Добавить

Огрызки жизни или Дневники




 
Я – фигура в чьей-то игре. Кто-то все время пытается снять меня с доски, кто-то -  оставить.
Всегда все славно у тех, кто не знает, что такое счастье. Всегда все плохо у тех, кто знает, что такое счастье.


12.07.60. Как только ставилось темно, наше небо завоевывали летучие мыши, их было очень много. Еще у бабушки была аптечка, в которой была склянка  со скорпионом, замаринованным в растительном масле; считалось, что это масло лечит от скопионньих укусов. Еще я своими глазами видел сколопендру размером под метр. Много было странностей у нас под боком. Петух, например, клюнул в писюлек, когда я мочился в курятник. А вот змей не было. Люди их сразу  убивают. Год назад дед изрубил последнюю лопатой. Желтая была.

19.07.64. Джанхот. Сегодня выиграл соревнования по разведению костра. Вручая первый приз — Тома Сойера и Гекльберри Финна — начальник лагеря старался не смотреть мне в глаза. Сунул книгу и ушел, буркнув: "Вечно ты все испортишь". Дело в том, что выигрывал тот, у кого первой перегорала веревочка, натянутая меж двух палок на высоте около метра. Я еще подошел к пионервожатому и спросил: "Что, если веревочка перегорит, то я выиграл?" Он ответил: "Да. Если твоя веревочка перегорит первой, то ты выиграл". Ну, я, ничтоже сумняшеся, и наложил столько хвороста, что веревочка оказалась среди него, да еще в комке сухой хвои. После того, как финишная ленточка перегорела, костер пылал еще несколько секунд.

12.03.65. Библиотекарша сказала, что в прошлом году я взял на руки 391 книгу.
27.05.69. Кончил среднюю школу. По сумме отметок был первым, но лучшей ученицей признали дочь математички Дубковой. Как-то походя, я сказал учительнице об этом, на что получил ответ: — Трудно тебе будет в жизни, Белов…
12.09.69
Перед экзаменами в университет мать взяла путевку на турбазу Варзоб с поездкой на Искандер-куль и походом на Пайронские озера. В первый же день приметил симпатичную девушку — Лиду Батаеву, невысокую, с еврейским носом. (Вообще, девичьи носы оказывают на меня побуждающее воздействие. Почти все последующие мои увлечения имели неординарные носы. Они были либо великоваты (Лида, Галя), либо с незаметными родинкой (Надя). Прим. Здесь и далее курсивом отмечены поздние вставки).
 Так вот, Лида покорила меня своей бойкостью, а может быть, и глазами, в которых я увидел неосознанное девичье стремление найти себе мужчину. Ей было 15. Я не смог преодолеть робости и не подошел к ней, просто старался быть рядом. Нас перевезли на Искандер-куль, снарядили и мы пошли на Каратаг, через перевал Мура. Вечером на первой акклиматизационной стоянке под скалой Кырк-Шайтан (40 чертей), поставили палатку, моим соседом оказался лакец с самодельным пистолетом, который он постоянно разряжал в симпатичные березы. На второй день он сказал, что спит с одной из самых привлекательных женщин нашего отряда и если есть охота, то и я могу сбегать к ней. Я отказался — слишком пошло для юноши, ждущего сказочных переживаний, связанных с предвкушением любви. И вот, мы пошли. Парней было немного, и нас нагрузили. Я выдохся и свалился за 300 м до намеченной стоянки под перевалом. Это было прекрасно. Увидев меня бездыханным, Лида, подошла, склонилась над телом и произнесла слова, которые, дойдя через некоторое время до моего сознания, вдохновили и позволили как-то преодолеть оставшиеся метры. Утром на перевал я взошел первым. На промежуточной стоянке большая часть группы ушла на Пайронские озера. Мы же с Лидой остались. Она сидела в густой траве, я лежал на ее коленях и наслаждался упоением жизнью. Что еще я мог тогда хотеть? Плоти? Удовлетворения? Она напевала мне песенки Высоцкого (строки — "я возьму аргумент свой единственный, выну и на вас положу" не вызвали протеста — все было так естественно и хорошо). Мы расстались в городе. Она не пришла на первое свидание и я в течении месяца проводил все свое свободное и несвободное время в установленном для него месте. И дождался. Мы целовались в сквере за гостиницей, на скамейке, занавешенной ветвями плакучей ивы. Я чувствовал, что это прелюдия к чему-то незнакомому. Последняя встреча произошла у нее дома (типично низкая шанхайская глинобитная постройка), утром. Она лежала в кровати в ночной рубашке, едва прикрытая периной, и с улыбкой смотрела. Я не знал, что надо сорвать с себя одежды и спрятаться под периной и, привыкнув к запаху белья и согретого тела, целовать губы, щеки, бедра, маленькие ступни, потом пробраться ищущей рукой к лону, раздвинуть теплые, гладкие бедра, ощутить ладонью влажные губы… Нет, я говорил какие-то слова, беспокойная мысль о том, что все должно было случиться по-другому, путала их, и, поняв, что плыву не в том русле, я ушел.
Я часто думаю, что, может быть, меня судьба уводила от множества жизненных тропинок, заставляла топтаться на месте, делать вольты, ходить кругами. И она же постоянно увеличивала диаметр этих кругов… И сейчас, прожив большую часть жизни, я понял, что именно таким образом я прошел (или пересек) почти все тропы, имеющиеся в жизни.
 15.07.71. Учебная практика. Утром Сергей Лазариди уехал в город. Был в самоволке, его накрыли и возмездием определили мытье сортира на два очка. Он, гордый грек, отказался. Я пошел к начальнику лагеря Шакурову за него просить.
— Будем отчислять, — сказал он. — А что делать? Дисциплина в горах превыше всего. Да и вел он себя со мной как гений-Лермонтов с засранцем Мартыновым, так что выстрел за мной.
— Это понятно, что дисциплина превыше, но, согласитесь, наказывать таким образом будущую интеллигенцию непедагогично.
— Совершенно с вами согласен, но, согласитесь, что отхожие места должны время от времени очищаться, а уборщиков в нашем штате не предусмотрено.
— Тогда надо установить очередность.
— Хорошо, — прищурился он. — Я согласен, но лишь в том случае, если вы будете первым!
Лазариди не отчислили. Меня над мужским очком едва не вырвало. Однокашники сказали, определив предварительно дураком, что никакой очередности не потерпят, и пусть чистят нарушители порядка.
06.10.71. Посмотрел "Почтовый роман". Именно такие фильмы, и аналогичные им по содержанию песни Окуджавы и пр. калечат людей, превращая их в искусственных существ с извращенной психикой и неверным восприятием действительности. Идеальное, то есть придуманное головой, смешивается с жилистым мясом жизни, и на свет рождаются монстры, способные к существованию лишь в искусственной среде иллюзий. Но кому удалось создать такую среду в личной оболочке? Мы можем придумать искусственный внутренний  мир, но он постоянно сталкивается с неистребимой животностью. Мы не можем просто отправлять свои физиологические потребности, как делают это животные, нам нужна эмоциональная окраска событий, нам нужны побуждения, в том числе, высшие… И мы отрываемся от жизнеспособной животности или предъявляем ему непонятные претензии… Хотим, чтобы оно было красивым или хотя бы симпатичным. Наивысшей животностью отличаются люди творческие. Нуриев, станцевав гениально акт, выбегал на улицу, находил первого гомика и имел его в полную говна жопу. В следующем акте от него точно пахло дерьмом  и балерина, танцевавшая с ним, воспринимала этот запах как фимиам искусства.


 "Ты каждый день любуешься закатами, каждый день… Это ведь пошло".  Иногда кажется, что мною руководят даже не впечатления от прочитанного, но отдельные, запавшие глубоко фразы. Они командной строкой врываются в жизнь. Мне могли бы сказать: — Ты, впечатлительный, был готов от рождения к восприятию красочных фраз, — но я в этом не уверен… Почему фраза становится командной? Оригинальна, свежа, сулит неизбывность впечатлений, она мне нравится, я увлечен ее, она не надоедает и я ей верен. Что они дают, эти фразы? Путь к реализации… этих фраз!
Сейчас мой девиз «Ты можешь заснуть, и сном  твоим станет простая жизнь!»
А. Грин, "Блистающий мир". Чувствую, он меня погубит.
06.11.71
Тамара, Тамара, ты мне не пара, я влюбился, женился и с супругой живу… Так пел на практике ныне покойник Таиров Искандар (колоритная личность, сын большого человека, начальника Памирской геолого-разведочной экспедиции. Жил в свое удовольствие, когда учился, когда рубил мясо, чтобы заработать, веселый, блестящие выпуклые глаза). Так вот, Тамара — одна из самых привлекательных девушек на нашем курсе. На первом, на лекции по истории таджикского народа, я провел конкурс на самую красивую нашу студентку. Первое место завоевал я. Это объяснимо, я всегда пользовался популярностью у средней женской массы. Красавицы всегда находили красавцев, а я вот — для остальных, хотя скажем честно, девушки были у меня заметные. Наверняка за меня голосовала Калимулина, позже люто возненавидевшая (назвала однажды гнидой), но в описываемое время, как я понял гораздо позже, испытывавшая весьма нежные, но скрытные чувства. Ненависть ее восторжествовала после Нового года, когда она ради встречи со мной устроила новогодний вечер, пригласила весь курс, а я, подлец, провел утренние часы в постели между двумя ее подругами. Наверняка свой голос отдала и сама Сорокина Тамара. Второе место, благодаря моему голосу, получила она сама.
 О чувствах Калимулиной я узнал через многие годы, о чувствах Тамары поведала мне мать… Тамара пришла к ней на работу и честно все рассказала (в том числе, о том, что на практике я нижнее белье стирал с грязными носками — она не знала, что оно было не чище). Мать мне потом сказала, что чувствам девушек нельзя отказывать. Многое мне стало ясным, например, случай, когда она пригласила однокурсников на день рождения, а меня среди них не оказалось — она потребовала меня отыскать, и когда меня привели, она была бледна и заплакана. Я растерялся и, чтобы выйти из положения, сделал оливье и другие закуски — влюбчивые девушки не любят готовить. Так вот, мать сказала, чтобы я с ней прогулялся. Я ходил, но с сердцем холодным и спящим воображением. Как-то пригласил ее на свой день рождения. Она была умопомрачительна в обтягивающем черном платье. Подарила запонки. Когда все ушли, кроме Игоря Карнафеля, первого моего друга, сразу в нее влюбившегося, и потому мрачно пившего в моей комнате, я лег с Тамарой в кровать. "О, сахарная тростиночка, кто тебя первый сорвет", — думал я, целуя ее руки и лицо. Во время затяжного поцелуя я краем взгляда увидел, как приоткрылась дверь комнаты родителей, ушедших по такому случаю в театр, и в проеме появилось любопытное личико сестренки. Все. Жизнь сделала зигзаг, и в ней не осталось места для Тамары. Игорь попросил разрешить проводить ее. Я с облегчением согласился.
Однажды, в гостях у Тамары я познакомился с маленькой, очень милой Наташей. Они делили квартиру. Я хотел ее видеть всегда, всегда хотел быть рядом. Мы встретились несколько раз, и однажды она мне сказала, что у нее есть парень. Лишь многие годы спустя я узнал от Анисы Калимулиной, что Тома избила свою соперницу и вынудила ее порвать со мной. На второй практике стал ко мне придираться Богданов с первого курса. Татарин, крепкий боксер, все приставал и приставал, предлагая помериться силами (это после того, как я потрепался с Тамарой в ее палатке). Я сказал ему, что я не испытываю к нему враждебных чувств, а разминаться с боксером-перворазрядником — это пошло. Кончилось все осенью. Тамара сказала мне, что придет ко мне вечером, чтобы я помог ей с курсовой. Было уже темно, когда в дверь позвонил пацан и сказал, что Тамара ждет меня внизу. Я спустился, стоял минут десять у подъезда, а потом свистнул. На свист из кустов высыпало человек семь, с ножами и палками. Они стали мне говорить, чтобы я не приставал к Тамаре, а иначе меня замочат. Тут выскочил отец в плавках, и шпана разбежалась. Можно было бы сказать, что любовь превратилась в ненависть, но это просто. Одного кандидата на роль мужа сменила на другого, а в этом антураже мои подколки стали неуместными. Она ушла с нашего 3 курса на его второй. Лет через семь, когда я работал в ЮТГРЭ, а она в химлаборатории Управления Геология, мы часто виделись. Она стала женщиной в теле, тростинка превратилась в виноградную гроздь. Как то раз  Коля Байгутов сказал, что приглашен на ее день рождения. Я стал напрашиваться. Она ответила, что должна посоветоваться. Короче, меня там не было. Байгутов, кореш Богданова, мне сказал тогда — он тебе не простит, что ты был первым. Класс! Как это здорово, ненавидеть меня, может быть, не спать ночами и кусать локти многие годы, бросать ей упреки в лицо. А Тамара: — Он меня изнасиловал!
 
На второй учебной практике писали всей палаткой письма одной моей знакомой. Симпатичная крашеная блондинка. Говорила мне, что отец ее сидит за растрату, успокаивала — с лица воды не пить ( у меня тогда угри были в разгаре). Однажды даже травил их серной кислотой, ожег все лицо. До сих пор помню, с какой ржачкой мы сочиняли ей последнее письмо, до конца хамское...

Май 1974-го. Про маму и фотоаппарат ФЭД. Мать с отчимом в понедельник уезжают на полевые работы поле, а у нас с друзьями назрел пикник за городом. Причем, пикник замечательный — на каждого из нас приходилось по две девушки (это по статистике по две, а на деле у Сапова была Оля Гальцева без вариантов, у Лазариди — Валя, так что по жизни мне предстояла три дня отдыхать с четырьмя девушками. Подумав, я пригласил Игоря, чтобы было кому сплавить трех. Он согласился, мы поехали к нему за вещами, а потом ко мне. Пришли, естественно, веселые, и мама стала на рога. "Мать с отцом уезжают в поле на два месяца, а он на пикник собрался, да еще пьяный! Никуда не поедешь!"
 Пожав плечами, мы с Игорем удались в мою комнату, стараясь не шуметь, выбросили рюкзаки в окно, и я пошел его "провожать". Мама нас увидела, когда мы, довольные своим вольтом, надевали рюкзаки. Увидела, и, высунувшись из окна, закричала — "Воры! Воры! Ловите!" Мы бросились прочь, но, к несчастью в соседней школе начинались уроки, и сходившиеся ученики организованно нас пленили. Пикник снялся с повестки дня, Игорь ушел домой, а я полез в ванну, чтобы никого из домашних не видеть. И надо же было такому случиться, что мать вошла, когда я, уйдя под воду, считал секунды. Подумав, что я решил в отместку утопиться, она схватила меня за волосы и со всех сил треснула головой о чугунную ванну. Я от растерянности и боли ушел под воду. На следующий день она купила мне фотоаппарат с экспонометром, о котором я давно мечтал. Потом Сергей Лазариди сказал, что после пикника осталось семь бутылок вина — моя доля, и они их разбили. 
В те времена у меня было 3 друга. Один школьный – Игорь Карнафель и 2 университетских: Сергей Сапов и Сергей Лазариди.
04.07.72. Первая производственная практика. С утра идет дождь. Лежу в мешке. Утром Олор сделал внушение: цифры 21 на бутылке с гидрохимией похожи на 4. Коля спит. Что я нашел в Гале? Утром удивился — не мог вспомнить ее черты.
05.07.72. Прилетел  Костя Цориев. Рассказал о Роберте Фишере. Ставили ему палатку. (Цориеву, не Фишеру). Идет дождь. Солитер (Олор) разбудил утром и сказал, чтобы впредь вставали в 8. У него в последнее время "приподнятое настроение" Приеду в город, приоденусь, пойду в кабак. Безделье изматывает — ничего не хочется и хочется всего. В лагере одна женщина. Без девушек трудно.
 06.07.72. Володя Кузаев с Орловой уехали в отпуск. Канавщики стали в Зор-Камаре. Костя ходит живописно в триконях (разнашивает, хотя надо было просто побить их молотком), портянки наружу. Коля прибежал — пошли бегать! Брюки и ватник на голое тело, волосы и усы развеваются… Бросил курить. К Памиру (сигаретам) — отвращение. 25-го отпустят в отгул. Оклад по 3 разряду 64 руб. Неделю едим дохлятину — сначала за мгновение до смерти зарезали лошадь (таджики не едят), а сегодня барану стало плохо. 15 дней не пью, 10 — не курю.
07.07.72. Переносили точки с АФС на карту. По радио Памир выиграл у Спартака (Орджоникидзе). Костя-осетин расстроился. На мое боление за Памир смотрел неодобрительно. Приеду в город — влюблюсь. Психологически необходимо.
 08.07.72. Маршрут по отбору гидрохимии. Пообедали в лагере канавщиков. Нашел кислячку сечением 2 на 5 см. Облака в одном месте тают, в другом — появляются. Влюблюсь в практикантку, которая, может быть, приедет. Иногда кажется: садится вертолет и из него выходит воздушная  Галка Злобина. Лучший способ не слышать грязных слов от Коли — не разговаривать с ним.
 09.07.72. Маршрут. Вверх шли по берегу. Это опасно, но менее трудно. Начал второй тюбик пасты — частая чистка зубов помогает скрасить однообразие. Повар — хороший парень, но плохой специалист. Заметил, что часто подлаживаюсь к кому-нибудь.
10.07.72. 5 часов был в маршруте. Коля не захотел идти, и я тащил его долю. Он болеет. Ходил с Саламатом. Тот кончил техникум и ходит "тузом". До подножья дошел кое-как. Потом пошло второе дыхание. Набрал где-то 20-24 кг. Вниз было идти очень трудно, склон крутой, в рюкзаке – стеклотара (водные пробы). Коля — без принципов, убежденный эгоист. На следующий день после свадьбы рассказывал о своих любовных приключениях. Не люблю его манеру грубо, грязно разговаривать и такие циничные откровения. Чувствую, что и сам смог бы так говорить. Цориев ходит к нам играть в козла. В палатку набивается уйма народа. На ящике с инструментами стоит лампа, на раскладной табуретке лежит мой чемодан, на нем играем. На моей раскладушке КЦ, напротив — Коля. КЦ играет азартно и смешно. С Колей договорились выигрывать через раз. На мешках с ячменем сидит, вернее, возлежит, Олор. Коля неожиданно вылечился. Три дня подряд хожу в маршрут, один труднее другого. Все отлично, но чего-то не хватает. 27 дней поля. Еще 63.
11.07.72. Заполнял паспорта на гидрохимию, наделал массу ошибок, дав повод для наставлений Олору. КЦ заметил, что плохие почерки все больше  у великих людей. Вечер был веселый. Вспоминали преподавателей. Коля посоветовал мне написать, что речка шумит, действительно шумит, а мы привыкли, не слышим. Приедем в город, хлебнем по стакану, а законы — новые. Интересно, что поделывают Наташки?
Наташки — это две подружки с Украины, работающие на Текстилькомбинате, женское общежитие которого (Кельдым) славилось в городе Душанбе гостеприимством. Я познакомился с ними в автобусе, Они назвались сестренками. Мне понравилась старшая — черненькая, симпатичная западничка, но мне досталась младшая блондинка с чрезвычайным малорусским акцентом. Мы повезли их в Каратаг, вечером напоили и вложили в мой спальный мешок — но ничего не вышло — Наташку вынесло, прямо в мешок.
 12.07.72. Ходили за дровами, пекли лепешки. Ближе к вечеру приехали геологи из ИГ, вторым рейсом жена КЦ с двумя детьми, повариха. Мать прислала посылку — сладости. Пишет, что фрукты не положила — боялась, испортятся, отравимся. Коля отметил: — Съели дохлую лошадь и барана и не отравились...
У нас отобрали раскладушки, чтобы постелить вместо них кошмы и вселить Саломата, техника-геолога (через 2 года я стану его начальником). Когда пришел КЦ, мы его холодно встретили — не пригласил нас попить с геологами привезенной водки. Спросил, что мы пишем. Мы в один голос: — Мемуары. – Он: — Рановато.
13.07.72. Целый день с одним из ленинградцев играли в козла. 10-8 в нашу пользу. Повариха сказала, что Пушкин — узбек, а Ленин – татарин, и надо слушаться старших. Около часа сидели в палатке Бобаджона — коногона. Коля рассказывал детские анекдоты и загадывал загадки. С Колей начались трения, а еще 2 мес. жить вместе. О Гале не вспоминаю. Приеду — напишу.
14.07.72. Маршрут — канавная радиометрия. Я с Колей, а Саламат с геохимичкой-дистрофичкой. Вечером, у костра спорил с поварихой, Азой Максимовной (толстая, пожилая осетинка в мусульманских одеждах). Все мои доводы она отвергала своим возрастом и опытностью. "200 музыкантов и генерал сбежали в США". Проиграли КЦ и ленинградцу — 4-2. Научились на нашу голову. Уходим на Барзанги на 4 дня. С Лутковым и Мельниченко из ИГ отбирать пробы и образцы Барзангинской интрузии.
16.07.72. Лутков и Мельниченко распоряжаются мною, как будто выиграли в карты, Вчера шли 10 км, вечером сварил суп, хвалили. Иду завтракать.
17.07.72. Вчера восемь часов махал пятикилограммовым кувалдометром — отбивал образцы для Мельниченко. Лаборант этого Мельниченко замучил душевной простотой — бей так, бей сюда, не части. Я взорвался — все-таки я — старшекурсник, не кайлорог. Мельниченко отозвал в сторону и сказал, что измываются надо мной ради моего же блага. Осколок может впиться в глаз и т.д. Я чуть не прослезился от  такой отцовской заботы.
Устал, как собака — десять километров тащил около 30 кг. Шел танком — хотелось скорее выпить кружку горячего крепкого чая. Мельниченко возит с собой алюминиевый кумган (в Средней Азии из таких обмываются), который, как он считает, быстро закипает. Но воды в него входит всего литра полтора. Выпьешь кружку, и полчаса ждешь следующую. Довольствие у них хорошее, вчерашний обед на глазок обошелся каждому в рубль с изрядным лишком. Слишком богато для рабочего 3 разряда. Сегодня в маршрут не пойдем. С утра ждали дождя — и вот он, родимый, услужливо стучит по палатке. По технике безопасности в дождь в маршруты ходить запрещено
18.07.72. Утро. Третий день по утрам готовлю рубон (зэковское от слова рубать, есть). Жалоб нет. Опять махал кувалдой, осколками поранил кисть, один попал в глаз, да еще обсушил руки. Коля Байгутов переживает — приедет домой, жена окажется беременной, и не даст.
Вечер. В маршрут не ходили. Все заволокло туманом, и ущелья, в которое мы должны были идти, не видно совсем. Решили возвращаться на базу. Навьючили ишаков. Серый, ощутив вьюк, упал. Когда дошли до узенького, перекосившегося моста, и коногон стал переводить ишаков, он снова упал (застряла нога между корявыми бревнами). Черный отшатнулся, пробы стали его валить на бок, и он медленно, медленно упал в воду (метров пять падал, пока не шмякнулся). Мы с Павлом стояли в метрах в тридцати ниже по течению; наведя фотоаппарат, он готов был щелкнуть, но когда ишак стал падать, в изумлении опустил его. Под мостом дико: огромные волны, вода кипит. Ишака с пробами, палаткой, кошмами понесло кувырком. Я бегом бросился на перекат — течение бешенное, — схватил ишака. Но что я мог сделать с ним и грузом в 100 кг? Промок, задохнулся от бега и борьбы с ослом. Тут подоспели ребята. Коногон кричал, чтобы срезали вьюк и спасли ишака (его собственность), я же больше переживал за пожитки и трудовые пробы. Ишак лягнул Павла, потом меня, но вьюк все-таки срезали и смогли удержать. Ишак — без единой царапины, вскочил и, как ни в чем не бывало, направился к берегу.
Вчера Коля читал свои стихи — неплохие, есть настроение и чувство. Странный человек — все уживается в нем.

18.07.72. С утра дождило, и я прогулялся в верховья Эль-боша. Обедал на летовке — поел мяса, пил чай со свежими лепешками. Чабан-киргиз рассказал, что в древности по этим местам проходила караванная тропа из Самарканда в Индию. Сидели в палатке; на перекладине прямо перед лицом, задевая его, висела на веревочке зазубренная палочка. Спросил, что это такое. "А! Это, когда червяк из нога выпазит, мотаем", — ответил чабан. Меня замутило, сразу вспомнил статью из "Здоровья", прочитанную в детстве. В ней рассказывалось о риште, подкожном черве. Длиной под метр, питается жиром, когда же нападает тяга к размножению, выклевывается понемногу (к статье прилагалась картинка с этим явлением — сколько ночей я не спал из-за нее!). Если его порвать, то смерть — сгниет в ноге вместе с тобой. И потому его бережно наматывают на палочку-катушку. Вылез на пару сантиметров — намотал, подвязал палочку к голени, вылез еще — опять подмотал. Длина червя до 1м. Выскочил, как угорелый, чуть не забыл молоток и нож. Вечером этот чабан принес мясо и все ели. И я тоже.
 19.07.72. Таскали дрова издалека, не тяжело, но больно. Читаю Жана-Кристфа. Через 220 страниц понравилось. Не умею читать, тороплюсь. "Вся королевская рать"- первая книга, которая заставила вчитываться — книжка-картинка — читаешь и все видишь. Вечером – игра в козла. Ленинградец вывел из себя подколками. "За это в культурном обществе канделябрами бьют". «Жаль, нет канделябров» — сказал я. Он понял, а Барбос (КЦ): — Где канделябры, какие канделябры?
 Счет 3-3.
20.07.72."Откуда у многих людей такая потребность пачкать все чистое, что живет в них и вокруг них", "Каждая из наших мыслей — это только определенный момент нашей жизни" (Р.Ролан). Слизал, писатель, мои мысли. Временами дождь, счет 3-2, повариха называет "Руся", костер, страдания Кристофа чем-то незначительны. Там один тип, который все знал, все умел, не знал только себя. Надо ли знать себя? Самое трудное — самоотречение ради себя. Кончил делать из березы большую ложку. Над Люсей-геофизичкой все смеются за ее худобу, пошло шутят, говорят: — У твоих мужиков, наверное,  мозоли на х-ю...
 21.07.72. Дождь. Завтра, видимо, уйдем в отгул. Кто меня ждет в городе? Игорь Карнафель? Скучаю по нему. Сапов — приятель, Лазариди — ему нужно окружение. Мне 21, а я остаюсь пацаном, начитавшимся о жизни. Ленинградец, оказывается, не геолог а просто сочувствующий, приехал отдохнуть. Сейчас играют в карты в палатке бобиков. Взрывник Лева, склонный к шутовству, сразу располагает к себе.
 22.07.72. Дома. Ушли "ба поен" (вниз) в 11. Женщин — на лошадей, потихоньку дошли до Каняз-поена, попили чая на штольне, сели на колхозную машину, бесплатно доехали до Ромита. Выпили там по стакану вина и с отвычки сильно захмелели. На автобусе доехали до Оржабада с медиками по лишаям. Выпили еще  по стакану и разошлись по домам. По дороге зашел к Сапову, поел. Он занял у Мишки Моллокандова, соседа, пятерку, купили водки, пошли с Ольгой к Ире, которая по словам Сереги, сохнет по мне. Водку допить Ира не дала, я не угодил Серега с Ольгой проводили меня до остановки, где мы сошлись, что Ира — сволочь. В автобусе много говорил, гордый своей экзотической одеждой и триконями (горные ботинки с железками). Родители сидели, смотрели телевизор и пили пиво. Я им здорово в этом помог. Тяпка-кот меня узнал. Потом я сидел на балконе и пел — "Я начальник автоколонны..." Мать даст денег и согласна принять друзей. Оказывается, заходили Ерохин с Лешкой. Вымылся, но хмель не прошел.
23.07.72. Плохо спал. В комнате ремонт. Спал вместе с сестрой Светкой. Утром пришел Коля с братом. Поиграли в шахматы. Взяли пузырь. Пиво нашли на мостопоезде. В час дня пришел Сапов с Ольгой, посидели, поговорили, пошли искать пиво, нашли у нашей остановки, только привезли. Ольга хорошо ко мне относится, ей 23. Как то в шутку мы договорились пожениться, кажется, она приняла это всерьез. Проводили ее, пошли в парк Дома офицеров, посидели, поговорили, потом пошли к Сереге домой, посидели, поговорили и пошли ко мне через парк и Путовский базар, искали пиво, нашли на остановке Маяковского. Сходили за водой в школу – в доме ее отключили. Поиграли в шахматы, Коля не пришел. Родители на веранде, мы с Серегой в моей комнате поели плова, попили пива, пошли гулять, в автобусе приставали к девушкам. Звонил Галке — ее нет поднялась на Анзобскую метеостанцию. Зашли к Ирке допить водки — ее дома не было. Договорились продолжить завтра. Девочки смотрят на меня интересными глазами, а я вижу их чужими — тоска.
 23.07.72-09.08.72. Гулял с Саповым, Мишкой Моллокандовым, пил в меру. Мать уехала. Остался без денег. Начал уезжать в поле с 1-го и уезжал до 7-го. 3-го позвонил Гале Злобиной — неожиданно оказалась дома. Пошли в кино (Смешная девченка, Галка похожа на Барбру Стрейзанд один в один, только не поет). Я первый раз шел с девушкой, с которой хотелось идти хоть куда. И первый раз в жизни подарил цветы. Пешком дошли до ее дома. Домой пришел в час ночи. На следующий день был у нее в гостях — пили чай. Впервые разрешила прикоснуться к себе — взял ее руку в свои. Сказала — ты мне больше не пиши… на измятой бумаге (я писал ей  на берегу Кафирнигана на бетонной плите). В воскресенье был у деда, пилили дрова, пили. Видел жену Эдгара Нину (так себе) и его дочь Анжелику (похожа на Эдгара). 7-го уже ночевали в Сорбухе, спал на голом полу в одежде — холодно, жестко. В кишлаке милиция – жителей выселяют, чтоб выращивали хлопок, а не бездельничали. Те попрятались в горах. Утром уехали в Каняз, ночевали. Волченков, начальник шахты, рассказывал, как пугал таджиков магнитофоном. Утром погрузили шмотки на лошадей и ушли. 5-го числа  оставшиеся в лагере сварили бражку, перепились, и Вовка из лагеря геохимиков начал выступать: Витьку кинул через себя и триконями съездил по морде. Лева повалил обидчика и стал стучать его головой по земле, потом оцарапал и убежал спать в горы, его поймали и спрятали в палатку. Леша подошел потом к Васе и говорит: — Пошли убивать Вовку, он у меня в палатке спит.
Олор чуть не побил коногона Шарифа — тот не давал лошадей. Шариф теперь ходит и всем рассказывает, как Олор чуть не застрелил его из нагана.
 10.07.72. Первый раз сел на лошадь – класс, несешься, как на "Волге". Штаны разошлись по швам на две брючины. Лошадь шла по таким местам — сердце замирало. Сидел, сжав зубы и нервно смеялся, когда все обходилось. Назад ехали с гидрохимией – от скачки  соскакивали пробки. Ветром снесло шляпу. Разделся до плавок и носок, а когда садился — седло сползло на брюхо. Кое-как подладил и помчался догонять Колю, невзирая на бутылки. Это была скачка! Зад растер, коленки болят — очень хорошо! Вчера Коля читал свои стихи — неплохо. Отношение его ко мне изменилось в лучшую сторону. Дружба — как без нее трудно, и как трудно ее сохранить. Если бы люди чаще говорили о любви и дружбе! С самими собой, ведь спор с другими превращается в конкурс остроумия. Как там Тяпка, один в пустой квартире, ведь родители в поле? Коля пишет стихи, у меня не получается. Сегодня ходил документировать канавы, немного помог ее дорыть. Кончил дошивать брюки, намучился. Завтра уходим на Барзанги. В соседней палатке таджикская музыка. Почему я охладел к Галке? Почему на следующий день после встречи я не стремился к ней?
12.08.72. Бросил курить, утром ловили лошадей. Шли 3 часа, поставили палатки, нарубили дров. Все нервные. Шариф приехал на лошади вместо наших с Колей спальников. Завтра погоню лошадей за остальными вещами. Спим на трех кошмах.
 13.08.72. Ездили в Эльбош — на лошади 1.45 часа. Пешком добрался назад за 5 час. Здесь очень много больших конских блох. Надо браться за отчет по практике. Домой, наверное, пойду 8 сентября — хочу успеть к Мише Моллокандову на свадьбу. У Колиной жены 11-го день рождения. Надо всерьез браться за геологию, чтобы потом было легче работать.
 14.08.72. Маршрут на Чап-дару. Плохое настроение. Сказал Люсе, что приехали мы на геологическую практику, не на каторгу. Она передала все КЦ, и он повел нас в маршрут. Пришли мы раньше него и сели играть в покер. КЦ пришел и наорал — пробы не задокументировали. Говорит, что в голове у меня ничего нет, я ответил: — Поделитесь. — Он: — Много говоришь!
 15.08.72. Переселились в верховья Барзанги. Шли по очень плохой тропе. Трикони на ботинках  стерлись, некоторые оторвались. Сказал об этом КЦ. "Меньше будешь скакать по обрывам" — ответил он. Палатку поставили на склоне, высоко над речкой. Вверх по ущелью, высоко над пропастью сияет голубизной висячий ледник. Хотел бы документировать канавы, но не дали. Вечером взрывали арчу на дрова. Канаву уже бьют. В 200-х метрах. Взрывы пугают. Камни катятся.
16.08.72. Маршрут на Барзангинскую интрузию с Васей. Дошли до верху – 4000 с лишним м. Переходили саи (долины) по тормам (снежникам). Часто поскальзывался. Когда начали спускаться, я опять поскользнулся, заскользил вниз. Вася догнал, сшиб меня и кое-как удержал. Я ему — всю жизнь так ездил, он — был у меня такой, вовремя не остановился и врезался  насмерть в камни под гротом...
17.08.72. Ходили вчетвером. Возвращался я первый, за мной в 150-ти метрах — Коля. В лагере сделали мне внушение, что оставил его одного. Очень хочется посидеть дома за чаем с Володей Ерохиным и Кутузовым. Почему-то боюсь встречи с Галкой.
18.08.72. Рубашки, носки, брюки — все грязно. Взял сюда одну смену, носки за ночь не высыхают, рубашку вовсе не снимаю 4 дня, Нос обгорел до основания. Альпиниада начинает надоедать. Барбос как бы нарочно выбирает препятствия. Сегодня работали с 9-30 до 20-45. Коля кашлял и стонал всю ночь. С сказал об этом КЦ и Колю оставили в лагере. Сейчас раздаются его веселые возгласы из соседней палатки, где он сражается в карты. Забыл, что болеет. Вчера он скинул с тормы прямо на меня камень в 10 кг. Я стоял в канаве, пройденной вдоль тормы, и бежать было некуда. Я решил пропустить камень между ног, но не успел — он пролетел мимо. Интересно, как тело, сжатое в комок, начинает расслабляться. Я всегда верил, что со мной ничего не случится. Что-то овладевает тобой в эти минуты, но не страх. Когда опасное позади, чувствуешь все тело, ощущаешь, как возвращаются в него мысли и чувства. Испугался, когда выронил отбитый КЦ образец, и он покатился к обрыву по склону.
 19.08.72. Здесь будем сидеть до 24, до 1-го  в нижнем лагере будем писать студенческий отчет. Кончили сегодня в 5-30. Смотрю я в зеркала кусок и вижу нос облезлый, облезлой бороды клочок, в глазах немытых — мыслей бездну. Я много читал, не поняв — домысливал. Бесплодная фантазия спасала от врожденных и приобретенных недостатков. С детских лет играл. В школе, после побоев по трусости, воображал себя героем, расправлявшимся со своими врагами. Стараясь оправдать свою трусость, унижал врагов и превозносил себя. С этих лет осознавал, что знаю больше и чувствую глубже. Рождалось презрение. Когда стал учиться лучше, во многом благодаря себе, стал размышлять о своем месте. Поняв чье-либо превосходство, уважал, но только в том случае, если это превосходство не выставлялось напоказ. Драк избегаю, но если начнется — до конца. Ничего не боюсь, кроме нелепой смерти. Могу взять на "понт" и на "халяву".
Луна где-то за горами, казавшимися днем не такими уж высокими и близкими. Выходишь из палатки и замираешь — привычные серые и зеленые утесы таинственно обступили. Одна гряда отбрасывает тень на другую. Скалы, неприступные и грозные под солнцем, под луной нежны и влекущи. Не стаявший снег резок на сине-серых склонах. Река шумит далеко внизу, ледник, застрявший на перевале, влечет таинственным блеском. Небо бледнеет перед красотой гор и робко прячет свои звезды в свете спрятавшейся луны.
 21.08.72. Утром пришел Нур и рассказал, как Шариф вез в доску пьяного Олора. При подъеме на морену пришлось его привязать к седлу. В лагере геохимиков пытались его обезоружить, не получилось — Олор сопротивлялся, а потом, привязанный, заснул. Лева тут же поведал, как однажды они с беднягой перепились и надавали друг другу по мозгам. В эндшпиле Олор вынул наган и стал целиться. Лева говорит — убивай, но только насмерть. Останусь жив, положу под подушку патрон скального аммонита и позже соберу твои клочья… Олор пошел на мировую. После обеда ходил за гидрохимией и мерил канаву.
 23.08.72. Вчера перешли в низовья Барзанги. Сегодня остались в лагере одни с Колей. Постирались, заварили брагу. Приходили чабаны, потребовали еду, поев забрали весь сахар, что был на столе. Потом пришел другой, выпил 10 пиал чая. Как бы ночью нас не почистили. Скучаю по Галке и Наташе.
 24.08.72. Переписывал отчет, Коля переводил на кальку чертежи. Питание по подсчетам КЦ получилось 70 коп в день. Сварил вкусный суп. Курю уже 3 дня. Смотрелся в зеркало впервые за практику — ужас. Морда топором тесана, волосы всклокочены.
 25.08.72. Чертил разрез. Надо собрать каменный материал и пробу Хасанову. Больше двух ходов в шахматах не обдумываю — не хватает терпения. Скучаю по Галке, в мечтах — она моя.
26-27.08.72, Кажется, завтра уезжаю. Коля хотел уехать поочередно 31, 28, а сегодня заявил, что уйдет пешком в 5 вечера. Ушел в 4. К жене. До Каняза — 20 км с полным рюкзаком — не соскучишься. Меня ждут 20-го сентября и не очень-то обрадуются раннему прибытию. 31-го будет вертолет. Но что тут делать 4 дня? Вася не отпускает. Шариф не дает лошадь для перевозки пробы Хасанова. Завтра уйду домой от чистого воздуха, физической работы и других радостей природы в дымный Душанбе со всеми его соблазнами… Сейчас варю суп.
27.08.72. Завтра я не уеду — Вася подымает лошадей в верховья Барзанги-Калон. Надо, чтобы в лагере кто-то остался сторожить секреты.
28.08.72. Ушел пешком. Шмотки и силикатная проба -50 кг всего (вот откуда мой остеохондроз!!!). На полпути иду, а в стороне лает собака. Крупный волкодав. Прошел 10 м, что-то заставило оглянуться – вижу, пес этот уже догоняет. Молча. Отбился молотком. Кое-как добрался до Каняза. Там сидит Коля с порванными штанами — моими штанами из пуленепробиваемого брезента. Его пес тот  достал.
 03.10.72. Первый день в городе. Позвонил Гале Злобиной — неожиданно оказалась дома. Пошли в кино, смотрели "Смешную девчонку", Барбра Стрейзанд очень похожа на Галку). Я давно не был с девушкой, с которой хотелось быть. И первый раз в жизни дарил цветы. Пешком дошли до ее дома. К себе вернулся в час ночи. На следующий день был у нее в гостях, пили чай. Впервые разрешила прикоснуться к себе. Сказала: "Ты мне больше не пиши… на измятой бумаге (я писал на валуне у вертолетной площадки).

Вторая производственная практика.  Мингео СССР, ГУЦР, Белгородская ГРЭ, Новооскольская ГРП, Игуменский участок (Висленское месторождение бокситов).
Весной 1973 года мои родители и сестра Света уехали в Старый Оскол. У отца, ученого секретаря Академии Наук получился роман с артисткой драмтеатра им. Маяковского, и мать увезла его прочь.  В конце 1974 года они перебрались работать  в Белгород в ВИОГЕМ, в 1977 – в Москву. В Белгороде 16-ти летняя сестра по специальному разрешению вышла замуж за Дубровина Олега, сына замдиректора Института.
05.07.73. Лето на КМА. Руководит мною тихий человек Романщак Андрей Константинович. Лишь раз он гневался, как Базаров-отец, когда буровики в протерозойский керн подсунули карбоновый уголь. Не пьет, не курит. Воевода Иван Иванович, участковый геолог, Разинков Виктор Иванович, свой человек, в смысле для себя. Нет такого настроения, как в прошлом году — нет Галки. С ней все получилось так, как я и предполагал. Наташа Чипрунова — это я в женском издании. Через полгода ей 19, как и Наташе Поповой. Интересно, куда она делась со своим магнитофоном? Работаю в Белгороде в Игуменской партии техником-геологом. Скучно, хочу к Цориеву на Барзанги. Там настоящая работа.
06.07.73 Жизнь — как медленная река, вглядываюсь пристально, а куда течет не видно.
 21.07.73. 64р — билет в Душанбе, 26 на Москву 5 дн. 30р — Душанбе 10р – непредвиденные рас. Приняли двух девушек Валю, 18 и Наташу, 22. Я, измученный молчанием, накинулся с трепом и оглушил. Часто хочется быть тихим и выглаженным как брюки.
04.08.73. Перед глазами лисье лицо. Галка. Волосы длинные, спадающие на плечи, Голубое платье с белым воротничком, длинные стройные ноги, морщинки от смеха в уголках глаз. Улыбка радостно-ожидающая, из-под ресниц взгляд озорной. Влекущее, яркое видение. Она любит яркое. Я стремился к ней и от нее. В прошлом году увидел ее на остановке. Не было вертолета 18 дней. Подошел, спросил — можно, я любить Вас буду? Пламенно и страстно. Но не долго. Уезжаю в сплошные высокогорные условия. Чувствую, не вернусь. Но вы лишь одна можете помочь мне выжить своими короткими письмами в ответ на мои сокровенно-скоропостижные. — Почему скоропостижные?
  — В каждом письме к Вам я буду умирать. И возрождаться.
Улыбнулась. И пришла назавтра. И я улетел, как будто вертолета специально не было, чтобы я с ней познакомилсч. И пришла, когда спустился с гор. И приходила на встречи, и целовала не так, и смотрела не так. И потом позвонила — приезжай сейчас. Рванулся к Сергею Сапову, надрал замечательных флоксов и шел с ними по городу, с неожиданным удовольствием принимая равнодушно-оценивающие, ревнивые, завистливые взгляды очевидцев моего порыва. Пришел. Она спустилась в надвигающиеся сумерки в стоптанных туфельках и стареньком халате. И сказала испытывающее глядя — нам не надо встречаться. Мне 25, а тебе так мало… И ушла. И я остался один. Обернулся к опустевшей сумрачной скамье, еще хранившей ее прикосновение. Возложил цветы и ушел в надвигавшуюся ночь. Придя в себя, позвонил. — Галя, может быть, попробуем? — Все может быть, Руслан… А цветы у меня, я вернулась за ними.
Через неделю уехала на море. Приехала, привезла для меня диковинных черноморских вин, а я привел с собой Кутузова. Боялся бессознательно остаться с ней наедине и всего того, что последует. Пили, куролесили, Кутузов сначала запер нас в ванной, а потом посадил меня на диван, возложил на макушку яблоко и долго бросался ножом… Утром на лекциях подсел и спросил: — Как ты думаешь, где это я взял? — Колодка медалей блистала на ладони. Долго вспоминали события предыдущего, очень пьяного  дня, не вспомнив ничего, стали звонить. Оказалось, это были награды Галиного брата… Наконец, я пригласил ее к себе одну, без обычных моих друзей. Что-то искусственное повисло в воздухе. Мы сели на кровать, я неловко снял с нее платье и, о смятение, вместо ожидавшейся кружевной рубашки из легкой, струящейся ткани, я увидел тельняшку! Я не мог отвести взгляда от этого атрибута мужественности. Причем тут матросы и черная смерть? Я смешался, и все кончилось очень быстро. 

