, кусок жареной телятины с пюре и воду без газа. Сейчас необходимо вдумчиво поесть, не отвлекаясь ни на секунду. Денег оставалось еще три с небольшим тысячи, куда подевались остальные не знаю. Я тупо сидел за столом, смотря на постановочные салфетки и мял их руками. Официант, видя мое состояние, не стал навязчиво предлагать вездесущие мидии. Седьмой сезон, восьмой сезон, надоели. И хотя я давно не ел их, надоело само упоминание о двустворчатых.
 Ожидая, я вновь перечитал статью. Ничего удивительно. Нет, я твердо знаю, что проклятые газетчики лгут. Может, все это состряпано, чтобы считать нас мертвыми, а потом спецслужбы займутся нами. Вот я, а они в пансионате парятся. Последователи дауншифтинга, новомодного течения жизни. Четыре минус три равно один. Простая арифметика. Вот только почему меня они не посчитали мертвым? За этими мыслями я закурил. Когда сигарета истлела на две трети, принесли салат. Горячее было через пару минут, все по готовности, я был удовлетворен.
 Я ел, стараясь не замечать вкуса. Все-таки сразу ощутил, что соус в цезаре пересолен, а мясо переморожено и оттого водянистое. Закончив с обедом, я запил все водой, выкурил сигарету, рассчитался и вышел. Газету я прихватил с собой.
 В голове по-прежнему правил кавардак. Но физически я чувствовал себя лучше. Розовость лицу не преминула вернуться. Я спустился в подземный переход и, толкаясь и уклоняясь от встречных, перешел на ул. Марксистскую. Вообще я недолюбливаю эти переходы. Днем не протолкнуться, а ночью есть вероятность столкнуться с отморозьем. Далее я дошел до переулка Маяковского и свернул во дворы. Лучше подойти сзади, но это еще не гарантия, что бесноватый управляющий не выскочит откуда-нибудь. Я обошел здание и осмотрел заднюю дверь из-за угла. Помещения для курения у нас отродясь не было, поэтому я мог встретить кого-нибудь на улице. Только надо чтобы человек был свой. Мне непременно повезло. Даже не хочу рассуждать о том, как так могло случиться. Катя, официантка нашего зала, накинув казенную куртку, осторожно ступала по ступенькам. Катя – это милое, но практически безмозглое существо( прошу простить за откровенность ), которое знает три слова: Билан, клубы и шмотки.
Насмотревшись на нее после длительной разлуки, я все же решил не терять больше времени. Тем более, она сейчас докурит и уйдет.
— Кать, — тихо шепнул я из-за угла.
Ее лицо из обеспокоенного и усталого от работы переменилось на удивленное донельзя.
Без того большие глаза, обильно украшенные тушью, отчего они становились черными, стали огромными до неприличия. Этакая Аврил Лавин на унитазе.
 Она бросила сигарету в ту же секунду и быстрыми шагом, семеня ножками, направилась ко мне. Вместо обычного поцелуя и улыбки я получил изрядную порцию приглушенной истерики.
— Ты где был? – сквозь зубы процедила она. Даже эта рожица не делала ее менее привлекательной. Но я все равно не мог понять ее реакции.
— Послушай, это долгая история, — попытался ответить я.
— Ты в курсе, что тебя ищут мусора?
Я улыбнулся, мне нравилась ее детская непосредственность.
— Они вроде знают, что ты был в с Максом в тот вечер… Когда его убили.
Она резко замолкла. От такого растроганной неожиданности я стоял как вкопанный. Несомненно, я ожидал нечто подобное, ведь люди введены СМИ в заблуждение. Я знаю, что с Максом все в порядке, как и с остальными. Я уверен, что найду его, пройдя сквозь комнату-туннель. Пусть глупая Москва думает, что мы погибли, даже Катьке это знать не обязательно. Но я почему-то выдаю следующее:
— Макс жив. Он далеко сейчас с двумя моими друзьями.
— Которые тоже были застрелены, — выдала она с каменным лицом. – Ты что ебанулся?
Она могла бы сказать, что я неправильно вижу реальность, что совсем запутался в жизни, но Катя, к сожалению никогда не знала подобных речевых оборотов.
— Слушай, Кать, мне нужно забрать документы, — попытался я перевести тему, но, похоже, неудачно.
— Нет, ты точно идиот. Какие документы? Два трупа рядом, прошиты из автоматов, их тоже опознали. В тот вечер ты выходил с Максом с работы, а потом исчез. Ты важный свидетель, а может, соучастник ограбления, хотя я слышала, что по времени не состыковка.
— Откуда ты все это знаешь?
— Тебе валить надо или сдаться, — на одном дыхании сказала она.
Мои мысли были занять другим. Какие тела опознаны? Бред.
— Давай, следователь сказал управляющему, чтобы сразу сообщил, если увидит тебя, а он сдаст не раздумывая.
— Катя, откуда ты нахваталась всего этого, — с усмешкой заметил я.
— Ну, ты тупой-ой, — разочарованно протянула она. – Все мне надо работать, сейчас кто-нибудь выйдет покурить, лучше, чтобы нас не видели. Прощай и удачи.
 Она сделала попытку улыбнуться. Затем скользнула за железную массивную дверь и тихо притворила за собой.
 Я постоял с минутку и собирался двинуть обратно, но не успел. Управляющий вынырнул из-за угла соседнего дома. Это действие вызвало неописуемую неожиданность, что я просто замер, на месте растерянно глядя перед собой. Конечно, он частенько бродил  вокруг кафе и прилегающим территориям и этим отличался от руководства аналогичных заведений. Постоянно что-то вынюхивая и осматривая незнакомые автомобили ( гостей, которые заехали пообедать впервые), он заслужил себе репутацию пса хозяина. По сути, он не был управляющим в классическом понимании этого слова, касательно ресторанного бизнеса, он занимался всем чем угодно: был шеф-поваром, потому что такового не существовало, начальником охраны, менеджером по залу, выслушивал и решал проблемы технического персонала.
 При виде меня он не стал кричать. Хотя я мысленно готовил себя к этому. Привычное дело – наорать на человека, не разобравшись в сути дела. Быстрым шагом он подошел ко мне, быстренько осмотрелся и протянул руку. Я пожал ее и ощутил природную жестокость.
— Отойдем, здесь стоять опасно, — сказал он на чистом русском.
 Вообще, он не чистый армянин, если брать национальную принадлежность, его мать откуда-то из средней полосы нашей огромной страны. Но так чисто говорить дано не каждому.
