Далече да не легче

«ДАЛЕЧЕ ДА НЕ ЛЕГЧЕ»

Посвящается БРАТУ

— Тутто этто всем приветто!

Захолонуло как-то осенью, заветрило, что вроде как и ночью, где скрежешчет не споймешь. А только ухает и бухает вдобавок. Люди-то, котораи при галстуках, собрались чото делать. Не поймают, кто грохочет. Вроде б самый памятнек поехал, что на площади, а вроде б крыша у кого. Так ведь у всех не может ехоть, верноть? А так памятнек один стоит, качается. Других там больше этого и нету. Памятнек-то Ленину великому, а не кому.

— Да чего ловитто, — одна там говорит, — Этих, оба-двух, давайте спригласим их, пусть заглянут. Потому что с Ленингом ведь надо что-то делать. Херли же он ездиет вдоль по продольному, еще рукою машет! А верно тут решили – чот-то надо делать, в самом деле ездит и рукою двигает одной, когда другой. Не ухватиться. То ли есчо будет, как прихватит да в зашиворот.

Прислале тут за Братой. Спрашивают все:

— А этот где, другой которай?

— А где-то туто было, — Братер говорит.

— Где исчи его давай… Работо будет. Ленино поукрепляете, не ездил чтоб и не гремел!

— А чо он ездит что гле?– Брато спрашоват. А те ему внушают:

— Ездит очень как. И тудо-сюдо… Рукою машет, страшно-то по улице народу ночью проходить!

— Если ф выбора назначат и старухе выползут на спозаранок, — одна там продолжает продолжать, — Как увидят-твою в мать, так не дойдут. Увязнут в страхе-т.

— Точно, – Братест говорит, — Увязнут. Вот-то улица не счищена, есчо как шведы приезжали на коров смотреть.

— Какех коров? — Култупенскех!

— Какех – какех?

— Култупенскех!!.. — Братрат орет.

Ну, головаме эти покивале, кто Култупина–то помнет? Вроде был такой тут нетто-брутто председатель. Так еще когда… А шведы жили и живут.

— Чего ты к ноче спомнил?

— Да так вот в сугробе вроде как кошак замерзший, не иначе с празднеков лежит. Снего много — ходу мало, – Брато разумеет.

— Вот так ты работою давай ударни и наладишь снова светлое начало! – дамо эта ему амо вговорит.

Ну, Браторето подписало. Надо же не одному. К Папету кинулось. А Папо–то не пьет почти. Посмотрит в зеркало да с молоком умнет какую булочку другую. Скушно. Тельбан-то включил, по бабам поздоровкался и, ну опять, по молочку – есчо скушнеет. Эх, и жизнь-то, думает, пошла. Ну, в смысле, пошлая. А что придумает – не знает.

Тутто Братокар и подкати. Ну, прямо вот-те здрасте.

— Что горюешь-то? Кефирцу лучше б выпил.

— Нету здесь кефирцев у меня, — враз Папо отвечает. — Молоко люблю. Топленое чтоб было.

— Ладно молей разводить, – Братоно говорит. – Уже работо ждет нас.

— Так, а где же?

— Рядом.

— А чего?

Да ничего, не пятке же чесать об угол!

Худо, Папе одеваться-т лень взяла его:

— А может, так чего расскажешь? Делать-то чего нам?

— Да уж баб не целовать. Велели Ленино нам укрепитто.

— Как-то?

— Так-то! Руке там ему повывертало ветрами Сибери. Не туда показывает нам идти!

— Да как-то не туда? В сберкассо и показывает. Как и раньтьше было, – Папо спомнел.

— Так-то раньтьше, – Братограф говорит, – теперь-то поздже будет. По другим ориентирам!

— Это же кудо?

— Тудо и выше! – Братоплан спорит, — Да ты вставай же, херли рассуждать безвылазно!

Ну, ладно Папе только поднапрячься, выйдет сразу, будто и не спал полдня на молоке-то. Тут уже и с девкою переглянулся, там уже под локоток и дамочке чулочек дранный указал! Может и умеет — где надо разумеет.

Вслед за Братой поспевает – семочке счелкает. Ну, пришли оне, конечно, – вечереет уже сного. Бабки только и плетутся, говорят, какое небо-то над нами, беспредельное… А наши оба-два-то выгляне из рукова-то ленинскаго!

Загугукале, что тем старухам до царя-государя б захотелось, если б спомнили, кудо лететь по курсу. Да нет, уже не те старухи то пошли. И Луначарскогот не знают. Но вот Прежнева с Хрустчовым как-то есть не путают. А херли же их путать: естлиф оден лысвый, а другой-то нет. Ну, точно Папо с Братою. Охальнике.