Соседка Шура пишет, что в моей квартире дед кого-то поселил. Все перевернут! О, как я разъярен, мещанин.
 В понедельник отдыхал на скважине, в четверг — аллергический конъюнктивит, в пятницу ходил на выступление  диктора Левитана. Мороз по коже, когда объявлял войну...
06.08.73 Резь в глазах, в голове — клубок шерсти. Треск рвущейся бумаги. Ира говорила, что никогда не думает. Лида 1967-1971, Тамара 1969-1970, Галя 1972-1973, Наташа 1972 — кладбище несбывшегося. Лариса — никогда не забыть кибитки, опрокинутые свечи, ее, лежавшую голой и неподвижной. Глупо и смешно. Годом позже вышла ко мне, отшатнулся внутренне и первая мысль — бежать. Лицо покрыто угрями, виноватый взгляд… Девушки, переделки, безрассудная смелость и трусость, и счастье полное и великое горе до хребта, великодушие и низость, щедрость и скупость. Это я.
 11.08.73. Везде веду себя как все. А меня самого нет. Блестки остроумия, проницательность — в книгах. Всегда приноравливался. Кто-то сказал — чтобы стать человеком, надо убить в себе человека.
18.08.73. Первый день свободы — получил расчет. В Душанбе буду в пятницу утром. С родителями — отчужденность. Что мать сделало такой? Умереть не страшно, страшно не жить, сказал кто-то. Опять идет дождь.
 02.09.73. Душанбе. Уезжаю уже 3 дня в поле к Цориеву на Хонако по 3 разряду. Матери надо отослать 150 на шмотки, и надо купить покрывало, вешалку и др. Игорь Карнафель в больнице с язвой кишки. Хочет жениться, берет свидетелем. К нему ходят две девушки — хорошая девушка и хорошая жена. Он женится на второй. Приеду, приведу в порядок квартиру и тоже женюсь. Болею гриппом неделю. Матери — 40 лет. Приходил Байгутов, распили водку. Не тот он. В поле надо бросить курить. Сейчас поеду в город, поболтаюсь напоследок, выпью пива и  к бабушке. Все люди хороши, когда хорошее настроение и их не задеваешь. Надо быть хорошим и умным.
Сентябрь 1973г Работа у Цориева: УГ при Совмине Тадж. ССР, ЮТГРЭ, Гиссарская партия, Югандаринский участок, Сорбух, Хонако.
 05.09.73. Поднялись сегодня наверх, на 15-17 км от Сорбуха. Уехал 3 сентября. Напился перед тем спирта у Игоря Акимова, потом принял 3 кружки пива и ушел в аут. Вел себя крайне. Приехали в Сорбух ночью, выпили и легли спать. Утром 4-го к 2 часам стали подниматься. Насморк мучит вторую неделю. Наглотался антибиотиков — не помогает. 3-го звонил Наташе Чипруновой. Была в Болгарии, Румынии, на Балтике. Когда-то ее Сапов уступил мне за бутылку портвейна. Из-за нее прекратились мои целомудренные отношения с Галей Злобиной. Мы гуляли после лекций по Душанбе, иногда она приходила не одна, с тихим парнем и поздоровавшись со мной, отпускала его. Шли ко мне домой, болтали (в основном говорила она), пили чай. — Да ты парень неглупый… – говорила.  Бывал у нее, приглашала. Она прелестна в легком домашнем платье, лениво-томный взгляд. И потом: — Ты можешь сходить на факультет, сказать Женьке Козлову, что жду его? — Ходил, сказал. Было несколько обидно, тем более, он на два курса ниже, но отказать не мог — слабость. Потом она вышла замуж за Пашку Козлова, братца Женьки. Говорят назло (некоторые все делают кому-то назло). И звонила мне на работу, Провожал ее домой, был случай, мы заметили впереди, метрах в 20-ти ее мужа с ребенком, а сзади, как оказалось, шел Федька Муборакшоев, мой подчиненный и коллега моей жены. Он, верный Федя (Фарухсадшо), рассказал об этом только мне. Веками позже мы встретились уже в Москве, она работала в газете "Рабочая трибуна". Я узнал об этом, будучи в одной из ностальгических поездок в Душанбе. Долго устраивал встречу, состоявшуюся у магазина "Наташа". Нелегко было смотреть на осунувшуюся, похудевшую, состарившуюся подругу. Рассказала о душанбинских событиях. Искала собаку, нашла, вошла в подъезд, обернулась — следы кровавые В тот день резали русских
В маршрут сегодня не ходил. Завтра надо наметить канавы. Надо бы покончить с насморком. Сейчас Лева-взрывник рассказывает, как его обокрали. Увели рюкзак со старыми вещами, закуской и выпивкой. Живем в большой палатке — Мельников Юра, Кузаев Володя, Цориев Костя, Лев Александрович Смирнов и я.
06.09.73. Вчера вечером, ближе к ночи, пришел Нур с запиской от шофера. Цориев должен спустится немедленно, хоть ночью. Что-то с семьей. Мельников ругается, что год паршивый. Вчера у Шарифа разбился ишак. Лева ходил с Палваном делать тропу в этом месте. Канаву не задали. В маршрут, видимо, не пойдем до возвращения Цориева. Нездоровится, знобит. Съеденных антибиотиков хватило бы на армию микробов. Кузаев, видимо, интересуется, что я пишу в пикетажке. Он похож на неудачника. Нужно проводить мероприятия по внутреннему оздоровлению. Меры по самовоспитанию ни к чему не приводят. Мысли надо иметь здоровыми. Спошлил Кузаев, а улыбку я не сдержал. Часы у всех остановились. Солнце из-за хребта показывается в 9-30. Вечер. Играем в таджикскую игру "Хол". В город не тянет — там никого нет и все равно, где находиться.
07.09.73. Испортилась погода, но не настроение. Ишак выгрыз у арбуза бок, Кузаев матерился на него по-осетински. Напилили с поварихой дров, разобрал металлометрию. Ходил вокруг лагеря, породы определял. Завтра пойду в маршрут с Кузаевым на канавную радиометрию. У Цориева умерла теща. Почитываю петрологию, валяюсь, сплю и крепко ем. Работы не было.
 09.09.73. Переехал на рыбалку на слияние рек Пахта-Кишот и Чор-Чашма, которые образуют Сорбух. Ничего не поймал. Вчера приезжали на инспекцию Новосельцева А. и Муфтиев З. Живу в палатке с Левой, Володей, Нуром, Палваном, Акаджоном и Ахтамом. Появились блохи. Вечер. Вчера затосковал. Пишу в полутьме. Палвон нашел в "Смене" фото группы девушек и говорит, что из 27 лишь 5 хороших жен...
10.09.73. Ходили с Кузаевым задавать канавы — они не нужны, но надо дать канавщикам работу. Маршрут был сложным. Из-за того, что много раз бывал в непосредственной опасности, стал в последнее время самонадеянным. Один неосторожный шаг — и все. Сегодня я сделал этот шаг, но не растерялся. Спрыгнул с бровки канавы на осыпь, обрывающуюся в глубокую расщелину в 2м шириной, и поехал вниз. Кузаев вздрогнул и застыл. Я же высоко подпрыгнул и, оттолкнувшись от осыпи оказался на другой стороне. Испуг в доли секунды. В новых триконях я прошел бы там почитывая газету. Посидел вечером с канавщиками, выкурил сигарету, выпил 5 кружек чая и 50 г водки и пошел есть печеную кукурузу (ее закапывают в горячую золу и потом моют в соленой воде). Перед этим вымылся в ледяной воде и постирался. Олор (Одиннадцать лет октябрьской революции) говорит, что лучше быть грязным, но здоровым, чем чистым и больным. Сейчас сижу в 100 м от лагеря и пишу оглядываясь. Вечер. Играл в холбузи, проиграл 2 раза. Леве сказал, что обманул его 2 раза. Он: — А я тебе верил. Но теперь буду проверять. Я: — Все равно надую в любой игре.
В отместку бог послал мне скорпиона за пазуху. Хотел засушить, но таджики отобрали и сожгли, чтобы его  родственники не пришли. Теперь везде чудятся скорпионы, но спальник проверять лень. Вот я уже сижу в нем и, как говорит Володя, заношу дневные впечатления. Мне еще надо придумать, как обмануть Леву в буре. Каждый вечер, когда русаки уже спят, Ахтам, лежа, читает по складам поэму в стихах. Лежа головами к книге, его с удовольствием слушают и обсуждают интересные места, разъясняют друг другу неясные слова — переводят с литературного на разговорный. Шум реки. Палвон наблюдает за мной. У Ахтама большой красный нос, почти упершийся в книгу. У Володи насморк.
11.09.73. В маршруте Кузаев рассказал об Олоре: Однажды подымались на Багзанги, и был с нами Олор — ты не знаешь, он ведь воевал и майор. На штольне, где с вахтовки на лошадей пересаживались, он так набухался, что в седле не держался категорически. Дело шло к вечеру, до ночи надо было еще километров пятнадцать проехать до перевалочного лагеря, и мы его привязали к вьючному седлу намертво, по рукам и ногам привязали. В лагерь пришли ночью, попили корейскую дешевую — вот ведь гадость! — и спать. Утром встали и с дурными головами наверх поперлись. И только километра через два Костя вспомнил, что Олора накануне никто с лошади не снимал и что утром его никто не видел. Ну, бросились назад, и скоро нашли Октябрьскую революцию в дальней березовой роще — она висела на веревках под пасшейся лошадью".
 12.09.73. Лева с орлами ушел на канавы на северный контакт, меня оставили сторожить палатки от пастухов. Я сделал удочку с пулей вместо грузила и пошел ловить форель в Сеаке. До обеда поймал 6 штук. После обеда — 5. Икра оранжевая- посолишь и в рот. Вкусно! Сварили уху. Володя говорит, что не отпустит меня коллектором к Цориеву.
Совсем заели "товарищи", то есть блохи, живущие в войлоке вьючных седел. Весь в пятнах. Лежу в ногах у Володи с Левой. Справа храпит Нур. Володя днем посылал меня посмотреть зону грейзенизации, на что я ответил: может лучше наловить рыбу и испечь? — Хорошо, но не показывайся на глаза Цориеву. Он должен сегодня подняться. Но я попался. Отдал, было, он меня в поисковый отряд вместо Саламата, который уехал на соревнования геологов в Ташкент, но потом решил взять меня с собой коллектором. С Цориевым поднялся из Ромита зэк Алик с водкой. Сели мы на лошадей и поехали. У меня было  вьючное седло с вьюком. Его железки-крюки до сих пор мне напоминают о себе. Сегодня не смогу лежать на спине. Дорога была сложная. Несколько раз лошадь смотрела на меня, как бы спрашивая: а стоит ли  так рисковать? В лагере никто не встретил. У МЮН заспанный вид. Поели вчерашнего борща и жареной картошки. Цориев предупредил, что маршруты будут каждый день. Через 3 дня канавщики стали переезжать в Дашти-Мазар. Цориев объясняет Люсе отсутствие у интрузии контактовых изменений. Володя мне нравится все больше и больше. В жизни у него не все удалось, пьет, но не пьяница, работу любит, вернее атмосферу, ее окутывающую. Выпрашивал с Левой меня у Цориева и напоследок пожалел (загонит), но я в прошлом году уже ходил с Цориевым на Барзанги с жестоким поносом. Все хроника и хроника. Своего нет ничего. С насморком почти покончено, но почти – холодно здесь. Захотелось очутиться в городе Белгороде в общежитии, где живут мать, отец и Светка. Комната разделена на две шифоньером, одна створка которого не закрывается, а правый бок служит опорой для гардин. Хочется посидеть с ними за столом, поговорить, поругаться, глядеть с пятого этажа вниз, высматривая красивых девушек, поиграть с ними волейбол, бросаясь рыбкой за мертвыми мячами. Еще захотелось увидеть Давлетшина, услышать его: Ну как, братишка?
13.09.73. Сегодня ездил вниз за мылом, пробными мешками и описью служебных документов. Лошадь некованая, через речку шла, спотыкаясь, тащил силой, весь вымок. Со страхом ждал спуска у козырька (где разбился ишак). Лошадь там спотыкалась, было страшно, аж схватило в области диафрагмы. Внизу, метрах в 40, речка. Но не слез — лет на 10 я бессмертен, точно. Кое-как спустились на лошадиных карачках. В благодарность я позволил ей откусывать от каждого кустика по лакомой ветке. Потом пожалел и пошел на своих двоих. Лагерные завтракают супом «Помни военные годы». Поел, пошел ловить форель. Не поймал ничего за 2 часа. Вечером Лева рассказывал о своем военном детстве. Торговал мясными консервами, сооруженными из двух банок и засыпанными песком. Песок, чтобы не шуршал, был в чулке. Продавал на 10 руб дешевле настоящих. Его мать выменяла за золотое кольцо и еще чего-то из тряпок коверкотовый отрез. Лева, та еще шпана, посмотрел и хмыкнул: — На юбку, мамуля, хватит, повезло тебе.
Оказывается, коверкот был намотан на газетный рулон и на два мотка тесьмы с торцов. А сестра как-то выменяла 1 кг хлеба на 1 кг сахара — сахар был насыпан сверху на кулек с речным песком (1947г). Однажды в поле повариха наварила бражки. Ее Лева спер ночью. Ночь была безлунная, и он споткнулся, упал, но не разлил. И так несколько раз, пока дошел до своей палатки.
Нур привез из Сорбуха хлеб и трикони. Ахмаджон нажарил форели. Ложусь спать, очень устал, даже 2 кружки крепкого чая не отогнали сон. Костя лежит на возвышенности из нескольких спальных мешков и надувного матраса — радикулит замучил. Ночь отличная, луна еще не взошла и освещает лишь верхушки гор, звезды мерцают красиво и таинственно. Не зря, черт побери, стал геологом. А если бы у костра еще сидела какая-нибудь Наташа...
15.09.73 Маршрут с Костей Цориевым. Были моменты, когда очень хотелось сказать ему: — Все, больше не могу.
 Решил бросить геологию и уйти. А завтра будет такой же маршрут в 20 км с превышениями по 2 км. Все вверх и вверх. Здорово ослаб от поноса. К концу маршрута настолько отупел от усталости, что последние 10 км прошел легко. Вернулись в 10 вечера, несколько раз теряли тропу. Тащил около 15 кг проб и прибор СРП. Посмотрим, что будет завтра, буду держаться до последнего. Повариха мне постирала, ее зовут Маргарита Михайловна (Ритка). У нее красный нос, веснушчатое лицо и стеклянный глаз. С Бабаджоном срубили детонирующим шнуром  большую арчу. По дороге назад нашел скарны и Цориев послал меня назад посмотреть подробнее — чтобы я не валялся в палатке. Заштопал джинсы, Ритка сказала, что так и женщина не сделает. Перечитал записи за 13 сентября — как глупо, страх — ничто перед усталостью. 1974г. будет решающим. Дневник я прячу в спальный мешок и сплю с ним.
17.09.73. Только что из-за гор взошло солнце. Стало чуть теплее. Сплю плохо. Усталость. Разбудил Цориев — вставай! Я: — Чи?  ( Чи это «что» по-таджикски). Все рассмеялись, оказывается, я ночью разговаривал по-таджикски. Расчесался, глядя в стереоскоп. Ну и морда! Поел супа с недоваренными макаронами, сказал пару слов по этому поводу поварихе и сейчас лежу в углу палатки задом к начальству. Вчера шел хорошо. Позавчера пытался угнаться за Цориевым и устал. А сегодня он убежал вперед, а я за ним, не спеша. Забрались на водораздел – 4107 м. Вид на речку Мушкрут изумителен, перевалы в снегу. Резкий холодный ветер и удивительный контраст гор и неба. Мог пройти еще км 10. Скоро все поедут в отгул. Если и я спущусь, то опять грядут пьянки и головная боль. Ночью снились Эдгар с Игорем. Оба в пальто. Встретились в гастрономе у оперы-балета. Я взял бутылку водки и какое-то сухое для встречи дня рождения. У меня ничего не было готово — ни стола, ни танцев. Вообще последний день 1972 прошел гадко, до сих пор стыдно. Соскучился по однокурсникам. Хочу увидеть их всех вместе у окна на втором этаже у кабинета Минералогии. С Наташкой надо завязывать. Иру Б.и Галю я бы увидеть не прочь. Не то снилось, не то фантазия разыгралась, а видел, будто стою я с Ирой и Наташей на пятачке и  предлагаю им обеим руку и сердце… Осталось служить около месяца. Вечер. Скука смертная. Нет ни книг, ни человека. Искупался в тазу, вместо мочалки — носок. Окунулся потом в ледяной речке — выскочил как угорелый. Приехал Шариф. Сидит, курит носовой. Привел с собой ишаков, которые сейчас, усиленно пропуская через себя воздух,  грызут палаточные растяжки. Ритка готовит ужин, солнце зашло. Вечерку за 10 сентября прочитал до дыр. Идиотизм полевой жизни. Даже радиоприемника нет. Они сидят целыми днями и работают, а мне что делать? У канавщиков было веселее — картишки-шахматишки. Все время перед глазами наша палатка на Эльбоше (1972), Я пишу в дневнике, Коля в моем выцветшем ватнике, подперев щеку рукой, внимательно читает Ромена, который Ролан. Полутьма, лежим на мешках с ячменем ногами к выходу. На колу палатки мое устройство для хранения зубной щетки, мыла и карандашей. В отгул не поеду.

19.09.73. Все насмарку. Все расчеты — как облачко. Пошли вчера в маршрут. Цориев говорил, что остались только легкие прогулки (от последней он всю ночь стонал в унисон со мной). Поднялись с 1800 до 3800. Доверху дошел хорошо, настолько хорошо, насколько был хорош рюкзак с 20кг проб. Я перепутал сай, по которому надо было спускаться. Цориев меня послушал (наверно из-за того, что в предыдущем маршруте ошибся он). Костя плохо видит в темноте. Мы кое-как добрались до обрыва, спуститься с которого можно было лишь в царствие небесное. Пришлось переваливать в соседний сай. И вот, когда до последнего обрыва оставалось 5 мин хода, Костя сказал, что к 9-ти точно доберемся. Подошли к уступу, высотой около 180 см. Я стал раздумывать, как бы поудобнее спуститься. Сел на краю и стал выискивать лучшее продолжение. Было уже на все наплевать — доконал переход в этот сай. И тут Костя крикнул: — Прыгай!
 В любой другой ситуации я бы его не послушал. Но тут спрыгнул на откос градусов в 30. Нога подвернулась, в следующий миг рюкзак, чуть задержавшийся в полете, догнал мой зад… Вскрикнул дико. Нога распухла сразу. До лагеря 2 км спуска по крутому, скалистому склону. Перекурили. Потом сел, оперся руками о землю. Выкинув больную ногу вперед, здоровой отталкивался. Следом шел Костя с куриной слепотой, моим рюкзаком, а потом и радиометром. Очень умилительно видеть, как начальник тащит твою поклажу. Как всегда заблудились, так как мне было удобнее ползти вниз, и я избегал поворотов. Уткнулись в обрыв. Мы ведь предполагали, что он здесь, но все же пошли. Бросили камешек, который достиг дна очень нескоро. Пришлось ползти вверх на карачках. Костя совсем запыхался — теперь наверняка будет брать меньше проб и образцов. Подошли к обрыву метра в 2. Костя жег юган, я по прилепившейся арче спустился вниз на руках. Ниже был еще один обрыв — 30м. Вдоль него надо было перевалить в соседний сай, который спускался прямо к лагерю. Долго спорили, как идти, чтобы не свалится. На финише Цориев так устал, что стал передвигаться моим способом, т.е. на заду. По осыпи спустились, осветив дорогу подожженным юганом. В лагере нас услышали — Костя кричал: — К мосту, к мосту! — но они к нему не бежали. Потом оказалось, что им послышалось: — Веревку, веревку! – и все стали ее искать.
Пришли в полночь. Нога здорово распухла, но боли я не чувствовал. Ее опустили в ледяную воду и облили йодом. Принесли еду, я поел и заснул. Спал урывками, болела нога. Утром пальцы и суставная сумка распухли вдвое. Машина будет 24-го. Цориев наверняка меня уволит, как только я окажусь в городе. Цориев и Юра только что ушли в маршрут. Последний сказал, что надо писать на меня заявку (бать в штат при распределении). Смотрю на себя в зеркало стереоскопа и чумею — пыль смешалась с потом, образуя грязевые потоки. Повариха, посмотрев на меня, вскричала — ты плакал?! — Я никогда не плачу, — ответил я (а слезы на глазах, когда я потерял сумку с картами по геотектонике?). Цориев и Мельников смотрят с уважением. Где-то в глубине души я доволен случившимся, если, конечно у меня не разрыв суставной сумки.
Завтра у матери день рождения. Ей 40.
23.09.73. Спустился с Пахта-Кишота в Сорбух, в поисковый отряд, 20 сентября. Алик обо мне заботится. У него на руке нет 4 пальцев, и была бурная жизнь. Сидел два срока. Как-то Хайбулло заложил носовой под язык, а Алик ему — оставишь покурить? Доходило до Хайбулло долго.
Наловил накидкой форели. Шарифу продал майку за 1 руб, старые штаны за 2, ватник за 5, спальный мешок за 25. На берегу реки нашел 3 руб. В три часа пришли машины за баранами, и я с ними спустился. Грязно, бараны наваливались, и вели себя нечистоплотно. В 7 вечера были в Ромите, в 8.15- в Оржабаде. Шоферу дал рупь. Поехал к деду. У них гости. Взял бутылку. Раздавили с дедом. Вымылся. Утром 22 ушел в травмпункт. В троллейбусе встретил Романова – наш факультет уезжает на хлопок, а в Чили, оказывается, переворот. У меня всего лишь сильное растяжение. Позвонил Игорю, просил приехать. Пошел домой, убрался, пообедал в ресторане. В 2.30 пошел шататься. Сапова нет. Встретил Боцмана (староста курса). С ним выпили по 400 водки, Встретили Байгутова. Он меня отвез к деду. Блевал три раза. Вечером, когда отоспался, приехал Эдгар с Саперави и Каберне. Настроение – хуже никуда. Надо черкнуть родителям, Найти Игоря и Сапова. Осталось 26 руб.
03.10.73. Сижу в городе. Хочется в горы, но нога не отпускает. Всем рассказываю, что полз 2 км, руки истер в кровь. Все так серо и буднично. Ручка в руках, как коряга. Учится идти где-то 1 ноября. Все к черту.
07.10.73. 10р — занял у Юры, брюки — 20, 36 — продажа товаров Шарифу (не пойму, зачем ему понадобилась моя старая майка?), стекла на веранду — 5, 126- стипендия, деньги за билет, квартира- 13, всего 172, проч. нужные расходы (с натяжкой)- 34, всего- 62, карманные расходы 40 – это барство.
На 8.09.- 70 руб; 15- пьянки в первые дни 7- с Игорем 3- с Байгутовым. С завтрашнего дня надо экономить.
17.10.73. Начал экономить, Осталось 22руб. За 10 дней 48руб. Дико. Из них 8 на еду. Надо купить пальто — есть за 135, надо еще 55 из стипендии. Ненавижу проблемы, которых могло не быть. Один ключ от моей квартиры у Эдгара, другой где-то гуляет.

19.11.73. Нога болит. Надо было лежать, а не мотаться. Пора к Наде. Не то в четверг, не то в пятницу встретился с Саповым и Лазариди. У Сапова были деньги, и он хотел выпить. Я еще завел разговор, что мы с Серегой Лазариди не уважаем его образ жизни, но не его самого. Кончился разговор тем, что Сапов прослезился и предложил выпить за его дальнейшую малоалкогольную жизнь. Пили мы бутылку «Крепкого» в глухом переулке за Минсельхозом из горла. На донышке немного оставалось, и Серега предлагал нам допить, крепко держа бутылку в руках и дергая кадыком. В автобусе, везшем меня домой, увидел симпатичную девушку и стал трепаться неимоверно. Когда она направилась к выходу, маленькая, опрятная (к счастью, на моей остановке!), я ей предложил познакомиться. — Вы меня помните? В прошлом году мы стояли в этом автобусе рядом? И вот, мы идем рядом. Я, растерянный, не поверивший еще. Смотрит в сторону, но нет, бросит внимательный взгляд, в глазах — искорки. Я отхожу немного в сторону, хочу видеть ее всю, лукавую и ожидающую, светлую и загадочную, и все вокруг становится светло и нужно. Оказалось, они знают мою мать, потому что она красива и лучше всех одевается (в окно, что ли смотрели?) Договорились назавтра идти в кино. Но днем пришли Сапов и Лазариди играть в покер, и, после недолгих колебаний я решил как-то отмазаться от  кино и играть в покер. Пошел к ней типа на свидание, и пошли в кино и по дороге «случайно» столкнулись с Лазариди, которого я  сто лет не видел. Делать нечего, — не идти же втроем в кино, — и пошли ко мне, пить и играть. После знакомства часто гуляли с ней  вечерами дотемна. Ей хотелось, чтобы я поцеловал (перевел отношения на более высокий уровень), это желание пропитывало все ее личико. Но я почему-то не хотел целоваться, видимо, что-то чувствовал. И поцеловал нескоро, из простого сострадания. Потом легли в постель. У меня долго ничего не получалось. Было очень стыдно. В конце концов, вдруг пошло. Не вставали из постели почти двое суток, я кончил неимоверное количество раз. Потом, на лекции геофизики, заснул, крепко ударившись лбом об стол. После этого случая Кухтикова-геофизичка отпустила меня с экзамена лишь после третьего без запинки билета. У меня было много женщин, и многие из них после секса со мной ложились в больницу, и вовсе не из-за моих параметров, кстати средних. Просто у женщин, у которых долго не было мужчин, влагалище теряет эластичность и легко травмируется. У Нади ничего подобного не было.
 06.12.73. Сейчас я люблю Надю. Сегодня не должна придти. Если придет — любит. Передо мной две ее фотографии — на одной она сосредоточена и серьезна, на другой — веселая с чертиками в глазах, на обороте мои получившиеся стихи (эта фотография еще появится в моем дневнике). Скоро мы расстанемся, я в этом уверен. Сейчас она для меня — все… Она мне сказала, что не девушка, я не думал, что это так опустошит и подавит. Так подавит, что я пошел к Сергею Лазариди плакаться. Он ответил как всегда: — Брось ты, Белый, ***neй заниматься! Его женушка Люба Коротина окрутила его точно так же, как Надя меня.
Надя часто в порыве. Сейчас я люблю ее и ненавижу, вернее, считаю, что должен ненавидеть. Боюсь и хочу ее. Вчера мы планировали, сколько у нас будет детей, и я при этом сказал, что она не любит, просто ей хорошо со мной. Она хозяйничает у меня, заботится, вот занавески повесила, блины печет. Она иногда хамит, может быть из-за того, что я сам такой. Но я люблю. Не могу, невозможно быть холодным с ней, злиться на нее. Я часто ее вижу, как в первый раз, и влюбляюсь. Плакал дважды. Улица в окне троллейбуса. Прохожие с застывшими лицами. И в каждой женщине — она… Вглядываюсь с напряжением и заставляю себя осознать — это другая… Между нами стекло, чистое широкое стекло, его не замечаешь, она за ним, в кресле, нога за ногу, сигарета у рта и это выражение опытного, пожившего лица — не могу вспомнить. Ночь, такая ночь и ты, равнодушная и спокойная. Ты женщина. И ты спокойно предлагаешь себя такой, какая ты есть. А я разбитый узнанным, думаю, с кем же горем поделится, кто поймет и вернет меня.
 18.12.73. У нее задержка менструаций. Поговариваем о свадьбе. Но что-то уже не то. Я люблю тихо, как прикормленный пес. Хочется, правда, еще чего-то, ответной страсти, глубокой жизни, глупостей… Может быть, этого и не бывает в Жизни. Сегодня она не должна придти, а мне хочется ее видеть, тихую милую любимую. 22-го Игорь Карнафель женится. Я — свидетель. Новый год — у нас. Надя, Люба, Сергей, Сапов + его незнакомка. Профессор Хасанов сказал, что может взять меня на свою кафедру. Я сказал ему, что подумаю. Ведь если женюсь, нужны деньги, а лаборант получает рулей 70. Новый год встретили весело. Пили шампанское со стрелецкой настойкой. Люба Коротина говорила много тостов и надралась. — Какой пассаж! — повторяла она. Сапов пришел один в 11, и мы его отправили в ночь за девушкой. Он пришел с двумя, Потом мы ушли на Зинину квартиру, а Сапов остался с ними. Когда мы утром вернулись, никого в квартире не было. Сапова в конце концов нашли — он спал на веранде, на двери, которую я приспособил для укладки пельменей. Он лежал на них. Сапов всегда спит крепко, и поэтому, когда его бережно сняли, на пельменном поле остался четкий силуэт лежащего на боку сухопарого человека… Углядев мстительность в наших взорах, обращенных на раздавленные пельмени, он сказал, сглотнув слюну: — Их съем я. Все.
 29.01.74. Хасанов не взял, ему не понравилось, что я сразу не согласился
И слава богу. С моим характером я проработал бы у него 3 недели
У матери, кажется, эндометриоз. Надежда сказала, что беременна, я, как юный пионер повел ее в ЗАГС подавать заявление. На следующий день оказалось, что беременности нет, а просто задержка менструаций. Но свадебный поезд уже набрал ход.
 Реминисценции. Сергей Свирин жил рядом с факультетом. Готовился с Гридасовым к минералогии. Они пришли в 3 ночи на факультет изучать минералы в одних трусах...
 Полевой дневник Козыревой Тани — обнажение находится в 2,5 м от ярко синей незабудки по азимуту 135 градусов...
Тамара Сорокина, поссорившись с Наташей  Валеговой, приколола фото ее фраера к центральному столбу палатки. Наташка с боем вернула возлюбленного… Забаррикадировались в палатке от Мамадвафоева кроватями, камнями, один из них упал ему на плечо утром, когда он как всегда пришел нас будить. Потом, на первой лекции сказал — хорошо, что вы меня не убили, а то кто бы вам геохимию читал… Иду по лагерю в плавках, навстречу Мамадвафоев: — Ви голий. — Нет, я в плавках. — Ви все равно голий, я на вашем месте умер бы со стида. Ви позорите ваших уважаемих родителей!
 На утреннем построении он же обращаясь к нам: — Если вы будете пить и курить, вы будете такой же худой и лысый как я...
Мы засмеялись, лишь дождавшись смеха  преподавателей. Начальник лагеря Шукуров ходил по лагерю, укладывал спать. Наша палатка на отшибе. Он мигнул издалека своим, хорошо известным нам фонариком, который вместо пионерского горна подавал приказ — спать! Таиров Искандар вытащил свой и ответил тем же. Шукуров сразу прискакал и спросил: — Вы что, Таиров, со мной играете? — Да нет, муаллим (учитель), вы мигнули нам — пора спать ребята, а я — хорошо, муаллим, сейчас ляжем.
Лешка Кутузов с друзьями сели писать роман о пришельцах в поле. Высоко в горах они разбирали скалы на молекулы, возводили странное сооружение. Один геолог попал к ним, а выбраться не может. Лешка предложил мне роман продолжить, я написал это:

Приблизившись к углу странного сооружения, Володя увидел в приоткрытой двери до боли знакомый ему предмет, не раз являвшийся ему в бреду в холодной палатке. Это была бутылка московской. Володя стремительно вошел и увидел за столом много водки, огурец, главного инженера Варакина и снабженца Корнера. Третьим будешь? — радостно вскричал Варакин.

02.02.74. В воскресение ездили с Надиными сотрудниками — она работает в противоградовой экспедиции — в горы кататься на лыжах. Ночевали на базе отряда. Когда разместились, выпили и закусили, пристал белокурый греческий бог Никита Демидов — давай поборемся, давай поборемся. Я прикинул — хоть и городской на вид, мамин, но на голову выше и пудом тяжелее — и стал отнекиваться. Но Надя так посмотрела, что пришлось согласиться. Через десять секунд греческий бог быстро-быстро стучал ладошкой по полу — удалось взять его на ахиллес. Я прислушался к просьбе, отпустил. Вскочив на ноги, он потребовал реванша. На греческого бога он был уже не похож, скорее на совслужащего, получившего оплеуху, и я остался глух.

Господи, как же я был глуп! Она же ходила с Демидовым, как тогда говорили! Сейчас, проявив в голове эту сцену в горах, я представляю все до мелочи. Как они спали, как восторженно она смотрела в красивое его лицо, как поглаживала кудри, как он говорил, что не может жениться, потому что надо сначала встать на ноги, как смотрел по-хозяйски даже услышав, что через месяц она выходит замуж, и как отвечал, мягко глядя:
— Ну и что, милая? Мы ведь все равно будем встречаться?
Ее использовали, и она использовала. Меня.
Если бы я тогда видел, так же, как сейчас… Если бы я мог видеть.
Не мог я тогда видеть — тогда я был лучше!
Сейчас мне точно известно, что она изменяла мне с 3-мя мужчинами: Юрой Потаповым ( мужем сестры Зины), студентом Мишей из Львова, и моим шофером. Сама Надежда говорила мне, что спала еще с Игорем Кормушиным, моим другом. Во всех случаях она делала это назло.

 4.02.74. Каникулы, сижу дома. Что-то умерло во мне. Что-то, относящееся к Наде. Но я хочу ее любить и буду.
12.05.74. Университетские прозвища: Мамонтов — Слон; Джанобилов — Питкин, Джоник; Исламов – Дуче; Мамадвафоев — Платформа; Чедия — Дина; Бузуруков – «И так дальше».
13.05.74 Поженились мы 1 марта. На следующий день Надя сказала, что, все, учиться больше не буду (она была на 3-ем заочном курсе  пединститута, и работала в Противоградовой экспедиции). Я здорово удивился. У девушек «поступить в ВУЗ» означает «удачно выйти замуж». Что, она училась, чтобы кого-нибудь подцепить? Долго и нудно уговаривал не бросать учебу, она согласилась, сказав, что домашнюю работу мне придется взять на себя.  Что мне домашняя работа? Сварить борщ – это ведь удовольствие.
16.07.74. Пришел домой, она на работе. Валялась на кровати, за собой не убрала, книги, грязные носовые платки разбросаны… Она беременна.

Устроился на работу техником-геологом на 105 руб +15% районных,+ 40% полевых, +40% высокогорных в Южно-Таджикскую ГРЭ, Пиндарская партия.

10-12.08.74. Ожидание вертолета в Вистоне. Ночь на 13-е дома. Долго не мог пройти медкомиссию — давление и отметка в военном билете о лунатизме. Оказывается, лунатизм- это разновидность эпилепсии. Статья 2б – годен к нестроевой в военное время. Вертолета не будет. Пойдем с Обвинцевым пешком через Анзоб.
13.08.74. Ночевка у геофизиков на Пиндаре. Замотался. Набил рюкзак килограмм на 40. Впервые встретился с Куземко и Гнутенко из Львовского ИГ.
14-18.08.74. Тагрич.
18.08 -2.09. Куливарсаут. Впервые встретился со Скрипником. Уже в густых сумерках набирал воду в роднике. Он прошел мимо, руки за спиной. В рюкзаке – застреленный сурок. Не сказал мне ни слова. Меня Сушков посылал к Волкову. Отдали потом Алхазову. Ходил с ним в параллельные маршруты — 12 часов каждый. С первого раза очень трудно — не знаю ни пород, ни геологического строения района. Утром, с огромным трудом, поднявшись, завтракаешь и вперед, на макушку. Вечером едва хватает сил поужинать. Затем, сняв лишь ботинки, мертвецом заползаешь в мешок. Камералка на каждый четвертый день не воспринимается как реальность, всего за день нельзя восстановиться.
17.08.74. Третью ночь болит голова. Вчера был нетрудный маршрут, сегодня камералим — появилось в лексиконе новое слово, врастаю. Вечер, холодно. Как там Надя? Лежишь тут и не вериться, что там, далеко есть у тебя жена. Воспринимаешь ту жизнь как загробную. Нельзя иметь много свободного времени — станет невыносимо.
23.08.74. Камералка. Наношу точки на карту, заполняю журналы опробования, маркирую образцы. Апатия.
24.08.74. Всю жизнь старался быть оригинальным, но — хам и пошляк. Густейший туман: до облака можно дотянуться руками — оно у меня в палатке. Следы триконей на тропе. К ним уже привыкли чабаны, тысячи лет пасущие здесь скот: — Геологи прошли,  — отмечают они, помещая под язык очередную порцию наса. Эти следы врезаются в память в маршрутах, когда можно идти вперед, лишь отключив сознание, оставив лишь ту его часть, которая внедряется в эти следы. В соседней палатке слышны звуки скрипки, в палатке поварихи тихо — там сидит  памирец Амирбек с девичьей улыбкой у постели приготовительницы пищи, больной от переохлаждения. Амирбека можно попросить обо всем — зашить брюки, сходить за чаем. Надо зайти к ним, по пути посмотреть, разинув рот, на небо, горы и луну. После ужина я уже смотрел на них, но сейчас они наверняка придумали что-то новенькое. Сначала уступ у подножья горы казался островком в туманном море, потом картина стала сказочной — в одном просвете облаков были видны темнеющее небо, звезды и удивительно яркая луна, в другом — далекие и близкие горы, покрытые снегом.
 У поварихи в палатке  потрепался, у нее все признаки выздоровления, говорила, что у Волкова в отряде 5 баллонов с газом, у нас всего 2. Пожелав спокойной ночи, ушел к облакам. Вдосталь налюбовавшись и сильно довольный способностью к эстетическому восприятию окружающего, значительно опережавшего по богатству восприятие храпевших в палатках коллег, пошел к себе. Из соседней палатки раздавался полонез Огинского.
3.09.74. Ночевка у перевала. 4-6.09.74 — у Сергеева. 7-11 — Додоракон. 11- ночевка у Волкова на Майдане. 12-24 — у Хачикяна, в лагере в устье Хаттанагуля.
 23.09.74. Уйма дней прошла с тех пор, как я заперся в горах. Завтра иду в отгул. 5 дней хожу с ячменем, 2 дня — с двумя, вид ужасный. Домой ехать боязно — вдруг что-нибудь в наших отношениях изменилось. Живу сейчас один в шестиместной палатке с утеплителем. В левом углу изломанная раскладушка, в правом — складной стол с чертежами. На полу, покрытом брезентом, рюкзак, полевая сумка, 2 рулона миллиметровки, пакетики для шлихов. Желание осознания своей индивидуальности есть причина ведения дневника. Новая попытка изучить английский — надежда на будущие поездки
 25.09.74 — 4.10.74 Отгул. 4.10 — 22.10 у Мартуна Хачикяна.
10.10.74. Думаю о Наде. Она беременна, должна родить 7 января. Первые три дня отгула я не забуду никогда. Потом стало казаться, что не любит, может чувство ее построено как-то по-иному. Как мужчина, видимо, я ей не нравлюсь — небрежен во всем, чувствую, меня в ее душе нет… Но я люблю и не о чем не жалею.  У нее какие-то особые отношения с Юрой Потаповым, мужем ее сестры Зины, которая строгий завуч и фригидна. 2 года Надя прожила у сестры в застекленной веранде 2-х комнатной квартиры. Не он ли лишил мою любимую супругу девственности. Он смотрит на меня как змея у которой увели поживу. Помню, на свадьбе, когда все ушли, Надя стала вести со мной так (била по щкем, теребила грубо волосы), что Сергей Лазариди, уходя, сказал: — Ты не обижайся, Белый, но, похоже, тебя прикупили вместе с твоей квартирой…

Сергей женился на однокурснице Любе Коротиной, после того, как она забеременела, женился как юный пионер; жить они стали у матери Любы пролетарской женщины — кондуктора. Году в 77-м, на дне рождения последней, когда вышли покурить, Сергей сказал мне  мрачно о жене: — Убил бы ее без мелочи сожаления!
Но он не убил, напротив, родили дочку. Некоторое время они жил у нас – я вынес кухню на веранду, и освободилась комната. Неплохо жили, играли в преферанс и, одевшись с иголочки, ходили с разодетыми своими женами в театры. Мы неплохо получали тогда, среднемесячная зарплата у меня была выше 320 рублей, Надя получала под двести.
 Развелись Сергей с Любой после 92-го. Их жизнь вперемешку трагедия, дочка оказалась никому не нужна да еще больные почки. Как-то звонила мне: — Дядя Руслан, нужна помощь, а я в доску пьяный., Люба заставила сына уйти от женщины, которую тот любил, и женила на богатой. Теперь у нее все есть, а в годы развала СССР торговала куриными ногами…

7 дней как поднялся. Все по-прежнему, но чаще думаю о Наде, стихов не пишу. Живу в палатке занесенной снегом и воспоминаниями. Сама палатка заполнена барахлом, в число которого вхожу и я сам. Много мышей, тепла мало. У керосиновой лампы разбито стекло — несколько сквозных отверстий, один осколок приклеен силикатным клеем. Верхняя часть стекла сильно закопчена. В дальнем углу палатки прикреплена вырезка из "Вокруг света" — дакарская красавица, обернутая в желтую ткань. Головка повернута назад, во всем изящество и нежность. Хачикян иногда доводит меня до мата сквозь зубы выстрелами из ракетницы – стреляет, когда становится скучно. Я бы пообщался с ним, но он немногословен, скажешь чего-нибудь, задумывается…
 Таджики затеяли концерт. Уровень высокий. Писать это себя заставил. Пора на воздух и спать.