— Что случилось? – серьезно спросил он, буравя меня взглядом. Это самое жуткое – два глубоко посаженных пронзительных глаза смотрящих прямо в душу. Я почувствовал, что лицо объяло краской.
— Понимаешь, я влип, конкретно влип, — быстро прострочил я, смотря в сторону. Говорить с управляющим на «ты» было привычным делом.
— То, что влип давно известно, детали не хочешь пояснить?
— Мы с Максом не принимали участия в ограблении…
— Тихо ты, — цыкнул он.
— Просто мы оказались не там и не в то время.
— Это были твои кенты, те двое?
 Я кивнул головой.
— Я предполагаю, что ты осознаешь сложность твоего нынешнего положения. Я тебе верю, сам бывал в подобных ситуациях, но ты сам должен понимать, — он сделал акцент на слове «должен», — что ни о какой работе речи быть не может.
Я снова кивнул. Я догадывался, что проблемы с законом для него не в новинку. Он со своими корешами даже принимал и продавал кокаин в одном из залов кафе. Естественно были соблюдены все меры предосторожности, но, тем не менее, все происходило у нас на глазах, а значит, мы все повязаны.
-  Тебе сейчас надо исчезнуть, пусть пройдет время, все немного устаканится. Лучше всего убраться из Москвы, есть куда?
Я машинально кивнул.
— Вот и хорошо, если понадобится что-нибудь, обращайся, — он снова огляделся по сторонам. Это прочесывание территории взглядом, напомнило мне один случай, произошедший полгода назад. Мы заканчивали работать, последние гости расходились, нехотя оплачивая счета. Макса тогда не было, он заболел и валялся дома с температурой. Я молча наводил порядок в баре, понимая бессмысленность моих усилий. В зале уже потихонечку накапливались приятели управляющего, а это значит, что ночью будет грандиозная вечеринка, может с дешевыми украинскими проститутками. С утра я обнаружу недостачу, бардак и пьяного управляющего на диванчике. Поэтому убираться сейчас так обидно. Частное кафе, все включено. Черт… Он подошел как всегда незаметно. Над новичками даже стебались, говоря, что он может появиться из холодильника или посудомоечной машины. Я вздрогнул, когда повернулся. Он шепнул на ухо, что хочет, чтобы я вышел на улицу и посмотрел номер «двенашки» стоящей у парадных дверей. Я посмотрел на него, двухдневная щетина колебалась от движений рта, а в глазах закрался тихий страх. Конечно, я посмотрел, номера были замазаны грязью, фары выключены, а стекла тонированы. Когда я сообщил ему об этом, он принялся бормотать что-то невнятное, потом сказал, что уедет ненадолго, и пропал на два дня.
 После этого я поверил в силу различных структур. Если тебя ищут, то рано или поздно найдут. И сказанные им слова о помощи, просто слова. Если что-либо произойдет – он первым спрыгнет с поезда. Первое правило: вовремя не кинешь – сам утонешь.
 Он давно растворился за поворотом, а я двинул чуть погодя в сторону от кафе. Знакомый маршрут вызвал воспоминания и заставил сожалеть о сделанном выборе. По прошествии времени я сделал вывод, что лучше было бы не помогать вызволять машину из кирпича. Но тогда выбор сделать было гораздо сложнее. А кирпич уже убрали, и следов не осталось, да и времени достаточно прошло с того поступка.
 Я вышел с переулка, у офиса Национальной страховой группы закурил. Дым вызвал тошноту, и я бросил сигарету на посеревший от времени асфальт.
 В метро, в самой гуще народа, я плыл неумело маневрируя. Невиданная пустота внутри объяла меня. Я даже пересмотрел свои взгляды относительно Элизиума. Хотя, вернувшись туда, я, возможно, буду думать иначе. Зимой всегда хочется лета, а летом зимы.
Все-таки пансионат был не так плох, несмотря на его ограниченность и искусственное происхождение.
 Поднявшись наверх, я купил воды, сразу выпил ее и стоял, пропуская мимо массы народа. Идея осмотреть место, из которого я выбрался на поверхность, возникла сама собой. И это логично. Я за несколько секунд вспорхнул по лестнице, перепрыгнул невысокую оградку, отделяющую тротуар от газона и поспешил к трансформатору.
 Металлический громадных размеров шкаф стоял на своем месте и протяжно гудел. Я подошел вплотную и дернул за ребристые двери. Они тотчас распахнулись, предоставил мне внутренности. Сам корпус отдавал ржавчиной, но внутри все оборудование было практически новым. Непонятные керамические гирлянды и пластиковые прямоугольники холодным звучанием встретили мое появление. Множество проводов немыслимой длины и цвета изящно переплетались между собой. Все издавало низкий гул, который внутри трансформатора действовал раздражающе. Никакого входа не было. Даже лишнего квадратного метра площади не оказалось.
— Ты чего там делаешь, паразит? – услышал я голос за спиной.
Я повернулся. Пожилая женщина стояла в метрах двадцати и изучающее смотрела на меня. Взгляд агента НКВД в далеких тридцатых. Такой же самоуверенный, но несколько трусливый.
— Я осматриваю, по работе здесь, — ответил я.
— Не похож чего-то. Почему не рабочей форме? – продолжала она, голосом скрипучей кровати.
Я не нашел что ответить.
— Он горел недавно, дым белый и плотный на всю округу был, а потом чинить приходили. Вы проверьте, чтобы все в порядке было.
«Старая ведьма меня доконает, надо валить отсюда» — подумал я и закрыл двери.
— Все в порядке, все работает, — сухо заявил я.
— Вот это спасибо, — отозвалась она.
Я заспешил подальше, по дороге поразмыслив о входе.
Холод все же заставил вернуться в подземный переход, на улице царствовал ветер, а продуть спину или шею не очень-то хотелось. Значит, проход закрылся. Это плохо, даже очень.
 Меня кто-то толкнул, я оглянулся. Смуглый парень злобно посмотрел на меня и продолжил движение. Москва все больше. Словно кисейная барышня, год от года прибавляет в весе, а румянец от этого только здоровей.
 Мимо меня шли молодые пары, пожилые люди, трезвые и пьяные, а был неподвижен. Я представил, что я столб на железнодорожной станции, мимо пролетают различные поезда, разнообразных форм и назначения, только я стою, лишь краска немного потрескалась.
 
