ДИКАЯ ИСТОРИЯ ДИКОГО МИРА -1.

ДИКАЯ ИСТОРИЯ ДИКОГО МИРА.

Часть первая.

«Всё, что случается,
случается вовремя».
(Китайская пословица)

Солнце медленно клонилось к закату, лес погружался в ночную дрёму. Припозднившаяся группа туристов собирала вещи после бурных выходных. Два, три часа быстрым шагом и они будут на оживлённой платной трассе, где поймав междугороднюю маршрутку, быстро доберутся до райцентра. Собрав манатки, затушив костёр, они двинулись к выходу из чащи. Чтобы выиграть время туристы решили срезать через берёзовую рощу. Пройдя по ней примерно с километр, наткнулись на старый, поросший мхом колодец.
Молодёжь склонилась над древним срубом, доверху наполненным кристально чистой водой.
— Ничёси, — произнёс кто-то из парней, — почти дно видно.
— Это местные сделали давным-давно, — ответил другой, – тут раньше деревня была на месте трассы. А тут родник, вот они на него колодец и вбухали.
— Откуда знаешь? – спросила девушка.
— Бабка рассказывала. Она рядом жила, в другой деревне. Тоже под трассу попали, всех в город вывезли.
Все начали фоткать колодец. Одна из девушек неожиданно спохватилась.
— Походу трубу где-то посеяла, — перепугалась она. – Наверное, когда через бревно перемахивали. Сбегаю, поищу. Я мигом.
С этими словами она галопом побежала к видневшемуся вдалеке массивному стволу перегораживающему тропу в рощу. Добравшись до места, скинула рюкзак, принялась тщательно обыскивать невысокую траву. Девушка отошла метров на пять в сторону и не видела, как кто-то бесшумный и незаметный подкрался к её ноше, осторожно открыл рюкзак, принявшись копаться в содержимом.
Наконец, девушка нашла заветную электронную приблуду. Отряхнула от налипшей травы, вытерла экран о штаны, облегчённо вздохнула, радуясь вернувшемуся счастью. Обернувшись, увидела разбросанные вокруг раскрытого рюкзака фантики от конфет, лежавших внутри. Девушка испуганно подошла к рюкзаку, оглянувшись, закрыла его, накинула на плечи.
Вдруг в ближайших кустах что-то еле слышно заворочалось. Девушка раздвинула ветви, с криком шарахнувшись назад. Оттуда на неё смотрели сосредоточенные глаза, выглядывавшие из грязной копны длинных чёрных волос. Тяжело дыша и спотыкаясь, она помчалась к заждавшимся её друзьям.
— Чего бежишь, глаза на полвосьмого?! – смеялись парни.
— Здесь кто-то есть! — сказала запыхавшаяся девушка, остановившись возле них. – В рюкзаке шарил, пока я трубу искала! Потом глаза видела!
— Чего? – переспросила другая девушка, — Какие глаза?
— Такие! — ответила та, показав руками что-то неопределённое.
Группа быстро двинулась по лесной тропе.
— Может чего напутала? – весело поинтересовался парень идущий ближе всех к ней. – Может это была мышка?
Остальные парни хохотнули.
— Я больше с вами никуда не пойду, — огрызнулась девушка. – А если и пойду, то только на танке.
Кто-то из парней хотел ещё пошутить, когда заметил позади движение между деревьев, кто-то явно шёл за ними. Веселье мигом улетучилось, походники прибавили ходу. Тем временем что-то бесшумное мелькало то с одной, то с другой стороны тропы, то сзади, а иногда впереди по ходу движения.
— Оно нас догоняет! – завизжала девушка.
Испуганные парни растерянно вертели головами, к такому раскладу они явно были не готовы. Неожиданно за стоявшим у тропы дубом показалась и исчезла чёрная шевелюра. Девушки в ужасе вскрикнули, один из парней споткнулся, растянувшись на влажной траве.
— Оно у меня все конфеты сожрало! — опомнилась девушка. – Вываливайте сладкое, может, отстанет!
Все, как по команде раскрыли рюкзаки, высыпая на тропу шоколад, сахар, конфеты и всё что сошло бы за сладости. Принеся жертву «лесному нечто», компания стремглав бросилась к трассе, не желая рассматривать как кто-то, довольно урча, поглощал оставленное угощение, разрывая фантики длинными заострёнными ногтями.
***
Раннее утро озарило солнечным светом несколько лесных построек. Дверь деревянного туалета со скрипом распахнулась, оттуда вышел Степан, недавно назначенный на должность лесника. Подтянул спадавшие штаны одной рукой, вторая была занята газетой недельной давности. Пробежался взглядом по статье под названием: «Туристы наткнулись на лешего сладкоежку».
— Кретины, — прокомментировал он новость, швырнув газету обратно в туалет. – Нажрутся самогону, а потом зайца за лешего принимают. Кретины.
Степан направился к дому, потрепав за ухо подбежавшего за лаской сторожевого пса. Поднявшись по крепко сколоченному крыльцу, скрылся за дверью, но через минуту появился в полном облачении лесника с «Сайгой» на плече и патронташем на поясе.
Бодро направился через двор, вышел за калитку, устремившись в лесную глушь. На крыльцо выскочила встревоженная жена Маша.
  — Стёпа! – крикнула она вдогонку, размахивая термосом и пакетом с бутербродами. – А поесть?!
— Потом! – отмахнулся Степан.
Маша, прекратив махать, осуждающе смотрит вслед супругу. Подзывает пса, вываливает бутерброды на землю. Довольный сторож с чавканьем приступает к уже привычному ритуалу.
Степан идёт по лесу, осматривая тропу, отплёвывается от прилипшей к лицу паутине, отгоняет рукой назойливых комаров да жирных слепней.
Через несколько минут хода натыкается на след крупного лося, присаживается перед ним на корточки, меряет пальцами. Достаёт компас, определяет в каком направлении прошёл сохатый. Извлекает из кармана записную книжку, записывает в неё координаты места и примерный размер животного, закончив, идёт дальше.
Поблуждав так некоторое время, он внезапно выходит на свежую вырубку. Несколько гектаров векового леса исчезли, будто и не было, лишь пни да пахучие опилки указывали на его недавнее существование.
Степан сел на пень, взял горсть опилок, вдохнул аромат уже мёртвого дерева. Чуть помедлив, достал записную книжку, записал время и место обнаружения незаконной вырубки. Чертыхнувшись, пошёл дальше, пиная сапогами горки опилок.
По узкой лесной дороге, сшибая кору с сосен, давя молодую поросль, пробуксовывая в затопленных ямах, ехал пустой тягач-лесовоз в сопровождении видавшего виды «УАЗика». Нежданно-негаданно путь преградили несколько сухих стволов. Машины останавливаются, из «УАЗика» выходит крупный рыжебородый мужчина в камуфляже – это Игорь по прозвищу Барбаросса. Своим почти пиратским видом он внушал уважение не только подчинённой ему шайке «черных лесорубов» промышлявшей кражей леса, но и любому заезжему громиле. Однако Степана это мало волновало, долг службы обязывал держать таких людей в постоянном напряжении.
Игорь вальяжно подошёл к неожиданному препятствию, осмотрел партизанский завал. Из кабины тягача высовывается Сергей, по совместительству лесоруб.
— Чего там?! – кричит Сергей продолжающему осмотр шефу.
— Сдаётся мне Серый, лесовик кучу навалил, — отвечает Игорь. – Не было отродясь, да вот прислали на нашу голову, честным людям кровь пить.
Из зарослей позади тягача выходит Степан с карабином наперевес. Мужчины замечают его, оборачиваются.
— Степанушка дорогой, — гостеприимно разводит руками Игорь, желая видимо заключить того в дружественные объятья.
— И тебе не хворать, Игорёк, — не обращая внимания на его позу, Степан хлопает рукой по водительской двери железного монстра.
— Как твоё ничего? – обращается он к Сергею.
— Твоими молитвами начальник, — приторно давит лыбу Серый, по-штатовски козыряя двумя пальцами.
— Что это ты из браконьеров в чёрные лесорубы подался? – спрашивает лесник. – Барыш больше?
— А то…, — не подумав отвечает Сергей, но тут же спохватывается, уловив вспыхнувший гневом взгляд Барбароссы. – Какое браконьерство? Какие лесорубы? Я простой водила. Куда прикажут туда и еду. Обижаете вашество….
— Выходит, злые языки наговаривают? – не унимается лесник, поигрывая оружием.
— Не то слово. Врут.
— Что это ты тут допросы-расспросы учиняешь, Степанушка? – с металлическими нотками в голосе поинтересовался Игорь.
— Работа у меня такая, смотреть да спрашивать, — Степан подходит к Игорю, меряя того взглядом.
Игорь отламывает от ближайшего куста ветку, нервно отрывает листья, бросая их себе под ноги.
— Вот что Стёпа, — начал он. – Серьёзные дядьки имеют виды на тебя. Хотят, чтоб отдохнул немного. На юга с женой смотался или ещё куда-нить. Все расходы берут на себя, любые расходы Степанушка. Главное на клевера не гадь.
Игорь гладит бороду, с прищуром смотря на Степана, тот поигрывает пальцем на предохранителе карабина.
— Не устал вроде как Игорёк, — отвечает лесник. – Рановато на пляжах тулово греть, чай не мажор патлатый. Так и передай дядькам.
Игорь бросает ставшую голой ветку на дорогу, наступает на неё ногой.
— Передам Степанушка, ой, передам. Не заработайся смотри, о тебе беспокоюсь. Лес он такой, вошёл и поминай, как звали. Не ровен час, мужики подслеповатые с сохатым перепутают, им семьи кормить надо, а не на подножном корме перебиваться.
По лицу Степана пробегает раздражение, смешанное с лёгким испугом и одновременно ненавистью. Игорь осторожно косится на дернувшееся в его сторону дуло «Сайги».
— Не дай бог, — говорит Степан, — увижу с ворованным лесом, всех под статью подведу.
Лесник перелезает через завал, медленно уходит по дороге, не обращая внимания на зло глядящих ему вслед лесорубов. Игорь дожидается, когда Степан скроется из виду, подходит к кабине.
— Прислали на нашу голову, — скалится Сергей, сплёвывая сквозь зубы.
— Решать с ним надо, — морщится Игорь.
***
Покосившиеся, темные от времени дома практически безлюдной деревни встречали забрызганный грязью внедорожник скрипом открытых настежь ставней, колышимых порывами ветра. Медленно и не смело выбирая дорогу между залитых водой колдобин, машина проползает мимо сгоревшей избы, затушенной недавним ливнем. Движется дальше, туда, где ещё теплится сельская жизнь, кудахчут куры, лает собака, мычит корова, фыркает сытый конь. Внедорожник застывает у единственного дома с застеклёнными окнами и посеревшей от времени тюлью. Выскочивший водитель, хлюпая и поскальзываясь в грязи, обегает машину, услужливо открывает дверь заднего ряда, помогая выбраться наружу мелкой чиновнице Анжеле Олеговне держащей в руке папку с бумагами. Придерживая её под локоть, водитель сопровождает важную даму в дом.
Давно отошедшая в прошлое старая деревенская обстановка встречает гостей запахом свежеиспечённого хлеба и хмурым взглядом иконы «Ярое око», поймав который гости на мгновение застывают в дверях, будто от окрика.
Хозяин дома, крепкий коренастый мужик Григорий приглаживает лопатообразную бороду, приглашая обоих к накрытому столу, на котором раскладывает нехитрые приборы жена Григория Ольга, ожидающая через три месяца прибавления семейства. Усевшись на самодельный стул, Анжела раскладывает на скатерти бумаги, рядом садится водитель.
— Опять? – кривиться Григорий. – Уж думал, отобедаем да поболтаем о делах земных, гости нынче редкость у нас.
— Гриша, — вздыхает Анжела. – Может, хватит упираться? Осталось подписать и жизнь кардинально улучшится.
Взгляд Григория становится тяжелее грозовой тучи, ему крайне неприятно такое начало беседы.
— Здесь отцы наши и деды похоронены. Кладбище почти на три версты растянулось. Испокон веков тут жили, ваших городов проклятых и в помине не было, а наши предки уже  быт налаживали, — отвечает он.
— Вспомнил тоже рождение галактики, — ухмыляется чиновница. – Времена изменились, кроме вас тут больше никого нет, а однушка в городе, поди, плохо. Горячая вода, лифт, ни медведей, ни кабанов, туалет в доме – мечта.
— А корову куда, кур? – вмешивается в спор Ольга.
— Кууур, – смеётся водитель.
Анжела недовольно смотрит на хохотуна, тот почтительно умолкает.
— Как можно так вот всё рушить? – возмущается Григорий.
— Жена твоя на шестом месяце. Где рожать думаете? Здесь? В лесу? А сад, школа, образование? – пытается объяснить выгоды цивилизации гостья.
Григорий в очередной раз приглаживает бороду.
— Образование ваше бесовское. Не ведёт оно к свету. Уткнётесь носами в экран и сидите, сутки напролёт жопы отращиваете, — парирует он.
Водитель заливается смехом, Анжела бьёт его ногой по голени, тот быстро замолкает, поднимается из-за стола, выходит из дома. Чиновница слегка наклоняется к Григорию, тихо произносит:
— Сгорит ваш дом, как та изба, шутить не будут. Тут деньги огромные замешаны….
— Только и знаете, деньги, деньги, деньги, — ворчит Григорий, взглянув на испуганную жену. – Прокляты вы ими до скончания времён.
— Это люди весьма серьёзные, — не унимается Анжела. – Платная трасса не хухры-мухры.
— А бердана на что? – огрызается Григорий. – Чай не стальные у них головы.
— А под суд, да по лагерям помотаться не хочешь? Дела так не решить, уезжайте ради бога.
Ольга тяжко вздыхает, придерживая живот, Григорий встаёт из-за стола.
— Вынудить хочешь? Не нужна нам ваша однушка Анжела Олеговна, — доводит он решение. – И мир ваш одержимый не нужен, варитесь в нём сами, ибо жизнь самим себе создали невыносимую.
Анжела с видимым раздражением собирает бумаги, поднимается, идёт к двери, но у самого выхода оборачивается.
— Дикий ты мужик Григорий, — говорит она. – В общем, я вас предупредила.
С этими словами выходит наружу. Увидав, что чиновница вышла из дома, водитель бросает в лужу только что раскуренную сигарету, услужливо открывает дверь. Она быстро садится на место, водитель прыгает за руль, и машина, швыряясь грязью из-под колёс, убирается восвояси.
Очередной деревенский вечер разрисовал закатное небо красными красками, как бы задавая направление будущим событиям.
Черный джип показался вначале просеки, через которую вела размытая недавним дождём дорога. Переваливаясь на ухабах и ныряя в лужи, машина приближалась к опустевшей деревне.
В салоне было накурено явно не табаком, сладковатый дымок нехотя выползал через приоткрытые окна, мешая комарью попасть внутрь. Бригадир боевого крыла небольшой областной группировки Герман и трое его подручных угрюмо пялились на однообразный пейзаж, проползавший за окнами. Доносившаяся из динамиков залихватская песня «Мама, я жулика люблю», не способствовала поднятию настроения. Всем хотелось в тёплую сауну или на худой конец в кафе, а не трястись в глуши на забрызганной грязью колымаге, но типа долг, типа гангстера, был типа, прежде всего.
— Гера, — подал голос один из братков, — на кой сдался тот мужик? Может ну его в баню?
— Контора платит, мы делаем, — отозвался бригадир. – Пока он тупит, деревню сносить не будут, а значит, строительство трассы задерживается, стало быть, неустойка и т.п.
— А в обход нельзя? – к разговору присоединился второй мордоворот.
— В обход дорого, через деревню сэкономит почти неделю времени и гору материала.
— В реале или на бумаге?
— В реале, а на бумаге нет, — пояснил Герман. – Кончайте скулить, приедем, дадим леща и назад. Как миленький свалит, главное бабу его беременную не напугайте своими харями, а то разрешиться в подол раньше времени.
Братки загоготали. Джип подъехал к дому, когда Григорий скидывал сено с телеги на сеновал.
— Здравствуй хозяин, — нарочито вежливо поздоровался Герман, когда бригада вывалилась из машины, бесцеремонно войдя во двор. – Бог в помощь.
— Благодарствую, — не прекращая кидать сено, ответил хозяин. – Кто будете?
— Мы от строительной компании, — объяснил бригадир, перебив собравшихся что-то сказать братков.
— Вселять приехали? – прекратив работу, спросил Григорий.
— Можно сказать и так. Ты б не ерепенился мужик, переезжал подобру-поздорову. Анжела разве не предупреждала?
— Родина моя тут. Отцы и деды лежат.
— Смотри сам радом не ляг, — огрызнулся один из быков.
— Родина…, — задумался Герман, почесав подбородок. – Нет у тебя её больше, продали. Асфальт здесь будет, трасса платная, заправки, кафе, стоянки, мотели со шлюхами.
Братки напряжённо взглянули в начавшееся меняться лицо хозяина последнего обитаемого дома на сотню километров, из мягко-дружелюбного, оно превращалось в безжалостно-свирепое.
— Мотели, — произнёс Григорий такими тоном, будто приговаривал кого-то к смертной казни. – Пшёл вон и холуёв своих не забудь.
Герман, недовольно вздохнув, кивает браткам, те, чуть помедлив, набрасываются на несговорчивую деревенщину. Григорий отбрасывает в сторону вилы и мощнейшим ударом в грудь сбивает с ног первого из ухарей. Тот отлетает на бригадира, упав вместе с ним на сырую землю. Второй нападавший падает рядом с ними, получив пушечный удар в голову, от которого временно теряет ориентацию в пространстве.
На непрошеных гостей, с диким лаем, бросается собака. Третий мордоворот, поняв, что рукоприкладством дело не закончится, выхватывает из-за пояса пистолет, двумя выстрелами уложив животное кинувшееся спасать хозяина. Устранив препятствие, наводит ствол на Григория. В это время раздается ружейный выстрел, это Ольга, услышав звуки борьбы, выскочила на крыльцо с ружьём и патронташем. Одно дуло двустволки дымиться, Ольга тяжело дышит, держа бригаду на прицеле. Браток роняет пистолет, падает, схватившись за живот, кряхтит, корчась от боли.
— Уходите, — говорит Ольга, наводя ружьё в голову Герману.
Григорий подбирает пистолет, наводит его на бандитов. Опешившие братки поднимаются на ноги, берут под руки раненого «героя», волокут к джипу.
— Всё могло быть иначе, — со злобой смотря на Ольгу, произносит Герман. – Но вы сделали свой выбор и теперь вам конец колхозники. Вас просто не будет.
Бригада спешно грузится в джип, автомобиль срывается с места, неся раненое тело в ближайшую больницу. Григорий плюёт им вслед, кладёт пистолет в карман штанов, подходит к жене, забирает у неё ружьё.
— Оставаться здесь теперича нельзя, — хмуро говорит муж. – Что-то будет. Ни тебя, ни дитё не пожалеют.
— Но ведь они первые, — искренне возмущается Ольга.
Григорий осторожно гладит её живот пальцами.
— Забудь про справедливость, она не для этого мира, — отвечает он.
Григорий раскладывает двустволку, вынимает стреляную гильзу, швырнув ту под ноги. Достаёт из патронташа патрон, вставляет в пустое дуло и, сложив оружие, идёт в сторону сарая, скрывшись за воротами. Оттуда раздаётся выстрел сменяемый предсмертным мычанием коровы, второй выстрел заставляет её навсегда замолчать.
Из сарая выходит расстроенный Григорий, бросает ружьё, вытирает взмокшие глаза рукавом.
— Не с руки нам с ней будет. Далече пойдём, — говорит он.
Ранним утром следующего дня у дома Григория стоит готовая к походу гружёная скарбом телега. Супруги выходят из дома, Ольга кладёт «Ярое око» между тюков. Они кланяются дому, Григорий берёт заранее подготовленный факел. Ольга поджигает его, чиркнув спичкой, муж швыряет факел через забор. Факел падает на облитую бензином стену дома, она вспыхивает, пламя быстро распространяется по брёвнам. Минута и жилище охвачено высоким огнём, перекидывающимся на ближайшие постройки. Заплаканная Ольга садится на телегу, муж берёт вожжи, идёт рядом, подгоняя коня.
Они вошли в лесную чащу, когда деревня уже пылала, заволакивая утреннее солнце чёрным дымом. Чета идёт всё глубже и глубже в лес, туда, где люди редкость, где закон пишется не хрустящими купюрами и мохнатыми связями, а острым когтем, крепким клыком, блестящей сталью, метким выстрелом и честным поединком, туда, где мир первозданен, где человек одно целое с Матерью Землёй.
Дни и ночи будет продолжаться исход, пока супруги не достигнут заветной цели. Это древний, скрытый в непроходимых дебрях охотничий сруб, заложенный прапрадедом Григория.
Тем временем на ещё дымящееся пепелище приезжает полицейский «козёл» в сопровождении уже двух чёрных джипов набитых жаждущими крови громилами. Но увидев, что ловить тут нечего, автомобили разворачиваются в обратный путь.
По прошествии нескольких дней, супруги выходят к поросшему мхом дому, кланяются старинной избушке. Довольная жена целует мужа в щёку, наконец-то бесы, посланные хозяевами проклятого мира, оставят их в покое.
***
Угрюмый Степан сидит за столом с лежащим напротив него начищенным карабином, чуть сбоку стоят несколько обойм и расставленный полукругом блестящие патроны. В центре полукруга дымится чашка горячего мятного чая. Степан берёт очередную обойму, протирает её измочаленной ветошью, вставляет ждущие своего часа патроны.
Через распахнутую дверь видна кухня, где Маша хлопочет у плиты, печёт заказанные мужем блины, почему-то прилипающие ко дну сковородки с назойливым постоянством. Это совсем не радует хозяйку. Неужели напортачила с рецептом теста?
Заполнив пышущими жаром уродцами тарелку, ставит другую, детскую с рисунком самолётика на дне, купленную по дешёвке на областном рынке. Поразмыслив, кладёт её на место, заменив такой же, но без рисунка.
— Опять с лесорубами бодался? – не оборачиваясь, спрашивает она мужа, пытаясь отодрать лопаткой очередное мучное недоразумение.
Степан прекращает вставлять патроны.
— С чего взяла? – интересуется он.
— Как с ними встретишься, так потом карабин надраиваешь, да патроны туда-сюда гоняешь. Совсем свихнулся на работе, лучше бы так в своё время о детях думал.
Степан раздражённо швыряет патрон на стол, по расписанию сейчас очередная промывка мозгов.
— Угомонись уже Маш, — закипает муж.
— Зачем женился на мне? Для чего? – повышает градус кипения супруга.
— В смысле для чего? Что за вопрос такой? Любовь была, чувства, мать их…. Или забыла?
— А где, так сказать, плоды этой мать её любви? – продолжает накалять обстановку Маша, кромсая очередной подгоревший блин. – Кто говорил, мол, куда торопишься? Ля-ля-ля. Потом, потом, рано ещё. И вот уже поздно, совсем поздно, не выносить.
— Снова-здорово, — хватается за голову Степан. – Ну, нужно же было хоть как-то устроиться, дом построить, работой обзавестись, хозяйством.
— Кто, позволь спросить, по этому дому бегать будет? Для кого всё? Кому оставим? Белкам, да хомякам? Скажи, что отцовства боялся!
— А вот и нет! – срывается Степан.
— А вот и да! – парирует супруга. – Боялся!
— Да иди ты…! — переходит на грубость муж.
Степан хватает патроны в охапку, пытается быстро вставить их в обойму, но те, почему, то не собираются в привычное место, а вываливаются из рук.
— Счетовод ежовый, — еле заметно улыбается Маша, радуясь, наконец получившемуся блину, который легко соскальзывает со сковородки в тарелку.
Степан откладывает обойму с непослушными семенами смерти, сидит неподвижно пару секунд, встаёт, направившись на кухню. Подходит к жене со спины, осторожно обнимает её за плечи.
— Может как-нибудь…. В общем, — бубнит он.
Тяжело вздохнув, Маша перекладывает очередной блин в тарелку.
— Надоели твои блины, — говорит Степан, опустив голову, — Пирогов испеки что ль, с чем-нибудь….
— На днях за ягодами собиралась. С ними сделаю, — отвечает она, тихо всхлипнув.
Окончательно расстроенный Степан, уходит обратно в комнату, разбираться, с отказывающимися заряжаться в обойму патронами.
***
Григорий едет на коне в сторону нового дома. В руке ружьё, на поясе охотничий нож с патронташем, крепкий кожаный сапог в стремени, у седла болтается пара выуженных из силков крупных зайцев. Впереди белеют какие-то несуразные ветви, лежащие в опавшей хвое. Григорий подъезжает поближе, присматривается к ним. Нет, это не ветви, это недавно обглоданные кости животного, скорее всего лосёнка, а вон и куски шкуры под сосной с  выступающими из земли, забрызганными почерневшей кровью корнями.
Григорий подцепляет мушкой одну из костей, внимательно изучает оставленные на ней следы зубов. Так и есть, волки, очень крупные волки. Но только откуда они тут? Насколько было известно Григорию, в этой местности они не водились. Пришлая стая не несёт ничего хорошего, как и пришлые люди. Григорий пришпоривает коня, пора домой.
Когда подъезжает к лесному жилицу, видит, как жена тащит на спине берестяной короб, доверху набитый белыми грибами. Ольга тяжело двигается, на восьмом месяце надо сидеть с прялкой, а не шастать в поисках грибов.
Григорий быстро подъезжает к радостно машущей ему рукой супруге, спрыгивает с коня, бросив ружьё в траву, снимает с неё короб.
— Ты что творишь то? – сходу ругает он жену. – Не ровен час, разрешишься. Куда рожать будешь, в грибы, хвою?
— За меня не переживай Гриша, я своё дело туго знаю. Когда надо, тогда рожу, — отвечает Ольга. – Хотела тебе супчика сварить и пирожков напечь, вот и пошла.
— Хотела она, — сердится Григорий, ведя жену к избушке. – Чтоб от дома ни ногой больше. Следы волчьи приметил, да не простые, огромные, раза в три больше обычного.
— Да откуда же им тут взяться? Сроду не было.
— Не было, а теперь есть. Может пожар с чащ выгнал али охотники.
— Уж осторожнее, — охает Ольга, садясь на крыльцо. – Оставь грибы, переберу тут, а ты лучше на поляну сходи, там кабаны опять загородку сломали того и гляди пожрут посадки ни картошки не увидим, ничего.
Григорий подбирает ружьё, заводит коня в небольшую, недавно построенную сараюшку, берёт инструмент с жердями, направившись на место аварии.
Часть загородки идущей по периметру большой поляны превращённой в огород, представляла жалкое зрелище. Похоже, кабаны устроили тут некислую разборку, во время которой сносили всё попадавшееся на пути. На ожесточённую схватку указывали капли крови на листьях и траве, вырванная клоками шерсть и вскопанная, будто бороной, земля.
Григорий принялся за работу, убрал поломанные жерди, стал ладить новые. Когда крепил последнюю жердь, до его слуха донёсся не то шёпот, не то шелест, шедший то сверху, то сразу со всех сторон. Григорий замер прислушиваясь к необычному звуку, шёпот-шелест повторился: «Берегись, берегись», — будто говорил кто-то невидимый.
Григорий завертел головой, стараясь найти источник звука, но ничего не обнаружил. Спина покрылась мурашками, а рука потянулась к прислонённому к ограде ружью. В это мгновение он услышал крик Ольги, она истерично звала мужа.
