Беседа

Беседа
 
Он неторопливо вошёл, закрыл дверь и повернулся к сидящему за столом. Сидящий поднял глаза  и ошеломленно спросил:
— Кто такой? Почему?
и стал жать на кнопку. В приёмной зазвенел звонок. Сидящий бешено закричал:
— Александр Николаевич! Кого ты впустил?
Вошедший уставил глаза на сидящего и внушительно заговорил
— Не надо кричать и нервничать. Я Александра Николаевича в отпуск отправил, в Ялту. Он пожаловался, что очень устал…  И охрану не зовите, она спит…, положите трубку. Впрочем, телефон не работает. Вам абсолютно ничто не угрожает, мне надо с Вами  поговорить, и я не хочу, чтобы нам мешали. Я, пожалуй, присяду…  А вот это уж совсем зря…
Сидящий наставил на него неизвестно откуда взявшийся пистолет и начал стрелять. Кабинет наполнился дымом.
Досадливо отмахиваясь от дыма и покашливая вошедший сказал
— Плохо стреляете,… с такого расстояния, и ни один жизненно важный орган не задет. От вас уж не ожидал. Может быть хватит? Впрочем, если у вас есть вторая обойма, можете ещё пострелять —  для разрядки. Поверьте, я очень хорошо представляю необычность ваших ощущений.
Сидящий за столом ошеломлённо на него смотрит, кладёт руку с пистолетом на стол и как бы съёживается, уставив неподвижный взгляд вниз. Потом неожиданно крестится.
— Быстро вы сообразили, что к чему. Может быть, вы и на меня крест положите? Не стесняйтесь, у меня иммунитет.  Открыли бы вы окно, право, а то мы здесь с вами, пожалуй, задохнёмся. У вас нет аллергии к пороховому дыму?
Сидящий не шевельнулся. Тогда вошедший подошёл к окну, повернул бронзовые ручки и распахнул окно. В комнату хлынул воздух, за окном зашумела Москва. Он постоял у окна, задумчиво глядя вдаль,
— Интересный город. Только эти небоскрёбы как-то… некстати. Впрочем, что ж — имперский город, надо как-то выделяться.  
Потом он повернулся к сидящему, сел и вгляделся в него.
— Как вы себя чувствуете? Может быть воды желаете?
Сидящий оцепенело молчал. Потом проговорил
— Всё ясно, я болен. Заработался…
— Удачная мысль! У вас галлюцинации, и поэтому вам нужно выговориться.  Ну, хорошо… Чтобы у нас как-то завязался разговор, я, пожалуй, объяснюсь. Я пришёл не обвинять вас и уж, конечно, не наказывать. Был лично знаком со многими до вас, и имею некоторый… реестр, что ли. Я бы не сказал, что вы уж совсем неординарная личность. Бывали, как говорится, и похлеще. Разумеется, у вас больше возможностей, масштабы другие.
Сидящий вдруг встаёт и идёт как лунатик к двери.
— Куда же вы? Сядьте!
Тот послушно поворачивается, идёт обратно и садится.
— Ну, вот так-то лучше
Пришедший опять всматривается в его лицо.
— Вы, правда, себя хорошо чувствуете? А то я могу вас взбодрить как-нибудь. Может быть —  вина? Какого желаете? Не нервничайте, тут у нас не тройка, видите —  я один, и оружия у меня нет, да оно мне и не нужно. Ну, ладно, я не буду вам долго надоедать —  вы, я вижу, работаете, —  он кивнул на бумаги, испещрённые красным карандашом, —  это похвально. Я за вами наблюдал, и у меня осталось лишь несколько вопросов. Вы позволите?.. Меня огорчает, что наша беседа проходит в одностороннем порядке, без обратной связи, как говорится в вашей любимой кибернетике. Вы меня хоть слышите?
Хозяин кабинета уставил на вошедшего жёлтые глаза. Его усы шевельнулись.
— Понял и благодарю. Представьте себе, что я корреспондент Нью-Йорк таймс, который у вас берёт интервью.  Только, пожалуйста, без вранья, —  при этих словах прокуренные усы снова шевельнулись, —  иначе у нас беседа затянется, а у вас мало времени, вы работаете. Только говорите правду, если конечно, вы её знаете, а если не знаете, говорите первое что придёт в голову.
Сидящий вдруг зашевелился, достал трубку и начал её набивать. Руки у него ещё дрожали.
— Ну вот и славно. Вы приходите в себя быстрее, чем я ожидал. Начнём с самого простого:  вы когда умрёте?
Ответ вышел не сразу и хриплый.
-Это вас  не касается
— Меня, может быть, это и не касается, но это касается очень-очень многих, я думаю, это-то вы понимаете. Знаете, я вижу… после вашей смерти, какие-то оборванцы будут кидать вверх шапки.
— Это где?