11.10.74. Ты лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало. Могу есть что попало. После работы канавщики переодеваются, меняют сапоги на калоши на босу ногу. Жутко мерзнут. Кругом снег, а они в калошах. Утром греют портянки у костра и опять  в сапоги. Справляют малую нужду сидя. Сегодня видел, как из-за гор выплывают веселые, непосредственные облака, нежные, бледно-розовые, но яркие на фоне голубого неба и черных, простившихся с солнцем скал. Ниже висят уже темно-серые неподвижные облака-тучи. Грозные, предостерегающие… Легкомысленные, постепенно бледнея, уносятся на восток и там, бледные и неяркие, становятся не облаками вовсе, а жалкими прорехами в протершемся небе. Тучи же степенно ушли на север, становясь все более тревожными и настораживающими. С Тахиром, ушедшим в армию, отправил письмо Наде. Нервные строки заклеил в листок из этого блокнота.
12.10.74. К тебе я пришел из пустыни. Там были вода и друзья, Недели тянулись пустые. Как медленных речек струя...
16.10.74. Сегодня ночью будет 13 градусов мороза. Речка замерзает. В спальник залазю в ватнике, укрываясь другим. Утром выхожу к костру погреть окоченевшие ноги, чуть зазеваешься — выгорает подошва носок: синтетика. Мартун говорит, что через неделю-другую подымемся на Кумарх – он в 200 метрах над нашим лагерем. В августе получил 178 без вычета питания (52 за август, 46 за сентябрь.) Сегодня много ходили, устал. Небо и горы здесь такие, не перестаю удивляться. Здесь все вместе. Горы плавают в небе, граница между ними очень резкая. Утром шел завтракать – замерзшая земля звенела под ногами. Недавно гадал по ладони Рае (техник-геолог, как и я молодой специалист, из Иркутска, татарка, языка родного не знает). Когда надевает свой синевато-сиреневый берет (почти до глаз, на нем огромный значок общества охраны природы), невзрачна, длинные красивые волосы. В каждом маршруте отбивает себе пальцы молотком, потому они узловаты и постоянно заклеены пластырем. Ногти и пальцы корявые, часто не стриженые. Курит. Напевает мелодию из «Генералов песчаных карьеров». Первые два месяца бегала по горам, не угонишься — сейчас выдохлась. Так вот, она сказала, что нагадал я ей на 80 процентов правильно. Любит поесть, работать уже, видимо, надоело.
Потихоньку начинаю привыкать, но дни считаю каждый день. К 1 ноября будем улетать с Кумарха на праздник. С трудом разбираю написанное в дневнике. Будят нас ударами по лопате (без черенка, привязана к навесу над костром), готовим все по очереди. Вчера ходил на Кумарх мыться. Баня — в правом углу печь, топится из сеней соляркой. Прямо перед дверью 2 корыта со шлангами от печи — холодная и горячая вода, над ними маленькое оконце, На скамье два алюминиевых таза. Слева от двери вешалка. С внешней стороны на двери объявление "Уважаемые дамы, баня предоставляется в ваше распоряжение с 10 до 10-30 вечера". Нигде не мылся с таким удовольствием — опрокидываешь на себя один таз за другим...  Таджики бреют волосы вокруг члена. Русские на это ругаются.
 17.10 74. Когда же я напишу 27.10.74? Надо, как говорил Цориев, меньше говорить — работа мысли заменяется работой языка. Сегодня был паршивый день, собою я недоволен. Сколько раз упрашивал себя не говорить глупостей и гадостей. Хоть язык откусывай. Если бы отбросить леность, вредные привычки, поиски легких путей. Не привили мне чувство собственного достоинства… А кто мог это сделать? Отчим, который бил по лицу? Мать, главная задача – это быть одетой лучше всех? Бабушка, называвшая русской собакой? Дед? Он – да. Помню его базарную сумку с гнутыми гвоздями, клещами, молотком, пилой. Мне так нравилось распрямить десяток гвоздей и починить что-нибудь в курятнике или даже доме.
 22.10-24.10.74. На Кумархе
. 25.10.74. Вчера спустились в Пакрут – это разведка нашей партии на другой стороне Гиссарского хребта, на южной и очень теплой даже в октябре. До города всего 100 км. Здесь золото не олово, как на Кумархе и золотая осень не зима, совсем тепло, хожу в рубашке. Повариха неплохо готовит. Вчера были зразы. Хачикян уехал в город. На праздники могу не поехать. Лагерь стоит в роще из мощного тальника и яблонь. Удивительный аромат яблонь, часто оглядываешься, откуда он, неужели от лежащих под деревьями невзрачных зеленых яблок? Опять страдаю поносом. Буду документировать канавы на самом верху. Из наших здесь только Амирбек. Хачикян как-то рассказал анекдот. Укладываемся спать с Ефименко. Ну, что, Валентин Николаевич, спим? Спим, отвечает. Ну, я и задул керосиновую лампу. Слышу, заворочался Ефим, ищет что-то. Нашел (это были спички), зажег лампу и говорит — Ты, Мартун, неправильно лампу тушишь. Вот смотри, надо сначала фитилек-то прикрутить, а потом дуть. Смотри. Ефим прикрутил фитилек, дунул и сразу же заснул.
26.10.74. Какое сегодня число и день я точно не знаю. Рая уехала. Весь день искал ключи от ящика с секретами (секреты – секретные материалы – карты, снимки, разная графика с запасами), а они лежали в ящике с секретами.
 Красивые женщины… По радио оперетта с красивой женщиной. Впал в состояние транса. Написать письмо Наде? Тахир, кажется, не передал письмо. Душа моя безмятежна. Переселился в опустевшую Раину палатку. Здесь уютнее. Когда я здесь был в гостях у хозяйки, уютом не пахло. Хочу домой к Наде. Седьмого пойдем к Игорю. Лет семь с ним, кроме его армии. Седьмое  Ноября я всегда встречал у него. Скучно. Делать ничего не хочется. Неделя+день и я дома. Скоро, скоро, скоро.
04.10.74 — 11.10.74. Отгул
11.10.74 — 25.11.74.  Пакрут, документация канав. Короче, прошел в этом году от Анзоба до Арху и Хоки.
28.10.74 Слова из песни Лядовой — как трудно быть единственным и как легко — любимым. Надо простучать канаву, рисовать интервалами по 10м, вечером описать и нарисовать дно. К концу дня не хватает выдержки на эту механическую работу. Через шесть лет в Москве — олимпийские игры, а мне 30. Потом 40 и, может быть -50. Сегодня был сильный ветер. Он поднял пыль с новорожденной дороги на штольню. Все заволокло. Съел 2 кг яблок. Скучно.
30.10.74. Стало холодать. Приехал Володя Комаренко, бывший футболист «Памира», рассказывал, как пьянствовал в городе с футболистом Петренко. У нас тут много бывших. То есть спившихся. Артистов, заслуженных летчиков. Все остальные – бывшие зэки. Скоро домой.
09.11.74. Кумарх. 23-30. Лежу в своей землянке, слушаю оркестр Поля Мориа. Все ушло и забылось. Это — счастье? Ничего не хотеть, ничего не иметь, ничего не делать, а просто отдаться музыке, просто слушать?
В поисковом отряде канавщики перессорились из-за сахара — два бывших зэка насыпают в кружки столько, что и чай налить некуда — и решили не выставлять его на стол, а выдать весь в личный забор. Теперь все хотят с пробными мешочками, прикрепленными к поясам — в них личный сахар.

 11.12.74. Давно дома. Сижу вот на кровати и ссорюсь с Надей из-за Раи. Глупо. Она прочитала мой дневник и где-то там я написал Рая вместо Надя. Глупо.

1975. 6-го февраля Надя должна была рожать. Увезли ее числа 16, после того, как она съела несколько десятков вареников с вишней. Звонил — ничего, ходил, ничего. Вечером 18-го вешал в коридоре занавеску, приходит Сережка Лазариди и говорит – твоя  чуть не умерла, ей кесарево сделали, 4400. Валька родился почти задохнувшимся. Помню, как привез их на Волге цвета яркой морской волны, заляпанной грязью.
21.03.75. Взял меня к себе старший геолог Корниенко Глеб Дмитриевич. На Кумарх, на подземные горные выработки. Он сменил Новосельцева и хочет все переопробовать и перебурить. Я буду документировать  штреки и рассечки, хотя меня этому не учили, ведь я – поисковик, наземный человек.
Вспомнил первый курс. Как все было хорошо! Вряд ли я тогда думал, что у душе останется тепло от этих дней. А Сережка Лазариди говорил, что ничего хорошего и не запомнил. Это понятно. Ведь он фехтовал – саблист, значок кмс носит, первые места в городе занимал, выступал даже на союзном первенстве.

 Сергей был моим первейшим другом, мы ездили на пикники, приходили играть к нему домой в покер, он кормил нас борщами с огромными кусками мяса -  мать его (200 кг веса от диабета) работала заведующей детского сада. После событий в Таджикистане Сергей с неплохой женщиной бежал из Душанбе в Краснодар. Я был у него по дороге на море, но общения не получилось. У него был день рождения, у меня много денег, и я спросил, что ему подарить. И он ответил, при своей женщине ответил: — А давай, мы пойдем сейчас в сауну, и ты купишь мне парочку телок, и мы развлечемся?
Я смешался, было непонятно, шутит он или говорит правду. Короче, повел их в ресторан в парке, взяли шашлыков, а у Сергея, оказывается, не осталось ни одного зуба, протез носит, особо не пожуешь. Еще чувствовалось, что он не может забыть, что я живу в Москве, получаю $3000, а книги мои печатают, и они лежат везде на прилавках. Еще мне было очень жалко видеть  Людмилу Лукьяновну, мать Сергея. Она ослепла, странно иссохла (кг 35, не больше). Мы хорошо с ней поговорили…
Сергей, любимиц женщин, спортсмен, красавец-грек! Он всю жизнь старался выбиться сквозь какой-то асфальт к лучшей жизни. Бросил геологию, ушел прорабом, чтобы получить квартиру, потом пытался разбогатеть, выращивая тюльпаны на продажу, еще чем-то занимался и еще.  В Краснодаре у него кухня и две комнаты – это все, что они смогли купить, продав 3 квартиры в Душанбе. В дальней комнате обитает бедная Лукьяновна (как хорошо она ко мне относилась, вот только зря ставила в пример сыну!), в проходной Сергей с женой. Я уезжал от них с тяжелым сердцем. А заехал, если честно, только потому, что в поезде мне раздавили тамбурной дверью большой палец…

Пишу шариковой ручкой, которую на день рождения подарили пиндарцы. Пишет хорошо, но уже успел вымазать все руки пастой.
Глеб неплохой мужик, стали товарищами. Он всегда приходит на работу раньше всех (потом он рассказал мне, что прибегал за 5 минут до нашего прихода, устраивался за своим стулом и делал вид, что работает уже час, не меньше. Отец его живет в Хохляндии, выращивает нутрий и шьет из них шапки).
Начало мая 1975г. Я один в моем кубрике (землянка, врытая в склон горы). Это мой дом. Что осталось в городе? Не могу очертить строками. Все то, что я есть. Здесь только геолог. Будь я в городе, другая часть моей души рвалась бы сюда, в этот милый мой кубрик. Одиночество? А болтливый огонь в буржуйке, обложенной кирпичом? А мягкий снег, устилающий землю за окном?
19.05.75. Рассказ назывался "О любви". Начал читать, но глаза вдруг уперлись в подзаголовок -"1. Первая любовь." То есть «Пункт первый. Первая любовь». Затем должен быть «Пункт второй. Вторая любовь»? И сколько глав в этой книге?
 22.05.75. Вчера, собирая грибы (вешенки, их много), подумал, что могу потерять нож, подаренный Юрой Потаповым.
Да ну ладно — сталь отвратительная. Через десять метров обнаружил, что ножа в полевой сумке нет. Сегодня в штреке решил замерить элементы залегания одной трещины, но не обнаружил компаса ни в кобуре, ни в карманах. Увидел его в трех метрах на камне. Пошел за компасом, поднял его, повернулся и пошел к забою и тут же, на то место, где я только что стоял, с кровли сорвался и упал закол (чемодан) килограммов в 250. Десятью минутами раньше это место в кровле простукивал (обирал) проходчик под наблюдением горного мастера Антипова. Все было в порядке. Компас спас жизнь. Но как просто — не попал под камень — многие не попадают.

 …Я помню темные аллеи, Там небо пряталось в словах. Ощущение нелепости этой поездки, темные аллеи, акации и ночное небо лоскутьями. Шли рядом, округлыми и неясными фразами было сказано то, что было очевидно. И это небо меж ветвями акаций, и эти звездные блестки приблизились, стали родными, и им я отдал то, что предназначалось тебе. У меня есть сын.
 
 А я ушел, ушел, мне не прийти.
Но память-море пену снов приносит.
Пусть. А ты… А ты забудь, все время скосит...

Ночь. Зубья вершин на фоне лунного неба. Самой луны нет — спряталась за спинами гор. Но свет льется, обволакивая. И поникли горы, съежились, расползлись по долинам. Тихий ночной ветер пытается увлечь неуклюжие серые облака за украшенный одинокой звездою зубчатый горизонт.

 После экзаменов уезжали на практику. Или в поле. С настоящей зарплатой и геологией. Если счастливчик — ведь надо было найти место и получить разрешение декана. Перед этим оцепенело стоять у его дверей. Но здорово, ведь завтра не было экзаменов, можно было идти куда угодно. Меня разрывало на части. Хотелось ехать и в поле и каждый месяц получать зарплату с не вполне понятными надбавками, и на практику, в студенческое веселье и беззаботность. Ведь так весело прошла прошлогодняя, как много приключений и курьезов она принесла.  Любовь… Вечно терзающее меня чувство. Ты не любишь. В твоей нелюбви мое бессилие, отчаяние, жажда. Я не могу уйти, вдали ты ближе. И я кричу через белые хребты — не любишь, не любишь! 

Девочки в старших классах, вслед за Ниной Волчковой, звали меня Беленьким. Другие — Белым, просто Беловым. Родители — Руслик. Карнафель и его родители — Русик, сестренка — Руска. 
Если бы поменять местами субботу с воскресеньем было бы здорово — завтра идти на работу, а настроение субботнее.
 
15.07.75. Ближе к вечеру — я, совершенно отрешившись, изучал материалы только что завершенных площадных геофизических исследований — в камералку вошел студент-буровик и стал хамить, видимо, по наущению бригадира Лямкина, которому не понравилось, что я закрыл скважину до времени его отъезда в отгул. Студент был крепким, высоким и приблатненным, из Ростов-Дона-папы. Послушав, я выкинул номер: подошел, запустил указательный палец ему за щеку, вывел вон и потащил к палатке бригадира. До нее метров сто, и все эти метры он шел за мной, как перепуганная овца. Свободные от работы проходчики и остальной работный люд — в основном, бывшие зэки, рассматривали сцену с ироническим интересом. Неужели страх порвать щеку так силен?
Почему я так поступил? Наверное, потому что за мной Надя, сын, да и по-иному эту зэковскую ораву не удержишь, а ведь эта разведка, эти штольни, эти горы (и то, что в них), такие же мои, как Надя и Валентин.

05.11.75. Вытолкал из автобуса парня лет двадцати — на спине его куртке был изображен американский флаг. Кричал ему вслед, потрясая кулаком: "У нас есть свой флаг, советский!"
Люди смотрели кисло.
 23.10.75. Хочу писать стихом, а муза мне не внемлет. Но я упрям и топором начну стихи тесать — тут пусть не дремлет.
 Как-то раз пришел домой пьяным, теща начала кудахтать. Я залез под книжный шкаф, в тесную нишу меж полом и дном шкафа. Полежал там и сказал ей удовлетворенно: — Хорошо тут, прохладно, как в гробу… Хотите полежать?
12.11.75 Турмалиновая жила, по которой проходился второй штрек, извилистая, приходится почти через каждую отпалку поворачивать его то направо, то налево. А проходчики не любят поворотов — скорость проходки замедляется, рельсы надо гнуть, пути поворачивать, к тому же в извилистой выработке при откатке породы не разгонишься. Позавчера один из проходчиков, самый здоровый, извалял меня в луже в конце закрещенного первого штрека, извалял, приговаривая: "Не крути, пацан, не крути! Девиз проходчиков знаешь? «Вперед и прямо!» Вот ты и не крути!" Когда я выходил из штольни, злой, как черт, лицо, штормовка в грязи, все смотрели, пытаясь определить, пойду я докладывать о случившемся начальнику партии, он как раз находился на участке, или не пойду. Начальник партии Вашуров, конечно, уже знал обо всем — сам, наверное, всю эту выволочку в грязи мне и подстроил, потому как его более всего интересовало не качество опробования рудного тела, а количество пройденных за месяц метров. А я к нему не пошел. И после очередной отпалки нарисовал мелом крест в левой части забоя, почти у стенки. Это означало, что штрек надо поворачивать почти на тридцать пять градусов влево. И повернули проходчики, как надо, и потом без лишних слов поворачивали...

 17.04.76.  5 ноября 1975. 38-ти км переход из Кумарха в Руфигар. Три дня ждали вертолета. Потом пришел Виталий Сосунов и говорит, что ребята собираются пешком, что говорили с городом, и Вашуров вроде не возражает. Местные таджики, потомки согдийцев говорят, что дорога открыта, снега мало. Собралось 13 человек и собачка-овчарка Вега. Сосунов не хотел идти, но я его уговорил. Я пошел бы в любом случае — Корниенко приказал хоть пешком спустить журналы документации штолен. Сапоги мои были на 5 штольне, пришлось идти в отриконенных ботинках. Снега сначала было 20-30 см. У устья Темир-хана дорога круто забирала вверх и через несколько километров опять спускалась к реке. Поэтому я совратил Сосунова идти вдоль реки. Через километр стало ясно, что здесь нам не пройти и пришлось подыматься по крутому склону до дороги. К вечеру подошли к подножью перевала. Здесь всем стало ясно, что дизелист Слава не дойдет до свадьбы своей сестры. Стали совещаться — возвращаться или нет. По-моему, Елизарьев предлагал идти обратно. Но в конце концов, решили идти вперед. Перевал 3400, снег по пояс и выше, я в триконях, снег налипал на железки, так, что идти было очень трудно. Дизелиста толкали сзади, спереди он держался обеими руками за талию впереди идущего. Елизарьев давал глотнуть водки. К середине дороги на перевал я полностью сдох. Зная, что останавливаться нельзя, закрыл глаза и пошел. Очнулся — вокруг нет никого. В дичайшем отчаянии заорал. Крик, видимо, обострил зрение и я, далеко внизу увидел цепочку людей и скатился к ним. Поднялись на перевал в четвертом часу ночи. Там был бульдозер, пытались его завести, чтобы свезти вниз дизелиста — не получилось. Пытался сделать это тракторист Витька (Раин любовник). Южная сторона, по которой мы собирались скатиться играючи, оказалась гибельной. Снег здесь был мокрый и глубокий, налипал на трикони 40-ка сантиметровой толщины подошвой. Славка-дизелист, позавчера грубо меня обхамивший, умер. Посовещавшись, решили оставить его Вашурову, то есть бросить – сил ни у кого не было. Группа развалилась. Сосунов увязался с буровиком Лямкиным и его напарником. Я был в полном отрубе. Через каждые 10 метров приходилось искать скальный выступ во врезе дороги и отбивать налипшие снежные каблуки. Изнеможение было полное. Я был фактически в бессознательном состоянии. И тут увидел спящего у обочины Сосунова. Стал его бить и трясти. Он, розовый и блаженный молил оставить в покое. Потащил его на себе. Через несколько километров его сняли с меня проходчики пришедшие от машины Вашурова, чуть ниже застрявшей в снегу. Пришли к вахтовке, сунули Сосунова на водительское кресло, рядом с работающим мотором. Виталик еще продолжал автоматические, бессознательные движения и вывалился в грязь через противоположную водительскую дверь. Я залез в салон, там был ящик водки. Выпил одну бутылку не отрываясь и не испытывая никакого вкуса, открыл другую, растер обмороженные ноги и допил остаток – пол-бутылки. Ночевали на Пакруте. Утром пакрутские проходчики сходили за трупом. К средине дня уехали на вахтовке в Душанбе. В проходе лежал завернутый в палатку труп. Дорога пакрутская известна своими колдобинами, и труп постоянно съезжал к кабине, к переднему сидению. Время от времени кто-нибудь вставал, брался за голову или плечи трупа и задвигал его к корме машины… В Душанбе сдали труп  в морг и разошлись. На следующий день (и многие последующие) я не мог ходить — мышцы отказывались работать. Кожа на пальцах ног почернела. На предварительном следствии в отделе техники безопасности я ничтоже сумняшеся сказал, что шел по приказу Корниенко. За это главный инженер Варакин обматерил последними словами, донеся до моего сознания, что Глеба от таких показаний посадят. За это я Варакину благодарен – научил соображать на прокурорском уровне. А тип он грубый, иначе с нашими зэками нельзя. Однажды Варакин выпер на штольню дизелиста, только что приехавшего в горячке белой из отгула. И тот исчез. Последний раз его видели на первой штольне. Проходя мимо чаевавших у устья буровиков, он поднял стоявшую кружку, выпил, спросил: — Бензин что ли? — и ушел в направлении 5 штольни. Его искали месяц, облазали все заброшенные штольни, обыскали горы вокруг на 50 км. Нашли труп убитого чабана, но не его.

Потом Корниенко положили в туберкулезную клинику, и меня назначили ст. геологом Кумарха, меня, молодого специалиста с годовым трудовым  стажем, самому смешно. Почему? Думаю, из-за моего геологического спора с могущественным ВИМСом, который я вчистую выиграл, выграл, наплевав на научные степени и должности противников. И еще, Глеб был наверняка мне благодарен за то, что переписал своипоказания.
Табуреткой будет Кумарх или трамплином? Но так нравится быть старшим геологом...  Ты бог на  150 квадратных километрах рудного поля. Рано, конечно, назначили, опыта мало, одна наглость и работоспособность...
Потом  поступило распоряжение сдать отчет не к следующему новому году а  а через 2 месяца. Я работал по 14 часов каждый день. Так как машинистки отказывались понимать мой карандашный текст, его переписывали и лишь затем отдавали на печать. Когда отчет приняли, Тахир Асадович Мазитов, начальник ЮТГРЭ, лично благодарил меня со стаканом водки в руках и пожаловал 100 руб из директорского фонда.

…Вечные ссоры с Надей. Мы оба неправы, я жесток. Оспаривал все, что можно оспорить.
Вообще, спорю со всеми. На пятой штольне гнал штрек. После крупной, сильно обводненной трещины турмалиновой жилы не стало. По штрихам скольжения определил правый сдвиг, пошел вправо и через несколько метров нашел свою жилу. Как раз приехали Павловский, куратор по олову Средней Азии и его подручная Бурова, оба из Вимса. Сказали, что я не прав, что жила слева. Я говорил с ними очень круто, а потом и грубо. Но они кураторы и задали рассечку влево: там мол, жила. Бурова гнала ее целых 20 метров, хотя и после 10-ти было ясно, что ВИМС сел в лужу. Безрезультатно гнали. Я оказался прав. Корниенке это понравилось

04.08.76. Сегодня у москвича-вимсчанина Митрофанова Николая Павловича день рождения. Когда он мне сказал об этом, приглашая, я, задумавшись о чем-то, протянул: — Бывает... 
Через 10 лет Митрофанов станет моим начальником и будет им долго, очень долго.

Нужны ли мне глаза, жестокие и злые,
Нужна ли мне гроза без ливнем взбитой пыли?
Нужна ли мне минута, растянутая в час,
Намеренная скука и мысли без прикрас?

Глаза врага, злые, жестокие, помогают собраться и стать сильнее. Твои глаза делают меня беспомощным и растерянным. Запах погибающей в грозу пыли. Иные минуты, объемные, как солнечный день, помнишь всю жизнь. Другие, тягостные, как бессонная ночь, оседают в памяти серой пылью.

13.08.76. Мой кубрик, камералка с номером, который я никак не могу запомнить. Фанерные стены, оклеенные розовыми обоями. За стенкой песни «Легкого пара», и я не могу писать, я хочу слушать. Не выходит из головы рапорт на Сосунова. После последней пьянки Сосунов (я тоже пил) не пошел документировать керн на 5 штольню. Я написал рапорт  и спрятал, подумав, что сам факт его существования сработает. А Кулик, начальник участка узнал и в пьяном виде начал мне выговаривать, что грешно писать рапорты на ближних. Сосунов, видимо, рассказал о рапорте Аржанову младшему, а тот — отцу. Короче, многие узнали. Вообще-то, эффект рапорта сработал. После всего я рассказал об этом своему гл. геологу Ефименко и тот обещал дать втык Кулику. Стоило ли рассказывать Ефиму? Не подло ли это было? Или просто я боюсь оказаться в их глазах кляузником, и это повредит мне. Значит это не подлость, а трусость. Повел себя как мальчишка (в будущем, вообще-то этот случай добавил мне авторитета. Все мы боимся любой бумаги, касающейся нас, даже если она лежит, покрытая пылью).

Не хочется признаваться, что всплески ее счастья были лишь проявлениями хорошего настроения. Ей нужно было просто благополучие, муж, семья. Я требовал большего. Но нет, нет, в ее письмах 75-го была любовь.
Видел ли ты, как любовь умирает?
 Не сразу, не вдруг, она исчезает по капле, по слову, по взгляду,
Не за день, годами кряду, не падает камнем,
скачками, как пики на кардиограмме. 

Ушел из дома. Иду от себя.
Вспомнилось, как после такой же ссоры, я очутился у винного ларька с твердым желанием напиться. Очутился, посмотрел в лица аналогичных сограждан и понял, что лучше не будет. Повернулся на 180 градусов – вижу цветы продают. Купил, бросился домой, Позвонил, стою, жду, открывает и чувствую — она моя.

А на этот раз- тоска и смятение. Пошел на Бродвей, свернул куда-то, потом опять свернул и очутился у дома-островка в бурном и ненадежном море памяти. Вошел, как 5 лет назад и настроение такое же праздничное. Против воли постучал, и оказался в комнате, где прошли лучшие минуты юности. Где была она, любимая. Встретила  Татьяна, лучшая ее подружка. Не удивилась. В глазах — гнев. Он излился скоро. «Оставил бедную, дороже тебя у нее не было ничего, она и сейчас любит». — Ладно, ладно — это в романах бывает, — ответил. Кинулась, неожиданно быстро нашла сверток — письма, фотографии. — Я думала, она легко перенесет, не получилось. Не стану говорить, что было дальше.
Мне до сих пор не верится, что так было, что я в чьей-то памяти. Опустошенный, пришел домой. Там Надя -  мы рядом, как две треснувшие чашки в серванте. Там помнят, что любили и умирали, а дома — все забыто. От чего я убежал, что тянуло меня? Сейчас сын и Надя — это вошло в меня; то давнее, всколыхнулось и тянет в неизвестность.

1977. Лето. Написали новый проект — начинаем работы на Тагобикуле. Набрали людей. Федя (Фарухсатшо) Муборакшоев, Сашка Сучкин, морская геологичка Лида с признаками тихого помешательства. Пришла устраиваться. Зачем нам морские геологи? – Спросил у Ефима. -   Тот молчал и ответила Лида: — Но ведь в мезозое здесь было море?!
Взяли, но толку не было. В маршруты все мы ходили по одному (рабочие числились мертвыми душами у начальства), она часто терялась, ее искали. Был еще студент Миша, западник, с глупыми бакенбардами. Надежда в него влюбилась, не сводила глаз. Потом, уже поздней осенью Скрипник, тоже положивший глаз на Надю, сказал мне, подлый, что Федя распространяет слухи, что видел их на живописной тропе, поднимавшейся вкрест серпантинов от нижней дороги к лагерю. Они сидели среди половодья незабудок и целовались… Нет, не так это было. Надежда, на Кумархе, в слезах бросившись мне на грудь, сказала, что, по словам Скрипника, Федя распространяет о ней порочащие слухи. Федя был в это время на Западном Тагобикуле с канавщиками Кормушина. И вот, как-то вечером на тагобикульской штольне мы встретились. Они поднялись, мы долго не виделись, Федя, радостный, подошел ко мне с протянутой рукой. Я ударил его в лицо. Он упал ничком. Он мог убить меня — был вдвое сильнее. После нескольких рваных фраз Федя ушел чуть не плача от обиды. Вечером в камералку явился Скрипник, сильно избитый и матерящийся: — Я его посажу! – Оказывается, Федя его крепко поколотил.
Тогда я не поверил ни слову Феди. Но спустя многие годы я чувствую свою вину перед ним и благодарен, что он не поднял на меня, друга, руку. Мы подружились в ноябре прошлого года, сидя под снегом на Кумархе. Он только из техникума, памирец. Учил, чему мог, например в козла. С нами тогда еще был Ефименко. Он тоже его учил, но дольше. Ефим остался вместо меня  с тем, чтобы на праздники — 7 Ноября -  я остался на Кумархе. Когда я явился в аэропорт, на вертолетную площадку, мне показалось, что вертолет улетает (он подпрыгивал). Я бросился к нему, очень не хотелось оставлять Ефима без праздников. Через некоторое время из вертушки выбрался Малахов и густо меня обматерил. Я сделал ему корректное замечание насчет стиля речи, после чего он на секунду замолк,  затем, гадко улыбнувшись, сказал, что я пьян (он был неправ, я выпил лишь пару кружек) и вызвал дежурного. Та прикатила на поезде, повязала меня, повезла в милицию. На выходе с взлетного поля стояли пьяненькие буровики. Они сообразили быстро и выручили, навалившись скопом. Малахов расстроился и сказал, что никуда не полетит. Так Ефименко остался на две недели на святые праздники на Кумархе с Федей. Начальство (сам… о, боже, не помню уже фамилии начальника ЮТГРЭ) на этот раз простило меня.

Короче, я не поверил сплетням… А ведь на прощальном банкете Надежда не сводила с Миши глаз, потом отпросилась в отгул на той же вахте, что увезла его на Западную Украину. Зимой Надежда получила от него посылку. В ней была белая национально расшитая кофточка — вышиванка...

21.09.77. Поднимались на вахтовке с отгула, и на привале человек семь подвыпивших проходчиков волкодавами окружили Валентина Ефименко, главного геолога партии, с намерением попинать его ногами, или просто проверить на вшивость за высокомерие. Я разогнал их матом и тычками. Мне кажется, орлы пошли на Ефима, потому что знали, как я на это отреагирую.
Остро чувствую себя Вечным Жидом. Я или кто-то, за кого я в ответе, совершили какой-то грех, и нет мне на Земле места. Куда не приду, не приеду – не то место, тюрьма. С кем не сойдусь, проходит время, и оказывается, что не тот человек, и не потому что я изменился, а потому что этот человек меня отбраковал. Никто никогда не станет моим пристанищем, не погладит по головке, не прижмет к груди. Я вдвойне Вечный Жид, потому что не ценю вещи, не хочу взобраться на гору предметов, потому что это не мое. А вот деньги… Деньги единственный друг Вечного Жида, он их хранит и копит, хотя они пропадают, потому что века проходят, и деньги меняются…

 
09.01.79. Уже 79 год. Мне –28. Я все больше и больше ненавижу себя. За слабость, постепенно превращающую в омерзительное существо. Слабость воли, порожденная отсутствием цели. Скупость. Деньги представляют для меня относительную ценность. Когда деньги идут на ветер, я раздражаюсь. Надин кошелек всегда открыт. Как-то я месяц тайно брал у нее из  кошелька семейные  деньги, она не заметила. Потом сказал: — Я больше ста рублей взял, а ты не заметила. – Она ничего не сказала
Надо любить всех. Я не могу.
Мы слишком разные с Надей. Я должен уважать, чтобы любить. Что я хочу? Хочу полюбить Надю и жить с ней в мире, чтобы она любила.
Она тоже поняла, что нам не прожить долго, и много раньше поняла. Я знаю – уйдет она. Я не смогу уйти. Не смогу бросить сына.

05.03.80. 1-го была годовщина нашей свадьбы с Надеждой и субботник. Я сломал руку Скрипнику. Недавно посылал его на загородную перевалочную базу, куда свозили бороздовые пробы с Кумарха, чтобы разобрал их по наряд-заказам, ведь шофера привозят их и сгружают куча на кучу. Через неделю является: — Все в порядке, шеф, все сделал на отлично!
А сегодня мне втык от главного геолога экспедиции: лаборатория жалуется, что пробы идут вперемешку. Я тут же Скрипнику: — Что же, ты, сука, лгал мне, что разобрал пробы! Это вообще ****ский поступок, не мужской! Ты баба!
Я сидел в своем закутке зажатый между столом и стеллажом с журналами опробования, он 1.5м х 1.5 м размером, бросился на меня, стал бить сверху по голове. Я сидел так, что не мог ничем ответить. Надежда оттащила его, я вылез из под стола, бросился к нему, подрались немного. Потом я завернул ему руку за спину, она хрустнула в предплечье. Поняв, что сильно вляпался, я сел в прострации за свой стол. Скрипник, прижав сломанную руку к груди, левой бросал в меня журналы опробования канав и штолен…
 Когда его увезли, я нашел Ефименко Валентина Николаевича, своего непосредственного начальника и спросил, что теперь будет? Он не умея скрыть радости – достал я его своенравно за 6 лет совместной работы – сказал: — Что? Да возьмут тебя под стражу, будут судить и посадят лет на пять за избиение подчиненного.
Не простил мне, что я его любовницу гонял в маршруты наравне со всеми. А что? Я Надю посылал в самые трудные маршруты, чтобы никто не мог сказать, что радею родному человечку. А сестра Светка с мужем Олегом приехали ко мне в партию типа отдохнуть, так через три дня на первой вахтовке уехали, потому как на 3600 каждый день залазить, это не физкультура по утрам, это — пахота. Нет, Ефим мужик неплохой, как стал с ним работать, сказал: — Мы будем с тобой спорить, а если не придем к общему мнению, будем делать, как я скажу, идет?
Кто ж откажется? Но я такой человек, если неправоту вижу, спать не лягу, стакана не выпью, пока на вид не поставлю. Вот и спорили до хрипоты. А куда хохлу против татарина? Тем более, субординацию он крепко блюдет, а у нас, черной геологической кости она не в ходу, да и репутацию он себе подмочил – завалил  лет десять назад медведя и стал на кухне денег за него требовать, а это по нашим законам вообще никуда…

Потом за мной приехали. Отец Скрипника на своей машине. Сказал, что меня требуют в милиции. Ну поехали. В ОВД  свирепый следователь, таджик.  Допросил. Уже вечером в понедельник дал мне почитать характеристику, данную мне Ефименко. Мля! Все хохлы заодно! На 5 листах Ефим подробно описал все мои драки и всех мух, которые я убил за 6 лет.
 – Ты что, не понимаешь, по этой характеристике тебе дадут 3 года? – сказал следователь, когда я вернул ему бумажки.
-  По какой статье?
— Он просит 109-ю. Ты можешь убедить его переписать характеристику?
— Могу.
— Послезавтра принесешь.
Следователь был уже не такой свирепый, потому что из Москвы срочно прилетела моя мать, знавшая весь город и учившаяся курсом старше Ефименко. В тот же Жень уважаемые люди Управления Геологии скрутили Ефима, и тот приделал мне 6 пар ангельских крылышек. Дело передали в прокуратуру, прокурор тут же вызвал Скрипника и сказал ему, что готов дать мне 3 года, но и ему, Юрию Григорьевичу, придется некоторое время провести за решеткой. Кончилось все тем, что мне без суда дали общественное порицание, и стали возить по штольням ЮТГРЭ, и на собраниях проходчики говорили, что «что этому гаду надо было и ноги переломать». И еще я оплатил (около 700 рублей) бюллетени Скрипника, а болел он 3 месяца –  предплечье ему срастили титановыми пластинами.
Тут еще один нюанс. Скрипник неровно на Надю дышал, шоколадки ей в стол клал, и она млела от такого внимания. Я вообще удивляюсь, она от всех украинцев млела, хотя страшнее они были и меня и атомной войны. Нет, любят они друг друга пуще евреев.
 
Сейчас Скрипник живет в Канаде, после инциндента я лишь однажды видел его, -когда был проездом в Душанбе, — видел со второго этажа, как его, совершенно пьяного, тащила незнакомая мне женщина. Надо бы тут добавить, что Надя относилась ко мне не то чтобы плохо, но с ревностью, что ли. Я вкладывал в ее головку мысли, я придумывал ей наряды и платья, покупал украшения и золото, я научил ее подниматься на 4000 метров на самые верхушки гор, хотя раньше она и остановки пешком не могла пройти, я говорил, что у каждого человека есть лучшее будущее, если его хотеть, я говорил, что нельзя так много пить и курить. Я сделал из нее красивую, со вкусом одетую светскую женщину, желанную в любой компании. А в душе она оставалась собой, оставалась Кузнечиком (мать у нее была Кузнецова, отец Шевченко), любила яркие разноцветные деревенские платья, любила приглашать гостей, выпивать вровень со всеми, матернуться, любила свою упрямость. Сколько я ей говорил, что при ее весе в 50 кг она должна пить вдвое меньше, чем стокилограммовый человек! А ей плевать! Напивалась и блевала, говоря, что бросит меня, но не пить и курить. В общем, мы разошлись. Она пошла по рукам, гены отца и брата, умерших от пьянства, оставшись бесконтрольными, завладели всем ее существом. Однако она сумела  выйти замуж – ведь была развеселой конфеткой, — родила дочку и тут же разошлась. Умерла  в 50 лет под дверью своего дома под Тулой, не сумев открыть ее в мороз по пьяни… Узнав об этом, я испугался, подумал, что это Валентин ее убил, ведь он долгие годы боролся с ее пьянством, даже привез с Алтая поближе к себе,  бил ее собутыльников и бутыли с бражкой, чернел от горя, только ею и занимался. Слава богу, он насмотрелся на всякую пьянь, и к алкоголю у него нормальные отношения. Или просто гены ее до него не дошли.

1980 август. После того, как все разрешилось, решили уехать куда подальше. Мать предложила ехать в Ковдор или Карелию – у нее там были хорошие знакомые. Собрали контейнер, сдали квартиру и поехали. В Ковдоре сразу дали однокомнатную квартиру, мне — место геолога. Наде сказали, что найдут ей что-нибудь попозже. Ей это не понравилось, сразу надулась, если не оскорбилась. Типа, что, я не человек, а при тебе приложение?  И мы, на удивление принимающей стороны, поехали вниз по долготе в Карелию. Там мне дали должность геолога, обещая через полгода старшего. Наде предложили завскладствовать. Начальник Неверов ей сказал: не дура будешь – наваришься, и Надя согласилась. Ну, дали потом комнату в 2-х комнатной избушке, с печкой, вокруг столетний сосновый лес и ландыши. А через автодорогу запруженная река. Геологи Уксинской партии любили выпить. За15 минут произносилось 5 тостов и один гость оказывался под столом. Собирались часто, в игры разные играли, все дни рождения  — вместе. Ездили еще в Питкяранту поиграть в футбол и попить пива.


01.02.82. Карелия. Уукса. Кительская шахта. Ночью полезли с Надей в горячую еще баню, в форточку, хотя, как позже выяснилось, дверь была открыта. Разделись — и в парную. В ней на верхней полке спал в тулупе пьяный банщик.
Мир — это гармония гармонии и дисгармонии. Гегель.

22.01.82. Я не стремлюсь к вершинам. В маршрутах, взобравшись на пик, редко шел на самую верхушку. Вершина, покороение, мне не нужны. Я не хочу ничего попирать. Я хочу быть добрым. А быть добрым можно лишь ничего не делая.
Днем, катаясь на лыжах, увидел березу и сосну. Они стояли бок об бок, как супружеская пара. Ветви-руки, когда-то тянувшиеся друг к другу, засохли и обломились, но с жадностью продолжали тянуться к миру внешние ветви.

82 год, август. Съездили на море, в Феодосию, с Людой Григорьевой, московской моей знакомой, родом из Свердловска, ее мужем и дочкой. Они все три недели жутко скандалили, он ядерщик (что-то со здоровьем), работает в Министерстве среднего машиностроения, Люда работает с матерью. Собираются расходиться – разные цели в жизни. Ей нужен успех и деньги, он живет семьей и дочкой.
Люда Григорьева добилась всего, что хотела. Ушла от мужа (я даже приходил к ней, но не срослось – строгая она на вид, слишком материальная), из МинГео, выучилась на бухгалтера и сейчас работает в банке. У нее все есть, но это ведь так тоскливо все иметь? Да и что это такое, все иметь? Всякую жраву, всякую машину, ездить по мировым курортам. Не знаю, я объездил полмира и езжу теперь лишь за тем, чтобы вбить в карту мира очередные гвозди. Что это, эти гвозди? Они есть все, что осталось от моей гордыни? Да нет… Еще я считаю, сколько десятков человек открыло за день мои электронные книги…

Когда возвращались в Карелию на поезде, Надя сказала в тамбуре – мы курили, — что возвращается в Душанбе. «А ты как хочешь». Я опешил, ее слова были для меня землетрясением. Чем  я мог ответить? Как только она уехала вместе с сыном, позвонил матери в Москву, рассказал все, едва ли не плача. Через неделю они все втроем (с сестренкой) приехали ко мне. Я расправился с кроликами, которых выращивал от своей фроммовской биофильности, сделал шашлык. Сидели, пили, на меня смотрели, как на несчастного, на бедненького, а я таковым и был. 7 лет семейной жизни и теперь один, без сына и жены. Правильно. Ей, своевольной украинке, надоело быть при мне, ей захотелось вольной жизни в своей квартире  — она ведь знала, что я не поеду назад в Душанбе. Я же, задумываясь о будущем, и видя в нем ее одну, не хотел такого будущего, в котором все ясно и нет любви. Если честно, я любил сына, как свое продолжение, как ребенка, которого надо сделать мужчиной, но и любил еще тело Нади, белое, мяконькое, лакомое, я любил ее, как любят сладкое  пирожное…

В общем, порешили мы с родителями, что я через некоторое время перееду к ним в Москву и буду поступать в аспирантуру по специальности, безпроигрышного научного руководителя они найдут (отец к тому времени работал в Институте Литосферы, располагавшемся в гнезде советской геологической науки. Были проблемы, но они были решены, я сдал экзамены и стал очным аспирантом Института геологии, минералогии и петрографии АН СССР (ИГЕМ АН СССР).
Январь 1983. Сразу после поступления в аспирантуру уехал в Душанбе к Наде. Видимо, Москва ее притягивала больше Карелии, и она согласилась ехать ко мне, в столицу. В феврале умер дед. Я его любил и люблю до сих пор. В марте приехала Надя. Жили на Арбате. В коммунальной квартире в соседнем с рестораном "Прага" доме на втором этаже. Вальку отдали в 56-ю школу, что напротив канадского посольства. Жили на мои 96 руб стипендии и 100 я снимал ежемесячно с книжки. На вино, пиво, мороженое и еду более чем хватало.
Май 1983. Однажды попивая вечерком чаек, мы почувствовали, что он отдает мочой. Потом  выяснилось, что соседка из комнаты напротив, попутала свой чайник с нашим. В своем она греет мочу, которой лечится. Другой сосед – улыбчивый горбун Валера – живет с престарелой матерью.
Мы отлично там жили! Покупали отличное чешское пиво, в гастрономе «Новоарбатский» все было. Вот только Надя слишком ревниво относилась к моей диссертации. Почему? Может быть, считала, что защитившись, я перейду в другую среду? Но это чепуха. Я никогда не смогу стать кем-то другим

Первое аспирантское поле.
23.06.83 Картошка, огурцы. Пиво Женя взял на свои деньги.
24.06.83 Вино "Сафеди", столовая — 3 руб, газ — 5, Хлеб — 1б, миски, ложки, купальник, книги. Миша Фискалов. База 1 экспедиции АН СССР на Луначарского (местные ее называют Луначарская). Воскулит у отца. Выдано Губину 5р.
Лето 83-го… Мы едем в поле. Дали машину, бортовой Газ-66, денег 4 тыщи, 4 тонны бензина. На аэробусе прилетели в Ташкент — на базу ИГЕМа (она рядом с Алайским базаром) за шофером и машиной. Надежда намекнула — как было бы хорошо, если бы мы предстали перед научной публикой как неженатые:
— Ну, неудобно мне быть приложением к тебе, не хочу, чтобы говорили — вот жену таскает за собой...
  — А спать со мной ты будешь?
— Спать буду.
 – Ну, тогда как знаешь.
Понятно. Опять во главе угла у нее самостийность.

Взяли машину, шмотки полевые и на три дня завернули на Кайраккумское водохранилище. Там сразу сели по самые оси в солончак (корка грязи под ней жидкая грязь). Говорил Женьке: — Не лезь, застрянем. Но он полез… Откопались без бульдозера. Поставили палатку сели есть-пить, смотрим, несется 66-ой с ташкентскими номерами. Хотел на скорости перескочить. До конца дня зрелище нам было обеспечено — сел он в грязь по самое брюхо. В конце дня притарахтел бульдозер и вытащил.
На следующий день половили старенькой карельской еще сеткой рыбы, позагорали и рванули к Коле Байгутову в гости, в Пенджикент (рыба по дороге сгнила). Через два дня,  утром, потихоньку смылись тайком – пить с утра до вечера было уже невмоготу… Три дня стояли на Искандере. Женька выпендривался перед Надеждой — мужественно плавал на баллоне по бурному холодному притоку. Впрочем, и я сам делал бы это, а может быть, и не только это, было бы перед кем… Да и Женька парень был, на мой взгляд, весьма невзрачным, из тех, кто населяет пивные днем и канавы вокруг них вечером. Высокий, худой, светловолосый, с белесыми глазами. Зуб золотой. Приехали в Душанбе. На площади Ленина у машины упал карда = шофер Губин зряшний. Через пару недель стал  ныть, вот, резина плохая, в горах не вытянем, надо ехать в Ташкент менять. Ну и отпустил его с Надей и Беллой, ее племянницей. Последняя поехала в качестве блюстителя нравов… Уже потом я понял, что обязанности своей она не выполнила. Тут, впрочем, надо сделать небольшую вставку. Она сильно изменит восприятие последующих строк, а именно превратит мою личную трагедию в пошлую драму, если не водевиль. Да, пошлый водевиль — синтез трагедии с порнухой. Но для меня происшедшее в то лето стало трагедией, длившейся очень долго — лет 10 я выходил из нее. Мне было очень плохо тогда — все потеряло смысл, из обыденности ушло доверие, привычное доверие, которое греет и ведет за руку с одной страницы жизни на другую. Я стал злым и мог быть подлым, но об этом ниже. Так вот, после отъезда святой троицы я долго и нудно дробил пробы под виноградником, сквозь листья и ветви которого пробивалось солнце, тут приехал Коля Бондаренко и мы пошл развлечься. Поехали к Надеждиной старой подружке, Фатиме, она еще Тамарой себя называла. Свинская мысль мыслишка туманится сейчас моей в голове. Кажется мне, что перед отъездом Надежда говорила, что неплохо было бы, если бы я заехал к этой стройной, бойкой осетинке. Какой нюанс! Какие краски! Какая заботливая полу-жена! Так вот приехали. Дверь открыла ее мать. Фатима стирала — бесцветная, в платке, плотно прикрывшем волосы, с стареньком халатике с влажным подолом. Нас отвели на балкон, где Коля, с испугом и заметной брезгливостью сказал:
-  Куда ты меня привел? У Надежды  все подруги такие?
  — Погоди, говорю, счас она марафет наведет, закачаешься.