Схватив оружие, и на ходу взводя курки, Григорий со всех ног бросился на помощь. Жена сидела на крыльце, вокруг неё лежали грибы, выпавшие из опрокинутого короба.
— Ты слышал? – дрожащим голосом спросила она.
— Что слышал? – вопросом на вопрос ответил Григорий, прекрасно понимая, о чём идёт речь.
— Голос, — дрожа всем телом, произнесла Ольга.
— Это листья шелестят, — попробовал успокоить её муж. – Осина, наверное.
— Нет. Кто-то сказал, берегись.
Григорий сел рядом с супругой, обнял за плечи, прижал к себе, поцеловал в щёку.
— Прадед говорил, что тут самое доброе место, — сказал он. – Абы где мои предки дома не строят. Значит надёжно тут, крепко. Не стоит бояться голосов, тем более, если они предупреждают.
— Хорошо раз так, — произнесла Ольга. – Не буду бояться.
Весь этот и следующий день Григорий посвятил хозяйству: носил воду из протекавшего рядом ручья, колол дрова, работал на огороде, собирал мёд диких пчёл, а между делом они с Ольгой лакомились грибным супом и отварной зайчатиной. Постепенно странный шелест-шёпот стал забываться, ведь ничего не плохого происходило, жизнь налаживалась. Так прошёл месяц.
— Вот что, милая, — как-то сказал Григорий глядя на опустевший патронташ. – Надо бы по-тихому за патронами съездить, а то ни мяса не добыть, ни от хищника отбиться.
— До областного центра путь не близкий, — забеспокоилась Ольга.
— Туда нельзя, мало ли бесы нас высматривают. К Семёновне заскочу, у неё муж покойник охотником-промысловиком был, после себя чего только не оставил и патроны, и оружие всякое. Выменяю зарядов на кабанятинку и мёд, небось старая, одной картошкой питается.
— И то верно, Гриша. Сходи к ней. И ближе и не откажет она, — успокоилась Ольга.
— Ты Оля дома посиди до моего возвращения, — попросил муж.
Деревня, где обитала Семёновна, была не лучше той, где жил Григорий. Такие же обезлюдившие дворы, такая же мёртвая тишина, а ведь ещё совсем недавно по улицам на велосипедах гоняла разновозрастная ребятня, а на клубной дискотеке молодёжь дралась из-за какой-нибудь пышнотелой крали.
Григорий ехал на коне по поросшей бурьяном центральной улице. Мерно покачивались перемётные сумы набитые подарками для безотказной старушки. Вот и её изба, чистый двор с мелкой травкой, единственный на всю деревню деревянный «аист» над колодцем некогда изготовленный покойным мужем.
— Семёновна! – крикнул Григорий, подъехав к калитке. – Встречай гостя!
Только поднявшийся ветер ответил ему скрипом висевшего на «аисте» жестяного ведра. «Берегись, берегись», — зашептали кроны осин. «Берегись», — вторили берёзовые листья перебираемые порывом ветра. «Берегись», — предупреждал кто-то через дубовые ветви и еловую хвою.
Григорий снял с плеча двустволку, взвёл курки, спешился, привязав вдруг забеспокоившегося коня к забору. Бесшумно открыл калитку, прошёл во двор. Было странно, что никто из домашних животных не подал голоса, ни коза, ни куры, даже вездесущий пёс не вышел встречать гостя по своему обыкновению. Григорий взглянул в открытую настежь дверь сарая и обомлел. Он вошёл внутрь, еле сдерживая накатившие слёзы. Недалеко от двери вперемешку с рваным разноцветным тряпьём, лежали разнокалиберные кости, среди которых белел человеческий череп с рядом вставных железных зубов. В некогда сыром от крови жертв земляном полу чётко отпечатались огромные волчьи следы. Старушка встретила смерть вместе с любимыми козами. По-видимому, услышав их предсмертные стенания, хозяйка бросилась на помощь, но куда ей было справиться со стаей голодных волков. Теперь это были не просто волки, а людоеды, вкусившие человеческого мяса и это, делало их гораздо опасней.
Григорий собрал в мешок останки Семёновны, предав их земле на огороде между грядками картошки и моркови. Забрал из дома патроны и всё, что могло бы пригодиться семье отшельника. Навесив на все двери замки, отправился в обратный путь.
***
Хмурый Барбаросса топтался перед сидящим в кресле Германом, тот затушил сигарету в хрустальной пепельнице, стоявшей на журнальном столике. Босс закинул ногу на ногу, внимательно слушая рассказ Игоря о разговоре с лесником.
— Он либо дурак, либо идейный, — закончил доклад Игорь, пригладив рыжую бороду.
— Когда-то тут много таких было. Даже больше чем группировок, — сказал Герман, — но из всех уцелела только моя. А почему?
Игорь пожал плечами, мол, не знаю, да и пофиг мне.
— Потому что, — продолжил босс, — я вовремя понимал, когда надо сотрудничать, а когда «маслину» в лоб загнать.
— Во-во, точно, маслину, — обрадовался чему-то Игорь.
— Давай Игорёк так решим, если ещё раз тебя не послушает, то сам пойду побазарю. Может, не смотря на то, что ты мой родственник он тебя не уважает.
— Да я его! – вспыхнул Барбаросса.
— Рано! – осёк Герман. – Может мужик цену набивает? К тому же зачем нам лишняя кровь на руках и так не отмыться.
— Хорошо, — согласился Игорь. – Ещё раз попробую….
***
На поляне стоит тягач-лесовоз, «УАЗик» и трактор «Беларусь». Возле большого тракторного колеса в кучу свалены бензопилы, топоры, блестящие от частого использования стальные тросы. Вокруг Игоря скучковалась бригада чёрных лесорубов, он даёт указания, показывая рукой в сторону будущей вырубки.
— Короче мужики, валим отсюда и во-о-он до той горки. И смотрите, чтоб ствол к стволу, абы что не берите, заказчик привередливый, кедры ему подавай, дубы, да сосны мачтовые. Совсем желтуха узкоплёночная оборзела.
Лесорубы засмеялись, кто-то закивал в знак согласия с определением, некоторые закурили самокрутки с вонючей махоркой, но веселье было не долгим, на поляну выехал Степан верхом на лошади с карабином на плече.
— Вы что тут затеяли? – спросил лесник.
Напряжённое молчание не предвещает ничего хорошего, один из лесорубов незаметно для Степана потянулся за торчащим из-за пояса охотничьим ножом, но Игорь остановил его.
Степан слез с лошади, подошёл к Игорю.
— В чём дело Игорь? – обратился он к Барбароссе.
— Представляешь, идём за грибами, а тут такое безобразие, — нагло врёт бородач, — кто-то пилы с трактором бросил. Вот думаем в полицию отнести, может хозяин найдётся.
Среди лесорубов прокатывается лёгкий смешок. Сидящий в кабине лесовоза Сергей ухмыляется.
— Значит не ваше? – показно удивляется лесник.
— Представь себе Степанушка, — Игорь наклоняется к уху Степана. – Не будь идиотом, не тебе с нами тягаться. Назови сумму и не лезь, себе дороже.
Степан напряженно смотрит ему в глаза, потом ничего не говоря подходит к лесовозу.
— Ну, раз не ваше, — с этими словами приставляет дуло карабина к бензобаку, нажав на курок.
Игорь с лесорубами вздрагивают, сидевший в кабине Сергей пулей вылетает наружу, рухнув на землю и закрыв голову руками. Однако вместо выстрела раздаётся щелчок, оружие не заряжено.
— Собирайте манатки и канайте отсюда, — недобро говорит Степан, досылая патрон в патронник. – Это было последнее предупреждение.
Степан садится на лошадь, спокойно удаляется с места несостоявшейся вырубки.
Ближе к вечеру Степан вернулся домой. За накрытым к ужину столом его встретила Маша, и Герман, у ног которого стояла спортивная сумка.
— А вот и хозяин, — от души улыбнулся Герман, поднявшись и пожав руку опешившему Степану.
Не каждый день встретишь в собственном доме главаря местного ОПГ. После кровавых разборок последних лет выжила только бригада Германа, умудрившись уничтожить всех конкурентов в лесном бизнесе. Несмотря на то, что она понесла серьёзные потери, и за это время сменилось несколько составов боевиков, Герман смог возродить её «поставив под ружьё» остатки беспредельщиков из разных группировок, отчаявшихся безработных работяг с разорившейся лесопилки и юнцов из районного ПТУ. Теперь за босса, давшего шанс кому-то выжить, а кому-то подняться, новоиспечённая братва была готова четвертовать кого угодно.
— Ждём, ждем тебя, а ты всё работаешь, — с притворной радостью, за которой чувствовалось явное напряжение, сказала жена.
— Машенька, — ласково обратился к ней Герман, — погуляй пару минуток, мы пока с твоим мужем кое-чего обсудим.
Маша вышла из дома, испуганно взглянув на Степана. Когда за ней захлопнулась дверь, Степан уселся напротив Германа.
— Что же мы обсудим? – поинтересовался Степан, прислонив карабин к ножке стола.
— Начнём с хорошего, — вновь улыбнулся гость.
Герман расстегнул сумку, в которой лежали пачки тысячных купюр стянутых разноцветными резинками.
— Бери, сколько хочешь, — сказал Герман. – Это наш взнос за твоё вступление в клуб любителей леса. В дальнейшем будешь ежемесячно получать от меня сумму, о которой мы сейчас договоримся. Основной твоей задачей будет сидеть дома тогда, когда попросят. Что может быть проще?
Степан не мог оторвать взгляда от таких денег. На них можно было купить новую «Ниву» взамен полусгнившей колымаги томящейся в гараже, приобрести мощный снегоход, а самое главное отправить жену на лечение от бесплодия. Но тогда нужно было продаться с потрохами, а это всегда плохо кончается, как для тех, кто продается, так и для тех, кто покупает.
— Деньги, — наконец произнёс Степан, подбирая дальнейшие слова.
— Они самые, Степанушка, — продолжал улыбаться Герман. – Ну, что, будем дружить?
— Деньги – проклятие человечества, — закончил фразу лесник. – Я не хочу быть проклятым и одержимым ими, как тебе подобные Герман. Уходи.
— Какие слова, ух, аж мурашки по рубашке…. Это окончательное решение? – улыбка пропала с лица босса.
— Уходи, — повторил Степан.
— Хорошо. Бог даст, свидимся, — жёстко произнёс покидающий жилище с не полегчавшей ношей босс лесного ОПГ.
В дом вбежала обеспокоенная Маша.
— О чём говорили? – спросила она. – Герман вышел мрачнее ночи.
— О дерьме, оно случается, — ответил муж, погладив «Сайгу». – За ягодами то для пирога пойдёшь?
Жена кивнула.
***
До избушки и горячего ужина оставалось примерно 5-7 километров. Быстро темнело или возможно так просто казалось терявшему терпение Григорию, он спешил к жене, боясь, что стая основательно перейдет на человечину, подкараулив её, когда та, к примеру, пойдёт на огород.
Внезапно конь поднялся на дыбы, чуть не сбросив седока. Животное застыло, как вкопанное, попятилось назад, собравшись бежать назад, но Григорий удержал его в повиновении. Впереди послышалось тявканье и еле слышный хруст мелких веточек под осторожными шагами хищников. Над деревьями с криком пронеслась встревоженная птичья стайка. Порыв ветра раскачал зашелестевшие листвой кроны, звуком своим нашептавших слово: «Беги-и-и-и».
Григорий саданул коня по бокам, тот, будто ожидая этого, рванул стрелой в сторону от засады, волки бросились в погоню. Григорий отпустил вожжи, предоставив коню выбирать путь, сам взвёл курки, обернулся, держась одной рукой за луку седла, и выстрелил в приближавшихся со скоростью реактивного истребителя ненормально больших волков. Заряд картечи вошёл аккурат в оскалившуюся пасть ближайшего монстра, превратив морду и кинжалоподобные зубы в кровавое месиво. Волка подкосило, он перевернулся через размозжённую выстрелом голову, отправившись в небытие.
Но к ужасу Григория, стая не только не испугалась выстрела, а наоборот прибавила ходу стараясь обойти жертву с флангов. Следующий выстрел угодил в волка прыгнувшего слева, картечь разворотила мощную грудную клетку людоеда, швырнув его об дерево. Чудом, не выпав из седла, Григорию удалось перезарядить ружьё, ухнувший дуплет оставил лежать среди корней тело преследователя уже практически кусавшего коня за икры.
«Осторожно», — зашелестело по кронам. Конь рванул влево, уворачиваясь от прыжка, волк лязгнулв зубами пустоту. Впереди показалась неширокая прогалина, конь выскочил на неё, припустив во весь опор, стая стала отставать, казалось вот-вот и они спасены, но неожиданно попавшаяся на пути кротовая нора круто изменила исход погони.
Правая передняя нога скользнула в предательскую дыру, громко хрустнула переламываемая пополам кость. Конь полетел кубарем выбросив седока из седла, как из катапульты. Григорий упал между развесистых дубов недалеко от ружья. Он попытался подняться, но не смог, левая ступня смотрела назад. Превозмогая ворвавшуюся в сознание боль, пополз к ружью, не обращая внимания на предсмертный хрип, доносившийся из перекушенного горла коня. Пока волки добивали раненное животное, Григорий смог добраться до оружия, перезарядить его, удобно расположив на вытянутой здоровой ноге.
Добив коня, четыре оставшихся волка повернули окровавленные морды в сторону, почти терявшего сознание от нестерпимой боли, человека. Их не интересовала конина или мясо какого-либо другого травоядного. После того, как они отведали сладковато-приторной человечины, только она привлекала внимание, манила, вызывала зависимость.
Григорий пытался определить вожака, что бы метким выстрелом обезглавить стаю, но в наступивших сумерках это ему никак не удавалось, волки выглядели одинаково и вели себя будто отражение друг друга.
— Да что вы за твари такие!? – крикнул Григорий, стреляя в ближайшего хищника.
Пуля пробила волчий череп навылет, забрызгав мозгами кору деревьев. Теперь их три. Очередной выстрел загнал пулю в сердце кровожадного гиганта. Два. Григорий разложил ружьё, вытряхнув гильзы, потянувшись к патронташу.
Будто догадавшись, что оружие пусто, волки ринулись в атаку. Григорий понял, он не успеет перезарядить и выхватив охотничий нож, висевший на поясе, всадив его по гарду в грудь прыгнувшего на него зверя. Агонизирующая туша придавила Григория, мешая двигаться и дышать, чем воспользовался уцелевший вожак. Он набросился на барахтающегося под мёртвым телом человека, стараясь впиться зубами в податливое горло, но тот вдруг полоснул его блестящим «когтем» по глазам. Волк, скуля, отскочил назад, чувствуя, как по серой шерсти стекает субстанция бывшая секунду назад левым глазом.
Боль переросла в гнев, гнев в отчаяние, вожак снова прыгнул. На этот раз ему удалось перекусить когтистую конечность опасной, но такой вкусной добычи. Человек заорал от боли и замолк, зубы сомкнулись на брызжущем кровью горле.
Звуки далёких ружейных выстрелов заставили Ольгу выйти из дома в сгущавшуюся ночную тьму, нехорошее предчувствие кольнуло сердце. Выстрелы смолкли, опустившаяся ночь наполнила чащу непонятным шевелением, странной активностью, незнакомыми звуками, заставившими её вернуться обратно в дом, заперев дверь на тяжёлый буковый засов.
Ни на следующее утро, ни позже, муж не вернулся. Несколько раз Ольга порывалась пойти в сторону ночной стрельбы, но не решалась, помня наказ Григория. Наконец собравшись с силами, оставив на столе, на всякий случай записку и прихватив трофейный бандитский пистолет с последними четырьмя патронами, она отправилась на поиски мужа.
Пройдя около пяти километров, Ольга потеряла направление, решив повернуть назад, когда в кронах деревьев послышался уже знакомый шелест. «Сюда, сюда», — будто звал её удалявшийся звук, — «Иди сюда». Совершенно не отдавая отчёт в своих действиях, Ольга последовала за шелестом, через несколько минут выйдя к месту ночной трагедии.
Днём позже она не могла вспомнить всех подробностей предыдущих суток, она вообще не понимала, как смогла прекратить истерику и не родить у трупа мужа, как добралась обратно за лопатой, как похоронила истерзанное тело супруга, воткнув в могильный холм, грубо сколоченный крест.
Ольга не верила, что смогла дотащить до избушки тяжеленные перемётные сумы вместе с ружьём и патронташем, как не верила, что несколько ночей подряд просидела с ружьём на крыльце в ожидании того, кто загрыз её любимого. Как звала его в надежде, что убийца придёт и получит предназначавшуюся ему порцию свинца, но он всё не приходил и не приходил. Ольга не знала, что одноглазый волк отлёживается в непроходимых дебрях, стараясь перебороть сжигавший тело лихорадочный жар заражения, полученный от удара ножом в глаз.
***
За компьютерным столом, перед монитором ПК сидит Герман, роется в чередующихся на экране счетах, таблицах и списках с находящимися напротив фамилий датами и суммами. На стул рядом с ним шлёпается Игорь, приглаживающий бороду.
— Упёртый твой Степанушка, — говорит Герман.
— Упёртый, — соглашается Барбаросса.
— Подождём недельку, другую, может, одумается, — предлагает босс.
— А коли нет? – спрашивает рыжебородый, рассматривая суммы на экране.
— Тогда, как обычно. Хотя не люблю я это.
— Всё будет, как скажешь Гера. Чего это? – Игорь кивает на монитор.
— Дни отгрузок, количество леса, имена посредников, адреса клиентов, суммы взяток, откаты, выплаты. Вся байда, — объясняет босс.
— Господи боже, это же палево, — спохватывается Игорь.
— Не палево, а подстраховка. Если кто подставить решит, так мы его потопим на раз.
— Хитрован, — смеётся Игорь в бороду. – И нас потопишь?
— Может и такое случится, — отвечает Герман.
Звонит сотовый, Герман берёт трубку.
— Да, — говорит он. – Сейчас выйду.
Отключает связь, обращаясь к Игорю:
— Посиди тут, ко мне сынок заехал. На пару минут выйду перетереть.
— Бореньке привет, — кивает Барбаросса.
Герман берёт из стенного сейфа пачку купюр, быстро уходит. Игорь продолжает пялиться в монитор, читает фамилии, адреса, разглядывает суммы, чешет макушку. Внезапно ему в голову приходит неожиданная крамольная мысль. Он открывает ящик стола, копается в канцелярских предметах, находит запечатанные в целлофан несколько нетронутых флешек, две обычного вида, две в виде фруктов и одну в виде коренного зуба. Пораскинув мозгами, он выбирает «пацанскую», ту, что в виде зуба, остальные швыряет обратно. Вставляет её в порт и, озираясь, быстро копирует всю заинтересовавшую его информацию с ноутбука.
— Потопит он, — цедит сквозь зубы Игорь. – А меня спросил?
Скопировав нужные файлы, прячет флешку в карман, довольный своей находчивостью.
Герман выходит из офиса на улицу, где его ожидает новенькая иномарка с двумя девушками внутри. Облокотившись на капот, стоит его великовозрастный сынок Борис, от которого еле заметно несёт спиртным.
— Здравствуй батя, — лезет обниматься отпрыск.
— Здравствуй, — холодно обнимает его Герман. – Ты что опять пьяный за рулём? – учуяв амбре, сердится отец.
— Да ладно, чё ты, — похлопывает тот его по плечу. – Забей.
— Как ты на институт?
— Хотя бы так, — улыбается Боря.
— Опять нужны деньги на шлюх и бухло? – спрашивает Герман.
— Пап…. На девушек и мороженное, — издевается Боря.
Лицо Германа багровеет, руки подрагивают, но он сдерживается от удара в ухмыляющуюся физиономию.
— Кто дела мои примет, если не дай бог что случится? Ты только кутишь, да бабки стреляешь, а они нелегко достаются. Видела бы мать, — костит его отец.
— Мать!? – взрывается Боря, выпучив глаза. – Мать? Не ты ли виноват в её смерти? Не она ли приняла на себя предназначавшиеся тебе пули?
— Это нелепая случайность, — закипает Герман. – Просто не вовремя, села в мою машину. Тогда собирался ехать без неё и чуть задержался, а она села. Но я отомстил, нашёл заказчика с исполнителем, и срезал им лица вот этими руками, — потряс он скрюченными пальцами перед возбуждённым сыном. – Даже за водилу отомстил, я ничего не оставляю безнаказанным.
— Да что ты, — продолжает злиться Боря, — а как же тот браток, которого беременная баба подстрелила? Жена мужика, что вы выселять приехали по заказу владельца трассы? Отомстил за него?
Глаза Германа наливаются кровью, если бы это был не его сын, то ближайшие леса пополнились бы ещё одной безымянной могилой.
— Та история совсем другое. Ты тогда вообще малец был, — почему-то начинает оправдываться Герман. — Мы не довезли его до больницы пару километров, а когда вернулись чтоб поквитаться их и след простыл. Потом целый год искали.
— Вот и не делай вид, что всё держишь под контролем, — внезапно успокаивается Боря, названный так в честь не совсем вменяемого руководителя некогда единой страны.
Герман достаёт из кармана пачку денег, бросает на капот и, не попрощавшись, уходит обратно в офис. Довольный отпрыск быстро подбирает купюры, садится в тачку и под нервозный смех перепуганных шмар уезжает проматывать «честно заработанные» средства.
Вернувшись, недовольный встречей, Герман ещё с полчаса копается в папках и таблицах, потом они с Игорем идут обедать в ближайшее кафе.
***
Маша привычным шагом идёт по лесу, часто наклоняется, собирая различные ягоды в объёмное лукошко, которое медленно, но верно наполняется больше чем наполовину. Незаметно выходит к незнакомому лесному ручью с кристально прозрачной водой, удивлённо осматривается. Как она раньше не знала о его существовании?
Маша присаживается у воды на пологом размокшем земляном берегу, ставит лукошко, умывается, пьёт лёгкую, как утренний воздух, воду. Что ж ещё пару горстей и пора домой. Маша поднимается, берёт ношу, неожиданно её внимание привлекает странный, гладкий отпечаток находившийся секунду назад под лукошком. Она вновь присаживается, чтобы внимательно изучить его.
Сначала глаза и разум отказываются воспринимать увиденное, но мгновение спустя они сдаются, предоставив хозяйке всю информацию. Крик удивления вырывается из её груди, женщина в изумлении садится на влажный берег. Ей становится душно, она расстёгивает ворот, обмакивает руку в холодную воду, протирает лоб. На земле отчётливо виден след босой ноги человека и не просто человека, а ребёнка. Несколько красных ягод падают из лукошка в ручей, уплывая по нему словно капли крови.
Маша находит ещё один след, наполовину смытый водой. Теперь направление, куда шёл ребёнок становится более понятным. Он направился вдоль ручья в самую гущу непроходимого леса. Внезапно нахлынувший дремавший где-то материнский инстинкт, жестким болевым приёмом расправляется с чувством самосохранения и страха. Маша, не раздумывая, идёт по следу неизвестно как сюда попавшего ребёнка.
 Однако очень быстро она теряет его. Побродив в отчаянии несколько часов, возвращается домой, решив пока ничего не говорить мужу, а самой разобраться в случившемся.
Пироги удались на славу, Степан в восторге так и сыплет похвалами о чем-то задумавшейся жене.
— Вот это я понимаю пирог, — улыбается он перемазанным черникой ртом, поминутно отхлёбывая горячий чай.
— В наших лесах человек выжить может? — задаёт странный вопрос Маша.
— Пару месяцев, — отвечает уплетающий очередной кусок пирога муж. – Были случаи. То турист заблудится, то грибник лоханётся.
— А дольше? – продолжает интересоваться Маша.
— Наверное, да, хотя тут бывалые охотники-промысловики дубу дают время от времени. Во всяком случае, нужна подготовка или большой опыт.
— Значить обычному человеку верная смерть?
— Сто пудов Маш. Если от холода да голода не загнётся, так зверь задерёт. Тут не Амазонские джунгли с кучей жратвы и вечным летом, тут абзац. А к чему вопросы такие?
— Пока по лесу бродила, подумала, если вдруг заблудиться каковы шансы, — отмазалась жена.
— Чем дальше, тем шансов меньше, — подводит итог Степан, — особенно зимой.
***
Грозовые тучи сгустили и без того потемневшее вечернее небо, в лесу стемнело раньше времени. Резкие порывы ветра били по верхушкам сосен, будто испытывая те на прочность. Первые крупные капли ударили по пологой деревянной крыше подёрнутой мхом. Маша подкинула полено в печь, а когда поднималась, придерживая живот, почувствовала, как внутри ребёнок с силой толкнул ногой. Прошёл почти месяц после гибели Григория, срок подходил, и двигаться было всё труднее.
Ольга поплелась к столу, на котором лежала полуразделанная тушка последнего зайца из некогда пойманных мужем в силки. Осталось разделить мясо на порции, что-то на суп, что-то добавить в кашу. Внезапно по ногам заструилась тёплая жидкость, время пришло. У Ольги закружилась голова, перехватило дыхание, она с трудом добралась до кровати, легла, приготовившись к родам.
Полный боли женский крик заглушил звуки начавшегося ливня, и только гром сейчас составлял ему конкуренцию. Притихший было лес, внезапно пришёл в движение, он будто вторил Ольге, отзываясь криками ночных тварей.
Метавшейся на кровати роженице чудилось, будто кто-то огромный ходил вокруг избушки, касаясь крыши, задевая бревенчатые углы, ухая в трубу. Казалось, будто чьи-то любопытные глаза подглядывают в окно, будто кто-то стучит в дверь, зовя её по имени, но вдруг видения прекратились, испугавшись шёпота, проникавшего сквозь дождевые потоки: «Не бойся, не бойся, ничего не бойся».
Откуда-то издалека послышался вой оклемавшегося, но ещё слабого после ранения, волка-одиночки. Он тоже чувствовал происходящее в избе, как и все жители дремучего леса, он тоже слышал шёпот-шелест и пока не рисковал подойти к дому.
— Господи помилуй! – кричит Ольга. – Господи помилуй!
Её крик прерывает заливистый детский плач. Обессиленная Ольга тянется к лежащему на столе ножу, неверным движением отсекает пуповину, укладывает затихшего младенца на грудь, завязывает пуповину в узел.
— Мальчик, — произносит она, на мгновение лишившись чувств, но тут же приходит в себя. – Мальчик, — вновь повторяет она, укрыв сына скомканным одеялом.
«Спи, спи», — доносится сквозь ливень и раскаты грома, — «спи». Вымотавшаяся Ольга с новорождённым засыпают.
Прошло несколько месяцев, силки да ловушки на мелкое зверье расставленные Григорием продолжали приносить прокорм, Ольга регулярно осматривала и заряжала их. Лес давал грибы, ягоды и орехи в достаточном количестве, а небольшая речушка в часе пути от избушки снабжала рыбой, раками, мидиями.
Ольга выходит на сбор грибов вместе с ребёнком, завернув того в подвешенное покрывало на подобие индуистских слингов, а короб повесив на спину. Надо сделать как можно больше запасов на зиму. Раз в три дня Ольга оставляет младенца одного дома, а сама идёт на охоту на небольшие расстояния. Конечно сразу подстрелить лося или оленя не получается, но через некоторое время, истратив половину боезапаса она умудряется завалить крупного сохатого, расслабленно поедавшего сочную траву. Разрубив тушу топором, она в несколько заходов притаскивает её домой, где засаливает на зиму. Худо-бедно справляется со ставшим теперь огромным огородом. При очередном налёте кабанов ей удается застрелить самку, вот и ещё запас на зиму. Постепенно Ольга приспосабливается к жизни без Григория, становится выносливее и сильнее.
