Добавить

FERRUM.

FERRUM.

Водомерка, дергаными зигзагами, промчалась по озёрной глади. В нескольких сантиметрах от поверхности воды суетились и играли поблёскивающие в солнечных лучах мальки. Озеро было спокойно и величаво.
Глеб сидел на берегу, обхватив руками согнутые в коленях ноги и упершись в них подбородком. Он хотел стать таким же спокойным, как это озеро, но душевная боль сравнимая разве что с огнём, не давала достичь такого же равновесия. Ежесекундно в памяти всплывали недавние картины. Он идёт с сестрой Зоей домой. Они ждут припозднившегося троллейбуса, рядом  притормаживает автомобиль с дрожащими от громкой музыки стёклами. Из него выходят нетрезвые парни. Сколько их было, и что они говорили, он не помнит. Не обращая внимания на Глеба, они начинают приставать к Зое. Он что-то говорит им. В ответ в лицо брызгают из баллончика, сбивают с ног, бьют. Зоя кричит, её волокут в машину. Глеб бессилен что-либо сделать.
На следующий день Зою обнаруживают недалеко от элитного коттеджного посёлка. Её тело сплошная гематома, её не просто насиловали, над ней по-всякому глумились. На опознании тела отец, бывший военный, падает в обморок. Мать и Глеба в морг не пустили.
Следствие довольно быстро выходит на преступников. Ими оказываются сынки «не последних людей» в городе и очень влиятельных особ. «Дело» разваливают на глазах. Свидетелей событий на остановке, запугивают, несговорчивые пропадают. Суд принимает сторону обвиняемых. Зою называют проституткой и психически ненормальной самоубийцей. Подсудимых отпускают в зале суда под овации их родственников и друзей. Деньги и связи сделали своё дело. Родители Зои возмущены, им и Глебу угрожают расправой.
На грунтовой дороге идущей мимо озера, послышалось шуршание велосипедных шин. Глеб продолжал созерцать гладь озера, когда его окликнули:
— Здравствуй Глеб.
Он без интереса посмотрел на велосипедиста. Это был Иван Иванович, местный механик – золотые руки, переехавший сюда из мегаполиса лет десять назад.
— Здравствуйте, — ответил на приветствие Глеб.
— Я, конечно, всё понимаю, — сказал механик, слезая с велосипеда, — но также нельзя, Глеб. Что теперь поделаешь?
— Ничего, — произнёс он. – Дядь Вань, зла всегда так много было?
— Нет, не всегда. Когда его боятся оно начинает расти, матереть, становится сытым, большим и страшным.
— Я не смог её спасти. Я вообще ничего не смог сделать.
— Не вини себя. Да и нечего тут торчать одному, — сменил он тему. – Пойдём ко мне, помянем.
Иван Иванович шел, держа обшарпанный велосипед за руль, Глеб, шагал рядом. Они долгое время молчали.
— Говорят, что Вы раньше были доктором? – нарушил тишину Глеб.
— Хирургом экстра-класса, — грустно ответил он. – Прирождённым.
— А почему тут механиком работаете?
— Врачебная ошибка во время сложной операции, стоившая пациенту жизни. Увольнение, суд, конец карьеры, переезд. Зато нашёл себя в механике.

***
Они сидели за столом, потягивая брагу, ели огурцы и жареную курицу. На запах еды прибежал лохматый пёс Гришка, сел напротив них ожидая вкусненького. Глеб бросил ему кость. Пёс поймал её на лету и подошёл ближе к Глебу, виляя хвостом.
— Попрошайка, — улыбнулся Иван Иванович.
Глеб погладил пса по голове, ощутив под шерстью разошедшийся шов. Он раздвинул собачьи лохмы в стороны и увидел, как под кожей с торчащей по краям разорвавшейся нитью блестит металл.
— Это чего? – удивился он, разглядывая голову пса. – Железо?
— Пошел вон! – крикнул Иван Иванович на Гришку.
Пёс пулей выскочил во двор.
— Опять стервец кошек по кустам гонял, — разозлился он.
— У него в башке железка вроде была?
— Нет там ничего. Почудилось тебе.
— Я не настолько пьян, чтоб явного не видеть. Вы тут, чем занимаетесь?
Механик почесал затылок, шмыгнул носом и раздражённо толкнул в сторону тарелку с огурцами.
— Чтоб тебя, — сказал он хмуро. – Я, Глебушка, после того, как сюда переехал хирургию не забросил, а наоборот ещё больше на неё подналёг. Выяснил, что любую плоть можно перестраивать как угодно.
— И что?
— То, что я тебе сейчас расскажу, строго между нами.
— Можете на меня положиться.
— Год назад Гришку грузовик сшиб. Не на смерть, покалечил сильно. Ходить он не мог, только лежал и скулил. Решился я его прооперировать по-новому. Вживил кое-что, удалил всё повреждённое и заменил искусственным. Видишь, какой он теперь бодрячок. Только от больших нагрузок иногда шов на голове рвётся. Самое главное это то, что его сознание пришлось  записать в «копир» – моё изобретение, а после операции обратно в Гришку загрузить. Хочешь на машинку эту поглядеть?
— Конечно.
Посреди подвала, больше похожего на лабораторию сумасшедшего учёного из комиксов или алхимика, стоял чудного вида прибор. Он состоял из большого стеклянного шара наполненного чем-то вроде ртути, монитора, нескольких клавиатур и системных блоков с торчащими во все стороны проводами с тонкими иглами на концах.
— Сознание попадает сюда, — механик указал на шар, — с помощью игл и проводов. Через сложную систему электроники оно записывается, а точнее копируется.
— Так что ж Вы с этим в подвале сидите? Вам Нобелевскую дать надо.
— Меня за этот прибор убьют и под асфальт закатают. Это же без пяти минут вечное существование, бери да перезаписывайся куда угодно.
Через час они попрощались, и Глеб побрёл домой.