 
 
 
Вильмонт. История проясняется.
 
 
 
 
 Я всматривался в их лица, раскладывал по полочкам образы, когда обратил внимание на бездомного. Он сидел, притулившись к каменной стене перехода. Что-то возникло внутри, и это чувство непременно связанно с этим опустившимся человеком. Я продрался сквозь толпу и подошел ближе. Сразу видно, что он еще «свеженький», я имею в виду, что оказался в столь плачевном положении не так давно.
 Я смотрел на него, стоя в метре, ближе подойти я пока не решался. Мое отношение к бездомным как у многих других людей нельзя назвать положительным. Скорее всего, это вопрос гигиены, хотя сам я иногда забиваю на свое здоровье.
 Наконец, я узнал его. Это Вильмонт. Я узнал его не сразу, но без сомнений. Это точно он, сначала сходство вовсе незаметно и я прошел бы мимо, если бы не чувство. Но, присмотревшись, ты понимаешь – сходство абсолютное. Его хитрые глаза, скрытые белесой пеленой, эхом напоминающие о характере. Правда, сейчас они закрыты. Контур лица, даже манера сидеть, несколько отведя правую ногу назад – все это доказательство того, что это действительно ОН. На нем было рваное пальто, драп совсем стерся, в некоторых местах была видна подкладка. Брюки были засалены, но из дорогой материи. Скорее всего, какой-нибудь человек с хорошим достатком оставил в подарок. Многие люди заботятся о бездомных, не выбрасывая вещи в контейнер, а вешая  рядом на забор.
 Я присел на корточки и несколько раз негромко окликнул его. Туловище словно зашевелилось, но не более того. Тогда я, забыв о брезгливости, схватил его за плечо и потряс. С волос тотчас посыпалась перхоть и всяческий мусор. Что это даже знать не хотелось. Я поморщился. Меня охватила легкая нервозность. Все-таки не каждый день пытаешься наладить контакт с бомжем.
— Вильмонт, очнись, — крикнул я в ухо, хлестнув его по щеке. Отблески тусклого света отразились от лоснящейся щеки.
 Некоторые из проходящих мимо людей удивленно смотрели на разыгравшуюся сцену. Остальные протекали потоком, не уделив даже мимолетного взгляда.
 Нервозность тихонько трансформировалась в злость. Вильмонт, которого я никогда недолюбливал теперь пустился в полный игнор. В душе я понимал, что он не слышит меня потому, что не адекватен вследствие приема всякой опасной херни, но эмоции очень часто берут над нами верх.
 Спустя минуту он все же открыл глаза. Я решил, что это мой шанс пробудить в нем подобие ясности.
— Вильмонт, помнишь меня? – крикнул я, весьма раздосадовано. — Элизиум, где он? Как его найти? — я тряс его за плечи, несмотря на грязную одежду. С нее стекали капли воды, превращаясь в бурую вязкую жидкость. При каждом движении пакли слипшихся волос колыхались, создавая и без того неприятную ауру. Он молчал, так молчат, когда человек не слышит тебя потому, что ему абсолютно похую на тебя и на то, что ты говоришь. Глаза ничего не выражали. Просто пустота. Паническая, вселенская. Я не удержался. Нервы ни к черту. Ударил наотмашь. Уверен, не сильно, но ощутимо. Он сполз по стене. Струйка крови спряталась под подбородком, заросшим густой щетиной. Она открыла дорогу следующим. Ярость плеснула через край. Я стал бить его сильно и отчаянно. Удары тупо сыпались, а он издавал звуки подобные бормотанию. Что-то хлюпало, где-то кричала женщина, ее крик донесся с некоторым опозданием. Кажется, раздался свисток. Кажется работница метрополитена. Люди засуетились и расступились, пропуская наряд милиции.
 Мозг заработал также стремительно как у загнанного животного. Я резко встал и оставил его. Если мусора возьмут меня — мне конец. Сначала сломают следаки, а потом добьют прокуроры. И тогда я больше не увижу друзей и проклятый Элизиум.
 Подобная перспектива не прельщала меня, и я быстро побежал к выходу. Лестницу, ведущую на поверхность, я преодолел в пару секунд. Я не видел, бежит ли патруль за мной, перед глазами была только прыгающая дорога, а в ушах свист ветра. Я летел до самого дома, разом израсходовав все силы, предназначавшиеся на весь день.
 У подъезда я рискнул отдышаться, но не более полминуты, затем рванул дверь, забыв про код. Умственно покритиковав себя за забывчивость, я аккуратно набрал цифры, услышал звуковой сигнал и вошел внутрь.
 В комнате я перевел дух, попил воды и покурил. Позже приготовил себе нехитрый ужин. Яичница с беконом и шпинатом. Согласен, что не очень аппетитно, зато все натуральное. Сам я не очень одобряю полуфабрикаты и это для меня принципиально. Все прошло не так гладко как хотелось: сковорода перекалилась, и яйца подгорели снизу и остались сырыми сверху. Пришлось накрыть все крышкой и пропарить.
 Делать нечего, надо есть. Тем более, я голоден, а выбрасывать то, над чем затратил усилия непозволительно.
 Я сидел дома в гордом одиночестве. Соседи работают с утра до поздней ночи, кто-то сутками напролет. Впрочем, это неважно. Если никого нет дома, значит я полноправный хозяин квартиры. Завтра будет то же самое.
 В холодильнике, который я иногда называю не иначе как «голодильник», я обнаружил бутылку «Невского». Либо моя старая, либо чужая, я взял ее. Уже в комнате, я умял все, подчистую, запивая пивом и наслаждаясь видом из окна. Удовольствие сомнительное, поскольку  я живу в спальном районе, и особых архитектурных излишеств нет. Но наблюдать за засыпающими домами все равно приятно. Так прошел весь вечер. Размеренно и отчужденно.
                                                   
 
                                                       *       *       *
 
 
 