Так прошло два года, первые шаги ребёнка уже в прошлом. Патроны к ружью и к трофейному бандитскому пистолету давно закончились, теперь вся надежда на ловушки, дротики, гарпун и примитивную удочку. Мальчик подрос, он старается по мере сил и понимания помогать матери, но всё больше играет, гоняется за бабочками, да жуками.
Однажды перебирая грибы, Ольге становится плохо, она заваливается на бок, тяжело кашляя, сын пытается помочь матери, но не знает как. Приступ кашля отпускает её, но чем дальше, тем чаше это происходит, а большие тёмные круги под глазами не сулят ничего хорошего.
Идут года. Несмотря на всё ухудшающееся состояние, Ольга продолжает воспитывать сына и учить его премудростям жизни в лесу. Гарпунами с вырезанными из лосиной кости наконечниками они бьют сомов, ловят рыбу по мельче на удочку, добивают дубинами попавшую в силки живность. Дротиками с остриями из домашних ножей с расположенными у них утяжелениями и оперением на противоположном конце, убивают небольших животных на расстоянии до пятидесяти метров. Ольга старается не обращать внимания на прогрессирующую болезнь, она отдаёт все силы и внимание сыну, готовя его к неизбежному.
Однажды они рвут спелые, крупные орехи, собирают малину, где каждую вторую ягоду мальчик кладёт в рот. Неожиданно он застывает на месте, с интересом уставившись на крону большого тополя.
— Что встал? – спрашивает Ольга.
— Там, — отвечает мальчик, указывая пальцем на листья.
— Что там? – мать хватается за привязанный за спиной дротик, готовая убить любого покусившегося на её дитя.
Мальчик ведёт пальцем от тополя по кронам соседних деревьев, будто отслеживая движение невидимого существа.
— Он там, — поясняет мальчик. – И там, — указывает в противоположную сторону. – И там, и там, и там, и там, — тычет он во все деревья подряд.
«Осторожней», — доносится откуда-то сверху, — «осторожней». Ольга хватает сына в охапку, тащит в бурелом, прислушивается к звукам леса.
Из-за деревьев появляются два охотника с ружьями за плечами, они идут, весело переговариваясь, смеясь, травя байки. Ольга прикладывает палец к губам.
— Тсссс, — шипит она. – Тихо.
Ольга присаживается на корточки, берёт лежащую ветку, рисует человека с торчащими изо рта клыками и большого зубастого волка облизывающего его руку.
— Плохо, — говорит Ольга. – Очень плохо.
Она берёт дротик, с силой вонзает его в изображение волка. Секунду стоит в замешательстве, а потом вонзает его в человека, провернув наконечник в земле. Семья провожает охотников настороженным взглядом.
Ольга сидит на крыльце, давясь от кашля, плетёт корзину. Сын приносит два увесистых красивых камня найденных у ручья, хвастается находкой.
— Смотри, — говорит Ольга, беря у него камни.
Она бьёт один о другой несколько раз, на свет рождается небольшой, но очень острый кремниевый нож. Ольга обматывает приделанную деревянную рукоять обрывком тряпки, отдает малышу. Из куска лыка вяжет ножны, мальчик в восторге от подарка. Мать измождённо улыбается глядя на сына.
Прошло шесть лет с момента рождения мальчика. Несмотря на свой возраст, он достаточно хорошо впитал всё, чему учила мать. И вот теперь она истощённая лежит рядом с избушкой не в состоянии подняться на ноги, а он прикладывает все свои детские силы, чтоб затащить её внутрь дома, топча только что собранные грибы, вывалившиеся из раздавленной корзинки.
Мальчик тянет её то за руку, то за одежду, нечаянно срывает с шеи цепочку. Ольга просит сына наклониться к её губам.
— Ничего не бойся, — говорит она. – Никому не верь, не проси, даже если умираешь с голоду. Это мир проклят и его проклятие может лечь на тебя.
Ольга вздрагивает, замерев навеки, закрыв глаза и слегка приоткрыв рот. Поняв, что случилось, мальчик в отчаянии кричит на весь лес, распугивая птиц и животных. Ужас первых мгновений сменяется тоской замешанной на солёных слезах.
«Плачь, плачь», — доносится из крон деревьев, — «выплесни горе, но не бойся, не бойся, слушай».  Наплакавшись о боли в глазах, мальчик засыпает рядом  с телом матери, обняв ту за шею.
Толи сон, толи явь, уже не понять. «Она ушла», — шепчет голос, — «отпусти её». Надрываясь и кряхтя, мальчик откатывает тело подальше от дома, скинув в небольшой овражек, где неясно по чьей воле вдруг осыпавшиеся склоны поглощают её, утянув в недра лесной почвы. Он вбивает в рыхлую землю палку, вещает на неё цепочку матери, приносит с речки лилии, украсив ими последнее пристанище самого родного человека на Земле и вновь плачет навзрыд, раздирая глотку, слепя слезами глаза.
***
Ранним утром Маша стоит у берега ручья, где недавно обнаружила странные следы. Она вновь собралась за ягодами для понравившегося мужу пирога, только теперь менее придирчиво собирает лесные плоды, а больше времени проводит, бродя вдоль ручья. Не найдя следов решает идти вверх по течению так далеко, как только сможет. Солнце перевалило за полдень, когда она наткнулась на свежий, оставленный не больше получаса назад, след.
Маша решает прочесать ближайшие заросли, где практически сразу натыкается на сгнившие остатки изгороди, одичавший картофель с луком ростом по грудь взрослому человеку, сорняком разросшиеся измельчавшие огурцы. За давно не ухоженным лесным огородом виден слегка покосившийся дом, спрятавшийся в зарослях крапивы смешанной с молодыми ивами да берёзками. Его почти не видно среди зелёных дебрей и вполне можно принять за горку поросшую мхом и папоротником, если бы не частично обвалившаяся каменная труба.
Маша тихо крадётся по почти сровнявшимся с землёй грядкам, угадывая загрубевшие остатки теперь дикорастущей моркови, укропа, щавеля.
Дверь избушки завалена рухнувшим когда-то деревом, теперь вход внутрь осуществляется через окно, к которому протоптана еле заметная тропка. Маша прячется в густых кустах малины, с трепетом ожидая хозяина лесного домика, но он не спешит появиться. Она решает обойти строение, натолкнувшись на небольшой обвалившийся овраг. В самом его низу, среди груды сгнивших и свежих лилий, воткнута палка с висящей на ней потемневшей от времени женской цепочкой, очень похожей на её собственную.
Неожиданно из избушки доносится возня, Маша застывает на месте, прислушиваясь к шуму. Осторожно делает шаг к дому, шум прекращается, кто-то почуял её приближение. Она практически бесшумно подходит к окну, заглядывает внутрь. Вдруг в подоконник вцепляется маленькая грязная рука с кривыми, длинными, но очень крепкими ногтями. Слышно грозное рычание кого-то скрывающегося внутри тёмной постройки.
Маша испуганно отступает назад, однако уткнувшееся под кадык остриё костяного гарпуна заставляет остановиться. В окне показывается грязная голова, заросшая длинными, черными, спутавшимися волосами, спадающими на лицо, на коем злобно блестят хищные глаза, уставившиеся на Машину цепочку. На мгновение злоба исчезает, взгляд становится добрым и даже жалостливым, но тут же возвращается к спасительной в данных условиях агрессии.
Она медленно ставит на подоконник лукошко. Существо принюхивается к подарку, загребает свободной рукой горсть ягод, чавкая, поглощает неожиданное угощение. Хозяин запрыгивает на подоконник, продолжая держать Машу на острие. Это мальчик примерно десяти-двенадцати лет отроду, одетый в засаленную шкуру неизвестного животного, подпоясанную старым мужским ремнём с висящим на нём кремниевом ножом в берестяных ножнах.
Мальчик исподлобья косится на незваную гостью, переводя взгляд то на цепочку, но на остриё гарпуна, видимо раздумывая, а не прикончить ли её на месте.
— Не бойся меня, — шепчет Маша, опасаясь пошевелиться. – Это тебе. Ешь….
Мальчик запихивает в рот пригоршню ягод, вновь смотрит на цепочку.
— Кто? – вдруг произносит он.
— Маша, — отвечает гостья. – А ты кто?
Мальчик слегка ослабляет нажим гарпуна, отправляя в рот очередную порцию угощения.
— Откуда ты взялся? – продолжает расспрос Маша.
Мальчик молчит, поедая ягоды.
— Нравятся ягоды? Вкусно?
Мальчик убирает гарпун, прыгает внутрь дома вместе с лукошком, через секунду оно пустое вылетает обратно. Маша на ватных ногах подходит ближе, заглядывает внутрь, но ничего не видит из-за разницы освещения.
— Я – Маша, — продолжает она попытки наладить контакт. — Ты кто?
Из темноты показывается рука мальчика, перепачканная соком ягод, он указывает на лицо Маши.
— Кто? – вновь спрашивает он, втягивая раздувающимися ноздрями её запах.
— Маша, — повторяет она.
Мальчик выходит на свет, показывает гарпун, держа его двумя руками, потом бьёт древком плашмя себя в грудь.
— Ди, — произносит он.
— Дима? Денис? – пробует уточнить она.
— Ди, — вновь бьёт он себя в грудь. – Ди любит сладкое. Уходи. Ди не тронет.
Маша подбирает лукошко, пятится назад. Ди скрывается в темноте избушки.
— Можно приду завтра? – спрашивает взволнованная находкой женщина.
В ответ доносится недовольное рычание.
— Я принесу сладкое, много сладкого.
Рычание стихает.
— Ди любит сладкое, — доносится изнутри.
— Хорошо, хорошо, — произносит Маша. – Только ты никуда не уходи. Я принесу.
Маша оборачивается и сломя голову бежит домой. Ди сидит перед горкой высыпанных из лукошка ягод, ест их, рассматривает перепачканные руки. То, что вот так просто можно найти в плетёной корзинке такое количество ягод озадачило его. Когда-то очень давно, когда была жива мать, они вот так же приносили в избушку целые короба ягод и грибов, а теперь пришлая женщина угостила его почти такими же вкусностями.
Он дал ей уйти, хотя по всем правилам непроходимых дебрей должен был пронзить гарпуном. Почему он не сделал этого? Может потому, что у неё на шее была цепочка очень похожая на цепочку матери или может от неё пахло так же? Он не знает, но что-то неуловимое по-матерински нежное заставило отпустить её живую, наплевав на законы первобытных лесов. Возможно, сейчас жизнь делала крутой поворот, который навсегда изменит будущее не только его, но и всех с кем он столкнётся.
Ну, да хватит сентиментальностей, одними ягодами сыт не будешь, пора на охоту. Ди выбирается из дома и, пригнувшись, скрывается в лесной чаще.
Сегодняшний обход силков оказался на редкость удачным, угодивший в них заяц был тут же убит камнем. Привесив тушку косого к ремню, Ди отправился к речке, нужно брать пищу пока удача благоволит, потом она может легко отвернуться.
Ди стоит в небольшой заводи по пояс в воде, поднимает гарпун. Резко, с силой всаживает его между головой и туловищем, мирно плывущего по своим делам, небольшого сома. Трепещущая рыба летит на берег к недавно добытому зайцу. Сегодня очень хороший день, а начался он со встречи с женщиной, которая чем-то напомнила ему мать и только поэтому осталась жива, должно быть она несёт удачу.
Ди рвёт лилии и веточки земляники, чтобы вернувшись положить на могилу Ма, как он называет её. Спрятав добычу в доме, продолжает охоту. Высокая трава, праща с метким камнем добывают для него зазевавшегося енота и юркую куропатку. Сегодня самый лучший день, ведь уже навёрстана недельная норма, а Солнце ещё не село. Значит, действительно женщина Маша приносит удачу.
Улей с дикими пчёлами встретил Ди недовольным ворчанием, а грамотно брошенная дубина снесла его с ветви дуба, будет, чем полакомится вечерком. Но не тут-то было, пчёлы не хотят делиться сладостями, набросившись на метателя древесины, который крича, убегает восвояси. Ничего страшного, эту потерю легко компенсирует птичье гнездо с пятью свежими яйцами. Ди забирается на самую макушку тополя, где с аппетитом уминает находку.
Но в каждой бочке мёда может оказаться ложка дёгтя, в виде бредущего через угодья Ди охотника. Мальчик беззвучно крадётся за ним, прячась за деревьями. Это не глупые туристы, боящиеся любого треска, готовые выложить все вкусняшки даже без просьбы, это опасный хищник, который часто сначала стреляет, а потом думает.
Ди держит его на прицеле, собираясь поразить гарпуном в шею. Наконечник гарантированно перережет жизненно-важные артерии, без вариантов для жертвы, рука метателя набита и тверда. Однако в последний момент мальчик раздумывает убивать охотника, опустив гарпун, тихо уходит в противоположную сторону. Леший с ним, решает Ди, пусть гуляет. Охотник удаляется, не подозревая, что секунду назад находился на волосок от гибели. Сегодня очень удачный день, пусть человек вернётся к семье.
Солнце неуклонно садится за горизонт. Ди стоит на берегу болота, наблюдая за погружением светила в стоячую воду, уходящую вдаль до самого неба. Лес окрашивается в багровые тона, на небе появляются первые звёзды. Слышен крик сыча, перебиваемый дробью никак не угомоняющегося дятла. Последние лучи света тонут в непроходимых топях, пропуская тьму из глубин космоса. Темнеет. Глаза Ди начинают светиться жёлтым светом, позволяя ему вдеть в чернильно-чёрном мраке почти как днём.
***
За накрытым столом сидит Степан. С видом старорежимного купца пьёт чай из блюдца, закусывая пирогом. В большом, начищенном до блеска, медном самоваре отражается розетка с ягодным вареньем, полупустая сахарница с кубиками сахара, печенье, конфеты, блюдо с горячим пирогом. Откусив от пирога Степан, придирчиво разглядывает ягоды внутри.
— Что-то маловато в этот раз ягод? – выражает он претензию.
— Раз на раз не приходится, схожу ещё, — говорит Маша, опустив взгляд.
— Уже закончился? – кивает он на сахарницу. – Вроде недавно покупали? Да и конфет немного осталось.
— Чаёк пореже гоняй, — парирует жена, отрезая себе порцию обеднённого ягодами пирога.
Съев порцию, Степан отрезает следующий кусок. Маша наливает чай, косясь на мужа.
Утренняя роса ещё не сошла, а Маша уже сидит на корточках возле избушки, напротив неё точно так же сидит маленький дикарь. Маша раскрывает принесённую с собой спортивную сумку, вываливая оттуда продукты вперемешку с одеждой. Ди набрасывается на еду, ест всё подряд: котлеты с сахаром, хлеб с пирогом, печенье с яблоками запивает супом из банки, запихивает в рот конфеты с варёной курицей.
Пока он увлечён поглощением фантастически вкусной пищи, Маша осторожно подстригает ему ногти ножницами, пробует состричь непослушные волосы, но Ди отскакивает в сторону, рыча и скалясь.
Он позволяет Маше снять с себя задубевшую, провонявшую всеми видами запахов шкуру и надеть чистую, приятную, старую одежду Степана, ушитую, где только можно. Всё его тело в шрамах от веток и камней, когтей и зубов животных, следов болезней и укусов неизвестных женщине насекомых. Вот теперь, переоблачившись, он становится похож на человеческого ребёнка, а не на одичавшую двуногую особь.
Маша осторожно гладит Ди по голове, пока он увлечённо разглядывает её цепочку, перебирая в не по-детски заскорузлых руках.
Вечером, сидя на лавочке во дворе своего дома, Маша ощипывает самую жирную курицу, отловленную в курятнике. Она хочет побаловать найдёныша жаренным мясом с приправами. Степан, копающийся в двигателе полумёртвой «Нивы», внимательно наблюдает за чему-то улыбающейся женой. Странная смена её настроения и вдруг возникшее трепетное отношение к приготовлению неизвестно куда исчезающей пищи, насторожили бывалого охотника, как настораживает беспечного туриста свежий медвежий след в непроходимой глуши.
— Какая-то ты не такая в последнее время, — говорит Степан, поймав взгляд жены. – Пропадаешь в лесу целыми днями, а ни грибов толком, ни ягод нет.
Маша прекращает ощипывать курицу, вопросительно-испуганно смотрит на мужа.
— Так не сезон, — вдруг говорит она.
— Не сезон? – удивляется муж, отлично зная, что лесных даров сейчас через край. – Ну, не сезон, так не сезон, — делает он вид, что поверил.
Маша облегчённо вздыхает, продолжив работу.
Уже в который раз она идёт с набитой едой сумкой к избушке дикого мальчика и каждый раз они становятся всё ближе и ближе, а ей всё легче на душе, будто едет на встречу с любимым сыном, отправленным на время в летний лагерь. Но на этот раз встреча не будет такой как всегда, Степан, в полном вооружении идёт по её следу, заподозрив жену в измене, во встречах с тайным воздыхателем, избравшим его вотчину для любовных утех, кувырканий на тёплом мхе, обниманий с жаркими поцелуями под малиновым кустом.
Внутри избушки полутьма, пробитая солнечными зайчиками, проникающими через окна, играющими на ржавом отцовском ружье, стоящем в углу, да на треснувшей прялке матери. Ди спит на кровати устланной сухими пахучими травами, вздрагивает во сне, дёргает ногами, будто бежит, спасаясь от кого-то. Неожиданно посыпается, прислушавшись к лесным звукам, кто-то идёт. Совсем рядом раздаётся голос Маши.
— Ди-и-и, — зовёт она. – Ди-и-и.
Мальчик вскакивает с кровати, на четвереньках бежит к окну забыв прихватить оружие, стрелой выскакивает наружу. Ди бежит к Маше, изредка касаясь земли руками, подражая лесным животным. Они обнимаются, Маша гладит его по голове, целует в лоб, щёки, Ди прижимается к ней.
Маша снимает с плеча тяжёлую, набитую провизией сумку, достаёт жареную курицу, варёную говядину, блины, конфеты, сметану, различные вкусности. Ди с аппетитом поглощает всё подряд, ест блины, щедро обмакнув те в сметану измазав в ней всё лицо, мешает мясо с конфетами.
Вдруг Ди замирает, осторожно смотря за спину кормилице. Только что довольное лицо мальчика, искажается звериным оскалом, он рычит, вцепившись в землю крепкими пальцами, готовый к смертоносному прыжку. Маша оборачивается, резко встав. За орешником, в десятке метров от них стоит Степан с «Сайгой» наперевес. Его взгляд выражает ужас, смешанный с крайним удивлением, округлившиеся глаза вот-вот выпадут из орбит, палец нервно ёрзает по спусковому крючку.
Ди прыгает в сторону Степана, готовый впиться зубами в горло, тот рефлекторно вскидывает карабин, целясь в агрессивного зверёныша.
— Стёпа!!! – кричит напуганная Маша.
Ещё не долетев до земли, Ди резко меняет направление прыжка, уйдя с линии выстрела, кубарем укатившись в заросли папоротника, исчезнув в них без следа. Степан опускает оружие, не в силах что-либо произнести, произошедшее не укладывается в голове.
— Что уставился?! – кричит ему Маша, проходя мимо, направившись в сторону дома.
Оглушённый событием Степан идёт за ней, волоча карабин по траве, не обращая внимания на ветки, бьющие по лицу, на крапиву обжигающую руки.
— Какого хрена тут твориться!? – спрашивает он у удаляющейся жены.
— Не хочу с тобой разговаривать! – отвечает она, практически убегая.
Дома Степан, в который раз стучится в дверь комнаты, где забаррикадировалась жена.
— Открой сейчас же! – кричит он.
— Не открою! – отвечает Маша.
— А я говорю, открой!
— Отвали!
— Почему ты мне ничего не рассказала? – спрашивает муж.
— Что бы это изменило? Как бы ты интересно поступил? – интересуется Маша.
— Сдал соответствующим органам! Опеке или что там есть!
— Вот! – огрызается Маша. – Он бы исчез в бумажных дебрях этой конторы! Пропал навсегда!
— И что?! – удивляется Степан.
— А то! Это мой мальчик, мой ребёнок! Я не сошла с ума! Может быть, лес подарил его мне! Тебе бы с глаз долой из сердца вон! Вот поэтому и не говорила!
— Дурдом! – хватается за голову Степан. – Пойду, проветрюсь!
С этими словами он выходит из дома, садится на лошадь, отправившись в лес.
— Не вздумай к нему ездить! Мухоморов в суп подложу! – доносится из окна истошный крик жены.
— Успокойся! — отвечает муж. – Не поеду!
Вечер окутал лесные низины молочно-белым туманом. Задумчивый Степан едет на лошади, уставившись на лоснящуюся гриву, он решил посетить торфяник, находящуюся чёрт знает где. Особой надобности в этой вылазке не было, просто надо во время дальней дороги обмозговать поведение жены и появление странного мальчика-дикаря. Степан едет, качая головой, жуёт травинку, забыв о полчищах комаров, вьющихся вокруг него.
Откуда-то издалека доносится звук бензопилы, сменяемый треском падения дерева и криком-предупреждением лесорубов: «Бойся! Мать твою так!». Степан приходит в себя, отгоняя мрачные мысли о сумасшедшем доме, успокоительных уколах, групповых галлюцинациях. Он останавливает лошадь, выплёвывает травинку, прислушивается. Далёкий звук повторяется. Так и есть, чёрные лесорубы заняты привычным делом. Степан пришпоривает лошадь, направив в сторону делянки.
Порядком стемнело, когда он остановился в зарослях калины, недалеко от вырубки. В нескольких метрах от её границы, среди пней горит большой костёр, а чуть в стороне дымит мангал уставленный шашлыками, распространявший по округе аппетитные запахи, заставившие лесника сглотнуть появившуюся слюну. Немного дальше на еловом лапнике лежала разделанная туша молодого оленя. У трактора абы как валялись бензопилы, но зато ружья стояли в аккуратной пирамиде.
Вокруг костра на толстых брёвнах расположилась бригада чёрных лесорубов в количестве пяти человек, остальные, по-видимому, отправились по домам. Перед ними расстелен брезент ставший лесным дастарханом. На нём алюминиевые миски с дымящимся мясом, кружки со спиртным, канистра самогона, тазики с зеленью, луком, помидорами и огурцами, хлеб в нарезке, рыбные консервы. На самом краю брезента, треснувшее радио передаёт однообразные новости. Герман заботится о подчинённых, кто хорошо есть, тот хорошо работает.
Лесорубы не замечают Степана, весело переговариваются, смеются, разливают самогон по кружкам, поднимают тосты. Слово берёт старший из них по прозвищу Варяг, внешность его больше соответствует бывалому викингу, чем руководителю бригады грабителей лесов.
— За нас! За бродяг! – произносит старший лесоруб, махнув кружку мутного напитка, удовлетворительно крякнув.
Бригада выпивает, закусывает. Старший лесоруб плюхается на место, для верности занюхав пойло несвежей подмышкой.
— Крепок мерзавец, — кашляет он в кулак.
Снова разливают, выпивают, закусывают помидорками, жуют горячее мясо. Притаившийся Степан достаёт рацию, подносит её к губам.
— Прием, это Степан, приём, — говорит лесник.
— Слушаю, — доносится сквозь жуткое шипение голос знакомого капитана из местного УВД.
— Незаконная вырубка у торфяника. Они тут. Жду наряд, — отвечает Степан.
— Какой наряд на ночь глядя Стёпа? – пугается капитан.
— Бери вездеход, парней и дуй сюда, тёпленькими возьмём. Я их подержу.
— Я в бане, — врёт мент.
— Вылазь и дуй сюда.
— Хорошо, сейчас приедем, но если дело плёвое пятнадцать суток тебе впаяю, — продолжает злиться капитан.
— Лады, — смеётся Степан, выключая рацию.
Тем временем захмелевшие лесорубы начинают болтать лишнего, но их слова практически не долетают до Степана из-за дребезжащего радио.
— Чего Игорёк про лесника гонит? Наш он? – спрашивает один из членов бригады старшего лесоруба.
— Вроде нет пока, идейный очень, либо цену набивает, — отвечает старший.
Бригада вновь разливает самогон. Снова встаёт старший.
— За хорошее окончание рабочего дня. Чтоб так всегда прилипало, — говорит он.
Всё пьют и закусывают, либо занюхиваю, чем попало.
— Сколь денег то давали? Что делать с ним теперь? – не унимается любопытный лесоруб.
— Не тваво ума дело, — отвечает Варяг, жуя мясо.
В разговор влезает другой член пиратской команды.
— Кончить его в натуре, — говорит он пьяным голосом.
Старший лесоруб отталкивает его со словами:
— Прыткий какой. Может ты и завалишь?
— Надо будет, завалю, – обижается тот.
Один из лесорубов разливает по кружкам «огненную воду», поднимает свою для тоста.
— Будем! – произносит он, осушая ёмкость.
Все повторяют за ним, одобрительно гудя. Самый молодой и самый пьяный подползает к радио, крутит ручку настройки желая поймать музыку вместо тошниловки, что вёдрами льётся из динамиков. Наконец ему удаётся поймать музыкальную радиостанцию, по которой крутят композицию  МС Вспышкина «Дискотека». Хмельные лесорубы довольны выбором, одобрительно присвистывают, гудят, хлопают в ладоши.
Молодой неуверено поднимается на ноги, покачиваясь, идет к оружейной пирамиде, берёт ружьё. Начинает танцевать в такт музыке. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Несмотря на то, что он еле стоит на ногах, ловко жонглирует ружьём, выкидывая трудноповторимые кульбиты. Лесорубы весело гогочут, тыча в него пальцами, не дожёванное мясо сыплется из ртов на брезент и одежду, кто-то давится от смеха. Они вновь разливают самогон по кружкам, снова выпивают. Старший лесоруб валится на спину от хохота.
После одного из па, молодой вытягивает руку с ружьём вверх стреляя из обоих стволов. Один из лесорубов отбирает у него оружие, тогда тот хватает канистру, пьёт самогон из горла обливаясь с ног до головы, что приводит бригаду в истерику.
Со стороны тёмного леса раздаётся конское ржание, молодой роняет канистру на радио, заставив его замолчать. Канистра, расплющив прибор, валится на бок, из неё булькая, вытекает хмельная жидкость, заливая миски с едой. В зону освещённую костром въезжает всадник с карабином направленным в сторону притихшей бригады.
— Замечательно, — говорит Степан. – То, что надо. Браконьерство, незаконная вырубка леса, разведение огня рядом с торфяником.
Лесорубы молча поднимаются, одновременно с ними молодой падает между пней.
— Ошибочка вышла, — цедя слова сквозь зубы, произносит Варяг. – Пилы не наши, оленя нашли, а за костёр ответим по всей строгости закона или чего там у вас.
— Верю Варяг – отвечает Степан, держа его на мушке. – Как родному верю. На этапе то же самое заливать будешь. Стволы сюда, – кивает он на седло.
— Ты часом не попутал, начальник? – огрызается лесоруб стоящий ближе всех к Степану. – Проблем ищешь?
Бригада начинает двигаться в сторону лесника. Степан, не целясь, стреляет в кружку с самогоном, она подскакивает, обдав содержимым участников ночного пикника. Лесорубы пятятся назад.
— Сел! – командует ему Степан.