И действительно, Коля, лишь увидев ее снова, закачался от предчувствия близкого удовольствия — подкрашенная в меру, в черном, облегающем платье, на прелестных туфельках на высоком каблучке она была весьма соблазнительна. Коле она понравилась — в магазине, куда мы зашли за шампанским и ликерами, он не скупился. Пошли к нему домой. Люда, его жена, жила у родителей — больному отцу нужен был уход. Бросили, что было, на стол и стали пить вплотную. Было много комплиментов, которые, видимо, нравились Тамаре, и ей хотелось еще. Поэтому, уступив нашим просьбам, она легко сбросила свое платье из Парижа и начала танцевать. Конечно, это был танец живота. Танцевала она удивительно выразительно. Она извивалась, ее стройный животик совершал в такт музыке живительные движения. Мы были в экстазе, мы пили и закусывали ее устами и маленькими розовыми сосками. Увел ее в спальню первым я. Но, обильные возлияния и волнительность ситуации не позволили мне достичь удовлетворения — ничего не получалось. В конце концов, совместными усилиями, мы вправили мой безжизненный член в ее жаркое влагалище и что-то перетекло в него (потом Фатима говорила Надежде, что это была не сперма, то есть я не кончил, а просто в нее пописал). Убитый горем я появился перед Колей и признался в неудаче. Учитывая мой промах, он предложил тайм-аут. Мы сели пить. Затем пошел он. Через некоторое время, я вошел в комнату и впервые в жизни увидел совокупляющихся. Это было занимательно. Коля, при моем появлении захихикал, Фатима замахала свободной рукой. Я ушел, оправдывая себя тем, что это была третья моя женщина, а у Коли — тридцатая. Через минуту вышли довольные. И тут зазвенел звонок. Коля запихнул нас в спальню, сам пошел открывать дверь. По голосу я понял, что пришла Люда, видимо, покормить мужа. Когда я сообщил об этом Тамаре, она захихикала, да так, чтобы слышала хозяйка квартиры. Хлопнула громко дверь. Коля поведал, что он сказал супруге, что это Белов с женой развлекаются в ее спальне, негде им, мол, больше. На минуту я взгрустнул, предугадывая последствия, но все прошло. Потом мы лежали втроем в постели, Тамара посередине, и ждали эрекции. Она не приходила, и было смешно. Наконец, ко мне пришло, и я начал перекатываться на нашу подружку. Коля, гад, сказал: Смотри-ка, у Белова стоит! Мы все заржали, и эрекция ушла безвозвратно.
Наутро мы решили прогуляться. Перед уходом Фатима стала одеваться — и первый же предмет туалета — шикарный, кружевной, черный бюстгальтер нас озадачил своим неизвестным местонахождением. Мы перерыли всю квартиру, но эту прелестную штуковину так и не нашли. В чем были, в том и пошли к Акимову. К обеду Коля с Фатимой предложили повторить наши игры, но я счел это продолжение распутства распутством и ушел.
Уже через год Надежда мне поведала, что Люда приходила к ней, чтоб  швырнуть бюстгальтер ей в лицо… Оказывается, он был найден меж матрацем и спинкой кровати, а там я искал! То есть Тамара намеренно положила его туда, когда  наши с Колей поисковые работы закончились.

 После приезда из ташкентской прогулки Надя стала часто отказывать мне. Когда я ушел с Кумарха в маршрут через Тагобикуль, Западный Тагобикуль, Зарди (15 км с общим превышением около 3 км), машины с моим верным щофером на назначенной точке встречи не оказалось, а я приполз на точку встречи с рюкзаком в 50 кг уже совсем мертвый. С гордостью вспоминаю этот случай — я не бросил рюкзак, чтобы вернуться за ним на машине, а пошел ночью на перевал 3400 и одолел еще 6 км по проложению и 800 м по превышению. Упав на перевале, увидел далеко внизу машину. Через час приехали. Сказали мне, что Губин приезжал, ждал, но уехал назад на Кумарх. Понятно,  к надиным  радостям… Удивляло: Надежда говорила — он не чурка, знаешь, он даже закатами любуется. Это после моих мыслей вслух, что закатами любоваться должен каждый интеллигентный человек, но злоупотреблять этим не следует — трудно представить себе здорового человека, который занимается этим каждый день.
Кончилось это тем, что при отъезде в Душанбе Губин мне сказал: — У Нади менструации, ее надо сажать  в кабину. Это же надо! Мой шофер сообщает мне, что у моей жены менструации!  Каждый себе представит мои чувства… Но, поразмыслив – представляете, что должно было случиться, чтобы я, живший одними импульсами поразмыслил, — так вот поразмыслив, я пришел к мнению, что Надя это устраивает только для того чтобы я потерял самообладание и наделал непоправимых глупостей и фактически уничтожил себя и свое будущее. И этот флирт со Скрипником она устроила, чтобы меня посадить! Он ведь говорил, когда я пришел к нему в больницу наводить мосты: — Разведешься с Надеждой, в суд подавать не буду, то есть и в случае со Скрипником была элементарная провокация. Но поверить в это было невозможно: она ведь мать моего сын и прожила со мной 7 лет! И я не поверил, но решил не делать резких телодвижений, а делать то, что задумал: писать и защищать диссертацию.

(1996: сейчас позвонила Света и сказала, что у нее все в порядке, эрозии, как и предполагала Савицкая, нет и что она купила Польке кроссовки, а себе костюм-тройку. Я спросил: теще нравится? – Да, — ответила. — Вот это меня и беспокоит!).

Потом прибыли руководитель Томсон Ильмар Николаевич с Кочневой — накануне их приезда запил жареху из бараних потрохов холодным сухим вином, скрутило, свезли в больницу с диагнозом "острый аппендицит". Я лежал в приемной, туда же доставили Томсона. Ушел под расписку. Вечером бабушка накрыла праздничный стол под виноградником — плов, закуски разные, арбуз, дыня и прочее. Надя принесла мне в кибитку водки. Помогло — через день я уже мог самостоятельно влезть в кабину. Уехали на Кумарх. Надя вела уже совсем себя самостоятельно и не давала. Все уже знали о ее романе с моим шофером, и она всем видом своим показывала – я принадлежу вот этому шоферу с золотым зубом, а ваше светило науки – полное ничтожество. Смотрите, я топчу его, а он молчит, он думает о стопке бумаги, которая называется диссертацией!
Я был практически сокрушен. Спасло всех нас (я совершенно серьезно подумывал убить и ее, и Губина) то, что сидело во мне гвоздем — ты начал дело, ты делаешь дело и ты должен его сделать. В конце концов, Надежда улетела в Москву, я же с Женькой погнал машину в Ташкент. Где-то по дороге, на заправке он ушел расплачиваться. На моторе я увидел его бумажник, из которого выглядывало что-то знакомое. Я раскрыл его, меня бросило в жар — там лежала фотография Нади, самая удачная ее фотография — она, смеющаяся, сидит, откинув голову. С дрожью отчаяния я перевернул ее и увидел стихи, мои восторженные стихи… Я вернул эти стихи  и фотографию себе. Это единственное, чем я выдал себя за месяцы этого бреда. Женька никак не отреагировал на исчезновение фотки.
Сомнений больше не было: меня провоцировали. На драку, на убийство, на самопрекращение в тюрьме. Это же надо так ненавидеть!

 Да, вот еще что забыл — в ту аспирантскую поездку на Кумарх я нашел козленка на реке Темир-Хан. Он привязался ко мне. Я его выкармливал молоком, прогуливал, баловал и развлекал. Мы его привезли в Ташкент, и за минуту до расставания я повел его отдавать Мише, шоферу Кочневой (не Губину же?). Миша взял веревку в руки. Козел все понял, встал на дыбы, в глазах его загорелось дикое отчаяние, он плакал. Я повернулся и ушел, оглядываясь. Козел рвался, он поднимался на задние ноги и тянул в мольбе передние ко мне. Через год я увидел его у Мишки во дворе. Он вырос и забыл обо мне совсем.

В Москве Надя пробыла недолго. Сразу же объявила мне, что уезжает, и что я ей опостылел. Я страдал, почернел и высох. Мать с отцом приходили на нашу арбатскую квартиру и уговаривали ее остаться. Надежда обозвала мать проституткой. Еще, судя по всему, поведала ей о моих с Колей похождениях с Тамарой, после чего мать сочла меня бисексуалом… Я передал квартирку на Арбате сестренке и переехал к матери.

 Лето 1984г.  Второе аспирантское поле.  Поварих я начал искать с января. По совету коллег решил взять двух, на два месяца каждую. Первой пришла Татьяна Котовская. Понравилась. Потом пришла классная высокая девушка — супермодель чистой воды, я был очарован будущей любовью под сенью растительности высокогорных долин. Однако, эта девушка оказалась своего рода инспектором, то есть старшей сестрой Нади Сапрыкиной, весьма недурной на вид легкомысленной особы. Я посетовал, но согласился — Надя тоже была весьма недурна. Таню провожал муж (наверняка, намеренно его привела). Смотрел исподлобья. В Ташкенте, на базе ИГЕМА, сидели  с  Таней допоздна в саду за бутылочкой вина. Я признался, что давно мне не было так хорошо говорить и слушать. Через Искандер-куль приехали в Кончоч. Стали на живописной стоянке с бассейном-отстойником. Ночью, как только заснул Валера, пошел к Тане в палатку. Сопротивлялась чисто символически. А после всего сказала, что была уверена, что я вломлюсь к ней в первую ночь в Ташкенте и потому закрылась на ключ. Рванули в Душанбе через Кайраккум, где поймали с шофером Валерой в сети тройку рыбин, позже стухшую, когда ехали в гости к Байгутову…

 Байгутов, мой друг и однокурсник, полуказах полурусский. Среднего роста, скуластый, незаметный, Коля Байгутов любил выпить до, во время и после всего. Но в ауте я его никогда не видел. Однажды в стройотряде в Зиддах, его вырвало после четвертого стакана водки, но он успел подставить под вырвавшуюся из него струю опустевший стакан и, после непродолжительной паузы, уговорил его вернуться назад. Занимался прыжками в воду, пописывал стихи. В оставшееся время любил Наташу из Балакова. Мать — русская, отец — казах, невеста — русская. Короче, пришлось ему пить уксус, хотя предпочитал другие напитки. Папаша такого рода выпивку не вынес и дал согласие на брак с русской. На свадьбе я был свидетелем. Первая брачная ночь огорчила Колю надолго. Как друг, я участвовал в зачатии — будучи в отгуле, привез ему молодую жену на базу партии в Кальтуче, где мы торчали перед отъездом на практику. Как выяснилось позже, именно там, в знойной долине Кафирнигана (по-русски — съевшая неверного), среди обступивших хребтов в недостроенном помещении базы были совершены действия, приведшие к рождению единственного их ребенка. Узнав о рождении девочки, мы, ближайшие сокурсники, быстро скинулись, купили что-то из мельхиора и стали искать родильный дом. Не нашли. Вскоре, вечером ко мне домой пришел Коля в больничной униформе и рассказал: что болен сифилисом, жена — тоже, ребенок — нет. Случилось это так. Шел он однажды ко мне, по дороге зашел в ресторан «Русская кухня» принять 100 граммов и, все еще огорченный не целомудренностью невесты, познакомился с целью соития с девушкой. Последнее произошло в роще неподалеку, и стало причиной отмены визита ко мне и последующей семейной эпидемии. Для меня же это дело имело сокрушительные последствия. Через два дня после выявления у него сифилиса я был побрит и призван в армию с третьего курса: Колин папа сидел в призывной комиссии майором милиции и провел операцию возмездия стремительно. Еще через день сын сумел убедить отца в моей непричастности к его конфузу, и я столь же стремительно был возвращен в первобытное положение. Вскоре Коля  расстался с женой, но ненадолго — жены часто возвращаются. Довольно скоро Коля стал главным геологом Чоринской ГРЭ, считал запасы золота и сурьмы. Главный геолог Управления часто упоминал наши фамилии вместе – «эти Белов и Байгутов». Я был широко известен за необдуманные поступки в полевом быту и проходке штолен, а второй — за серьезные успехи в подсчете запасов в состоянии легкого алкогольного опьянения. Но мы были незаменимы, мы были хорошими геологами.
Крутой поворот в Колиной биографии был связан с крутым поворотом дороги Пенджикент — Айни. На этом повороте его Газ-66 свалился в Зеравшан, всегда славившийся крутыми высокими берегами. Поломанного во многих местах Байгутова выходила медсестра. Он женился на ней и усыновил двух ее сыновей. Наташа в это время была в бегах после очередного выкидыша. Она приезжала в надежде все вернуть, но он ушел в гору, то есть прятался в своей штольне до ее отъезда.
И вот, я познакомился с новой супругой Байгутова. Очень веселая, высокая, большая и любая симпатяшка даст ей 100 очков вперед. Пили до помрачения чувств и однажды утром тайно сбежали.
 По дороге в Душанбе Таня фотографировала горы и прочие прелести. Уже в Варзобе, у кассы винного отдела я обнаружил, что кошелька с паспортами, талонами на 4 т бензина и 4000 р денег нет. Таня вспомнила, что она вынимала свою сумку, в которой был кошелек и фотоаппарат, на Анзобском перевале. Рванули вверх. 60 км серпантинов. На обочине из навороченного бульдозером снега нагло распахнувшись навстречу сплошной колонне машин (перевал только что открылся) лежала Танькина сумка. Из сумки торчал кошелек. Из кошелька торчали талоны на 4 тонны бензина и сотенные бумажки.
Поздно вечером приехали на Рудаки, 11 к моей бабушке. Здесь будет моя база.
На следующий день я бросился к Надежде.  Она сказала: — Будь другом, согласись на развод, мне срочно надо. Я обомлел и потерялся. Надежда была свежа и аппетитна. Роман Надежды  с Женькой Губиным был в кульминации — мой шофер Валера был другом Губин, встречался с ним и все мне рассказывал. Все поблекло, все утратило смысл. Как это могло случиться? Вечером приходил из Управления геологии на свою базу, к бабушке, и Татьяна всегда ждала, не спала. Спрашивала: — Опять был у нее?  — Очень любит клубнику. Килограмм клубники делает ее счастливой.

Татьяна долгие годы была моей любовницей. Будучи в Москве я приходил к ней раз в неделю с бутылкой и еще чем-нибудь. Как-то она сделала попытку оформить наши отношения брачным образом, но я сказал, что мы – разные люди. На самом деле мне не нравилась большая висячая родинка у нее под мышкой, и ее зашкаливающая практичность. В летние месяцы она, учительница французского языка, подрабатывала экскурсоводом. Муж ушел к женщине старше намного, и остался ею доволен. Ей оставил дочь Юлю. Татьяна пыталась образовать меж нами чувства, нет, отношения дочь-папа, но не вышло совсем, наверное, потому, что я ходит к Татьяне лишь за одним – за сексом. Однажды на Новый год она предложила мне анальный секс, и некоторое время я ходил от него чумной, потом – приелся. Думаю, я был у Татьяны не один. В начале она 90-х вышла замуж  за французского рабочего, хотя были лучшие варианты, но с меньшими шансами – рисковать не стала. Во Франции прикинула, что работая, получит немного больше, чем объявив себя безработной, и стала выращивать у дома клубнику, чем удивила всю округу. Муж-француз распространял у себя на заводе турпутевки за что дважды в год имел путевку и себе, и супруге  — они объездила весь мир. За все что я сделал ей плохого,- сколько лет ходит с одной целью: опорожнить яйца, — Татьяна расплатилась сполна. Приехав из Франции в те же дни, в которые разорвались мои отношения со Светой, она позвала меня к себе. Я пришел с бутылкой шампанского, конфетами, еще-то чем. Ночью мы легли, однако она никак не хотела отдаться, и  я взял ее силой. Потом выяснилось, что Татьяна была больна. У меня от этой болезни ровным счетом ничего не было, но у многочисленных любовниц, которыми я глушил разрыв со Светой и любимой дочкой Полиной, дико краснели глаза. Последней из этой серии была Наталья, стоматолог, которая меня совершенно очаровала (она могла попросить меня купить ей колготки и смотрела издали, как я это делаю). Мы уже собирались с ней жениться, она даже съездила ко мне на дачу ее заценить, и вдруг это. Это обнаружили лишь в Железноводске, в котором я приходил в себя – какая-то малоизвестная  кокковая инфекция. Наверняка Татьяна подхватила ее не у тихони-мужа…
Татьяна выучила дочь в Леонском университете, и сына от француза то же. Сейчас она с ним в разводе.
ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
Уехали к Коле в Айни. Были на Чоринских штольнях. Ловили рыбу в Зеравшане сеткой. Рыбы было много. Жили в айвовом саду.
08.01.85.  Москва. Кончил акт экспертизы на статью. Утром звонил Надежде Ивановне Сапрыкиной. Вышла истерика — я не буду для вас ничего делать после того, что вы  со мной сделали. Наверное, она звонила мне и нарвалась на мать. Хочешь замуж — ложись в постель.

 Надя Сапрыкина – это тоже история. Первая моя студентка в 83-ем. Пришла устраиваться ее сестра, совершенно очаровательная, потом оказалось, что она всего лишь пришла посмотреть, можно лишь отправить младшую сестренку  в дебри полей с этим типом, то есть мной. Надя хотела замуж, я был подходящей фигурой, ведь будущее светило советской науки. Мне посоветовали брать в поле 2-х лаборанток – так интереснее, я взял, и Надя заменила Татьяну. Мой шофер Валера был другом Женьки Губина, жившего с моей бывшей, и та все знала. Татьяна не тронула ее самолюбия, но длинноногая молоденькая Сапрыкина совершила в ее душе самум. Представьте, мы сидим втроем (я, Сапрыкина, Валера) под сенью виноградника, идиллически кушаем шашлык, пьем вино, тут является расфуфыренная Надежда, рассматривает мою нынешнюю суженую, с которой я уж несколько раз переспал, и говорит ей категорически: — Нет, ничего у тебя с ним не выйдет!
— Почему-у-у?.. — интересуется Сапрыкина.
— Ты ноги бреешь, а он этого не любит, он любит такую, — выставляет ногу никогда не знавшую да и не требовавшую эпиляции.
От такой наглости я впадаю в полный восторг, мы все напиваемся одновременно сметая все со стола, потом втроем ( я и две Надежды) едем на мою бывшую квартиру, то есть квартиру моей бывшей супруги. В ней в течении недели мы занимались бурным сексом с Надеждой Беловой, а Надежда Сапрыкина в соседней комнате смотрела мультики, сериалов тогда не было.  Вся эта история есть, на мой взгляд, абсолютное попрание всяческой морали, мы все, погрязнув в ней стали посыльными дьявола, чтоб распространять по миру грязь. Еще интересно, что Сапрыкина, невзирая на все случившееся, по возвращении в Москву сделала попытку восстановления наших отношений…

Тамара не позвонила, и я не дозвонился на Якиманку, в бюро ремонта квартир, где она работала. Что-то в ней изменилось, наверное, похудела. Нравиться ее голос. Никогда бы не поверил, что в Москве можно случайно встретиться с человеком. С Алексеевной это было. — Тамара! Это ты?!!
Два гола назад, увидав Тамару в баре на Девятой улице Красной сосны, я понял, что никогда не любил. Эти короткие, безжизненные фразы — это моя жизнь, это ее костяк на который нарастает мясо переживаний, чувств?

Утром, проснувшись, подумал — на первое по расписанию у меня мысли о Надежде Алексеевне. Она резвится, а я никому не нужен. Проснуться бы рядом с ней, чтобы рука моя была ее между ног. Дурак, зациклился. Пора выключаться. Убирать постель или нет? Надо непременно увидеть Тамару. Ах, цветочек, 18 лет, выглядит старше и не лицом. Надо ходить в театры, завязать с Надеждой, надо познакомиться с девушкой хорошей, надо попозже приходить. Копаюсь в углах души в поисках вдохновения и легких строк, а нахожу песок, старые билеты и медные деньги. Но и минуты, что поглощают жалкую суету, дарят отрешенность и приобщение. А назавтра, взглянув на написанное, краснею — неужели это восхищало тебя?

11.01.85 У Тамары чудный голос с хрипотцой, нежное лицо. Она из люберов. Матерится. На восемнадцать лет младше. Нравится так, что таю.

11.01.85. В группе Томсона день дней рождения — два у наших девочек, у жены Климачева, другого аспиранта Томсона, и у моей однокурсницы Любы Коротиной.
Позавчера был с 8 до 11 у Тамары на работе. Друзья ее зовут "Сэр Тамара". Уровень хотя шокирует. Я не пижон и могу пропустить "хер" какой-нибудь мышки, но трудно совместить эту очаровательную девушку с такими словами. Прекрасных дам делают сильные и умные мужчины, либо игра. Каждые выходные проводит по 5 часов с люберами в баре. Очень их любит.

Звонила Надежда. Спрашивала, не передумал ли возобновить семейную жизнь. Мать ей сказала, что гуляю. Не знаю, что и делать. Жалко. Но знаю, что, в конце концов, раскисну и приму. Должен на той неделе увидеть Наташу Чипрунову-Козлову. Та ли она? Если та, то завяжу с Надеждой. Как все с Надежной переместилось! Теперь она мучается ревностью и завистью — мне веселее живется, чем ей. Ею пренебрегли. Странно, я так хотел этого. Любви нет, дружбы нет, правды нет. Есть жалкие люди, покупающие других и продающие себя. За благодушие. Все хотят благодушия себе. Я бы отказался стереть все свои отвратительные воспоминания, все раны душевные. Все они твоих рук дело, Надежда. Я бы воспротивился их удалению всем своим существом. Разве не предварялись эти раны твоими прикосновениями, разве твое существование не осеняло всю мою жизнь? Исчезнут эти раны — исчезнешь и ты — часть моей жизни, боль по не сбывшемуся. У состоявшегося есть прошлое, у несбывшегося есть будущее, есть вера. А у веры есть дочь — фантазия, пьянящая миражами.

19.01.85. Тамара меня поцеловала. Завтра зовет к себе. Счастлив.

19.01.85. 11-00. Позвонила Надя. Приезжает в следующее воскресенье с Валентином. Трагикомедия. Коснулось счастье губ твоих устами и растаяло, чтобв оставить вместо себя необходимость.
 
25.01.85  Встаю в 9-30. Ухожу В ИГЕМ в 11-30, прихожу в 22-00. После работы идти никуда не хочется. Шел с Арбата по Тверскому. Деревья, кусты темны на фоне снега. Подтаявший снег на ветках. Развяжусь с диссертацией — пойду искать счастья. Хочется иметь маленькую холостяцкую квартиру, обставленную с выдумкой и вкусом. Знакомые и незнакомки. Деньги — только для существования. С Надеждой Ивановной было занятно, с Лариской голая похоть, до сих пор помню ее розовую маленькую ступню, Таня помогла преодолеть Надю, Тамара всем хороша — молода, фигурка… такая необычная. Мы шли вдвоем, Тверской бульвар, Пушкин — все ранее воспринимавшееся как независимая от тебя действительность стало прелестной декорацией к этой чудесной сказке, в которой я и она стали главными героями. Люди вокруг стали иными. Еще вчера их задумчивые, озабоченные лица вызывали жалость, а сейчас все стало понятным — они завидуют нам, следят украдкой, вспоминая свои минуты счастья. Быть мудрым довольно просто, слова должны как ястребы ночные срываться с горячих губ. Игорь  из нашей лаборатории говорит — йога величайшая мудрость, я говорю — ребенок рассматривает игрушку, пытается понять. Поняв — ломает ее и потом долго носит в кармане какую-то ее часть- колесико, шестеренку. Остальные части лежат, не нужные по всему дому. Иногда он натыкается на них и играет, или использует в игре с другими игрушками. Так и надо. В ответ Игорь Борейко назвал меня дураком — я согласился. Пушкин — гений. Видимо и ему приходилось мастерить как Сальери. Иначе как бы он понял? Подошла, сказала тихо — извините, все места заняты, кроме этого. Это жена Митюшкина. Она работает в Вимсе. Мое минутное увлечение. Я увидел ее на их новоселье. Она была грустна почему-то, но грустна как, может быть, грустит солнечный зайчик… Митюшкин умер. В 37. За 12 часов до смерти я говорил с ним. Спрашивал, почему он затягивает с диссертацией. Он отвечал — надо зарабатывать, крутиться, дела, проблемы… Пришел домой и умер тихо. Я не помню лица твоего, блеск очей не запомнился, нет… И твой голос, как эхо во тьме не грустит и не плачет во мне… Лишь видений слепой хоровод все кружит и кружит все во сне… Я ушел и тебя уже нет, но твой голос как эхо во льне, все грустит и все плачет во мне… Володя говорит Любе — пойдем курить. Люба — я не хочу. Володя- ты думаешь, мы хотим? У нас дурная привычка! Кравцов входит и спрашивает, где девочки. Я — они обедают. Он — обе дают?! У Игоря Борейко нос свернут на бок. Недавно он бросил невзрачную жену и привел домой армянку из нашей библиотеки Она дьявольски красива. Летом он брал ее с собою в поле, и поднимаясь в кузов бортового Газ-66, она начисто срезала обручальным кольцом палец. Теперь у нее что-то вроде черного протеза. Думаю, все просто. Девушка дьявольской красоты решила квартирный вопрос. А если нет, и я просто завидую этому Борейко? Он умен, просек меня, сказал: — Ты спортсмен, и жить будешь, пока будешь находить себе  дистанцию, которую надо преодолеть.
Теперь у меня дистанция отсюда и до смерти. Но я уже не спортсмен.
29.09.85. Приезжала Надежда. Пожила 5 мес. и уехала Это – привычка. Жили на Пражской, снимал 2 комнаты. Постоянно кто-то был – Эдгар, Юра Потапов. Я сторожил костел на Малой Грузинской, ловил голубей (под железную оконную сетку насыпал пшена, приподнимал край сетки палочкой, к ней привязана длинная веревочка)ми ко мне приходили на жаренных птах. Валька стал совсем большой и отчужденный, учится не хочет, ко мне не тянется. Надо кончать диссертацию. Есть кое-какие подводные камни. Пишу «Введение», остались «Зключение» и графика. В Англии в это время льют дожди и люди льнут друг к другу...
13.12.85. Ничего кроме улыбки горькой, смеха истерического Неверие в необходимость чего-либо. Котомку за плечо.
 21.02.86. Декабрь- предзащита, Начало 01- автореферат, 15-25 — командировка в Душанбе (Валька, Надежда, друзья, все любят ах-ах). 29 женился на Лариске Александровне Басниной. Надо кончать с эпопеей Кузнечика. 13 — защита диссертации. Если ошибся на первой пуговице — то кафтана не застегнуть — Гете. Гладышев сказал на защите, что не припомнит, чтобы очник защищался в срок. В ответ на мою благодарность сказал: — За что благодарите, Белов? Я ведь Вам двойку поставил?
Дело в том, что из Душанбе я привез прекрасный большой образец полированного лазурита и подарил ему, сказав при этом, что образец из Афганистана, типа наш доблестный ограниченный контингент отбил его у душманов, была такая публикация в газетах. На экзамене по спецпредмету по всем вопросам «отлично» и, вот, Гладышев, зам.директора и зав. аспирантурой задает дополнительный вопрос: чем отличаются афганские лазуриты от памирских? Героически я ответил — не знаю. В общем, получилась четверка. До сих пор я ему благодарен за эту двойку. Только умный и интеллигентный человек может так элегантно отомстить.
24.02.86. Сердце холодно и спит воображение. Сижу в СУ-46 (Костел) ночным вахтером. На улице холодно и темно. Лишь фонари у складов безразлично смотрят себе под ноги. Среди листового и прочего железа, кабельных катушек вздыбился старый костел с обвалившимися башнями, мрачно-безнадежный, набитый вместо божьих ликов станками и ремонтным оборудованием. В самой дальней комнате, на большом доминошном столе спит пьяный бородатый рабочий в спецухе. Борода густо покрыта потоками соплей. Сижу за письменным столом, покрытым коричневым пластиком. Страдая от безделья, либо от глубокого нежелания писать главы диссертации, я его весь исцарапал. На столе лежит дипломат, стоит зеленый чайник без крышки и пустой стакан с отработанной заваркой. Позади — динамик. С улицы слышится рычание машин и редкий говор прохожих. Со всеми своими потрохами я не нужен никому. Рядом (напротив – дои Высоцкого) Моя милая полненькая жена Лариска без ума, остроумия и самобытности. Добавь к ее абсолютно неразвитому мозгу такой же и получится счастье. Надо согнать жирок и подкачаться.
27.02.86. Диссер сдали в ВАК. Пру как бульдозер. Как там Надежда? Впрочем, она никогда не радовалась вместе со мной. Как должное. У Вальки нет рядом отца. Жалко ее. Жучка с ручкой, дура в тряпочке. Набитое брюхо пучится. Хочется работать по Зеравшано-Гиссару. Столько мыслей, желания.
02.03.86. Читаю дневники Толстого. Их надо преподавать в школе. Вальке бы почитать. Мысли о тщетности мышления, о банальности поисков истины. Миллионы живут без этой мути, пьют и еbутся, другие живут по моде — все скопом ныряют в признанные увлечения (слайды, карате и пр.), третьи вникают — и несчастливы. Надо жить каждую минуту.
08.03.86. Сижу в костеле.
21.03.86. Второй день в Вимсе. Я научный сотрудник. Повесил на стенку картинку: молоденькая японка, с промежности стекает тоненькая струйка вод. Наутро пришел – нет ее. Аккуратно свккрнутая лежит в ящике моего стола. Валентина Николаевича Никулина чрезвычайно раздражается, когда я оставляю ящики стола открытыми. Коллектив еще тот, называется Приморская группа Отдела олова ВИМСа. Сюда я устроился с единственной целью — побывать в Приморье. Начальник группы Николай Павлович Митрофанов, пламенный коммунист. Две лаборантки страшная Курганова и очень красивая Бугримова. На последнюю я раскатал огромную губу. Напрасно – она увольняется
 25.04.86. Завтра должен уехать в Душанбе побыть с Валентином. Еду на отгулы за сдачу крови. За неделю сдал 760г. Расходы — 400р. Какими будут моральные издержки? Истерический невроз. Надежда вульгарна, бабушка стареет, Валька болеет и никому не нужен, сам по себе.
Лариса похудела и весьма похорошела, я выкинул платья, которые ее портили. Стала говорить, что все стали обращать на нее внимание. Стала задерживаться. Насчет ссор — начисто лишена чувства юмора — была значительная ссора, когда я назвал ее в шутку старухой.  Никак не могу привыкнуть к ее запаху. Были в кафе «Столещники». Метрдотель шепнул мне на ухо: — Какая красавица у вас жена! Не потеряйте ее!
Съездил в Душанбе. Ларисе сказал, что надо резвятся после диссертации, и еду на несколько дней в Прибалтику. Ездил зря. С сыном ничего не выходит. Один парень из микрорайона все ходил, да ходил к Надежде жить, а жениться отказался и отвял. За это Валька  с друзьями вымазал его дверь дерьмом.  От Надежды  все меньше остается моей Надежды – конторская служащая. Работает  где-то. Просила прийти меня в обед – показать своего прикипевшего бывшего подружкам. Глеб Корниенко  после смерти тещи сошелся с женой. Живут очень бедно. Нет денег, чтобы вставить зубы. Много кошек. Глеб – после туберкулеза  у него исчезло одно легкое — чем-то напоил – умирал два дня. Думаю, кисты в печени от его снадобья.
По приезде развелся с Ларисой. Дело было так. На улице случайно столкнулся с цветком моей души – Тамарой. Договорились о встрече. Ларисе сказал, что сестра Света просила у нее переночевать (уже не помню, по какой причине). Пришел на свидание ждал час – Тамара не пришла. Пошел домой (к Ларисе). А той нет, одна мать. Лариса явилась в первом часу ночи. Я устроил скандал: Где моталась?!!! На следующий же день Лариса подала в суд на признание брака недействительным. Так я вновь стал холостым
10.08.86. Приморье. Рощино. Уезжаем на Тигриное. Самолетом до Читы, из Атамановки на платформе с машинами до Спасска-Дальнего. До Кавалерова — своим ходом. Работаем мало. Кругом непролазная тайга с клещами, медведями и, говорят, с тиграми. Несколько раз были на море, чаще в непогоду. Лишь по дороге в Рощино, когда ночевали в бухте Китовое ребро, была прекрасная погода, и, что интересно, только вокруг нашей бухты. Одинок. Пишу Надежде письмо за письмом. Наверное, опять с Женькой. Интересно, давно не любим друг друга, тяготимся, а лишь только у кого-нибудь что завяжется — дикая ревность. Боязнь одиночества. Пусть в дураках, но вместе.
Берега Японского моря чудовищно красивы — обрывистые, поросшие густым лесом. Сегодня на берегу Имана загорали и купались. Хоть и облачно, все очень и очень по курортному.
16.09.86. Сижу в палатке. Время зажигать свечу. В сарае по азимуту 10 похрюкивает сытая свинья, по азимуту 18, в 2-3 шагах — постукивает время от времени дверь сортира на одно очко. По азимуту 135 шумят петлями соседи, по азимуту 245 — разговаривают Ленька и Протогенов. Входит соседка (та, что по азимуту 135), спрашивает, нет ли у меня Толика. Кто он такой я не знаю. Узнав, что я в палатке живу один, обещала испугать ночью. При ее внешности это удастся на славу. Зажег свою свечу, отлитую из огарков в баночке из-под дихлофоса, которым безуспешно травят мух генералы-фельдмаршалы Митрофанов, глава Приморской группы ВИМСа, Протогенов, партайгенноссе, Никулин, ставший третьим. Фитиль — тесемка, вырванная у спальника. Светильник стоит на столе — 2 чурбана, две доски, — покрытом драной клеенкой. Там же две газеты, обломки подсолнухов, груша, спички, бритвенный прибор, осколок зеркала, лист чистой бумаги и коробка от аптечки, фотоаппарат и пара брошенных свечей. Справа от входа — большой дощатый ящик, на нем сохнут носки и белье, ждущее стирки. В ящике — обувь. За ящиком раскладушка, на ней кошма и мой грязный спальник без тесемки. На нем сижу я. Вошел Валентин, шофер Ставрова, начальника одной из партий ВИМСа. Предложил завтра играть в шахматы, а послезавтра — идти за грибами. И ушел чистить лимонник. У торцовой стенки палатки стоит раскладной стол со сломанными, а потому и приколоченными к доскам пола ногами. Под столом раскладной стул и баночка с лимонником, засыпанным сахаром. Сок лимонника все убегает и убегает, замазал клеенку и пол. На веревке, натянутой меж кольями в целях поддержки потолка висят 8 вяленых красноперок, у входа вешалка с моим барахлом.
27.09.86. Членов партии можно представить членами политических партий. Я либерал (склонен к бичевству), Протогенов — лейборист (борется за мою поголовную занятость), Митрофанов — консерватор (борется как лев с новомодными геологическими течениями), Никулин — демократ, отдающий свой голос консерваторам. 3-го октября уезжаем в Чугуевку отправлять контейнер, затем — в Спасск-Дальний, грузиться на платформу. Совсем не хочется уезжать, уходить их своей палатки, притерся.

20.12.86. Меньше с годами стало стихов и больше прозы. Хочется написать о Кумархе – рассказ "Вахта". Скоро стану немощным стариком и стану жалеть, будучи что молодым и  здоровым был стар и в людей не верил. Да, я умру на мешке золота и некому будет подать мне воды

28.12.86. Чтобы что-нибудь сделать, надо сначала остановиться. 3-го, наконец, утвердили диссертацию — сбылась мечта идиота. Теперь — докторская… В моей котлете мало мяса, и в докторской будет мало.  Но дело пошло. Я еду к станции, указанной на белой табличке, прикрепленной к вагону

23.02.87. Поезд Рига-Москва. Еду в Цесис. Разрушенные замки, костелы, узкие улочки. Пещера с родником в национальном парке. Напьешься — на всю жизнь сохранишь верность женщине. Мужчины в панике бросаются вон. Костел в Цесисе. Орган. Мы расселись, внемлем. Молодой человек, покачиваясь от ликера "Мокко", пива поднимается к органу и устраивает свару с беременной органисткой. Хочется в Душанбе, к сыну, увидеть Надежду, бабушку. Вычеркнул Надежду из жизни, но увидеть хочется. Всю жизнь убегаю от себя и других и прибегаю к себе. А себя — нет. Работа — это единственное, что может увлечь меня.

05-09.03.87. Одесса-мама.

22.06.87. Был в отпуске в Душанбе (25.04-2.06). 25-го — в Читу. Далее на платформе в Спасск. Надежда совсем чужая. Ездить за тысячи км, чтобы переспать с женщиной. Дорогая женщина. Женится на неком Томашевском. Все таки  нашла себе хохла!

 
26.06.87. Атамановка. База ВИМСа в Читинской области. Поле. Бортую шины  партийного уазика. Прилетели 25-го. В самолете мучался — выключил ли утюг, не спалил ли мамин дом… Читаю "Остров ясновидцев". Если бы кто мог читать мысли, то он ничего бы не понял — обрывки — перескоки, стаи — как в этом разобраться? Для бедняги бы пришлось специально думать, чтобы понял. Может быть — восприятие общего, как мы воспринимаем природу, красивую женщину? Можно ли "перемысливаться". Писать нет сил — очень кушать хочется. Начальник партии Протогенов присоединился к соседнему отряду и там насыщается без нас. Сегодня специально тянул до закрытия магазина.
 
27.06.87. Она и он играют в игры — то она играет роль несносной, противной женщины, то он — подлого и жестокого человека. Протогенова называют Карфагеновым. Был в бане. Парился 6 раз. Перестройка, на экранах фильмы с полки. Не могу ложиться спать по читинскому времени. Вчера лег в 2, встал в 13. Судя по дневнику, я уделяю себе слишком много времени. Сам себе надоел. 

29.06.87. 6214 км от Москвы. Лег в 4, встали в 8. Долго собирались, хотя все было собрано. На ночь глядя, постирался, и белье, конечно, не высохло. Погрузились на платформу в 12. Крутился, как белка. Остальные — в белых перчатках, обозвал их тихо "Джентльмены ё..." — стоят руки в брюки, два начальника партий и шофер Саша, из тех шоферов-аристократов, которые только крутят баранку, а все остальное пох. Платформа вся дырявая, как деревенский забор после драки. Устроились, съели тушенку, по два яйца. Потом Саша сварил картошку и смешал ее с рисовой кашей. Поставили квас на зеленом горошке. Купался в Ингоде. Днем 22-25 градусов, ночью до 0. Очень много паутов. Болит голова — перекурил и перегрелся.

30.06.87. Станция ШИЛКА, 6444км от Москвы. Говорил с железнодорожная рабочей. Сказала: — Мужик без водки — как робот почти, отрезать ему я..., будет совсем робот.

 Летит тополиный пух. Как можно жить в такой дыре? Надо быть чрезвычайно самодостаточным человеком, иметь любящую и любимую женщину, кучу детишек. Иначе сопьешься. Та женщина сказала: — Без водки стало совсем трудно жить.
23-00. ЗИЛОВО, 6674.
01.07.87. ЗИЛОВО. Встретили наших, протогеновских двух шоферов с ГАЗ-66.  Один из них, Курин, заметил нас. Ночью и утром стояли в МОГОЧЕ. 14-00. Пошли серпантинами на перевал 7721.
19-30. УРУШАН.
02.07.87. 13-20 ШИМАНОВСК. Мост через Зею. Свободный, Белогорск (разборка состава), Бурея, Завитая, Архара, Облучье (Биробиджан), Волочаевка.
 04.07.87. Выход из тоннеля в Хабаровск. Сзади подцепляют еще один электровоз, он толкает на высокий правый берег. Бикин, Ружино. Спасск-Дальний. Снялись с платформы в 24-00.
 5.07.87. Как только легли спать, пришел милиционер с двумя понятыми и обыскал машину — кто-то обчистил контейнер. Лежим, ждем платформу с Газ-66. Были по очереди в бане. Саша все уговаривает не ждать, но ехать. Побаивается — ночью ходят какие-то люди, присматриваются. Во сне не страшно помереть. Сижу в кузове Газа. На метр от пола кузов устилают спальные мешки, баулы, палатки, рюкзаки, канистры, фляги, 2 баллона с газом. Слушаю какую-то оперетту. Полулежу в ватнике на голое тело, опершись на палатки, сложенные у передней стенки. Ноги в чехле спального мешка. Время от времени душусь реппелентом — комаров в кузове туча. Они испуганно летают вокруг, не решаясь прирусланиться и отведать моей алой крови. За задним бортом боком стоит уазик, накрытый брезентом. На его крыше комом лежит кошма. На держателе вместо зеркала висит мое полотенце, на капоте — грязные майка и носки. Все это освещает Лампочка на кровле кузова Газа. Плафон для пущей яркости откручен. Комары подлетают все ближе и ближе, их становится все больше и больше. Прощайте, товарищи!