 По совету управляющего, я решил уехать из города на некоторое время. Почему? Да просто захотелось, к тому же идея свежая. Я припомнил, что у сестры Чингиза есть дача по Дмитровскому шоссе. Примерно в пятидесяти километрах от МКАДа, не доезжая до Яхромы.  Я был там всего раз, но это местечко запало мне в душу. Тем более, там никого нет. Дачный сезон отгремел, его родственники все поглощены бизнес-планами, и разрешения спросить не у кого. Ключей не было никогда, но забраться внутрь ведь совсем не проблема. В крайнем случае, я  же не бомж и пинками гнать меня никто не будет. Гарантий, конечно, нет, но когда они были в последний раз, я уже не вспомню. Когда терять нечего все решения принимаются легкомысленно.
 Я тепло оделся, тщательно осматривая каждый атрибут экипировки. Два теплых свитера пришлись как никак кстати. Я подъезда я поздоровался со старушками и прошелся до проспекта. Поймать частника не составило особого труда. Их сейчас как собак нерезаных, только успевай голосовать. Отечественная  серебристая  «десятка», каких было выпущено, хрен знает, сколько тысяч штук, резко притормозила у обочины. Водила захотел полторы тонны, я не стал торговаться. Мне было глубоко безразлично, сколько нужно отдать, только бы выбраться из этого города. Я сел на задний диван и прислонился к окну. Он тем временем включил незамысловатый российский шансон. Мы мчались по не особенно плотному трафику, то и дело, перестраиваясь из ряда в ряд.
 Я кажется, задремал. На удивление подвеска плавно глотала неровности под нами, будто нарочно пытаясь убаюкать меня. Я очнулся только за городом, совершенно не понимая, сколько времени пролетело. Мы ехали под склон, я помнил его, за ним будет подъем, а на нем дачный поселок. Я прильнул к окну, завороженный природной красотой и непривычными пейзажами. Очень скоро мы въехали в безлюдный поселок. Я показывал дорогу, размахивая руками, со стороны напоминая странного дирижера. Водила методично выслушивал мои комментарии, и общими усилиями мы подрулили к нужному дому. Дом был небольшим, поэтому правильнее называть его домиком. Обычное дерево, немного кирпича и никаких излишеств, что касается архитектуры. Я расплатился, пожелал удачи и вышел. Он развернул машину и удалился со звуком, напоминающим стрекотание  стрекоз. Мне так показалось. Я быстро перелез через забор ( другого входа я не нашел), и поднялся по крыльцу. Тихо. Утонченная тишина, не идеальная. От идеальной болит голова, и гноятся уши, особенно уши городского жителя. Иногда слышен свист, не пронзительный, а тихий и размеренный.
Тишина манила, звала, как мать зовет сына, ласково, но твердо. Как поступить? Доверится или отбросить прочь?
 Я посмотрел на небо, здесь оно совершенно другое, похожее на серо-голубую ткань. На ситец, на котором иногда видны катышки. Облака медленно ползут к югу.
 Я дернул дверь, как и ожидал, она не поддалась. Холодный прочный металл отвечал мне угрюмым безмолвием. Я обошел дом со всех сторон и решил пробраться внутрь через окно. Это наиболее рациональное решение. Я провозился с деревянной рамой около получаса, в ухнарь разворотив ее. Наконец, внутренний замок сдался под моими усилиями и я залез внутрь дома. Осторожно прикрыв за собой створку окна, я ступил на пол. В комнате, а она была вроде гостиной, было тепло. Это наводило на нехорошие мысли. В любом случае можно сказать, что я друг Чини, но ведь он считается погибшим, а я без вести пропавшим или того хуже живым мертвецом. Я стоял без движений и вслушивался в звуки внутри дома. Кроме тиканья кварцевых настенных часов ничего, иногда включался холодильник, вот, пожалуй, и все. Присутствия человека я не заметил, если конечно, никто не спит в спальне. Я бесшумно прошел по разноцветному ковру и вышел на кухню. На кухне царил идеальный порядок. Все вещи имели свое место, и сочетанье-це было феноменальным. Я исследовал весь дом, заглянул в спальню и спустился в подвал. Я не смог определить источник тепла, как ни пытался. Просто оно тепло было повсюду, но камин не растапливали давно. Он примостился в углу гостиной, и был внушительных размеров. Отделка красным кирпичом без всякого декора. Кучка дров лежала рядом, в специальном отделе для хранения. Мне показалось, что они покрылись плесенью, но, рассмотрев их внимательно и потрогав, я убедился, что они сухие. В доме никого нет, совершенно точно, и, скорее всего, никто не приедет в ближайшее время. Я немного успокоился и разделся. Одежду повесил на вешалку в прихожей. Она одиноко висела, нарушая гамму нежилого места. Я сел на диван, чтобы слегка привыкнуть и перевести дух. Чуть позже я разжег огонь. Пламя  сначала лениво лизало сухие толстые поленья, а спустя несколько минут жизнерадостно заплясало, озаряя гостиную красными отблесками. На стене в такт пламени плясала моя тень. На секунду я засомневался одна ли она, но позже уразумел абсурдность предположений и успокоился.
 В маленьком бетонном подвале, так похожем на иллюстрацию «Удав, проглотивший слона» из романа Экзюпери, я нашел коллекцию вина. Деревянный стеллаж на десять бутылок стоял в углу, рядом примостилась скамья и штанга, весом килограммов на семьдесят. Я выбрал бутылочку «Шабли» две тысячи пятого года. Помимо него было несколько бутылок «Эсмеральды» и «Мерло», набор странный, хотя кто-то любит одно, а кто-то другое,  и странность сразу отпадает. Почему я выбрал именно «Шабли» я не могу ответить, просто захотелось.
 Коротать вечер в одиночку было привычно, а с вином проще простого. Тем более, пить в одного тоже обыденно. Может, деградировал совсем. Я откупорил бутылку и налил вино в бокал, который без особого труда нашел на кухне. Судя по тонкому слою пыли, посуду давно не вынимали из шкафа.
 Я улегся на диване и открыл то, что первое подвернулось под руку, в данном случае фотоальбом. Интересного чтива было маловато, явно хозяева не уделяли подобному занятию много внимания. Альбом был плетенный, толстый и прекрасно гармонировал с интерьером гостиной. Заполнен только на половину, причем все фотографии лежали в строгой хронологии. Сначала детство, о котором я практически ничего не знал ( все-таки мы не были тогда знакомы), затем юность, окончание школы и ВУЗ.
 Среди нескольких десятков фотографий одна была очень занимательна( правда, здесь больше подойдет слово – странная).
 Она лежала с задней стороны, и тем самым выпадала из общей последовательности. Определить, когда она снята, было чрезвычайно трудно. Начнем с того, что фото было черно-белым. Я понимаю, что черно-белое фото – это стильно и памятно, но бумага была старой. Казалось, что прошло лет двадцать, а то и больше. Самая бомба в том, что на фотографии мы вчетвером. Я, Чиня, Артур и Максим.
 Я попытался вспомнить момент, когда мы могли, видится до дела, но безрезультатно, потому, что Макс не видел моих друзей до этого дня. Стало жутко, но логика не давала успокоиться и гнала вперед на поиски истины. 
 Сомнений нет – мы вчетвером в тот злополучный день, когда с нами произошло то, что большинство здравомыслящих людей назвали бы смертью. От мыслей по спине пробежала легкая дрожь. Я наполнил бокал и залпом осушил его. Что говорить, на мой взгляд, вино просто замечательное.
 Я налил еще и погрузился в размышления. Если это фото сделано в тот день, то кто его сделал? Судя по улыбающимся лицам, бодро смотрящим в объектив – мы довольны и рады фотографии. Значит, версия скрытой съемки отпадают. В пансионате мы сразу же сменили одежду, значит тоже не в счет.
 Я устал, устал ломать голову и разгадывать загадки, которых накопилось уйма в последнее время. Меня ударило молотом, стараясь оправить в сон. Я переключился на молоты, сначала молот, но без серпа с флага СССР, затем деревянная киянка, а после внедорожник «HUMMER».
 Вот такие ассоциации.
 
 
 
 Я пробыл там еще пару дней. С утра выходил к озеру, дышал воздухом и бросал камни в воду. Брызги на ровной глади приносили какое-то успокоение. Безмятежность поверхности безымянного пруда, сигареты, кофе и лес, раскинувшийся вокруг дома, благотворно влияли на мое состояние. Здесь вдали от людей я пытался настроить свой организм как старый инструмент. Обманчивая легкость моего нынешнего состояния сразу же улетучилась, стоило мне вернуться в Москву. А я не мог ни вернуться. 
 