— Это секрет, —  где, а то вы, пожалуй, преждевременно лишите их шапок вместе с головами. И вообще, я не вмешиваюсь в историю, она и без моего вмешательства протекает чудесно. Так прикиньте, когда вы умрёте?
— Не знаю, и знать не желаю.
Пришелец смотрит в лицо сидящего оценивающе:
— Здоровье у вас действительно неважное… почки, печень, простата, ну… и в голове…
— Когда я умру?
— Я же говорю, в историю я не вмешиваюсь, но вы, пожалуй, и сами чувствуете, что умрёте довольно скоро. Вот, однако, вопрос: что же будет после вашей смерти? Со страной, скажем.
— Я поставил страну на железные рельсы, и она так и поедет.
— А рельсы кто впереди укладывает?
— Люди найдутся…
— О людях мы ещё поговорим. А машинист не нужен? Кто после вас будет машинистом?
Сидящий злобно смотрит на пришельца.
— Было бы место, а машинист найдётся.
— Что же, по-вашему —  кто попало?
—  Не кто попало. Люди выберут.
— Ну да! Так же, как они вас выбрали.
— Меня не выбирали, меня позвала  история.
— Я помню: бумажки, справки, протоколы, досье…, ну, и вранья немало,  —  и вот она —  история.
— Ты глуп! Да, бумажки, —  истории не прикажешь, как ей действовать. Важен результат.
— О результатах мы тоже поговорим. Наверное, вы завидуете императорам —  родил ребёнка, двух —  и проблема решена. Вас этот путь, как я понимаю, не устраивает. Деток своих не любите, поэтому вам придётся назначить себе преемника, и было бы разумно поднимать его всю вашу оставшуюся жизнь. И чтобы он вокруг себя всё расчистил, а уж потом бы и за вас принялся, как водится. Новая метла… Начали уже? Вы прекрасно понимаете, что иначе они передерутся и про историю забудут. У вас есть кто-нибудь на примете?
— Нет! Все они дерьмо!
— Вот те раз! А зачем же вы таких приближали? Надеяться на Наполеона —  пустой номер, вы всех наполеонов давно пришибли на несколько поколений вперёд, да и порядок вы установили славный —  шаг вправо, шаг влево —  сами знаете…Может и найдётся —наполеон-то, да, пожалуй, призадумается, прежде чем карьеру делать. Вы же просто Мичурин в демографии. Селекционер. Летописцы позднее так и напишут: создана новая историческая общность людей. Куда Адольфу до вас, хоть вы и строили свои государства на сходном понимании добра и зла. Тогдашние различия во взглядах на еврейскую проблему у вас были делом временным. Вы ведь тоже евреев не любите и ещё более склонны и – добавлю — способны к фундаментальному решению национальных вопросов. В других пунктах внутренней политики Адольф был, пожалуй, даже умереннее вас: концлагеря для соотечественников он создавал гораздо в меньших масштабах, чем вы. Неясно, правда, что было причиной умеренности —  отсутствие подходящих пространств или экономия людских ресурсов. Вы своей симпатией к Адольфу тоже меня разочаровали. Ну, кто он такой – наполеон мюнхенского разлива.
— Наполеон тоже дерьмо.
— Ну, не скажите. У Наполеона был только один недостаток —  больно уж воинственный он был —  настоящий боевой офицер. Ну ладно, погулял по Европе, кинулся по молодости в Египет, а потом уже совсем с ума сошёл —  влез в Россию. Артиллерист неуёмный. Я пытался его удержать —  куда там! Плохо кончил. Хорошо хоть, что кодекс успел написать. А то уж я начал сожалеть…
— Видишь, и ты не всё можешь предвидеть. Что же говорить о нас смертных?
— О, я вижу, вы уже пришли в себя. Я очень рад… Не всё можно предсказать. Бифуркации —  знаете ли… вещь непредсказуемая, как говорят математики. История ветвится, и сущие пустяки её могут столкнуть с дороги прогресса. Если бы эти либералы из временного правительства поймали и повесили Троцкого с Лениным (всяких ворошиловых, да и вас не было нужды ловить —  сами понимаете), никакой бы революции не было, и вся история потекла бы совсем другим путём .