Кричат старухи, что-тудо завзлезли?!

— И чего там надо?

— Укрепить нам надо, шла бы ты домою! — Папо ем твердит. Не препираться ж.

Что там Братнах укрепил, так и не скажешь, долго вошкался, весь в паукине. И проводы торчат-то из кармантов.

— Это провода зачем такие? — Папо Брате спрашива.

— Я думаю, что эти-то нужны, а те, наверно, нет нах, — Братозз говорит.

— А взял где?

— Ты не лез бы, Папо, – Брато говорит, — Ты лучше пересказывай чего-то.

Папо начал пересказывать – работать-то не любит, а болтать — кудо другим дорога. Так забелит — не отстрочешь!

— Вот тут, Брато, – Папо говорит, — уже и номер я нашел какой-то и на надписи прочел, что штуко это сделано в Ц… В Ц-цви…

— В Цхинвале чтог ле? — Братидзе говорит.

— В Ц… В Ц…

— Да где ж там?

— В Цвиккау! ДДР!

— Вот как, ДДР, — Братонус говорит, — То-то, што Цвиккау. Нихера не понимаю. Где тут молоток лежал? Явно ведь в кармане.

— Так ведь пропадет в нутрях, когда ты не найдешь его, а света мало.

— Так ты лампочек вкрути. Работать тут мне долго.

Только начали, а вот уже устали. Папо дальше ходит, по разрубкам надписи считает, Брато проводки опять перехирачивает и припотел. А будет что — никто не знает. Как он там соединит их, даже Троцкий не оценит. Ну, дак дело двигать надо! Бо придут при галстуках, натычут мордой, что старух пугале, а Ленинга не сдали.

— Сдерар?

— Сделал, — Брато говорит.

Показывать, давай комиссие, не здря пришли-приехале.

А херли-то тут ехать, из окна-то можно прыгнуть да на голову вождевича и приземлишься.

— Ну, давай-ждавай! — те требуют.

Кнобку стопнул Брато, Папо поддержал, что б не упало что-то, памятнек–то вздрогнул.

Ну, стоять-то — не плясать!

— А если ф ветром дунет? – дамо их та спрашиват.

— Не задунет, – Брато говорит.- Вот тут я подтянул да тут ослабил. Скрибнет, но не упадет. Опять же детям на экскурсио теперь, пожалуйте в нутро, где язва там, где печень алкоголика.

Ну, что, комиссио попрыгала, порыгала, потрогала всего-то понемногу. Вот стоит и пусть стоит. Ведь есть не просит. Вон пенсионер ужо с цветами выползле откудо. Речи репетируют сегодня. А ну завтро с музыкой споетто.

— Устал, братер, — Брато говорит.

А Папо снова тут высматривает – молока топленого-то не забыть купитто. Да уже бы фланцевых бы пару взять бы.

— Ну, возьми. Ты ж, Брато, знаешь, что не пью.

— Ну да, а как же! Знаю, — Браторт говорит. — Полбанки высосет, поспит и сного – я не пью-то.

Ну, а те полазали по Ленингу внутре. Чего-то сделали — не понимают.

— Руке укрепил же? — говорят.

— Ну, укрепили.

— Ноги подточал, а то вот дуло туто, спомните!

— Ну, подточали.

— Покосился вроде бы в другую сторону.

— Так в эту не поедет, значит.

— Сможет быть и точно не поедет.

— Сразу полетит.

И полетел ведь точно! Как под музыку-то духовые встрянули, и полетело Ленино по небу, носом прямо на занос. Ну, кто–то следом в обморок, а кто-то говорит уже по трубке:

— Рухнул наконец-то! На нос нах! Егор, давай-ко, рой! Уже после обеда стены ставить будем!

— Это кто ж такой Егор? — Папо Брату спрашиват.

— А это ейное сынковиче, — на даму там, которая, и пальцей тычет, — с подругой тут давно хотели смагазинек выстроить. Там клизмы продавать, логины и вагины.

— Так ты, Братага, помогло им что гле?

— Херли помогать и так всё рушит. Ветро много, зацепиться нечем, все снесет, такие вот дела, братоно.

— Да…- Папо отвечает и качается, — так ты уж, Брат, держи.

— Держу, брат, ты-то хоть не спадай.

— Так я и не падаю.

— Пошли тогда.

Ну, и пошли оне далече…

Да не легче.

Андрей СТАГЛИН «Изуверския сказке» 27.01 12 – 20.02.12