 
 
 
 
                                                        *       *       *
 
 
 
  На следующий день у меня не родилось никаких планов. А стоящих занятий я не придумал, сколько бы не рылся в голове. Когда ты в федеральном розыске и не можешь устроиться на работу, не можешь приобрести ничего в кредит, а каждый патруль вызывает в душе тихий ужас перспектива придумать занятие мрачная. На часах было два, а я лежал как стертая половая тряпка, не в силах придумать отдушину. Я пробовал почитать Диккенса, но сосредотачиваться не удавалось. Прочитав одну строку, я терял смысл, когда начинал вторую.
 Я бросил книгу, встал с продавленной постели и посмотрел в окно. Зима стремительно ворвалась в город, укутав его шершавым снегом. Он стелился по асфальту, улетая на восток, и терялся за горизонтом. Истинный горизонт был заслонен жилыми постройками, а поскольку они находились на приличном расстоянии, я решил, что это будет горизонтом.
 В конце концов, сидеть дома весьма утомительно. Я решил, что прогулка пойдет только на пользу, тем более во дворе дома опасность минимальна, а может, и не минимальна. Будь что будет. Понадеявшись на авось, я быстро оделся и спустился во двор. Пустынная территория, ничем не примечательного московского двора, безлюдная детская площадка, пару прохожих – вот все, что меня окружает. Закутавшись в плотный шерстяной шарф, я зашагал между домами. Идти дворами, значит избавить себя от проверки документов, ленивые органы правопорядка не выходят из машин даже летом, что говорить о зиме. Внезапно я поймал себя на мысли, что не собирался выходить со двора. Я вернулся, подошел к детской площадке и сел на холодную скамейку, предварительно стряхнув рыхлый снег. Снег под ногами превратился в бурый кисель, а соли особенно въедливо несли угрозу ботинкам. Уныло скрипели качели, будто изнывая от игры ветра, или невидимые дети-призраки забавлялись передо мной. Я сидел на полах пальто, поэтому леденящий холод скамьи не сразу объял меня. Редкие прохожие косо смотрели на меня, затем прятали глаза и шли дальше, занятые своими хлопотами. А вот у меня нет хлопот, я тупо сижу и курю сигарету. Пока остались деньги – есть, что курить. Вчерашний день помнился как старый сон. Когда остаются такие воспоминания, ты уже не знаешь, что правда, а что глюк.
 Я увидел его, когда он подошел ко мне достаточно близко. В отличие от того дня, когда я без памяти избил его,  на нем был старый тулуп из грубо выделанной овчины, засаленный и покрытый различными пятнами. Волосы также безжизненно висели, а по щетине размазана кровь. Сегодня он пришел сам, не надо за ним гоняться. А совсем недавно я не смог заставить его вымолвить хоть слово. Он хромал на правую ногу, оставляя в талом снегу странные следы. Мы долго смотрели друг на друга, а потом я жестом повелел ему присесть. Ненависти не осталось. Я разрядился, и теперь напоминал старый газовый баллон, нажимаешь, а вместо мощной струи получаешь жалкий выдох.
— Как ты нашел меня? – тихо спросил я.
— Следил за тобой, а же знаю, где ты живешь? – хрипло ответил он, растирая грязный лоб.
Мы вдвоем вздохнули.
— Это, деньги-то есть? – спросил он, плотоядно улыбаясь, обнажая черные зубы.
— А твои где?
Он в недоумении посмотрел на меня.
— Те, которые были моими.
  — А-а, — протянул он. – Отняли все, настоятельница и ее спиногрызы.
Я протянул ему пятисотрублевую купюру.
— Я быстро, — торопливо прохрипел он, встал и направился к ближайшему магазину.
Странно, я не чувствую ничего, ни ярости, ни разочарования, ни боли утраты. Именно сейчас разговаривая с ним.
Когда он вернулся, я невозмутимо сидел в окружении падающих хлопьев. Снег атаковал во второй раз. Хлопья царапали мне лицо как язык кошки. Вроде вреда нет, но приятного мало. Он плюхнулся рядом и отдышался.
— Я это, коньяк взял, иначе замерзнем. Ты же будешь, холодно ведь? – бормотал он, заглядывая в мое лицо, и я увидел блеск, который всегда отличал его. Там где-то далеко до сих пор сидел бес.
— Наливай, — четко выдал я.
Мы выпили дешевого московского суррогата, закусив лимоном, предусмотрительно купленным Вильмонтом. Вкус сигареты после такого был радикально другим.
— Ты извини за вчерашнее, не со зла я, — пробубнил я.
— Я понимаю, у всех это бывает. Это от бессилия. А ты никуда не торопишься? – неожиданно спросил он.
— Некуда.
— Верно, и мне некуда, меня ведь вытурнули из-за дороги, которую я тебе показал. Твой дружок-педик рассказал. Может я с ним слишком жестко? Так что теперь мы в одинаковом положении. Сам понимаешь, дал слабину и поплатился. Хотя ты, скорее всего, уже разобрался во всем сам.
Я покачал головой.
— Тогда спрашивай, попытаюсь ответить на все вопросы, — заявил он с напускным ученым видом.
— Многое до сих пор не ясно. Почти все. Я читал газеты, говорил с людьми, не знаю, как сказать…
— Ты о смерти друзей? – прервал он.
— Именно, и ты, и я знаем, что они в Элизиуме верно? Тогда как они могут быть мертвы?
Он странно поджал губы и налил еще коньяка. Я испытывающим взглядом уставился на него. Пластиковые стаканы в его руках дрожали, рискуя выпасть.
— Значит, ты еще ничего не понял, — наконец, выдавил он.
— Не понял чего?
— Безусловно, твои друзья в Элизиуме.
— Тогда кого расстреляли у придорожной кофейни, причем именно там, где мы встретили тебя? – возмущенно спросил я.
— Дай сигаретку.
— Ты не ответил на вопрос. Кто сейчас лежит в морге?
— Твои друзья, — выдохнул он. – Они убиты.
Во мне возникло желание наброситься на него, но я понимал, что это не выход.
— Что ты такое говоришь, я запутался совершенно.
Он вздохнул как-то протяжно.
— Ты не понял, что Элизиум – это одно из рядовых вместилищ, куда попадают после физической смерти. Вот и вся правда.
— Чушь. Не может этого быть. Я не верю тебе.
— Хочешь, верь, хочешь, нет. Дело твое.
Я замолчал. Не каждый день слышишь подобные открытия. Я попробовал успокоиться, и настроиться на нужную волну. Мешал циничный взгляд на вещи.
