Выходные в 2000 километров

 
 Иллюзия правельного выбора
Я никогда не любил Москву, да я и сейчас от нее не в восторге, не сказать, что и она меня не любюла- скорее ей было просто по хуй. Поезд уже был мчался в подмосковье, все так же серо, как и на протяжении всего пути, но уже нет желтых океанов полей, сопровождающих нас большую часть пути, вокруг промышленные зоны, и вот все чаще попадаются унылые городские пейзажи, вопрос "что я здесь забыл?" бьется о стенки черепной коробки, я приглушаю этот шум. Уже знакомые пригородные станции с порой глупыми названиями. Не больше полу часа. Вокруг размеренная суета, собираются вещи, постельное белье, недопитые бутылки пива. Немного нервничаю, у меня всегда так, когда встречаю кого-то или приезжаю сам. Опять эти мысли, они не оставляли меня и дома, но тогда они гнали меня прочь, а сейчас зовут назад… Нет, всего несколько сомнительных секунд, и я уверен что я делаю правельный шаг в жизни. Возможно.
Шесть вечера, люди встречают людей. Я тащюсь со своей тяжеленной сумкой сквозь хаос вокзальной толпы. Уже чуть ли не родной  Казанский вокзал. Эта суета вокруг изматывает, даже не касаясь меня, но я дышу, дышу ей спокойно и ровно, как часть ее. Бурлящая река людского потока низвергается в подземку, меня несет на ее волнах. Когда находишься в метро, не замечаешь окружающих тебя людей, все это- декорации к твоей жизни, как люстры, свисающее с потолков метрополлитена, и даже реклама в метро врезается в память глубже, чем даже самые удивительные типажи, встретившиеся тебе здесь. Быть может, это одна из многих причин этого безразличия, и чувства глубокого похуизма, так присущая большинству людей здесь, если не сказать, всему городу.
Вагон метрополитена. Вечер рабочего дня. Усталые лица уставшего города, отец семьи, возвращающийся с работы, а дома его ждет  вечно недовольная жена, с которой изредка у них бывают тихие минуты семейной идилии, сын- наркоман, или шестнадцатилетняя дочь- блядь, пропадающая по пол ночи неизвестно где, а ведь завтра жирный-скотина-начальник выебет тебя по полной программе, за непредоставленный вовремя отчет, потому что ты хотел успеть сегодня пораньше домой, сделать сюрприз жене, ведь у вас годовщина… Но, тебе уже сорок восемь, еще семь лет- и заслуженная пенсия в восемь тысяч рублей в месяц, и дети, от которых, возможно ты не увидишь внуков, потому что твоя дочь делает третий аборт в восемнадцать лет, и теперь она не сможет стать матерью, но ты этого ничего не увидешь, не узнаешь, и не поймешь, потому что, умрешь относительно счастливым человеком, накануне своего пятидесятилетнего юбилея, после того, как оторвавшеяся холестериновая бляшка, закупорит один из твоих потрепанных сосудов, о существовании которого ты даже и не подозревал, и уж тем более о них не заботился. Пройдет год, и тебя забудут, друзья, коллеги, семья. Будут изредко вспоминать те люди, которым ты был действительно дорог, но на которых тебе было по большому счету наплевать, ведь по сути, ты всю свою жизнь был посредственным дерьмом. А в тридцати метрах над нами- Порше Кайены, и прочие дороговыглядищее автомобили, в которых обдолбанные детки богатых пап едут ебать дорогих и не очень блядей, или в свою очередь эти бляди едут просто наслаждаться своей короткой, но как они считают яркой жизнью, в то время, как кто-то наслаждается их телом.
Но я не выше и не ниже этого. Я не здесь. Меня здесь нет. Я никогда не буду принадлежать этому городу.
