Добавить

Рациональная нимфа

Каждому событию можно найти несколько объяснений. Дело не только в разделении мистического и рационального. В конце концов, те из нас, кто научились воспринимать мир наивно, не отвлекаясь на химерическую, вечно меняющуюся науку, живут в соответствии с собственными законами мироздания, так? И если ученый XIX века на полном серьезе верил в космос, наполненный эфирной субстанцией, и свысока смотрел на дикарей прошлого, поклонявшихся далеким от его понимания божествам… Ну, думаю, вы понимаете, о чем я. 

Короче говоря, «рацио» человека, верящего в богов и духов, точно так же подтверждено на практике и теории, как и «рацио» кондового атеиста, подкованного во всех вопросах квантовой физики. Тут, конечно, встает ребром холодная, расчетливая теология «больших» религий… Но, кажется, я отвлекся. 

В довольно раннем возрасте я объял неизведанное (надеюсь, прозвучало это не слишком пафосно). Эзотерика манит непосвященных, становясь в конечном счете экзотерикой. Планка эзотерического сдвигается, и все более темные и мрачные ритуалы становятся достоянием избранных, обнажая когда-то забытые практики. В мире, где холодное золото куполов и рыночные киоски в церквях так и подбивают стать антагонистом церкви, для человека верующего остается не так уж и много компромиссов. Особенно в этом плане отличается молодежь. 

Думаю, ни для кого не секрет, каким буйным цветом разрослось в стране «мракобесие», или, говоря иначе, свободомыслие. Каждый волен найти своей душе занятие по вкусу. В конце концов, мало кто из людей способен прожить в твердом, не оттененном лукавством, отрицании высших сил. 

С детства я понимал, что христианство — не для меня. Шизофреническая позиция веры в темные силы и одновременно их отрицания с самого начала показалась мне чем-то, что чуждо моему восприятию. Тогда я был ребенком — возможно, остаюсь им и до сих пор. Скажем так: замызганная книга по некромантии, найденная в подсобке эзотерической лавки Нижнего Новгорода для меня гораздо ценнее Библии… Во всех смыслах, как бы страшно это ни прозвучало. 
Это долгое предисловие может показаться оправданием перед рационально настроенным слушателем… Пусть так. Хочу лишь сказать, что я — не слепец, не дурак, и прекрасно понимаю, как все это выглядит. И как это, возможно, было «на самом деле», именно так, в жирных кавычках. 

Мой город — очередной живой труп, затерянный в северной тайге нашей необъятной. Среди дымящейся кучи минусов жизни там можно выделить как минимум один плюс: близость к природе. Десять минут пешком — и ты уже в чем-то, отдаленно напоминающем лес. Еще двадцать — и можно с чистой душой разводить костер. 

В тот день я поехал за город с женщиной-биологом, с которой я познакомился во время одной из научно-туристических экспедиций. Место было недалеко, но мне не знакомо. Сразу оговорюсь, что походу этому предшествовал долгий период недосыпания, и шел я в состоянии легкого опьянения этой вынужденной депривацией. 

Несмотря на то, что наша лесотундра в основном — низенькие березки и рахитичные лиственницы, тот лес был совсем другим. Огромные поваленные деревья то и дело преграждали наш путь, стояла редкая для наших краев духота. Где-то шумела речка, впереди высились каменистые сопки. Ощущение от тех мест было абсолютно магическим. 
Довольно быстро мы добрались до места, интересовавшего мою спутницу. Небольшое плато-биом, где росли какие-то травы, которые можно было найти только там, и больше нигде в мире. Впечатлило это меня неимоверно, но биолог быстро меня разочаровала: таких микроразновидностей флоры не перечесть, и почти в каждой климатической зоне таких биомов полно. «Ну и шут с ним», — подумал я. 
Пока ученая ползала по земле, я быстренько развел костер и постарался поспать. Однако пить хотелось неимоверно, а фляга на поясе была пуста. Вняв совету спутницы, я побродил немного по плато в поисках питьевой воды, но лето выдалось жарким, и почти все болотца в островах мха либо пересохли, либо застоялись до совершенно омерзительного состояния. Таким образом я оказался на краю плато, над почти отвесным обрывом, откуда открывался чудесный вид на долину. 