— Слушай, — продолжил я после паузы, — Почему он не переполняется, ведь умерших много, а Элизиум стеснен и не мог бы вместить всех?
— Потому, что это всего одно из многих отделений. Одно кладбище тоже не может принять всех усопших.
Он наполнил стаканы и закурил.
— Давай, — сказал он хмуро и поднял горячительный напиток на уровень груди.
— А почему я здесь, — спросил я, сплевывая после выпитого.
— А где тебе быть? Ты здесь потому, что я провел тебя назад в здешний мир, — равнодушно бросил он.
— Невозможно. Я тоже был мертв? Как все?
Он безмолвно кивнул.
— Но оттуда ведь не возвращаются. Не мне тебе говорить такие вещи.
Он усмехнулся, отчего лицо скукожилось и приняло неприглядную мину.
— Обычно нет. Это я допустил просчет и теперь снова в этом жестоком мире. А кто-то сейчас занимает мою должность. Может, кто-то из твоих друзей, хотя вряд ли они слишком молоды.
 Теперь я просто не находил что сказать. В моей голове крутились десятки вопросов, но выловить хотя бы один не удавалось.
— У тебя закончились вопросы? – спросил он с иронией. – Я бы придумал больше, наверное, ты до сих пор прибываешь в шоке.
«Он еще смеет издеваться» — подумал я.
— А почему мы попали в Элизиум, а не в другое место? Есть какое-то географическое предпочтение? – я нашел вопрос.
— Нет. Думаю, нет. У нас были люди умиравшие в разных местах. Это решается наверху, и я не осведомлен, по какому критерию происходит выбор. Надо мной стоит настоятельница, над ней еще кто-то. Я всего одно из низших звеньев, а теперь и вовсе никто. Все умирают по-разному, разные люди из разных мест. Мне не было до этого дела.
— А почему ты не расскажешь об этом властям?
— Ну, ты загнул. Кто же поверит, доказательств никаких, внешность сам понимаешь. Еще в психушку упекут, или убьют просто, незаметно.
— Действительно, — я понял, что выдал глупость. – Слушай, а если я захочу вернуться, где гарантии того, что я попаду в Элизиум?
— Гарантий никто не дает. Я же не знаю, кто производил отбор. Понимаешь, способов войти множество, а выход только один. Ты, наверное, был там вторично?
Я кивнул головой, потому, что рот связало холодом. Я вспомнил как осматривал обыкновенный трансформатор.
— Никто не гарантирует, что ты попадешь именно в Элизиум, сам понимаешь – мертвые оживают не так часто. Но существует поверье, что если ты был в одном месте, то вернешься туда снова.
Меня неожиданно накрыла вспышка гнева.
— Ты хочешь, чтобы я наложил на себя руки из-за того, что есть некое поверье?
— А что ты от меня хочешь? Я же не бог. У меня положение хуже некуда, у тебя хотя бы есть шанс.
Вечер, тем временем, сменял дневной свет, унося остатки тепла.
— А ты уверен, что хочешь вернуться в Элизиум? – серьезно спросил он, отчего все морщины проступили еще явней.
-Думаю да. Здесь у меня ничего не осталось, — сурово произнес я.
Он с хрипом себе под ноги и продолжительно закашлялся. Снег перестал идти, а лужи стали затягиваться прозрачной коркой.
— Это, раз ты уверен, что вернешься, может, дашь денег? Там они ни к чему.
— Держи, — видя заискивающий взгляд, сказал я, и протянул тысячу.
Его глаза одобрительно улыбнулись, но рот остался недвижим.
— Я также быстро, — почти пропел он и стал удаляться полупьяной походкой.
Я смотрел ему в спину и думал о пансионате. О его значении и о переходе туда. Я давно принял решение. Только вот негоже называть это смертью. Это ПЕРЕХОД. Что-то вроде перехода через Альпы или форсирование Ла-Манша. Всего лишь переход. Я даже не замечу этого.
Стемнело стремительно. Сумерки накрыли город за каких-то пять – семь минут. Это темно-синее одеяло не успело почернеть, когда вернулся Вильмонт. Я почувствовал, как замерзли ноги.
— Извини, проклятая очередь. К тому же продавщица плохо отнеслась ко мне, сам знаешь почему.
Я понимающе кивнул.
— Ты видно замерз. На хлебни.
Я посмотрел на дрожащую дряхлую руку, протягивающую мне коньяк, и мне стало противно. Я все-таки выпил все до дна. Коньяк временно согревал внутренности, не вызывая опьянения.
Он сел на прежнее место.
— Чего ты молчишь? – спросил он, буравя меня взглядом.
— Не знаю, что сказать, — честно ответил я.
— Что собираешься делать дальше?
— Пойду домой, — в слова я вложил максимум равнодушия.
— Я не об этом. – Он вяло ухмыльнулся, — Элизиум, что с ним?
— Я готов.
— Готов к чему? Почему я должен вытягивать из тебя каждое слово? Ты совсем отморозился.
— Я готов на суицид. Сегодня же.
— Дело твое. По крайней мере, ты теперь знаешь, что смерть всего лишь переход в другое состояние, а значит, тебе не страшно.
Мы ненадолго замолчали. Тишина ночного зимнего двора и мы. Ничего лишнего.
— Знаешь, я часто думаю, что я сделал в жизни, чтобы заслужить Элизиум. Я никого не убивал, не грабил магазинов или банков, не насиловал девушек. Дрался раза два в жизни, да и то, будучи подростком. Я просто помогал друзьям и почему я так жестоко наказан? Он бросил тлеющую сигарету в лужу, высосав все полезные смолы. Она ударилась об лед, озарила поверхность земли искрами и умерла.
— Элизиум – это не самое худшее место из всех существующих. Твоим друзьям там нравится, только не перебивай и не говори, что я сообщаю прописные истины. Когда вернешься ты, возможно, будешь помнить некоторые моменты, но ничего не говори им, иначе они не поймут и отвернуться. Они относительно давно там.
— Я все понял.
— Хочешь еще выпить? – по-отцовски спросил он.
— Пожалуй, нет. Я скоро пойду. Там вроде не надо ничего брать с собой?
— Нет.
Я собирался уйти, но вспомнил еще ряд вопросов. Память странная штука, никогда не угадаешь, где и что всплывет.
— Слушай, а как объяснить, что моего трупа нет. Я ведь погиб со всеми остальными, не так ли?
— Да, согласен. Первоначально было обнаружено четыре трупа. Но когда ты вернулся – тело исчезло. В прессе фигурировало четыре, а потом три тела. Сослались на ошибку. Нет трупа, нет смерти. И тебя объявили живым, хотя сами следователи долго смеялись над сбежавшим мертвецом. Несмотря на то, что их хорошенько дрюкнуло начальство. А тело разложилось, типа на атомы и собралось в другом месте. Как раз на выходе из трансформатора. Ты сейчас в нем. А когда шел через комнату№9 ты был духом.