— А ты, я вижу, о прогрессе печёшься…
— Ну как же. Чем лучше прогресс, тем быстрее дело идёт к концу. Я, признаться, давно работаю над монографией —  'Глупость властителей'. Материала, знаете, —  масса. Макиавелли, умница, мне помогает. И очень любопытные выводы намечаются. Впрочем, Фридрих Великий был, кажется, действительно душка. Почти без изъянов. Ум Петра Великого сильно страдал от варварства. Как могли придти в умную европейскую голову писателя Ульянова идиотские мысли о новом типе государственного устройства, и чем его пленила бумажная кровожадность обывателя Маркса —  я до сих пор не понимаю. Наломал дров, однако. Говорят, Ильич перед смертью очень страдал от своей поспешности. Поделом… Ну, это я так —  к слову. Мы ведь говорим о вас. Так вот, вы человек не совсем глупый —  вы можете представить, какая после вашей смерти будет свара? Говорил я Джорджу (впрочем, это позже), —  не ходи в Ирак: победить их —  дело нехитрое, а что потом с этой кутерьмой делать? Я-то всё это предвидел (не люблю чрезмерностей),  и мусульманам не мешал на две части разделиться. Они теперь до страшного суда не разберутся, кто лучше…
Пришелец задумался, а потом спохватился:
— О чём это я? Ах да —  умереть дело нехитрое —  сами знаете, а потом что? Я не вижу логики. Приоткрыл бы я специально для вас завесу истории, да,  боюсь, расстроитесь вы очень. Я Хрущёву говорил —  не делай ты этого —  хуже будет…
— Что?! Никита? Этот шут?
— Молчу, молчу,… ничего не знаю…
Сидящий начал что-то нервно писать.
Пришелец смотрит:
— Я понимаю —  надо Никиту расспросить как следует, а потом —  к стенке. Ничего не имею против. Ну, а другие, что —  лучше?
— Все говно!
— Ну и соратники у вас. Как же это вы так неосмотрительно?.
— Народ всё решит.
— Шутить изволите? Ничего уже давно не решал, а тут вдруг возьмёт да и решит?
— Народ революцию сделал и войну выиграл.
— Революцию, положим, народ не делал, в революцию народ гульнул, душу отвел, раз взбаламутили. Революцию делали персонально Ильич с Троцким, вы это и сами знаете. Талантливые люди. Приврали вы в Кратком курсе, уж извините. А войну действительно выиграл народ, несмотря на ваши с Адольфом соединённые усилия. Только, если бы не вы лично, этой войны, да и Адольфа, вовсе бы не было.
— Это бабушка надвое сказала.
— Делать прожекты —  это ваш конёк, а мне это как-то и не к лицу.  Да и не сам я это измыслил —  Бердяев ваш (пардон, —  не ваш, не ваш!). А я больше вам скажу. Если бы большевики в соответствии с планами германского генерального штаба не ввергли Россию в анархию и не разорили бы её на сто лет вперёд, Россия была бы сейчас первейшей страной в мире.
— Чушь! Ты-то уж должен знать, что история не знает сослагательного наклонения!.
— Знает, голубчик, знает! Клио всё-таки чему-то научилась, даром, что курсы марксизма-ленинизма не кончала. Она делает прямо-таки лабораторные опыты с сослагательным уклоном. Возьмите Финляндию и Эстонию. Один и тот же народ растёкся по разные стороны моря. Эстония только начала оправляться, как вы её подмяли, обидели и обокрали. А Финляндия (вы у неё оттяпали лучшие земли, но прогрессивный строй не смогли нахлобучить) оправилась и благоденствует. И уж совсем блистательный опыт — Корея. Полуостров был аккуратно разрезан на две части для облегчения пристального наблюдения за развитием по разным… сценариям, как говорится. Ну, ладно… результаты вы и сами знаете… Всё-таки вернёмся к вопросу о преемственности. Вы хоть раз думали, что будет, когда вы умрёте? Признаюсь, когда я наблюдал за вами, мне всё казалось, что вы верите в своё бессмертие.
— Что ты каркаешь? Так всё и развалится?
— Ну, не сразу, немного поковыряются ваши преемники, а потом поймут, что план ваш — дохлое дело, и в прямом соответствии с диалектикой (этого… забыл, как звать), прямо как личинки в бабочек, превратятся в свою противоположность, —  в капиталистов. Недаром ваш Ильич на каждой площади кепочкой своей помахивал —  верной, мол, дорогой идёте, товарищи. И ваши соратники скажут —  пардон, маленько ошиблись, не в ту дверь вошли —  нам не туда, а сюда. Да здравствует капитализм —  светлое будущее всего человечества!
— Ты врёшь, этого не будет!
— Прошу меня извинить, но это —  будет, это уже, считайте, произошло.
— Всё просрали, мерзавцы, так я и знал!
— Неужели знали? А если знали, зачем делали?
— Я индустриализацию делал.
— Знаю, немало строили… Всё это, правда, сверху походит на трудовой лагерь: посредине грязный военный завод, по бокам нищая деревня, а вокруг колючая проволока и эта, как её… — вохра.  А что людям с вашей индустриализацией? Есть её прикажете?
— Страну надо было защищать!
— От кого?
— От империалистов
— Что, грозились напасть?
— Конечно, напали бы
— Мы же уговаривались —  не врать. Если эти так называемые империалисты —  не смогли послать несколько дивизий в 18 году, когда вы у них на блюдечке лежали, зачем вы им сдались в 30-х? Конечно, прикончить ваш прогрессивный строй, особенно успешный в массовой прополке населения, было очень заманчиво. Но страшновато… после такой-то войны. Они для вас Гитлера растили, даже про репарации великодушно забыли. А воевать с вами у них ни в какие планы не входило… Что-то у вас не вяжется…
— Армию надо было создавать
— Армия, конечно, нужна. Только вот где она была —  ваша армия в 41-м году?