Вокруг все серо и привычно, электричка несет меня мимо галереи настенной, точнее назаборной живописи, полотен, созданных не маслом, но настоящими мастерами, полотен, которые никогда не будут купленены на аукционе "Сотбис" за миллионы долларов. Я сижу у окна, слево, если ехать лицом на север. Уже стемнело, здесь всегда рано темнеет, я к этому никогда не привыкну: уходишь на работу ночью, весь день сидишь в бетонной коробке с искусственным освещением, и возвращаешся домой снова в темноте. Мне, привыкшему к обилию олнечных дней, такое совсем не по душе, мне всегда не хватает тепла и солнца в этом городе. Справа, в окне, видна иллюминация крупного торгового центра, я несколько раз бывал здесь в сраном и малоуважаемом мной американском сетевом заведении типа "фастфуд" с большой желтой буквы, и противным рыжим клоуном как символом, и в котором во все бургеры, соусы и газировки добавляют какой-то неизвестный мне наркотик, который вызывает привыкание (а у некотрых индивидуумов даже ломки) после нескольких случаев приема пищи. Однажды, изменив своему первому и единственному принципу "никогда не появляться в этом заведении" и все-таки перекусив здесь, еда показалась мне настолько отвратной, что я четко решил, что было бы намного гуманнее сдохнуть с голода чем еще раз пообедать здесь. Так, сформировав свой второй единственный принцип "НИКОГДА больше не появляться в этом заведении", а наследующий день изменив и ему, бургеры уже не казались такими кислыми, картошка пересоленной, и я даже попробовал преславутый пирожок с клубникой, или как его там, так настырно предлагаемый мне каждый раз прыщавой девушкой в безобразной клечатой рубашке, заправленной в еще более безобразные штаны, стягивающие ее толстую задницу лучшей работницы месяца. Проезжая мимо всего этого ужаса, я вспоминал, как с одним моим хорошим знакомым, мы доганялись маслянистым мягким в туалете, на втором этаже торгового центра, а потом, здесь же поочередно обошли все фастфуды и даже одну пиццерию, выпили шлефанули сверху стаканчиком пива, немного залипли на воробях, которые летали под высокой крышей, метрах в пятнадцати у нас над головой, и которые без всяких птичьих угрызений совести срали с этих пятнадцати метров на всех, обедавших внизу людей. Отправившись в туалет, мы наконец добили остававшийся черный, и мне в голову пришла совершенно ясная мысль, покататься на детских электромобилях, Эрик, немного подсев на измену, поначалу с очень серьезным видом, хотя смотреть на него без мего было невозможно, отказывался: "Да нет, ты что, гонишь что ли??? Иди сам катайся! Я не буду!" Немного поломавшись, он все-таки согласился, с учетом, что башляю я, но одному мне как-то было совем без мазы, и я согласился на его условия, нас как раз начало разбирать как слежует, и хихикая и держась друг за друга, мы оставили вещи пожилой пенсионерке-администраторше, я вручил ей свой телефон, предварительно поставив его на запись, и попросил снимать все происходящее, с неописуемым детским восторгом и хохотом, мы долго тупили, уперевшися друг в друга у ограничительного борта, пока не разобрались с этим дьявольски сложным в управлении, но будучи экологически чистым транспортным средством, со стороны это выглядило так: два здоровенных обкуренных лба, в час пик работы торгового центра, с диким ржачем и матеря друг друга, взвизгивая, когда кто-то из них несправлялся с управлением и врезался в резиновые борта площадки, а в это время, в десяти метрах от них, вполне приличные семьи с детьми давяться бургерами и колой, кто с опаской, кто раздраженно, а кто с улыбкой косится как старушка- биллетерша снимает все это действо на видео...
***
  
 Это были веселые времена, ////// именно испытывая жестокую ностальгию по ним, я и вернулся в этот город, и не верьте тем, кто говорит вам, что легкие наркотики не вызывают привыкания- это глубокая пиздоболия тех, кто сам не прочь побалываться ими. А ведь место, куда я направлялся, можно было считать чуть ли не наркостолицей, где два из трех пробывали, один из трех употреблял, а чуть ли не каждый десятый являлся барыгой, где доблестный, тогда еще Государственный НаркоКонтроль крышевал местных барыг, один из которых жил в мнокоэтажке рядом с местным отделом ГНК, а в доме напротив варили спиды, короче говоря, как и повсюду в нашей стране, только в больших масштабах относительного отдельной статьи.
Я иду по этому душному летом, но не сейчас, крытому переходу на железнодорожной станции, иду в центр маленького, озлобленного города, в толпе маленьких, озлобленных людей, зима, февраль, дома, второго января я ходил в футболке. Большая дервня. Центр. Еще метров пятьсот бреду пешком, с тяжелой спортивной сумкой на плече, безумно озираюсь по сторонам. С каждым шагом, с каждым вдыханием местного воздуха ощущаю гнетущее меня беспокойство. Вот и мое "родное" второе общежитие, помню, как под длительным воздействием легких наркотических веществ, когда пришло время съезжать из него, и расплачиваться за жилье, в чистейшем душевном порыве сэкономить и прихватить домой немного "гостинцев", я хотел выпрыгнуть с сумками из окна второго этажа, выходящего на задний двор, и тем самым, минуя вахту, нерасплатившись аккуратно скрыться по направлению ж/д вокзала, но, слава Богу я до этого не дошел, и сейчас мог заселиться по новой без всяких проблем.