12.07.87. 6 июля Саша разбудил в 6. Все, говорит, поехали. В 4 дня были в Кавалерове. Протогенов не огорчился. 7-го Приехал студент Юра, Никулин с поварихой. 9-го — Митрофанов и шофера. Организация лагеря. Завтра начнем работу в фондах.
17.07.87. Я тороплюсь. Люди делают круг, а я — три вокруг одного места.
08.08.87. Скучно. Ветер ломает сучья, ветер сметает пыль. Это несчастный случай. Полный штиль.
05.09.87. М-ние Стланиковое. Лежу на раскладушке в салоне ГАЗа.
16.12.87. Одни увлекаются книгами, другие — женщинами. Я предпочитаю золотую середину.
Была там  лаборантка Зина из какой-то вимсовской партии, мы с ней изображали любовь, сидели рядышком в салоне на чем-то мягком смачно целовались. Старшие товарищи – Митрофанов и компания — молчали, отворачивались. Весь интерес был в том, что ни я, ни она не рассматривали эти поцелуйики, как нечто способное дожить хотя бы до вечера
25.12.87. Оля Курганова говорит, что у Митрофанова сильно развито женское начало. Я добавил — женское начало, мужской конец. Когда стою в очереди, и кто-то хочет ее пересечь, то все проходят передо мной.
 03.01.87. Надеюсь на этот год. Перед Новым годом позвонил Надеж де. Трубку поднял мужчина. Сказал, что Валька ушел к друзьям. Поехал к Таньке с гаденьким настроением. Но Танька подарила кое-что новенькое – свой зад. Выпил 2 бутылки "Токая". Сегодня ходил на вечер. Были недурные девочки, но робел. Страшный комплекс владеет мной — робость. Не могу подойти к понравившейся девушке. 01.03.88. Четырнадцать лет назад я первый раз женился. Стал чрезвычайно обидчивым. Подняли зарплату на 25р. Я рассчитывал на 50. Мать не пустила на диван — там лежал Тимофей. Гнев и гордыня — смертные грехи.
30.03.88. Хирурги говорят — и без ножа видно.
29.08.88. Последние дни лета, которого я так страстно ждал.
13.05 — 20.06 — отпуск в Душанбе. Лето, речка, черешня, друзья, Надя, Валька, экзамены, сын начал пить и курить.
 20.06 — 04.06 — с Валькой в Москве.
 04.06 — 01.08 — Вожатый в п/л Вимса "Геолог"  специально устроился, чтобы побыть с ним. Лето, речка, дождь, пионеры, красивая дородная Пронская.
 01.08 — 04.08 — проводы Вальки в Душанбе.
 05.08 — 09 — третий полевой сезон в Приморье — лето, море, Большая Уссурка, Оля Ставрова, доклад, дождь, сырость, солнце, загар, штормовые волны, сети, рыба, пиленгас, красноперка, вишня. Много ездили на море. Владивосток, горбатые улицы, сопки, море, звезды, купанье. 28 — в Москву. За год 3-4 записи. Вся жизни в сотне торопливых записок. Сижу в палатке. Каркас, электрическое освещение, 2 раскладушки, стол — маленькая чертежная доска. На столе статья — "Очаговые структуры Тигриного рудного узла", чертежи, спички, пачка «Беломора». Стучит дождь. Олимпийка и ноги в шлепанцах — мокрые. В волосах — песок, а то и гравий, оставшиеся после вчерашнего купанья в штормовом прибое ( восторг и страх, горы, вода, пена, удар о песок). Напротив сидит студент Павел Князьков из УДН, читает «Юность». Слева шахматная доска. Сейчас позовут ужинать. Петровна изготовляет рыбные котлеты (красноперка, сало — до жарки весьма неприглядный серый вид). Несла в противне, как булыжники. За палаткой высоченные подсолнухи. Только что Ефимыч (хозяин) ободрал с них листья — чтобы, значит, семечки крупнее  были. Пришла Оля курить и болтать. Ужин — уха, котлеты с картошкой, соус острый, остатки утреннего молока, чай. Потом чистили шиповник на варенье — приплюснутый, в диаметре до  3см. Сначала чистили при вечернем свете, затем я вынес свои фирменные свечи, которые я лью из олиных бесчисленных огарков. Одна отлита в кружке, другая — способом скользящей опалубки ( жестянка из-под тушенки), третья, таким же способом в жестянке дихлофоса. Светят хорошо, но коптят. Раньше Протогенов просил натирать обычные свечи мылом. Беломор кончился. Оля в этом году стрелять не дает. Студент тоже не покупает. Все условия, чтобы в миллионный раз бросить курить. Единственная мечта сейчас оклад в 300 руб. Надо написать статьи. Несколько статей
02.09.88. Рощино. «Памир» ушел в отрыв — от второго места на 8 очков. Сижу выпивши — наши проспорили друг-другу 15л пива. Через час иду в баню. Вчера вечером гостил Егорыч — угощал водкой, а в начале сезона я нго чуть не побил. Весь описался (он). Выдергиваю из бороды седые волосы. Лет тридцать назад была у нас с Эдгаром повинность — выщипывать их у бабушки из головы. Ей было тогда 44. Волосы укладывались на темную ткань и считались. Приснился сон. Где-то не на Земле комната — светло-серые стены, полки. Со мною женщина. Нас что-то тревожит. Вдруг стены комнаты начинают светиться, вернее, пропускать завораживающий свет. То на одной стене, то на другой, то на потолке высвечиваются какие-то знаки и тут же пропадают. Мы смотрим на свечение и друг на друга. Я вижу ее — это она, она, но это только знание, не черты лица или фигуры. Мы начинаем чувствовать голоса, обращенные к нам. Они несут смысл — мы есть среди нас. Наше состояние испытывает какие-то перемены или перемещения, заканчивающиеся в нас самих. Что-то не происходит, перемещения в комнате, вызывают ощущение перемещения в огромном пространстве.
11.09.88. Кавалерово. За 1,5мес не получил ни одного письма. В бане сегодня возник вопрос — а что, если все женщины станут красивыми? Не исчезнет ли красота? Пришел почему-то в голову ангел Дымков. Я — нервный, острая, временами, неприязнь к Митрофанову (не антилидер ли я?). Зашел к Протогенову, хотел сесть на раскладушку — он не позволил — он ярый борец против сидения на раскладушках (ломаются). Сказал ему, что он боец кипяченой и враг воды сырой. После поездки на море (бухта Зеркальная) назвал Митрофанова Тираном Африканским — собрал всех в 5 вечера на совещание, хотя только что установилась солнечная погода, еще час можно было понежиться в море. Маска, ласты и все остальные прелести подводного плавания. Вылез, стал тушить костер, забыл тушившихся на солнце морских звезд и срочно в машину, на это дурацкое совещание. Перед тем на полднике, один из присоседившихся к поездке новосибирцев, достал вторую бутылку спирта. Митрофанов: — Нет, нет, мы не будем.
Митрофанов — настырный, неглубокий, самоуверенный. Придумает что-то и потом в это верит. Читаю Маканина. Жизнь — река и не надо что-то менять и нервничать. Река течет неудержимо. Жизнь каждого река. Реки могут поглощать друг друга, но не пересекаться. Хотя, как сказать. Однажды, когда я, поссорившись с Надеждой, пришел к Сережке с Любой (они тогда жили в 33 м/р), была выпивка, кажется бабы-Ксени самогон, было много желчи с моей стороны. Выступал я против мещанского счастья, успокоенности, добычи денег и пр. Сережка потом сказал — трудно тебе будет, Белый, с твоей философией, но ты нужен, чтобы нас, мещан, будоражить. Выяснил в предисловии, что Маканин тоже считает, что жизнь человеческая течение реки неизбывное. В "Утрате" один чудак роет тоннель под Уралом.
18.09.88 Сторожу машину на берегу Амурского залива. Уехали во Владик в четверг, ночевали в Шамаре (Уссурийский залив), на очень грязном пляже. Митрофанов с Никулиным переехали в гостиницу, грязную и загаженную, Мы с Егорычем стоим на берегу в центре города, во дворах рядом с автодромом. В море куча звезд и ежей. Облачно, но тепло. Вчера с 14 до 21 гулял по городу. Сопки, крутые улицы, современные дома соседствуют с избами и старыми домами. Вид с сопок на бухту "Золотой рог"- изумительный. Все забито судами. Женщины обольстительные, стройные (не крутые ли улицы их тренируют?), элегантные, сплошь на шпильках. Сегодня опять пойду слоняться, хочу посидеть в баре. Купаюсь много, ловлю звезд и высушиваю их на сковородке, чтоб довести до Москвы. Ветер, моросит дождь.
18.09.88. Сижу на защите митрофановского отчета на НС ПГО «Приморгеология». В конце Митрофанова забили, а он и слова не вставил, пришлось мне все забалтывать.
 26.09.88. Собираю вещи в контейнер. Более-менее все нормально, Психую. Возможно, от непоимения женщин. Купил рыбных консервов, выпил литр пива. Была стычка с Митрофановым. Он вынес на повестку дня вопрос: — Давайте, братцы, если кто к обеду опоздает — нет для него обеда. Я сказал что-то о казарме и ушел от волнения в палатку. Все он старается прибить гвоздями.
16.10.88. Контейнер сейчас где-то под Свердловском. В нем высушенные морские звезды, в баночке с песком едут морские ежики. Лежу на диванчике. Хочу встретить тебя, милую мою, мою гордость. Я уж вывернусь наизнанку.
09.11.88 Памир в высшей лиге. Я — в группе Митрофанова. 5-го на работу не пошел, отписался, валялся дома. 6-го проводил маму в Душанбе, конечно, не без ссор по поводу кошки ( ее надо кормить манной кашей, фаршем и 2 раза в день делать уколы, варить рыбу, поливать цветы и кормить отца). 7-го был на вечере в АЗЛК. Девочки были молодежные, с умопомрачительными ногами. 8-го отправил матери посылку с летними вещами, потом пошел на танцы в клуб автомобилистов. С собой было. Перед тем посетил Елоховский собор. Запомнилась молодая, неистово молящаяся и при этом не забывающая смотреть на часы, хорошо одетая девушка. 9-го убрал детсад (подрабатываю дворником). Давно заметил, что мне нравится женская обувь на высоких каблуках. Что это значит по Фрейду понятно.
11.10.88. Тимофей ни черта не болеет. Все обмочил, даже соломенную чашу на журнальном столике. На Ордынке у нашего отдела сломали два дома — вскрыли старые могилы. Сижу на работе. Статью не пишу — все машинки заняты. Корректирую отчет Митрофанова. Стол мой в углу довольно большой комнаты. Сижу лицом к стене. Слева, торцом к стене, стоит большой лабораторный стол, на нем светостол, чайные принадлежности. Ближе к стене кипа экземпляров моих статей. На моем столе — лист оргстекла, на нем — чертежная доска, на ней — карты, кальки. На стене — карта Кавалеровского рудного района и портрет Сократа из "Собеседника", вырезка — "Будь реалистом, добивайся невозможного". Под столом слева — ящик из-под микроскопа с микроскопом и моими ликероводочными изделиями. В столе — папки с чертежами и статьями. В одной из папок черный конверт со сберегательной книжкой и облигациями, две мои кавалеровские фотографии — я среди подсолнухов. Слева печатает Ольга, сзади — голоса Никулина и Митрофанова, у них сегодня хорошее настроение. Протогенов молчит. Молчит и новая сотрудница-масонка Гроссвальд. В левом от меня углу комнаты вешалка и дверь вон, в которую всегда стремится моя душа.
09.12.88. Надежда просила встретить ее в Домодедово — едет в Одессу по турпутевке. Прождал 1,5 часа. Встретил. Кузнечик остался кузнечиком. Отдал ей бананы и апельсины. Все это для того, чтобы сказать подругам — бывший муж прилетел на крыльях, чтоб повидать… Просила приехать и на обратный рейс. Сказала заговорщицки — поговорим. Я был озадачен.
 10.12.88. Не надо быть ювелиром, чтобы отличить бриллиант от стакана. Господь дает штаны тем, у кого нет задницы. Ты сядешь вплотную, придвинешься и просто посмотришь в лицо — я, кажется, вас уже видела, о, боже, как было смешно!
 24.11.88 ходили смотреть с Пашкой слайды к Ольге Горячкиной. Курганова не пошла. Была еще племянница Лариошкина (начальника Тигриного). Сидели на кухне, было все мило, я был в ударе. Ели салат из кальмара пиццу и торт с надписью "Приморье-88". Маленькая уютная квартира. Ставров в молодости болел белокравием, аквалангист. Пашка организовал кооператив дворников. Ольга мне понравилась в полутьме, грустная, с томлением. Кого-то видит во мне.  Я ей нравлюсь, без сомнения. Но в поля она ездит с отцом, доктором наук Ставровым, и тот следит за дочерью. Стоит ей заявиться в мой кубрик или палатку он тут как тут, в окно даже подглядывал.
Ольга развелась с мужем Горячкиным. Мне иногда кажется, что у нее с отцом непростые отношения, то есть более чем близкие. Много лет позже я видел Ольгу в одном кабинете со Ставровым, некоторое время переписывался с ней  по эл.почте. Что-то с ней случилось – стала религиозной, и не просто религиозной, а фанатичкой. 100% замаливает связь с отцом. Как все гадко в Мире! То, что я целовался взасос с Зиной в салоне нашего Газа – это детские поцелуйчики, по сравнению с тем, что люди делают друг с другом

15.01.89. Валька уехал 13-го. Думаю о подарках, сделанных мне в жизни. Игорь Кормушин подарил мне Окуджаву, Джеймса Джонса и музыку Мориа и Ласта, Леша Кутузов – посоветовал собирать личный  архив, отец – ввел в науку, а в детстве сказал, что каждый культурный человек должен вести дневники.  Весь я состою из этих подарков. Состою и потому пытаюсь делать подарки другим людям. Но весьма немногие берут их и пользуются. То есть надо быть способным, нет, готовым, принять что-то, ранее тебе неизвестное, принять то, что умножает.  А в жизни все замыкается на любви, которая не преумножает красоту, а пытается приукрасить ее источник, то есть человека. Люди любят красивых, богатых, удачливых, а как жить остальным? В мире столько некрасивых девушек и парней – море! — и немногие из них способны восполнить некрасоту умением или приобретенными вещами. И потому так много горя и несправедливости в мире. Вот кто я? Я ангел тьмы. Тьмы, которую образует знание. Я выбираю людей, тех, кого могу выбрать, нет, взять, и калечу их. А другие выбирают меня, чтобы искалечить еще больше. Но можно ли больше? Посмотрим! В этом дневнике еще полно страниц.
16.01.89. Жизнь- это шутка, серьезная шутка. Вчера вечером, убирая снег в детском саду, повредил мизинец. Пью вино. Вчера на работе был хорошо одет и красив. Уже дома заметил на вороте рубахи два огромных серых пятна — убирая утром снег при полном параде заляпался, и никто не поставил на вид. Перечитывая дневники, заметил, что глупею. Ставлю Окуджаву в исполнении Бичевской.
21.01.89.
  — Девушка, у вас не найдется двушки?
— Вот, возьмите.
— Спасибо, но куда же вы? ведь я вам хотел позвонить...
— Так я же — вот она, не дома?!
— Ну да. И потому я отдам эту  двушку вам, а вы...
— Что я?
— А вы зазвените. Если длинными звонками, значит, вы свободны, короткими — заняты!

Уютно свернувшись, палатка сладко спала в мешке. Она была зеленой и потому очень удивилась, когда ее взяли в горы. Там, под знойным солнцем и долгими дождями она рано поседела.
09.03.89. Читая Замятина и Хаксли. " Жизнь сон бредовой кретина — ярости и шума хоть отбавляй, а смысла не ищи" — Шекспир. Приезжал на переподготовку во МГРИ Кормушин. Дважды выпили с ним, водил его в "Столешники". В конце, напившись и поссорившись с официанткой, кричал: — Я кандидат, я кандидат!

НЕ мое все вокруг, а куда уйти? Предлагают в Аэрогеологию. Стихи Савинкова: Дай мне немного нежности: мое сердце закрыто… Дай мне немного радости: мое сердце забыто… Дай мне немного кротости: мое сердце, как камень,,, Дай мне немного жалости: я весь изранен… Дай мне немного мудрости: моя душа опустела… Дай мне немного твердости: моя душа отлетела...
Или:
 Благослови мою смерть… Сегодня он ко мне пришел, пришел нежданный, я не заметил — он вошел, как гость незванный… Я слышал звук его шагов, не верил звуку… Я поднял голову, взглянул, он, темный, молча протянул мне руку… И я узнал его тотчас по блеску глаз. Его узнал я по глазам, по ненавистным мне глазам: то был я сам...

28 апреля еду в Душанбе. Первого отец устроил драку, поставил мне синяк. Набежала куча соседей. Когда и куда я уйду? Некуда! Куда я приведу женщину? Никуда! У меня нет жилплощади, я – полчеловека. Четверть!
А сейчас у меня все есть, я объездил весь мир, у меня моя квартирка. И я даже не осьмушка.
02.06.89. Удрал в Душанбе, хотя 5-го мая должна была быть на работе. Жил у бабушки. Здесь война. Надя  стала Томашевской и уехала к себе на родину в село Мамонтово, Алтайского края. Родила девочку, как и Вальку, кесаревым сечением. Назвала Ксенией, как любимую кошку.
Целые куски из жизни вырваны неписанием в дневник. Ничего о них не помню. С июня по октябрь был точно в Приморье
09.10.90, 1-20 ночи. В комнате полумрак, светит телевизор, торшер в красной юбке, на экране — певица в красной кофте.
 08.08.91. Дневник этот еще пустой, был мною оставлен на столе моего жилища в Кавалерово. Выломав дверь по приезду в 1990г., я обнаружил его на столе, залитым чернилами — злоумышленники (злокозненный сын соседа), выдавив стекло в узком оконце, пытались при помощи проволоки проверить, что лежит в моем ягтане, при этом зацепили скатерть и пролили чернила. Скучаю по Марине. Над вымыслом слезами обольюсь. Не помню ее лица. Серо-голубые, чуть широко расставленные глаза, маленькая родинка на нижней губе, видна лишь тогда, когда она смеется. Светлые крашенные волосы. Плечи с веснушками и горячее податливое тело, высокая, точеная грудь. Про мужа говорила, что он никогда не понимал, что ее надо беречь. Женщина, в благодарность за любовь, готовая подарить себя. Это легко, ведь  поле, чистый воздух, кругом пасторали — сплошная поэзия. Горячкина говорит, что слышала, как Марина с Надеждой по приезде обмолвились, что не плохо бы найти покровителя.  Бабы любят сплетничать…

Вот, написал о Марине:
Наступающий день становился сказочным… Непрерывное желание напряженности, нервное ожидание конца череды непричастности, поиски лица, жажда соития с сущим вдруг разлучаются на миг с гнетом тщетности и вырываются на природу предметов, одушевляя каждый подсолнух и всякий взгляд, доселе казавшиеся навсегда независимыми и потому отчужденными от хода времени, голубизны воздуха и ее глаз… Время не выдерживало текущей напряженности и колебалось — мгновенные картинки прошлого сменялись абрисами неотвратимого. Прошлое тянуло и выталкивало, неотвратимое пустело на будущей меже, молча и беспристрастно. Вдруг толкнуло, бросился на колени перед ней, сидящей в ожидании следующей минуты, поцеловал там, где кончались коротенькие шорты и смыкались ноги. Рожденная прикосновением губ секунда не ушла в прошлое, растворившись надолго в трепете бедер, передавшемся немедля в оживление тела и движение рук, мягко легших на его склонившуюся навек голову. Скрип двери, придвинув резко окружающее естество, раздавил смятенную откровенность. Клочья ее повисли в воздухе, сделав его заметным для дыхания. Прошлое опустело, время, утратив размерность, забыло свое предназначение, улеглось вокруг, неспешно переваривая нежданную добычу...

19.08.91. Переворот. Жду письма. Надежде, не помню фамилии (была поварихой в 1984 г.), говорил в ответ на ее признания в любви — чушь, это свежий воздух.

21.08.91. Валька завтра идет за билетом.
У нас три рабочих: Валька (самый ленивый, вечно спит в бане), Бугор – студент и Илья. У Ильи папа русский мама-еврейка, и потому он уезжает в Израиль. Хороший парень, большой и сильный. Постоянно говорит мне: — Равнодушнее, Руслан, равнодушнее живи.
Иногда сажает меня на плечи  и катает.
Надо придумать молитву и повторять ее чтобы укрепиться в жизни.
 Вот-вот забрезжит день, он будет прожит и родит завтрашний. Сегодня, быть может, ты не найдешь радости и смысла и будет этот день днем скорби… Не лишай его жизни. Пути нет и нет его конца. Есть непорочный день и ты — его частичка. Восхитись его началом и концом, пусть вожделение будет твоим попутчиком, ибо оно и создает богов, озаряя день сиянием знакомых и неведомых чувств, и развенчивает их, освобождая мир от кумиров. Идущие в послезавтра незрячи, они страшатся смерти и судорожно высекают живыми руками свои имена на холодных могильных плитах. Не бойся боли души и тела. Боль твоя — искренняя, неподкупная свидетельница твоего бытия. Ты запомни ее мясом, суставами, мозгами, и прошлое станет рельефным, а будущее притягательным. Не сторонись чуждых — зная жизнь, тебе неведомую, они помогут уйти к свету. Зависть и злоба сминают день и отравляют ночь, гнев и гордыня — пыль и сор — они закрывают солнце. Не спеши, послезавтра — смерть. Улыбнись правдолюбцу и помири его со лжецом: братьям-близнецам не жить друг без друга. Оставь убогих, иди к щедрым. Обида глупа как обидчик. Уйди от них. Улыбнись скупому — он боится умереть бедным и меняет этот день на фальшивые монеты. Улыбнись алчущему — он стремится к тому, что остается за плечами. Улыбнись подлому — он меняет свет дня на темень души. Улыбнись им и себе в них и отведи глаза на мир. Послезавтра смерть, а завтра — преддверие. Живи сегодня и здесь — и жизнь станет бесконечной...
Чтобы жить, надо умереть, чтобы иметь, надо потерять. Надо пройти весь путь зная, что он — в никуда и, следовательно, бесконечен; с рождения и до исхода в тебе не появится ничего нового — ведь с рождения ты безграничен, а к безграничному нечего прибавить. Не заключай свою бесконечность в телесной оболочке, гони ее по городам и дорогам, обними ею всех людей и женщин и ты поймешь, почему сметь старшая сестра, почему завтрашний день подождет, почему в мире нельзя ничего потерять и ничего приобрести. Отказывайся от всех привычек, кроме привычки жить. Смело пробуй — ты никогда не поглотишь того, что тебе не принадлежит… Ты слаб и немощен в своей оболочке, в своем стремлении ее укрепить, сохранить и украсить, окружить верными и сильными людьми, привычными женщинами. Ты слаб стремлением к покою и сытости. Ты раб своих обрыднувших желаний, ты раб сна и сновидений. Ты раб и знаешь это и ненавидишь тайно или явно себя и близких. Ты бежишь себя, но прибежать ни к чему и ни к кому не можешь, ибо видишь в них то, от чего бежишь. И ты прячешь голову в песок намеренной повседневности. Хоть дышишь ты там не глубоко, но песчинка за песчинкой секунда за секундой замещают твое живое мясо, твой еще сопротивляющийся иногда мозг, твои еще крепкие кости. И вот ты уже каменный идол и, может быть, лишь иногда твои не вполне остекленевшие глаза сочатся не умеющей вполне умереть тоской о несбывшемся… С собой ничего не сделать. Можно умертвить плоть, можно лицемерно успокоить верой душу, можно ее отдать, но это будешь уже не ты… Слабый боится быть собой. С рождения и до смерти он ищет способов ухода от себя, способов убийства и забвения своего времени и своей жизни. Оставшись наедине с собой, он ищет простых занятий, способных отвлечь его от факта своего существования. Он тяготится им и потому пытается наладить колею бездумного скольжения к пропасти смерти. Умный ищет способов возвыситься над собой — он творит, проникая в суть вещей, заставляя их, кружится в угодном ему танце, он создает все новые и новые игрушки для ума и тела. И он, однако, в конечном счете, счастлив лишь в творческом забвении, то есть лишь в те короткие часы, когда превращается в бесчувственную вычислительную машину, стремительно пожирающую время. Вытолкнутый из него, он целое мгновение наслаждается придуманной игрушкой,  затем же судорожно пытается примириться со своим опять вдруг воспрянувшим одиночеством, которое в принципе и есть "Я", не напичканное знаниями, не вымазанное в дерьме ненужного никому общения, не связанное ни с прошлым, ни с будущим и которое впервые и навсегда проникло в кровь в чреве матери и стало там неотъемлемым  членом существования. Быть может, с тех пор все порывы наши сутью принадлежат лишь двум основным желаниям, попеременно владеющими нами всеми своими составными частями: желанию всеобще и чаще ощущаемому — забыться и заснуть сном нарожденного младенца, и желанию, не всегда осознаваемому разлагающимся мозгом: натянуть до предела все свои чувства и нервы и сыграть на них гимн существованию...
Не надоедай хотя бы себе сам. Не принимай себя всерьез, ибо серьезность это ощущение значимости, а что могут значить природа и ты, ее частичка? Кто или что может все это оценить в целом и в частностях? И для чего? Оценки по природе своей сиюминутны, они нужны для того, чтобы идти между "было" и "будет", и с каждым шагом они неудержимо расходятся с действительностью, даже если оправлены в бетон тупости.
Счастье! Этот гимн мгновению наделен беспощадным аппетитом, способным сожрать все сущее. Он может быть извлечен из закоулков жизни и тяжелым, многодневным трудом, и неожиданной находкой. Он же зазвучит навсегда после несложных хирургических изменений известных закоулков мозга. Во многом смысл и действенность этого понятия зависят от потока слов исходящих с рождения от людей окружающих. Без него наши мысли о счастье мало бы отличались от мыслей енота, задним проходом зримо осознающего в норе приятную полноту желудка. Счастье, в конечном счете — это равновесие чувств и слов, шаткое равновесие, при  движении нередко нарушаемое. Разложение чувств в затхлом покое — счастье, — также приводит к нарушению рассматриваемого равновесия, хотя и не такому стремительному. Данное не относится к изначально счастливым.
Умри — требует жизнь, живи — ухмыляется смерть. Засни навек — зовет явь, проснись — требует сон. Беги — шепчет кров, замри — верещит путь. Когда-нибудь, в ветхом унынии нагромождений вокруг останков бытия и предметов, ставших ненужными, проснется вялая мысль и после неспешного шевеления для сочленения частей сомкнется в местами блистающий и замирающий и играющий и исчезающий рой не вполне понятный в своем бетонном вместилище. Заискрится понемногу и согреет истомившиеся по движению куда-нибудь члены… Поздно ночью, рассыпавшись во мрак, он  и не помянет о возрождении.
 Но вдруг из окружающего воздуха необходимо появится и воплотится твоими мыслями, тоскою, блужданием глаз, неистовым желанием, смутными порывами, гадостной сытостью и отчаянием то, что соединяет землю — хозяйку тела — и небо — владетеля души — воплотится она. Ты поймешь, что это ненадолго и навсегда и ты, и она, и вы друг в друге. Ты поймешь, что ночь пошла, и наступило утро, утро сегодняшнего дня. Лучи сотворенного солнца согреют кожу, сделают ее мягкой и чувствительной. Они же озарят прекрасное и затенят остальное. Глаза соединятся в сладостном узнавании. Соединение глаз родит жажду соприкосновения, утоляемую лишь упоением сердец, сомкнувшихся в едином кровообращении… Пусть солнце движется к закату, пусть слова все больше состоят из букв, пусть все ближе содвигается суть вещей. Пусть.

 22.08.91. Толпотворение — вид творчества. Цель — сделать всех людей вокруг себя одинаковыми. Митрофанов всенародно обвинил меня в обсывании туалета. Антоним толпотворению — столпотворение. Творение вокруг столпов.
26.08.91. Валька купил крабов и съел их со мной и Ольгой. Он ревновал, видимо, когда я кормил ими Марину.
30.08.91. Ездили на море. Ветер, солнце. Бреднем поймали проволоку. Федорович сказал — да, надо слесаря вызывать. Пришло письмо от Марины с Надей. Оно оказалось коллективным: на имя всей партии.
 Каждый выбирает себе философию по сегодняшнему дню. У меня — абсурд. Живу, стараюсь сегодняшним утром. В окно кубрика пыталось заглянуть солнце. Ничего не вышло. Союз разваливается. Вообще-то, границы не нужны. Прямо перед собой в окне вижу бельевую веревку с одиноко висящим полотенцем, за ней купы хрена и дальше — палатка Никулина под обильно плодоносящим сливовым деревом. В проеме двери виден дом с синими внизу и белыми вверху ставнями. Шиферная крыша. Под окнами — золотые шары. Окно Митрофанова завешено марлей. Он спорит с Никулиным. Зашел Валька, взял спички, ушел. После обеда я в той же позиции. День ушел. Кафка признавался в письме к Милоне, что не помнит ее лица. Фигуру, платье, промельк помнит. И я не помню лица Марины, наверное, смотрел не на него. В письме не было души. Она бывает только у несчастных. Скорее бы кончился дневник. И жизнь. Живу как Гоген в тундре. Гоген в тропиках, Христос в пустыне, а я здесь. Творчество. Абсурд должен быть привлекательным.

 Вечер этот пройдет,
Завтра он будет другим.
В пепле костер умрет,
В соснах растает дым...
 Пламя шепчет — прощай,
Вечер этот пройдет.
В кружках дымится чай,
 Завтра в них будет лед...
  Искры, искры в разлет –
 Что-то костер сердит.
 Вечер этот пройдет –
 Он, распаляясь, твердит.
  Ты опустила глаза,
 Но им рвануться в лет –
Лишь упадет роса,
 Вечер этот пройдет. 

Начал это в 1989. Аня с Лешей на Тарге сидели, взявшись за руки у костра. Кончил после того как, моя рука оказалась в руках у Марины. Абсурд вошел в меня и не вышел (абсурд – это я начтался «Мифом о Сизифе».

09.09.91. Валька улетел. Был добр и нежен ко мне. Лежу один. Топится буржуйка. Пью сливовую бражку. Вчера НП устроил скандал по поводу выброшенной мною морской капусты. Она пригорела, и я выбросил. Надо было получить письменное разрешение на перемещение пропавшей морской капусты в мусорную яму.
Надрал хмеля 3 горсти. Никулин хотел вместо покупки вина на день рождения по цене 15р/л, ставить брагу, а хмеля ему не хватило. Моя брага на полке под потолком, шипит на разошедшуюся печь -10л, сейчас будет меньше. Рядом варенье из шиповника. Одна банка шипит протяжно, другая — прерывисто. Ночью они наверняка сбросят крышки, и будет вонь. На ягтане сохнет пастила из сливы. Сами сливы сохнут в пыли под моей кроватью. Печка выговорилась, надо добавить дров, не для собственного согревания, а для согрева браги. Выпью, закурю папиросу "Огонек". Родинки, что я выжег увеличительным стеклом, не заживают. Валька мне помогал и сильно переживал — пахло паленым. А мне понравилось жечь себя тонким пучком солнечного света.
 
24.09.91. Последний день в Кавалерове. Собираю шмотки. Ящик с большой тыквой. Ящик с сахарницами, чайниками, масленками переложенными личными вещами и тремя книгами: Кафка, «Философия любви», Longmen. Ящик с гвоздями и камнями — родонит, руда с Дальнего, инструменты и пр. Ящик с маленькой красивой тыквой, сушеной сливой, учебник а/я, противорадикултный пояс, сборник зарубежной литературы. Ящик с банками лимонника. С собой везу 12 шт. красной рыбы, купленной в магазине, саженцы маньчжурской вишни, жимолости и лимонника. Чемодан, мой любимый драный маленький чемодан, остался пустым. Надо забить ящики и сходить на двор. Очень хочется.

13.10.91. Кончилась эра мелкого почерка. Началась эра Марины. Она скоро кончится, но мне хватит. Монтень — философствование это подготовка к смерти. Я почти готов. Почти — потому что жизнь прекрасна неисчерпаемостью. Но жадность до нее уходит. Марина благодарна мне за любовь и за то, что я ее ни перед кем не скрываю и все. Завтра жду одного — ее звонка. В прошлый четверг она взяла меня к себе. У меня был коньяк Самтрест, лосось в банке, фрукты, цветы, грязное белье. Ничего не получилось, ни днем, ни утром. Она была прекрасна, я сто лет не лежал в постели с запахом фиалки с любимой женщиной.

 22.10.91. С каждым днем мне не хватает ее все больше и больше. Сегодня надавили одиночество и чувство бренности. Почудилось — я у нее, входит муж со страшными глазами — боль, негодование, обида… Я, глядя в эти глаза: — Господи, как ты меня напугал… Мне досталось и тебе осталось.
 Шел от Марины (был у нее в кабинете) встретил Галю Румянцеву. Она мне нравится. Я мог бы любить их одновременно — такие разные. Вот странно! Мне нравится смотреть на Марину, спать с ней. Мне нравится, как она это делает. Это моя женщина. Но Галя — загадка, там далеко, за строгим взглядом, полным невысказанного страдания. Со мной не здоровается, видимо, Ася Михайловна, с которой я поделился как-то (нравится, сказал, очень хороша) ей что-то рассказала. Встречаюсь с Галей преимущественно на профкоме. Но достаточно о ней — я увлечен Мариной. Как хочется обнять ее...

27.10.91. Она у меня в голове, внутри, вокруг. Я не могу быть рассудительным, не могу достичь ее и обрести как обычную женщину. Я так люблю, что не способен на отчаяние и половой акт. Все есть, пока она смотрит в мои глаза и позволят прикасаться к своему телу… Мне 40, я потрепан, все знаю и все понимаю. Пытаюсь исчерпать этот мир. Или он исчерпывает себя во мне. Зачем я это пишу? Чтобы доказать себе, что я счастлив. Я так торопился себя исчерпать, что исчерпывал не там и не так. Жадность. Она во всем. Абсурд вошел в меня еще до Камю. Я читаю его трудно перевариваемые строки и все понимаю ( как на развалинах бабушкиной кибитки — все перевернуто бульдозером, все трудно угадываемое, но все так понятно). У человека абсурда нет "завтра"
31.10.91. Потихоньку ликвидируюсь в связи с уходом из Вимса. Таскаю домой шмотки.

01.11.91. Вчера был на дне рождения у сестры Светки. Всего было 3 ингуша, 2 армянина, 2 русских и 1 татарин. 1 татарин — это две наши со Светкой половины, 2 русских — другие наши половины плюс Марина. Ночь провел у Марины. Меньше стала нравиться. Сижу на работе. Настроение плохое. Надо звонить Марине, договариваться о встрече. Работа в ВИМСе надоела.

04.11.91. Во вторник должен идти к Тане за плотскими удовлетворениями. С Таней все просто. С Мариной – любовь, забивающая плетями плотские желания — не научился хотеть ее как женщину. Наверное, боюсь сделать ее обычной. Чепуха!

Недоделок я. Вечная тяга к чему-то. Пришла к нам в кабинет Горячкина, о чем-то говорят со Столяровым. "Работы, которые курирует Ольга Олеговна" – она еще девчонка, а курирует. Ко мне она пришла. Мне, дураку, ее бы охмурять, ведь даже у ее кошки есть квартира. В Ольге тоже что-то есть, а чего-то не хватает.  Или Лишнее – ее отец. Слишком они близки.
Я давно не работаю — нет желания и смысла. Честно говоря, я исчерпал себя в области науки которой занимаюсь. Многие исчерпали, из- года в год переписывают статьи, а мне надо что-то эдакое зафинтить! Какая была статья о Депутатском месторождении – блеск!  И другая, в Советской геологии – отличная статья хотя лишь в последний момент углядел в ней нарушение закона Архимеда.

Месяц этот после поля буду вспоминать с матом и удовольствием. Исчерпывая мир, я что-то исчерпал до конца. Я не исчерпал себя (ковшиком), а выскреб скребком, так, что дыры наружу.
Господи, сколько же у меня можно всего отнять – женщин, детей, сколько я сам могу у себя отнять! Сейчас в груди что-то горит, просит выпустить, натравить хоть на что-то. Невозможно кораблю без Америки. Почему мне нравится Марина?  Она серьезная, расчетливая, но эта серьезность и расчетливость, есть следствие договора с самой собой. А без этого договора она нежна, открыта, и все отдаст. Она играет со мной? Что, я ей интересен?
Вот вопрос! От молодых ногтей и до сюда я никогда не считал себя неким аристократом духа, ума, проницательности! Миллионы людей придумывают о себе и своих способностях миллионы легенд, они назначают себя артистами, и становятся ими хоть для себя. Я же себя не уважаю, я прекрасно осведомлен, что глуп, скуп, замкнут и никто не переубедит меня в этом, а если будет это делать – станет врагом. Есть во мне лишь одна черта – я корень какого-то дерева, мне не важно какого, важно только, что я просто корень, и я должен врастать в ничтожные трещины камней, я должен собирать и переправлять через себя куда-то влагу и минералы...
05.11.91. Позвонила Марина. Просила зайти до 12. Минут двадцать ходил дурной и счастливый. На душе очень хорошо. Перед глазами вижу ее, встающую с постели — маленькая, хрупкая, грудь торчком. До завтрашней встречи буду думать о ней. В последнюю встречу сидели у нее на кухне, а на ее головке сидел голубой попугайчик…

26.11.91. Приехал муж Марины. Сейчас у них медовый месяц. Опять один, Опять искать заинтересованный взгляд, опять эти вечера, опять Таня. Позвонили из первого отдела, пошел за секретами, был в 50м от Марины. Когда я ее увижу, то скажу, что частичка моей души переселилась в ее попугая. И теперь я всегда буду с ней, буду сидеть на ее голове, буду говорить всякие глупости. На ночь попрошу завешивать клетку, чтобы я не видел. Напал на меня псих, не отпускает. Скоро, летом она приедет в Кавалерово. Живая, веселая, появится в этом доме, населенном трупами, и они будут слушать ее голос, касаться ее рук, жить рядом с ней… Это невыносимо. Таня уезжает во Францию 9 декабря. Приезжал Эдгар. Привез прекрасные амазонитовые бусы. Хотел подарить их Марине к новому году, но сделал это вчера. Был у нее дома. Целовал ее на кухне в узком пространстве между газовой плитой и столом. Пили Кагор.
 Каждый день занимаюсь английским и, кажется, он начал входить в меня, выходить он будет, видимо не скоро. В день приезда Эдгара напились с Дроботом – 3л банку орехового вина. Над моим столом 2 фотографии: Делок-Эльбош с лисьими хвостами и Хаттанагуль с облаками.

 27.11.91. Бабушкин день рождения -79. Мать вчера потеряла вставные зубы. Искали весь день. Нашли в кастрюле с борщом. Хочется выпить. Разговоры о повышении цен. В женщинах меня привлекают глаза.

03.12.91. Неумолимо надвигается так мною не любимый Новый год. За год я  многе испытываю и меняюсь, но к Новому году один итог — одиночество. Раньше я выстраивал после слова "Новый год" колону восклицательных знаков от Ханоя до Берлина Люди часто соединяются как железо сваркой. Шов обгорает, окалина отслаивается. Шов держит. И соединение людей всегда искусственно. Игры в томатном соусе. Нытье в сметане. Люди должны разделяться расстоянием. Оно есть и при соитии — и в этом вся прелесть – соитие это борьбы за преодоление последнего расстояния. Даже тогда, когда кожа горяча уже от трения борьба продолжается. Болею. Грипп. Мать с Анзором в Душанбе. У бабушки день рождения. 79.

14.12.91. Хандра достигла апофеоза.
17.12.91 Защита отчета по 282 теме.
 01.01.92. НГ встречал у Светки. Звонил Марине и Тане. Последняя нашла себе работу во Франции. Человек, у которого находился ее обратный билет, умер. Марина — бабочка на иголке. Иголка внутри. Стержень. Арматура. Не позволяющая делать излишние тело- и душедвижения. Год будет новым. Пророк Мухаммед сказал: — Самые лучшие стихи — есть самые лживые из них.
 02.01.92. Подписал обходной, сдал пропуск, 8-го получу расчет.
07.01.92 Сегодня рождество. Столько лет прожил и не знал такого праздника. На вечере в клубе Автомобилистов натолкнулся на Ольгу Васильевну. Как всегда стройна, подтянута и одета. Танцевал только с ней. Она прижималась всем телом и позволяла целовать. Показалось, что от ее волос, со стороны левого виска, прикрытого игривым локоном неуловимо пахло дерьмом. Не духи ли это особенные? Это развлекало. Была бы площадь, провел бы с ней ночь. Дома захватил кусок док.  фильма о Фрейде.
14.01.92. Перед уходом из Вимса был у Марины — Лодочки, юбка, свитер. Была весьма хороша. Вижу, что старалась ради меня. Говорит, скоро выпровожу мужа.
15.01.92. Итак я работаю в НГИЦ РАН. Директор – космонавт Лебедев. Говорят, одна из его команд в Институте географии уволилась в полном составе, и он, не моргнув глазом, подписал заявления. Мужик нормальный, дважды герой, но какая-то в нем слабина, неуверенность в себе. Сейчас сижу на 10 этаже на Новом Арбате. Внизу пересечение Арбата с Мясковского. Вон, внизу идет Валька в 59-ю школу, в первый класс… Как давно это было. Я провожал его в школу и ходил за ним. Устал. Все незачем, все выдумывается, все распутывается, все перекрещивается, рвется и связывается намертво, чтобы истлеть. Спать, спать, смотреть мимо, не видеть… Противна эта дребезжащая колымага, неведомо куда ползущая. Сойти, спрыгнуть, упасть. Надо уйти. Сначала надо уйти временно, в отпуск и попробовать свои силы. Уйти пешком, бродягой, просто утром собрать вещи и уйти не обернувшись. Далеко ли уйду? Видимо, не дальше, чем я есть сейчас. Я никогда не жалел, что не вернусь на Кумарх. В Карелию. Сейчас же злюсь, что никогда не вернусь в Приморье. Может быть, потому что я ушел из геологии и теперь никогда не будет маршрутов. Но я вернусь. Вернусь. В дурной жизни умным быть нельзя. Лжив и нарциссен.
 23.01.92. Арбат подо мною… Знакомлюсь с новыми коллегами. Рубаха-парень, шутник, клоун, иногда — придурок. Не люблю серьезных людей. Если увижу в человеке что-нибудь съедобное, запомню и буду ценить всегда. Если нет, то буду ныть — нельзя быть таким серым, дружок, надо выкарабкиваться и так надоем, что топнет он ногой и скажет — сгинь. Все из-за моих фантазий, видений, которые приходят в мою голову, всю в перхоти.
Работы нет. Занимаемся чепухой. Всю нашу команду содержат, чтобы прикрыть пламенное занятие: сдачу в субаренду помещения института. Половину комнат занимают фирмочки, которые через неделю-другую исчезают, оставив всю мебель и оргтехнику. Сотрудники лаборатории ДМАКС (дешифрирования материалов аэро-космических съемок) – замечательные ребята, все с чувством юмора. Все занимаемся чепухой. Мой квартальный отчет будет посвящен изучению и применению простенькой программы обработки изображений, вернее, рисовалки –Доктор Джениос. Зато есть 282-ой компьютер. Учусь. Начал набирать свои (вот эти) дневники.

09.02.92. Иногда кажется, что в моей жизни не было ничего. Память — крик в снежной ночи. Это нечто нереальное, потому что оторвано от сегодняшнего дня. Хочется очутиться высоко в горах, ночью, по пояс в снегу, одному, очнувшемуся от смертельного беспамятства и кричать, кричать, зайтись в живом человеческом крике...
 24.02.92 Прибытие в г. Пласт, Челябинской области.
26.02.92 Заседание у Носырева А.И., директора Южуралзолота Съемка почв и воздуха своими силами. Продукты, овощи, гречка, шанежки. ПЦ котенку. Специалисты Южуралзолота  говорят: — Ничего нам от вас не надо. Во всем нужна система. Но карточка не должна быть локальной. На паевых вкладах. В целом по области две программы. се это нужно, но сейчас мы, видимо, не доросли. Я знаю, чем он заболел, но не знаю, чем его лечить… Бурное сумбурное обсуждение -деньги дадут, тысяч сто, не больше. Кочкарь известен с начала века. Город стоит на рудном поле. Под ним — выработки ста лет, дома проваливаются. Местные говорят не «в Пласт поеду», а «на Пласт поеду». Сегодня день рождения НГИЦ — годик. Они хотят, чтобы мы уехали быстрее.
Вечер Я заметил, что ценю сейчас сильные впечатления прошлого, и более всего — весьма неприятные. Они говорят — ты жил рельефно. Все хорошее — это фон. Теплый, милый, немного грустный, ностальгически приятный. То, что трепет мне  нервы — это и я. Максимально чувствуешь себя в те дни, когда дальше некуда. Как хорошо я помню эти горькие часы отчаяния, как отпечатались они в мясе мозга… Как в кармане перебираешь содержимое и отчетливее чувствуешь тяжелые и угловатые предметы… В то время, когда я начал вести этот полевой дневник, в котором исписываю сейчас оставшиеся страницы, моя любимая женщина Белова Надежда Алексеевна спала с  простым рабочим парнем, моим шофером, чтобы мне досадить. А что все правильно. Человек досаждает тем, чем может досадить. Надежда могла мне досадить только отдавшись моему шоферу. Человеку не по должности шоферу, но по уровню. Вот Валере, следующему моему шоферу она бы не отдалась, тот был хомо сапиенс. Как она угадала с местью! О, господи, как я страдал, узнав обо всем, и как я перебираю эти воспоминания как раковые опухоли торчащие из всего меня.