— Эта сволочь меня обманула.
— Ай-яй-яй, какой нехороший человек. Вот и пиши с ним договоры.
— Всё равно армия войну выиграла.
— Народ у вас особенный —  вот что я вам скажу. Непостижимый народ! Впрочем, армия всё-таки себя позже показала. Совершила победоносные операции в Венгрии, потом в Чехословакии.
-    С чего это? Они же наши.
— Да, знаете, у них какие-то свои взгляды на развитие появились…
— Я это предвидел. Ренегаты!
— Хотели было Польше помочь, но там славный генерал попался, предпочёл своими силами справиться. Настоящий патриот!.. В Афганистане, правда, совсем ваша армия скисла. Но это американцы вам напакостили. Я говорил Бушу —  надо помогать в вашей справедливой борьбе против муджахедов, тогда тем было бы не до близнецов —  не послушался. Им бы лишь вам палки в колёса ставить. Очень неумные люди…
— Не понимаю, чего ты говоришь.
— Простите, это я так…, увлёкся. Вот вы всё советских писателей читаете, а лучше почитали бы Нострадамуса. Весьма одарённый человек, хоть и путаник изрядный… Хорошо, а что вы сегодня ели, когда изволили проснуться?
— Ел? Ел что-то, не помню, почему спрашиваешь?
— Досыта ели?
— Почему спрашиваешь?
— А вы не пробовали несколько дней не есть, а потом баланды лагерной откушать. Может у вас после такой пищи ещё больше вдохновения будет в Вашей работе? —вошедший кивнул на красный карандаш.
Сидящий злобно сопит.
— Я вижу, вы поняли, к чему я веду? Это, конечно, не моё дело, но, мне кажется, что для того, чтобы люди усердно работали, их нужно сначала накормить и обласкать. И ваша индустриализация скорее бы пошла. Простите, но это всё-таки было ужасно глупо —морить людей голодом. Вы —  странная личность, всё делаете наоборот, вопреки здравому смыслу. Плоды вашей индустриализации будут долго ещё ржаветь, вызывая неодумение потомков.  Правда, ваши потомки всё равно очень вас хвалить будут. Признают лучшим менеджером 20-го века. Управляющим, значит. Я, пожалуй, с ними согласен. Назначить бы вас управляющим в большой гастроном. Вы бы немедленно завели вооружённую охрану, обнесли бы магазин колючей проволокой и отвели бы специальное помещение для экзекуции посетителей. Об ассортименте я уж не говорю… Ну, вот вы сами говорите —  мерзавцы, а где же  порядочные люди —  нет их, —  фью!
— Это были враги.
— Вот это и есть ваша очередная глупость. Умные и порядочные люди всегда наивны, и уж вы-то их вполне могли обвести вокруг пальца… Вы —  великолепный актёр и демагог, у вас этого не отнимешь. И работали бы они на вас как миленькие. Даже ваши последователи это понимали.
Воцарилась пауза.
— Ну, ладно, враги так враги, тем более, что они, действительно, вас не полюбили бы. Развели бы всякую гниль в государстве, болтали, а то, чего доброго, вас бы поругивали. Понимаю… Позвольте вас тогда спросить, с какой целью вы уконтрапупили, так сказать, плеяду, —  революционеров. Разве они вам не в помощь? Преданные делу люди.
— А,… эти. Да что толку с них было, совались всюду, и то им не так, и это…
— Боялись их?
Сидящий отвечает с презрением:
— Да кто их боится? Не нужны они, вот и всё.
— Стало быть, если не нужны, так и в расход? Мавр сделал своё дело… Это мне нравится, сочувствия к ним я тоже не испытываю. Сидят они в одной сковородке (пока без вас и Чавеса) и Ленин всё время кричит; 'это архинесправедливо! Уберите от меня этих говнюков!'  Это метафора, конечно. А всё же про революционеров… Всё таки, мне кажется, вы их боялись. Среди них попадались очень, очень решительные люди. Могли бы вас,… —  он покрутил пальцем вокруг шеи, —  ну, не сердитесь не сердитесь. Ну, а эти… —  ваши военные —  тоже враги?
— Предатели, шпионы!
— Ну, полноте, мы же здесь одни, и никто нас не подслушивает. Откройте мне загадку —  за что вы их так?
— Заговорщики!