— Странно, но я чувствовал телесные муки.
— Это память сознания, оно отображало то, что могло чувствовать ранее. Построение анализаторов под картинку и вперед.
— Откуда ты все это знаешь?
— Однажды сам прошел через это.
— Значит, ты постоянно умирал и воскресал?
Он выдержал паузу.
— Нет, это было однажды. Мне тогда дали еще шанс после такого дерзкого поступка, но я опять облажался, в твоем случае. Ничего не могу с собой поделать. Меня видимо неверно оценили, я обладаю всеми грехами, но справедливость восстановлена, я здесь, а хуже не придумаешь.
— А когда ты ходил за всем необходимым за ворота?
— За воротами нет ничего. Пустота. Ничего.
— Но когда мы добирались до пансионата, мы шли через постройки.
— Это из того же цикла про комнату№9 и твое сознание. Картинка у всех своя. Может, кто-то видел подмосковный Королев, а кто-то небоскребы Токио. Вы, скорее всего, не обсуждали ничего после?
Я покачал головой.
— Чуть не забыл про одну вещь, — я искусственно приостановился. – Во дворе пансионата я нашел подвал, он располагается рядом со столовой.
Он удивленно приподнял брови.
— Там я обнаружил утиль медицинских препаратов и ты, несомненно, должен знать об этом.
— Да, действительно, — протянул он, — правда, это скорее склад, в глубине помещения еще много годных лекарств. Я, разумеется, не предполагал, что ты заберешься так далеко.
 Он темнил, и это было видно. Но сейчас я задаю вопросы, которые меня интересуют, и он ничего не скроет.
— Я покопался в одном из контейнеров, прочел названия некоторых препаратов, в основном, они психотропного и успокоительного действия. Причем достаточно мощные. Что можешь ответить?
— Разве ты не знаешь, что нельзя копаться в отходах, ведь можно…
— Заткнись! – прикрикнул я, чувствуя приближение  подобной ярости, что и при прошлой встрече. – Отвечай на вопрос, пожалуйста.
 Похоже, он оценил мои слова, особенное действие возымело слово «пожалуйста», все дело в интонации.
 Он вздохнул протяжно и тяжело.
— Что говорить, я уже не часть Элизиума, а поскольку назначением занимается сама настоятельница, я никогда ею не стану. Ты должен понять, что два мира АНОЛОГИЧНЫ. Различия между ними создаются искусственно, можно сказать антропогенно, только вот те, кто создают не совсем люди, но это не суть. Препараты нужны главным образом для борьбы и подавления людей с сильным сознанием. Не все мирятся с тем, что попадают в Элизиум, многие из них даже не знают, что совершили переход. Ты сам совершил переход и можешь судить насколько он стремительный. А кому нужна нервотрепка в целом дисциплинированном заведении.
— А кто существа, которые основали пансионат?- неожиданно спросил я.
— Извини, это даже я не знаю.
— Хорошо, если все дело в сознании и подсознании ( поскольку одно от другого неотделимо ), зачем давать столь пагубные препараты?
— Курс тщательно рассчитан, там специалисты, поэтому особенно не беспокойся.
Я совсем загрустил и кажется, примерз к скамейке.
— Видишь все сходиться, потому, что это и есть реальность.
— А сейчас, ты не можешь посредством смерти вернуться назад?
— Не называй это смертью. Мы обсуждали это. Нет, не могу, я попаду в другое место и думаю самое злосчастное из всех существующих. И буду там вечность. Как умру – так и узнаю.
— Слушай, я закоченел окончательно.
Он понимающе закивал головой.
— Мы больше не увидимся, верно? – спросил я напоследок, хотя заранее знал ответ.
— А больше и не надо. Я тебе не к чему теперь. 
-  Я пойду тогда, — тихо прошептал я, скорее для себя, чем для него. Сделав несколько шагов, я обернулся.
— Знаешь, а ты стал мне почти товарищем. Наверное, ты не такая уж сволочь.
— Спасибо и удачи. Ступай.
Я неожиданно вспомнил о девушке, с которой когда-то спал.
— Послушай, меня долго томило что же я упустил. Задолго до пансионата, до ограбления, я провел ночь с одной девушкой, она впервые поведала мне об «Элизиуме». Если она там была, то…
— Да, она мертва.
Я давно перестал удивляться. Мертва, значит мертва. Я тихо удалился, не бросив даже взгляда. Спать с мертвой? Это выше крыши.
 Он остался на скамейке. Я поплелся к дому по холодному тротуару, закрываясь от гадкого ветра. Было около восьми часов вечера, на улице также безлюдно. Я вошел в магазин у подъезда. Такие круглосуточники стоят у каждого дома, ну, может, через дом. На стеклянной двери постоянно висело объявление о том, что нужен продавец. Продавцы менялись ежемесячно. Видимо не спроста, толи условий нет, толи зарплата маловата. Я пошарил в карманах в поисках денег, нашел несколько смятых сотенных банкнот. Женщина за прилавком несколько раз настороженно взглянула в мою сторону. Диалога не возникло. Я попросил две бутылки водки, а по цене подошла только «Старая Москва», и литровую колу. А закуске говорить не приходиться. Пить уже не хотелось, внутри циркулировал коньяк, но такое дело без наркоза не сделаешь. Даже важен не сам наркоз, а самовнушение.
 Я положил все в черный полиэтиленовый пакет и вышел. На улице у меня спросили мелочь. Алкоголики из близлежащих домов часто ошиваются здесь. Я вынул монеты из кармана, вместе с рассыпанным табаком и вручил им. Их лица озарились блаженством. Один из них принялся произносить нечто нечленораздельное, я думаю, это была благодарность, но я уже повернулся к ним спиной. Я прошел мимо связного, который спешно закрывался, натолкнулся на девушку, выскочившую из-за угла, и вышел на дорожку, ведущую к подъезду. Эта дорожка моя ровесница, ее выложили из цельных плит далекой весной. Сейчас она была занесена снегом, покрыта трещинами, но вела меня домой. Я хлопнул дверью подъезда, оставив улицу без меня. Навсегда.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 СОБЫТИЕ 4. ВОЗВРАЩЕНИЕ.
 