Лесоруб подчиняется, усаживаясь в тарелку с укропом.
— Ты мою семью кормить будешь? – продолжает огрызаться лесоруб. – Может работа какая, окромя этой водится? Подскажи командир, не стесняйся.
Варяг кивает ближайшему подручному, тот идёт к пирамиде, связывает всё имеющееся оружие верёвкой, прикручивает охапку к седлу Степана. В это время поднимается молодой с криком:
— Чапай, наливай!
Старший лесоруб толкает его в грудь, тот падает туда, откуда встал.
Светя мощными фарами, скрипя и тарахтя двигателем, на вырубку въезжает гусеничный вездеход с нарядом полиции. Составив протоколы, они грузят бригаду в нутро машины, увезя в УВД.
***
Герман с Барбароссой сидят в кафе. Игорь отпивает свежеприготовленный кофе, тут же морщась, сплёвывает его в блюдце, вытирает губы салфеткой.
— Тьфу, дрянь, — поясняет он.
— Ты хоть сахар положи, а вообще кончай психовать, — говорит Герман, мешая ложкой горячий напиток.
— Чё делать то? – спрашивает Игорь.
— Фигня, — отмахивается босс, — это не единственная бригада.
— Лучшая вообще-то.
— Через пару дней отпустят, там все прикормлены. Ружья вернут, а вот с пилами и трактором пока напряг. Чую заканчивать со Степаном надо. Игорь вскакивает с места, готовый бежать исполнять приказание.
— Куда? – скалиться босс. – Сиди пока.
— Чего тянуть? – удивляется тот, опускаясь на стул.
— Прокурор может внимание проявить.
— С каких это пор? Мало даём что ль? – продолжает удивляться Игорь.
— Не забывай, что старого отправили на пенсию, а могли бы на нары, за известные нам дела, — поясняет Герман. – На днях нового поставили. Как он себя поведёт пока не ясно, поэтому надо повременить.
Игорь недовольно вздыхает.
— Вот что сделаешь, — продолжает главарь, — хорошо пуганёшь Стёпу, чтоб допёрло, а через некоторое время придешь к нему домой для конкретного разговора. Если за ум не возьмётся, кончай вместе с женой. Возьмёшь трёх сиделых и, чтоб всё гладко было.
— Будет исполнено, — отвечает Игорь.
***
Пасмурный день моросил мелким дождём. Лесные тропы размокли, превратившись в мягкую грязь. Маша спешила на встречу с Ди не разбирая дороги, она боялась, что муж всё же не послушал её и направился к мальчику, а ей сказал, что едет в УВД по делу о вырубке и браконьерстве.
До избушки оставалось совсем немного, когда краем глаза она уловила резкое движение, что-то тёмное двигалось наперерез. Маша остановилась, чуть не выронив спортивную сумку с харчами. В нескольких метрах от неё стоял крупный самец росомахи. Эти вечно-голодные животные время от времени забредали в их края, но старались избегать человека.
Встреча с росомахой не несла ничего хорошего. Это сильное животное могло быть опаснее волка, её челюсти легко перемалывали любые кости, широкие приспособленные для хождения по глубокому снегу лапы имели мощные когти, способные запросто выпотрошить человека.
Маша замерла, чувствуя, как её  парализует безграничный ужас. Росомаха противно вскрикнула, направившись в её сторону. Женщина бросила сумку, в надежде, что самец заинтересуется лежащими в ней продуктами, но тот даже не взглянул на неё.
Неожиданно за спиной перепуганной насмерть женщины раздался крик ещё одной росомахи, но он был гораздо громче и агрессивнее. Самец остановился, подняв лапу. Дрожа всем телом, Маша обернулась назад, там с тремя дротиками в руках стоял Ди. Он что-то коротко прорычал, не спуская глаз с росомахи, самец ответил похожим звуком.
— Моя! – крикнул Ди. – Ты! Уходи! – ткнул оружием в сторону зверя.
Зверь зарычал, обнажив крупные острые зубы.
— Ты! Уходи! – повторил Ди, готовя дротик к броску.
Неожиданно быстро росомаха метнулась вперёд, рыча и выбрасывая из-под лап куски дёрна. Всё последующее Маша видела, словно во сне, который растягивал краткий миг смертельной схватки, страх полностью лишил её возможности здраво мыслить.
Ди метнул дротик, со свистом пролетевший рядом с головой Маши. Росомаха взяла чуть в сторону, оружие вонзилось в рыхлую от дождя почву. Мальчик метнул второй дротик, тот вошёл в трухлявый пень, мимо которого пронеслось животное. Ди замахнулся последним дротиком, одновременно вынимая кремниевый нож. К сожалению отцовский охотничий Ма когда-то утопила в реке, переходя её по бревну с берега на берег, сейчас бы он очень пригодился.
Маша даже успела заметить на лице Ди нечто похожее на ухмылку, он явно понимал, что эта попытка будет решающая. Вдруг резкий порыв ветра заскрипел соснами, зашуршал кронами дубов, завыл между мёртвыми стволами в буреломах, огласив округу чем-то похожим на: «Стой!». Росомаха остановилась, поджав хвост, став похожей на испуганную дворнягу, Ди опустил дротик, уставившись в кроны деревьев, смотря на кого-то, видимого только ему, пристальным взглядом.
«Хватит!» — донеслось сверху. Росомаха повернулась спиной к людям и, что-то ворча, засеменила куда подальше. У Маши подкосились, ставшие ватными ноги, она осела на траву, промочив платье. Ди подобрал дротики, сел рядом с ней.
— Ди любит сладкое, — сказал он, положив голову Маше на плечо, толкнув сумку дротиком.
— Ты слышал голос? – спросила медленно приходящая в себя Маша.
Ди приложил палец к губам.
— Тссс, — прошипел он, пробежавшись глазами по кронам. – Не говори.
Накормив мальчика, Маша отправилась домой, то и дело озираясь, боясь возвращения росомахи, которая давно отправилась в свои родные места, подальше от лесных голосов.
***
Недовольный Степан едет на лошади вдоль лесной речки. Все его мысли с дикаря переключились на задержанных лесорубов. Судя по всему местное УВД, не собирается привлекать их, отделавшись штрафами, вся работа насмарку.
Внезапно раздаётся выстрел, пуля срезает ветку рядом с виском Степана. Он на мгновение замирает, но тут же спрыгивает с лошади, откатившись за дерево. Передёргивает затвор, шарит «Сайгой» по зарослям, стараясь определить, откуда стреляли, ожидая следующего выстрела, но в лесу царит тишина.
***
В одном из множества кабинетов УВД, за столом сидит дородный майор Аркадий Майоров, напротив него хмурый Степан. Майор Майоров читает заявление лесника, откладывает его в сторону, сцепив в замок пухлые пальчики.
— Послушайте, Степан, — начинает он, — возможно, вы ошиблись.
— Не ошибся, в том то и дело, — возмущается лесник.
— Охотничий сезон в самом разгаре, — продолжает нести чушь майор, — случайная пуля. Всё бывает.
— Разрешена охота на дичь. Я похож на утку? Да и в этих местах она не водиться.
— Ну, не знаю. Может, вам показалось? И свидетелей у вас нет, — продолжает гнуть свою линию полицейский. – Я не могу принять заявление, основанное на непонятно чём. На догадках….
Степан берёт заявление, рвёт его на мелкие части, бросая их на майорский стол.
— Вооот, — радуется майор, — правильное решение. А тех, что вы героически взяли на торфянике, мы обязательно оштрафуем.
Лесник выходит из кабинета, хлопнув дверью так, что картина с изображением президента, висящая на стене, съезжает на бок.
***
Уже третий раз подряд Степан разбирал и собирал карабин, чистил его, проверял патроны, смазывал, вытирал и снова смазывал, а Маша нервно слонялась по комнате из угла в угол.
— Ты хоть понимаешь что несёшь? – отчитывает он жену. – У меня и так полный лес идиотов, заявление не принимают, лесорубов отпускают, а она хочет взять его себе. Его надо на реабилитацию, куда-нибудь, на обследование с уколами.
— Но я же…, — пытается защищаться Маша.
— Может малой вообще сумасшедший, — муж не даёт ей вставить слово. – Как там выжить то можно вообще не понимаю. Про росомаху, про голоса вообще бред несёшь.
— Не бред это, — возмущается Маша. – Раз он жив, значит выжить можно.
— Господи, — причитает Степан, надраивая дуло шомполом, — вшивый насквозь, говорить толком не умеет, ходит на четвереньках, ест с земли. Это вообще уже не человек….
— Ему необходимо общение,- теребит подол платья Маша. – Он станет как все, обычным.
— Там, — указывает Степан на окно, — обычные не выживают. Это дикий зверь.
— Это ребёнок, — возражает Маша.
— Среди диких животных, — произносит Степан, — часто бывает… б… бешенство.
Маша останавливается перед Степаном, облокотившись руками о стол.
— Это ты бешеный! – орёт она, оглушая мужа, уронившего от внезапного крика патроны на пол. – Сдвинулся на елках, на лосях своих грёбанных! Тебе в старости ни то что, воды никто не подаст, по роже некому двинуть будет!
Степан сидит, раскрыв рот, не знает что ответить.
— Молчишь! – продолжает орать Маша. – Иди ты знаешь куда! Это мой мальчик! Я так ждала всю жизнь, а ты мне портишь всё! Сволочь!
Маша уходит на кухню, закрыв дверь. Оттуда доносится грохот упавших кастрюль, чертыхание жены. Наконец Степан находит нужные слова.
— Я запрещаю тебе туда ходить до тех пор, пока не разберусь, что тут происходит! – кричит он. – И не вздумай мне перечить! Приволоку его сюда, там посмотрим, что делать!
Кухонная дверь открывается, выходит заплаканная Маша.
— Хорошо, даю тебе неделю. Если не разберёшься, я сама разберусь. Но он сюда не пойдёт ни за какие коврижки.
— Это мы ещё посмотрим.
На том и порешили.
***
Покушение или, как пытался убедить майор, случайность, никак не выходило из головы Степана. Но одно ясно, если хотели убить, убили бы. Скорее всего, это было предупреждение, а может майор прав и это всё же случайность? Лесник постарался отогнать от себя мрачные измышления, сейчас надо было разобраться с маленьким дикарём, не привлекая внимания. Степан не хотел расстраивать привязавшуюся к нему жену разговорами об интернате, но после поимки его всё же придётся туда сдать для его же безопасности. Для начала он решил пойти по пути наименьшего сопротивления….
Ди шёл на охоту, когда его ноздрей коснулся легкий, приятный запах сладостей. Где-то лежала конфета, живот тут же громко заурчал, прося вкусняшку. Мальчик глубоко втянул воздух раздувшимися ноздрями, стараясь определить направление поиска. Запах шёл из зарослей орешника, Ди бесшумно отправился в ту сторону. Должно быть, заплутавший охотник обронил любимое лакомство.
Пройдя по орешнику несколько метров, Ди увидел лежащую рядом с трухлявым пнём растаявшую шоколадную конфету, прикрытую пожелтевшим листом. «Что-то здесь не так», — подумал он. Такие конфеты были у Маши, а вдруг эту положил её муж хотевший пальнуть в него из карабина? Зачем ему это делать, если он может просто прийти к избушке и напасть?
Успокоив себя данной теорией, мальчик подошёл к конфете, поднял её, но когда собрался уходить, что-то схватило его за ногу. Ди повалился на землю, выронив сладость и удивлённо разглядывая обвивший ногу силок незнакомой конструкции, больно вцепившийся в ступню крепкой верёвкой. Ди попытался освободиться, но ничего не получилось, тот крепко держал добычу.
Вдруг примерно в пятидесяти метрах от зарослей, громко захрустели сухие ветки, Ди увидел, как из бурелома вылезает довольный Степан с карабином за спиной и арканом в руках.
— Попался, — улыбнулся лесник. – А то ишь ты борец с росомахами нашёлся.
Ди выхватывает кремниевый нож, перерезав верёвку, вскакивает на ноги, пулей метнувшись из зарослей. Но через мгновение возвращается, хватает сладость, освобождает её от обёртки, бросает фантик в сторону остановившегося Степана и, засунув конфету за щёку, скрывается из виду.
Вечером следующего дня, опушка леса, граничащего с диким полем, поросшим высокой травой стала свидетелем небольшой погони. По нему, раздвигая разнотравье руками, нёсся Ди, проклиная Степана, прервавшего охоту на куропаток, в данный момент скачущего за ним с длинной жердью с петлёй-удавкой на конце.
Степан улыбается, мальчику не успеть до спасительного леса, наконец-то сегодняшние труды будут вознаграждены поимкой дикаря. Всадник нагоняет Ди, готовясь накинуть петлю на шею, но тот вдруг ныряет в траву, исчезнув из поля зрения. Степан тормозит лошадь, кружит на месте, вертя головой, ища маленького хитрого мерзавца. В плечо больно бьёт камень, Степан вскрикивает, чуть не выпав из седла. Оборачивается в сторону леса, там обняв небольшую берёзку, стоит Ди, помахивая пращой и скаля зубы.
Конечно, он мог давно уйти в глухие, непроходимые дебри и не играть со Степаном в догонялки, но какое-то забытое чувство, реанимированное Машей, не давало ему сделать это. От неё веяло канувшей в лету материнской лаской и заботой, именно ради этого Ди готов был состязаться с глупым, по его мнению, двуногим самцом в ловкости и хитрости.
Очередная засада должна была поставить точку в издевательствах одичавшего негодяя. Степан продумал все возможные варианты, на этот раз Ди не уйти.
Замаскированный так, что проходивший мимо лось чуть не раздавил ему голову, Степан наблюдал за избушкой дикаря. Скоро, скоро всё закончится. Ди выходит из чащи с гарпуном в руке и с ещё мокрым бобром на плече, останавливается, втягивает витающие в воздухе запахи. Степан, вжавшись в землю, старается не дышать, чтобы не спугнуть зверёныша расхаживающего по лесу в его старой одежде.
Ди осторожно подходит к избушке, закидывает добычу в окно, сам влезает на подоконник, ещё раз нюхает воздух. Смотрит в сторону притаившегося Степана, потом прыгает внутрь. Лесник практически бесшумно выкапывается из-под лесной подстилки. Словно змея ползёт к дому, волоча за собой крепкую рыбачью сеть, иногда замирает, прислушиваясь к похожим на сдерживаемый смех звукам.
Добравшись до избы, Степан вскакивает на ноги, быстро окутав дом сетью. Теперь ловушка захлопнулась, выйти невозможно. Довольный охотник на малышей поджигает припасённую дымовую шашку, бросает её в окно, прижавшись к стене дома, ожидая испуганного ребёнка. Густой дым валит из всех щелей, но наружу никто не показывается, внутри стоит тишина.
Обескураженный лесник пробует заглянуть в окно, отгоняя дым рукой. Неужто, паренёк задохнулся? С крыши на него сыплется мох вперемешку с сухой хвоей и ветками. Степан поднимает голову, смотрит вверх. Стоящий на крыше Ди держит в поднятых руках поросший мхом пень. Со злорадной ухмылкой резко бросает его вниз, лесник успевает лишь коротко вскрикнуть.
Злой Степан сидит дома на табуретке перед  столом заваленным медикаментами и перевязочным материалом. Тихо хихикая, Маша перевязывает разбитую голову супруга.
— Ой, как нам смешно, — злится Степан на жену. – Цирк приехал.
— Хорошо, что по голове, — смеётся Маша, — у тебя там сплошная кость, а был бы мозг….
— Он меня чуть не убил, — прерывает муж. – А ты ржёшь, как лошадь. Его в зоопарке показывать надо.
— Хотел бы, убил, — обнадёживает Маша. – В зоопарке кого-то другого показывать надо….
— Поймаю, выпорю! – кричит в сердцах Степан, одновременно морщась от боли.
Маша продолжает тихо смеяться.
Берег лесной речки густо порос камышом и осокой. В этих зарослях можно не заметить медведя, а то и мамонта, не то, что притаившегося на надувной лодке лесника. Вооружившись всё той же рыбацкой сетью, конфискованной когда-то у браконьеров, аккуратно гребя небольшими вёслами, Степан медленно и беззвучно приближается к гарпунящему крупных карпов Ди.
Мальчик стоит по грудь в воде, высматривая жертву. Выбрав подходящий момент, резко бьёт гарпуном в плотное, чешуйчатое тело. Практически каждый удар приносит добычу. С завистью наблюдая за его охотой, Степан подплывает всё ближе и ближе. Ди промахивается несколько раз подряд, чуть помедлив, ныряет под воду с головой и долго не показывается. Степан останавливает продвижение, ожидая всплытия первобытного сорванца.
Внезапно снизу баллон лодки пробивает гарпун, тут же уйдя под воду, чтобы пробить её с другой стороны и так несколько раз подряд. Тишину речки оглашает свист вырывающегося из пробоин воздуха смешанный с руганью Степана. Лесник мечется на лодке пытаясь заткнуть руками порезы, но усилия тщетны, капитан погружается под воду вместе с кораблём.
 Ди вылезает на берег, по-собачьи стряхивает с себя воду, наблюдает за тонущей лодкой, грозя Степану гарпуном. Тот в ответ грозит веслом, покрывая всю округу трёхэтажным матом. Ди подбирает рыбу и, насадив её глазницами на длинную ветку, уходит.
Насквозь промокший, мрачный Степан идёт по лесной дороге, таща на себе не подлежащую восстановлению лодку. Вода с него ручьями льёт, оставляя влажный след. Впереди показывается «УАЗ» Игоря. Барбаросса выходит из машины, приторно улыбаясь.
— Здравствуй Степанушка, — приветствует он. – Неудачная рыбалка погляжу?
— На корягу напоролся, — врёт, недовольный встречей, Степан.
Игорь достаёт из нагрудного кармана пачку жвачки, любезно предлагает Степану, тот отказывается, отрицательно мотнув головой.
— Вот что Стёпа, — сменив милость на гнев, говорит Игорь, — или не мешай или…, — он многозначительно чешет горло.
— Сайге расскажешь, — огрызается Степан, готовый вцепиться в бороду опостылевшего лесоруба.
— Ну, ну, — недовольно сопит Барбаросса, пытаясь надуть ароматный пузырь, сразу запутавшийся в бороде.
Степан проходит мимо, наступив ему на ногу, Игорь морщится от боли.
Жаркий полдень развесил над лесом дрожащее марево. Ди бежит изо всех сил. Петляет между деревьев, стараясь оторваться от преследующего его Степана. Это ушлый мужик опять подкараулил его недалеко от дома и теперь пытается взять реванш, но не тут-то было, до спасительной трясины с одному Ди известным бродом, осталось совсем чуть-чуть. Потом попробуй, догони, если не хочешь расстаться с жизнью.
Но как-то странно скачет всадник, размахивая жёстким арканом, он будто направляет бег дикаря в нужную ему сторону. Слишком поздно замечает Ди замаскированный опавшей листвой комочки глины, слишком поздно бьёт в ноздри запах потревоженной земли, слишком быстро приближается лесник, чтобы успеть сопоставить все признаки хитрой ловушки. Слишком странно лежит трава, слишком неправильно расположены ветки вперемешку с папоротником.
Не сменяя бега, Ди проваливается в яму, любезно подготовленную Степаном. Там его ждёт всё та же сеть, опутавшая мальчика, стеснившая движения. К яме подъезжает лесник, смотрит вниз на трепыхающегося и рычащего Ди, пытающегося воспользоваться кремниевым ножом, но тот предательски падает на дно ямы. Ди воет на весь лес, пугая обитателей. Игра, пока что, окончена….
Довольный охотой Степан входит в комнату, скидывает с плеча на диван, закутанного в сетевой кокон, уставшего Ди. Бросает на пол его оружие: дротики, гарпун, нож, пращу.
— Принимай! – кричит он жене, довольно потирая руки.
С кухни прибегает Маша. Увидев, что происходит, всплёскивает руками, охает, ахает, бросается к Ди, пытается освободить его от сетей. По-матерински прижимает к себе, гладит по голове и плечам. Ди прижимается к ней, обнимает освободившимися руками, всхлипывает.
— Аки зверя приволок! – ругает мужа Маша.
Степан молча следит за ними, насупив брови. Ди рычит на него, зло блестит глазами, скалится. Степан на минуту выходит из комнаты, возвращается с цепью и навесным замком, под возмущённые крики жены приковывает Ди за ногу к дивану.
— Пока у нас почалится, — говорит Степан.
— А потом? – спрашивает Маша.
— Суп с болтом. Следи, чтоб не сбежал, — отвечает тот.
— Сними цепь, — просит Маша. – Он тебе не собака. Никуда не убежит. Ты ведь не убежишь от меня? – спрашивает она Ди, глядя того по голове. – Обещаешь?
— Ди обещает, — произносит мальчик.
— Он ещё и говорит? – удивляется Степан
— Сними цепь, — настаивает жена.
— Хорошо, сниму, но если убежит, натравлю опеку. Они уж выкурят его из леса.
— Только через мой труп, — злится Маша.
— Договорились, — соглашается Степан, снимая цепь.
***
Герман стоит у выезда с лесобазы, наблюдая за отправкой очередной, крупной партии древесины. С её территории с находящейся на ней небольшой железной дорогой и краном, тягач за тягачом отбывает в сторону границы. Босс мысленно подсчитывает барыши, планирует будущие расходы, ремонты, откаты, взятки и прочие прелести тёмного бизнеса. В телефоне бздынькнула СМС, это покупатель перевёл крупную сумму на подставную контору, оформленную на еле живую, ничего не подозревающую старуху, доживающую свои дни в, на ладан дышащем доме престарелых. К Герману подошёл Барбаросса с остатками жвачки в бороде.
  — Ещё пять машин, и партия прошла, — докладывает он боссу. – Рисоеды будут довольны, сказочный лес отгрузили.
— Что верно, то верно, — улыбнулся Герман, разглядывая сумму в СМС.
Зазвонил телефон, Герман ответил.
— Да, — улыбаясь, сказал он в трубку, но улыбка тут же пропала с его лица. – Что? Это точно? Ладно, я разберусь. Разберусь!
С этими словами он сбросил вызов.
— Что-то случилось? – спросил Игорь.
— Начальник гайцов звонил, — сказал он. – Боренька тачку разбил, сволочь. Опять бухой катался, хорошо никто не пострадал.
— Обошлось, — вздохнул Игорь.
— Хрен там обошлось. Машину префекта помял, придётся улаживать, — процедил сквозь зубы Герман.
Герман раздражённо прошёлся вдоль последнего отбывающего лесовоза.
— Что с сиделыми? – вдруг спросил он у Игоря.
— Озноб с Пыром прибыли, ждём Водяного.
— Вечно где-то носит, — злится Герман. – Кстати, почему его так назвали?
— Мокрое за ним числится и не одно, — объясняет Игорь.
Герман понимающе кивает.
— Как приедет, введёшь всех в курс дела, потом к леснику. Пора заканчивать сюсюкаться.
— Лады, — напрягается Игорь.
***
Ди в огромном для него халате Степана, сидит на табуретке посреди комнаты, есть плитку шоколада, довольно щурясь, барабаня по полу босыми ногами. Маша стрижёт ему волосы, складывая отрезанные лохмы в мусорное ведро. В комнату входит Степан с пыльной обувной коробкой в руках. Сдувает пыль, пустив в сторону Ди облако сапрофитов. Мальчик громко чихает.
Степан достаёт из коробки старые детские кеды, собирается нацепить их на ногу Ди, тот брыкается, шипит. Лесник жёстко хватает его за ступню.
— Школьные мои! Копыто дай! – командует он.
Неожиданно Ди вставляет ему палец в ноздрю, тянет вверх, Степан кричит от боли, хватает Ди за руку.
— Прекратить! – вмешивается Маша.
Степан отскакивает на шаг назад.
— Вот зараза! – кричит он, рычащему не него мальчику.
Маша гладит Ди по голове, успокаивая вспыхнувшего агрессией дикаря, то прекращает рычать, снова занявшись шоколадом.
— Не брыкайся, — говорит Маша, — пусть он наденет, тебе понравиться.
Ди протягивает ноги Степану, тот осторожно надевает на них кеды. Ди оборачивается к Маше, улыбается измазанными в шоколаде губами.
Ди стоит в коридоре под горящей лампочкой, внимательно наблюдает за ней, пробует дотянуться, не достаёт, бежит за стулом. Приносит, забирается на него, дотрагивается до странного огонька, тот обжигает пальцы. Тогда Ди дует на него пытаясь затушить, но он и не думает тухнуть.
За этим наблюдает Степан, привалившийся к косяку двери. Он дотягивается до выключателя, выключает лампу, потом включает опять. Ди непонимающе смотрит то на Степана, то на лампу. Спрыгивает со стула, бежит на кухню, возвращается со спичками, пробует зажечь ими лампу. Степан отбирает у него спички, показывает, как пользоваться выключателем. Поняв в чём смысл, Ди с восхищёнными возгласами, в течение последующего часа игрался со светом, включая и гася лампу.
Чуть позже Степан отбирает у него трубку стационарного телефона, с которой мальчик просидел минут сорок, внимательно слушая гудок. Маша то и дело обнаруживает в доме сделанные мальчиком запасы. То найдёт кусок хлеба под кроватью, то кучку грибов в ящике с инструментами, то выгребет из духовки сено со спрятанными в нём конфетами и баранками.
Услышав голоса, доносившиеся из включённого Степаном радио, Ди заворожённо встаёт перед ним, с опаской касаясь прибора.
— Понравилась передача? – спрашивает Степан.
— Разные голоса, — отвечает Ди. – Хтон так не говорит, это обман. У Хтона мало голосов.
— Кто такой Хтон?
Ди прикладывает палец к губам.
— Тссс, — произносит он, выйдя из комнаты, тем самым закончив неудобные расспросы.
Степан лишь пожимает плечами, мало ли странностей у дикого ребёнка, прожившего всю жизнь в лесных дебрях.
Позже Степан направляется к цветам на окне, берёт стоящую рядом банку с водой, поливает растения. Внезапно мимо него, из кухни в сторону выхода, по-обезьяньи с ощипанной курицей в зубах, проносится Ди. От неожиданности лесник разбивает банку об подоконник, ловит Ди за шкирку, отбирает курицу.
— Хорош придуриваться! – орёт он в лицо мальчику, отпуская его.
Ди суёт руки в карманы и будто ничего не произошло, спокойно возвращается на кухню. Остановившись в дверях, говорит Степану:
— В лесу я мог тебя убить два, пять, семь раз, но передумал, она будет плакать. Пусть будет игра….
Опешивший Степан не знает, что ответить.
— Обедать! – зовёт Маша.
Новоявленное семейство собирается на кухне за обеденным столом, накрытым, чем бог послал. Маша ставит перед Ди тарелку с горячим супом, тот достаёт из кармана конфету, макает в суп. Степан со скоростью кобры отнимает сладость, указывая мальчику на суп.
Ди замечает в супе кусок картошки, хватает его, но тут же отдёргивает руку, чуть не сварив её. Степан даёт ему ложку, Ди пытается безуспешно наколоть на неё картошку. Маша на собственном примере показывает, как надо обращаться со столовым прибором, Ди схватывает на лету и вот он уже есть так же, как взрослые. Достаёт из кармана очередную конфету, бросает её в суп, вылавливает ложкой, ест, улыбаясь, глядящему на него исподлобья Степана.
— Ди, — спрашивает Степан,- как ты там жил? В лесу.
— Хорошо, — отвечает мальчик.
— А зимой?