27.02.92. Сидим у главного эколога. Завтрак был сытным — пачка творога, два яйца, четверть шаньги Их покупает Марк Иванович, ему нравится это слово. Перед отъездом под правой челюстью выскочил угорь. Сижу и мну. Сейчас вся братия в кабинете главного геолога. Главный по комитету охрану природы выдал талоны на вино — 4 шт. Снега много. Живу в однокомнатном номере с телевизором. Свободного времени практически нет. Ожидание каких-то людей, разговоры, вечерние обсуждения до 10-11. Перед сном — фантазии о прекрасной. Кстати женщин в Пласте нет. Все хорошее уехало в близлежащие города. Вечер, 16-46. Показываем землеустроителя и архитектору программу. Звонил Давлетшину в Москву. Тоска наступает.  Мне 41 скоро будет. Врачиха сказала после сорока станешь становиться дальнозорким, и я становлюсь. Странно. Трудно читать. Нужно покупать очки. Интересно, Виктор Пермитин, глава нашей группы, когда готовит, что-то из  яиц, разбив, пальцем вычищает из них остатки. Видимо, родители его поголодали
 28.02.92 Дали 350 т. Сейчас — вопросы по финансам командировки. Вечер Напрасно я ищу повсюду развлечения — тоска, неудовлетворенность. Демон скуки сидит во мне. Скучно. Такой же, как все, но всем не скучно, скучно мне. Скучно и писать. Видишь на экране телевизора райский альпийский уголок.  Ну и что?  Не хочется туда, ну, разве на минуту. Обаятельная женщина привлекает, без нее все бессмысленно и хочется идти туда, где она есть. Но попав к ней в альков, увидеть, что ее нет. Вообще нет. И понимать, что скука неминуема, лишь тяга к вечности, которой нет. Утоляет жажду глоток, потом другой. Пусть они просто проходят по коридору, сидят в креслах, источают запах. Хочу немного свободного времени и англо-русский словарь. Пьем каждый день. Сначала бутылку "Зубровки", сегодня водки в пепсибутылке и какого-то марочного. Запасы истощились. Будем брать комиссионную за 60-90 R. 
29.02.92 Последний день февраля лежу после ванны. День ожиданий. Перед обедом около часа прождали автобус до гостиницы. Потом — очередь за хлебом. Взял капусты соленой два кг, картошки, лука. Пришел в гостиницу — нет ключницы, ходил, кричал по коридорам. В здании гостиницы первые два этажа принадлежат пожарной команде (где-то под Ленинабадом на первом была баня). По телеку обзор олимпиады в Альбервиле.Сейчас начну опять изучать словарь. Как мало я знаю английский. Пермитин звонил Лебедеву. Увольняются Игорь и Володя. Все-таки Пермитин  их выставил. 
01.02.92. Март — месяц дней рождений. 18 лет назад в этот день я женился. Скоро мне 41. Сидим в конторе. 22-10. Заканчиваем договор. Валерий Андреевич опупел. Сидит за компьютером с 10-00. Сам ничего не делаю.
 05.02.92. Сдали билеты. Взяли на субботу. Носырев вдруг не стал подписывать договор. Звонили в Москву в Алмаззолото. Видимо, завтра подпишет. Вчера в плановом отделе познакомился с Наташей. Прелестное создание с испорченным передним зубом. Навешал лапши. Дал номер. Не любит философию и философов (сразу явились фантазии, я увидел этих мальчиков, прививших эту нелюбовь, ее бедный мозг, испытывающий боль и страх от  мыслей). Лапши было много. Однако, большая часть легла на присутствовавших женщин. Наутро глава планового отдела сообщила, что у Наташи есть жених, но лично у нее в Бресте есть дочь, на которой мне надо срочно жениться, дала ее номер телефона и баночку вишневого варенья. Меня это развлекает. Видимо, я-то нужен некоторым для минутного самообмана (тянет опять к обобщениям — из минут самообмана складывается любая жизнь).
 По телеку рекламируют Бхакават-Гиту, Кришну и товары за рубли от МММ. Хочется написать вечное стихотворение. Но, пуст как варежка на мусорной куче. Не хочу работать. Тошно. Хочу жить, но нечем. Все кончается на глазах. О, этот гнилой зуб! Как искренно и откровенно! Теперь я буду любить девушек с гнилым, почерневшим зубом, обрамленным трепещущими алыми губками! Но я пока глуп и не смогу любить обладательницу нескольких таких зубов. Можно его спрятать и казаться божественной и загадочной — но нет, земная красота всегда с изъяном. Запомню и буду рассказывать. Особенно хорошо ляжет на женскую психику.
Куды бечь? Беда в том, что я себя чувствую, я не растворяюсь вокруг. Ни с кем не был конформен. Но я хочу этого. Хочу воплощения своего в толпе и вижу его в женщине с чертами, принятыми толпой (то есть — идеал?). Она конформна ей и мне. Не надо, видимо, бечь, она сама придет. Смерть конформна всем.

Далее был Челябинск, с рюкзаком, полным железа и стекла, купленного на Пласту. Печные задвижки, дверцы, гвозди для дачи и темного стекла графин с рюмками для мамы).
24.03.92. Вчера шел по Суворовскому бульвару. Весеннее пространство Москвы просторно. Навстречу идет женщина. За ней маньяк с гадкими намерениями. Все так и должно быть. Кто-то убивает, кто-то судит, размазывает слезы, наслаждается, страдает. И всегда будет так. В начале мира был большой взрыв и мы, частички этого мира, устремились к его границам, сталкиваясь и разлетаясь.
10.04.92. Ехал ночью сильно пьяный в автобусе, смотрел на людей. Много красивых людей. Они устали, отбросили все нечеловеческое и едут к истоку — домой. Человек красив наедине с усталостью.
 08.07.92. В хлебном магазине на груди у продавца фамилия Третьюхина. Я спрашиваю — а где остальные две третьих? В этой книжке осталось 4 страницы. Хочется быстрее дописать страницы жизни и умереть. Идеализм- попытка все свести к общему знаменателю. Трудно ждать последней страницы с правдой обо всем (сейчас мне 63, а правды я по-прежнему не знаю). Я к двум прибавил два и понял, что надо убираться.
20.04.92. Таня уехала во Францию. В конце июля можно будет уехать в поле с Матиасом и Мариной. На работе 4 мес. Ничего не делаю. Общаюсь с компьютером. Набираю дневники
15.06.92 03 утра. Не спиться. Живу погано. Один.
30.07.92. 05-00. Лечу из Грозного в Москву. Счастье так близко и недостижимо — хочется снять носки и остудить ноги. Восьмидневную поездку в горы Северного Кавказа опишу позже, в письме к Марине. Она несколько часов назад улетела в Кавалерово, и мы с ней сейчас оба в воздухе. Сидит сейчас в кресле между Лявданской и Протогеновым. Устал, спать не хочется (по-моему, плагиат из дневника Лебедева). Ужасная посадка, давка, фактически, чеченцы взяли самолет штурмом. Они все друг друга знают — раза три  по просьбам пересаживался. Впечатлений много, будет, что приврать. 

Привет, Марина! Только что вернулся из Чечни. Полон впечатлениями: чеченцы, спирт, башни, гробницы, скелеты, золото, автоматы и пулеметы, пистолеты и гранаты, дождь, палатка, черная икра, осетрина, овечий сыр, парное молоко, шашлыки, огромные форели, ингуши, Магомет, русские собаки, Дудаев, персики, сливы, абрикосы, шелковица, вишня, кровная месть, золото, суверенитет, деньги, нефть, национальные блюда и женщины, их приносящие и уносящие, вертолет, грузины и осетины, Ермолов, Ельцин, Еда, пальба одиночными и очередями днем и ночью, религия, мафия, что у власти и мафия, что не у дел, деньги, много денег, золото, коньяк и… сибирская язва. Приехал, хорошо приняли, на следующий день — вертолет и в горы. Оглянулся — понял: золота нет, и в ближайшие периоды не будет. Думаю, хоть ваньку повалять надо, стал мыть шлихи. Мою, а рядом два (в лучшем случае) автоматчика, охраняют, бдительно оглядываясь, постреливают в ближайшие деревья. Отмыл десяток, достаю лупу и им в глаз: — Cмотрите – есть золотишко, очень и очень мелкое, но блестит. Они: — Нам бы покрупнее… — и невдомек им, что и этот несчастный колчедан или пожелтевшую от горя слюду не каждый старатель выловил бы в этом нищем аллювии. Ну, говорю, ребята, поздно уже, топайте в лагерь, отдыхайте, а я с удочкой пойду. Нет, говорят, ты гость, охранять будем. Форель — 250-300мм, удочка из удивительно гибкой чеченской растительности и два автоматчика с горящими глазами. — Кого боимся?- спрашиваю, — Кого надо,- отвечают. Ночь, палатка, засыпаю с трудом. Да и как заснуть, когда рядом 6 автоматов со сдвоенными афганскими рожками пригрелись на засыпающих чеченских телах и еще 5 стволов всякой мелочи с довеском в виде нескольких лимонок нежно сжимаются во сне чеченскими конечностями? Ну думаю, сейчас я вас достану! И так, позевывая, повествую: — Как-то в Приморье приснился одному фельдмаршалу ненавистный его соприятель, а, может быть, и теща и открыл он довольно кучную стрельбу (дУхами, добавил про себя) — все горшки вдребезги и до конца жизни в дырявой палатке прожил, хорошо, что не убил никого насмерть. Пожелал спокойной ночи и слушаю. Не прошло и 3 минут, как во тьме, то там, то тут, звуки странные, но спровоцированно-ожидаемые — храбрые чеченцы дружно ставили свои автоматы на предохранители… Башни кругом высокие, пустые, покосившиеся и навек прямые, могильники, забитые полумумиями, полусклетами древних язычников. Под ними на пойме наша палатка в ней я говорю: — Вот вы, чеченцы, народ сообразительный, аккуратный, лишнего не делаете и не говорите, но спирт пьете как-то странно и длинно — наливаете в стакан, потом разбавляете вполовину водой, потом пьете, потом запиваете водой, а потом закусываете. А вот, говорю, глубоко вами не уважаемый российский народ операцию эту существенно сокращает, значительно удлиняя оставшуюся продолжительность жизни. Иллюстрируя сказанное, наливаю себе около стакана (чуть перелил) спирта и без видимого впоследствии сожаления медленно выцеживаю, естественно, не запивая и не закусывая (последнее не вполне правдиво, ввиду того, что после некоторой паузы, не по необходимости, а из некоторой, не вполне изжитой титанической работой сознания над собой жадности, я съёл-таки полбанки (2л) черной каспийской икры). Чеченский народ переглянулся, затем его взгляд слился в один, кинжалом упершимся в одного из своих представителей, по одному погону капитана, по другому — лейтенанта. Тот пожал плечами, налил стакан спирта и выпил. Тут я понял, что чеченский народ непобедим и пообещал сообщить об этом российскому парламенту (правда, через некоторое время засомневался, не от горя ли в среднем старший лейтенант совершил сей поступок — банка икры-то принадлежала ему...).
Немного погодя наш руководитель Харон (в этой чеченско-русской сутолоке со стрельбой в отдельно стоящие деревья, друг-друга и копеечку мне часто приходил на ум мрачно-трудолюбивый персонаж греческих преданий, доныне неутомимо транспортирующий души усопших с живого берега речки Лета на мертвый...) предложил в шутку сходить за золотом в соседнюю Грузию, где неподалеку ему располагается эксплуатируемое месторождение. Часть чеченского народа понимающе закивало головами, другая же часть, человек в шесть, после небольшого обсуждения, предложило кругу оперативный план с использованием вертолета Ми-8, отвлекающим маневром и вполне небольшим прогнозным кровопролитием… В качестве тренинга была устроена небольшая стрельба (6-7 рожков, цена патрона — червонец за штуку, да, кстати, автоматы наши отступающие российские воины сдавали за 50 -70 тыс., Газ-66 — 200000, так что отступать им, я думаю, было весело). Стреляет чеченский народ метко, заключительной целью я выставил свой молоток, привезенный из Москвы для внушительности. Победитель, оставивший ощутимую метку, получил право росписи на ручке и, ничтоже сумняшися, трудолюбиво вывел ниже отметины: "Руслану от Саида"!
В воздухе с тобою, любимая, мы были одновременно — Ты летела во Владик, я в Москву. Приехавши, я обнаружил, что голень понемногу распухает. Дня через три пошел к хирургу, он, взглянув надменно, спросил — из Чечни? Я:
  — А как вы знаете?..
— Да, отвечает, там, в горах, случай сибирской язвы...
Так что прощай, любимая… Обладая твоим образом, я легко перенесу утрату жизни. То немногое, что я заработал в Чечне, сделает расставание с нею беззаботным. Будь счастлива и знай — один человек любил тебя беззаветно… и бессознательно. Прошу тебя, не умирай от горя – все, что касается моей гибели значительно преувеличено.
Руслан.
 P.S. Привет всем! 

16.08.92. Командировка в Ямбург, уехали 11, обратный билет на 20. Добирались через Уренгой, далее поездом. Чистенький городок. Народ вахтуется. Обед в столовой 10-15 р. Набрал (украли с шофером на базе) гвоздей на дачу, сушу грибы, объелся морошкой и голубикой. Вчера был пикник на берегу Обской губы с шашлыком, спиртом и девочками. Пока выбирал, остался с носом. Два дня назад был облет ГКМ, потом два дня маршрутов на вахтовом "Урале".
17.08.92. Вчера с Сашей познакомились на дискотеке с чудесной девушкой — лет семнадцать очарования и тонна позывав к стихотворчеству. Кураж идет валом, небольшие сбивки, правда: хамлю. Одна из подруг, увлеченных молоденьким Сашей, спросила: — И что он такой озабоченный?
Что она знает о сублимации… Все путано и грустно. Десять часов налета, тундра, озера, купание, болота, речки, грибы, спирт, Объедков, Викторов — до-о-брое у-утро, Руслан, красивый! разноцветный поселок с расползшимися по улицам и проходам отопительными трубами, плохая сауна, вкусная столовая, пикник с рыбаками на свалке металлолома, пустые сети, рыбак-татарин — я вижу, ты не в себе, иди к нам, у нас хорошо, ловим в свое удовольствие начальству рыбу и все дела, да ещеоставленная в гостинице бутылка с остатками спирта, ОПЯТЬ МЕДЛЕННЫЙ, МЕДЛЕННЫЙ поезд до Уренгоя...

25.08.92. Сегодня день рождения бухгалтера Тамары Евгеньевны Овсянниковой. В прошедшую субботу был день рождения Пермитина Виктора Евгеньевича, зав.отделом космического мониторинга или какого-нибудь еще. Судя по всему, масштабы празднования будут приближаться к масштабам празднований времен Леонида Ильича (царствие ему небесное, родимому, оставил нас на земле безвременно). Только что заходил к Т.Е., до сих пор на губах запах помады или какой-то там другой косметики. 
Тремя часами позже: Не успел окончить последнюю запись, позвонил Викторов, заведующий нашей лаборатории, самородок, лауреат госпремии, полугеограф-полуматематик. Выводит меня из себя, что вдобавок считает себя геологом и потому путается с терминами. В общем, он позвонил и я поехал к нему на встречу; на ней он надавал мне массу заданий, дал снимки, среди них была ведомость ВТК. На работу успел к первому тосту, много позже последнего увидел Валерия Валериановича Гогохию (хороший московский одинокий грузин, частенько наливал мне из шкафчика своего письменного стола, а я, гад, нещадно критиковал его на НТС,  в 94-ом Гогохию зарезали на улице), с интересом рассматривающего снимки и ведомости… Сейчас предполагается   который вел в Депутатском. Я его таскал в маршруты и вкладывал меж страницами цветы тундры. Еду в поезде Москва-Ходжайли-Душанбе. Только что от Волгограда началась Средняя Азия. Стало тепло и солнечно. Болею, простыл, болит голова, сопельный весь. Нукус, солодка.
 
Эпиграммы.

Лебедеву:
Поимел свою науку
Лебедь раком,
словно щуку.

Викторову:
Словно девушка в трактире
Бережет он честь в мундире.
 
 Пермитину:
Ох и зол пермитозоид,
 Если рядом гуманоид...
 
Плотникову:
Все на месте, все до грамма,
Но какой неэпиграммный!

20.10.92. 4-50 мск. Сижу на переговорном пункте в Ходжайли. Буду звонить Амину Бахиеву, директору комплексного института естественных наук Караколпакии (решили с Сашкой Свитневым идр. Закрутить бизнес по реализации солодки и меня послали). На вокзале купил удачную дыню за 10 руб — 30 см длиной — и съел всю. Наелся, думаю, на всю жизнь, хороша, повезло, ведь на станции Кунград все купленные дыни пассажиры оставили на перроне. После дыни жуткий метеоризм. Сижу и сам себе думаю — занесло дурака в Нукус. Союзлакрица ездит на Мерседесах и курит Мальборо. Сунулись, шестерки. Сижу в Ходжайли, сонный, усталый, и надеюсь сесть на поезд до Душанбе. Послезавтра буду там, если проводника устроит бутылка водки.

 21.10.92. Проводник просил еще денег, но я не дал. Весь покусанный, волдыри на теле. Вши? Был в Чечне — бессмысленнейшая ситуация, искал золото. Сейчас эта лакрица. Ямбург с Викторовым в седле вертолета — туда полетим, сюда полетим. Теперь, лишенец, еду в Душанбе, зачем? Проехали Чарджоу — ярко, солнечно, город суетится. Ящики загружают, выгружают. Соседи едут в Нурек. Боятся, что не будет автобуса.

 08.11.92. Прошло много времени после Ямбурга, в памяти провал, можно бы и вспомнить, но стоит ли? Уехал поездом в Душанбе через Нукус, съел там две дыни сразу и занимался солодкой (мы задумали разбогатеть на сборе и продаже солодки). Пустыня, солодка навалом, навалом организаций пытающихся ее сбыть. В пятницу был в Душанбе, это первый раз после отъезда Надежды, что придало общению с любимым городом глубокую иногда грусть. Мать уже была там, в субботу рано утром начали густо стрелять. Очереди вдали сливались в шелест, женщины гуляли с детьми, мужики пили пиво и вино в разлив. Пошел посмотреть как там Лешка Кутузов и Люба Лазариди. Стрельба, русские танки и зеваки на перекрестках, улица Ленина, заваленная ветвями, сшибленными очередями, трупы, обильно истекающие кровью (потоки на 10-15м), троллейбусные провода на проспектах — пришел Кенжаев. Подошел к Любиному дому — двор закрыт, надо перелезать через забор, а рядом в подворотнях автоматчики, думаю, точно срежут, но обошлось. Лешка жив, Любка дрожит, пули свистят — то начали отходить с боем кенжаевцы… Пошел потом к Глебу  Корниенко. Где-то рядом в том же направлении прорывались боевики. Глеб, ему отняли туберкулезное легкое, поживает с вернувшейся женой и двумя или тремя кошками. Пошел домой, уже темно, у ближайшего перекрестка из темноты: — Инджя бие (иди сюба по-таджикски), — патруль. Большее ничего не запомни лось, кроме "Речи безумного в свою защиту..." Стринберга. Да, еже пили под мостопоездовским мостом с Лешкой и Эдгаром. У Лешки язва, не пил совсем, а было 3 бутылки хорошего красного. Ели печеную картошку. Одинокая Валегова (муж бросил) с вопросами в глазах (возьми замуж, ты же холостой, одна здесь, с ребенком я не выживу), Ишанов, наш студенческий куратор, в кабинете с автоматом на широком столе, под ним ящики с патронами — он ленинабадец, их кулябцы теперь убивают. Транспорт не ходит, исходил пешком десятки километров. В шесть в городе пусто. Хурма. По дороге назад залетели в Чарджоу за бензином. Цены как при Брежневе. В Москве отец не встретил, насилу добрались с матерью с пятью местами.
Сижу волком, неужели и этот год один… На странице — телефон Наташи Колесниковой-Валеговой. Я ее выбрал на первом курсе, она — отвергла. Как-то утром  сказал ей, что выглядит она несколько потрепанно, и получил пощечину. Это было здорово — пощечина в ответ на хамство. Потом я ей отдавал хлопок, чтобы выполняла дневной план, потом она первая на курсе вышла замуж за курьера-чекиста, потом история с разогнанным КГБ "Союзом дворян-писателей" (знамя, граф, графиня, стихи. Сейчас ушел от нее муж, живет с сыном, уехать некуда и не на что). Было ее жалко, но не тянуло. Хотел пригласить ее на пикник. Но не вышло. Еще в Душанбе встретил Сучкина Сашу. Такой же. Предлагал мне для продажи змеиный яд, сверхчистые редкие металлы. Нужны были сигареты.

 24.11.92 Судьба ходит кругами. Сегодня на работе сказал — Лебедев бросил писать книгу, начал писать песню. На работе с 6 вечера до 11 играю с машиной в преферанс. Господи, я тысячи часов убил на этот преферанс!
 16.01.93. Впервые пишу 93. Преферанс стал бичом. Играю после работы по 3-4 часа. Надоело до блевотины.
Мне кажется, что вся моя жизнь впереди… Страшно, пусто и оптимистично. Новый год опять провел с родителями. Был Рашид, его Эдгар назначил прорабом в Волоколамске. За неделю до нового года познакомился с Натальей Сергеевной, ее старшей дочерью Светой, младшей Наташей, матерью Клавдией Григорьевной собакой-колли Лесси и двумя хорьками. Работает в ВОХРЕ и еще уборщицей. Все прекрасно, но временами у нее запах изо рта (что-то с желудком). Красота с земным изъяном. Провели старый новый год в Опалихе, варили курицу в бидоне с помощью кипятильника (бидон взяли у Иры в соседнем доме.
В декабре я зашел к ней  (Ире) впервые с Бондаренко за хлебом, водой и вообще, с пьяной надеждой, но дома, к счастью был, муж. Она стала безобразной, несколько лет назад, когда я пытался заняться с ней сексом, она была краше, хотя вся шея была в висюльках, и я не смог преодолеть отвращения. Пили с Бондаренкой до 2-х спирт на перце. В соседней квартире искали нож, а нашли хорошую женщину. Весь вечер я просидел в ее песцовой шапке и уговаривал на кратковременное сожительство. Закусывали салом. Утром проспали, и час ждали электрички. Пили пиво в магазине. Болела голова — это вчерашний банкет в честь приезда Коли и 1 л спирта а в виде Научно-Исследовательской водки ( это я печатаю на принтере этикетки для разбавленного спирта «Рояль»). Хохол тот же, но Зубков умер — налетела машина,  поехал не в больницу, а сдавать оружие. В ментовке его отправили на срочное дело, и по пути он умер.
Вот такое получилось лирическое отступление, вернемся теперь к нашей моей Наташке).
 Посидели с ней хорошо. Бутылка шампанского, 300 граммов водки, картошка под майонезом сало, зелень, сок, шоколад, лимон. Остальное получилось не сразу, но потом обе стороны остались довольными. Предлагает переехать к ней. А у меня сомнения насчет результативности поисков. Это моя подспудная мина, взрывающая на долгие годы обычную жизнь. Звонит иногда с работы, но сказать ничего не может. Я так не могу, и кладу трубку. Получилось грубо и долго сожалел. Дорожит мною. Планов у меня нет. Будь, что будет. Но интересно, как это кончится? В понедельник сыну -18. Отпраздновал это событие двойкой по математике.
Викторова сделали замом директора. Плотников станет зав.лабом. Моего куска здесь нет, о есть не за что драться, но грустно — у других что-то движется, и это они называют успехом… Саша Свитнев совместно с Борзенковым создает фирму. Будут своими микробами чистить нефтяные скважины и разливы. Кругом опять Тоска. Недавно обернул на бутылку некоторые фотографии по Алмазззолоту с тем, чтобы они расправились, завязал веревкой. Утром прихожу — в бутылке вода, фотографии склеились. Закричал зло: -  Кто это сделал? Кто этот придурок?!
 Оказалось — Викторов. Две недели думал о Наташе и только о ней. Потом улеглось. Почему-то чувствую вину. Бег, бег и не прибег.

  30.01.93 Развернутое общение — люди ссорятся, говорят друг-другу все до дна. А если без ссоры, без души наизнанку, без права спросить и без права ответить."  Я хочу тебя"- и это не вызывает негодования. Мне не нравится, когда ты...

Наталья Сергеевна в больнице – травма влагалища, отек после вечера в Опалихе. Перестарался. Два раза был в больнице. Там над ней посмеиваются женщины и девочки со всеми стадиями вырезания половых органов. По-моему, я к Надежде (вот, информация к размышлению, перепутал с Наташей) не равнодушен. (в больнице перепутал ее с ее дочерью Светой — Фрейд, Фрейд). В общем, к Наталье Сергеевне я неравнодушен, тоскую. Особенно она хороша в полумраке, я смотрю на это милое лицо и испытываю эстетическое наслаждение и не только эстетическое....

 18.05.93. Несколько дней назад уехали со Свитневым в Татарию, заключать договора, чистить микробами скважины. Сейчас сижу в машине Саши – это  «Запорожец» во дворе Татнипинефти. Бугульма. Жарко. По пути из Москвы заезжали к Сашиным родственникам (рядом с р/ц. Мокшан).  Брат у него дебил (натуральный). Если честно, Саша меня взял, чтобы я следил, чтобы он не напивался (он даже от малых доз уходит в аут и может уехать хоть во Владик. Вчера напились до чертиков в лесополосе (ночевали, боясь преступников, в укромных местах). Вспоминаю Наташу. Жарко. Сменил кроссовки на тапочки. Глаз привлекают лишь непривычные номера машин. Саша ушел отправить телеграмму жене.
 19.05.93 8-20. Там же сижу. День будет жаркий.
 20.05.93. Сижу в машине во дворе НГДУ, уже в Елабуге. Очень холодно. Ночевали в долине Камы. Ничего не поймали. За 5 дней выпили бутылку спирта.
 24.05.93. С четверга ждали пятницы. Погода жестокая, 5-9 градусов. Шел снег, град. Ветер пронизывающий. Но выстояли две ночи на берегу Камы в тугаях. Начали снаряжать сетку. Помог рыбак, который сторожил свои сети. Налили ему, дал 7 синцов — вкусом как хорошо размолотая бумага. Уха хорошая. Потом уехали с холодного берега в зону отдыха, но женщин там не было. Отличный сосновый бор. В 7 минутах по саю — Кама. Очень красиво. Два дня прошли под знаком папоротника — засолил 2 кг и съели столько же. Делал плов с папоротником вместо моркови, получилось хорошо, но мало. Саша закончил сеть. Прошла стайка детей. Рождение детей — самоутверждение и проявление идеализма.
25.05.93. Сижу в машине. Ждем Сережу из Татнипинефти. Вчера сделали две скважины. Осталось три. Вера, Надежда, Любовь. Первая жена, Надежда, была верой, вторая любовь. Марина — была надеждой, третья любовь- Наташа — любовью? И с неба был глас — прославил и прославлю.

 26.05.93. Надоедает, скучно. Все время у костра — готовить и убирать, готовить и убирать. Руки — черные, обожженные, рожа — обветренная.
 28.05.93. Сижу в машине в Нижнекамске. Саша ушел в баню, потом — я. Позавчера уехали с Сережой, местным специалистом, на дамбу — техническое сооружение, соединяющее скважины, затопленные при создании водохранилища. Часть скважин — на насыпных островах. Естественно, перепились. Все было нормально, пока не поехали за водой к техникам. Там еще налили. Звали техников Гадель и Петя. Потом я уехал к нашей машине, оставив Сережу спать в вагончике, а Сашу – с Гаделем. Утро меня разбудили странные звуки – кто- ходил на четвереньках вокруг машины, ее целуя. Это был Саша. Оказывается, он очнулся ночью на дороге и не мог вспомнить, где он, и даже какой нынче год. Потом решил, что он  в Саратовской области в 1987 году. Потом нашел техников, чинивших Камаз – Гадель его сломал ночью — спросил их, где он, Саша находится и где его машина. Когда нашел ее, расцеловал всю. Потом пошел дождь и шел всю ночь.

02.06.93. Пруд Какри-Елга, в 15 от Джамиля. Поймали 2 язей и кучу пескарей. Рядом ферма. Вошел в сговор с пастухом — взяли уже 20л молока. Вместо украденного молока он доливает в емкость воду. В горло уже не лезет. Рядом с нами в залитом кустарнике плещется здоровенный карп. Вчера и сегодня были сильные грозы с ливнями, позавчера ночью замерзла вода в ведре. Когда я пришел с фермы пьяненький — спаивал пастуха — в машине добавили еще и тут увидели, что лодки резиновой, которую оставил нам Сережа, нет на берегу. Обыскали кругом — нет, украли. Выше по дороге стояла машина, подходим, спрашиваем — они говорят, наверное, улетела. Пошли искать и нашли лодку метрах в 400 от нас, на верхушке небольшого холмика среди бескрайней озими. 
09.06.93 Весь день ездили на бойлерах за водой. Промыли две скважины. Идет дождь. Сижу в кабине бойлера, На ДНС-17 — несколько цистерн с красными надписями, трансформаторная будка. Все крашено в серебристый цвет. Вокруг железный желтый заборчик. У них в Татарии нефтяной юбилей и все, что рядом с дорогами, красится. Если сегодня не сделаем еще 2 скважины, до субботы не успеем. На той неделе — 5 скважин в Лениногорске, потом домой. 4 дня назад поймал 2 сурков — один сидел на петле, другой залез с перепуга в ту же нору. Он был с солитерами. Думали, думали и решили выкинуть. День он лежал в траве. Потом решили его найти и зажарить. Молока выпили уже 30 л.
 11.06.93. 7-30 утра. 2 шофера-татарина — Ришат и Эльгизар, интроверт с экстравертом. Ришат взял меня позавчера обедать. Я — в грязнейшей энцефалитке (пятна нефти, налипшая икра обезумевших рыб, выметавших ее от страха на нас и в лодку) на голое тело и в довершение всего — без носок и грязными ногами. Сегодня опять ночевали на Какри-елге. Она для нас уже родная. Поймали в сеть 5 голавлей. Завтра в Татарии сабантуй. К нам приедут Борзенков с ребятами и Катей. Накормили, выпили, ходили смотреть петли. Катя — выше среднего роста, с обольстительными белыми бедрами, довольно сухими ногами и повисшими грудями была прелестна на берегу, в купальнике, боящаяся лезть в воду сразу и поэтому увлажнявшая себя из моего таза, видавшего такой чистоты белье… Лицо можно назвать симпатичным, его очень красило затаенное распутство — внимательный, оценивающий, все знающий взгляд женщины, которая никогда не оставит себя не удовлетворенной. Очень хотелось просто, невзирая на Наталью Сергеевну, провести своей черной от копоти, шершавой от ломки дров рукой по тыльной стороне ее бедер, очень хотелось вспомнить это скользящее прикосновение к живому женскому телу (возбуждающее воспоминание). Смотрел пристально. Некоторое время она выдерживала взгляд.
13.06.93 Вчера ждали Катю. Но приехала лишь свита. Кормили ухой. Молоком угостить не удалось — нет Фердоуса. Второй день подряд идут дожди. Утром даже не проверили сеть — рыба стухла. Сурки не ловятся. Завтра — в Бугульму. Холодно, зябко. На обед сварил суп из консервов (плов с кукумарией) + картошка + луковица. Сахара нет. С подветренной стороны, с запада, сплошной мрак. Сидим в «Запоре». Мое кресло опущено, под спиной — спальный мешок. Я — в очень грязной энцефалитке с двумя приклеенными красного цвета заплатами, руки в цыпках, ступни голые и грязные от постоянного хождения босиком по раскисшей земле. Хочется чего-нибудь вкусненького. Вычесал впервые волосы. Раньше удивлялся — как только уезжаю из Москвы, пропадает перхоть. Оказывается, она пропитывается грязью, жиром и потом.
 14.06.93 Сижу в Запоре у входа в зону отдыха "Карабаш" (рядом с Лениногорском). Большой пруд. Холодно. В машине отоспался и отогрелся.
15.06.93 6-56 утра. Сижу в машине на промысле. Ночевали на Карабаше. Сторож -мелкий псих. Летающие тарелки, всемогущий двойник, бог всеобщий, немедленное отмщение. Чуваш Владимир Георгиевич. Последняя стадия тарелкизма, по достижении которой на телевидение уже не пускают. Служил на Байконуре на складе. Потом 3 года тюрьмы, где его изнасиловал какой-то пахан-азербайджанец с подручным армянином и таджик. В результате бог наказал их народы: Армения воюет с Азербайджаном, а в Таджикистане — полный конец. У него сильный понос. Поносящий бог или бог поноса. Пошли на озеро ставить сеть. Он говорит, поставим на той стороне. Озеро огромное. Повернул назад лишь после второй настойчивой просьбе. Проверили его сеть -10 окуней. Запоносил бог — свесил зад в воду. Позже дал ему две таблетки сульгина. Он их, собака, тайно выплюнул. Психушка чувствуется. Вечером жарили у него в грязной, пахнущей сторожке рыбу и слегка выпили. От выпивки божество отказалось. С утра — прекрасная погода. Удобрения для раствора кончились. Сижу на стоянке. Слева ГФУ, справа — качалка. Впереди, на трубе сидят школьники и чего-то ждут. Газ горит очень красиво. Пламя буйно уходит в небо, отрываясь иногда протуберанцами. В нем рождается дым. Между мной и окружающим полем высокие тополя. Они почти скрывают солнце, которое просачивается не столько лучами, сколько настроением.
16.06.93. Сейчас придут бойлеры. 4 скважины — и в Москву. Вчера съели 2 раков. Ужинали на пленере. Соломка по-флотски, 150, луковица, морская капуста, чай, ласковое солнце, волны бьют в зеленый берег. Зона отдыха называется "Ивушка". Местному персоналу рассказал о бактерийном препарате "Деворойл" — просто развести в воде и вымыть всю квартиру и грязи не будет никогда — микробы всю съедят. А если вымыться самому — всю жизнь будешь ходить чистым. Все ругают Горбачева и Ельцина.
21.06.93. Сижу на работе В НГИЦ РАН. Приехали в пятницу — на два дня раньше срока. По этому поводу ругался с Сашей — кто, мол, тебя ждет? Куда торопишься? Видимо, к жене (невзрачная полуторка). Последняя ночь была с дождем (под Чебоксарами) в лесу, в мокром кустарнике. Выпили 2 бутылки вина. Потом — Горький и Москва. Приехал в 22 часа. Меня ждали.
19.07.93. Прошло уже как бы полгода. Жара. Буханка хлеба 200р. Кипятильник не работает — это Нижневартовск.  Приехал от Борзенкова убирать нефтяные разливы с помощью микробов. Сижу в общаге. Только что сделал кипятильник из двух обломков ножовочного полотна. Все началось довольно плохо. Едва успел на самолет. Жарко. Ума в природе не бывает.
20.07.93. 1-40. Не спится. Побаливает голова. На подушке — крупная синяя цифра 30. На губах вкус деметилфтолата. За стенкой горланят пьянь, поет Цой. Розовые с узором обои, розовые занавески, две металлические пружинные кровати, пол грязный, на нем украинские коврики, на потолке — давленые комары. На столе, стульях мое барахло — аптечка, фотоаппарат, банка кофе, кружка, энцефалитка. За окном, в шкафчике, пакет с зеленью (дала мать), баночка со зверобоем (делал сам), другая с крыжовенным вареньем с очень малым количеством сахара (экономная Наташа). Болит голова, душно, пододеяльник опрыскан водой. У изголовья рюкзак приморского-израильского Ильи, в нем белье, 3 бутылки спирта, куртка, рядом пробный мешок с 20 пакетами супа, горстью конфет и сахара. В настенном шкафу нашел две пачки малинового киселя. На тумбочке нашел кусок сухаря, завернутого в газеты (мусульманин, видимо). В уборной нашел "Вокруг света" за апрель 88. На подоконнике стоит металлическая миска собаки Лесси, даденая мне Наташей на пропитание, в ней залитый кипятком пакетный суп овощной — мой завтрак.
21.07.93. Сегодня ездили в Лангепас. Обед — 3 ложки борща б/м, тефтелька с картошко-капустным гарниром 340р. Скоро станет скучно. В Н/В (Нижнее-Вартовске) есть все, пиво на каждом углу 450р. Дамы одеты очень прилично. Красивых не видел.
 23.07.93. Переехал в Лангепас. Живу в общежитии №1 для малосемейных. Сколько народу сидит на нефти! Сегодня (после татарского солитерного сурка) ел западно-сибирскую описпрохозную щуку. Поймал 6 штук длиной с ладонь и одного окушка. Познаю жизнь в ширь. Я — вечный Жид. Нет мне покоя и пристанища. Но ведь Жид за дело был обречен, а я за что?
Отбил матери и Наташе депеши: все тип-топ, Целую. Надо постираться исходить в город, в аптеку и баню. Рядом с моей комнатой (она сушилка) туалет, только что там были служительницы с легким матерком: — Ты делай все, что они просят! — Но они не просят, что, я лезть буду?
 24.07.93. Сегодня поймал дюжину щурят и пока самую свою большую индивидуальную на удочку рыбу — щуку в 0,4м. скучно, сижу с английским. 30.07.93 Восьмой день в Лангепасе. Родной почти город. Мое меню — в начале недели уха (надоела до блевотины), потом стал жарить — была овощная мука -европомощь), потом стал тушить с подсолнечным маслом, съедобно, вкусно было с моим зверобоем из перца, что я вырастил на подоконнике НГИЦ РАН, еще куриные пересоленные наташкины пакеты. Их я заливал водой для извлечения излишков соли, рапу я тоже утилизировал- сливал в крышку от армейской фляжки (найдена на пляже в НВ) и в ней готовил рыбу. Иногда ел хлеб, запивая его подсолнечным маслом из бутылки, пил чай с сахаром. Билет в Москву буду брать на пятницу 27. Надо будет 26 поздравить Наташку. Осталось 30 чистых листов. Сегодня жарко. Вот бы так вчера.
02.08.93. Уже август. Всего обработал по документам 5 га, сделал 1 фотоснимок, поймал 26 щурят. Сегодня собрался уезжать, но попал на коммерческий поезд 1500 до НВ, Вернулся, поеду, как они говорят на "биче"( рабочий поезд). В субботу пытался дозвониться до Натальи. Писать ей не хочется до сих пор, сидит обида. Сижу, жду, в 13-30 на пункте кончается перерыв. Сексолог бы сказал: — Она для вас великовата, во всем другом ее он превосходит...
 03.08.93 Сегодня-таки доел щуку, законсервированную в банке. Завтра уезжаю в Радужный в совместное предприятие "Белые ночи", еду с их парнем Васей. Пребываю в квартире, снимаемую Новтехом. Сижу на диване без белья. Квартира пустая, без газа, есть радио. Уже пахнет осенью. Был на Оби, но в воду не тянуло. Обменял павловские деньги — 21т. Почти очень хочется овощей и фруктов, но экономлю на всем. Фрукты заменил дешевыми здесь витаминами. От этой экономии опускаюсь — в Лангепасе рыбак оставил банку тушенки с толстым, толстым слоем аппетитного жира на дне — использовал при тушении щуки. Они получают бешеные деньги. Шофер, получающий 320000, рассказал, что начальство хапает миллионы. Кругом очень много инородцев. Вчера в Лангепасе встретился с таджиками — интереса ко мне не ощутили, обидно, все же одна родина.
12.08.93. Оказалось на месяц мне надо:
 хлеб — 20 бух.         соль — 0,1кг
 сахар- 1 кг              крупа яч.- 2 кг
 пакеты- 30 шт       лук- 1 кг
 масло р/ж- 1,5л     овощи — 3 кг
 сигареты- 20п.      спички — 5 кор
 витамины- 1уп.    спирт — 1л
 рыба — 10кг           грибы — 5кг,   всего на 12000р.
 
19-30. Начальник экологического отдела получает 350000. Это действует на меня как-то иначе — где справедливость? Все более становлюсь коммунистом. Жир говяжий, который я купил из-за его дешевизны, оказался с духом. Выпил немного. Сожитель, татарин из Казани тоже получает 25000. Трое детей, геоморфолог, но занимается нефтью. Приеду, напишу в "День" Когда-нибудь я прочту эти строки и ухмыльнусь. Надо перетопить жир и накормить татарина. Куды бечь? Эти слова я как-то услышал от Олега Дубровина, первого мужа сестры. Шел на рыбалку, нашел на дороге три морковки. Две пустил на уху, что сейчас томится на плите. Туда же пошла картофелина. Завтра пойду за грибами. Там в лесу вывалили машину некондиционного картофеля. Может быть, я нарочно в это ныряю? Очень хочется на дно, чтобы дольше некуда… Сегодня опять поймал большую щуку. Пережаривал жир — вытравил почти все общежитие.
13.08.93. 7-37. Жду бойлер, опаздывает. 10-35. Только что пришел из бани. Затушил рыбу. Лежу в постели, совсем измотанный: парился больше 3ч. Хорошая парная, бассейнчик с холодной водой и бассейн с теплой. Немного выпил, перед баней сходил за грибами — 3 кг. Всю ночь мучился из крана бойлера капал раствор. Заснул, когда подсчитал, что убежит не более ведра. Сегодня утром подкормил микробами Ласьеганские 2 га. шофер бойлера крутил «Комбинацию» — Два кусочека колбаски у тебя лежали на столе… Привез в общагу 200кг удобрений для закачки. Лежат под кроватью.

22.08.93. Около 11. После Лангепаса был в Радужном. Сейчас сижу в квартире СИТЕКО в НВ. По телеку — Шнитке Альфред. Купил перловки за 90 р. Почти всю съел. Завтра опять в Радужный, обрабатывать гектар. Альфред затягивает оригинальностью. Что за ней? В Радужном собирал бруснику, грибы. На бруснику ловил рыбу, но не поймал. По другой программе -Газманов. Пошло. Но — другая лавка на ярмарке. Выпить, что ли чая? Его и сахара осталось совсем  немного. Хочется в Душанбе. Шнитке притягивает. К этому моменту выпил 2,1л рояля. Пить вообще не хочется, Хочется чего-то другого, хочется, чтобы что-нибудь происходило рядом, осмысленное, свежее. Сейчас будут "Вести". Может быть, завтра? Фиг. Я – бомж. Я стал бомжом еще во чреве матери, когда все на свете хотели меня оттуда выселить.

23.08.93. Тагринское месторождение. Сегодня сделал среди остальных две покупки по 20р каждая. Первая "Носорог" Ионеско и "Самосознание европейской культуры XX века со статьями Шопенгауэра, Юнга, Белля и др., вторая — 2 кусочка белого хлеба по 20г в Тагринской столовой.  Это называется современный паритет. Пью, ем жаренные вчера грибы и перловую кашу — они в банках. Осталось совсем немного. Сейчас вскипячу кружку чая, положу сахару, намажу купленный хлеб маргарином и съем. Пахнет жареными грибами из банки. За стенкой голоса и хабанера. Шторы желтые с цветами, На стене байковое одеяло в клетку, бордовое с белым. Подушку прислонил к столу, чтобы свет падал сзади. Рядом рюкзак из которого торчит большой целлофановый пакет с моим бельем. Я в зеленой махровой рубашке (которую разодрал на плече в Приморье и Ольга Курганова долго-долго обещала заштопать, но сделала  этоНаталья Сергеевна) и красных полосатых плавках, купленных еще в Душанбе. Перед отъездом выброшу. Резинка обвешала, и я ее стянул так, что еле влезаю. В голову вбит вязкий кол. На спинке стула джинсовый костюм. За стеной резко бьют картами по столу. Над дверью прибит кусок картона с тройной надписью красным "Амиго".
 24.08.93. Конец. ВСЕ. Последний ребенок был самым трудным. Как много ошибок я сделал. Раньше этого не было. Утратил способность анализировать ситуацию до нюансов. Пример с порошком. Должны были прислать его с автобусом в Радужное. Почему-то я решил, что с водителем автобуса, а не с пассажиром. Долго мучался. Потом, правда, оказалось, что не присылали вовсе. Пойду гулять. Последний раз поем голубику и бруснику.
26.08.93. Н/Вартовск. Последний день. Сегодня Трушкин сказал, что заплатит 400 000р, с моими оставшимися 100 000 это полмиллиона рублей. После этого я шел по улицам и шептал — полмиллиона, полмиллиона… Другим я не стал, все такой же совок. Стал соображать кому сколько отдам. Только не себе. Мне не надо. Купался последний раз на Оби, Дважды ловил рыбу. Сейчас вода ушла и с бетонного ограждения до нее 4м. Повесил проволоку и по ней поднимался. Прыгал головкой, когда рядом проходили женщины. Один крепыш решил повторить — чуть не утонул, залез с третьего раза. Вчера на улице нашел 41 р. Все корю Наташу. если бы не ее поступок, как мне было бы приятно отдать ей пол-лимона. Оставлю последнюю страницу чуть начатой. Когда-нибудь я ее закончу...

