Наш русский комбат.

   Одним октябрьским поздним вечером мне домой позвонила моя хорошая знакомая: сотрудница журнала «Mi Paraguay» Нанси Сальдивар.
  — Сергей, я знаю, что ты собираешь материалы о войне за Чако? – едва поздоровавшись, спросила она.
  — Да, эта тема мне очень интересна.Ты знаешь почему. Ведь большое количество моих соотечественников в 1932-1935 году помогли вам, парагвайцам, остоять свою независимость в войне против Боливии. – Подтвердил я.
  — Я хочу преподнести тебе сюрприз: пригласить на встречу с ветераном войны за Чако, который живёт в Турдере (город, расположенный в 19 километрах южнее Буэнос-Айреса). Дело в том, что редактор журнала уже договорился с этим человеком и посылает меня к нему взять  интервью. – Объяснила Нанси.
  — Вот это да! – невольно вырвалось у меня, — когда? Во сколько?
  — Завтра в одиннадцать мы должны быть у него дома.
  — Нанси, подожди, пожалуйста, чуточку. Я сейчас позвоню моему начальнику и попрошу  на завтра выходной.
 
  — Какой выходной, Сергей?! Завтра среда! Ты, что не знаешь… Ведь у нас людей не хватает! – возмутился мой начальник, Фернандо, нервно хрипя в трубку.
  — Вот так – всегда! – огорчился я, чувствуя, как резко портится  моё настроение.
   Мне пришлось передать Нанси по телефону длинный список интересующих меня вопросов, которые  она, по возможности, должна была задать ветерану войны за Чако.
  — Нанси, ты же опытная! Нанси, ты же умница… Ты же должна разговорить дедушку.  Такой случай предоставляется не часто. Кстати сколько ему лет? – стал я упрашивать Сальдивар.
  -  Девяносто шесть. Зовут его Еваристо Барейро Ривас.
  — Ничего себе,  девяносто шесть! – вслух восхитился я.
  — Так он ещё и самый младший из  девятнадцати ветеранов войны за Чако, проживающих в Буэнос-Айресе и его пригороде. Самому старшему исполнилось сто три года. – Объяснила Нанси.
 
   В ноябре 2011 года вышел очередной выпуск журнала «Mi Paraguay» («Мой Парагвай»), издающийся для многочисленной парагвайской общины, проживающей в аргентинской столице и её пригородах. В нём было опубликовано небольшое интервью Нанси Сальдивар с ветераном войны за Чако Еваристо Барейро Ривасом. Дело в том, что бывший парагвайский солдат из-за своего преклонного возраста многого не помнил. Некоторые воспоминания  о той войне,  которыми он делился с журналисткой, приводили его в сильное эмоциональное возбуждение… Через каждых пять минут Еваристо Барейро Ривас захлёбывался в рыданиях, затем, немного успокоившись, продолжал. Поэтому интервью получилось очень «скомканное» и сумбурное. Но самое главное, что Нанси Сальдивар, честно выполняя мою просьбу, расспросила ветерана о русских, сражавшихся в той войне в рядах парагвайской армии.
   Редактор журнала решил опубликовать только то, что ему показалось самым нужным и значительным. Поэтому  большая часть этого, на мой взгляд, очень интересного интервью на страницы журнала так не попала.
 
   Я же, на основании записей Нанси Сальдивар, решил, всё то, что рассказал ей Еварист Барейро Ривас, облечь в форму монолога ветерана.
 
   — Я, Еварист Барейро Ривас, родился в 1915 году в Сан Хуане Непомусено, департамент Каасапа. Меня мобилизовали на войну с Боливией в 1932 году, когда мне только исполнилось семнадцать лет.  В первое время у нас не было винтовок, а только мачете. Первым командиром нашего батальона был капитан, русский по национальности. Невысокого  роста, блондин. Даже не блондин, а скорее – рыжий. По-испански он говорил плохо, с очень сильным акцентом, а язык гуарани вообще не понимал.  Фамилия у нашего комбата была  такая трудная, что  я тогда её не мог запомнить, а сейчас и подавно. Когда же у нас появились винтовки, он всех нас, солдат его батальона, научил  не только хорошо стрелять, но и орудовать штыком. Мы все его очень уважали и называли «наш русский комбат» или, иногда, «наш капитан». После войны я его никогда не встречал. Кто-то мне рассказывал, что погиб наш комбат в боях за Нанаву в 1933 году. Жестокие сражения тогда происходили за этот форт.
   На этой войне, которая длилась три года, мы всё время страдали от жажды. Часто приходилось пить  собственную мочу и готовить из неё холодный мате-терере. Ведь огня нельзя было развести из-за боливийских самолётов, которые постоянно нас бомбили.
   На этой войне я был ранен в руку и ногу. Слава Богу, что пули не задели костей! Большое спасибо одному солдату, звали его Селестино, фамилию его я не помню.Он за мной, раненым, ухаживал   до тех пор, пока я на ноги не стал.
   Однажды, в сельве, я наткнулся на хижину. В ней я нашёл умирающего от тяжёлых ран нашего солдата. Я его спас. Делал настойку из коры дерева, которое у нас в Парагвае называют «ибараро», и поил раненого. Когда он выздоровел, я чувствовал себя счастливым.
   Боливии не выдержала трёх лет такой тяжёлой войны и запросила мира. Незадолго до капитуляции, боливийские солдаты сдавались нам в плен целыми частями. Однажды мы, нас было человек двадцать, захватили в плен триста боливийцев.
   После войны я переехал жить в Аргентину, в провинцию Мисьонес. А в Турдере живу уже семь лет. После смерти моей жены, я  переселился сюда к дочери.
   Говорили, что в нашей армии даже генералы были русские. Я не знаю… Помню только нашего  русского командира батальона. Отчаянной храбрости был человек. В атаки всегда ходил впереди нас, солдат. Погиб, говорят, наш русский комбат под Нанавой...
    Всё больше не могу… От воспоминаний тяжело мне. Я не хочу, а слёзы сами текут… Не могу больше говорить.Простите...