— И зимой хорошо, только спал больше.
— В смысле? – интересуется Маша.
— Делал запасы, ел. Потом спал три дня, или пять, или три по пять. Три по пять самое большое, но после сильно есть хочется. Запасов если хватает, то ем и снова сплю. Если нет, охочусь в снегу, — объясняет мальчик удивлённым супругом.
— Не понял, — спрашивает Степан. – Ты в спячку впадаешь, как медведь?
— Нет. Медведь всё время спит, а я сколько захочу.
— И не мёрзнешь? – затаив дыхание произносит Маша.
— Печку натоплю, а как остынет, то привыкаю уже, не чувствую холода долго, — утверждает Ди. – Вы тоже так?
— Нет, — говорит Степан. – Мы ещё до такого не озверели.
Степан обращается к Маше:
— Ты знаешь кто такой Хтон?
— Нет, — отвечает она, наблюдая за вдруг напрягшимся Ди.
— Погуглил, ничего не нашёл, но существует похожее название. Есть упоминание о неких хтонических существах, — продолжает муж. – Это, якобы, очень древние существа, связанные с силами дикой природой и Матерью Сырой Землёй, живущие от начала творения всего сущего. Своего рода духи или даже боги.
Ди прекращает есть, напряжённо смотрит на Степан, подносит палец к губам.
— Тссс, — произносит он, шёпотом. – Не говори.
В этот момент резкий порыв ветра швыряет в кухонное окно охапку листьев, Маша вздрагивает, наблюдая, как они кружат вихрем снаружи, будто прислушиваясь к их разговору.
— Давай не за столом, — просит она мужа.
Тот соглашается, смотря на беснующиеся листья, они продолжают обедать в тишине.
Идут дни, Ди всё больше и больше превращается в обычного мальчика. Вживается в неожиданно появившуюся семью, помогает по хозяйству, носит лошади сено и вёдра с водой, таскает дрова в баню, кормит сторожевого пса, играет с давно сдутым мячом.
Степан относится к нему насторожено, прячет ножи и другие острые предметы, следит за его поведением. Маша напротив «сияет от счастья», не налюбуется на дарованного лесом сына.
Маша копается на грядках, вручную пропалывая их, вырывая сорняки. Ди стоит у забора, внимательно наблюдая за её действиями. Он решает помочь, встаёт на колени, двигается вдоль грядки, вырывая всё подряд. Маша хватает его за плечо, останавливая. Вырывает сорняк, показывая, что нужно делать. Ди кивает, теперь он вырывает только сорняки, складывает их в аккуратные кучки, потом по-собачьи зарывает.
Придя в сарай, расчесывает лошади гриву, поит водой из ведра, гладит, даёт кусочки хлеб, припасённые с обеда.
— Хороший зверь, — говорит он. – Добрый зверь, чистый зверь.
Маша бегает по двору за вырвавшейся из загона индюшкой. Попытка загнать её обратно оканчивается полным фиаско. Ди сидит на ступеньках крыльца, без интереса наблюдая за действиями Маши.
— Стёпа! – кричит Маша, — Иди, помоги! Задолдбала уже!
Пройдя мимо Ди, с крыльца спускается Степан.
— Закрывать надо! – говорит он. – В лес убежит, хана! В жисть не найдём!
Он пробует схватить индюшку, та убегает. Степан с Машей, чертыхаясь, гонятся за ней. Ди без интереса наблюдает за погоней, вздыхает, встаёт со ступеней. Шаркая ногами и поднимая пыль, идет в сарай. Выходит оттуда с вилами в руке, суёт руку в карман, достаёт кучу фантиков от конфет, вздыхает, убирает фантики обратно.
Поднимает вилы на уровень глаз, замахивается, целится в бегающую по двору индюшку. Резко бросает, слышится короткий вскрик птицы. На земле лежит индюшка пригвождённая вилами. Возле неё стоят напуганные Степан с Машей. Ди без интереса походит к индюшке, наступает на неё ногой, выдёргивает вилы, поднимает птицу за шею, отдаёт Маше, улыбается.
— Ди помогает на охоте, — говорит мальчик.
Степан резко отнимает у него вилы.
— Ну, спасибочки, удружил, — произносит он.
Степан сидит на стуле, напротив Ди, объясняя ему, кто он.
— Степан, — говорит он, указывая на себя. — Степан.
— Па, — произносит Ди.
— Не па, а Степан. Повтори.
— Па, — повторяет Ди.
— Степан.
— Па.
— Степан.
— Па.
— Да иди ты в баню! – срывается Степан, бросив бесполезное занятие.
***
Ди стоит у забора, наблюдая за заходящим Солнцем, медленно опускающимся за деревья. Лес неотвратимо окрашивается в красные тона.
«Дииии», — доносится из крон деревьев. Мальчик вздрагивает. К нему подходит Маша, обнимает за плечи, Ди утыкается ей в грудь лицом, замирает.
— Пойдём,- нежно говорит Маша. – Па зовёт спать.
Ди смотрит в темнеющий лес.
— Лес никогда не спит, — говорит он. – Никогда….
Маша обнимает его сильнее.
— Страшно там? – спрашивает она.
— Сильные звери едят слабых, — говорит мальчик. – Ди прятался много дней пока волк-одиночка не ушёл. А тут как?
— Почти так же, — отвечает Маша. – Пойдём спать.
Ди продолжает смотреть в лес.
— Лес зовёт, — произносит он. — Всегда зовёт. Не отпускает.
— Никто тебя не зовёт, — говорит Маша. — Это ветер шуршит в кронах.
Маша тянет Ди спать, но тот стоит, как вкопанный, наблюдая за лесом. К ним подходит Степан.
— Скучаешь по дикой жизни? – спрашивает он. – И что за имя у тебя такое Ди? А? Вилы метать, кто научил, родители? Где они?
Ди недовольно смотрит на Степана, глубоко вздыхает.
— Их нет, — отвечает мальчик. – Метать никто не учил. Имя, то, что помню.
Ди снова и снова разглядывает темнеющий лес.
— Хочу рассказать одну историю, что бы вы поняли жизнь там, — говорит Ди. — Однажды выдался очень плохой, сухой год…. Ни грибов, ни ягод, ни орехов, ничего…. Звери ушли на восход, мне пришлось идти за ними, чтобы не умереть с голоду. Хотел найти еды и вернуться….
Ди на мгновение замолкает, наблюдая за лесом, потом тихо произносит:
— Лес был голодный и злой….
РАССКАЗ ДИ.
Бесконечный лес, пожелтевший от жары, трепещущее марево над выжженными полянами, пересохшие ручьи, речки, превратившиеся в мутные струйки. На что-то разозлившееся Солнце нещадно палит деревья с опадающей листвой. Мёртвая тишина, ни птиц, ни животных, ни вездесущих насекомых.
Ди в лохмотьях, бывших когда-то шкурами зайцев бредёт между высохшими деревьями, таща на ремнях за спиной гарпун с дротиками. На поясе кремниевый нож с железной отцовской флягой наполненной несвежей водой.
Постепенно густой лес редеет, уступив место чахлым, молодым деревцам, растущим на открытой местности. Ди выходит из леса, останавливается. Прикрыв глаза от нестерпимого светила, всматривается сквозь марево на виднеющуюся вдали порыжевшую гору. Ди идёт к ней, с вершины можно тщательно осмотреть местность, выбрав оптимальный маршрут в незнакомой части лесных дебрей.
Пройдя полкилометра Ди застывает, резко припадает к земле, прислушиваясь, нюхая горячий воздух. Каким-то шестым чувством он распознал слежку. Кто-то наблюдает за ним, кто-то большой, голодный, измученный многодневной жаждой. Ди чувствует его голод, но ещё сильнее чувствует желание пить. Если нет воды, так её заменит горячая кровь, влажные внутренности, сырой мозг.
Ди прикладывает ухо к выжженной зноем земле, слушает. Бум, бум, бум, бум, звучат шаги пока ещё невидимого хищника. Кто-то тяжёлый идёт по его следу. «Медведь», — догадывается Ди. От него не убежать, не спрятаться, не совладать в схватке.
Горячий ветер качнул деревья, просыпав сморщенные листья. «Иди вперёд», — донеслось шуршание из опадающих крон, — «вперёд». Ди прибавил ходу, торопясь достигнуть горы к ночи, остаться на равнине в темноте — верная смерть.
Сумерки застигли его у подножия. Медведь неминуемо догонял, Ди уже слышал его тяжёлую, но быструю поступь. Смерть близка, смерть в желудке отчаявшегося хищника. Ди обернулся, огромный облезлый медведь с неестественно длинными передними лапами показался из-за превратившейся в большой сухой веник калины. Он больше напоминал гориллу, чем медведя и это было более чем необычно. «Тут чего только не встретишь»,- подумал мальчик. Из всех виденных Ди странных тварей, ему на ум почему–то пришла щука-переросток и гигантский полоз,  целиком заглотнувший енота, виденный им у трясин.
 Медвежья пасть с высунутым наружу языком блеснула в лучах заходящего Солнца крупными клыками. Мальчик бросился к ближайшему дереву. Он стал быстро карабкаться вверх, несмотря на цеплявшееся за ветви метательное оружие. Медведь последовал за ним. Добравшись почти до макушки, Ди изловчился, перепрыгнул на ветку, росшего рядом ясеня. Увидев манёвр жертвы, медведь полез на ясень.
Ди снял с ремней дротики, начав метать их в неотвратимо приближавшуюся смерть. Первый дротик пролетел мимо цели, второй разорвал ухо, даже не вскрикнувшему медведю, третий пригвоздил лапу к ветви. Медведь зарычал от боли, но тут же вырвал занозу зубами, злобно взглянув на посмевшую сопротивляться добычу. Ди метнул в него оставшимся гарпуном, который отскочил от толстой шкуры, не причинив зверю вреда. Ди собрался было перепрыгнуть обратно на тополь, но понял, что с этой позиции не долетит до него. Вот и конец….
Неожиданно подувший ветер заскрипел голыми ветвями, забарабаним осыпающимися шишками: «Сейчас, сейчас, не бойся». Ветер стих так же внезапно, как появился. На смену ему пришёл до ужаса близкий трубный рёв. Медведь застыл в нерешительности, пытаясь разглядеть в сгустившейся тьме хозяина столь могучего рыка. Звук повторился ближе.
До слуха Ди донеслись громоподобные шаги, хруст ломаемых деревьев. Какие-то огромные, мохнатые, покрытые толстым слоем пыли звери двигались в его сторону. Медведь вжался в ствол дерева, стараясь составить с ним одно целое.
Мохнатая гора, увешанная огромными клыками, вышла из ельника, сшибая всё на своём пути. Длинный, гибкий, поросший бурой шерстью нос протянулся к медведю, схватив того за заднюю лапу. Сдёрнул с дерева, швырнув на пыльную землю. Медведь попытался подняться, но другое животное наступило на него, оставив от людоеда кровавую кляксу. Животные коснулись друг друга носами, как бы хвастаясь сделанным, и продолжили путь в темноту леса. Чуть позже Ди спустился вниз, подобрал разбросанное оружие, и не спеша направился к горе.
***
— Погоди-ка, — прервал его рассказ Степан. – Хрен с ним с длинноруким медведем, что там за мохнатая гора со странным носом?
— Это большой кабан, — ответил Ди. – У него же клыки.
— Кабан? – улыбнулась Маша.
Ди сорвал охапку травы, скрутил её, выступившим соком нарисовав на заборе мамонта.
— Какой же это кабан, — произнёс ничего не понимающий Степан. – Это слон, точнее мамонт. Вон бивни, хобот.
— Это кабан, — засмеялся Ди. – Клыки, нос, шерсть.
— Ладно, врать, — продолжал Степан. – Ты ещё скажи, что там динозавры водятся.
— Ди не врёт, — насупился мальчик.
Ди хмуро смотрит на Степана, практически не понимая его речи из-за новых слов.
— Что? Водятся? – с сомнением произносит Степан, посмотрев на смеющуюся над ними Машу.
— А что было дальше? – спрашивает Маша.
— Дальше вот…, — продолжает рассказ Ди.
***
Ди достиг середины горы, когда забрезжил горячий рассвет. Вода во фляге давно закончилась, очень хотелось пить, поэтому попавшуюся на пути мутную лужу, бывшую когда-то родником, Ди выпивает до дна  встав на колени, совершенно наплевав на возможное отравление вонючей жидкостью.
Когда совсем рассвело, мальчик наткнулся на обложенное камнем кострище, из углей которого торчали обглоданные кости какого-то мелкого животного. Ди присел рядом, достал кость, рассмотрел, с настороженностью оглянулся, понюхал воздух. Присутствие людей не ощущалось, но настораживало. Судя по оставленным следам, человек был один, он опытен, вынослив, хорошо приспособлен к жизни в диких условиях, а это очень опасно, почти как встреча с недавно раздавленным медведем.
Пройдя ещё километр, Ди обнаруживает совсем свежие следы ботинок большого размера. Мальчик решает обойти опасное место стороной, но вместо того чтобы миновать нежелательную встречу, выходит к большому шалашу покрытому пожелтевшим лапником.
Сначала мальчик прячется за деревом, обходит строение вокруг, ища хозяина. Не заметив никого, решает удовлетворить любопытство и посмотреть, что внутри постройки.
Ди входит внутрь, выставив перед собой дротик, готовый в любую секунду нанести смертельный удар. Но, опасения напрасны, внутри никого нет. Весь пол завален мало знакомыми и вообще незнакомыми предметами. Пустые консервные банки, стеклянные бутылки, ржавые механизмы, стоптанные сапоги, дырявые ботинки и многое, многое другое вызывающее восхищение маленького дикаря.
Чуть дальше стоят мятые пластиковые фляги, закопчённые кастрюли со сковородками, кособокие глиняные кувшины. Ди по очереди открывает ёмкости, нюхает содержимое, выпивает остатки сильно забродившего малинового сока, от которого приятно кружится голова. В последней кастрюле обнаруживает кусочки жареного мяса, которые с аппетитом съедает, вылизав дно. Ди покидает шалаш, продолжая путь к вершине, радуясь неожиданному и такому вкусному перекусу.
Снова вечер, снова тревога. Он опять чувствует чей-то взгляд, кто-то неслышимый крадётся за ним. Однако это не медведь, этот зверь меньше и слабее, но не менее опасен. Внезапно раздавшийся тихий шорох опавшей листвы заставляет Ди вздрогнуть, спрятавшись за дерево. Ди втягивает ноздрями обжигающе горячий воздух, так и есть, преследователь совсем близко. От него пахнет дымом, забродившими ягодами и мочой. Но где же он? Ди не видит и не слышит его. Это пугает, а испуг заставляет мальчика бежать, постоянно ощущая преследование.
Вот и ночь полная непривычной тишины. «Осторожней», — доносится из голых крон деревьев, колышимых ночным ветерком, —  «осторожней Ди».
Мальчик решает переночевать на высоком дубу с исполинскими ветвями, на которых можно соорудить просторное ложе. Он подходит к дереву, а поднявшись на метр вверх внезапно срывается. В это мгновение в то место, где совсем недавно была его шея, вонзается стрела. Мгновенно сработавшая реакция кидает его за ствол и лишь после приходит холодный ужас.
Ди осторожно выглядывает из-за дерева, стараясь разглядеть прячущегося во тьме стрелка. Вторая стрела вонзается рядом с головой. Ди снова прячется за стволом, прижавшись к нему спиной, выставив перед собой дротик. Бешено колотящееся сердце рывками гонит кровь по возбуждённому тихой схваткой телу, качая адреналин. Ди тяжело дышит, сглатывая ставшую вязкой слюну.
Он прислушивается к звукам ночи. Кто-то на грани слуха движется вокруг дерева, стараясь обойти с фланга, что бы прикончить маленького пришельца метким выстрелом. Ди напрягает слух до придела, так, что пульсирующая кровь мешает слышать приближающиеся шаги. Зато он слышит, как стрела кладётся на тетиву, как она натягивается, как скрипит древо лука, как тетива выталкивает рассекающую воздух стальным наконечником смерть.
Ди резко уклоняется влево, одновременно метнув дротик в жирную тьму. Стрела вонзается на уровне глаз, а ушедший в неизвестность дротик попадает во что-то мягкое. Слышен глухой стон, звук вытаскиваемого дротика, его падения на сухую, сморщенную листву, быстро удаляющиеся неверные шаги.
Достав гарпун, Ди крадётся в сторону шагов, находит окровавленный дротик. Стерев кровь, убирает в ременную перевязь, теперь его очередь преследовать. Запах крови, капли которой образуют невидимую во тьме дорожку, ведут Ди к шалашу, где он лакомился халявным мясом.
Притаившийся за деревом Ди наблюдает за горящим внутри шалаша костерком, расположенным в чугунной кастрюле. Он берёт в одну руку гарпун, в другую каменный нож, обходит шалаш кругом, чтобы резко ворваться внутрь.
В куче тряпья, служащих ложем, лежит древний седой старик. Длинная, цвета Луны борода, привязанная к таким же длинным засаленным волосам, вымазана кровью струящейся из перевязанной грязной тряпкой раны на шее. Морщинистое лицо с впалыми глазами выражает ужас и долгожданный покой близкой смерти. Старик, не мигая смотрит на ночного гостя. Грязная майка, под которой видно дряблое тело, изрисованное странными зданиями с круглыми крышами с венчающими их перекрестьями, залита кровью. На кое-как залатанных штанах спереди проступает влажное пятно, стоптанные ботинки подвязаны проволокой.
Рядом с плечом, на котором красуется одна их крупных звезд, лежит самодельный лук со стрелами находящимися в сделанном из кирзового сапога колчане. У бедра сточенный туристический топорик.
Старик тяжело, прерывисто дышит, шамкая беззубым ртом. Глядит на Ди затуманенным взглядом. Он пытается поднять топорик, но рука слаба и тот роняет оружие. Ди убирает нож, опускает гарпун, старик уже не опасен.
Раненый пытается что-то сказать обветренными губами, Ди наклоняется к нему.
— П…. П…. Прости, — шепчет умирающий дед.
Ди садится рядом, кладёт голову старика себе на колени, подтягивает кувшин с протухшей водой, поит лесного стрелка. Когда тот напивается, мальчик долго гладит его по голове, держит за руку, пока тот не успокаивается навсегда, замерев на вздохе.
Ди накрывает тело рваной дерюгой, выходит из шалаша. Надо идти, пока какие-нибудь ночные падальщики не унюхали ужин. «Стой», — шепчет ветер в макушках пожелтевших сосен,  - «сожги его, сожги».
— Но ведь всё кругом сгорит, — отвечает Ди.
«Слушай меня, сожги», — настаивает голос.
— Хорошо, — отвечает Ди.
Ревущее пламя, отражающееся в глазах Ди, уходит высоко вверх, порождая запах палёной человечины, вот-вот, как порох вспыхнет сухой лес, обрекая на смерть, живущих в нём существ. Но внезапно сверкает молния, гремит гром, первые тяжёлые капли ливня-титана падают на исстрадавшиеся растения.
Ди ловит капли ртом, когда хляби небесные обрушивают на засохший мир водопады влаги. Умерший лес оживает, возрождаясь из праха и пыли.
Ди идёт назад к покинутой избушке под неутихающим ливнем, перепрыгивая ещё слабые, вновь появившиеся речушки. Плотная стена дождя принимает его в долгожданные объятья.
КОНЕЦ РАССКАЗА ДИ.
Солнце почти село, но ещё виден его блестящий краешек.
— Не хотел с ним так,- вздыхает Ди. — Но ведь он бы убил и съел меня, – улыбнувшись, продолжает. – После дождя звери стали возвращаться, появилась еда, грибы, ягоды, зайцы.
— Ты Маш, как хочешь, а я ни слову не верю,- отмахивается Степан.
— Кто это был? – спрашивает Маша. – Одичавший беглый уголовник?
— Просто седой старик, — отвечает Ди.
— Всё, я спать, — говорит Степан. – Вы можете до утра лясы точить и брехню нести. Я ушёл.
С этими словами тот удаляется. Когда он скрывается за дверью, Ди шепчет Маше.
— Это был не старик, — говорит он. – Это была засуха.
— Она приняла его образ? – спрашивает Маша.
— Ага, — улыбается Ди. – Па долго объяснять, такое случается.
— Чудны дела твои господи, — шепчет Маша. – Пойдём-ка на боковую.
Она обнимает мальчика, и они словно мать с сыном идут в дом. «Диии», — доносится шелест со стороны леса, — «Диии».
Маша просыпается посреди ночи. Что-то неуловимое заставило её прервать сон. Яркая Луна светит в окна, образуя причудливые тени. Снаружи доносится суета, смешанная с радостным визгом сторожевого пса. Маша подходит к окну, выглядывает, застыв в изумлении.
Ди стоит посреди двора, не обращая внимания на бегающего вокруг него пса. Он пристально смотрит на Луну, протягивает к ней руку, будто касаясь ночного светила, «гладит» его, «держит пальцами». Со стороны леса доносится шорох листьев похожий на шёпот-зов: «Диии. Возвращайся Диии».
Мальчик садится на корточки, кувыркается, прыгает вместе с довольным псом. Вновь «гладит Луну», но заметив краем глаза наблюдающую за ним Машу прекращает странную первобытную игру.
Маша распахивает окно, Ди влезает в комнату под скулёж недовольного пса. Мальчик прижимается к Маше, у которой от счастья текут слёзы по щекам. «Пусть он чудной и дикий, но зато мой», — думает она, гладя его по голове. Тот стирает её слёзы грубыми, совсем не детскими пальцами.
Ди лежит в кровати рядом с Машей, с другой стороны храпит Степан. Мальчик обнимает новую Ма, она улыбается, глядя в потолок. Ди засыпает, дёргая ногами, будто убегая от кого-то во сне.
Степан встал ни свет, ни заря. Стараясь не будить Машу, пошёл на кухню завтракать. В комнате, через которую он проходил, уже сидел Ди, что-то рисуя цветными карандашами в подаренном Машей альбоме. Степан заглянул в рисунок, намалёванный в первобытном стиле. На листе изображена избушка, стоящая среди деревьев, плачущий человечек в цветастом платье и маленький человечек в шкуре с гарпуном, вонзающий его в глотку огромного одноглазого волка, истекающего кровью.
— Что это? – прикрывая ладонью зевоту, спрашивает Степан.
Довольный рисунком мальчик указывает на человечка в шкуре:
— Ди, — объясняет он.
Потом указывает на человечка в платье:
— Первая Ма.
Тычет пальцем в волка:
— Бродяга.
Указывает на избушку:
— Дом.
Громко припечатывает лист пятернёй:
— Лес.
После, еле заметно рисует в кроне одного из деревьев  лицо похожее на мужское.
— Хтон, — шёпотом произносит мальчик, тут же стерев лицо ластиком.
Степан берёт в руки рисунок, разглядывает.
— Про Хтона не говорят? – спрашивает Степан.
Ди кивает.
— Тогда почему это бродяга? – показывает он на волка.
— Был вожаком, но Па убил всю стаю и погиб. Так говорила Ма. Он хотел съесть Ди с Ма. Долго бродил вокруг дома. Ди победил Бродягу.
Степан треплет Ди по волосам, кладёт рисунок на стол.
— Болтун ты, — улыбается Степан. – Сказочник из тебя хороший выйдет. Нешто можно вот так лютого на гарпун поднять? Болтун.
Довольный собой Степан уходит на кухню, по дороге подтягивая трусы. Ди продолжает разукрашивать рисунок.
Однажды вечером, Маша по новой привычке, смотрит, как Ди играет со сторожевым псом, швыряет мяч, а тот весело виляя хвостом приносит его, но не отдаёт, а убегает от мальчика, заставляя того гоняться за ним. В комнате звонит телефон, улыбающаяся Маша берёт трубку.
— Да, — произносит она. – Что? Какой интернат?
Улыбка спадает с её лица, на замену приходит гримаса настороженности смешанной с испугом.
— Хорошо, я передам Степану, — отвечает она, вешая трубку.
Маша бросается на кухню к холодильнику, достаёт оттуда пакет сосисок, котлеты, варёную курицу, сваливает всё в сумку. Сшибая стулья, бежит во двор.
Подбегает к Ди, в очередной раз швыряющему псу сдутый мяч, хватает его за руку. Обнимает, целует ничего не понимающего мальчика, суёт ему в руки пакет с едой.
— Беги, — произносит Маша, практически плача. – Беги сына.
Она указывает в сторону опушки, Ди не уверенно смотрит на погружающийся в ночную тьму лес.
— Ма, – спрашивает мальчик, — Ди плохой?
— Нет. Там тебе привычней. Навестить всегда смогу, а то заберут. Может быть навсегда.
Маша отстраняет от себя Ди. Он подходит к ней, но она снова отстраняет его.
— Кто заберёт? – спрашивает Ди.
— Люди, — отвечает Маша. – Придут и заберут.
— Ди убьёт всех, — хмурится мальчик. – Ди – смелый охотник.
— Нет, сынок. Тебе лучше спрятаться. Уходи пока не поздно.
У Ди на глазах наворачиваются слёзы, он поворачивается и бежит в сторону леса с грохотом открыв калитку. Пробежав несколько метров, выбрасывает сумку с едой, скидывает кеды, снимает подаренную одежду, голый скрывается в густых зарослях.
Услыхав грохот от калитки, из гаража появляется возившийся с машиной Степан, вытирающий замасленные руки ветошью. Смотрит вслед Ди.
— Какого чёрта ты его отпустила?! – спрашивает он у жены.
— Не дам! – отвечает Маша. – Гори твой интернат синим пламенем!
Степан швыряет ветошь себе под ноги.
— Да пойми ты дурёха, нельзя просто так его взять, это не кошка! Нужно официальное оф…!
Но Маша уже не слушает его, скрывшись за громко хлопнувшей входной дверью. Степан сажает пса на цепь у будки, идёт за ней.
Маша лежит на кровати, уткнувшись лицом в подушку, её плечи вздрагивают от несдерживаемого плача. Степан сидит рядом, уставившись в пол. Поднимает взгляд, осматривает опустевшую комнату, в которой мгновения назад был слышен детский смех. Теперь она кажется недоделанной, кособокой, а тусклая люстра, еле разгоняющая наступивший ночной мрак лишь усугубляет ощущение накатившего одиночества. Ему становится грустно, как никогда не было раньше. Может действительно, судьба сжалилась, подарив ребёнка, которого они теперь потеряли по его же вине? Вдруг во дворе раздаётся лай сторожевого пса, а затем осторожный стук в дверь.
— Слава тебе господи, — произносит обрадовавшийся Степан, — вернулся.
Маша прекращает плакать, садится на кровать, смахивая слёзы. Довольный Степан идёт открывать дверь, распахнув её, видит трёх мужиков уголовного вида с двустволками во главе с Барбароссой.
— Опачки! – хлопает в ладоши Игорь. – А где «Сайга»?!
Один из уголовников бьёт Степана в грудь прикладом, тот падает на пол. Банда врывается в дом, круша попавшуюся на дороге мебель, Маша истошно кричит.
Грустный, подавленный Ди вновь потерявший, пусть и не совсем ладную, но всё-таки семью, бредёт по ночному лесу шаркая ногами, загребая хвою, пиная поганки. Не чувствует царапающие обнажённое тело ветви, бьющую по рукам ядрёную крапиву, от ожога которой у здорового мужика появятся приличные волдыри смачно приправленные матерком.