— Вы понимаете, мне не нужно ни с какой стати вам… очки втирать, —  вошедший понизил голос, —  открою Вам тайну —  они не были заговорщиками. Очень были лояльные люди —  за вами в огонь пошли бы. И ведь какие профессионалы —  деревню окружить —  раз, раздолбать её артиллерией —  два, любо-дорого было смотреть. Одни трубы потом торчат. И правильно —  что это мужичьё понимает в построении социализма в одной отдельно взятой стране.  Воспитывать их надо. На них не напасёшься, хлеб, ситец да ложки им подвозить. А едят сколько?
— Всё равно я был прав. Какой расцвет культуры начался, какие учёные…
Вошедший подсказывает
— Поэты…
— Да на чёрта мне нужны эти поэты!
— Ну как же —  'я хочу, чтоб к штыку приравняли перо…'. Какая мысль! Там дальше и про вас что-то…
— Чушь всё это! Книги должны воспитывать людей, а этот крикун больше вредил.
— Как? Лучший, талантливейший —  вот те на! А это, простите,…  не вы его случайно?
— Да нет, сам он. Но это удачно получилось. Ненадёжный был человек.
— А Мандельштама вы?
— Не угадал. Этого пасквилянта тоже не я. Товарищи за меня обиделись. Я им сказал: мне в это дело неудобно входить, так что поступайте, как вам ваша совесть подскажет.
— Чуткие у вас товарищи. Ну ладно, продолжим о литературе —  вошедший загибает пальцы, —  'Цемент', 'Как закалялась сталь', 'Молодая гвардия'…
Сидящий раздражённо поморщился.
— '…Эта штука будет посильней, чем 'Фауст' Гёте…'.
— Это я про Горького сказал.
— Взгляды на этого писателя у нас с вами немножко расходятся, ну что ж… это бывает…
— Я открыл школы, университеты, куда трудящаяся молодёжь валом валила.
— Это очень хорошо. Жалко только, что туда не валили ещё и люди самим своим рождением предназначенные туда валить. Этот ваш так называемый классовый подход ещё одна глупость, которая очень дорого вам обошлась. Мне, конечно, всё равно, но, как вы выражаетесь – объективно – вся ваша индустриализация и колхозы, и вообще всё, что вы делали, не стоит жизни одного Флоренского. Один он мог бы воспитать целые поколения молодых людей.
— Чтобы они потом начали трепаться?
— Экий вы робкий. Вот и ваши последователи почему-то очень беспокоились на этот счёт. Какие средства тратились на чепуху! За писателями подсматривали. Радио глушили. Поэтов судили, – ну скажите, за что судить поэтов? Это вы виноваты, между прочим. Они же за вами как утята за уткой в пруду двигались — смотреть было смешно. И, знаете что? Это всё от их бездарности. Я бы сказал, что после вашей смерти…
Усы злобно зашевелились
— Помилуйте, вы же материалист, уж не думаете ли вы, что будете жить вечно, да… после вашей смерти основной направляющей и руководящей силой 20-века окажется сверхъестественная бездарность ваших последователей. Вы бы посмотрели на них —  их же невозможно отличать друг от друга, несмотря на многочисленные портреты. Какие-то стёртые лица, как… старые писсуары на свалке, право.
Вошедший прищуривается на сидящего:
— Вот вы, как говорится,  имидж себе сумели создать… Усы, взгляд… ну, не прямо сейчас,… а на портретах —  неплохо смотритесь. Хвалю! Как актёр, вы этому клоуну германскому сто очков вперёд дадите. Посмотрите на него. Шутовские усики, чёлочка какая-то сутенёрская, а манеры —  что за манеры! Германский народ безмерно меня удивил, очень дурной вкус проявил в деле с Гитлером. Я говорю о вкусе, потому что они сами пригласили этого шута горохового. Недавно я с Гёте беседовал —  он в ужасе, жить, говорит, не хотелось —  так стыдно. У вас-то всё было по-честному —  вас История позвала. Не французы вы, как-никак.  Впрочем, что и с этих клемансо взять? Ограбили немцев в своё удовольствие, мстители народные. Хороший пример самой незамутнённой государственной глупости. А потом глазки закрыли, авось Гитлер с вами в первую очередь подерётся. Вон, какие угодья на востоке от населения очищаются. Впрочем, и трудненько было всё предвидеть. Не наполеоны, всё-таки. Посмотрели они, как вы собственное население крошите, и в ужас пришли —  что же он с нами-то сделает, когда до нас дело дойдёт? Самые умные подозревали, что кто бы ни победил — для них оба хуже. Но это ладно, думали,  —  лишь бы не сейчас. Ан —  нет, трусливых-то первых бьют. Помните, вы говорили: ' Придерживаясь позиции нейтралитета и ожидая своего часа, СССР будет оказывать помощь нынешней Германии, снабжая ее сырьем и продовольственными товарами… В этих условиях у нас будет много шансов остаться в стороне от конфликта, и мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну'. Я сам видел —  на границе немецкие солдаты от хохота валялись, когда 22-го июня к ним эшелоны с зерном один за другим ехали. Велено было пропускать. Вы никак не могли поверить, что Адольф —  такой нечестный человек, и даже хотели запретить войскам сопротивляться — шутка, мол, вышла. По человечески, вас можно понять —  на глазах рушились такие прекрасные планы. Ваш дружок всё-таки на вас пошёл —  тоже дурак, — Бисмарка не читал. Так хорошо договаривались: тебе —  Европа, мне —восток, Индия —  на радость англичанам, —  а там видно будет, —индустриализация подоспеет, и всё такое…  Полюбили вы его сердечно. И глупо сделали… Вообразили: 'Если Германия одержит победу, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы начать вооруженный конфликт с СССР по крайней мере в течение десяти лет. Это ваши рубаки вам такой план составили? Не могли с кем-нибудь поумней посоветоваться? Очень глупо.  Старая история о том, как дурак дурака обманул. В этом есть какая-то дьявольская (не к ночи будь сказано) закономерность: вверху оказываются неизменно совсем не умные люди. Может быть и вправду,  кухарки-то лучше?