Я не отличаюсь острым зрением, но и мне удалось увидеть, как отблескивает серебристая гладь крохотного озерца не так далеко от подножья. Оценив свои силы, я понял, что вполне успею за час с лишним спуститься, пополнить запасы воды и вернуться как раз к возвращению в город. 
Собственно, я воспользовался излюбленным своим способом спуска с гор, хоть и не самым безопасным. Сел на задницу и покатился, изредка тормозя толстой подошвой. Внизу меня поджидали мягкая травка, вкусная кислица и слегка отбитый копчик. 

До озерца я дошел быстро, успел, правда, подмочить ноги в коварной марене. Комары летали целыми тучами, и я потихоньку начинал сомневаться в целесообразности своей вылазки. 
Я миновал несколько небольших заболоченных участков и, следуя течению крохотного ручейка, вышел к озерцу побольше. Спрятанное за густым кустарником, оно было прозрачным и чистым, в нем чувствовалась… Да, в нем чувствовалась душа. 
Разумеется, я, как самый настоящий романтически настроенный идиот, почувствовал вспышку эзотерических сил. И вообще все эти духи лесов, гор и ручьев, — дриады, наяды, ореады, — всегда вызывали у меня какой-то особенный трепет. Недолго думая, да и не думая вообще, я поприветствовал это место и совершил, быть может, ошибку. Вытащил из-за пояса нож, царапнул себя по груди и выдавил несколько капель крови в водоем. 
Вдоволь напившись и наполнив флягу, я пустился в обратный путь. Тут-то и началась чертовщина. Ноги мои налились свинцом, идти было физически тяжело. Я задыхался, то и дело садился передохнуть. Для восхождения обратно я выбрал отдаленный склон, гораздо покатее предыдущего. Но и тот мне давался с трудом. 

Прошло довольно много времени, прежде, чем я сдался. Сел на мягкий травянистый покров и задумался. 
Да, я плохо спал, да, сил у меня из-за этого недостаточно. Но не дед же я старый, правильно? Неоднократно я совершал и более серьезные подъемы в точно таком же состоянии. Неужели курево доконало? 
Я закрыл глаза и откинулся на травяную подушку. Вечно холодная земля моей родины предательски холодила спину. Вспомнив наставления известного любителя мескалина, я остановил внутренний монолог, присмотрелся к себе… 
На груди у меня, — там, где я сделал надрез, — сидела миниатюрная, хрупкая девушка. Ее образ плавал и переливался — взгляду было не за что зацепиться. Она просто была там, как абсолют, как универсум, или архетип — называйте как хотите. И это непонятное, зыбкое создание спокойно сосало себе кровь из пореза. 

Конечно, я испытал радость. 
Как тут не обрадоваться? 
Когда ты всю жизнь верил, читал и надеялся, любое мистическое переживание приводит тебя в свинскую радость, зачастую это переживание дискредитирующее. 

«Эй…» — мысленно обратился к ней я. — «Вставай. Мне пора уходить. Я рад, что тебе со мной понравилось. Когда-нибудь я приду снова». 
Какое-то время ничего не происходило. Я продолжал монолог мыслеформами, плавно формируя свое намерение. С мягкостью и нежностью, удививших меня самого. И скоро наваждение рассеялось. 
Я сделал очередной глоток из фляги, к тому времени опять опустевшей. Возвращаться было нельзя, и я продолжил свой путь. Тяжесть как рукой сняло, шлось еще легче, чем прежде. Я полз по каменистому склону и думал о том, что мне довелось пережить. 

Я нащупал рукой вершину очередного пригорка, подтянулся… И обнаружил перед самым своим носом огромное воронье перо. Оно было воткнуто в небольшой, ослепительно-белый снежник, вода из которого была самой вкусной из всей, что я пил в своей жизни.

Комментарии

Отправить