Он бредёт, размазывая выступившие слёзы, который в последний раз лил, когда щука-переросток, размером с собаку, вцепилась в ногу при переходе вброд небольшой заболоченной речки. Но тогда он плакал, даже не от боли, к которой давно привык, а от злости и неспособности с одного раза проткнуть дротиком скользкую рыбину, рвущую брызжущее кровью  мясо.
Вдруг со стороны покинутого дома до него доносится резко прервавшийся крик Маши, сменяемый недобрым лаем пса. Ди замирает, повернувшись в сторону звука. Начавшие светиться  в темноте жёлтым светом глаза, тревожно бегают. Он напуган, озадачен, но одновременно собран, сжат словно пружина, требующая освобождения.
— Мааааа, — на выдохе произносит он, закончив фразу тихим рыком.
Глаза вспыхивают ярче, пронзительней, волосы на голове встают дыбом, кожа покрывается жёсткими мурашками, он делает шаг в сторону дома.
Перепуганные Маша со Степаном, сидят перед нависшим над ними Игорем, прикрученные к стульям бельевой верёвкой. Сидельцы бродят по дому, рассматривая вещи, посмеиваясь, переворачивая обстановку.
— Довыпендривался, — скалится Игорь. — Расскажи это «Сайге», — передразнивает он хозяина дома. – Жаль, не было команды тебя тогда в лесу завалить, лишь попугать малёк. Но сейчас всё будет по-другому.
— Ну, так чё Игорёк, — спрашивает копающийся в холодильнике Водяной, — мокрим иль как? Не по масти резину тянуть.
Озноб с Пыром застывают, глядя на Барбароссу. Игорь задумчиво поглаживает бороду, якобы размышляя, что делать, одновременно упиваясь властью над безоружными людьми.
— Игорь, одумайся! Что ты делаешь?! – кричит Маша.
— Сколько верёвочке не вейся, — свирепо произносить Степан, понимая всю безысходность ситуации, но через мгновение с надеждой добавляет. – Отпусти её. Пожалуйста.
— Ещё и пословицы знаешь? – издевается Игорь, под хохот уголовников, поедающих припасы из холодильника. – Эрудит, мля.
С чердака доносится приглушённый шум, сидельцы прекращают жевать колбасу запиваемую холодным кефиром, напряжённо смотрят вверх.
— Кто там? – спрашивает Игорь.
Степан с Машей испуганно переглядываются. Бандиты закрывают холодильник, взводят курки ружей. Шум повторяется со стороны одной из стен дома, потом с противоположной.
— Гляну, — произносит Озноб, направившись к входной двери, напевая  по дороге. – «Магадан – заброшенный край, Магадан – запорошенный рай».
Озноб подходит к двери, тянется к ручке, как вдруг во всём доме гаснет свет, лишь слабый отблеск затянутой дымкой Луны освещает дом через зашторенные окна. Озноб останавливается, прислушивается к звукам, хватается за ручку. Пыр и Водяной направляют ружья на дверь.
Откуда-то сверху на спину Ознобу прыгает еле видимое в темноте существо со светящимися жёлтым светом глазами, взъерошенной шевелюрой, отдалённо напоминающей рога и набедренной повязкой из ветоши, брошенной Степаном во дворе. Сторожевой пёс заливается лаем до рвоты.
Ловкое, быстрое существо мгновенно обвивает Озноба ногами за корпус, вцепляется пальцами в уголки рта, потянув их изо всех сил на себя. Напуганный Озноб кричит от нестерпимой боли рвущегося до ушей рта, крутится на месте пытаясь сбросить ночного хищника, нажимает на курок, не понимая куда палит.
Первый выстрел дробью разносит люстру на мелкие осколки. Бандиты бросаются на пол, закрыв головы руками, но Пыр на мгновение потерялся в пространстве и второй выстрел кладёт дробь точно ему в грудь. Тушу неудавшегося налётчика швыряет на сервант, он съезжает по нему вниз, сервант следует за ним припечатав того к засыпанному осколками полу.
Ночное существо выхватывает что-то из набедренной повязки. В свете Луны мелькает острый кремневый нож. Точный удар в шею радом с трапецией заставляет Озноба бросить ружьё. Последующие удары в то же место лишают уголовника сознания. Он со стоном падает, ударившись головой о стену, забрызгав её кровью.
Первым приходит в себя Водяной, он вскакивает на ноги, одновременно стреляя из обоих стволов в юркого чёрта, шмыгнувшего в темноту. Вспышка выхватывает передвигающееся на четвереньках существо измазанное грязью, делающее его практически невидимым в потёмках. Заряды картечи сносят вешалку с одеждой и барометр висящие на стене. Водяной быстро раскладывает ружьё, выкидывает стрелянные гильзы, запрыгавшие по половым доскам, перезаряжает. Маша громко кричит, Степан весь в поту, сидит, не веря в происходящее.
В это мгновение лежащий на полу, заметивший что-то Игорь, дергает Водяного за штанину. Бывалый уголовник правильно понимает знак, тут же упав рядом с Барбароссой.
Над ними, блеснув наконечниками, со свистом рассекая воздух, проносятся два дротика, с дребезжанием вонзившись в стену и дверцу шкафа. Третий дротик втыкается в пол прям перед носом Игоря, передёргивающего затвор потёртого ТТ.
Водяной откатывается к ближайшей стене, спрятавшись за комодом, вскакивает, пальнув в темноту, но второй раз выстелить не успевает. Костяной наконечник гарпуна глубоко входит ему под левую ключицу. Водяной ревя от боли, как раненный цератопс, съезжает по стене, пытаясь вытащить гарпун, залив  кровью одежду.
— Куда ты нас притащил, сука?! – кричит Водяной, целящемуся в темноту Игорю. – Там чёрт! Чёрт! Мамой клянусь!
Наконец Водяному удаётся вытащить гарпун, расковыряв рану.
— Что-то мне не хорошо, — говорит он, тут же вырубившись.
Со стороны скрытой в темноте двери доносится глухое рычание. Игорь, крича что-то нечленораздельное, выпускает всю обойму наугад. В двери появляется восемь одинаковых отверстий, через которые струиться Лунный свет. На мгновение его перекрывает чья-то тень. Игорь судорожно вставляет новую обойму.
— Ди! – визжит Маша.
Игорь тут же наводит на неё пистолет, не прекращая озираться.
— Что за Ди!? – спрашивает он у перепуганной женщины.
— Сынок наш…. Типа…, — произносит Степан, облизывая пересохшие от напряжения губы.
Игорь направляет пистолет на Степана, не обращая внимания на движение сбоку и уставившуюся на мужа Машу.
— Типа!? – кричит Игорь.
За его спиной, словно огромный паук, бесшумно перемещается Ди, касаясь пола набедренной повязкой. Маша переводит взгляд на мальчика. Игорь замечает это, оборачивается готовый стрелять, но там никого нет.
Пока он вглядывается во тьму, Ди подкрадывается к Степану и Маше. Коротким взмахом разрезает верёвку, освобождая их. Степан тут же вскакивает со стула, хватает Игоря за руку с пистолетом. Тот даже не успевает нажать на спусковой крючок, как удар кулака сбивает его с ног. Барбаросса роняет оружие, на карачках стремясь к спасительной двери. Степан подбирает пистолет, два раза выстрелив вслед рыжебородому лесорубу, но пули лишь добавляют отверстий в закрывшейся за ним двери.
Степан открывает дверь, но Игорь уже выбежал со двора и, сверкая пятками, несётся в сторону чернеющего на фоне звездного неба, леса. Степан возвращается в дом.
— Ди! – зовёт Маша. – Где ты Ди!?
Мальчик не отвечает, он преследует бегущего к опушке Игоря.
— Вот что, — говорит Степан жене, выдёргивая из шкафа дротик, — надо бы тут прибрать. Про Ди ни слова, вали всё на меня, мол, это Степан всех обезвредил, может самооборона и проканает. И вызови «скорую» с ментами, не хватало, чтоб эти упыри тут ласты склеили.
— Да, да, да, хорошо, — бубнит Маша, подбирая окровавленный гарпун.
Игорь сломя голову несётся сквозь грозящие выколоть глаза кусты, капает слюной на бороду и одежду, задыхается от быстрого бега. Он не видит, но спиной чувствует преследователя, бесшумно скользящего где-то позади. Ди мелькает между деревьев словно призрак, приведение, лесной дух. Суеверный страх перед кровожадным созданием ночи подгоняет бывалого охотника, на счету которого не один косолапый великан, десяток застреленных волков и бесчисленное число свирепых секачей.
Лохматая тень мелькнула прямо за его спиной, и он тут же почувствовал нестерпимую боль в икрах. Кровь хлынула из распоротых каменным остриём штанин. С глухим стоном Игорь упал лицом вниз у развесистого дуба, высыпав содержимое из карманов. Барбаросса подполз к дереву, облокотился спиной к стволу, пытаясь зажать кровоточащие раны. Перед ним возникла жилистая фигура с горящими глазами.
Мальчик нагнулся, рассматривая выпавшие из карманов вещи. Зажигалка, карандаш, патроны к ТТ его не заинтересовали, а вот большой коренной зуб очень понравился. Ди подобрал трофей, приложит его к своим зубам, довольно рыкнул, убирая находку в складки набедренной повязки.
— Ах ты, маленький грязный ублюдок! — подал голос Игорь, поняв кем на самом деле является существо из тьмы. – Я сейчас тебе всыплю по первое число! Верни флешку! Зуб верни щенок!
Ди внимательно посмотрел на обнаглевшую жертву, оглянулся по сторонам, заметив валявшийся в траве приличного размера дубовый сук, сломленный непогодой. Мальчик поднял его, замахнулся на Игоря.
— Уйди на хрен! – заверещал рыжебородый, закрываясь окровавленными руками.
— Ты напугал Ма, — произнёс Ди, резко опуская сук на голову Барбароссы.
Очнулся Игорь уже в «скорой», за которой с дерева наблюдал Ди, не выпускающий из рук трофейный зуб, повешенный на шею  на кожаной верёвочке.
«Диии», — донеслось из кроны колышимой ветром. Ди вздрогнул от неожиданности, обернулся, успев заметить, как растворяется в зелени крон лицо, составленное из листьев. «Почему ты не убил их Диии?», — спрашивает кто-то. «Они вернутся и убьют тебя», —  продолжает голос, — «Это закон».
— Новая Ма была бы против, она добрая, она не любит кровь, — отвечает мальчик.
«Они всегда возвращаются», — добавляет голос, — «Берегись Ди».
Светает. «Скорые» увозят раненных налётчиков. Майор Майоров задумчиво трёт пальцем отверстие от дротика на дверце шкафа. Снимает фуражку, чешет вспотевшую макушку, надевает головной убор обратно.
— Интересная история, — обращается он к стоящей поодаль супружеской паре. – Как вы с ними только справились? Постарайтесь никуда не уезжать из района.
— Само собой, — отвечает взволнованный Степан, взглянув на покрасневшую жену.
– На днях жду вас в УВД.
— Конечно, конечно, — говорит Маша.
Маша со Степаном наводят порядок в разгромленном доме, собирают осколки, метут пол, ставят на место мебель. Распахивается кухонное окно, в него влезает Ди, перемазанный грязью и кровью налётчиков. Он бросается к Маше, они крепко обнимаются.
— Ну и делов ты наворотил, — говорит Степан.
Ди демонстрирует ему флешку-зуб.
— Добыча, — радостно говорит он. – Зуб рыжебородого.
— Уже и трофеи пошли, — продолжает ворчать лесник.
— Если бы не он, — произносит Маша, гладя мальчика по голове, — нас бы уже черви глодали на опушке.
На что Степан тяжело вздыхает.
— Что теперь будет, одному богу известно, — добавляет он.
— Они вернуться, — говорит Ди. – Я поступил не по закону, отпустив их. Раненный хищник всегда приводит стаю.
— Никто не вернётся, — пробует успокоить его Маша. – Они за решёткой.
— Эти да, — кивает Степан. – Но других много, лесобаза процветает, денег полно, куплены все сплошь и рядом. Эх.
— Лесобаза? – интересуется Ди. – Что за лесобаза?
***
Разговор майора и четы лесника никак не клеился.
— Повторюсь. Мне неоднократно угрожали, — обращается Степан к полицейскому. – Про покушение вы в курсе. А сейчас на лицо попытка убийства. Надеюсь, самооборону не превысил?
— Вы? Самооборону?  - сложил на животике ручки майор, -  Арестованные утверждают, что вы их пальцем не тронули. Талдычат о чёрте с копьем.
Супруги переглядываются.
— То-то смотрю они странные какие были, — говорит Маша. – Под наркотиками однозначно. Вот Стёпа их и отметелил.
— Очень странно, очень, — чешет лоб майор. – Вот что, езжайте домой, как понадобитесь вызову. Распишитесь вот тут.
Майор протягивает им листки с показаниями, супруги расписываются, выходят из кабинета. Минутой позже входит Герман. Не здороваясь, садится напротив взволнованного майора, закинув ногу на ногу.
— Добрый день, — кивает майор.
Герман бросает взгляд на портрет президента, криво висящий на стене над майорским креслом.
— Что это у тебя кормилец криво висит? – говорит он.
Майор спешно поправляет съехавший набок портрет.
— Кормилец у нас народ, — улыбаясь, произносит служака.
— Ну? – недовольно вопрошает Герман. – Что за дела?
— Твои долбодятлы обделались по полной, — отвечает полицейский.
— Постарайся отмазать.
— Не всё так просто, это открытое покушение на убийство, а не шальная пуля в лесу. Новый прокурор обратил внимание, требует отчёт о проделанной работе.
— Как всё запущено, — сердится Герман. – Подключи ресурс, сделай из них пострадавших, ведь превышение самообороны на лицо. Это жертвы отморозка Степана.
— Дело в том, что по словам твоих недогангстеров, он вообще ни при делах.
— Ты ещё скажи, их Машка покромсала, — криво ухмыляется Герман. – Трое в реанимации, Игорь у вас в больнице.
— Ты же был у Водяного, — возмутился майор, — Что он сказал?
— Судя по его малопонятной речи, — начал Герман, — они все были обдолбанные. Несёт ахинею про чёрта, про порождения тьмы, требует батюшку для покаяния. Ничего не понял.
— Вот именно, — выпучил глаза майор. – Про чёрта. Сейчас сюда Игоря приведут, его послушай.
Минут через пять конвойный вводит Игоря, еле ковыляющего на костылях. Икры и голова перебинтованы, борода в зелёнке, единственный видящий на данный момент тёмно-красный глаз, зло глядит из провала окаймлённого синяком. Конвойный выходит, Игорь устало плюхается на стул.
— Вы что обалдели? – бросает ему Герман. – Вы чё под марафетом на дело пошли? Простейшее задание провалили. Ты ж вроде не в первый раз такое прокручиваешь, Игорь? Что за черти вас гоняли, здоровых вооружённых лбов?
— Да, да, — кивает Барбаросса. – Черти. Мне стыдно признать, что потомственного охотника уделал какой-то шкет с каменным ножом. Что трёх сиделых мокрушников он размазал по стенам, как слизняков.
— Какой шкет? – не понимает Герман. – Вас же Степан уработал?
— Э, нет. Степан с Машкой связанные сидели, а сынок их Ди кромсал нас как хотел. Щенок!
— Откуда у них сын то? – спрашивает Герман.
— Хрен его знает откуда. Подобрали, наверное, в лесу. Дикий он конкретно, — закипает Игорь. – Он унизил меня, унизил всех нас. Посмотри, что натворил, — указывает он на перебинтованные ноги и голову. – Сколько срастаться будет?!
— Дикий Ди, — произносит Герман. – Забавно…. Что за имя такое?
— О, это ещё не самое забавное, — брызжет слюной Игорь. – Требую, чтоб его уничтожили! Сейчас же!
— У «плечевой» на трассе будешь требовать! – выходит из себя Герман. – Тут я решаю!
— Вот значит как? – злится Барбаросса. – Я ещё не договорил про самое забавное. Про флешку, которую малец у меня подрезал. Она прикольная, в виде зуба. Помнишь, которую Боренька через инет покупал?
— Что-то вроде того? – насторожился Герман, делая знак майору удалиться.
— Но это мой кабинет, — возмутился полицейский.
— Вышел, — грозно скомандовал Герман.
Полицейский тут же подчинился.
— Что за флешка, Игорёк? — спросил Герман, когда они остались одни.
— С палевом, которое у тебя на ноутбуке. Скачал на всякий случай, пока ты с Боренькой беседовал. А то ишь, потопит он всех. Накося, — Игорь показывает кукиш. – Если попадёт к Степану, он сто пудов занесёт прокурору и тогда нам абзац, всей цепочке абзац.
Герман вскакивает с места, бьёт Игоря кулаком в скулу, тот чуть не падает на пол.
— Насрал сука, а теперь меня на беспредел толкаешь! – орёт Герман.
На крик прибегает майор.
— Вышел отсюда! – кричит на него шеф ОПГ, — Я вас всех тут кормлю, а не народ!
Майор снова подчиняется. Герман наклоняется к Игорю.
— Убить тебя мало, — шипит он ему в лицо. – Не посмотрю, что родственник, зарою.
— Нет, Герман, — спокойно отвечает Игорь. – Ты меня теперь беречь будешь и, «грев» на зону посылать, не то сдам всю богадельню. А вот уничтожишь щенка, заберёшь флешку, молчать буду до скончания века. Клянусь тебе. Слово моё твёрдо.
Герман отлично знал, что если Барбаросса поклялся, он сдержит слово, во что бы то ни стало.
— Ладно, Игорь, — говорит Герман, направляясь к выходу, — посмотрим, как карта ляжет.
Барбаросса провожает его с ухмылкой на опухшем от удара лице. Герман выходит на улицу, идёт к машине, когда его окликает сын.
— Привет, пап, — лезет обниматься отпрыск. – Еле нашёл тебя. Как там с «бабками»? Новая тачка позарез нужна.
Не говоря ни слова, Герман влепляет ему звонкую пощёчину, от чего Борю заносит.
— Кулака не заслужил, — говорит он сыну. – У отца намечаются серьёзные проблемы, а он всё «бабки» стреляет. Сейчас поедешь домой и, будешь сидеть там, пока не разрешу выйти. Мои люди приглядят. Только попробуй нос на улицу показать, они не посмотрят, чей ты сын, а поломают на раз. Понял?! – срывается Герман на крик.
— Хорошо, пап, — пугается Боря, вжав голову в плечи. – Хорошо. Сделаю, как скажешь.
***
Глубокая ночь. Небо затянуто тучами, где-то далеко слышен гром, ветер тянет влагу от идущего за горизонтом ливня. Ди спит на кровати, свернувшись калачиком под одеялом. Степан и Маша не могут заснуть, разговаривают о мальчике.
— Почему он сейчас появился? – спрашивает Маша. – Почему раньше не нашли?
— Всему своё время, — отвечает муж. – Раньше и лес больше был. Сейчас вырубки далеко ушли и теперь в те места, куда исключительно пешком добраться получалось за несколько дней, можно на технике за пару часов доехать. Цивилизация и деньги пожирают всё и вся.
— Если бы не Ди…, — всхлипывает Маша.
— Если бы…, — соглашается Степан. – Почему его так назвали, не говорит?
— Нет, но думаю, скоро скажет.
— Давай спать, завтра дел по горло, — произносит Степан, отворачиваясь к стене.
Через некоторое время оба засыпают тревожным сном. Как только комнату огласил протяжный храп Степана, Ди открывает глаза, садится на кровати. Он неслышно, словно туман стекает на пол, ползком отправляется к кухонному окну, выскакивает через него наружу. Приласкав сторожевого пса, достаёт из кучи досок лежащих в сарае припрятанную шкуру, дротики, пращу, нож и гарпун. Берёт мешок из-под картошки, вываливает туда упаковку жидкости для розжига. Уж очень ему понравилось, как Степан с помощью её разжигал угли в мангале, когда готовил шашлык.
Собрав всё необходимое, мальчик выходит за калитку, скрывшись в темноте. Дорога через ночной лес была приятной и лёгкой. Ночные хищники тут не водились, капканов не было, ядовитых змей тоже. Когда Ди уже подходил к видневшимся из-за деревьев фонарям лесобазы, до него донёсся шёпот-шелест крон: «Хороший охотник бьёт в сердце стаи. Будь осторожен Диии».
Ди поднял вверх гарпун, демонстрируя его кронам деревьев.
— Ди – сын леса, — сказал он.
В ответ сверху послышался звук, напоминающий скрипучий смех. Мальчик улыбнулся, зашагав дальше. «Хорошему охотнику, хороший схрон», — прошелестел лес.
Бухавшая весь вечер смена охраны проснулась от мощного взрыва выбившего все окна в сторожке. Наспех одевшиеся люди, выскочили наружу, их взорам предстало адское светопреставление. Весь спиленный лес пожирало быстро распространявшееся пламя, один за другим взрывались баки припаркованных рядом друг с другом лесовозов и тракторов, база горела со скоростью тополиного пуха. Вызванные наряды пожарных не смогли ничего противопоставить огненному смерчу.
Утром Герман слонялся по обугленным останкам бизнеса, держась руками за голову. Напуганная охрана жалась в уцелевшей сторожке. Старший лесоруб Варяг хмуро разглядывал покорёженные лесовозы.
— Отсмотрели записи с камер? – спросил его Герман.
— На них ничего нет, — ответил Варяг.
— Вообще ничего? – удивился босс, — Пожарные сказали, это поджёг, а на них ничего нет? Такого быть не может. Неужели ничего подозрительного? Не лазером же со спутника пульнули в самом деле!
— Сам убедись.
Весь следующий день Герман посвятил отсмотру записей с камер видеонаблюдения. Там действительно ничего не было, кроме гонимого ветром от леса в сторону базы вороха сухих листьев. Вроде ничего необычного, если учесть тот факт, что был полный штиль и ветви деревьев на записи не колыхались.
Герман махнул очередной стакан горькой, приблизил ставший подозрительным вихрь. Там среди сухой листвы что-то мелькнуло, он увеличил изображение ещё сильнее и выронил вновь наполненный стакан. В крутящейся неразберихе угадывался бегущий на четвереньках мальчик с мешком на спине. Поколдовав с фильтрами, Герман подал на принтер плохо различимое лицо ребёнка, больше похожее на блики объектива видеокамеры. Поначалу он хотел отнести вещдок в полицию, чтоб скинуть с себя намечавшийся гемор, но флешка с опасным содержимым путала все карты….
Выходя из сторожки, босс увидел шикарный внедорожник, возле которого мялся помощник губернатора. Герман отправился к нему, поздоровались, похлопали друг друга по плечам.
— Мой начальник, недоволен последними событиями, — завил помощник. – Наши партнёры теперь не получат оплаченный лес, а это чревато. В чем дело Герман?
— У меня появилась малепусенькая проблемка, — показал её размер пальцами Герман. – Скоро улажу и вашим желторожим братьям не о чем, будет беспокоиться.
— Если вы не справляетесь, мы найдём другую бригаду, — заявил помощник.
— Что?! – офигел Герман. – Другую? Интересно кого? Кого вы собираетесь притащить в мои охотничьи угодья?
— Это не ваши о….
— И не ваши, — прервал его изрядно захмелевший Герман. – Ты, может, забыл на чьи деньги куплено это корыто? — он указал на внедорожник. – Забыл, кто тебя поставил помощником губернатора? А он забыл, на чьи деньги построил себе виллу в Италии и возит туда несовершеннолетних девочек под видом перспективных моделей?
— Вы не понимаете Герман.
— Это вы, дешёвые фраера, не понимаете, на ком всё тут держится. Я даю работу почти всему населению, а не вы. Вы только обдираете работяг до нитки. Может, хотите напугать меня товарищем майором и его недоментами? Ты сука знаешь, сколько я могу прямо сейчас народу под ружьё поставить? Знаешь? А знаешь, что я всех вас могу потопить за секунду?
— Но, но, мы…, — перепугался помощник.
— Езжай к своему начальнику, пусть договаривается с ускоглазыми, как хочет. Из всех вас только новый прокурор, которого ещё не купили, и Степан с его непонятной семейкой достойны уважения. Пшёл вон, халуй!
— Вы за это ответите, — испуганно выдавил помощник.
Герман схватил помощника за ухо и, как нашкодившего школьника потянул к двери машины. Помощник скользнул за руль, дал по газам. Герман ещё долго смотрел вслед удаляющемуся автомобилю приезжавшего качать права шестёрки «слуги народа».
***
Маша вернулась из райцентра с полными сумками сладостей, но Ди почему-то не выбежал помогать донести ношу до кухни.
— Ди! Ди! – зовёт она, пройдя в дом, но мальчика нигде нет.
Зайдя на кухню, она замечает на столе вскрытый конверт с письмом. Маша берёт его, и сердце обрывается в пропасть отчаяния, на нём синим текстом написано: Интернат №…, дальше оборванно. Маша бросается к выходу.
Холл интерната встречал не свойственным этому месту умиротворением. Журнальный столик с газетами и вазой полевых цветов, горшки с кактусами на подоконниках, оббитые дерматином скамейки вдоль стен. На одной из них сидит нервничающий Степан, вентилятором крутящий на пальце ключи от машины.
Грохнув распашными дверями о стены, в холл врывается растрёпанная с дороги Маша. Заметив Степана, бросается на него с кулаками.
— Гадина! Гадина! Убью! – кричит она на слабо закрывающегося руками мужа.
— Если бы я тебе сказал, ты бы не отпустила! – пытается объяснить Степан. – Прекрати драться чокнутая баба!
Открывается одна из дверей, оттуда, держа за руку Ди, выходит директор интерната. Супруги тут же прекращают перебранку, обнявшись, будто ничего не произошло и у них совет да любовь. Ди бросается к ним обняв Машу со Степаном. Маша вытаскивает у него из волос застрявшее пёрышко попугая.
— Очень хорошо, что все в сборе, — задумчиво произносит вернувшийся с экскурсии по интернату директор, приглаживая седые усы. – И особенно хорошо, что вы привезли мальчика к нам. Со своей стороны постараемся сделать всё возможное, что бы как можно быстрее оформить соответствующие документы на усыновление. Но пока ему придётся побыть здесь.
— Усыновление? – удивляется Маша, расплываясь в улыбке. – Замечательно, а я было….
— Ещё, — добавляет директор, кашлянув в кулак, указывая на пёрышко попугая, которое держит Маша, — объясните Ди, что постояльцем живого уголка трогать не стоит, у нас хорошо кормят.
В интернате Ди было тесно, не хватало простора, общение со сверстниками удручало, но ради новой семьи он был готов потерпеть временные неудобства, занимая свободное время рисованием.
Учитель задерживался на очередном учинённом директором собрании. Ди в одиночестве сидел за партой рисуя запомнившееся событие из своей жизни, когда беспечная возня, предоставленных самих себе учеников неожиданно прекратилась.
Кося под блатных, в класс вошли два старшеклассника. Расталкивая зазевавшихся учеников, испуганных появлением местных рэкетиров они вальяжно подошли к занятому первобытным творчеством Ди, посмотрели на примитивную мазню.
— Ты что ль новенький, которого лесник сдал? – спросил его тот, что покрупней.
Ди ничего не ответил, продолжая увлечённо рисовать.
— Отвечать! – рявкнул второй, сплюнув на пол сквозь щель в зубах.
— Я, — не отрываясь от рисунка, ответил Ди.
Тот, что покрупней, вырывает рисунок у Ди, рассматривает его, комкает, бросает себе за спину со словами:
— Хочешь чисто нормально жить баклан, будешь делать, что скажем.
— Чисто шестерить, — добавил другой.