***
С момента их разговора прошло две недели. Глеб, продолжавший себя винить во всех грехах, решил поквитаться с убийцами Зои. Он напал на них, мало понимая на что идёт. Его с многочисленными ножевыми ранениями доставили в местную больницу. Состояние Глеба было катастрофическим, он умирал.
Когда, ближе к вечеру, все посетители больницы разошлись по домам, к реанимационному отделению подъехала тентованая «Газель».  Из неё вышел Иван Иванович, сунул несколько купюр подбежавшим санитарам и откинул тент. Услужливые санитары вытащили из кузова «копир» и осторожно занесли его в палату к лежавшему в коме Глебу. Настроив аппарат, механик воткнул все иглы с проводами в кожу головы парня, шар замерцал, жидкость внутри пошла пузырями. Через несколько минут Иван Иванович отключил устройство, санитары погрузили его обратно в машину, получив ещё денег за молчание. Он уехал, а утром Глеб скончался, не выходя из комы.

***
В ночь после похорон Глеба зарядил холодный дождь. Раздолбанные дороги превратились в реки грязи, по которым с большим трудом проходила техника. Кладбище подтопило.
Человек в армейской плащ-палатке и широкополой шляпе, с которой ручьями стекала дождевая вода, снял с плеча моток крепкой верёвки  и воткнул принесённую с собой лопату в могильный холм, под которым в сосновом гробу лежал Глеб. Он сбросил с могилы венки и множество цветов принесённых друзьями и знакомыми.
Лопата плотно входила в раскисшую землю, отворачивая широкие пласты. Единственный фонарь на столбе больше мешал, чем помогал, человека могли заметить. Показался оббитый сукном гроб. Вытащить его из заливаемой водой могилы не представлялось возможным. Пришлось срыть одну сторону ямы, обвязать гроб верёвкой и словно бурлак тащить его наверх.
Человек поддел крышку лопатой. Она отвалилась в сторону, открыв взору мёртвое тело. Человек немного постоял, разглядывая мертвеца, а потом бережно достал его оттуда, положив на склизкую землю. Он сбросил гроб обратно в могилу, зарыл его, приведя захоронение в прежний вид. Привязав лопату к спине, человек хотел поднять тело, как вдруг сквозь стену дождя заметил движение у могилы сестры Глеба. Над осевшим от сырости холмом покачивалась лёгкая туманная дымка. Человек замер, чуя неладное.
— Я не хотел никого тревожить, — сказал он в сторону дымки, когда она стала приближаться. – Ты маешься неотомщённая. Я сожалею. Много ли вас таких?
То тут, то там над могилами стали появляться всполохи тумана.
— Он нужен и мне, и вам, — продолжал человек. – Всем вам! Отдайте его, и возможно к вам придёт долгожданный покой.
Начавшие было окружать человека слабо светящиеся сгустки, остановились, и нехотя растворились в дожде.
— Спасибо, — сказал человек.
Он поднял тело Глеба на руки и тяжело зашагал к дыре в заборе, возле которой стояла тентованая «Газель».

