Космическая рапсодия

Ева неторопливо прохаживалась мимо торговых лотков, периодически задавая бессмысленные запросы в комлог. Синтезированные из пробирки пеоны торопливо сновали туда-сюда по запруженному рынку, совершая бесконечный товарооборот. Несколько баталеров с кораблей дальнего следования торопливо заказывали продовольствие у низкорослых, туповатых клонов-продавцов. Ева, выходец из обычной человеческой семьи, прекрасно понимала их беспокойство. Несмотря на то, что пеоны никогда не подавали признаков агрессии и всегда были идиотично доброжелательны, находиться рядом с ними с непривычки было жутковато. 
Агроастероид с длинным, нечитабельным названием, жил целиком за счет поставки натуральных продуктов на изредка залетавшие торговые и военные корабли. Вся валюта поступала в казну: у клонов в ходу был лишь бартер — примитивный, как и средневековое их существование. Они не совершали преступлений, были кроткими и безответными, как овцы, и Ева, офицер местной полиции, круглыми сутками патрулировала рынок, охотясь за новостями, да надеясь втихомолку, что какой-нибудь из торговых лайнеров подкинет ее до соседней системы. С каждым днем она чувствовала, как все сильнее уподобляется тупому, животному существованию местных крестьян. 
Ева мимоходом подхватила с прилавка яблоко и с хрустом его надкусила. Сок брызнул на черную, эластичную форму, но она не придала этому никакого значения. Стирка, уборка и перестановка мебели в жилом блоке были единственными ее развлечениями с тех пор, как она попала в этот затхлый, никому не нужный мирок. Исключая две боевые тревоги, когда в поясе астероидов показались неопознанные корабли заблудившихся контрабандистов, за несколько лет здесь не произошло ровным счетом ничего. 
Так что военизированной, вооруженной полиции оставалось только гонять безобидных, никому не мешающих, но почему-то запрещенных правительством рапсодов. 

Рапсоды были единственной неизученной переменной в убогоньком уравнении социальной жизни пеонов. Раз в несколько поколений непрерывно синтезируемой биомассы у какого-нибудь крестьянского сына проявлялась страстная тяга к сочинению длинных, архаичных героических эпосов. Такие образцы обычно откалывались от аграриев, выменивали у своих же утлые грузовые баржи на допотопной реактивной тяге и отправлялись в бессмысленные одиссеи по астероидным поясам. Обычно их быстро ловили и пускали в расход, хотя сами пеоны умудрялись проявлять допотопную хитрость и даже скрывать певцов от преследований. В общем и целом это напоминало какую-то опротивевшую всем сторонам социальную игру от безделья. 

Комлог завибрировал, и Ева чуть не вскрикнула от неожиданности. Отшвырнув яблоко в сторону, она вытерла пальцы о картуз проходившего мимо пеона (тот не повел и бровью) и дрожащими, липкими пальцами открыла рассылку. Та сообщала о необычном скоплении клонов в каком-то амбаре недалеко от ярмарки-города. Это было какое-никакое, но событие. 
Ева с чувством глубокого удовлетворения проверила силовой контур своей униформы и неторопливо натянула плотные, не толще верхнего слоя кожи, перчатки. Сегодня она надеялась наконец-то пустить их в ход. Она вальяжно ответила центру, что выдвигается на место, и отправилась к КПП у массивных деревянных ворот, возведенных еще первыми поселенцами. Конкуренции она не боялась — будучи офицером, она была и единственной боевой единицей, призванной наблюдать за спокойствием на самом астероиде, а не в космическом пространстве. Там хотя бы крутящийся на орбите мусор можно было бы поотстреливать… 

У КПП Ева терпеливо дождалась возвращавшегося в село пеона и без спросу уселась в его телегу. Тот лишь покорно крякнул и подвинулся, услужливо освобождая место на козлах. Ева приглашению не последовала — деформированные, дурно пахнувшие пони с бельмами вместо глаз внушали ей стабильное, привычное омерзение. 
Они быстро выехали на проселочную дорогу: повсюду расстилались бесконечные поля всевозможных кормовых культур, заботливо согретые огромной тепличной системой искусственной атмосферы. Среди неисчислимых армий вознесшихся к небу початков, тут и там виднелись черные фигурки крестьян — таких же бессловесных и неотличимых друг от друга. Умиротворенная пасторалью и неторопливым покачиванием тележки, Ева вполголоса напевала бессмысленный мотивчик, пуская развлечения ради крохотные разряды электричества между пальцами. Со стороны эта картина напоминала древний, закольцованный голофильм без конца и начала. 
Еву пробудил от полудремы зажужжавший комлог, отметивший совпадение координат владельца с местом возможного происшествия. Второй раз за день она чуть не подпрыгнула и витиевато выругалась. Пеон на козлах что-то обрадовано залепетал, радуясь признакам жизни в своей тележке, и Ева с трудом подавила желание размозжить его тупую башку. Легко спрыгнув с повозки и чуть не покатившись по инерции кубарем, она бросила взгляд на пунцовевшее коротким астероидным закатом небо и направилась к ветхому, покосившемуся амбару. 
Еще издалека она поняла, в чем дело: конечно же, пеоны собрались вокруг очередного рапсода, громко распевавшего какой-то растянутый панегирик. Разочарованно вздохнув, она прикинула, стоит ли ей сразу же взорвать амбар ко всем чертям с рапсодом и его слушателями заодно. Странное дело, так долго она желала лишь одного: какого-то движения в размеренной рутине своей жизни, но теперь привычная, застарелая скука диктовала ей самый ленивый из всех возможных выходов из положения. Ева, привыкшая за все эти годы к бесконечным самокопаниям, быстро отследила этот момент, привычно пожурила саму себя и подошла вплотную к амбару. Чем ближе она приближалась, тем медленнее становился ее шаг, под конец она шла почти крадучись, хотя и понимала, что крестьяне не обратят внимания на ее появление. Приоткрыв висевшую на одной петле дверь, она скользнула в пропахшее навозом и прелой соломой помещение. 

Внутри уже тлели лучины, источая дым и зловоние. Пеоны, словно куча восторженных ребятишек, сгрудились вокруг коренастого, ничем не отличавшегося от других земледела. Тот держал в руках какую-то пародию на лютню, мучил обвисшие струны и вещал медленным, нудным речитативом. Ева тяжело вздохнула и подняла затянутую в перчатку руку… Но тут же остановилась. Что-то было не так. Не с окружающими, с ней самой. Она прислушалась к себе с удивлением и нарастающим чувством страха. От аграриев не исходило никакой опасности, они сидели, зачарованные песней, исходившей из уст нелепого, полоумного певца… Но песня была другой: первобытной и чуткой, лишенная вырожденчества, идиотии… Сама песня вырывала Еву из мира обрюзгшего настоящего и уносила куда-то в небытие, в мир, где коптилки и жирники были единственной защитой испуганного человечества от враждебного, убийственного мира заколдованной ночи. С кроткой покорностью судьбе Ева поняла, что с этой минуты гнусавые песни истребляемых, выкорчевываемых рапсодов станут ее единственной нитью, ведущей прочь из мира неизбывной скуки. 
Она просидела еще несколько минут, стараясь найти это острое, болезненное ощущение, возникшее буквально на миг, и снова ушедшее куда-то под скорлупу каждодневных выматывающих иллюзий. Затем тихонько вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Дрожащими пальцами Ева набрала лживый ответ центру и глубоко вдохнула отдающий космическим холодом воздух.