— Рыпнешься против братвы или стуканёшь дирекции…, — с этими словами крупный хватает Ди одной рукой за грудки, второй собирается ударить.
Припозднившийся с собрания учитель с папкой бумаг подмышкой, спешит в класс мимо дверей, за которыми уже идут уроки. Дойдя до своей двери, слышит из-за неё грохот падающей мебели, крики учеников, визг девочек. Учитель роняет папку, распахивает дверь, врывается внутрь, застыв столбом на пороге. Часть парт перевёрнута вверх дном, ученики жмутся по стенам, девочки влезли на подоконники. Под одной из парт сидит дрожащий старшеклассник в разорванной в клочья одежде.
— Чисто встряли, — доводит он информацию вошедшему учителю.
Недалеко от него на спине  раскинув руки в стороны и боясь пошевелиться, лежит второй малолетний рэкетир в обрывках одежды. Сверху на нём сидит Ди, вцепившись зубами в горло, тихо рыча и пуская слюну. Жертва, совсем недавно «пальцевавшая перед лохами» тяжело дышит, глаза вылезли из орбит, бешено колотящееся сердце вот-вот вырвется из груди.
Ди косится на опешившего учителя. Разжимает челюсти, отпускает почти обделавшегося старшеклассника. Встаёт, поднимает мятый лист, парту, карандаши, стул, садится на него. Разгладив рисунок, продолжает рисовать.
Директорский кабинет полон взволнованных учителей, завуч нервно теребит массивную брошь на платье, сам директор нервно крутит авторучку, то доставая, то убирая стержень. Перед ними  опустив голову, стоит Ди. Но опустил он её не из-за чувства вины, он рассматривает ползающего по полу жучка, размышляя припечатать его подошвой кеда или оставить жить.
Учитель, заставший дикарскую разборку, скачет вокруг мальчика, полный возмущения, подбирая гневные эпитеты:
— Это кошмар какой-то, — бормочет он. – Он их чуть не убил, чуть не покалечил. Разве нельзя было решить миром? Позвать взрослых, наконец? Они бы с высоты своего авторитета во всём разобрались, всё уладили.
— Уладили, — кивает Ди, продолжая наблюдать за уползающим под стоящий у стены диван жучком.
Директор осуждающе смотрит на мальчика.
— Очень плохо Ди. Очень плохо, — произносит он, шевеля усами. – Надо бы тебя примерно наказать, но зная о том, как себя ведут некоторые воспитанники, приверженцы так называемой блатной романтики, обойдёмся строгим выговором.
— Строгим, — вновь кивает Ди, провожая жучка взглядом.
— В кого ты такой озлобленный, — продолжает скакать учитель. – Дикий, как зверь.
— Дикий, – кивает Ди, понимая, что жучка уже не достать.
— Надо бы вызвать будущих усыновителей для разговора, — предлагает директор.
— Они первые напали, — объясняет Ди, «плюнув» наконец на жука. – Я их пожалел.
— Если это милосердие, — спрашивает завуч, — что же тогда жестокость?
Ди поднимает глаза на завуча.
— Жестокости в лесу не существует, есть необходимость, — поясняет он. – Жестокость у людей.
— Ну, зашибись. Объяснил нам недалёким, — бьёт себя ладонями по коленям директор.
Вызванные директором Маша со Степаном сидят напротив него в кабинете, насупившийся Ди стоит возле стола.
— Вот такие пироги, — произносит усач после недолгого рассказа о происшествии.
— Подрались, что ж такого? Мальчишки, – разводит руками Степан, вполне осознавая, что шпане крупно повезло не отправиться на кладбище.
— Он же защищался, — добавляет Маша.
— Такая защита может плохо кончится, как для него, так и для других, — объясняет директор.
— Нельзя не согласиться, — кивает Степан, — Вы бы видели, как он с ножом управляется. Вжик и аппендикс снаружи, хулиганы в рубашках родились, по-видимому….
— Степан, — осуждающе прерывает его Маша. – Ди больше так не будет, товарищ директор. Правда Ди?
— Правда, — соглашается Ди, смотря, как за окнами вьются в брачном танце две большие стрекозы.
Директор смотрит на Ди, тот переводит взгляд на него.
— Мальчик воспринимает окружающую действительность, как жизнь в лесу. Оно и понятно, учитывая, сколько он там провёл времени, — произнёс директор. – Как ни странно, отчасти Ди прав. Сильные едят слабых и больных, больные заражают сильных, те становятся слабыми, теперь едят их.
— Ди не ест слабых, — сердится Маша на его слова.
— Не ест, — кивает Ди.
— Я вас не понимаю, — говорит Степан. – Он наказан или нет?
— Конечно, нет. Шпана получила по заслугам, урок на будущее, — продолжает директор, — Но адаптироваться к нормальной жизни Ди сможет только в полноценной семье. Постараюсь ускорить ваше воссоединение насколько смогу. Кстати, почему у него такое имя?
Степан и Маша пожимают плечами, Ди молчит. Чуть позже довольные супруги жмут руку директору. Ди продолжает пялиться в окно, делая вид, что это его не интересует.
— Иди, занимайся, — грозно говорит директор, — и больше не дерись, но сначала проводи опекунов.
Ди выходит с Машей и Степаном из здания интерната, провожает  их до калитки, где Маша обнимает его и целует. Ди скрепя сердце наблюдает, как они уезжают на ржавой «Ниве». Неожиданно какое-то скрытое чувство заставляет его обратить внимание на припаркованную недалеко от забора чёрную иномарку. Ди пытается разглядеть водителя через наглухо затонированные стёкла.
Сидящий в иномарке Герман вздрагивает, когда на него вдруг уставился мальчик, чьё лицо очень схоже с изображением на листе с принтера. Майор сказал, что лесник сдал шкета именно в этот интернат и вот теперь Герман увидел его воочию. Ничего необычного, вполне заурядный ребёнок, каких тысячи, вот только в его взгляде есть что-то странное, что-то пугающее видавшего  виды главаря. Герман опустил стекло, состроил, как можно более дружелюбную мину.
— Мальчик! — махнул он рукой, — Это тебя зовут Ди?
— Меня, — ответил ребёнок.
— Так значит, это ты нашёл зуб?
— Я.
— Продай, — Герман вытащил из окна пару тысячных купюр. – Он мне очень нужен.
— Что значит продать? – спросил мальчик.
— Ну, — замычал обескураженный Герман, — значит поменять на деньги.
— Зачем?
— Ты сможешь на них купить, что захочешь.
— Я ничего не хочу. Зуб мой, — отмахнулся Ди, собираясь уходить.
— Тогда я дам тебе такой же, но из золота, – нашёлся Герман.
— Что такое золото? – вновь поинтересовался Ди.
— Ценный метал. Сможешь подарить его своей новой маме.
— Ди добудет всё нужное на охоте. Ценный метал ни к чему.
Разозлённый препирательством подростка Герман, вылез из машины, подошёл к забору, схватившись за стальные прутья. Ди приблизился к странному мужчине, втянул ноздрями его запах.
— Я дам тебе за него всё, что попросишь, — прошипел Герман.
Ди ещё глубже втянул его запах.
— От тебя пахнет ружейным маслом, порохом, чужой кровью, бумагой и…, — Ди задумался, — … и чем-то чем пахнет от вожаков хищников. Ты вожак стаи, напавшей на дом Ма.
У Германа отвисла челюсть. Неужели главаря ОПГ можно вычислить по запаху?
— Кто ты такой? – перешёл на шёпот Герман. – Что тебе нужно?
— Уходи из леса, — так же тихо произнёс мальчик, — оставь в покое Ма со Степаном и угодья того о ком не говорят.
— А то что? – ухмыльнулся Герман.
Ди провёл большим пальцем по горлу от уха до уха. Впервые за долгие годы Герману стало не по себе. Он понял, что этот маленький жилистый мальчик гораздо опасней, чем кажется поначалу. Что-то давно забытое, находящееся на краю генетической памяти вдруг всплыло из тьмы веков, обнажив острые клыки, от которых не защититься ни оружием, ни стальными дверями, ни головорезами-телохранителями.
Герман отступил от забора, не отрывая взгляда от посмевшего угрожать мальчика. Вернулся в машину, наблюдая, как Ди продолжает смотреть на него сквозь тёмное стекло. Герман бьёт по газам, быстро уезжая.
Когда Ди вошёл в здание, его встретили недавние неудавшиеся рэкетиры.
— Послушай Ди, — сказал один из них. – Давай к нам в бригаду, лохов щемить.
— Ух, мы им, — сжал кулаки второй.
— Когда лиса зайца зажимает, и у него нет выхода, — произнёс Ди, — Он на спину плюхается да задними лапами когтистыми ей по морде, да так что у той глаза вытекают. Заяц убежит, а слепой хищник в лесу долго не протянет, сожрут. Не прекратите то, что делаете, останетесь без глаз….
По-своему разъяснив ожидающее их будущее, Ди равнодушно прошёл мимо хулиганов.
— Не сердись, — крикнул ему вслед тот, что покрупней. – Мы это так…, понты….
***
Небрежно держа в руках жутко дорогую коробку импортных конфет, в здание Департамента Опеки твёрдым шагом проследовал раздражённый Герман. Поднявшись на нужный этаж, без стука вошёл в кабинет тамошнего руководителя.
Вскарабкавшаяся по головам сослуживцев на самый верх служебной лестницы и изрядно располневшая со времени строительства платной трассы Анжела Олеговна стояла у окна, рассматривая уходящий вдаль ещё не вырубленный вековой лес. Услышав шаги, она обернулась.
— Анжела Олеговна, — натянуто улыбнулся Герман, положив на стол конфеты.
— О, Герман. Сколько годков, — так же натянуто улыбнулась она, садясь «курдюком» на рабочее место.
Гость без приглашения уселся напротив, закинув ногу на ногу.
— Что по поводу дела, насчёт которого я звонил, Анжела Олеговна? — напомнил Герман.
— По поводу четы лесника изъявившей желание усыновить найдёныша? – спросила она.
— Именно, — утвердительно ответил Герман. – Дело понятно, благое, но….
— Но? – выразила удивление начальница.
Герман подвигает коробку конфет  в её сторону.
— Не надёжные они, — начинает объяснять босс ОПГ. – Сто пудов замешаны в чём-то незаконном, например, в вырубке леса. Степан человек мутный, скрытный, а супружнице его вообще мальца доверить нельзя, синячит. Лучше передать его другим людям, я покажу кому. За мной не заржавеет, Анжела Олеговна, вы же знаете.
— И доказательства имеются? – она двигает коробку обратно дарителю.
Этот вопрос заставляет Германа занервничать ещё сильнее.
— Доказательства дело времени, — с нотками стали в голосе отвечает он. – Мне, как законопослушному гражданину, платящему налоги в казну, на которые вы жируете, не безразлично будущее этого ребёнка, и детей вообще, а значит страны. Вплоть до самых отчаянных патриотических действий. Ясно выражаюсь, Анжела Олеговна?
— При всём моём уважении, — переходит на тон ниже начальница, будто боясь быть подслушанной, — ничем не могу помочь. Прокурорские проверки замучили, он под всех роет. И вообще, Герман, времена меняются, не всё так просто, — указывает она взглядом на потолок.
Герман меняется в лице, желваки ходят под вдруг побагровевшей кожей.
— Раньше по-другому пела, когда с трассы откаты брала за выселение, — огрызается недовольный Герман. – Много деревенских однушки получили взамен крепких хозяйств? Или большая их часть в бараках на окраине города доживает? Где квартиры?
Теперь очередь краснеть пришла Анжеле.
— Уходи, — говорит она. – Мне своих проблем хватает. В твои лезть не собираюсь. Хотят усыновлять, пусть усыновляют. Тебе то, что до этого? Опять «бабки»?
— Дело уже не в «бабках», далеко не в «бабках», -  поднимается с места Герман, направляясь к двери. – А ты смотри, — говорит он, выходя в коридор, — как бы на ржавую заточку в подъезде не налететь. Моё прочтение, Анжела Олеговна.
Анжела вздрагивает от громкого хлопка двери, вытирает ладонью выступившие на лбу капли холодного пота. Когда Герман на взводе с ним шутки плохи.
***
Перебинтованный Барбаросса сидит на стуле в кабинете майора перед склонившимся над ним Германом. Майор Майоров делает вид, что занят документами. Неожиданно Герман хватает Игоря за рыжую бороду, упирается ногой ему в живот, с силой тянет вверх.
— Оторвёшь, — стонет Игорь.
— Вот так я сейчас себя чувствую, — говорит босс, отпуская бороду. – Ты таких дел наворотил, врагу не пожелаешь.
— У меня сбережения есть дома, — отвечает Игорь. – Возьми все, отдай мужикам, разберитесь с недоноском.
— Ты что молчишь? – обращается Герман к майору.
— А что я? – пугается полисмен. – Прикрываю, как могу, не в разборки ж мне лезть.
— Чистеньким выйти хочешь? – злится босс. – Не выйдет. Если потонем, так все.
Майор заметно бледнеет.
— На днях, — взволнованно говорит мент, — интернат отпускает некоторых воспитанников в будущие приёмные семьи на пару-тройку дней с ночёвкой. Что-то типа увольнительной за хорошее поведение. Ди в списках не значится, но я могу надавить на обязанных мне людей из администрации. Отпустят как миленькие, а там сами решайте.
— Хорошее поведение? – задумывается Герман. – У дикаря разве может быть хорошее поведение? Он в любой момент может сорваться на грубость…. А на вас полагаться, — говорит он присутствующим, — что на пикнике в коровью лепёшку прилечь.
Герман хмурится пришедшей в голову мысли, выходит из кабинета, набрав на телефоне номер Варяга.
— Слушаю, Герман, — ответил тот, чавкая обедом.
— Собери всех самых надёжных и только надёжных. Всех понял? — говорит Герман. – Вооружи, кто без ствола.
— Мы что идём на войну? – спрашивает переставший жевать викинг местного разлива.
— На межгалактическую мать её, — поясняет босс.
***
Ди сидит на кухонной табуретке, наблюдая, как Маша разделывает рыбу, сегодня будет вкуснейший рыбный суп и возможно его любимые котлеты. Когда то вот так и его настоящая мать лихо вспарывала брюхо речным и озёрным обитателям, угодившим на гарпун. Постепенно мальчик погружается в волнительные воспоминания.
Одни из первых и самых ярких из них относятся к пяти годам. Солнечный день, он и мама сидят на корточках на берегу реки. Всё лицо Ди перемазано в чёрном иле, в котором он извозился у берега. Мама зачерпывает рукой воду, умывает его. Ди улыбается, она улыбается в ответ, потом они брызгаются водой друг на друга и просто вверх.
Теперь они запускают по реке сделанные из коры кораблики с листьями-парусами.
Ди показывает маме пойманного в траве лягушонка, та гладит его по мокрой спинке, затем мальчик отпускает его на свободу.
Они идут вместе по лесу, взявшись за руки, неся пустые корзинки. Останавливаются у орешника, набивают их доверху крупной лещиной.
Собирают грибы, ягоды, сухой хворост недалеко от покрытых папоротником холмов, выкапывают одной матери известные лекарственные корни каких-то целебных растений. Но вот на земле виден большой волчий след. Ди приседает, чтобы рассмотреть его. Мама хватает его за руку и они, часто оглядываясь, бегут в сторону избушки.
На заваленном кореньями столе тускло горит лучина, за окнами непроглядная лесная ночь. Ди лежит на кровати, обняв мать, разглядывая её лицо, но вдруг оно начинает напоминать очертаниями лицо Маши. Наваждение проходит так же внезапно, как и возникло.
Снаружи доносится протяжный волчий вой, мать сильнее прижимает к себе ребёнка. Это одноглазый Бродяга, уцелевший в схватке с его отцом, жаждет утолить голод мести их кровью. Старый волк ещё силён, ещё хитёр и очень опытен. Он ждёт момента, когда сможет впиться зубами в глотку самки и щенка человека уничтожившего его стаю.
А вот грибной утренний дождь застал их на осиновом островке посреди сухих еловых зарослей, где они собирали крепкие, красивые грибы. Они прячутся под деревом, слушая раскаты совсем не страшного грома, всколыхнувшего коромысло радуги горбом вставшей над лесом.
Вечером они идут поверху живописного оврага, неся полный груздей короб на продетой через ручку жерди. Внезапно мать останавливается, прислушавшись к лесным звукам, точнее к их отсутствию. Мать внимательно осматривает разводы мокрой глины виднеющиеся внизу. На ней видны следы Бродяги, он где-то рядом. Вдруг тишину леса нарушает хруст веток, ломающихся под тяжёлой волчьей поступью.
Мать бросает ношу, хватает Ди за руку, и они бегут, бегут, бегут, а позади хрустит ветками серая смерть. Мать хватает ставшего уставать мальчика на руки, бежит ещё быстрее подгоняемая первобытным страхом.
Вот и спасительная избушка, крепкая дверь, мощный засов заступник. Снова ночь, снова тусклая лучина, приглушённые волчьи шаги да рычание за стеной. Яркий диск Луны осветил лесные дебри, растягивая тень кружащего вокруг домика серого хищника. Вновь утро с обрывками туманной пелены. Мама будит Ди, спавшего в обнимку с гарпуном.
— Вставай, — говорит она, — Бродяга ушёл. Запасы на зиму ждать не будут.
Ди открывает глаза, сладко потягивается. Мать даёт ему веточки земляники, мальчик садится в кровати, ест ягоду за ягодой. Она садится рядом, расчёсывает спутавшие волосы, напоминающие уши животного или даже рога, деревянным гребнем.
Мама приоткрывает окно, чтобы впустить в дом свежий утренний воздух, но вместе с ним внутрь проникает оскаленная волчья пасть. Сорванная с петель рама летит на пол вместе с осколками стекла. Бродяга пытается пробраться в дом, но окно слишком узко для него и, просунув только одну лапу, зверь застревает.
Мать с криком бросается под стол. Ди роняет землянику, хватает гарпун. Ни секунды не колеблясь, отточенным на вёртких рыбинах движением вонзает его точно в глотку. Волк хрипит, обливаясь кровью, пробует отползти назад, выплюнуть разрывающую плоть палку. Ди продолжает всаживать гарпун в пасть, да так глубоко, что практически залезает рукой между челюстей. Бродяга агонизирует, закатывая глаза. Затихая отходит в загробный мир к ещё более агрессивным предкам. Остывающий монстр более не опасен.
«Теперь ты охотник. Славный охотник», — шелестит лес. – «С почином Ди».
Мать тихо плачет сидя под столом. Ди присаживается рядом, угощает подобранной с кровати земляникой, осторожно обнимает. Всхлипывающая мать отказывается от угощения, но сын заталкивает ей в рот сладкие ягоды. Наконец она успокаивается, обняв ребёнка. Ди заглядывает ей в лицо и вновь видит в нём лицо Маши.
Он стряхивает наваждение, продолжив наблюдать, как новая Ма потрошит рыбу.
— Думала, тебя не отпустят погостить, — говорит Маша, не отрываясь от готовки.
— Странно, — говорит проходящий мимо кухни Степан. – Явно не заслужил.
— Странно, — повторяет Ди. – Не заслужил.
День прошёл незаметно, будто его вообще не было. Наступила тихая, безветренная ночь, вот-вот выкатится Луна на продырявленный звёздами небосвод, измазанный редкими вытянутыми облаками.
Ди лежит на кровати свернувшись калачиком, довольный сытным ужином, медленно переваривающимся в желудке больше приспособленным для уничтожения хрящей с костями и кореньями, чем мягких рыбных котлет.
Он переворачивается на другой бок, к стене. Ковыряется в носу. Извлекает козявку, нюхает, пробует на вкус, морщится, мажет под кроватью. Ди не может уснуть, что-тот тревожное витает ночном воздухе, что-то неуловимо опасное не даёт успокоиться.
Ди садится на кровать, прислушивается к уханью филина, звону вездесущего комарья, шелеста крыльев пролетающей мимо дома ночной птицы. Что же, что же тревожит его в этой тиши, что уловили его чувства, от чего веет опасностью?
«Вставай Ди», — доносится из колышимых порывом ветерка крон ближайших деревьев, — «Вставай мой приёмный сын».
Глаза Ди начинают светиться жёлтым светом, он встаёт с кровати, подходит к окну, распахнув раму. Втягивает ноздрями ночные ароматы, грудная клетка раздувается, наполняясь перенасыщенным кислородом воздухом. Лёгкий запах табака смешанный с кислым мужским потом, приторным одеколоном и ружейной смазкой, заставляют Ди вздрогнуть. Он напрягает зрение, от чего глаза светятся ещё ярче. Где-то в глубине леса между деревьев мелькают крохотные красные огоньки сигарет, а до чуткого уха доносятся обрывки человеческой речи. Раненный хищник привёл стаю.
Ди достаёт из-под матраса припрятанные конфеты, бесшумно входит в комнату к спящим супругам, смотрит на их умиротворённые лица. Кладёт каждому на подушку по конфете-подарку, кончиками пальцем дотрагивается до волос Маши стараясь запомнить их мягкость. Закончив своего рода ритуал прощания перед опасной охотой, Ди выскакивает в окно.
Скулящий, просящий игры сторожевой пёс путается под ногами, когда Ди идёт к сараю, где припрятал отобранное у Степана, после схватки в доме, оружие. Мальчик присаживается перед псом на корточки, чешет того за ухом.
— Не шуми, — говорит он.
Пёс замолкает, будто понимает просьбу маленького хозяина. Облачившись в слегка отсыревшую, но такую привычную одежду, Ди ещё раз поверяет снаряжение. Видавшая виды шкура, перешитые джинсы, три дротика, гарпун, кремниевый нож, праща с мешочком отборных речных голышей. Вроде всё, но на всякий случай мальчик прихватывает крепкий, кованый серп, острый, как щучьи зубы, доставшейся Маше от почившей прабабки.
— Тссс, — говорит мальчик псу.
В ответ тот ложится на землю, прижав голову лапами. Ди быстро бежит в сторону леса, где на опушке обнаруживает размокшую от свежей мочи кабана землю. Мальчик берёт её в руки, мнёт как пластилин, нюхает, вымазывает лицо, натирает волосы. Ставит их дыбом, делает похожими на уши животного, дабы напустить страху на противника, и его не интересует, что со стороны это сооружение больше напоминает рога.
Герман тушит сигарету о подошву сапога, бросает бычок на влажную от ночной росы траву, кладёт вертикалку на плечо, оглядывая стоящий во тьме отряд. В нём много проверенных годами людей с забавными погонялами, часть парней Варяга, за которых он ручается головой, Жора Цыган с двумя родственниками, Оскар по кличке Горец с братом, Глеб Стрелок, бывший спец по особым заданиям, Фёдор Мясник с корешами, и ещё много, много достойных людей. Основная масса вооружена двустволками, у кого-то есть карабин или помповуха, кто-то прихватил для кучи пистолеты, а Варяг вообще притащил отполированный десятками рук Шмайсер МП-40 с рюкзаком рожков, «босяцкий подгон» от друзей «чёрных копателей», и у каждого его любимый нож, лезвие которого вспороло не одну как звериную, так и человеческую глотку.
— Вы все достойные бродяги, способные держать язык за зубами при любом раскладе, — произнёс Герман. – Я собрал вас для очень необычного дела, хотя со стороны оно может показаться плёвым.
— Двадцать семь человек, не многовато ли? – спросил Жора Цыган, закуривая очередную сигарету.
— Надеюсь, что да, — ответил Герман. — Ваша задача окружить дом лесника и не дать никому уйти. В случае необходимости валить на месте. Всё должно выглядеть так, будто супруги ушли в лес, и пропали без следа, — продолжал босс. — Нет тела — нет дела. Главное найти флешку в виде зуба. Судя по тому, что за нами еще не приехал спецназ МВД, она находиться у мальчика. С ним крайне осторожно, не допустите прокола Барбароссы.
— Минутку, — произнёс Оскар. – Это где они на чёрта наткнулись?
По вооружённой толпе пронеслось недовольное бурчание.
— Нет никакого чёрта! – вспылил Герман. – Прекратите плодить суеверия! Взрослые люди! На дворе двадцать первый век, Айфоны с 3D принтерами, а они в чертей верят!
— Ну, если не чёрт, — произнёс кто-то, — то может демон? Ребёнку такое не под силу. Мы по лесам много шастали, видели всякое.
— Да, да, — поддержал здоровый детина с помповухой, — Пашу Каланчу надеюсь все знали, мир его праху? — толпа одобрительно загудела. — Вот он рассказывал, что на крылатого человека поросшего шерстью вышел у торфяников и след мамонта видел.
В толпе послышались звуки передёргиваемых затворов, смешанных с лязгом вынимаемых из ножен и вставляемых обратно охотничьих ножей.
— Вы это серьёзно? – разозлился Герман.
— Не парься шеф, — сказал Оскар, — всё сделаем в лучшем виде, а это так лесные байки. Главное, башляй по тарифу.
Мужики засмеялись, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
— Ждём ещё двадцать минут, и выступаем, — довёл до всех Герман. – Надеюсь, обойдёмся без стрельбы. Никого вызвать они  не смогут, мент перерезал связь, а сотовые тут не ловят.
Ди крадётся по лесу, знакомому ему каждой еловой иголочкой, каждым листом. Прячась за деревьями, стелясь по земле, он всё ближе подходит к вооружённом отряду, нервно курящему в полной темноте на небольшой полянке, заросшей по периметру густым кустарником. Табачная вонь уже перебивает все остальные запахи леса. Среди неё Ди улавливает еле заметный шлейф вожака. Сомнения нет, это тот самец просивший продать зуб. Ди достал из-за пазухи трофей на ремешке, рассмотрел его в очередной раз. Зачем он ему? Пусть сам добудет такой на охоте.
Самый молодой из налётчиков отошёл по малой нужде в заросли. Он не видел, как по находящемуся за его спиной дереву кто-то спускается вниз головой, замирая и принюхиваясь.
Закончив дела, молодой обернулся и обомлел, перед ним стояло смердящее звериной мочой существо небольшого роста не то с рогами, не то с ушами, торчащими из всклокоченной шевелюры. Острый дротик медленно поворачивался вокруг своей оси, уткнувшись молодому под кадык. Светящиеся жёлтым светом глаза, внимательно изучали испуганного карателя. Существо как бы раздумывало убить его на месте или утащить в нору, где сожрать в сыром виде.
Ди смотрел в полные ужаса глаза молодого самца, прикидывая, стоит ли убивать его или всё же оставить на потомство. Такой экземпляр мог дать хороший выводок, жалко его бросать на корм  червям. Взгляд молодого вдруг метнулся в сторону, в них блеснул лучик надежды на спасение в виде бесшумно летящей отполированной стали. Заметив это, Ди бросился в заросли, а мгновением позже в грудь молодого по рукоять вонзился охотничий тесак Варяга. Молодой захрипел, удивлённо глядя то на рукоять, то на метателя. Качнувшись, он упал навзничь, наполовину вывалившись из зарослей на поляну.
— Твою ж мать! – крикнул Варяг, подскакивая к умирающему, выдирая из груди тесак. – Ещё заплачь! – с укором сказал он молодому, побледневшему и практически переставшему дышать.
— Что случилось!? – подбежал к нему Герман, за которым последовал весь отряд.
— Этот чёрт нас выследил! – заорал Варяг, сея панику среди наиболее суеверных бойцов. – Он уже здесь!
Отряд, заняв круговую оборону, ощетинился стволами, кто-то имевший на ружье, исключительно для дешёвых понтов, приспособление для штык-ножа примкнул к нему холодное оружие.