Сидящий злобно на него смотрит.
— Это ты всё врёшь!
— Помилуйте, я же вас сейчас цитировал. Из вашей секретной речи 19 августа. Там ещё есть прелестное место: 'Позже все народы, попавшие под “защиту” победоносной Германии, также станут нашими союзниками. У нас будет широкое поле деятельности для развития мировой революции'. Вы —  настоящий кремлёвский мечтатель: мечтали, как начнёте освободительную войну, в результате которой ваша победоносная армия принесёт освобождение народам Европы вместе с бесплатным приложением —  установлением самого прогрессивного в истории человечества строя. Совсем уж интересно, что в оказании содействия предсказанному Марксом историческому процессу прогрессивные силы, вероятно, объединились бы с полупрогрессивными фейхтвангерами и совсем не прогрессивными де-голлями. Победоносное завершение революционной войны наверняка завершилось бы полной ликвидацией полу — и совсем непрогрессивных сил и тщательной прополкой прогрессивных. Таким образом, ваш народ выполнил бы ещё одну историческую миссию. И вот всё сорвалось. У меня есть красивая американская книга: ' D-день. 24 часа, которые спасли мир'. Это о высадке в Нормандии. И впрямь, —спасли, только не от фашизма, а от исторического прогресса, причём воюя с вашим противником. Вот такие изыски.
Пришелец задумался, а потом добавил
 -  Впрочем, кто прошлое помянет, тому глаз вон. Они вас всё равно полюбили.  Черчилль от вас без ума. И ведь какие обязательные люди – стоило вам попросить, как они к вам после войны тьму ваших пленных направили на убой. Даже белогвардейцев присовокупили в припадке рвения. Согласитесь, приятно иметь дело с европейцами.
— Это всё бред!
— Может быть, может быть,… однако, признаюсь: я не мог себе отказать в удовольствии присутствовать и в Ялте и в Тегеране, да и на том вашем знаменитом августовском заседании…  Но не будем отклоняться на учёные разговоры. Вы человек авторитетный. Внешность, по крайней мере, на портретах, вы себе создали. Но меня вы интересуете не как модель. О чём это я? Ах —  ну да! Писатели… Если они что-нибудь стоящее и написали, то, уж никак не благодаря вам, а скорее —  вопреки, тайком. Согласитесь, что в основоположники ваши Фадеев с Фединым никак не тянут. Про Островского я уж не говорю. Толстого последнего я люблю, очень шустрый, — вошедший посмеялся, —  но, сами знаете, каков он был, а Горький —  ещё хуже, пожалуй, —  врал, путался, то любил Ленина, то не любил, народ то любил, то не любил, да и писал, прямо скажем… Впрочем, мир праху его! Так что о писателях, пожалуй, не будем. Вот университеты, учёные —  это ваша заслуга, не спорю. А что ваши учёные делали?
— Что учёные делают? Науку делают.
— Конечно, конечно, как вам не знать, вам —  корифею всех наук —  кстати, не протестовали, когда вас так величали?.. И в языкознанье знаете вы толк…
— Всем дуракам рот не зажмёшь.
— И опять вы врёте! По части зажимания ртов вы просто чемпион. И не только у дураков, даже преимущественно  не у дураков. Всё-таки, что делали учёные? Я никому не скажу, понимаю — государственная тайна, но всё же… Недавно я поговорил с одним очень милым офицером, —  погиб, к сожалению —  так он мне гордо сказал, что на подготовку к войне уходила не менее половины государственных денег. А может и поболее. Неужели, правда? Выходит, что ваши учёные в основном выдумывали всякие железки и жидкости для убийства.
— Наша наука конкурировала со всем миром!