Я вошел в подъезд дома номер сорок девять, и направился прямиком к вахте,
-Здрасте,- шумно сбросив с плеча на пол сумку сказал я… Хотя нет, Стоп! Опустим сейчас все эти малоинтересные и не несущии особого смысла диалоги, описание моей полупустой комнаты с кроватью, лампой дневного света под потолком, столом, стулом, тумбой, кроватью, дверьми, окном, да парой косых почерневших розеток, установленных еще в прошлом веке, и перейдем, так сказать, сразу в акт первый.
 Зачем я здесь?
Мне кажется я схожу с ума, или не кажется, и у меня действительно поехала крыша? Я почти не сплю ночью, а днем меня наполняют какие- то отвратные темные мысли о несовершенстве нашего ничтожного мира, о моей, невидимой и в микроскоп роли в нем, но вот я уже раскрываю смысл бытия, и все в мире оказывается связанным в изначальной точке Ничего, от которой расходятся ветви судьбы, или поступков, кому что больше нравится, которые в бессконечности времени пересекаются между собой неисчислимое количество раз, сздавая еще большое количество узлов- событий, которое все, в итоге приходит пускай и разными путями к одному знаменателю- Концу всего, а потом замыкается в начале, искривляется, и все в мире повторяется бесчисленное количество раз, принимая другии формы, станавясь перпендикулярами, а не параллелями, в этот раз. Цикл. Все циклично и бесконечно, за смертью- жизнь, за жизнью- смерть. Безумный крутящийся овал со смещенным центром, все снова, но не так.
По потолку, на чердаке, рыщут крысы, но я не верю в это, это черти пришли за мной, сраная дудка, безумная идея уехать куда-нибудь далеко отсюда и постричься в монахи, пилит мой мое подсознание, вот уже какой- то голос говорит мне: "Брось все это, оно не твое, тебе место не здесь!" Мое и без того разрушенное сознание испытывает меня. Ведь там не было никаких забот, лишь бы найти с кем споловиниться на вечер, нашел, взял, угостил, не нашел- угостили тебя, просыпаясь утром, ты уже знаешь, что ждешь вечер, чтобы убиться… Известный маршрут. Каждый вечер один и тот же автобус, если нет денег- вечерняя прогулка пешком, созвонился, подождал, подошел, поздоровался, отдал лаве, забрал, все. Это все твои действия на сегодня. Изо дня в день. Система. Идешь домой, нет, чуть ли не бежишь, трогая камешек в нагрудном кармане, это твоя жизнь, ничтожная жизнь в этой пыли.
Вот уже зашел в парадную дверь, вприпрыжку поднимаешься по лестнице, вот, Андрюха, цепляешь его с собой, зоходишь в комнату, Сосед кажется уже протер жопой дырку на стуле пока ждал тебя, закрываешь дверь за собой, включаешь любимый транс на буфере, камешек не очень, где-то 0.6, но в нагрузку тебя угостили немного пылью, раскатав отдельно камень и пыль, вы расплываетесь в довольной ахуевшей улыбке: в общей сложности, по беглым подсчетам, выходит грамма два- это не может не радовать, и даже низкосортность этого гаша уже никак вас не обломает. Плюхи лепишь крупные и жирные, чтоб мазало от души, на троих, когда берешь первую (а по этикету берешь последним) смотришь на соседа как его потихоньку начинает вмазывать, счастье  расползается из глубины, и ты воспринимаешь его через улыбающеяся во все зубы лицо, первую берешь нежно, будто твой первый поцелуй, который состоялся с самой охуенной девушкой в мире, ну мисс мира как минимум, вдыхаешь самоотверженно и глубоко, так, чтобы ныряльщики за жемчугом завидывали твой дыхалке, и держишт долго, словно ты в открытом космосе, а это последний глоток кислорода, и от этого зависит сколько еще секунд ты проживешь- двадцать, или три… С шумом выдыхаешь, в это время ты уже варишь следующую, нервы успокаиваются, ты чувствуешь что все хорошо, все как надо, наконец ты проснулся и ожил, мир окрасился в привычные цвета и перестал быть черно-белым, уныние прошло, ты больше не знаешь что это. Хорошо. а у тебя есть еще немногим меньше двух грамм несамого паршивого гаша, и от всех этих прекрасных мыслей, и от многих других, лицо расплывается в неестественно счастливой удыбке.
Дрянь. Я сдаюсь. И покупаю билет в Москву.