 На 140 000 мать купила кож. куртку, 100 000 отдал Эдгару, 50 000 Наташе, все остальное матери. Ключевые слова: бойлер, порошок, мешать, разливать, болото с нефтью, вымазан по макушку, пожарка, микробы, удобрения, байки о них, ожидание, ожидание. С Наталией я разругался. Просто из принципа. Уезжая я оставил ей деньги – они могли понадобиться Вальке – с просьбой, что она их не тронет. Однако, она тронула, то есть нарушила договор, стали с ней поругиваться а тут в лаборатории появилась Светка…
06.09.93. В лаборатории появилась новая симпатичная сотрудница с дипломом МГУ. Из тех, кто мотается по работам в поисках жениха. Пришла на наши копейки с банковского оклада в десять раз больше наших. Так себе девушка. 170. Худенькая. Еврейка с носом. Нежная, воспитанная. В общем, приятная. Опасений не вызывает, наоборот типа нужен защитник. Ну, ищет жениха, это же нормально. Когда сижу за компьютером играю или работаю, подходит, становится, касаясь спины грудями, и говорит типа «лошадью ходи». Когда поднимаемся со своего 10-го на директорский 11-ый, всегда идет впереди меня, показывая стройные ноги.
 06.05. 94. Вчера получил сорок долларов за статью об морфоструктурных особенностях различных эрозионных срезов очаговых структур. Через месяц светит еще сорок за статью о Депутатском рудном районе. Еще сорок соавторша зажала. Валентин Лебедев космонавт, директор НГИЦ РАН предложил стать заведующим лабораторией. Я отказался, сказав, что частые встречи с ним увеличат нашу критическую массу, в результате я вылечу из горячо любимого мною института. Он оскорбился.
У Светки Юрьевной Циринской на 19.5 лет моложе меня полно таких же друзей, и она постоянно их приводит, то компьютер наладить, то еще что. Они приходят и протыкают меня глазами, как будто она со всеми из них спала. Все они бывшие члены литературного  клуба, собиравшегося по четвергам в клубе мясокомбината на Волгоградке.  Читали друг другу лекции (Светка читала лекцию про иконописные каноны), издавали платные сборники. Иногда собирались на ее даче в Болшево, даже посадили там дуб из желудя.
Честно, не знаю, как это получилось, что я оказался у Светки Циринской на даче. Видимо, привела. Я как всегда был смущен, а тут она: — Может быть, займемся сексом? – Типа привела проститута поразвлечься. А я то, да се, принялся печь в духовке индюшкины ноги, как Макаревич учил, то есть импрегнируя в них кусочки сыра. Получилось хорошо, сели по-человечески, ног поели, друг против друга сидючи, вина попили, культурно разговаривая, потом оказались на диване (когда мы разведемся, первым делом она выбросит этот диван, как первейшее обо мне воспоминание – он весь был пропитан моей спермой, ибо большей частью нашей супружеской жизни она береглась. Она все связанное со мной выбросит, даже дом в Болшеве будет продан Элеоноре). На следующий день я был не прочь превратить это приключение обыденное, но она пришла в институт в обед, сказала, что у нее все болит внизу, и ее надо проводить в Болшево (хотя она жила в Королеве). Болшево – это 40 мин от Москвы, препровождение ее туда было уже не  приключением, но каким-то волонтерским поступком, но она выглядела так жалко, что я поехал. И понеслось, поехало!
Тут надо сказать, что дом в Болшево принадлежал на пару отцу Светы Юрию Зелековичу (теперь – 12.16.14 — он лежит с отрезанной от диабета ногой) и ее тетке, косой на один глаз Элеоноре Зелековне. У них, и у Юры, и у Элеоноры были квартиры в Королеве (все они в советские времена работали в ракетной отрасли инженерами — Юра был специалист по антеннам, его жена и моя теща Вера Анатольевна, редкостная по нехорошести, женщина химиком, Макарыч, муж Элеоноры, мордвин, тряс ракеты на стенде). И посему Свете надо было договариваться с теткой, что на даче ее в тот или иной день не будет. Короче, я со временем привык и переехал от матери в Болшево, а еще через месяц признался, что давно хочу иметь дочку. Мы поженились. Скромно, хотя у меня были деньги, а у Светы, поработавшей в банке,  еще больше.  Тогда я еще не знал, что она держала в уме другую свадьбу, с поездкой в Питер, с богатыми друзьями, шикарным платьем, но не со мной.
25.08.94 Жил был художник в ночи. В свете юпитеров рождаются новые идеи, не всегда здоровые, ввиду употребления оральных контрацептивов и спиртных суррогатов.  Вот недавно ведущая травести получила заманчивое предложение от помощника главного режиссера соседнего театра сыграть главную роль в домашней сцене постановки "Сцены из жизни помрежа". Проба состоялась в приватной обстановке и удовлетворила заказчика. Однако, моральная установка на шедевр не позволила ему прекратить поиски новых ощущений действительности. И что же? Он до сих пор ищет и вполне доволен собой и актерским составом… Вчера в ночи он сказал себе: Миллион алых роз… Сразу или по одной? Давай еще по одной, продолжил он вслух, обращаясь к уже утомленной героине Елене Леонидовне Охсладской и потянулся к ночному столику за серебряным ведерком...
04.12.94
У Светы что-то там женское – не прикреплялся плод, но я подключил мать с ее знакомствами в Институте Гинекологии и Акушерии, и родилась Полина, да так, что детское место не отстало. И сразу казус. Полина родилась, мы приехали с Верой Анатольевной и Зелековичем, я достал бутылку армянского 20-ти летней выдержки, чтобы узнать, что они не могут ничего отмечать, потому что у их близких друзей день рождения, и они должны ехать к ним. Так мы и праздновали рождение Полины. Я один с бутылкой, они в своем еврейском кругу. Не подумайте, что я антисемит, но через пару месяцев житья с ними я понял, что они – другой народ. Вот прошедшей осенью  было очень много яблок (у них 20 соток и 20 деревьев). И я, дурак, сказал Свете: — А можно, мама приедет, соберет яблоки?
Света передала эти слова тетке, и получился скандал. Та стала говорить мне гадости, типа  все вокруг ее, и я сижу на ее диване и пью чай из ее кружки. Я молчал, уверенный, что защитить меня должна моя жена, ведь я – примак. Но жена молчала, а тетка продолжала наседать. И в какой-то момент я встал и сказал тетке несколько слов, от которых у нее выскочили глаза и она убежала в свою комнату. На следующий день приехал Юрий Зелекович и сказал, что я должен извиниться перед ее сестрой. Я ему все объяснил, он не понял, и я ушел, собрав вещи.
Два месяца беременная Светка умоляла меня извиниться, и я сдался. И узнал, что весь скандал был из-за того,  что тетка подумала, что моя мать приедет забрать снятые яблоки и яблоки с деревьев, а не падалицу (снятые яблоки – это яблоки, сорванные с деревьев особенными приспособлениями и потому они не битые и долго хранятся).
 В общем, Полька родилась, и я стал необыкновенно счастлив. Молодая симпатичная женушка, ребенок, что еще надо человеку? Я до сих пор помню, как ехал на работу в электричке, совершенно наполненный счастьем, невероятно счастливый, как не мог усидеть до конца работы и сбегал к дорогой своей дочке, чтобы скорее взять ее на руки и наполнится ее радостью единения со мной.

26.06.94. Вчера в обед пошутил: "Лебедев бросил писать книгу, начал писать песню". Все смеялись. Сегодня пришел зам Мартюшов и предложил уволиться.
25.08.94. Ездили втроем в Севастополь
 10.09.95 Посмотрел вчера "Робота-полицейского". Взбудоражил. Ночью придумал религию — Человек все получает при жизни. Бог настолько сложен, что понять его нельзя. Как немытому эскимосу Эйнштейна. Смерть — это воссоединение с этим богом. Цель жизни — достижение счастья. Счастье непонятно, оно приходит к тому, кто ждет озарения, тогда, когда человек подготовится к восприятию его. Оно может приходить и несколько раз и единожды. Часто последнее — это предсмертные слова — я выстоял, я не упал! Религия, как объединение единомышленников, нужна, чтобы защитить человека от злой воли несчастных людей или природы — от преждевременной насильственной смерти, от злостного принуждения.


Интенсивные электрохимические процессы, протекающие в нейронах, в процессе жизни в определенных ситуациях создают макромолекулу, способную запомнить и перенести душу мыслящего существа в существо только что народившееся. Эта макромолекула развивается в сочленении определенных нейронов, и после смерти, разложения тела и естественного или принудительного вскрытия места погребения, возможно через многие десятилетия, освобождается. Она чрезвычайно устойчива и подвижна. Проникая с потоком воздуха в легкие, а затем, с потоком крови в мозг месячного ребенка она приносит с собой сознание создавшего ее человека. Сознание, в зависимости от степени завершенности макромолекулы, может сохранять либо неясные фрагменты духовной жизни предыдущего хозяина, либо всю ее окраску и память. Последующие передачи, в случае, если молекула незначительно переработана новым носителем, приводят к психическим отклонением нового носителя — утрате им личностного восприятия действительности. Все так просто складывается. Небольшие изменения в похоронном процессе — душа и тело врозь. Тело, как положено, зарывается в землю или в испепеленном виде засыпается в банку, а отделенный мозг отдается химикам на простой процесс извлечения одной единственной штучки. В лучшем случае последняя сдается в банк на востребование, в худшем, в ложечке с яблочным соком скармливается душеприказчиками заранее подготовленному ребенку. Моральные проблемы цивилизация, конечно же, решит. Ведь состоит она в подавляющем своем большинстве из членов, желающих жить вечно. В конечном счете — ограбление, или по меньшей мере ограничение воли будущего. Религии обесцвечивают настоящее, молекула обесцветит грядущее. Другая мораль, иная жизнь. Выход прост — оставить душевное бессмертие для себя. Но лень. Искать реципиента. Испытывать угрызения совести. Нет. По крайней мере, не теперь. Вожделение возможностью осветит остаток жизни слабым, но материальным мерцанием вечности. Этого достаточно. Господи, от этого не уйдешь. Давно надо было, как в том рассказе культурно-революционного китайца, откусить свой болтливый язык. Ведь думал, не поверит. Оказался слишком прост. Пьянь болотная. "ИЧП "Прогресс" в течение года вело строго засекреченные исследования с привлечением специалистов-паталогоанатомов, похищавших в моргах ряда городских больниц органокомплексы (наверное, и в печенках искали) и квалифицированных химиков-аналитиков. Результаты проведенного расследования тщательно скрываются "компетентными органами". Московская патриархия готовит обращение..." Теперь им потребуется максимум полгода. Конец тысячелетия станет началом новой эры. Смятая газета зашуршала под ногами. Отбросил ее под стол. Теперь она лежит там. Смять бы эту историю и в угол, как негодный вариант. Что теперь будет? Скорее всего, какой-нибудь зациклившийся фанатик веры (какой, интересно, доберется до меня первый?) после мучительных рассуждений придет к необходимости лишить меня жизни посредством отделения головы от туловища с последующим растворением ее в серной кислоте… Бедняга, жаль убогого, окончательно свихнется. Надо подумать, как говорится, о душе… С чего же начался я?  Странная привычность окружающего вызывала недоумение. Недоумение перерастало в недовольство.

 Сам себе надоел. Где-то там, куда вечно стремится солнце — неведомая жизнь. Влился в стаю таких же, оглянулся на мгновение, прочертив вздернутым подбородком небрежную кривую, ускакал. Все равно, как коню, подстегнутому безжалостной плетью. Его плетью. А чья плеть рассекла его сердце, пустив в бешеную скачку вперед? Орда шла неостановимо. Редкие стоянки, вызванные обстоятельствами, прибавляли бешенства движению. Неподвижность пространства, скученность соплеменников требовали в душе немедленного прекращения. Мой костер горит, жадно пожирая сучья, он торопится к своему концу. Он выгорит дотла и уйдет в себя, уйдет в ветер. Очень скоро пепелище заметит другой, и уже он сожжет себя на пепелище и превратится в дым и растворится в пространстве. Я горю, спешу заглотать пространство. Зачем я здесь? Бешенство скачки влечет возможностью вобрать в себя больше, больше пространства. Вокруг удивительный мир и он движется. Растет береза, она жаждет стать как можно больше, жаждет достать и перекрыть ветвями соседние. Вот, сегодня моя тень падает и на этот камень… Ручей под березой брезгливо стремиться прочь от стоялой воды омута. Омут, стиснутый корнями, каждую секунду отрывает от них песчинку за песчинкой. Упавшая береза освободит омут от неподвижности существования, его воды, растворившись в ручье умчатся прочь от постылого места. Я расчетлив и никогда не выброшу лишнего. Я жаден и подберу все, что может сгодиться. Я жесток и мечу в лицо, и если ты, враг или соплеменник слаб, и я не встречу сопротивления — растопчу, убью без жалости. Сильного возьму с собой или пойду с ним. В неподвижности я незначителен, мал и жалок. В неподвижности я пытаюсь понять и проигрываю всем. Но вот, я пришел, все сжег и изнасиловал. Мой конь издох. Я один, ранен в грудь и умираю. Я пришел.  Резной кубок, найденный близ черепа татарского воина, прошел через многие руки. Служанка, убирая в детской, протерла его до блеска. Хан шел легко. Он не чувствовал моего тела. Он был один, наедине с раскрепощенной теплым летним вечером природой. Движение руки перешло в его упругое тело, и Хан понес. Ветер в лицо, впереди все ясно, зримо. Вперед! Позади ничего нет, стороннее слилось — вперед, вперед! Незамеченная преграда сломала бег, вырванное из движения тело бросило в придорожную траву, спрятавшиеся там зубья забытой бороны сладко впились в плоть. Гадкая в груди чужеродность заставила приподняться на руках. Боли не было, напротив, хотелось растянуть приятное чувство освобождения. Наконец, упала на спину в согретую солнцем траву. С железом грудь покинуло еще что-то. Стало хорошо и свободно. Последним было огорчение- белое платье, оживленное выступающей кровью, основательно портили пятна ржавчины и земли… Поздней зимой река вздулась от частых дождей. Могила обнажилась, череп скатился в бурые воды. Быстрый поток унес его в ближайший омут. Освобожденная молекула понеслась дальше и осела на тинистом пляже. Однажды забрел туда рыбак и унес ее на рифленой подошве сапог. Дома, коря себя за неудачливость, он очистил их от налипшей грязи. Солнце подсушило комья, дети, возбужденные теплом, растоптали их в пыль и разнесли по двору. Поднявшийся вскоре западный ветер унес пыль на восток... 

1. Конец 19 века. Женщина, дама в шляпке. В детстве — тяжелое воспаление легких. Нежная умная, одна, есть состояние, позволяющее свободно существовать. Любит и умеет одеться. Лесбиянка. Часто одна. Неясные устремления в будущее. Неудовлетворенность. Париж, улицы, художники, прогулки, море, любовные сцены. Уверена, что умрет молодой. Умирает в 29 — упала на железные прутья ограды, заросшей травой, с лошади, пущенной в галоп, может быть, намеренно, истекла кровью на траве под солнцем. Нашли и похоронили на сельском кладбище на берегу речки. В паводок в феврале воды вскрыли могилу. Путешествие души, подошва сапога, мусорные ящики, речные волны, свежий ветер.

2. Восточная Европа. Первая мировая. Семья инженера-гидростроителя. Ребенок, мальчик, первые месяцы жизни. В маленьком головке — постепенно полное сознание, смешанное с детскостью. Французские слова. Родители ничего не понимают. В 7-8 мес. смерть от воспаления легких. В могилу попадает снаряд.

3. Москва. 30-е. Семья дворника-татарина. Сын тоже станет дворником. Метла, свалки, помои, маленькие радости (рубль на рождество) и маленькие неприятности. Копается в грязи, выискивая полезности, собирает их, потом использует. В голове видения, картина француза вызывает воспоминания, любит красивых женщин, хочет в Париж, копит деньги, попадает, наконец, старенький, ходит по Парижу, умирает в той же деревне.

4. Я. События и мысли должны переплетаться с прошлыми жизнями. В конце — понимание всего, возможность целеустремленного переселения после смерти и невольное разглашение. Люди, много людей, охвачены желанием переселиться в детские души. Всеобщее смятение. Они пытаются думать и переживать, чтобы взрастить молекулу и прожить еще хотя бы одну другую жизнь. Кретины изучают искусства и пытаются войти в природу. Другие искусственно предаются мыслительным процессам. Конец религиям, хаос. Смерть от руки религиозного фанатика. От насильственных попыток взрастить в себе молекулу жизни она перерождается, отнимая у нового обладателя память предков.
Часть 1 ....
Часть 2  ребячливость характера закрепляется в молекуле.
Часть 4 Маме семнадцать лет. При родах умерла тетя и моя бабушка усыновила новорожденного Эдгара. Маме это не понравилось, к тому же у нее появились угри, и она родила меня. От кого — не знаю до сих пор. Бабушка, в конце концов, усыновила и меня. Только в первом классе я узнал, что моя сестра на самом деле мне мама. Светлана. Все так просто и убедительно. Выбрала, подготовилась, подготовила и увела… Не знаю, может быть, мне не везло с женщинами и поэтому, она, открывшись полностью, вошла во все мои клетки. И в те, что хранили жизнь, и в те, что прятали чудовищ, собранных мною в переулках и тупиках жизни к ней. Чудовища сразу разоткровенничались, выложили свои дурные наклонности (такой вот я, ничего не сделаешь), поклялись в вечной верности и просили быть к ним снисходительной. И что же? Потом, в ответ на их иногдашнее ворчанье и повизгивание, она лишь чесала их за ухом, либо грозила пальчиком, либо говорила, что топает ножкой (физически топнуть ногой она никогда не могла). А ведь именно в этом первооснова совместного существования — не будите моих зверей и они не тронут вас. Прошел год. Все пошло. Первое покушение на мою оставшуюся жизнь не увенчалось успехом. Православный. Не смог взять грех на душу. Не довел работу сознания до конца — убежал в смятении. Следующим будет фундаменталист. О, господи, и все это вместо нобелевской премии… Все развивается почти так, как я и предполагал. Молекулу выделили практически одновременно в Южной Африке, Штатах и Индии. Обсосали, изучили, приручили. Активная, сложная, умственная деятельность культивирует стойкую, жизнеспособную молекулу. Они ее назвали ELM — молекула вечной жизни. Просто надо видеть и думать,
 и чем содержательнее и длиннее будут ваши мысли, тем больше будут ваши шансы на участие в следующей серии. Составлены многочисленные справочники и руководства, детально объясняющие как заполучить мысли в голову и удерживать их там как можно дольше. Рекомендуется жить одновременно в нескольких мирах — музыки, литературы, живописи, природы. Рекомендуется творить и создавать школы. Математика и другие точные науки, как оказалось, вредят необходимым условиям воображения и, поэтому должны быть исключены из процесса воспитания. Любование закатами обязательно. Каждый день по тридцать минут. Любить только пламенно, обожествляя. Очень полезно что-нибудь переделывать. И все описывать в деталях в дневниках и романах. Храмы опустели. Конкретный путь к вечному существованию вытеснил ненаучный. В больницы для душевнобольных завозят книги и полотна. Похищение детей вошло в норму и привело к всеобщему снижению рождаемости, а затем к ее подъему до необходимого уровня посредством возникновения сообществ, живущих по сложным региональным системам смерти-рождения, в которых каждый член обязуется предоставить в качестве реципиента своего новорожденного ребенка в обмен на право использовать после своей смерти для переселения личной молекулы другого полноценного ребенка, родившегося в системе к этому времени. Вопросы случайного заражения ребенка случайной молекулой стали предметом всеобщего обсуждения. В противовес Молекулярному движению (так его назвали остряки) возникло движение "Антимоль". Наряду с обычными для антидвижений безобразиями, оно задумало ряд научных программ по изучению последствий массовых переселений душ на человечество. С целью изучения процессов изменения трансмолекул, ими же были начаты поиски лиц, одушетворенных молекулами предыдущих поколений. К сожалению, это не памфлет. Мне кажется, что именно сегодня для меня все кончится. Стук в дверь. Пришел-таки фундаменталист. Вошли двое. Европейцы. Закрыли за собой дверь. Один высокий, нос с горбинкой, глаза умные, с сожалением. Другой пониже, равнодушный и непримечательный, в руках тяжелый дипломат. — Может быть, присядем? — сказал высокий, подмигнув. Сели за журнальный столик. Достали бутылку коньяка, всякую снедь. Не люблю коньяк, но что поделаешь. Достал рюмки, вилки, сигареты. По взгляду понял, что табак им противен, и пожалел, что нет "Беломора". Тот который пониже внимательно изучал комнату. Мой палач. Выпили. Я закурил. "- Мы собственно, из "Антимоля"- протянул высокий. Низкий вздохнул. Я понял — он меня жалеет, хоть и пришли за молекулой. Будут исследовать, так сказать, оригинал. Конец. 


Я стал геологом еще мальчиком на маленькой кухне, рядом с моей комнатой. Именно из-за размеров хрущевской кухни сначала ужинал я, затем родители. Ели рассказывая, что погиб Машталлер, сорвался со скал и умер потом Добрынин, кто-то куда-то поднялся, кто-то спустился, полетел на вертолете, утонул, кто-то поехал в Алжир, а потом сразу в Афганистан, а Вася очнулся рядом с лагерем и выстрелил в небо, тут все и подумали – жив. Горы видны в Душанбе из каждого окна. Над ними блистал бриллиантовый дым опасных приключений...

После поездки в Иран.

Работа… Если бы ее всю усреднить, сложить всю и разделить на количество дней, то получился бы нормальный рабочий день с началом в 9 и окончанием в 18. Почти как у всех. Hi, my dear friend Farhad!  Here now I am sitting in front of computer and I see your smiling person. I recollect my native Iran and friends, which has kept there. Many events happened after my departure. I express condolences in connection with destructive earthquakes. Your pain — is my pain. Just now I have received photos. I am very glad — pleasantly to see again familiar persons.  My wife was very glad to souvenirs from Iran. Especially she have liked a tablecloth and children's tape recorder, what was presented to Pauline by Resa. When my daughter used to turned the tape recorder on, my wife started and escaped in other room. Then she to get used and turned it on as a joke to frighten somebody from the visitors. I very pity, that could not visit Isfahan, my wife much read about it in books and newspapers. At the end of July I leave in one of areas of Russia. Our institute will carry out there searches and estimation of gold deposits. I shall come in Moscow at the end of August. I regret, that in Iran between us was some disagreements. I hope, that you do not become angry with me, as I continue concerns to you with the special warm. In Moscow this year practically there was no summer- there were rains and solar days was 6-7. Therefore I frequently recollected the hot winter days which have been carried spent in Iran. I hope, that we shall be still seen. Transfer hi all by mine familiar and friends. Transfer them that after my stories about Iran many mine familiar and the friends have found out that the kind, clever people there live. I do not know Dr. Dr. A.Hushmandzadeh and N.A.A Nogol addresses and I can not write to them. I frequently recollect Dr.Nogol family, I hope, they have not forgotten me. I wish to all strong health and happiness in life.

SV. Rouslan Belov  Objective Geologist (ore regions and deposits exploration, prospecting, ore deposits prognosis with application of the computer multiband air-space photographs interpretation and morphostuctural analysis of topographical maps)   EDUCATION  1983 — 1985 — Training in the Postgraduate Department of the Moskow Institute of Ore Deposits Geology, Mineralogy, Petrography and Geochemistry (Academy of Sciences of the USSR). Degree: Doctor of Philosophy ( Geology — ore deposits exploration, air-space photographs interpretation, geological structures and morphostuctures methods). 1974 — graduated cum laude from Geological Faculty of Dushanbe University. Degree: engineer-geologist (ore deposits mapping, searching and prospecting ), shotfirer.  EXPERIENCE 02.01.97 — 30.05.97 ESTRY Institute, Iran Geological and images processing expert of Zarubezhgeologia. Geological exploration and hummering in Sistan-Balouchistan province with Landsat multiband images interpretation and GIS analysis. Several copper and gold areas in ring-structures were found.  09.01.93 — till now. Scientific Geoinformation Center (Academy of Sciences of Russia). Senior researcher Senior researcher, organized and participated many geological and ecological projects including tin, gold and diamond deposits investigation and prognostication with computer space photographs interpretation and GIS analysis; oil, gas regions (Tyumen, Jamburg ) vast ecological monitoring.  20.03.86 — 08.01.92. All-Union Institute of Mineral Raw Materials (Ministry of Geology of the USSR). Senior researcher involved in investigation and prognostication of Far East ore deposits with applying geophysical, geochemistry, geostuctural and morphostructural methods. Many largest tin, tungsten, zinc and lead deposits of Russia were investigated in this period. 01.05.81 — 31.12.82 — Carelia Prospecting Expedition Senior geologist involved in projecting and prospecting of apatite and tin deposits. 01.06.74 — 31.03.81. South-Tadjik Prospecting Expedition. Geologist, senior geologist, chief of the big prospecting party (1976), involved in the gold, antimony and tin deposits mapping, prospecting (drilling, penetration and. ore reserves calculation).
Мы со Светой, моей женой совершенно разные люди. В среде в которой она стала взрослой, групповой секс и гомосексуализм – нормальные явления. Они живут не ради единения, карьеры, ради предметов, которые принято иметь, ради удовольствий, походов в рестораны и поездок за границей. Моя же цель мое главное яство,  которого мне всегда не хватало (отчего всегда и хожу голодным и неприкаянным) – это единящее общение. Я мечтаю, чтобы все люди стали как бы единым организмом, единым цветком, каждая часть которого посвящена другим частям.  А цель Светы – стать начальницей с массой исполнительных и любящих искренно сорудников, это лежак на берегу известного курорта, место в бизнес-классе, лучший ресторан с предупредительными официантами. А я прост. Вот в этом году вырастил несколько баклажанов, так было здорово смотреть, как они из замухрышек становятся важными…

После развода со Светой,  купил себе комнату недалеко от дома матери, потом поменял ее на квартиру в мамином подъезде. Я – на втором этаже, она с отчимом на четвертом. Интересно, если человек тебя усыновил, он отец или отчим?

17.06.2007. 11:39. Приехал из Орла. 1. В последний день сидел на пляже, пил вино со случайными друзьями. Подходит мальчик лет семи: — Я ключи в песок зарыл, помогите найти… Мы два часа как археологи работали с песком. Нашли, когда я уже почти потерял надежду.
 2. Иду по центральной площади Орла. Навстречу спешит мужчина средних лет, тянет за собой мальчика лет одиннадцати. На лице мужчины — твердая решимость. Мальчик — в себе. Подходят ко мне. Мужчина взволнованно обращается: — Скажите, где здесь можно купить игрушки?!

… В горох геологический люд квасил будь здоров, особенно, когда приходила вахтовка. Все квасили, и мы, геологи, в том числе. Однажды утром, после одной из пьянок в базовом лагере, я потерял Виталика Сосунова, геолога по бурению. По всему разведочному поселку искал. И нашел спящим на столе в бильярдной. Будил то так, то эдак — бесполезно, таким мертвецким сном он спал, спал прямо на бильярдных шарах...

Удаленный фрагмент из “Мухи в розовом алмазе»
 
"Какой-то он странный, возбужденный был, — шептал мне внутренний голос. — Сходил бы что ли, посмотрел, куда он ушел и что делает". Памятуя, что он (то есть голос) не обманул меня, когда советовал не соваться в штольню, я заставил себя подняться и крадучись, пошел по следам подземного араба. В грязи, то там, то здесь покрывавшей почву штрека, они были видны очень хорошо, и через несколько минут я стоял перед рассечкой, забранной железной дверью. К моему удивлению она оказалась не запертой. "Куда это он так спешил?" — озадачился я. Выждав минут пять, приблизился к двери и, приставив к ней ухо, начал вслушиваться. Не услышав ни единого звука,  я, несколько смятенный своим неприличным поступком, собрался уходить. Повернулся, занес ногу, да так и замер: тишину подземелья разорвал дикий крик. Немедленно ворвавшись в рассечку, оказавшуюся ярко освещенной несколькими керосиновыми лампами, я увидел… Сережку Кивелиди. Он, весь искореженный болью, умирал на… колу! Его согнутые в коленях ноги были связаны, руки скручены за спиной, он не мог ими размахивать и потому извивался всем телом, извивался, хотя каждое движение причиняло ему нечеловеческую боль. А подлый араб сидел в глубине рассечки лицом к нему и ко мне, сидел на цветастом ковре, сидел, обложившись подушками, сидел и наслаждался милым его сердцу зрелищем! Не без труда совладав с оцепенением, я бросился к арабу. Я бы разорвал его на клочки, разорвал, точно, но… но Сережка оказался бестелесным. В тот момент, когда я пробегал мимо, его голова с выпученными от боли глазами, прошла сквозь мое тело. Остановившись на полном ходу, я уставился на корчащегося друга. — Он всегда в это время на кол садится, — сказал мне араб, чуточку раздосадованный тем, что я помешал ему насладиться, по-видимому, любимым зрелищем. — Голография? — удивленно спросил я, выискивая глазами соответствующие аппараты. — Как хочешь, — пожал плечами араб. — Присоединяйся ко мне, он по два раза за вечер садиться, иногда — по три. Я бы не подошел к нему и не сел, если бы кол вместе с Сережкой не растворился в воздухе. И если бы на ковре рядом с Али-Бабаем не стояли блюдо с жаренным гусем и высокий кувшин с вином. "Небось, не то в нем вино, что мы пьем… Не бутылочное за три червонца. И гусь откуда? С пылу, с жару", — подумал я, направляясь к подземному арабу. Вино и в самом деле было не то. Оно было марочным, по тридцать баксов за бутылку. В Нью-Йорке фиг такое найдешь. Я его понюхал и забыл обо всем, тем более, что пыточного кола в рассечке уже не было. Запах!!! Цвет!!! А каким ласковым летом в желудок проникает! Нет, я забыл обо всем. Мысли совсем другими стали, говорить даже стал по другому. Иуда своего кореша за серебро продал, его понять можно. А я — за стакан десертного. Правда в серебряном кубке. — Вот, блин, везде двойные стандарты! Гостям, значит, бормотуху копеечную, а себе из серебряного кувшина, ну, прямо драгоценное вино, — распробовав второй кубок, искренне попенял я Али-Бабаю. — Так вы пьете стаканами, — простодушно ответил красноглазый. — А кто дорогое вино так пьет? Его же не для опьянения пьют, как водку вашу, а для удовольствия! — А гусь откуда? — Аллах послал! — озорно заулыбался Али-Бабай, подняв глаза к кровле. — Всемилостивый Аллах! Он ко мне благоволит. Что я мог ему сказать? Только: "Наливай!" Он налил, я кубок взял, на подушках разлегся, а тут дверь железная с таким совсем не подходящим для ситуации скрежетом раскрывается… Я допил почти, когда Сережкина голова в ней появилась… Снизу, над самым порогом, разумеется. Я аж приподнялся, такой он измученный был… Колючей проволокой связанный по рукам, по ногам, побитый с ног до головы… А глаза! Тоска смертная, "Пристрелите меня!" — выражают. Не выдержало мое сердце этого зрелища. Допил вино, кубок отставил и к другу бросился. А он, гад, снова бестелесный! Издевается, значит. "Ну и фиг с тобой", — подумал я в сердцах и вернулся к Али-Бабаю. Араб посмотрел торжествующе и кубок мне наполнил. И себе тоже. А потом гуся разорвал на знатные кусочки. С яблоками он оказался. Пока я пробовал, Сережка с силами собрался, через порог переполз и к колу, значит, гусеницей. Подполз, привстал кое-как спиною к нам и начал на кол садиться. Я аж содрогнулся, до чего занимательно было. Представьте, вы на подушках атласных развалились, с кубком в руке после двух стаканов и половины ароматного гуся, а в полутора метрах от вас мужик в одних ажурных белых плавках на кол садиться. На цыпочки, значит, подымается и ягодицей острие нащупывает. И орет при этом благим матом! До того естественно, что я черносливом закусочным в него запустил. А вдруг живой все таки? Ничего подобного, чернослив через него, как через воздух пролетел. А Сережка щупал, щупал острие и нащупал, наконец. Да как ноги приподнимет! У меня чуть глаза не выскочили, и барабанные перепонки не разорвались! От крика его дикого. Нет, такое только на пятой штольне увидишь, хоть аттракцион открывай! А Али-Бабай довольный! Раскраснелся весь похихикивает, "каждый день, говорит, по два раза смотрю и все не надоедает, наверное, я пидарас". Понятно… Это ведь именно Сережка ему кайф сломал, обманул, как школьника и из всесильного зомберского командира в нашу марионетку превратил. Ну ничего, для Сергея это не вредно на призрачном колу посидеть. Он в Душанбе, в своем борделе, ногти полирует. Ему полируют. Ногти и еще кое-что. Дельфи с Си-Плюс-Плюс. А он в халате древнюю Грецию изучает. Так что пусть хоть здесь немножко о превратностях судьбы порассуждает. Сережка покрутился на колу, покрутился, покричал, жуть как покричал и, опять в воздухе растворился. Али-Бабай, довольный, собака, как же, "деликатесом" гостя угостил, вылил мне в кубок остаток вина и говорит: — Если хочешь, приходи завтра в это же самое время. Аллах мне дюжину омаров с Красного моря пришлет, пальчики оближешь. И вино с Мадейры. Ну а представление тоже самое будет, уж прости, другого не заказываем. — Маньяк ты! — сказал я благодушно. – Небось, ты сюда и баб своих таскаешь? Для повышения сексуальной производительности? — Бывает, — сказал Али-Бабай и засобирался. — В гарем свой, что ли? — спросил я с завистью? — Да, — ответил араб, сочувственно на меня глядя. — К своим уступчивым женам. — А ты, дорогой мой — алкоголик… Если бы у меня была такая аппетитная женщина, как твоя Синичкина, я бы не накачивался вином у ее роскошного тела...  Синичкина перевернулась на спину и положила свою мяконькую ручку на мою грудь. И я проснулся. И понял, что видел совершенно дурацкий сон. И сразу же принялся его анализировать. В конце концов у меня получалось, что я не прочь отведать гуся с яблоками. И жду от всех пакости. И надеюсь на помощь Сергея. Но не очень-то на нее рассчитываю, так как знаю, что он затрахан делами. Чертыхнувшись от души ("Черт бы его драл с его борделем и греческой историей!"), я выпил оставшееся вино и тут же уснул.  Слова ее прошли мимо моего сознания, потому что рядом с моими товарищами возник я, двадцатилетней давности. Весь в белой рудничной грязи, желтая каска болтается за спиной на фонарном кабеле, резиновые сапоги подвернуты на всю катушку; штормовка заправлена в брюки, опоясанные ремнем полевой сумки; на ремне спереди висит компасная кобура, а сзади — аккумулятор, конечно же, в спешке повешенный пробками к ягодице. Из отверстий в них высачивается щелочь, пропитав брюки, она жжется. Но мне наплевать, я бегу с третьей штольни на первую — проходчики сказали, что после отпалки в забое появилось что-то очень похожее на касситерит... 

Это о Свете писал Фромм: "… человек, не освободившийся от материнской связи, не способен действовать самостоятельно, он чувствует себя слабым и впадает во все возрастающую зависимость, пока для него не будет больше возврата". Мать, Светлана Анатольевна поселила ее в своем мире, мире страхов, мире комплексов. Поселила в мире, в котором невозможно родить, невозможно подняться. Нельзя подняться в мире страхов, в мире комплексов. Поняв это на фактическом материале, мать позволила ей уйти ко мне. На время. На стажировку. И Вера родила. И поняла, что слабый может родить. От сильного. Может управлять людьми. Как сильный. Поняла и вернулась к матери, вернулась в мир, в котором ручьи стремятся к горькому морю.

Этот дом, эта тетка..."  Эта тетка...  Элеонора Зелековна. Не хотел я вставлять ее в свое и без того нервное повествование… И вы поймете почему. Дело в том, что в дачный сезон, примерно с середины апреля по ноябрь, одну комнату в доме занимала тетка Светы. С мужем. И нам со Светой частенько приходилось дожидаться, пока они улягутся спать — Матрасыч мог в любой момент демонстративно, по хозяйски, пройти на большую веранду через комнату, в которой стоит наш диван. У них часто бывают гости, у тетки на все надо спрашивать разрешение, в том числе и разрешение посадить дерево или построить для Полины качели и песочницу в саду. Я многократно предлагал в целях мирного сосуществования разделить дом и участок, но получал отказ так или иначе аргументированный. Пожив в этом доме с полгода, я кристально ясно понял, что рассматриваюсь всеми (и Светой тоже) как личность, стремящаяся наложить лапу на их недвижимость посредством перестройки и модернизации. Свету-то я понимал — она была четвертой по счету моей законной супругой… И маменька ей нашептывала, что я на ней не остановлюсь. Но от понятия этого толку все равно не было — без охов, вздохов и косых взглядов тетки с мужем и тестя с тещей я не мог ни выложить кирпичом тропинку до калитки, ни постелить на кухне линолеум, ни оборудовать мезонин под летнее жилье...
 Интересные они люди. Элеонора с Матрасычем-Макарычем. Работа у них знаменитая. Всю жизнь ракеты строили. Она строила, а он их тряс их части на испытательном стенде. Старался к ним притереться, старался, да не получились. По объективным причинам не получилось. До моей женитьбы на Вере они всем в Болшево заправляли, а меня в штаны не заправишь. Не принимали они меня за своего. Смотрел я, наверно, как-то не так. Да, смотрел. Мне, человеку с провинциальным прошлым, действительно было интересно понаблюдать за людьми, которые небо с землей связывают. Как поэты, но материально. Которые Гагарина в космос отправляли. И сотню других кораблей с сотней других космонавтов. Смотрел, смотрел и увидел людей, которые делали все это, чтобы заработать небольшие деньги, чтобы накупить на них продуктов и водки, чтобы посидеть за столом в непринужденной обстановке, чтобы съездить в Среднюю Азию полюбоваться на азиатов и поесть сладких дынь… Да, смотрел и понял в конце концов, что корабли летают в космос не благодаря людям, а вопреки им. У Элеоноры с Матрасычем в комнате такой срач. На его кровать штукатурка из дыры в стене сыплется, она, когда спать ложится, голову пригибает, чтобы в паутине не запутаться… А что в доме было до моего переезда? День я мусор выносил, два — пыль вытирал, три — люстры с мебелью мыл, четыре — потолки черные белил, и, не поверите — целых две недели мышей ловил. Триста пятьдесят с лишним штук поймал! Это было что-то! Такого азарта охоты я вовек не испытывал. По две штуки в одну мышеловку попадали, а всего их три у меня было. Только и стучали — трах да трах — с утра до вечера. Я добычу, в особенности ту, которую на чердаке ловил, на крышу большой веранды из окна выбрасывал и, представляете, мыши через два дня и метра не пролетали — вороны так наловчились, что их практически на лету ловили. Вот такие вот люди у нас землю с космосом связывают… Один известный человек, кажется, это был бывший мой директор Лебедев, говорил, что только жесткая бездушная, может быть, даже бесчеловечная система организации, только проверка и перепроверка всего и вся приводят к тому, что корабли, в конце концов, уходят от земного притяжения. Но это космос, бог с ним… Он не очень-то и нужен. Очень даже запросто на Земле можно жить... 
 