 
 
 
 
«Если на рассвете познаешь Дао,
То на закате можешь умереть».
 
Японская мудрость.
 
 
 
Тот, кто хоть раз в жизни думал о самоубийстве поймет, как тяжело принять решение. Если только человек в своем уме, то есть вполне адекватен. Это надо делать сразу: от обиды, от боли, но от тоски и одиночества. Невольно возникают раздумья. Нет катализатора, толкающего на это грешное дело.
 Я чувствую себя абсолютно здоровым. Только обострились инстинкты. Но я подавлен. Отчего? Внутри пусто как никогда. Так пусто, что страшно. Страх забивается под ногти, он в каждом атоме органики тела. Страх превосходен.
 Сам я ничтожен, так ничтожны, бывают разве что люди переставшие быть людьми. Я один из них. Кто я? Дух? Человек, заглянувший за тот предел, о котором должны знать лишь боги? Или просто ошибка в прописанной программе. Я сам не знаю ответа. Меня всегда учили, что Жизнь – это существование материи, а смерть – это прекращение этого существования. Ученые всегда избегают понятия — душа, но тело — это вместилище клеток, составленных из атомов и молекул, оно должно быть наделено силой, какой-нибудь «витой».
 Я сижу в комнатенке и рассуждаю об этом. Разве не глупо. Каждый знает: чем дольше думаешь, тем труднее решиться.
Кто-то не задумываясь, скажет: «Слабак гребанный, ты даже убить себя не в состоянии».
Другой, напротив: «Убить себя легче, чем кого-либо. Существует много способов убить, но это не суть, суть – удержаться от этого, суметь не уйти, когда так трудно бороться дальше».
 Сейчас я ни о чем не думаю, Хотя нет, наоборот, думаю о многом. Мысли беспорядочны. Голова – кусок дрянного бесполезного железа, совершенно не справляющегося ни с одной задачей.
  Совсем недавно я расстался с Вильмонтом и поднялся в квартиру. Преодолев «предбанник» и коридор, с беспорядочно разбросанной обувью, я вошел в свою комнату. Мне показалось, что в комнате очень душно, и я открыл окно. Все-таки смерть от холода мне не грозит ( я очень на это надеюсь).
 Снег залетал, развевая шторы так, что они представлялись медузами в толще океана или тропическими растениями в диковинном саду.
 Я плюхнулся на диван и открыл одну из бутылок. Я вдохнул пары спирта и остальной отравы, исходящей из горлышка, и сразу отстранился. Негоже пить подобное, но выбора нет. Для смягчения я смешал водку с колой, коктейль ведь всегда идет мягче, да и по шарам бьет — будь здоров. Он был мне необходим, чтобы окончательно не отбить охоту пить. Если честно, то соотношение напитков 1:1, но и так весьма недурно. А после нескольких порций и вовсе замечательно.
 Мысли о путешествии, здоровый скептицизм и вера в невероятное уничтожали друг друга в моем кипящем мозге, словно одноклеточные в капле воды. Думать об этом невозможно, если покупаешь машину через полгода, думаешь о ней каждый день. И чем ближе день, тем быстрее носятся мысли.
 Я сполз на пол, лег на спину, чтобы визуально охватывать максимум пространства.
 Я курю прямо в комнате, теперь не жалко, что вещи будут пахнуть рабочим с фабрики «Philip Morris» или просто курильщиком последней стадии, которого рак возникнет через пять минут после последней затяжки. (Правда, глупо думать, что на фабрике все воняет дымом, все-таки запахи жженого табака и свежесобранного совершенно разные).
 Дым от сигареты объемным туманом улетал восвояси, но его место тут же занимал новый. Я лежал на полу и наблюдал этот круговорот. Не поворачивая головы, я пошарил руками по сторонам, но нашел только расческу и рулон туалетной бумаги. Конечно, у них были свои места, но почему-то частенько они валялись по комнате, как и множество других предметов.
 Я взял туалетную бумагу и приложил к глазу. Потолок ограничился кругом. Я тщательно осмотрел его, надыбал несколько изъянов и отбросил рулон в сторону.
 Всегда трудно решится на поступок, от которого в дальнейшем будет зависеть всецело твое существование. Времени мало, через пару часов придут соседи по квартире, и мои планы станут трудноосуществимыми.
— Хватит ныть! – неожиданно заорал я. Причем сам удивился этому.
 Все хватит рассуждений, я иду в ванную.
 Я почти добил первую бутылку, учитывая, что вместе с колой она составляла почти литр жидкости. Дурное дело не хитрое, только вот в животе все булькает. Опьянение будто забыло обо мне, вот так всегда, когда оно так нужно срабатывает пресловутый закон Пастермана, или подлости по иному.
 Я открыл вторую бутылку, прекрасно понимая, что в меня больше не войдет физически, и отлил половину в раковину. Знаю, любой алкоголик меня убил бы, и даже я сам, был бы я пьянее. Заполнил доверху колой и поставил на стеклянную полочку, совсем такую же какие бывают в клубах. Только вот на этой стоят шампуни, бальзамы-ополаскиватели и прочая херь, вроде скраба для тела.
 Я поворачиваю красный кран до упора, смотрю на толстую струю воды и вставляю заглушку. Ванна стала медленно, но верно нагреваться, стены отдавали холод, а вода приносила тепло. Очень скоро все наполнилось паром. Дно ванной было уже залито мутной белой водой, я невольно вспомнил комнату №9. Никак не уйти от ассоциаций, так построен мой разум.
 Вильмонт исключительно прав. Вход и выход, кардинально разные понятия. Оттого, что я усвоил теперь свихнуться недалеко. Может, я уже сумасшедший? Сумасшедший ведь не осознает, что он сумасшедший. Верю ли я во все, что произошло? Трудно сказать. Выходов много, а вход всегда один. Или наоборот? Только вот нет гарантий, что я попаду туда, куда задумал. Все-таки этот Вильмонт такой плут.
 Я смотрю в запотевшее зеркало, протираю его рукой, стараясь состроить наиболее мужественное лицо. Теперь на меня смотрит активист «Аум Синрикё», уверенный в себе, в правильности своих действий. Ради цели он готов отправить на тот свет сотни и тысячи людей и умереть сам. Вот только я почти уверен, что они не знают об Элизиуме ничего. Хотя, многие «аумовцы» медитируют и могут достичь состояния левитации.          
 Осторожно, чтобы не порезаться, я расковырял безопасное лезвие «Жиллет», снял увлажняющую пластину и обнажил металл. Очень острый, но тонкий кусочек стали был у меня в руках. Теперь все дело в быстроте.
 Я выключаю воду, что не залить квартиру и соседей снизу, закуриваю сигарету. Несколько сильных затяжек и сигарета летит на пол. Немного коктейля «водка-кола» и я готов.
 Секунду в ушах звенит колокольчик.
 Ступая в воду, поскальзываюсь, но удерживаюсь за край ванны. Мелочь. В воде кожа покрывается мурашками, я полностью ложусь, оставив только колени сухими.
 Сжав зубы, резко полосую по крупному узлу вен на сгибе локтя. Кровь, правда, не хлещет, а стекает вялым весенним ручьем. Боли почти нет, так щиплет немного. В горячей воде почти незаметно. Странно я не пьян, но алкоголь помогает мне. Или я просто настроил себя на это. Чувство противоречивое, сначала жалко жизнь, а потом будто все плохое вытекает из тебя, и физически и духовно. Ванная окрашивается в сладкий темно-вишневый. Я уже не вижу своих ног под водой. Я будто муха, упавшая в вишневое варенье. Кровь быстро уходит из тела, еще немного и я засну.
 Последнее, что я вижу – край ванны, до которого воде осталось сантиметров двадцать, и которые она уже не преодолеет, белую кафельную стену, усеянную крупными каплями воды. Капли стремились вниз, сливались с себе подобными, возвращались в ванну. Своеобразный круговорот воды в природе.
 Я отправляюсь в далекое путешествие. Я представил себе героя Джонни Деппа в «Мертвеце». Я лежу в лодке, у меня несколько ранений и я плыву по великой реке прямо в океан. Вокруг безлюдные пейзажи, сухие деревья и скалы, но то место, куда я отправляюсь совсем не такое, я там бывал и я знаю. Каким долгим будет мой путь? Не знаю. Друзья ждут меня. И, наверное, болеют за меня. Я возвращаюсь в Элизиум. Пусть мне повезет.