— Понимаю. Недавно я из любопытства посидел на одном семинаре. Одно удовольствие было слушать, как ваши почти нобелевские лауреаты прикидывали, как можно зараз и побольше людей жизни лишить, а потом обгоревшие трупы утилизировать. И знаете, всё так солидно, с формулами, графиками… А крупных, так сказать —  мирных — достижений я как-то и не припомню. Впрочем, я не специалист…
Вошедший задумался, а потом прямо посмотрел на сидящего
— Скажите мне, зачем вам всё это было нужно?
— Что ты в понимаешь в современном мире?
— Ничего, право, ничего не понимаю. Да и трудненько понять. Мне всё кажется, что ваша армия, ГРУ, КГБ, ваши славные толстопузые генералы, разрабатывающие планы захвата Италии и Франции через Югославию, обожаемые Голливудом коварные и хитроумные разведчики с бронзовыми лицами, суперинтеллектуалы в науках и в инженерном деле, разорившие людей вконец на  бомбах, планетах и ракетах, составляли по-моему, не более чем вашу придворную лакейскую службу, созданную вами для расширения империи. Ваши последователи так вас и поняли, но они люди не масштабные и делали это будто спросонья, по инерции. Даже и удивлялись иногда, как всё это дело так лихо поставлено… На всякий случай соорудили себе, конечно, подземные дворцы Семирамиды с командными пультами, бабами и банями. Но поскольку можно было всё-таки 'и лично' погибнуть, мировая революция всё как-то откладывалась —  до лучших времён. Кишка у них была тонка для такого дела, вот что я вам скажу… Давайте сейчас вызовем, хоть бы и с того света и спросим напрямую одного из этих, из политбюро: 'Ну, на что тебе, дурак, нужна была мировая революция? ' Ведь он не ответит, а пустится в косноязычное враньё. Вряд ли кто из них достаточно умён, чтобы сказать правду типа: 'Так, понимаешь, все прочие виды соревнований мы просрали (извините), дак, хоть бы уж нас боялись, что-ли'.
Сидящий презрительно улыбнулся.
— Вот вам и вся холодная война. Любопытно, что ваш легкомысленный народ хорошо понял своих руководителей, и давно перестал испытывать какой-либо страх. Это американцы-паникёры всё бомбоубежища копали. Трудно представить себе пузатого маршала Малиновского, протискивающего в окно министерства обороны с воплями — 'американцы идут!' (что буквально сделал бедняга Форрестол). Видимо, ваш народ в глубине души верил, что инициатива зла принадлежит не мировому империализму, и не ему —  народу, а скорее его начальникам, несмотря на активно пропагандируемое учение об ужасах этого империализма. Этому вранью в загнивающий период не верил никто, а тем более —  создатели пропаганды, которых за безграничную продажность отпускали в строгой очерёдности в соблазнительно гниющий мир. Эти же мерзавцы потом шёпотом распространяли соблазны. Так что основанная вами пропаганда, талантливая, как всё советское, неустанно делала своё дело, в том смысле, что как только она что-то провозглашала, даже очень лояльные люди бессознательно склонялись к противоположной точке зрения. Кстати, о зле… Рейган (это актёр, вы его не знаете) как-то обозвал вашу страну 'империей зла'. Много насмешек выливалось на головы ваших старичков, и всё-то они, бедные, терпели, а библейского термина не перенесли и стали ругаться. Говорили, что даже до генерального… (забыл, как звали) дошло, что обозвали нехорошим словом. Благодаря этому, новый термин получил широкое освещение в прессе, и люди почувствовали, что определение, в общем, удачное… Можно вам ещё один вопрос задать? Для чего вы трудитесь? Цель есть какая-нибудь?
— Для создания государства трудящихся.
— Вы очень любите трудящихся?
— Демагогия!
— Не совсем демагогия. А какие вам трудящиеся по душе более всего? Не хотите отвечать? Я вам подскажу. Больше всего вы любите пролетариат! Верно?..  Молчите?.. Ну, хорошо, я всё-таки почитал ленинские и ваши писания —  вы все часто упоминаете именно пролетариат.  И что же вы сделали для пролетариата? Наверное, вы для пролетариата строили эти высокие, но, прямо скажем, безобразные дома.
— Эти дома были для руководства. Государство не может быть без руководящего звена.
— Ах, это для звена? Ну что ж, это разумно —  дать этому звену то, что можно в любое время отнять. Мысль не новая. Пролетариат ненадёжен, это уже и Ильич понял… нечего пролетариату жильё сооружать.  Сам-то он больше на всяких Челкашей, Сатиных да Шариковых полагался. Ваши последователи в пролетариат даже стрелять начали. Они очень хорошо ваш замысел со 'звеном' поняли и теперь-то уж у них отнять ничего невозможно —  уверяю вас, они всё устроили очень, очень обстоятельно. Так что, создание 'звена' из оставшегося после революционной зачистки материала было вашей очередной глупостью. Вы даже не представляете, какие у них споры началась. Не идеологические, правда, а гораздо более серьёзные, и очень горячие. Кое-кто даже из окон запорхал… Должен вас ещё больше огорчить —  ваше государство расчленится на части   без всяких войн, мирнейшим путём.