***
Казалось, свет пробивался сквозь толстое матовое стекло. Звуки были далёкими, словно они пробивались через груду пуховых подушек. Появилось ощущение времени, оно медленно возобновляло отсчёт. Послышался шорох настраиваемого радиоприёмника, а за ним с трудом узнаваемая музыкальная композиция.
— А ну плюнь! – донеслось откуда-то сверху. – Совсем обнаглел! Нюх потерял что ли!? Гулять, гулять! Из-за тебя шов на бедре разошёлся! Канай отсюда, а то сейчас как тресну!
«Где я? – родилась мысль. – Я? А кто я?»
— И провод выдернул! Вот я тебе! – ругался кто-то. – Ну ка …
В мозг ударил поток воспоминаний: детство, юность, семья, любовь, ненависть, добро, зло, гнев, жизнь, смерь.
Он осознал себя. Его звали Глеб, и недавно он был убит, когда  попытался отомстить за сестру. Тело было, словно из камня, управлять им не хватало сил. Он хотел кричать, но не мог, а может, не умел. Мутный свет сфокусировался в изображение. Глеб лежал на операционном столе в подвале дома Иван Ивановича. Он посмотрел в сторону. Механик возился с окровавленными хирургическими инструментами. Заметив движение, он подошёл к Глебу.
— С днём рождения, если это так можно обозвать. Но по факту ты всё равно труп. Дыхания нет, пульса тоже, сердце заменено на насос, гоняющий искусственную плазму по пластиковым венам. Даже не знаю, как тебя теперь называть. Может киборг или зомби, а может живой мертвец? Я вбухал в тебя 77% высококачественного железа, Глеб. А железо по латыни – Ferrum. Как тебе такое прозвище? Если нравится – моргни.
Глеб зачем-то моргнул.
— Ну ладно, спи пока. Завтра много дел, — произнёс механик, выключая тумблер на небольшом устройстве от которого к Глебу тянулся кабель.
Наступила темнота и беспамятство.

***
— Сколько пальцев? – спросил Иван Иванович, показывая их Глебу. – Моргни.
Глеб моргнул.
— Молодец, жаль говорить не можешь. Позже что-нибудь попробую придумать. Так, подними руку. Отлично.
Глеб был прикреплён к стоящему вертикально листу ДСП, весь утыканный датчиками и проводами, уходившими к компьютеру. Вбежал Гришка, прыгнул под стол, выскочил обратно с костью в зубах и скрылся.
— Ах, гадёнышь! 
 Иван Иванович извлёк из-под стола корыто с человеческими костями, среди которых виднелся череп с остатками мяса.
— Это ты, — сказал он, демонстрируя Глебу содержимое корыта. – Твоя кожа слегка усохла, еле на новый скелет натянул. Местами пришлось добавить кожзам от троллейбусного сидения. А так ты вполне ничего….
Он вышел во двор и вернулся уже без корыта.
— Продолжим, пожалуй….
Шли дни, недели, месяцы. Механик продолжал совершенствовать новое тело Глеба. Он тренировал его, закачивал в мозг программы, справочники по медицине, руководства по подрывному делу и обращению с холодным и огнестрельным оружием, различные единоборства и виды борьбы, а так же художественную литературу на своё усмотрение и кучу других нужных файлов. Ночами он выпускал Глеба погулять возле дома, а иногда позволял встретить рассвет.

***
Глеб сидел за столом в подвале, а Иван Иванович подкручивал ему что-то в области лопаток гаечным ключом.  Глеб всё ещё не говорил, но зато мог писать на бумаге.
«Слышал, что после смерти многие видят свет и туннель, чувствуют полёт, — написал он. – Я этого не помню».
— Ещё бы, — ответил механик, с силой затягивая гайку. – Твоё изначальное сознание давно на небесах. В данный момент это его копия ещё до смерти. В реанимации снял.
«Зачем всё это»?
— Сам решай зачем. Хочешь, зарою тебя обратно? Бывают в жизни моменты, Глеб, когда нужно на что-то решиться. Моя врачебная ошибка не была случайной.
Он сел рядышком на стол.
— Лежал у нас «следак» один. Сдружились мы с ним. Сболтнул он как-то про известного человека, который имел слабость к несовершеннолетним мальчикам. Особенно ему нравилось брать их силой, чтоб кричали и плакали. Заводился он шибко от этого. Был он настолько влиятелен, что перечить ему было себе дороже, и чувствовал он вседозволенность. Сначала подбирали для него мальчишек на вокзалах и в ночлежках, а потом он и на домашних переключился. И вот узнаю я, что эта… эта… падаль на сына друга моего замахнулась. Прохода ему не давал, хотел сначала по обоюдному согласию договориться. Родителям деньги предлагал, а потом угрожать начал.
Если страх кормить, то он вырастает до гигантских размеров и уничтожает тебя. И они кормили…. Ну, в общем, от слов он перешёл к делу. Моего друга вместе с женой сильно избили на улице, пригрозив смертью, если мальчик к нему не придёт.
Кто уж дальше помог Бог или Дьявол, не знаю. Только внезапно этой сволочи, стало плохо, понадобилась срочная операция. Так он попал ко мне.
Лежит он на столе под наркозом, а я над ним со скальпелем склонился и думаю. Вылечу его – слава, деньги, почёт и популярность в высшем обществе, а нет – вся жизнь прахом. Тут я понял, что раньше спал и только сейчас проснулся. Ведь как потом эта семья жить будет, а я как? Положил я на клятву Гиппократа  и отправил мерзавца в преисподнюю. Мне терять нечего, я – одинокий.
Иван Иванович встал, подошёл к большому металлическому шкафу.
— Завтра ночью один из твоих оппонентов отмечает свой день рождения в самом дорогом ресторане города. В многоэтажном бизнес центре. Это закрытая вечеринка, там будут только свои,  а свои это не только друзья извращенцы. Понимаешь о чём я? Делай выводы Глеб…. Или ржавей здесь….
Он распахнул дверцы шкафа. Внутри было разнообразное холодное оружие, а так же двустволка и коробка с динамитными шашками. Глеб приблизился к шкафу, оглядел блестевшие в свете ламп клинки. Взял один из ножей в одну руку, а старенький, прошедший десятки сражений, палаш в другую. Взглянул на ружьё и кивнул механику.
— Хороший будет обрез, — сказал тот.