Полина здорово выросла. Не могу насмотреться. Смотрю и пытаюсь увидеть, какой она будет в юности. Наша жизнь ведь так устроена, что так себе женщине в ней сплошная тоска. А если и моя дочь так себе вырастет? Она уже постаралась — ударилась лбом об батарею парового отопления. Со всего маху. Чуть не умер, когда в травмпункт ее вез. Трясся весь. А там хирург с кислым лицом. Как будто его от важного дела оторвали. От кроссворда или от медсестры. Мог бы аккуратнее шов наложить. А после кроссворда или медсестры он получился очень уж заметным. Надо будет ей сказать: будешь шрам прятать — увидят все. Откроешь — примут за изюминку. И вообще, надо ее научить, что главное в жизни не то, что ты значишь и сколько стоишь, а как себя ведешь, и что из себя изображаешь. Сравнить хотя бы мою мамочку и тещу. Отличаются они как небо и земля. На Веру Юрьевну посмотришь — прямо генерал-фельдмаршал. А моя мамочка, простая, кипучая, трудно найти среди ее родственников, друзей и знакомых человека, ей не обязанного. Нет, она просто прелесть. Вся в меня. Я всю жизнь в истории попадаю, и она тоже. С самого детства. Однажды, в шестнадцать лет, с подружкой всю ночь в глубокой яме с известкой просидела. Хотели на танцы, денег не было, и через забор полезли. В низких широтах рано темнеет, они и не заметили, что внизу яма, фанерками прикрытая. Сиганули разом и аккурат в нее попали… А стенки скользкие, гладкие, вот и просидели, пока сторож их утром не услышал. Это из-за мамочки я стал геологом. Такие истории на кухне слышал! Иванов в лавине поломался, Сидорова сель унес, Петрова в штольне завалило… И так далее… Сплошная романтика. А эта история? В августе 1952 года она с начальником отряда Олегом Чедия проезжала кишлак в Ягнобской долине. Кишлак только-только выселили — в хлопкосеющих районах требовались рабочие руки. И выселили неожиданно — приехали ночью на грузовиках, загнали людей в машины и увезли в смертельные для горцев, знойные долины. В домах остались вещи, в курятниках кудахтали голодные куры. Так вот, Чедия ехал впереди, мамуля за ним… Только-только выбрались из кишлака на вившуюся по обрыву узенькую тропку, и вдруг на мамину кобылу что-то сзади бросилось. Мама оглядывается — о, ужас! — над ней навис огромный черный жеребец — оскаленная пасть, дикие глаза, машущие передние копыта! Прыгать нельзя — внизу обрыв, жеребец мощными толчками надраивает кобылу… И четкий крик-приказ Олега: Пригнись!!! И тут же, не успела прикоснуться побелевшей щекой к вмиг вспотевшей кобыльей шее — сухой револьверный выстрел. Один. И бедный жеребец застыл, ничего не понимая, медленно осел на задние ноги, сполз бурдюком с тропы и покатился вниз, в ревущий от восторга горный поток… А эта история? Однажды мужчины ушли на выкидку, а ее, студентку, беременную мною, оставили со стариком-поваром в базовом лагере, он в яблоневой роще стоял. Ночью пришла огромная медведица с двумя пестунами. И до утра они чавкали в палатке повара. Когда звуки стихли, едва не поседевшая мамуля решилась посмотреть, что осталось от бедного кашевара. И увидела, что звери, сорвав поварскую палатку, и оттащив ее в сторону, ели сгущенку из обычных тогда пятилитровых банок. А повар, безумный, не узнающий, нашелся на верхушке яблони, развесившейся над местом медвежьей трапезы. А этот случай? Привезли ее в кишлачную больницу с приступом аппендицита, переодели в солдатское белье и на стол положили. Заморозили, что надо, и хирург со скальпелем появился. Маленький, черненький, с бельмом на глазу, с руками скрюченными — у такого семечек на базаре купить побрезгуешь. Мамуля, как увидела его, соскочила со стола насмерть испуганной кошкой и прочь убежала, отца с собой прихватив. Средняя Азия тогда еще дикой была, и молодой девушке появляться в кишлаке в нижнем белье ну никак нельзя было, камнями могли побить. И что придумывает моя маменька? Она ведет моего папулю в ближайший общественный сортир общесоюзного образца и просит поменяться одеждами. Почему? Ну, сами понимаете, если бы отец зашел в чей-нибудь дом и попросил одолжить ему женскую одежду, его бы никто не понял. Папуля сидел над зловонным очком сутки (штаны натянуть не мог, размер был мелковат), потому как мамочка, найдя добрую женщину, переоделась в ее халатик и тут же в ознобе свалилась. А добрая женщина нашла машину и отправила, беспамятную уже мою мамочку в экспедиционную больницу, в которой хирург был хоть и не лучше кишлачного, но представительный и без бельма. Следующим утром у маменьки моей швы чуть от смеху не разошлись… Когда она узнала, где ее молодой человек ночевал… Вот такая вот моя мамочка. Ей за шестьдесят, а она бегает, как девчонка, вся в делах и заботах. Всем помогает, со всеми дружит, со всеми ссорится. Столько можно было бы о ней вспомнить… А что рассказывала о себе высокомерная Вера Юрьевна? Только то, что родилась в Германии и у матери была служанка… Всю жизнь проработала на одном месте… Никому не обязана, ей никто не обязан, со всеми одинакова. В одном они похожи: обе как натянутые струны. Но одна струна свыклась с прикосновениями людей и жизни и не мыслит себя без них, а другая… Другая струна под напряжением. Не влезай, убьет!  По дороге домой думал об этом полковнике… Почему он стал таким? Почему всяким жуликам позволяет с собой так разговаривать? Почему глаза прячет? И куда офицерская честь его подевалась? И куда она вообще подевалась? Год назад я генерал-майора в отставке обыскивал: прямо напротив поста ВАИ по карманам и за пазуху лазал. А он стоял, вечно пьяный, и довольно улыбался… Было это под Новосибирском, я туда к дяде Эдгару ездил, он директор одного известного санатория. Как-то вечером накушались мы шашлыков и водки с ним и этим бывшим генералом, директором другого санатория, накушались до поросячьего визга и поехали в генеральский удел продолжить. А по дороге дядя обнаружил, что у него пропал бумажник с крупной суммой денег. На меня он, конечно, подумать не мог, а в шашлычной мы сидели в отдельном кабинете, и никто к нам не входил. И дядя напустился на этого опустившегося генерала — ты, мол, взял больше некому! Остановил машину прямо на посту (генеральскую машину в тех краях все знали, он мог хоть задом наперед и зигзагом ездить), и попросил меня обшарить карманы обвиняемого. Я попытался отказаться, но Эдгар был непреклонен. Я знал, что с выпившим дядей лучше не связываться, лют он пьяный, да из газет знал, что генералы частенько на руку не чисты. Ну, и начал нехотя обыск. Вот кино было! Представьте, ваишники в касках, вооруженные, глазами нас сверлят, а я посередине дороги генерала шмонаю… И, вот, дикий случай, нашелся ведь бумажник во внутреннем кармане его пиджака! Мы все мгновенно отрезвели, дядя даже отрезвел. Стоим, друг на друга растеряно смотрим, не знаем, что и сказать. Но детектива из этой истории, слава богу, не получилось, получилась трагикомедия. Генеральский шофер вышел из машины, закурил, посмотрел на темнеющее небо и сказал усталым голосом человека, все повидавшего на своем веку: — Вы пиджаками поменяйтесь, и все будет в порядке! Короче, через минуту мы ехали, заливать несостоявшийся инцидент водкой — не крал, оказывается, генерал кошелька, просто одел по пьяни пиджак моего дяди… Вот такие у нас попадаются генералы и офицеры… И думаю, что не их тут вина. Просто офицерская честь, как и многое другое, сверху регулируется. Если высший генералитет то там, то здесь с судьями и прокурорами за свою свободу воюет, тем не менее, продолжая дачи царские строить и самолеты с женами на моря гонять, то о какой офицерской чести может идти речь? Не нужен институт офицерской чести такому генералитету… Еще заложит с потрохами какой-нибудь благородный лейтенантик… А чтобы и мысли в головах об этом не было, журналистов показательно взрывают. А вот раньше… Раньше, похоже, было другое. Я где-то читал, как командующий русскими оккупационными войсками во Франции перед уходом своих орлов на родину, несколько дней по кабакам ездил, долги их выплачивал. И, что самое интересное, выплачивал не из казенного кармана, а из своего… Где сейчас такое благородство встретишь? И сыновнее отношение к Родине? 

  — А что ты так чекистов не любишь? — спросил Плотников, явно полагавший, что Синичкина предложила весьма неплохой вариант разрешений конфликта. — А потому, что знаю их не по кинофильмам. Родственники, понимаешь, у меня с одной стороны были казаки, а с другой — все сплошь кулаки и еще хуже. ЧК с ними славно разобралось… Тетка одна в детдоме сохранилась, да два деда, и то, потому что в Среднюю Азию вовремя сбежали. Тетка наследницей заводов-пароходов была, за самого Эдика Стрельцова замуж потом вышла, но ничего у них не получилось, потому как от миллионеров-родителей ей один фанерный чемоданчик достался. — Ну, вспомнил… — хмыкнул Кучкин. — Революция, раскулачивание… — Но это еще не все, — продолжил я, чувствуя, что товарищи не прочь оттянуть время решения насущных проблем. — У меня работал на этой самой штольне один капитан госбезопасности, геолог по образованию, его уволили из органов из-за того, что он на кинофильм в Хорогском кинотеатре опоздал… — На фильм опоздал? — изумился Плотников. — Ага, опоздал на полчаса и потребовал заново начать, а директор новый был, вовремя не сообразил, кто выступает, и скандал устроил, так этот капитан на сцену выскочил и в люстры хрустальные начал из "макара" палить… Представляете, какой был хрустальный дождь? Потом мы с ним подружились, и дружили, пока он в базовом лагере на междусобойчике из ракетницы в потолок не выстрелил. Видели бы вы, как ракета по стенам рикошетила, до того как череп ему прожечь… Бог не фраер, он все видит — там десять человек в землянке было, а в него попала. Вот такой он был человек, этот капитан, теперь с дырявой головой ходит. Еще мой родственник близкий с одним полковником дружил, пожаловался как-то ему на соседа своего, что в подъезде дебоширит, так этот полковник предложил кости ему переломать посредством омоновцев, родственник мой отказался, не гуманно, сказал, не по-соседски. А полковник этот, добрая душа, согласился, что не гуманно и другой вариант предложил: "Хоп, ладно, — сказал, — давай тогда наркотики или патроны ему в машину подложим, и лет на пять ты о нем забудешь?" Вот такие у меня друзья и знакомые среди кэгэбэшников были. Правду древние говорили, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно… — Ни фига ты их не заешь, — махнул на меня Кучкин. — Мой папаша в органах двадцать лет отпахал и знаешь, что он мне рассказывал? — Знаю. Что только благодаря органам госбезопасности в Таджикистане при советской власти более-менее спокойно было. Как только органов не стало, сразу кулябские таджики ополчились на ленинабадских, памирские — на тех и других, война, короче, между племенами началась. И до сих пор она продолжается. А раньше как начинал какой-нибудь кулябский туз воду мутить, так сразу в автокатастрофу попадал или того хуже — на Колыму. Притча даже на эту тему есть древнегреческая. Два острова в Эгейском море было, на одном все спокойно, тишь, гладь и божья благодать, а на другом сплошные междоусобицы и дамокловы мечи повсюду развешены. Так царь неспокойного острова приплыл на спокойный с дружественным визитом и говорит его царю — делись, мол опытом. И благополучный этот царь повел бедолагу на пшеничное поле гулять. И как только увидит, что колосок один повыше других вырос, так хвать его с корнем. После третьего колоска неспокойный царь все понял и убежал на свой остров… Колоски дергать… А сколько в России таких колосков за семьдесят лет коллеги твоего папани надрали? Столько, что хлеба не стало… — Любишь, ты Черный п-деть не по делу, — смутился Кучкин, забыв, что сидит рядом с Синичкиной. — Знаешь, когда человеку хорошо? Когда он как кирпичик в стенку ложится и лежит там смирно. Вот ты не на одной работе не задерживался, семей штук пять поменял. Из-за чего? Не мог лежать кирпичиком, языком болтал, ручками-ножками дрыгал, вот тебя и выковыривали, выбрасывали отовсюду и не каменщик выбрасывал, а кирпичи соседние выжимали! Ну что, я не прав? — Прав, дорогой, прав, — вздохнул я, весь чернея от соответствующих воспоминаний. — Но к твоему Полковнику с белым флагом я не пойду. Не доверяю я его войскам.

 Пиво было холодным. Если бы не этот тип, явно с Ямбурга, севший напротив, Смирнов бы не чувствовал себя, а сидел, растворившись в морской синеве. А этот тип — тучный, с вольготно распустившимся брюхом, на раздувшемся пальце массивный золотой перстень, такая же цепочка на короткой шее, — сидел и смотрел на него жалостливо. Смирнов отпил глоток, поставил, увидев глаза визави, смотревшего по-прежнему жалостливо, не выдержал. — Вы что так на меня смотрите? — У вас пиво кончается, — засмеялся тот.

 Он влез в этот документ случайно. Нажал не на ту кнопку и влез. Это была какая-то доморощенная философская чепуха, смесь шаманизма с зороастризмом. Смирнов продолжал читать только потому, что не верил, что такая чепуха выставлена в Интернет без какой-то задней мысли. Интуиция его не обманула — многостраничный документ замыкала небольшая квадратная кнопка желтого цвета. Смирнов нажал на нее, и на дисплее в полноэкранном варианте в разные стороны заскакала вычурная надпись: Вы выиграли приз!!! Надпись ликовала-бесновалась с минуту. Затем, раздувшись, превратилась в фон, на котором чернела восторженная надпись: You did it!!! Приз  ваш! Смирно не успел придти в себя, как красный фон почернел, скрыв полностью надпись «Получить его вы сможете по адресу: хххххх».

Однажды вечером, когда Марья Ивановна читала журнал "ГЕО", а Евгений Александрович смотрел "Вести", позвонил Паша Центнер. — Загниваете потихоньку? — спросил он (трубку снял Смирнов). В голосе короля бандитов звучали нотки удовлетворения. — В общем-то, да, — усмехнулся Евгений Александрович. — Мы с Машей уже и перестали надеяться, что "Дважды Два" кому-то нужен… Сплошная тишина. А думали — раскрутимся...
— Рекламу, наверное, не там даете.
— Да везде давали — бесполезно.
— Понятно. А как там Марья Ивановна? Как, короче, живете?
— Правду сказать или соврать?
— Соври.
— Ну, тогда очень хорошо. Привыкли друг к другу, почти не разговариваем… Маша в окно частенько с тоской во взоре смотрит, я посторонних женщин начал замечать, вчера, например, в метро одной комплиментов два ведра наговорил. Она телефончик дала, но я не позвонил — радикулит всю неделю мучит, какой уж тут по бабам бегать. Вчера к врачу ходил, и он сказал, что никакой это не радикулит, а самый что ни есть простатит от воздержания… А как я его вылечу, если Маша к себе не допускает? Вот такие у нас дела...
— Понимаю… — хмыкнул Паша. — Но чтобы там ни было, ты ее не обижай. Понятно говорю или по буквам объяснить?
 Смирнов хотел съязвить, но сдержался — с гангстерами, даже такими продвинутыми, как Центнер, шутить опасно.
— А я не обижаю, — стараясь придать голосу спокойствие, сказал он. — А вот Маша, что уж тут говорить, поколачивает… Посмеявшись, Паша сказал серьезно: — Ну, ладно, хватит юродствовать. Дело у меня к тебе… к вам… По вашей, кстати, частнодетективной части.
— Вот как… — проговорил Евгений Александрович, не зная, радоваться ему или огорчаться. Клиент — это, конечно, хорошо, но клиент-бандит — это, без сомнения, плохо, если не хуже некуда.
— Дело по вашей части. Разговор конфиденциальный и тебе надо будет ко мне приехать.
— Приехать?.. Приехать — это значит согласиться...
— Да ты не бойся — дело не связано с моей конторой...
— Не связано или наверняка не связано?
— Наверняка не связано.
— Нет Паш, мы уж лучше дома посидим. Уж лучше голодным сидеть, чем с твоей братвой дело иметь. Коготок увязнет и все — конец мне с Машей.
— Да я к вам и обращаюсь, потому что не хочу, чтобы братва хоть что-нибудь узнала. Скажу честно — это я постарался, чтобы к вам никто не обращался по детективным делам — берег для себя, чувствовал нутром, что понадобитесь. А если справитесь с моим делом, слово даю, что каждую неделю у вас будет по одному чистенькому клиенту. Я буду их интернировать, раздевать и грабить и к вам потом направлять. Представляешь, какая золотая жила для вас откроется?
— Да уж, — усмехнулся Евгений Александрович, представив, как низовой сотрудник Паши, набив в темном переулке морду очередной жертве, сует ей в нагрудный кармашек визитку с адресом и телефонами частного детективного агентства "Дважды Два". — А что у тебя за дело? Ну, хоть намекни.
— Да что тут намекать… Грабанули меня по-черному. На полтора лимона зелеными. Братва узнает — засмеют...
— А кое-кто не замедлит использовать этот факт в карьеристских целях? В ваших кругах ведь тоже делают карьеру?
— Это точно… — голос Паши был гробовым. — Что, еще что-нибудь исчезло? — Да. Хорошо известные тебе конторские книги.
Евгений Александрович вспомнил две конторские книги, когда-то хранившиеся в однокомнатной квартире, смежной с квартирой Марьи Ивановны. В одной из них Паша Центнер в табличной форме вел список убиенных им лиц, в другой – велся учет денежных сумм, выводимых Пашей из поля зрения коллег по теневому бизнесу. Если бы первая попала в руки милиционеров, а последняя — в руки коллег, то бандитскому авторитету грозило бы либо пожизненное заключение, либо мучительная смерть.
— Послушай, я же был у тебя? — помолчав, начал Смирнов попытки выползти из сложившейся ситуации. — Охрана кругом, приборы.
  — В том то и дело. Все по последнему слову техники, комар не проскочит, а книжки унесли.
— И давно это случилось?
  — Ровно две недели назад...
— Забудь тогда. Если за две недели ничего не случилось, то по теории вероятности теперь, скорее всего, и не случится.
— Слушай, Смирнов, — подрагивая голосом, сказал Паша. — По-моему ты ничего не понимаешь. А что касается теории вероятности, то я вам даю на все про все две недели. И рассыплю вас на молекулы, если…
 Ближе к концу  Паша грозит смертью. Днем лунатик застенчив и робок. Маша читает книги и находит строки о лунатике. Они идут в психдиспансер. Роман о лунатике. Он совершает преступления во сне. Потом понимает, что придумывает их будучи в полном сознании. И продолжает совершать. Лунатик -  это одно действие, у него нет страха, это биологтческая машина. Любовь во сне. Настраивает себя. Ночью? Ему приходится спать днем.  Сотрудница убила сотрудника. Вместе с другими сотрудниками она завернула труп в рулонную бумагу, обмотала пленкой и сунула в шкаф. Все пошло по-старому. Лишь иногда уборщица жаловалась: "У вас из шкафа течет". А начальник, появившись, говорил: У вас сильно пахнет, откройте форточку".

  — Ты знаешь, чем я занималась? – спросила Вера.
— Чем? — Я была сутенером. Мамкой, короче...
— Вот как? Очень интересно. Расскажи, — признание любовницы Чернова ничуть не покоробило. Он успел примириться со своим временем.
  — Приехав в Москву, я занялась торговлей. Продавала бытовую химию. В месяц в среднем выходило тысячи две-три… Через полгода познакомилась с Митей. Ему столько же, сколько тебе. Стала с ним жить. Он не работал, бомбил.
  — Бомбил?
  — Ну, занимался извозом. У него машина...
  — И как же ты стала сутенером?
  — Денег ни на что не хватало. А мне хотелось купить квартиру, привезти сына. И однажды я встретила землячку. Она сказала, что я дурью маюсь, что научит, что надо делать. И рассказала, как организовать дело. У Мити было три тысячи долларов. Он долго не соглашался. Но я его уломала. Сняла квартиру, купила мобильник, дала объявления в газеты, договорилась с участковым, съездила домой, привезла девочек. И пошло, поехало. Даже не знаю, как у меня все получилось. Я стала совсем другим человеком. Раньше боялась милиции, а сейчас я их знаю, и они меня знают, узнают и уважают. Они по глазам моим видят, что я их знаю...  Ты меня презираешь?
— Совсем нет… Я знаю, что такое быть нищим, я знаю, как хочется иметь свой дом — свою крепость… И что на зарплату его не купишь. Ну а как дело развалилось?
— Митя брал все себе. Говорил: я вложил деньги, я и хозяин. А сам почти ничего не делал. А я крутилась. Три месяца назад наехали менты из префектуры, пришлось идти на Петровку. А там сказали: "Пятьсот". Пошла в свое УВД. Сказала, что пятьсот не потяну. Мне сказали: "А на сто меньше потянешь?" Пришлось согласиться, оставили в покое, но доходов почти не стало. И Митя меня прогнал. Избил, я вся в крови, босиком по снегу к участковому шла… Завела дело, но он на коленях ползал, умолял написать заявление. Я написала, что претензий не имею. Он, довольный, предложил половину доходов, но я взяла, все, что у него было, и ушла… Теперь ты все обо мне знаешь. Почти все.
Чернов смотрел на Свету. Ему нравилось, что она есть. Мир казался прекрасным и удивительным. 

До сих пор помню свою первую отметку. Это была четверка. Моя четверка. Это была не оценка, это было первое, что я заработал. Она была неотъемлемой моей частью. А отчим, которого я боготворил, сказал, что он учился на одни пятерки. И я понял, что я плохой. Стать лучше себя мне не хотелось, и я вырос плохим. Меня не воспитывали, и я стал частью природы. Единственное, что мне до сих пор хочется — это валяться на морском берегу под ярким солнцем, хочется, чтобы у меня была чистенькая хижина, любимая женщина и много-много детей. Ради этого я готов работать в каменоломне под палящим солнцем. Тем более, что я всю жизнь работал в "каменоломнях" разного профиля. И все напрасно. Только ломать научился, будь здоров. Вырос я в семье бабушки. Мамуля, необузданная Дева, зачала меня в семнадцать лет от геолога, вихрастого кубанского казака. Знаю я о нем немного — звали его Евгением Егоровым и был он сыном какого-то расстеленного в 39-м военного и правнуком офицера, воевавшего на Кавказе под командованием Ермолова. Бабушка не позволила моей матери выйти замуж за русского, и я чуть было не отправился в белую эмалированную ванночку, в которую выбрасывали выскребленных зародышей. Но все образовалось, я родился и стал жить у бабушки, называя ее мамой. А моя сестра, то есть настоящая мамочка, вышла замуж за однокурсника, который меня усыновил и фамилию которого я ношу. Почему я об этом рассказываю? Да потому, что националистические настроения моей бабушки, точнее, их последствия, коренным образом повлияли на всю мою жизнь. Все точно по Фрейду. Меня сформировали детские переживания. Однажды я пил с опустившимся психоаналитиком. Человек он был умный, все схватывал на лету, даже после второй бутылки. После третьей, когда я выплакался в его манишку, он все мне объяснил про мою поганую жизнь, то есть, почему в ней так много поворотов и жен. — Когда в шестилетнем возрасте ты узнал, что твоя мама — не твоя мама, а бабушка, а твоя двадцати трехлетняя сестра — не твоя сестра, а мама, а ее муж Олег, не просто молчаливый мужик, а твой папа, ты засомневался в родных и, прежде всего в матери… И в себе… — Да… — пролились у меня пьяные слезы. — Я засомневался, все вокруг меня стало тревожным и неустойчивым… — А потом, в восьмилетнем возрасте мамочка после ссоры с мужем в запале бросила, что он вовсе не твой родной отец, а отчим, ты что подумал? — Я подумал, что если мой отец — не мой отец, то, значит, моя мама — не моя мама и начал отнимать свой возраст от ее возраста. И у меня получилось семнадцать… А в семнадцать в те годы рожали редко. — И ты стал недоверчивым и в каждой очередной своей женщине искал мать… — Да… И Свету, мать дочери моей Полины, я называю мамочкой, мамкой, а она такая же, как и все… Чужая и только о себе думает… — И ты в ней разочаровался и смотришь по сторонам в поисках женщины, которая тебя приголубит, как мать? Я пожал плечами.  Да, я разочаровался в Свете. Хоть и люблю ее по-прежнему. Она живет сама по себе. Ей в принципе никто не нужен, кроме матери. Матери, с которой можно посоветоваться на самые щепетильные темы, матери, которая готовит, убирает и смотрит за ребенком. Света слабая, она не может вырасти, не может сама никуда забраться, для этого ей нужна служба. Служба со ступеньками, ведущими вверх.

Мать моя с юмором. Выдала однажды она свою подругу-беженку за важного человека из Министерства геологии. А подруга нос задрала. Так что моя мамочка делает? На первом же праздновании Дня геолога, подплывает так к ней, стоящей среди чинов, и ощутимо щипает зад, да так ощутимо, что бывшая подруга подскакивает на полметра метра вверх, вызывая тем у окружающих неописуемое удивление… Я сам видел, это было что-то!  Куда лучше в душе… Всю жизнь любил спокойного уравновешенного самодовольного мещанина взять за жабры, встряхнуть, как следует, встряхнуть и выпустить наружу его жиденькую духовную материю. Чтобы почувствовал, что живет. Что не рыба он безмолвная, а существо высокоорганизованное, существо, предназначенное чувствовать не как рыба, а как человек, божественное создание… И думать, как человек...  Люди, сугубо ориентированные на достижение жизненного успеха, редко бывают хорошими друзьями. Друзьям надо помогать, с ними надо регулярно встречаться, делиться с ними тревогами и радостями. Короче, для друзей надо иметь место в душе. И отдавать всего себя. А это невозможно, когда шагаешь по ступенькам. 

Нет, это мистика. Домысел. Ненаучно. Нужны доказательства… Доказательство того, что в этом мире я незваный. О, черт! Есть доказательства, есть!
" Чернов, весь взбудораженный надуманным, вскочил на ноги, побежал на кухню, выпил прямо из бутылки остатки водки, отерся — опять пролилась, подошел к окну, оперся лбом о холодное стекло. Хотелось еще водки, хотелось в магазин, но улица была такой противной, холодной, чужой, что он решил повременить. "Да, я не должен был родиться… — думал он, рассматривая озабоченные лица прохожих. — И поэтому Валька тоже не должен был… И Полина. Валентина, сына от первой Жены Надежды, едва спасли. Двое суток он не мог покинуть свою мать, а когда его извлекли при помощи кесарева сечения, был едва жив. Полину Света родила при помощи медикаментов и десятка квалифицированных специалистов Института гинекологии и акушерства. Валентин живет с Ольгой, страдающей пороком сердца, убившим ее мать и брата. Полина не хочет иметь детей. В семь лет. И опасается отца, и, следовательно, повзрослев, будет сторониться мужчин. Все это, конечно, могло бы изжиться, но у Веры Анатольевны, ее бабушки, и Светланы есть время закрепить достигнутое. Что же такое получается? Рок? Я живу в коконе, из которого ничто живое не может вырваться? Почему? Проклятие!? Кто проклял? Кого прокляли? Маму? Но у матери, кроме меня, вполне нормальная дочь и такой же внук от нее! Родного отца прокляли? У него трое дочерей. Значит меня? За что? За неверие в Бога? Чепуха… Нет, это паранойя… Или Надежда повлияла… Она ушла, и я придумываю оправдание своей непутевости.

А может, есть каста проклятых и я ее член? Глупости.  А почему у меня все  всегда проваливается в тартарары. Это чувствительность. Я без кожи. Глупости. Я лезу в разные дырки, вместо того, чтобы лежать, сидеть, ходить на своем месте
… А если я и проклят, то все равно надо жить… Жить… Кстати, о жизни. Я ведь мог погибнуть раз десять, если не пятнадцать… В детстве, в горах и просто так. Смерть всю жизнь играла со мной в кошки-мышки. Какое-то тут несоответствие, — продолжал думать я, не отрывая лба от потеплевшего стекла. — С одной стороны, я, похоже, ха-ха, бессмертный, ибо чья-то рука раз за разом отводит от меня смерть, а с другой — кто-то или что-то пытается пресечь мой корень... 
Я – фигура в чьей-то игре. Кто-то пытается снять меня с доски, кто-то оставить.
 
…Он часто думал о ней. О Наде Смирновой, которая была его любовницей 8 месяцев и которая ушла, поняв, что о замужестве он и не думает. Он видел девочку, которую родители отдали на воспитание знакомым. Мама, еще здоровая, в редкие их встречи, бранила отца-распутника, отец по воскресениям водил в парк, покупал там одну и ту же шоколадку, сажал на карусель и уходил к людям. Так они сделали ее человеком. Так они вложили в нее душу ничего ни от кого не ждавшую и жившую как монетка, которую раз за разом спускают в автомат жизни. Ее спускали, что-то появлялось, чтобы исчезнуть, чтобы она вновь зазвенела монеткой в автомате. Ее много раз опускали в этот аппарат, а если что-то происходит много раз, всегда все кончается удачей. Надя вышла замуж за богатого старика, теперь она бывает монеткой только у него. Все славно. Всегда все славно у тех, кто не знает, что такое счастье. Всегда все плохо у тех, кто знает, что такое счастье.

Мужик всю жизнь верил в бога, ходил в церковь, как мог, воспитывал, чесался, пил, ссорился с женой бил ее, играл в домино. Попал в рай там то же самое, только вечно, то есть всегда.
Другой рассказ. "Людоеды". Все началось с головастиков. Виктор Иванович рассказал… В отделе липосакции косметологической клиники сотрудники были людоедами. Фирменное их блюдо — яичница, жаренная на человеческом жире.
— Сало кончилось, — озабоченно сказала Зинаида, заглянув в холодильник. — Котлеты жарить не на чем, а фарш без нашего жира в горло не полезет…
 
31.07.06. Понедельник 16:59 Клиника Вишневского. Институт! Блестящие хирурги, стажировавшиеся в лучших клиниках Европы. Обход. — Будем вас выписывать — мы ничего не обнаружили. — Как же доктор! Я не могу работать, не могу говорить… — говорит бывший китобой. — Эта икота… В 57-ой мне говорили, что это из-за… (отростка пищевода). — Ну ладно, посмотрим еще пару дней. Уходят. Я говорю несколько минут с китобоем. Выхожу в коридор, догоняю врачей: — Коллеги, подождите! Останавливаются. Говорю им:
  — Я уверен, у этого китобоя особый случай эпилепсии. Он говорил мне, что больше икает, когда волнуется, или предстоит серьезное дело. И еще он несколько лет дышал ртутью, пролившейся под половые доски его комнаты. А ртуть, как известно, определенным образом влияет на нервную систему. Рекомендую вам проверить мою гипотезу.
Лечащий врач, краснея, выкрикивает: — Знайте свое место, больной!
 Я возвращаюсь на свою кровать. Через день им клевать мою печень. Утром к китобою пришел невропатолог. И подтвердил мой диагноз. Эпилепсия.
 P.S. Бога ради, не подумайте чего! Я сам тысячи раз ленюсь включить голову. Но, когда включаю, разогреваю и даю газ, она меня не подводит. Интеллект — это то, что дает возможность сапожнику печь пироги. Кругом люди, научившиеся что-то делать. Одно. Но хорошо. А мозгов нет. Для одного дела они не нужны. ЕЩЕ один анекдот. Мужику сделали современную операцию (через небольшую дырочку в животе, лапроскопия называется), и поставили дренаж — это такой накопитель сукровицы и пр. с трубочкой, уходящей в рану. Через несколько дней после операции он отпросился на день рождения жены. И явился назад в клинику через два месяца! Дренажная трубка так вросла в организм, что пришлось делать операцию по ее извлечению.
В клинике Вишневского познакомился с В.И. — лежали в одной палате. Он — санитар-смотритель, иначе начальник или старшина сумасшедших. Управляется с ними с помощью огромного дебила Васи. Если кто начинает хулиганить, говорит помощнику:
— Вась, помни его немножко.
— Может, убить? — спрашивает Вася (Васе давно хочется кого-нибудь убить).
— Не, пока не надо, — мягко улыбается санитар-начальник. — Просто помни.

В.И. предстоит сложная операция — если врачи согласятся.
Скорее всего, он умрет.
Январь 2006. Ушел из МГТС в ИРМ Евразия – английскую консалтинговою компанию. Занимаюсь экологическим мониторингом, то есть мне называют площадь, я нанимаю бригаду буровиков, бурю, отбираю пробы, потом по результатам анализов пишу отчет на английском языке. Иногда, приезжая  в офис вечером из Новосибирска, получал деньги, перечень работ и билет на следующее утро в Алма-Ату.  Иногда работы не было, и приходилось уходить в отпуск без содержания – такая у западных компаний манера. Допустим, на оценку объекта отпущено 76 часов, то по прошествии этих часов ты повисаешь. У нас такая система запрещена, но англичанам плевать. А так неплохо  было. Жил в лучших гостиницах часто на полном пансионе, то есть с питанием в ресторане. Не забуду ресторан Октябрьский в Питере. Там на шведских завтраках было все, обжирался от жадности всяческими деликатесами. А в холодные времена года худо было. В Астане приходилось стоять с буровиками по 14 часов в день при 27 градусов мороза. Но платили неплохо, огромные командировочные, новые города. Однажды в Бузулуке попал в кабель, однажды под Москвой повязали братки, однажды в Магнитогорске заперли в подвале, где мы бурили… Работал, как юный пионер – надо – так надо! – пока не заболел. И сразу уволили. Ну и фиг с ним! Денег к тому времени девать было некуда, в шкафчике сотни тысяч рублей валялись, ждали, пока на турпоездку истрачу  или кому отдам. Об одном жалею: что не воровал, не брал откатов. Честно работать в компании, в которой все работают бесчестно – глупо.   
  10.05.2006. На праздники ездил с друзьями на реку Бужу – это на востоке Московской области. Тоска. Щука не ловилась, но водка кончилась вовремя.
Все кончилось — праздники, весна. Ничего не началось.
В последнее время коллекционирую шизофрению.
Один мой знакомый дома экономит воду (моется в тазу, воду утилизирует в санузле). Другой – Юра Плотников — не может пройти мимо копеечной монеты — поднимает. Его друг – Аркадий Реймерс – страннейший человек. Он редкостный трус. Вот ему надо уйти с работы на 15 минут раньше, но он не уйдет, боясь, что начальство накроет. Я тысячу раз уходил пораньше, накрывали, но объяснялся. На нашей работе не держат ненужных,  а Реймерс в десяток раз ценнее меня. Еще он никогда не защитит подчиненного, боится, что начальству это не понравится.
Между тем спортсмен и таежник, охотник. Еще он подл.  Если нарисует на вас зуб (так говорят в преферансе) – получите пулю в спину, и к гадалке не ходи. 10:22.    В метро проходил в турникет. В соседний проходила милиционерша. Наклонившись, она приставила высокую правую грудь к датчику — и прошла!
Там у нее был карман с картой.
 
 Только что из Атырау. Никакой это сейчас не Гурьев — русских там горсточка. И до падения СССР была горсточка.
Город — как города Эмиратов. Через год будет таким же.
В восьмидесятых был в Грозном и удивился — десятки лет качали нефть, триллионы долларов — а посмотреть не на что, все куда-то ушло, одни хибары. А в Атерау – деньги остаются. На Урале в центре города ловят метровых сомов.

Командировка в Орел.
 Иду по центральной площади. Навстречу спешит мужчина средних лет, тянет за собой мальчика лет одиннадцати. На лице мужчины — твердая решимость. Мальчик – весь в себе. Подходят ко мне. Мужчина взволнованно обращается:
— Скажите, где здесь можно купить игрушки?!
 
  Был в Нижнем Новгороде. Москва — это мутант. Нижний — прелесть. Их Арбат — Покровская. Широкая, соразмерная человеку. Люди — участливые, добрые. Пока есть Нижний, пока есть Самара, России ничего угрожать не может.
Сидел на Волжском откосе со старушкой. Пенсия — 2500, за квартиру — 3000. Хочет в Москву, дворником, проституткой, кем угодно, чтоб заработать для внучки 35000 — той нужно учиться.
Все мы, москвичи — сволочи. У меня, на Люблинской, раз в году меняют бордюрный камень. Зачем? Наверное, я что-то не понимаю. Лужков в кепке умнее, он знает почему, надо каждый год менять бордюрный камень и повсюду строить эти ужасные оградки вокруг лужаек в 1 м2 площадью, огораживать оградками деревья и т.п.
А наше правительство сказало этой старушке — если вы не можете по-капиталистически заработать на жизнь и " Парламент" для внучки, то возьмите лопату, выройте яму и похоронитесь — Родина вас почтит за это. Вы этим поступком сделаете ей одолжение. Ей станет легче.
 
  Мой друг профессор сказал мне вчера, что эволюция человека продолжается в настоящее время в направлении уменьшения объема и качества его мозга — это доказано, по крайней мере, в отношении участков мозга, представляющих собой "оперативку" Для интеллекта. Я удивился, а он спросил: — много ли ума надо, чтобы прочитать Донцову, полюбить очередной ВИА или научиться пользоваться мобильным телефоном? Далее я услышал, что несоответствие возможностей мозга современным требованиям к человеку, его стереотипам, пагубно влияет на личность. Она чувствует, что в ней заложено больше, чем нужно, много больше, и нервничает, психует и даже кончает самоубийством. Но скоро все будет тип-топ — каждый, благодаря эволюции получит не мозг, но типовой процессор и будет счастлив, как счастлива стиральная машина, обладающая необходимо-достаточными мозгами, умеющими лишь замачивать, стирать и выжимать.
 
  Еду в такси из Истры. Радио: "Я сегодня ночевал с женщиной любимою".
Подумал — столько было женщин, а точно для меня ни одной...
Стало грустно — увидел себя и эту не встреченную женщину. Такую же, понимающую, совершающую те же ошибки, те же подвиги. Как же мы были бы счастливы...
А может, нет ее на свете? Такой же?
  Сегодня вспомнил одну из фирменных своих шуток. Жена Надя, придя домой, пошла к холодильнику разложить купленные продукты. Раскрыв его, одеревенела: среднюю полку занимала шахматная доска с ферзевым гамбитом на 11-ом ходу.

12.12.2006 14:08
Главное не думать. Надо быть предметом. Размышления прочь. Оргия освобождения венцом имеет освобождение от своего тела, если оно ненавистно.
Но не путем самоубийства. Лучше погибнуть от крайностей, чем от отчаяния — Бодрийяр. Так вперед!
    
  7-е ноября 2006
  Прошелся. Рота ОМОН у Маяка. (Седьмое!). Чебурек на Баррикадной у карты Москвы. Съел.
Патриаршьи потом. С угла уд. вид: Спуск, ромб, спираль. Пруд замер. Замерз.
Лед тонок. Под ним видно дно. Листья под стеклом. В прозрачном гробу. Как Ленин (Седьмое!). Летом плиты обрамления Патриаршего жили.
Двигались-шатались, грозили уронить. Теперь нет. Примерзли.
Козихинский ресторан. Глянул. Спесиво! Сидят во мраке господа, ланч кушают.
Другое окно. Рядом. Кухня. Ресторана. Кирпичные стены, ядовито зеленые. Повар — таджик. Чебурек на Баррикадной лучше.

  Приехал с Красной Пресни. С Краснопресненского СРЗ.
7 скважина бурилась рядом с мусорным кузовом. В котором находился архив Элема Климова, известного режиссера. В частности открытка от Рональда Рейгана с просьбой почтить его присутствием, сотни визиток европейских ресторанов, почтовые открытки. Как архив мог очутиться на сахарорафинадном заводе, обнесенном забором с колючей проволокой и спиралью Бруно?
А где найдет пристанище ваш архив?
Чем больше езжу, тем меньше запоминаю. Теперь Тюмень и Омск одно
 
  У меня период Сартра. Странно, начал с Камю, потом Кьеркегор-Хайдеггер — Ясперс, и вот Сартр. Одноглазый или косой, самолюбивый, мало что хорошего написавший, но, тем не менее, ставший Нобелевским лауреатом. Еще коренник экзистенциализма.
На Вашем месте, молодые люди, вместо книг по маргетингу и бухгалтерии я читал бы биографии. Одна биография Талейрана (Тарле) чего стоит! Если бы я прочитал ее в отрочестве вместо книг Майна Рида, я, без всякого сомнения, стал бы олигархом.
Кстати, Талейран был злостно хром — в детстве упал со шкафа, на который нянька его посадила, чтоб не досаждал.
Неужели лишь инвалиды детства, уроды и уродки добиваются своего в истории?
Тогда вперед, девочки-дурнушки и сморщенные мальчики! Вперед, в историю!
 
Полно членов, намазанных медом. И девушки клюют.
Полно зайцев, стучащих в барабаны. И девушки за ними бегут.
 
  Думал, мир принадлежит взбирающимся на вершины, открывающим острова, идущим во мгле, добивающимся трудного.
Я ошибался. Мир принадлежит учившимся на тройки, отлынивавшим от труда, ходившим в дебильниках, часами болтавшим по телефону и без него, толпой следовавшим за мыльными кумирами.
Что ж. Они достойны врачей, получивших липовые дипломы, таких же учителей, писателей и музыкантов...
 
 
  Да ничего, в общем-то, на Ямале особенного не было, кроме явного ощущения, что ты за 72 параллелью. Да! В Салехарде, в аэропорту пристала сопливая милиционерша: — Пойдемте со мной, у вас в паспорте недозволенные записи (на корочке ксивы я записал свой индекс). Задержала, стала акт составлять Предупреждение. Я удивлялся, спрашивал, возмущался — она ни в какую, сидит, пыхтит, пишет.
— Непременно отражу вас в Интернете, — сказал, не думая, что сокрушу рвение милиционерши. Услышав знакомое слово, та вскочила, побежала к начальству за стекло, стала говорить, что вот, в Интернете собираются честное имя вымарать аккурат перед экзаменом по милиционерскому рядовому делу. Начальник явился, стал говорить:
— А почему Интернетом угрожаете, ведь все по закону делаем?
— А потому в Интернете, что по закону делаете, а не пьяниц и закавказских элементов рублем бьете, — кураж пошел, и я угрожающе поднялся со стула:
— А предъявите-ка документы, господа! Может вы элементы переодетые, я слышал по радио и телевидению, что время сейчас такое, что у всех милиционеров документы спрашивать надо!
Господи, не поверите, что с ними произошло, особенно с их лицами! Как будто сам Роден над ними поработал, да так, что каждому зрителю стало бы ясно, что документы они свои не предъявят даже покойному Лаврентию Павловичу!
— Ну тады я пошел, — скептически посмотрел я на правоохранителей и направился к двери, слушая, как некрепкая ручка милиционерши комкает почти законченное предупреждение.
 
  Черт! сложно-то все как.
Потому что искусственно.
Искусственен-с человек, искусственен...
У иного нога или рука протезная, чужая, из железа, фантомно болит, а у нас — душа не подходит, не притирается, трется, скрепит, потому как не наша она, не иконная, не животная...
И травим ее, и красим, и протыкаем, и суем в половые отверстия, но нет ей места...
Нет места живой...
А умершая душа — хороша. Она как сувенир, как взор из могилы...
   
  В Касимове пришлось жить в номере за 600 руб.
Вчера подо мной сломался диван и отключили воду.
Ночью у кровати оторвалась спинка, хотя я в ней был один.
Зарплата у них 5000 руб
10.08.07. У ехал из Москвы дико жить на берегу ЧМ. В поезде одна девица прищемила мне палец дверью, фактически ампутировала. Переночевал в Краснодаре у Сергея Лазариди.
26.08.07.Нашел рядом со своей палаткой хороший нож. С утра 2 раза купался, умылся, наконец пресной водой, позавтракал вчерашней ячневой кашей
28.08.07. Вчера горел лес. Я был в Геленджике, возвращаюсь, смотрю, весь лес от Голубой Бухты почти до меня горит. К 23 часам сверху из самого пожара спустился человек с рюкзаком, назвался Олегом, капитаном милиции из Перми. Сидим, пьем (у него было 4 литра вина), я раздумываю, пройдет пожар мимо или не пройдет. С шести утра сидели, смотрели на пожар. Потом Саша снова ушел искать свое барахло, а я чуть позже снял-таки палатку – загорелась сосна всего в 5 метров от моей стоянки
Палец поджил, но ноготь еще не слез. Сижу, думаю, идти в Голубую бухту за вином или нет.
31.08.07. Последний день лета. Сейчас поем фасоли и пойду в Геленджик. 2 недели не мылся. Похоже, я в запое – просыпаюсь ночью и пью. Если утром остается – допиваю. На работу в ИРМ возвращаться не хочется – волки!
01.09.07.  7-45 утра. Снимаю палатку. Еду в Новороссийск.  Однажды  лягушка-миссионер решила обратить в истинную веру бегемота – не получилось Теперь она обращает исключительно мух и прочих насекомых.

24-25.03.10. Чуть не утонул в реке Квай, Таиланд.
Едем в автобусе в Паттайю. Показывают видик. Фильм замечателен тем, что плохой вкус делает отвратительным. Все ржали от восторга, я чувствовал себя поддонком.
Творчество – это единственная возможность для мужчины родить ребенка (из фильма  «2 билета на дневной сеанс». На день рождения позвонила мама, поздравила и пожелала стать другим. Он хотела, чтобы я стал похож на Олега Дубровина, у которого много веса, денег и  «Мерседес». Стало паскудно на душе. Мать хотела бы видеть меня оптовым торговцем. И все хотели бы видеть меня другим, не собою…
Мать… Недавно она выбросила все «шнурки» отца. Он неделю ездил по рынкам искал шнурок от сканера. И год назад выбросила – дал отцу свой сканер, я так и не нашел, пришлось выбросить сканер.

29.05.10. Сказка о волшебнике. Наверное, он не был волшебником, наверное, он просто хотел помочь людям. Недавно по весне он проезжал мимо вспаханного поля и увидел на нем человека. Стоя на коленях, тот копал яму руками. Волшебник вспомнил, как много лет назад, повстречав потерявшегося в жизни человека, посоветовал ему пойти по весне на только что засеянное поле и посадить в нем свое собственное зернышко, а потом приехать и посмотреть, как зеленеет поле. Вспомнив этот случай, давно забывшийся, волшебник оставил машину, подождал, пока человек закончит свой труд и выйдет на дорогу. Увидев его, волшебник изумился – это был вовсе не тот господин, которому он когда-то посоветовал посадить зернышко на засеянном поле. Еще больше его удивило лицо сеятеля – оно светилось уверенной надеждой, только-только поселившейся в его сердце…
Через месяц волшебник приехал к  этому полю. Он смотрел на буйную зелень и знал, что в ней есть и ростки  зерен, посеянных им.

05.06.14. Приехал в Санаторий «Красный Бор» под Смоленском. 11-го был в Катыни. Санаторий рублевый, населяют его создания от 70-лет. Живу в номере со 76-летним человеком Сергеем. Он круглый день лежит на своей кровати, смотрит телевизор. Комнату покидает на завтрак, обед, полдник и ужин Живет в высотке у Зоопарка с сыном, второй его женой и внуком. Квартиру матери его сын оставил своей первой жене, та навезла в нее родственников с Чернигова. Работал у Микояна, детство прошло на Патриарших прудах.
 13.06.14.Погоды ней облачно, 17 градусов. Все шутят: Гады, москвичи! Продали хорошую погоду в Турцию

Комментарии