— Этого не может быть, ты врёшь.
— Прошу меня извинить, но это уже было —  твёрдо произнёс вошедший. —собрались где-то в лесу на шабаш ваши последователи, напились до чёртиков и нарезали себе вассальные княжества. Правда, им сильно помогла ещё одна компания пьяниц. Которая успешно путч имитировала.  После этого распад страны прошёл, как по нотам, и князьки разных национальностей осуществили свою заветную мечту: надолго сели на престолы. Империалисты даже рты разинули от удивления —  никак не ожидали, что так всё просто обернётся. Уникальная у вашей страны сложилась история (умом ведь Россию не понять!): почти без промедления она скакнула ненадолго из настоящего феодализма во что-то отдалённо напоминающее нормальное государство, потом сразу вернулась в коммунистический военный феодализм, а из него стремительно но плавно перешла в какой-то бесшабашный капитализм с президентом, сильно напоминающим самоназначенного монарха. Обрадую вас: счастливая бескровность событий была подготовлена именно вашими генетическими экспериментами. Всё-таки порядочную работу Россия задала будущим экономистам-теоретикам.  В вашей стране все учёные термины – либерализм, социализм, коммунизм, капитализм, демократия, прогресс как-то по-особому звучат, попросту чёрт-те что (извините) означают. Сказал же великий писатель: 'У нас, у русских, хоть дважды два – тоже четыре, но оно как-то бойчей выходит!'… И всё же вы можете гордиться: ваши соратники второй раз в 20-м веке доказали волю к победе и мудрость в преодолении трудностей, ни на минуту не забывая о бесперебойности доставки жизненных благ им лично. Правда, шаг назад в исторической формации оказался гораздо безболезненнее, чем шаг вперёд. Экономические пружины этого явления пока не выяснены. Компартия, наворовавшись, переродилась в буржуазию, или наворовавшиеся жулики переродились в компартию, истории пока неизвестно. Ленин бы ваш сказал: российский капитализм – это российский социализм минус партийные догмы. Теперь в России завелась полная демократия. Образованные люди провели, конечно, сравнительный анализ, и руководству больше по душе пришёлся латиноамериканский вариант. Очень динамичная система, надо сказать, —  хватай всё, что плохо лежит, если можешь, если не можешь сам хватать —  подбирай что падает с барского стола, а если и этого не можешь —  терпи. Вот и суди-ряди о закономерностях смены формаций… Наивные люди полагают, что Российская история последнего века двигалась по зигзагам. На самом деле, она прямолинейна, и её финальная стадия является прямым продолжением ваших… мероприятий. Иначе и быть не могло.
И вот что интересно: новый порядок, вылупившийся из вашего коммунизма, оказался ещё более безобразным. Произошло органическое сращивание бандитов и партийного руководства с так называемыми силами безопасности.  Надо признать, что отдельные талантливые люди сумели преодолеть тенденции партийно-бандитского легитимизма и тоже стали первостатейными жуликами. Все они вместе образовали элиту — аристократию нового типа, которая в отличие от никчемной  прежней аристократии не обременена ни знаниями, ни культурой и нимало не заботится не только о благе государства, но даже и о приличиях, полагая своей главной целью форменный грабёж страны. Такова диалектика развития. Маркс, скажу я вам по секрету, уже давно в психлечебнице лечится. Всё кричит —   'Недоучки! Жулики!' Его можно понять.
— Хватит про Маркса! Ты мне вот что скажи. Когда я умру?
— Не в моих правилах вмешиваться в частную жизнь. Но Вам я, так уж и быть, намекну: вас погубит еврейский вопрос… Не буду, пожалуй, вас больше утомлять. Подводя итоги, задам вам последний вопрос – кто вы всё же такой?
Сидящий долго молчит, вдруг слышится глухой подземный гул, окна дребезжат,  и на фоне этого шума низкий голос веско произносит:
  — Дурак.
  — Вы сказали… Ну что ж – прощайте.

 Сидящий открывает глаза. Оглядывается —  никого нет, бормочет:
— Какая-то чепуха снится… Ничего не помню…. Надо за здоровьем последить.
Задумывается, потирая лоб, смотрит на бумаги
—  Хрущёв,… что Хрущёв?… Да… евреи… Пора с этим что-то делать…
Звонит. Входит военный и начинает подозрительно принюхиваться. В это время сидящий оглядывается, видит открытое окно и цепенеет, потом говорит
— Это ты окно открыл?
— Никак нет!
— А кто же открыл?
— Я не знаю, ваше превосходительство
Сидящий свирепеет, силится что-то вспомнить, потом глаза его стекленеют, он вздрагивает  и машет рукой
— Ладно. Закрой окно и иди. Это я открыл.  Накурено.