***
— Готов? – спросил Иван Иванович.
Глеб ещё раз проверил амуницию: ножи, палаш, обрез, патроны, динамит.
— Примерь это, — механик протянул ему кашемировое пальто до колен. – Слегка моль поела.
Глеб надел.
— В самый раз. И ещё вот это, для образа злодея.
Он одел ему на голову  широкополую шляпу, а на лицо сделанную из куска жести маску с прорезями для глаз и вертикальными щелями на месте рта.
— То, что надо. Пока сними, нарядишься перед самым началом, чтоб не напугать их случайно видом живого мертвеца, -  Иван Иванович ухмыльнулся. — Тебе пора идти сынок…. Лучше это сделать поздно, чем никогда.

***
Бывший хирург, а теперь механик, стоял во дворе дома в обступившей его ночной тьме. Он смотрел в сторону центра города. Ярко-красное зарево освещало низко нависшие тучи. Иногда оно конвульсировало жёлтыми вспышками. Высотка пылала до самой крыши, словно сноп сухой травы. По прилегающей к дому улице  пронеслись несколько пожарных машин и «скорая».  Город наполнялся воем сирен и дымом пожарища.
— Инферно, — произнёс механик.
Он постоял ещё немного, выкурил папиросу, зашёл в дом, зажёг свет в гостиной и вздрогнул от неожиданности. У распахнутого окна стоял Глеб в продырявленном и тлеющем пальто. Шляпа была прострелена, маска сильно помята. В руках он держал почерневший обрез и измазанный в крови пластиковый пакет. Глеб положил пакет на стол, из него вывалились отрезанные уши, некоторые были с дорогими серёжками.
Он подвинул к себе лист бумаги с карандашом и написал:
« Женщины кричали от ужаса предстоявшей расправы».
— Зоя тоже кричала, она тоже хотела жить. Но её жизнь они оценили в несколько похотливых желаний, — сказал механик, блеснув глазами.
«Мужчины бежали, давя детей, которых я не смел тронуть. Они ходили под себя от страха, прямо в свои шикарные костюмы. Только телохранители оказали недолгое сопротивление. Когда от взорванного динамита здание запылало, люди выпрыгивали с верхних этажей. Их мозги сейчас смывают с асфальта пожарные. Вот так…».
— К сожалению, Глеб, ты уничтожил следствие, а не причину.
Глеб вытряхнул из обреза стреляные гильзы, перезарядил.
«Где причина»?
— Пока не знаю, — ответил механик. – Садись за компьютер, смотри новости, читай, анализируй, ищи. А я пока займусь пополнением наших рядов. Завтра хоронят одного парня, к.м.с. по стрельбе из винтовки, отравился чем-то. Перелью в него твое сознание.
Он посмотрел на серёжки.
— И средства у нас имеются.

***
Прошло некоторое время, в течение коего по городам и весям расползлись слухи о неуязвимой и безжалостной группе полулюдей полу машин, которые огнём и мечем, пытаются искоренить поразившее общество безумие и скверну. Во главе её, якобы, стоит сумасшедший изобретатель, а его правая рука – Ferrum- человек, который не дышит.
Насилие, само того не осознавая породило тех, кто когда-нибудь вобьет последний гвоздь в крышку гроба его шестёрок и его самого.
2012.
 
 
 
 

 
 
 
 

Комментарии