Кроны деревьев пришли в движение, хотя погода стояла безветренная, лес ожил, скрывая Ди звуками, скрипом сухих стволов, мечущимися тенями от взошедшей Луны.
— Где он!? Где он!? – спрашивали  налётчики.
— Тем лучше для нас, — сказал Герман. – Возьмём его тут. Что вы стреманулись?!  — крикнул он братве. – Это всего лишь малолетний щенок заигравшийся в индейцев!
Что-то быстрое прорезало листья клёна, и в висок одного из мужиков с костяным хрустом полностью вошёл выпущенный из пращи голыш. Он упал, как подкошенный с залитой кровью головой. Вздрогнувшие от неожиданности налётчики принялись палить во все стороны. Пули и картечь сшибали листву с кустов, щепили молодые деревца, сбивали кору с вековых стволов. Варяг поливал кусты очередями из автомата, меняя рожки один за другим. Наконец кто-то додумался включить фонарь. Его луч на мгновение выхватил бегавшее вокруг отряда демоническое существо, именно с ним его сейчас ассоциировал напуганный владелец фонаря.
Тут же ему в предплечье прилетел кованный серп. Мужчина вскрикнул, роняя источник света, бросил ружьё и, поддавшись панике, побежал, куда глаза глядят, не вынимая серп из руки. Налётчики приняли его за напавшего на них демона, изрешетив спину всеми имевшимися калибрами.
Степану снилось, как он собирает болотную ягоду, бродя по бескрайней лесной трясине. Ягоды были одна к одной, вот жена  обрадуется. Внезапно лес огласил закладывающий уши рёв самца лося. Степан оторвал взгляд от очередной поросшей ягодами кочки, посмотрел вверх. Там, задевая брюхом макушки высоченных елей, шёл огромный лось, закрывающий своим телом половину неба, касавшийся рогами облаков. Он подошёл к трясине, взглянул на выронившего корзину человека.
Одно из обличий Хтона занесло над лесом ногу с копытом размером не меньше городской площади, с силой опустив его в трясину. Поднялась многометровая волна протухшей воды, мгновенно поглотившая ягодника.
Задыхающийся Степан сел в кровати, взглянул на мирно спящую жену. До чего реальный был сон, будто взаправду захлебнулся. Вдруг до его слуха донеслись отдалённые повторяющиеся звуки. Степан прислушался. Спросони до него не сразу дошло, что это. Наконец он распознал ружейную канонаду, смешанную с автоматными очередями. Степан толкнул в бок Машу.
— Слышишь? – спросил он проснувшуюся жену.
— Чего это? – удивилась она.
Конфета положенная Ди упала на пол. Маша тут же вскочила, бросившись в комнату мальчика, аккуратно заправленная кровать была пуста. Подбежавший Степан понял всё без слов. Он быстро оделся, прихватив оружие со всеми имевшимися патронами.
— Я с тобой, — пропищала испуганная Маша, сжимая в руках старую двустволку.
— Нет! – рявкнул Степан, проверяя отсутствие гудка в телефоне. – Жди здесь! Вдруг прибежит!
— Хорошо, Стёп, – произносит Маша, открывая окно, выставив в него ружьё.
Степан стрелой вылетает из дома, где сторожевой пёс, взбудораженный ночной пальбой заливается хриплым лаем.
— Прекратить стрельбу! – орёт истративший половину боекомплекта Герман. – Прекратить!
Отряд перестаёт палить, все включают фонари. В их свете виден убегающий вглубь леса мальчик.
— Вот он! – указывает Варяг. – Хватайте его! Не дайте скрыться!
Свои слова он подкрепляет автоматной очередью. Бригада бросается в погоню, спотыкаясь об остывшее тело молодого. Ди  мелькает пред ними, скрываясь за деревьями, прячась в кустарнике, ныряя в заросли хвоща. Он ведёт их всё дальше и дальше от дома.
Степан минует опушку, несясь в сторону удаляющейся стрельбы, бросает взгляд на бушующие кроны деревьев. Над лесом закручивается напоминающая галактику облачная спираль, рассекаемая бело-синими, похожими на лосиные рога, молниями сменяемыми раскатами грома. Первые капли ливня падают на листву.
«Какого хрена?», — думает Степан. – «Почему гроза только над лесом, да ещё такая странная? Может невидимое существо выдуманное мальчиком всё же существует в реальности и сейчас таким образом пытается помочь ему?».
Степан отмахивается от бредовой идеи, пришедшей в возбуждённый погоней мозг.
Налётчики бегут нестройной толпой, врезаясь в деревья, роняя фонари, сшибая пни, падая в незаметные среди папоротника ямы и овраги. Кто-то цепляется мыском за корень, падает на лежащее поперёк дороги сосновое бревно, напоровшись брюхом на острый обломок сука, вывалив кишки в опавшую хвою. Кто-то почти нагоняет мальчика, когда внезапно проваливается в неизвестно когда вырытую волчью яму, найдя смерть на острых кольях.
Ди бежит, легко перемахивая через поваленные деревья, через угрюмые стены буреломов. Он останавливается на секунду, чтобы метнуть очередной камень, который расколет кому-нибудь из преследователей лицо, впечатав раздробленные кости в мозг. Пули срезают вокруг него ветки, крошат в пюре грибы и гроздья рябины, дырявят сосновые стволы.
Гром странной грозы всё больше напоминает приглушённый смех невидимого гиганта, порывы ветра гонят с болот туманные испарения ядовитых газов, обволакивающие деревья сероватым шлейфом и нет спасения лесным тварям от смертельного дыхания первобытных трясин. Опьянённые погоней люди уже не понимают куда бегут, их манит проснувшийся древний инстинкт охотника загоняющего жертву. Кто-то даже улюлюкает в экстазе, но это лишь до тех пор, пока выпущенный из пращи камень не отправит его в лучший мир.
Глеб Стрелок обходит мальчика с фланга, ловит в прицел. Выстрел и Ди, вскинув руки, падает лицом в мох. Довольный стрелок осторожно подходит к жертве, тыкает в неё стволом карабина, склоняется над недвижимым телом.
«Вот и всё, — думает Глеб, — никакой ты не чёрт и тем более не демон, обычный малолетний шкет, возомнивший себя невесть кем».
-  Пацаны! – пробует перекричать ветер Стрелок – Я его подстрелил!
Он переворачивает мальчика, чтобы посмотреть в лицо, но какое-то еле уловимое движение заставляет его отскочить, выронив карабин. Глеб хватается за горло, по которому от уха до уха прошлось холодное каменное лезвие, булькая и захлёбываясь, он пытается остановить вырывающуюся из разреза кровь. Ди садится, рассматривает прострелянную на груди шкуру, царапину от скользнувшей выше сердца пули. Ещё одна охотничья отметина к коллекции шрамов.
Стрелок падает на колени, Ди забирает у него длинный охотничий нож, взвешивает в руке, встает и уходит. На его место падает тело Глеба. Прибежавшие мужики видят Стрелка лежащего в красном от крови мхе.
Ди бежит, заманивая преследователей к трясине, к ядовитому туману, в места, где даже Хтон появляется только по необходимости. Погоня не отстаёт, охотники ещё больше входят в раж, теперь они жажду мести за погибших товарищей.
Ди несётся по прогалине между сосен, подбирает попавшийся по пути сук, бросает его высоко вверх. Жора Цыган с двумя родственниками почти настигает мальчика, когда ему в глаз прилетает брошенный Ди сук. Жора ревёт белугой, пытаясь запихнуть назад вытекающий орган зрения, родственники мечутся вокруг него, забыв о погоне.
— Я ему голову отрежу! – орёт Жора, катаясь по траве, разбрызгивая внутриглазную студенистую жидкость.
Погоня уходит дальше, родственники поднимают Жору, пытаются оказать первую помощь. Они не слышат, как на прогалину вышел Степан. Первый родственник падает с прострелянной головой, второй получает пулю в сердце, а Жоре достаётся свинец в брюхо. Он корчится между двумя трупами, задыхаясь от боли.
Степан подходит к раненому, подбирает двустволку одного из родственников, наводит стволы в лицо Жоры.
— Вы суки б***дь совсем охренели с детьми воевать! – кричит он.
Жора лишь хлопает губами, словно выброшенная на берег рыба. Степан всаживает ему в лицо оба заряда, от чего голова разлетается словно арбуз. Бросив ружьё в кровавый фарш, лесник продолжает преследование преследователей.
Деревья мелькают с неимоверной быстротой, Ди останавливается, выпустив последний камень, к сожалению не достигший цели. Под командованием Германа и Варяга часть преследователей растянулась нестройной цепью, стараясь загнать мальчика в самый её центр и сомкнуть фланги.
Оскар шёл по левому флангу, изредка стреляя в подозрительные тени, когда в грудь его брату прилетел шуршащий оперением дротик. Брат упал на землю уже мёртвым.
— Сюда! Сюда кто-нибудь! – закричал Оскар, тряся брата за плечи.
Кто-то из мужиков метнулся к нему, но, не дойдя пары метров, упал рядом с братом с дротиком, торчащим из спины. Озверевший от горя Оскар открыл ураганный огонь из помповухи, а когда кончились патроны, стал палить, куда попало из пистолета, не обращая внимания на предсмертные крики парней, кому довелось угодить под его пули. Истерику прекратил Варяг очередью из МП-40, нафаршированное свинцом тело Оскара завалилось на тело его брата.
К Варягу подбежал Герман.
— Что тут твориться?! – спросил он.
— Истерик, базарный баб, — ответил Варяг. – Дело дрянь шеф. Надо сворачивать лавочку, идти к дому лесника и кончать всех там, иначе он нам не даст отсюда уйти.
— Ты что несёшь?! – схватил его за грудки Герман. – Мы его почти поймали.
Их разговор прервал крик одного из бойцов получившего дротик в солнечное сплетение.
— За мной! – скомандовал Герман, пальнув во тьму.
Варяг поменял рожок, отправившись за боссом. У него начинала болеть голова, во рту пересохло, в ушах то и дело появлялся и пропадал звон. Он и другие ещё не понимали, что надышались болотными газами.
Степан заметил отставшего бойца, перезаряжавшего двустволку. Он прицелился, выдохнул, спустив курок. Пуля вошла в затылок, выплюнув с противоположной стороны пол лица вперемешку с мозгом. Степан побежал дальше, переступив через труп, выпускавший в ночную прохладу пар из разбитой головы.
Фёдор Мясник со своими людьми, окружавший мальчика с правого фланга, вышел на поросшую высокой травой поляну, ярко освещённую Луной. Трава колыхалась, будто океанские волны гонимые бризом.
— Срежем через поляну! – сказал Фёдор.
— Башка раскалывается, — отозвался один из подручных.
— И пить охота, а я флягу не взял, — произнёс другой.
— Давай за мной! – скомандовал Фёдор, бросившись в траву, остальные последовали за ним.
Чем дальше они шли, тем трудней раздвигалась трава, тем сложнее было двигаться.
— Что-то не так, — сказал тот, у кого болела голова. – Это не трава. Пошли назад, ну его на хер.
— А ну заткнись сыкло! – Фёдор влепил ему оплеуху.
От удара у бойца прояснился разум, сошло наваждение, посланное болотным мороком ядовитых газов, и тот, кого обвинили в трусости, увидел, что они находятся совсем не на поляне, а посреди гиблой трясины. Он в ужасе заорал, попытавшись повернуть назад, но было поздно, болото с победоносно-утробным гулом втянуло в себя и его, и всю группу Мясника, так и не понявшую, что произошло.
Степан вышел в тыл остаткам отряда. Два выстрела унесли ещё две жизни. Тут же развернувшаяся цепь ударила по нему шквальным огнём. Одна из пуль пробила левый бок на вылет. Степан залёг за поваленным деревом, отвечал огнём на огонь, одновременно пытаясь остановить кровотечение.
Ди собрал уже пять ножей погибших преследователей. Пока они отвлеклись на непонятно почему начавшуюся перестрелку, он срубил самым тяжёлым из них три берёзки, со знанием дела приладил к ним трофеи ремешками, нарезанными из шкуры, вот и копья.
— Надо уходить Герман! – взмолился Варяг, стреляя по Степану короткими очередями. – Пока не поздно Герман! Лесник подоспел, болотный туман сгущается, парни уже с трудом понимают, что творят!
— Хорошо, — одобрил Герман. – Эй! Лом!– крикнул он мужику с шанцево-инструментальным погонялом. – Скажи всем, что уходим! Уходим!
Лом кивнул, высунулся из-за дерева и тут же упал сражённый копьём в горло. Варяг дал очередь туда, откуда оно прилетело, вполне понимая, что вряд ли попал в хитрого змеёныша. Второе копьё воткнулось в ствол дерева у него над головой.
Степан отполз в сторону, скатившись в скрытый папоротником овраг, там никем не видимый, он смог перебинтовать разрываемую болью рану.
— Надо обойти лесника слева, — сказал Герман, пальнув в сторону Степана из обоих стволов. – Все за мной!
Он, с Варягом, пригнувшись, побежали в заданном направлении, увлекая за собой остатки карательного отряда. Отставший от группы дико закричал, когда вылетевшее из тьмы копьё пронзило печень  насквозь.
— Сколько нас!? – спросил задыхающийся от бега Герман.
— Шестеро! — ответил Варяг. – И у меня патроны на исходе!
— Шестеро?! – удивился босс. – Пятеро!
Варяг оглянулся, действительно их было пятеро, хотя секунду назад он насчитал шесть человек. Может, ошибся впопыхах? Но нет, он не ошибся, шестой боевик лежал, раскинув руки в зарослях черники, а стоящий над ним Ди, с покрытой кровью суковатой дубиной в руке, вытаскивал из ножен очередной клинок.
Когда они добежали до перекинутого через каменистую речку скользкого от влаги бревна, их было уже четверо. Переправившись на ту сторону, Герман с Варягом услышали, как слегка замешкавшийся позади браток плюхнулся в воду и уже не поднялся.
Они пробежали ещё сотню метров остановившись перевести дух в дубовой роще. Встав спина к спине, на расстоянии в полметра друг от друга, они пытались отдышаться и понять, куда их занесло.
— Не помню этого места, — сказал тяжело дышавший от бега Варяг. – Никогда не видел лес в таком состоянии, он будто отторгает нас.
— Скоро рассвет, тогда и выберемся, — обнадёжил босс.
Из кустов сбоку выпорхнула птица, Варяг дал очередь, Герман добавил выстрел разнеся куст в щепки.
— Чего там? – спросил Герман. – Попали?
— По самые не балуйся, — ответил Варяг, бросая автомат и доставая тесак. – Я пустой.
— У меня последний патрон, — сказал Герман.
Он посмотрел на посветлевшее небо, произнеся:
— Светает, — и чуть позже добавил, — Парень то молодец. Тут подготовленные головорезы налажали, а он….
— Полностью согласен с тобой Герман, — отвечает Варяг. – Он поступил более чем правильно. Что ещё прикажете делать с теми, кто врывается в твой дом? Кто лезет тебе в карман, оскорбляет близких, угрожает? Кто ведёт себя не по уставу монастыря, так сказать? Бежать в суд, требуя справедливости по закону? А на чьей стороне суд и закон, позвольте спросить?
— Да ты философ, — усмехнулся Герман.
Они не видели, как по склонившимся над ними ветвям дуба, словно кот крадётся маленький дикарь. Ди остановился прямо над их головами, слушая разговор и раздумывая кого пронзить гарпуном первого. Выбор пал на грузного бородача, бросившего автомат, вожак должен отправиться к предкам последним.
Ди бесшумно прыгает с дерева, вонзая Варягу гарпун под затылок, остриё пробивает шею насквозь, выйдя из кадыка. Ди тут же падает на землю, откатившись в заросли высокого папоротника.
Хрипящий Варяг поворачивается к Герману, пытаясь вытащить гарпун со стороны затылка. Напуганный хрипом Герман, повернувшись к Варягу, вздрогнув выпускает последний заряд картечи, который отбрасывает тело недавно назначенной правой руки к корням дуба.
Герман, уставившись на труп, опускает ружьё с выходящей из дула струйкой дыма. Из зарослей папоротника поднимается Ди. Он спокойно подходит к телу Варяга, вытаскивает гарпун из шеи, вытирает окровавленное оружие об одежду поверженного врага, наставляет остриё на Германа, тихо рыча.
Герман берёт вертикалку за дуло, приседает, словно хоккейный вратарь, готовясь к буллиту. Издав не то рёв, не то крик Ди бросается на врага, метя тому в горло. Герман ударяет ставшим дубиной ружьём, но промахивается. Ещё один бросок и Герман умудряется выбить гарпун из рук мальчика. Оружие отлетает к безжизненному телу Варяга. Ди выхватывает кремниевый нож, делает выпад вперёд, закончив его хитрым финтом, в результате которого распарывает Герману правое предплечье. Тот роняет ружьё, пробует зажать рану, но видя обходящего с фланга Ди, достаёт охотничий нож булатной стали.
— Ты вынуждаешь меня на грубость, мальчик, — произносит Герман.
Ди молчит, отслеживая движения противника. Герман прыгает вперёд, делая длинный выпад, и первобытное оружие вонзается ему в левый бицепс. Он роняет нож, но в последний момент успевает нанести Ди удар кулаком в голову. Оглушённый мальчик стоит на ногах, Герман наносит второй удар, после которого Ди бросает на землю. Герман подбирает нож, подползает к Ди на коленях, заносит его над мальчиком для решающего удара, но вдруг передумывает.
— Нет, — говорит он, глядя на спокойное лицо маленького врага, уничтожившего его бизнес. – Не могу так. Не могу. Я не Чикатило. Давай, малец, сделаем по-другому.
Окровавленными руками Герман вынимает ремень из штанов Варяга, скручивает им руки Ди, достаёт свой ремень, опутывает ноги. Шарит у Ди за пазухой, находит флешку-зуб, срывает с ремешка, убрав в нагрудный карман.
Поднимается, закидывает мальчика на плечо, направившись в сторону недавно форсированной речки. Внезапно лес затихает, будто наблюдая за происходящим.
Степан задыхался, болотные испарения дошли до оврага, он уже не соображал, где находится, потеряв ориентиры на местности. Голова раскалывалась, лёгкие жгло нестерпимым жаром, руки тряслись, глаза слезились. Вдобавок саднила кровоточащая, плохо перебинтованная сквозная рана.
— Ди! – позвал вылезший из оврага лесник. – Где ты Ди!?
Он, словно пьяный, поплёлся, врезаясь в деревья, спотыкаясь и падая через тела недавних преследователей.
— Диииии! Сынок! – орёт он.
Степан упал на колени и его вырвало. Опёрся на руки вдохнув ещё большую порцию болотной отравы.
— Эй, ты! Как там тебя!? Выдуманный друг! – взмолился Степан. – Если ты существуешь, покажи, где он! А если не существуешь, всё равно покажи!
Степан снова блеванул, размазав вонючие слюни рукавом. По внезапно притихшему лесу проносится шёпот. Степан увидел, как в метре от него зашевелилась земля и на поверхность показалась светящаяся слабым фосфоресцирующим светом земляная оса размером с зажигалку. Степан протёр слезящиеся глаза, но видение не пропало. Оса поднялась в воздух, громко жужжа крыльями, облетела лесника несколько раз и, выписав круг перед его носом, устремилась вглубь леса.
Степан поднялся на ноги, опираясь о карабин, побежал за насекомым насколько быстро позволяли ватные ноги. Миновав пару километров, ему стало легче дышать, сюда не дошли болотные газы. Постепенно мысли вставали на свои места, боль в груди пропала, появились силы. Когда он достиг речки с перекинутым через неё скользким бревном, оса пропала.
На каменистом берегу, освещённым восходящим Солнцем лежало тело преследователя с копьём в спине, тонкая струйка крови вливалась в речку, окрашивая воды в красноватый цвет. Чуть дальше у находившегося у излучины омута, по колено в воде стоял Герман, держащий на окровавленных руках оглушённого мальчика. Степан выстрелил, пуля взметнула радом с боссом фонтанчик воды.
— Папашка прискакал, — вымучено улыбнулся Герман. – Как нашёл только? Небось, унюхал.
— Отпусти его, — Степан прицелился в Германа, не поднимая карабин от бедра. – Убирайся.
— Пристрелишь? — Герман приготовился бросить Ди в омут.
Степан нажал на спусковой крючок, отстрелив Герману мочку правого уха, но тот даже не поморщился.
— Положь на берег сволочь! Отойди в сторону!
Следующая пуля оцарапала Герману висок. Тот попятился к берегу, не сводя глаз со Степана, положил Ди на камни.
— Чего он в вас с Машкой нашёл?  — спросил Герман. – Вы же лохи педальные, терпилы по жизни, чмыри, быдло трамвайное. Мне бы такого сына, мы бы с ним всю округу за яйца прихватили и без этих упырей, — он кивнул на пронзённый копьём труп. — Как такое случилось то?
— Всё что случается, случается вовремя, — произнёс Степан, приближаясь к Ди. – Мы люди Герман, просто люди и хотим ими оставаться. Это такие го***ны, как ты придумывают подобные определения простым смертным, далёким от поклонения баблу, у которого вы в рабах до гробовой доски. Вы рабы и будете ими навечно, а мы свободные, наши души не поражены золотой лихорадкой.
— Какая речь, — захлопал в ладоши Герман. – Тянет на Нобелевку.
— Даже сейчас ты не в состоянии не говорить о деньгах. Раб в душе, он раб везде.
Герман опустил голову, уставившись на камни, незаметно доставая нож из сапога. Степан подошёл к мальчику, снял ремни с рук и ног. Плеснул на лицо мальчика речной водой, Ди открыл глаза.
— Папа…, — произнёс он.
Степан улыбнулся. Вдруг на него кинулся доставший нож Герман, Степан успел закрыться карабином, но всё же лезвие скользнуло по горлу, оставив неглубокую рану. Герман навалился на отталкивающего его карабином Степана всем весом, метя лезвием в лицо.
— Убью паскуду! – шипел Герман.
В этот момент на него набросился Ди, вцепившись зубами в трапецию и откусив приличный кусок плоти. Герман орёт от боли, Степан отводит карабином нож в сторону, ударяя того головой в нос. Герман отваливается в бок, выронив оружие. Ди прыгает на него, вцепившись зубами в горло. Опомнившийся Степан хватает Ди в охапку, отрывая его от уже хрипящего босса.
Герман вскакивает на ноги и убегает в чащу, Ди пытается бежать за ним, но Степан крепко держит его в руках.
— Он вернётся и приведёт других! – кричит Ди. – Нужно добить!
— Нет, нет! Хватит Ди! — еле удерживает вырывающегося дикаря лесник. – Хватит крови! Пусть идёт! Бог ему судья!
— Кто!? Какой бог!? – возмущается Ди. – Кто это!? Как он его найдёт!? Нужно добить сейчас!
Степан обнимает рвущегося в погоню мальчика, прижимает к себе, постепенно тот успокаивается, затихает, свернувшись калачиком. Показывает Степану флешку-зуб и оторванный нагрудный карман Германа.
— Это не зуб, — говорит он, снимая крышку. – Это что-то другое, опасное для оставшейся стаи.
Они поднимаются и медленно бредут в сторону дома, взявшись за руки.
***
Степан сидит в кабинете нового прокурора, слушая его слова и глядя на стоящую на столе флешку-зуб.
— Это, — указывает прокурор на флешку, — Хиросима и Нагасаки в одном флаконе. Мы накрыли всю цепочку, от рядового лесоруба до губернатора и его своры. Так же под раздачу попали некоторые наши маленькие жёлтые друзья.
— А что на счёт тел? – спросил Степан.
— Вы, Степан пьёте?
— Бывает иногда. От нервов. А что?
— Наверное в этот день вы выпили лишнего. Мы никого не нашли. Ни трупов, ни гильз, ни крови, ни следов от пуль, только это, — он указал на дротики и гарпун, стоящие в углу кабинета. – И это, — прокурор выложил на стол кремниевый нож с пращой. – Надеюсь, вам вся эта бойня показалось с нервов. Искренне надеюсь….
— Показалась, — Степана прошиб пот. – Болотные испарения, наверное, тоже.
Прокурор улыбнулся
— Это же игрушки вашего приёмного сына? – он крутанул пращу.
Степан кивнул.
— Заберите их. У меня не склад «Детского мира». А по поводу документов на усыновление, я подёргал за ниточки, они будут послезавтра.
-  Спасибо большое.
-  Дети, дети. У меня самого двое, девочки-близняшки. Ну что ж, — прокурор поднимается из-за стола, жмёт руку вставшему Степану, — забирайте первобытное барахло и всего хорошего.
К дому лесника подъезжает «Нива» из неё выскакивает Ди, несётся к встречающей машину Маше.
— Мама! – кричит он, бросаясь к ней в объятья.
Степан достаёт оружие мальчика с заднего сидения.
— С этим надо что-то делать, — говорит он, потрясая связкой дротиков. – И я знаю что.
Ди со Степаном стоят под развесистым дубом у вырытой мальчиком продолговатой ямы. Ди приставляет испачканную в земле лопату к стволу дерева.
— Куда делись тела, оружие? – спрашивает Степан. – Где Герман?
— Хтон прибрал, — тихо отвечает мальчик. – Он всех прибирает.
— Ну, – Степан протягивает первобытные орудия.
Ди берёт у него дротики, гарпун, пращу, нож. Вздыхая, бросает на дно ямы.
— Ди — значит Дарующий Избавление, — говорит он, – Так назвала первая мама. Она говорила, что я избавил её от одиночества, безумия и смерти.
— Нас тоже, — тихо произносит Степан.
Ди берёт лопату, закапывает оружие.
«Ди больше не дикий», — думает пустивший скупую слезу лесник.
***
День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем бредёт потерявший обувь Герман по незнакомому лесу, который не собирается его выпускать. Он идёт, опираясь на сломленную ветвь осины, поедая на ходу только что сорванный подберёзовик. Превратившаяся в лохмотья одежда развевается на ветру, грязная борода воняет сгнившей едой, ввалившиеся глаза безумны, всё тело покрыто язвами, не говоря о кишащем червями укусе. Он бормочет себе под нос что-то неразборчивое, но некоторые слова ещё можно разобрать.
— Люди…. Люди…, — бубнит он. – Щенок….
На его пути широко раскинулась непроходимая туманная топь. Герман останавливается, встаёт на четвереньки, пьёт протухшую воду, поднимается.
Со стороны топи доносится всплеск, Герман щурится, всматриваясь в туман. Там на небольшом островке накрыт стол. На белоснежной скатерти полно его любимых блюд. Даже крынка парного молока нашла своё место. У стола стоит пожилая женщина в белой сорочке. Это же его покойная мать. Да это она, Герман не ошибся. Его не смущает, что у неё за спиной на мгновение мелькают мохнатые крылья, ну и пусть, это же мама ласково манит его рукой.
— Иди ко мне Герман, — шепчет женщина кронами деревьев, шуршанием листвы, дуновением ветра. – Хватит уже бродить, я жду тебя.
Герман бросает кривой посох.
— Ма…. Я иду Ма…, — говорит он севшим голосом
 Он идёт всё глубже и глубже в топь на зов Хтона, пока не скрывается под густым застоявшимся бульоном.
***
Пройдет немного времени, и Ди станет обычным, не отличимым от других подростков, мальчиком. По крайней мере, все окружающие будут так думать….
Но однажды….

Конец первой части.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ….

2019.